Страница:
Босс играет ножом для разрезания бумаг. Подумав секунду, шепчет:
— Значит, Орсей не обязательно фамилия человека… Это может быть названием места…
— Патрон, вы думаете о Ке д'Орсей?
— А вы нет?
— Я тоже…
Он спрашивает меня таким тоном” каким скорее спрашивают самого себя:
— Какова главная характеристика Ке д'Орсей?
Я отвечаю:
— Там находится Министерство иностранных дел — Да.
Он резко отталкивает нож.
Это производит сухой щелчок, заставляющий меня вздрогнуть.
Шеф открывает ящик своего стола и достает вечернюю газету.
— Завтра, — говорит он, — на Ке д'Орсей состоится конференция министров четырех великих держав! Сан-Антонио… Если там произойдет заваруха, это может иметь непредсказуемые последствия.
— Вы думаете, Анджелино способен впутаться в политическое убийство такого масштаба?
— Анджелино способен на все. Если у него нет денег, он подожжет весь мир с той же легкостью, с какой вы прикуриваете сигарету. ФБР прислало мне очень красноречивое досье на него!
— Ну и что?
— Мои опасения укрепляет то, что макаронник попросил у Вольфа подробные сведения о наших методах охраны. Я немедленно встречусь с министром внутренних дел… Меры безопасности будут усилены.
Он направляет свой указательный палец мне в грудь.
— Вы пойдете по следу Анджелино. Сделайте все возможное и невозможное, чтобы найти этого субчика. Мы не можем предъявить ему никакого обвинения, но вы должны во что бы то ни стало обезвредить его. Это ясно?
Я давлю сигарету роскошной телки о свой каблук и щелчком отправляю ее в бронзовую пепельницу.
— Вы знаете, где найти эту птичку?
— Не имею ни малейшего понятия…
Я смотрю на него, спрашивая себя, кто этот тип: начальник Секретной службы или грузчик с Восточного вокзала?
Он видит мое немое осуждение.
— Я ведь не Господь Бог, — вздыхает он. И добавляет:
— Зато Анджелино сущий дьявол!
— Значит, Орсей не обязательно фамилия человека… Это может быть названием места…
— Патрон, вы думаете о Ке д'Орсей?
— А вы нет?
— Я тоже…
Он спрашивает меня таким тоном” каким скорее спрашивают самого себя:
— Какова главная характеристика Ке д'Орсей?
Я отвечаю:
— Там находится Министерство иностранных дел — Да.
Он резко отталкивает нож.
Это производит сухой щелчок, заставляющий меня вздрогнуть.
Шеф открывает ящик своего стола и достает вечернюю газету.
— Завтра, — говорит он, — на Ке д'Орсей состоится конференция министров четырех великих держав! Сан-Антонио… Если там произойдет заваруха, это может иметь непредсказуемые последствия.
— Вы думаете, Анджелино способен впутаться в политическое убийство такого масштаба?
— Анджелино способен на все. Если у него нет денег, он подожжет весь мир с той же легкостью, с какой вы прикуриваете сигарету. ФБР прислало мне очень красноречивое досье на него!
— Ну и что?
— Мои опасения укрепляет то, что макаронник попросил у Вольфа подробные сведения о наших методах охраны. Я немедленно встречусь с министром внутренних дел… Меры безопасности будут усилены.
Он направляет свой указательный палец мне в грудь.
— Вы пойдете по следу Анджелино. Сделайте все возможное и невозможное, чтобы найти этого субчика. Мы не можем предъявить ему никакого обвинения, но вы должны во что бы то ни стало обезвредить его. Это ясно?
Я давлю сигарету роскошной телки о свой каблук и щелчком отправляю ее в бронзовую пепельницу.
— Вы знаете, где найти эту птичку?
— Не имею ни малейшего понятия…
Я смотрю на него, спрашивая себя, кто этот тип: начальник Секретной службы или грузчик с Восточного вокзала?
Он видит мое немое осуждение.
— Я ведь не Господь Бог, — вздыхает он. И добавляет:
— Зато Анджелино сущий дьявол!
Глава 5
Одна вещь меня все-таки успокаивает; дьявол никогда не внушая мне страха. Я даже несколько раз брал над ним верх.
До сих пор дело было абсолютно простым. Анджелино замышляет гадость на Ке д'Орсей. Один гад из наших давал ему информацию; с этим я рассчитался. Здание МИДа тщательно обыщут, меры безопасности усилят, а я. как большой, буду стараться побеседовать с Анджелино. Обожаю разговаривать с бандитами. Супергангстеры — это моя любовь, честное слово! Будь я при хрустах, я бы их коллекционировал.
Единственная неприятность — я не имею ни малейшего представления о том, где находится Анджелино.
Проходя мимо бара, что напротив конторы, я кое-что вспоминаю. В кармане Вольфа лежала отправленная вчера телеграмма с просьбой позвонить некоему Клоду сегодня в полдень. А сегодня в полдень Вольф как раз листал телефонную книгу. Готов поспорить, он искал номер этого самого Клода… Я могу ошибаться, но ведь только римский папа никогда на попадает пальцем в небо.
Поскольку моя память — отличный записывающий механизм, я вспоминаю и то, что Вольф опрокинул стакан чинзано на страницу, которую изучал.
Захожу в тошниловку. Эмиль, ее хозяин, дремлет за стойкой. Среди предков этого типа наверняка была муха цеце. Начиная с одиннадцати утра он спит, как боа, заглотнувший целую семью плантаторов, включая бабулю. Он выходит из комы только затем, чтобы рявкнуть, от чего дрожат бутылки на полках.
Его официантка относится к типу чокнутых девиц, считающих себя жертвой социальной несправедливости. Она воображает, что на съемочной площадке смотрелась бы куда лучше, чем во второразрядном бистро. Она машет ресницами, как Марлен, а той краской, которой она намазала лицо, вы могли бы заново покрасить свой загородный дом.
— Что вы хотите? — спрашивает она, округляя рот в куриную гузку.
— Я пришел ради твоих глаз, — говорю, — но если сверх того ты дашь мне телефонный справочник и рюмочку коньячку, я Просто бухнусь перед тобой на колени.
Она пожимает плечами и приносит мне книгу. Я размышляю. Если мне не изменяет память, справочник был открыт в конце.
Я раскрываю его и замечаю, что попал на версальских абонентов Как говорится, горячо: телеграмма Вольфу была отправлена из Версаля…
Я листаю эту часть справочника и скоро нахожу запачканную страницу. На ней фамилии на Р и С, всего двести двадцать три штуки. Вырываю страницу и сую в свой карман.
Шум разрываемой бумаги выводит хозяина из дремы. Второй раз за день он жутко орет из-за этой чертовой книги. Он вопит на всю свою забегаловку, что второго такого нахала, как я, нет в целом мире, что он сыт по горло этим кварталом, кишащим легавыми, и живет одной надеждой — увидеть нас висящими на крюках мясника. После чего, очевидно сорвав голос, он наливает себе стакан коньяку и наполняет мой.
Мы чокаемся.
Я приезжаю в Версаль в девять часов вечера. На город Короля-Солнца падает мелкий нудный дождик.
Остановив машину на улочке возле префектуры, я захожу в унылый бар, кажущийся мне удобным местом для размышлений.
Сидя перед дымящимся грогом, я смотрю на вырванную из телефонной книги страницу. Не обходить же всех типов, чьи фамилии напечатаны на ней! Тут я вспоминаю, что телеграмма Вольфа была подписана: “Клод”. Пробегаю взглядом бумажку и через четыре минуты констатирую, что только одного мужика зовут Клод. Клод Ринкс, по профессии скульптор…
Эта деталь меня очень удивляет. Не понимаю, как скульптор может быть причастен к делу, которым я занимаюсь. Лица творческих профессий обычно не имеют; ничего общего с субъектами вроде Вольфа или Анджелино. Может, это просто приятель Вольфа, никак не связанный с его темными делишками?
Наконец, поскольку другого лучика надежды не брезжит, и тем более я уже в Версале, решаю связаться с Ринксом.
Думаю, действовать надо осторожно, так как я ступаю на совершенно неизвестную почву.
Я подхожу к телефону и набираю номер Ринкса.
Нежный голосок отвечает:
— Алло?
— Я бы хотел поговорить с месье Клодом Ринксом. Нежный голосок уверяет меня, что Клода Ринкса мужского пола не существует, а Клод Ринкс — это она. Только тут я осознаю, что имя Клод может носить и мужчина, и женщина.
— О, простите! — говорю я. — Могу ли я с вами поговорить, мадам Ринкс?
— Мадемуазель… А о чем?
— Скажем, поличному делу.
— Может, завтра?
— Скажем, что личное дело еще и срочное…
— Кто вы? Иду напролом:
— Друг Вольфа… мое имя вам ничего не скажет. Молчание.
— Кто такой Вольф? — спрашивает голос. В тоне моей собеседницы звучит искреннее удивление. Я говорю себе, что пошел неверным путем, и уже собираюсь извиниться и повесить трубку, но в моей черепушке начинает сильно звонить колокольчик тревоги. А когда он звонит, значит, мне пудрят мозги…
— Могу я вам это объяснить при личной встрече? — отвечаю я на ее последний вопрос. Опять молчание.
— Я в двух шагах от вас, — продолжаю я.
— Ладно, приходите. Я живу на верхнем этаже… Дождавшись, пока она положит трубку, я вешаю на рычаг свою. Я задумчив, как роденовский “Мыслитель”. Я так задумался, что забыл допить свой стаканчик… Заметив это на улице, возвращаюсь исправить оплошность, но уже слишком поздно: хозяин успел вылить остаток моего коньяка назад в бутылку.
Дом богатый. Монументальная деревянная лестница с медными перилами покрыта красным ковром.
Взобравшись на четвертый этаж, я оказываюсь на конечной остановке перед широкой дверью, покрашенной в изумрудно-зеленый цвет.
В тот момент, когда я протягиваю руку к звонку, дверь открывается. На мои плечи падает прямоугольник оранжевого света, а посреди этого прямоугольника стоит красотка, от которой просто дух захватывает.
Она довольно высокого роста, стройная, хорошо сложена. Тяжелые золотистые волосы собраны сзади в длинную гриву а-ля Аттила Она кутается в синий атласный халат, черные глаза пристально смотрят на меня.
Делаю усилие, чтобы проглотить слюну, и снимаю шляпу.
— Мадемуазель Ринкс?
— Она самая. Я кланяюсь:
— Комиссар Сан-Антонио.
Кажется, я поскромничал, уверив мадемуазель, что мое имя ей ничего не скажет.
Она вздрагивает, и выражение ее глаз меняется от любопытства к настороженности.
— Входите, — говорит она.
Я вхожу в мастерскую скульптора, обставленную с безупречным вкусом. Во всех углах статуи, драпировки ярких цветов, мебель из лимонного дерева. В величественном камине из красного кирпича горят дрова.
Она указывает на кресло.
— О чем идет речь, господин комиссар?
— О Вольфе…
Я смотрю на нее. Она моргает. Я был прав, что пришел. Могу поставить истертую зубную щетку против тонны черной икры, что эта куколка знает Вольфа. Я решаю не давать ей времени соврать и, пользуясь своим преимуществом, начинаю блеф…
— Вольф умер, — бросаю я. Она страшно бледнеет и шепчет:
— Умер?
— Погиб в конце дня от руки преступника, которого мы обложили в его логове… Детали вы узнаете завтра, из утренних газет…
Она проводит рукой по лбу. Кажется, сейчас хлопнется в обморок.
— С вами все в порядке?
Она утвердительно кивает головой.
Она сильная. Мне это нравится. Терпеть не могу девчонок, считающих своим долгом падать без чувств, чтобы показать глубину своей скорби.
— Перед смертью Вольф, который был моим приятелем, прошептал: “Навести… Клод Ринкс… Версаль…” Больше он ничего сказать не смог Вот. Я решил, что обязан приехать, понимаете? Я не знал, что вы женщина…
Делаю паузу, чтобы она успела осмыслить сказанное. Потом задаю вопрос, щекочущий мне язык:
— Почему по телефону вы мне ответили, что не знаете его?
Она пожимает плечами:
— Не знаю. Ваш звонок в такой час показался мне необычным… Я… Я не подумала… Я смотрю на нее, — Вы были очень близки с Вольфом?
— Он был другом детства… Мы потеряли друг друга из вида, а два месяца назад я встретила его в Сен-Жермен-де-Пре… Мы узнали друг друга… провели вместе вечер. Через некоторое время он приехал сюда — заказать мне работу…
— Работу?
— Он хотел, чтобы я сделала копию бюста Монтескье… Мне приходится ущипнуть себя, чтобы убедиться, что я не сплю. Вольф, циник, мерзавец и предатель, Вольф, влезший в грязные махинации, интересовался скульптурой и Монтескье. Обалдеть можно!
Я смотрю на малышку Ринкс, чтобы убедиться, что она не издевается надо мной. Нет, сидит в своем кресле очень серьезная, грустная и красивая.
— Бюст Монтескье? — бормочу я.
— Да.
— И вы его сделали?
— Да.
— Он просил его для себя?
— Нет. Сказал, что это для одного из его друзей.
— Копию?
— Совершенно верно.
— Копию чего?
— Бюста работы Фийе.
— А где этот бюст?
— В Лувре…
Не понимаю. Может, копия действительно предназначалась любителю искусства. В конце концов, я ничего не знаю ни о личной жизни Вольфа, ни о его знакомых. Я встаю…
— Не понимаю, почему Вольф попросил меня приехать к вам… — Я смотрю на Клод. — Простите меня, но вы были…
— Его любовницей? Нет! Просто другом. Хорошей знакомой, и все…
Девочка кажется мне искренней. Я мысленно говорю себе, что Вольф был придурком, если не пытался взять эту каравеллу на абордаж. Эта маленькая скульпторша именно такая девушка, ради которой я готов ходить по потолку.
Я бросаю на нее такой пристальный взгляд, что он чуть не прожигает дыру в ее нежной коже. Малышка краснеет.
— Я вас покидаю, — говорю. — Прошу вас, мадемуазель, простить мне этот поздний визит…
— Напротив, вы были очень любезны, что приехали сразу… — бормочет она. — Я очень тронута… Я так расстроена… Хотите чего-нибудь выпить?
— Готов согласиться, — отвечаю я ей. Она бледно улыбается.
— Тогда садитесь…
Я подчиняюсь. Она идет к бару и выбирает бутылку виски.
— Вы это любите?
— Обожаю. Мне его давали еще в колыбели, так что, как вы понимаете…
На этот раз она откровенно смеется, Я констатирую, что мое присутствие доставляет ей то, что на кастрированном языке называется “приятное отвлечение”.
Мы разговариваем как добрые друзья… Нам хорошо, а я люблю, когда мне хорошо.
— Знаете, — говорю я ей вдруг, — мне тоже нужно заказать вам бюст…
— Правда? — спрашивает она. — А чей?
— Угадайте…
— Монтескье?
— Нет. Ваш. Мне будет приятно поставить его на камин и по утрам, едва проснувшись, бросать на него первый взгляд…
— Вы очень милый, — любезно говорит она. Запомните, ни одна красотка не может остаться равнодушной к удачному комплименту. Не знаю, заметили вы или нет, но этот к тому же и оригинален.
— Отметьте, — добавляю я, — что, несмотря на весь ваш талант, вам не удастся превзойти природу. И обволакиваю ее бархатным взглядом.
— По-моему, природа не схалтурила, когда лепила вашу грудь… Ой, простите…
Она показывает мне свои перламутровые зубки, блестящие, как жемчужное ожерелье. — Вы умеете говорить, комиссар…
— Чтобы молчать, видя вас, нужно залить язык гипсом…
Как видите, если в профессиональном плане мои дела стоят на месте, зато в личном скачут галопом.
Мы выпиваем второй стаканчик, и жизнь становится розовой и красивой. Не знаю, понимаете ли вы, к чему я клоню.
В тот момент, когда она берет мой стакан, наши пальцы соприкасаются, и это производит на меня такой же эффект, как если бы я положил лапу на провод под высоким напряжением.
— По третьему? — спрашивает красавица. — Сегодня мне надо немного взбодриться. Мне было больно.. узнать эту новость.
— Давайте по третьему, моя маленькая. Я нежно улыбаюсь ей. Я знаю, что такие улыбки сделали бы мне карьеру в Голливуде.
— Вас не шокирует, если я буду звать вас Клод?
— Думаю, что нет, — щебечет она и протягивает мне стакан, в который щедро налила виски.
На этот раз я не ограничиваюсь прикосновением к пальцам, а сразу беру ее за лапку.
— А если я вас поцелую, Клод, вы обидитесь?
— Вы ужасный человек, — шепчет малышка, краснея. Лично я совершенно не могу устоять перед краснеющей девушкой.
— Это не ответ…
Она пожимает плечами.
— Если я отвечу “да”, вы сочтете меня маленькой потаскушкой, так?
Она не лишена здравого смысла.
— Знаете что, Клод, давайте проведем опыт. Я вас поцелую без вашего согласия. Если вам не понравится, вы влепите мне пощечину, как в бульварных комедиях. Тогда я возьму свою шляпу и отвалю.
Еще не договорив, я встаю, заключаю ее в объятия и одариваю крепким поцелуем, так долго не переводя дыхание, что ловец жемчуга мог бы сдохнуть от зависти.
Она не только не приходит в ярость, но реагирует очень живо: ее ноги обвивают мои, как быстрорастущие лианы дерево.
— Вы моя любовь, — бормочет Клод.
Она чуть отодвигается, чтобы посмотреть на меня. Помада образует вокруг ее губ ореол, как на лубочных картинках.
Ее губы блестят, глаза тоже.
Я думаю, что жизнь полна неожиданностей. Если бы меня мог сейчас видеть шеф, он бы сказал, что я умею сочетать приятное с полезным.
Клод, дрожа, снова придвигается и с таким неистовством прижимается ко мне, что разлепить нас можно только ножом для открывания устриц.
— Ты сводишь меня с ума, — лепечет она.
Мы снова целуемся. Я точно смогу побить рекорд по длительности пребывания под водой.
Позвольте вас просветить: эта киска может внушить игривые мысли даже огородному пугалу.
Мы собираемся завершить этот новый поцелуй единственно возможным образом, но тут неуместный звонок в дверь разделяет нас.
Клод вздрагивает и отодвигается от меня.
— Кто это может быть? — шепчет она. Звонок раздается снова, но в условном ритме. Он исполняет “та-талада-гиди дзинь-дзинь”.
— Это подруга, — говорит Клод.
Она вытирает губы платком, приглаживает волосы и выходит из комнаты, послав мне воздушный поцелуй.
Если вы никогда не видели долбанутого малого, смотрите внимательнее. Я так расстроен, что если бы послушался самого себя, то пошел бы крушить все вокруг. Возможно, особа, исполнившая соло на звонке Клод, имеет все мыслимые достоинства, но одного она лишена — чувства, когда приходить уместно, а когда нет.
Слышу, как моя красавица спрашивает через дверь:
— Кто там?
Ответа я не слышу, вернее, слышу слишком громко, как и все остальные жильцы дома.
Гремит автоматная очередь, короткая, но легко узнаваемая. Я-то в общем разбираюсь и непроизвольно прикидываю, что выпущено пуль двенадцать.
Я бросаюсь вперед!
До сих пор дело было абсолютно простым. Анджелино замышляет гадость на Ке д'Орсей. Один гад из наших давал ему информацию; с этим я рассчитался. Здание МИДа тщательно обыщут, меры безопасности усилят, а я. как большой, буду стараться побеседовать с Анджелино. Обожаю разговаривать с бандитами. Супергангстеры — это моя любовь, честное слово! Будь я при хрустах, я бы их коллекционировал.
Единственная неприятность — я не имею ни малейшего представления о том, где находится Анджелино.
Проходя мимо бара, что напротив конторы, я кое-что вспоминаю. В кармане Вольфа лежала отправленная вчера телеграмма с просьбой позвонить некоему Клоду сегодня в полдень. А сегодня в полдень Вольф как раз листал телефонную книгу. Готов поспорить, он искал номер этого самого Клода… Я могу ошибаться, но ведь только римский папа никогда на попадает пальцем в небо.
Поскольку моя память — отличный записывающий механизм, я вспоминаю и то, что Вольф опрокинул стакан чинзано на страницу, которую изучал.
Захожу в тошниловку. Эмиль, ее хозяин, дремлет за стойкой. Среди предков этого типа наверняка была муха цеце. Начиная с одиннадцати утра он спит, как боа, заглотнувший целую семью плантаторов, включая бабулю. Он выходит из комы только затем, чтобы рявкнуть, от чего дрожат бутылки на полках.
Его официантка относится к типу чокнутых девиц, считающих себя жертвой социальной несправедливости. Она воображает, что на съемочной площадке смотрелась бы куда лучше, чем во второразрядном бистро. Она машет ресницами, как Марлен, а той краской, которой она намазала лицо, вы могли бы заново покрасить свой загородный дом.
— Что вы хотите? — спрашивает она, округляя рот в куриную гузку.
— Я пришел ради твоих глаз, — говорю, — но если сверх того ты дашь мне телефонный справочник и рюмочку коньячку, я Просто бухнусь перед тобой на колени.
Она пожимает плечами и приносит мне книгу. Я размышляю. Если мне не изменяет память, справочник был открыт в конце.
Я раскрываю его и замечаю, что попал на версальских абонентов Как говорится, горячо: телеграмма Вольфу была отправлена из Версаля…
Я листаю эту часть справочника и скоро нахожу запачканную страницу. На ней фамилии на Р и С, всего двести двадцать три штуки. Вырываю страницу и сую в свой карман.
Шум разрываемой бумаги выводит хозяина из дремы. Второй раз за день он жутко орет из-за этой чертовой книги. Он вопит на всю свою забегаловку, что второго такого нахала, как я, нет в целом мире, что он сыт по горло этим кварталом, кишащим легавыми, и живет одной надеждой — увидеть нас висящими на крюках мясника. После чего, очевидно сорвав голос, он наливает себе стакан коньяку и наполняет мой.
Мы чокаемся.
Я приезжаю в Версаль в девять часов вечера. На город Короля-Солнца падает мелкий нудный дождик.
Остановив машину на улочке возле префектуры, я захожу в унылый бар, кажущийся мне удобным местом для размышлений.
Сидя перед дымящимся грогом, я смотрю на вырванную из телефонной книги страницу. Не обходить же всех типов, чьи фамилии напечатаны на ней! Тут я вспоминаю, что телеграмма Вольфа была подписана: “Клод”. Пробегаю взглядом бумажку и через четыре минуты констатирую, что только одного мужика зовут Клод. Клод Ринкс, по профессии скульптор…
Эта деталь меня очень удивляет. Не понимаю, как скульптор может быть причастен к делу, которым я занимаюсь. Лица творческих профессий обычно не имеют; ничего общего с субъектами вроде Вольфа или Анджелино. Может, это просто приятель Вольфа, никак не связанный с его темными делишками?
Наконец, поскольку другого лучика надежды не брезжит, и тем более я уже в Версале, решаю связаться с Ринксом.
Думаю, действовать надо осторожно, так как я ступаю на совершенно неизвестную почву.
Я подхожу к телефону и набираю номер Ринкса.
Нежный голосок отвечает:
— Алло?
— Я бы хотел поговорить с месье Клодом Ринксом. Нежный голосок уверяет меня, что Клода Ринкса мужского пола не существует, а Клод Ринкс — это она. Только тут я осознаю, что имя Клод может носить и мужчина, и женщина.
— О, простите! — говорю я. — Могу ли я с вами поговорить, мадам Ринкс?
— Мадемуазель… А о чем?
— Скажем, поличному делу.
— Может, завтра?
— Скажем, что личное дело еще и срочное…
— Кто вы? Иду напролом:
— Друг Вольфа… мое имя вам ничего не скажет. Молчание.
— Кто такой Вольф? — спрашивает голос. В тоне моей собеседницы звучит искреннее удивление. Я говорю себе, что пошел неверным путем, и уже собираюсь извиниться и повесить трубку, но в моей черепушке начинает сильно звонить колокольчик тревоги. А когда он звонит, значит, мне пудрят мозги…
— Могу я вам это объяснить при личной встрече? — отвечаю я на ее последний вопрос. Опять молчание.
— Я в двух шагах от вас, — продолжаю я.
— Ладно, приходите. Я живу на верхнем этаже… Дождавшись, пока она положит трубку, я вешаю на рычаг свою. Я задумчив, как роденовский “Мыслитель”. Я так задумался, что забыл допить свой стаканчик… Заметив это на улице, возвращаюсь исправить оплошность, но уже слишком поздно: хозяин успел вылить остаток моего коньяка назад в бутылку.
Дом богатый. Монументальная деревянная лестница с медными перилами покрыта красным ковром.
Взобравшись на четвертый этаж, я оказываюсь на конечной остановке перед широкой дверью, покрашенной в изумрудно-зеленый цвет.
В тот момент, когда я протягиваю руку к звонку, дверь открывается. На мои плечи падает прямоугольник оранжевого света, а посреди этого прямоугольника стоит красотка, от которой просто дух захватывает.
Она довольно высокого роста, стройная, хорошо сложена. Тяжелые золотистые волосы собраны сзади в длинную гриву а-ля Аттила Она кутается в синий атласный халат, черные глаза пристально смотрят на меня.
Делаю усилие, чтобы проглотить слюну, и снимаю шляпу.
— Мадемуазель Ринкс?
— Она самая. Я кланяюсь:
— Комиссар Сан-Антонио.
Кажется, я поскромничал, уверив мадемуазель, что мое имя ей ничего не скажет.
Она вздрагивает, и выражение ее глаз меняется от любопытства к настороженности.
— Входите, — говорит она.
Я вхожу в мастерскую скульптора, обставленную с безупречным вкусом. Во всех углах статуи, драпировки ярких цветов, мебель из лимонного дерева. В величественном камине из красного кирпича горят дрова.
Она указывает на кресло.
— О чем идет речь, господин комиссар?
— О Вольфе…
Я смотрю на нее. Она моргает. Я был прав, что пришел. Могу поставить истертую зубную щетку против тонны черной икры, что эта куколка знает Вольфа. Я решаю не давать ей времени соврать и, пользуясь своим преимуществом, начинаю блеф…
— Вольф умер, — бросаю я. Она страшно бледнеет и шепчет:
— Умер?
— Погиб в конце дня от руки преступника, которого мы обложили в его логове… Детали вы узнаете завтра, из утренних газет…
Она проводит рукой по лбу. Кажется, сейчас хлопнется в обморок.
— С вами все в порядке?
Она утвердительно кивает головой.
Она сильная. Мне это нравится. Терпеть не могу девчонок, считающих своим долгом падать без чувств, чтобы показать глубину своей скорби.
— Перед смертью Вольф, который был моим приятелем, прошептал: “Навести… Клод Ринкс… Версаль…” Больше он ничего сказать не смог Вот. Я решил, что обязан приехать, понимаете? Я не знал, что вы женщина…
Делаю паузу, чтобы она успела осмыслить сказанное. Потом задаю вопрос, щекочущий мне язык:
— Почему по телефону вы мне ответили, что не знаете его?
Она пожимает плечами:
— Не знаю. Ваш звонок в такой час показался мне необычным… Я… Я не подумала… Я смотрю на нее, — Вы были очень близки с Вольфом?
— Он был другом детства… Мы потеряли друг друга из вида, а два месяца назад я встретила его в Сен-Жермен-де-Пре… Мы узнали друг друга… провели вместе вечер. Через некоторое время он приехал сюда — заказать мне работу…
— Работу?
— Он хотел, чтобы я сделала копию бюста Монтескье… Мне приходится ущипнуть себя, чтобы убедиться, что я не сплю. Вольф, циник, мерзавец и предатель, Вольф, влезший в грязные махинации, интересовался скульптурой и Монтескье. Обалдеть можно!
Я смотрю на малышку Ринкс, чтобы убедиться, что она не издевается надо мной. Нет, сидит в своем кресле очень серьезная, грустная и красивая.
— Бюст Монтескье? — бормочу я.
— Да.
— И вы его сделали?
— Да.
— Он просил его для себя?
— Нет. Сказал, что это для одного из его друзей.
— Копию?
— Совершенно верно.
— Копию чего?
— Бюста работы Фийе.
— А где этот бюст?
— В Лувре…
Не понимаю. Может, копия действительно предназначалась любителю искусства. В конце концов, я ничего не знаю ни о личной жизни Вольфа, ни о его знакомых. Я встаю…
— Не понимаю, почему Вольф попросил меня приехать к вам… — Я смотрю на Клод. — Простите меня, но вы были…
— Его любовницей? Нет! Просто другом. Хорошей знакомой, и все…
Девочка кажется мне искренней. Я мысленно говорю себе, что Вольф был придурком, если не пытался взять эту каравеллу на абордаж. Эта маленькая скульпторша именно такая девушка, ради которой я готов ходить по потолку.
Я бросаю на нее такой пристальный взгляд, что он чуть не прожигает дыру в ее нежной коже. Малышка краснеет.
— Я вас покидаю, — говорю. — Прошу вас, мадемуазель, простить мне этот поздний визит…
— Напротив, вы были очень любезны, что приехали сразу… — бормочет она. — Я очень тронута… Я так расстроена… Хотите чего-нибудь выпить?
— Готов согласиться, — отвечаю я ей. Она бледно улыбается.
— Тогда садитесь…
Я подчиняюсь. Она идет к бару и выбирает бутылку виски.
— Вы это любите?
— Обожаю. Мне его давали еще в колыбели, так что, как вы понимаете…
На этот раз она откровенно смеется, Я констатирую, что мое присутствие доставляет ей то, что на кастрированном языке называется “приятное отвлечение”.
Мы разговариваем как добрые друзья… Нам хорошо, а я люблю, когда мне хорошо.
— Знаете, — говорю я ей вдруг, — мне тоже нужно заказать вам бюст…
— Правда? — спрашивает она. — А чей?
— Угадайте…
— Монтескье?
— Нет. Ваш. Мне будет приятно поставить его на камин и по утрам, едва проснувшись, бросать на него первый взгляд…
— Вы очень милый, — любезно говорит она. Запомните, ни одна красотка не может остаться равнодушной к удачному комплименту. Не знаю, заметили вы или нет, но этот к тому же и оригинален.
— Отметьте, — добавляю я, — что, несмотря на весь ваш талант, вам не удастся превзойти природу. И обволакиваю ее бархатным взглядом.
— По-моему, природа не схалтурила, когда лепила вашу грудь… Ой, простите…
Она показывает мне свои перламутровые зубки, блестящие, как жемчужное ожерелье. — Вы умеете говорить, комиссар…
— Чтобы молчать, видя вас, нужно залить язык гипсом…
Как видите, если в профессиональном плане мои дела стоят на месте, зато в личном скачут галопом.
Мы выпиваем второй стаканчик, и жизнь становится розовой и красивой. Не знаю, понимаете ли вы, к чему я клоню.
В тот момент, когда она берет мой стакан, наши пальцы соприкасаются, и это производит на меня такой же эффект, как если бы я положил лапу на провод под высоким напряжением.
— По третьему? — спрашивает красавица. — Сегодня мне надо немного взбодриться. Мне было больно.. узнать эту новость.
— Давайте по третьему, моя маленькая. Я нежно улыбаюсь ей. Я знаю, что такие улыбки сделали бы мне карьеру в Голливуде.
— Вас не шокирует, если я буду звать вас Клод?
— Думаю, что нет, — щебечет она и протягивает мне стакан, в который щедро налила виски.
На этот раз я не ограничиваюсь прикосновением к пальцам, а сразу беру ее за лапку.
— А если я вас поцелую, Клод, вы обидитесь?
— Вы ужасный человек, — шепчет малышка, краснея. Лично я совершенно не могу устоять перед краснеющей девушкой.
— Это не ответ…
Она пожимает плечами.
— Если я отвечу “да”, вы сочтете меня маленькой потаскушкой, так?
Она не лишена здравого смысла.
— Знаете что, Клод, давайте проведем опыт. Я вас поцелую без вашего согласия. Если вам не понравится, вы влепите мне пощечину, как в бульварных комедиях. Тогда я возьму свою шляпу и отвалю.
Еще не договорив, я встаю, заключаю ее в объятия и одариваю крепким поцелуем, так долго не переводя дыхание, что ловец жемчуга мог бы сдохнуть от зависти.
Она не только не приходит в ярость, но реагирует очень живо: ее ноги обвивают мои, как быстрорастущие лианы дерево.
— Вы моя любовь, — бормочет Клод.
Она чуть отодвигается, чтобы посмотреть на меня. Помада образует вокруг ее губ ореол, как на лубочных картинках.
Ее губы блестят, глаза тоже.
Я думаю, что жизнь полна неожиданностей. Если бы меня мог сейчас видеть шеф, он бы сказал, что я умею сочетать приятное с полезным.
Клод, дрожа, снова придвигается и с таким неистовством прижимается ко мне, что разлепить нас можно только ножом для открывания устриц.
— Ты сводишь меня с ума, — лепечет она.
Мы снова целуемся. Я точно смогу побить рекорд по длительности пребывания под водой.
Позвольте вас просветить: эта киска может внушить игривые мысли даже огородному пугалу.
Мы собираемся завершить этот новый поцелуй единственно возможным образом, но тут неуместный звонок в дверь разделяет нас.
Клод вздрагивает и отодвигается от меня.
— Кто это может быть? — шепчет она. Звонок раздается снова, но в условном ритме. Он исполняет “та-талада-гиди дзинь-дзинь”.
— Это подруга, — говорит Клод.
Она вытирает губы платком, приглаживает волосы и выходит из комнаты, послав мне воздушный поцелуй.
Если вы никогда не видели долбанутого малого, смотрите внимательнее. Я так расстроен, что если бы послушался самого себя, то пошел бы крушить все вокруг. Возможно, особа, исполнившая соло на звонке Клод, имеет все мыслимые достоинства, но одного она лишена — чувства, когда приходить уместно, а когда нет.
Слышу, как моя красавица спрашивает через дверь:
— Кто там?
Ответа я не слышу, вернее, слышу слишком громко, как и все остальные жильцы дома.
Гремит автоматная очередь, короткая, но легко узнаваемая. Я-то в общем разбираюсь и непроизвольно прикидываю, что выпущено пуль двенадцать.
Я бросаюсь вперед!
Глава 6
Моя скульпторша лежит на паркете и обливается кровью. Дверь продырявлена, как решето.
Я открываю ее и выскакиваю на лестницу, но, не успев пробежать и половины пролета, слышу, как на улице пулей сорвалась с места машина. Нет смысла нестись как угорелому. Чувак, саданувший из автомата, слишком намного опередил меня.
Поднимаюсь на несколько ступенек и опускаюсь на колени рядом с Клод. Она получила добрых полдюжины маслин: одну в правое плечо, три в грудь, две в левую руку… Она жива, даже не потеряла сознания. Ее глаза полны слез.
— Маленькая моя Клод, — шепчу я. — Подонок! Клянусь, я его достану! В открытую дверь вижу лица соседей, осторожно высунувшихся на лестничную площадку.
— Вызовите “скорую”, быстро! — кричу я им. Я знаю, что больше ничем не могу помочь малышке. Чтобы ее починить — если ремонт вообще возможен, — требуется отличный врач с карманами, набитыми дипломами…
— Сан-Антонио… — бормочет она.
Она хочет мне что-то сказать, и я готов отдать свой выходной костюм, чтобы ее выслушать, но знаю, что малейшее усилие может стать для нее роковым.
— Помолчи, киска моя, мы поговорим позже… Приезжает “скорая”. Малышку несут в нее через двойной ряд зевак в пижамах. Когда появляются парни из ближайшего комиссариата, я показываю им мои бумаги и делаю краткое резюме драмы.
— Если узнаете что-то новое, звоните мне в Париж. Я сажусь в свою машину и на полной скорости гоню в сторону славной столицы…
Ночь я заканчиваю в отельчике недалеко от конторы. Встав рано утром, принимаю ледяной душ, потом звоню в версальскую больницу узнать о состоянии Клод.
Дежурный мне говорит, что ей сделали ночью срочную операцию, но состояние ее очень тяжелое и пока нельзя сказать ничего определенного.
Эта новость вызывает у меня грусть, но, в конце концов, пока есть жизнь, есть и надежда. Клод молодая и крепкая и раз не отдала концы сразу, то выкарабкается.
Я одеваюсь и иду перекусить в кафе. Стаканчик кальвадоса, и я снова готов идти в атаку.
Покупаю газеты, чтобы посмотреть, во сколько должны собраться министры четырех великих держав. Встреча назначена на четыре.
Чем бы мне до этого заняться? К шефу я решаю не ходить. Я не в настроении петь ему романсы, глядя на его безупречно белые манжеты… Нет, схожу в Лувр. Имею я право познакомиться с Монтескье, если мне этого хочется?
Кажется, я не бывал в знаменитом музее с того времени, когда был студентом. Спрашиваю, где зал статуй, и смотритель в галунах отвечает, что в подвале. И вот я прохаживаюсь между Дианами, Венерами, героями, херувимами, античными воинами и разными бородачами.
Дохожу до бюстов и довольно скоро узнаю Монтескье. Встав перед ним, я чувствую себя кретином. Чего я ждал от этого визита? Что Монтескье расскажет мне новый анекдот?
Похлопываю его по щеке.
— Чего-то ты бледноват, — говорю я ему. — И холодный, как собачий нос!
Какой-то тип останавливается и смотрит на меня.
Этот длинный мужик, косящий, как заяц, ошеломленно таращится на меня, потом едва заметно пожимает плечами и уходит.
Конечно, я похож на чокнутого.
Снова смотрю на папашу Монтескье. Я не очень силен в скульптуре, но все-таки понимаю, что это не бог весть какой шедевр. Вообще-то сделан он неплохо, аккуратно, но любитель искусства никогда не захочет иметь дома копию этой штуки… Она может заинтересовать только литератора из-за личности изображенного… Сильно сомневаюсь, что у Вольфа были друзья литераторы. Он был скорее завсегдатаем стадионов. Все это довольно таинственно… Тем более таинственно, что кто-то без колебаний всадил автоматную очередь в дверь Клод, чтобы заткнуть ей рот… Почему с ней сыграли эту злую шутку? Просто потому, что я был у нее и мог узнать, что она сделала копию этого паршивого бюста? Заводя игру в “почему” дальше, быстро подходишь к вопросу: почему для кого-то так опасно, что я узнаю об этой работе? А если оставить игру в “почему”, возникает вопрос: как убийца узнал, что я у малышки Ринкс? Потому что следил за ней или, наоборот, он следил за мной?
Если верна вторая гипотеза, это означает, что, несмотря на нашу инсценировку, Анджелино не поверил в “несчастный случай” с Вольфом.
Темно, как в пузырьке с чернилами!
Я снова хлопаю Монтескье, уже сильнее. Это почти пощечина.
— Если бы ты мог говорить, то много чего порассказал, да, старина?
Монтескье начинает действовать мне на нервы. Я строю ему страшную рожу и ухожу
Я открываю ее и выскакиваю на лестницу, но, не успев пробежать и половины пролета, слышу, как на улице пулей сорвалась с места машина. Нет смысла нестись как угорелому. Чувак, саданувший из автомата, слишком намного опередил меня.
Поднимаюсь на несколько ступенек и опускаюсь на колени рядом с Клод. Она получила добрых полдюжины маслин: одну в правое плечо, три в грудь, две в левую руку… Она жива, даже не потеряла сознания. Ее глаза полны слез.
— Маленькая моя Клод, — шепчу я. — Подонок! Клянусь, я его достану! В открытую дверь вижу лица соседей, осторожно высунувшихся на лестничную площадку.
— Вызовите “скорую”, быстро! — кричу я им. Я знаю, что больше ничем не могу помочь малышке. Чтобы ее починить — если ремонт вообще возможен, — требуется отличный врач с карманами, набитыми дипломами…
— Сан-Антонио… — бормочет она.
Она хочет мне что-то сказать, и я готов отдать свой выходной костюм, чтобы ее выслушать, но знаю, что малейшее усилие может стать для нее роковым.
— Помолчи, киска моя, мы поговорим позже… Приезжает “скорая”. Малышку несут в нее через двойной ряд зевак в пижамах. Когда появляются парни из ближайшего комиссариата, я показываю им мои бумаги и делаю краткое резюме драмы.
— Если узнаете что-то новое, звоните мне в Париж. Я сажусь в свою машину и на полной скорости гоню в сторону славной столицы…
Ночь я заканчиваю в отельчике недалеко от конторы. Встав рано утром, принимаю ледяной душ, потом звоню в версальскую больницу узнать о состоянии Клод.
Дежурный мне говорит, что ей сделали ночью срочную операцию, но состояние ее очень тяжелое и пока нельзя сказать ничего определенного.
Эта новость вызывает у меня грусть, но, в конце концов, пока есть жизнь, есть и надежда. Клод молодая и крепкая и раз не отдала концы сразу, то выкарабкается.
Я одеваюсь и иду перекусить в кафе. Стаканчик кальвадоса, и я снова готов идти в атаку.
Покупаю газеты, чтобы посмотреть, во сколько должны собраться министры четырех великих держав. Встреча назначена на четыре.
Чем бы мне до этого заняться? К шефу я решаю не ходить. Я не в настроении петь ему романсы, глядя на его безупречно белые манжеты… Нет, схожу в Лувр. Имею я право познакомиться с Монтескье, если мне этого хочется?
Кажется, я не бывал в знаменитом музее с того времени, когда был студентом. Спрашиваю, где зал статуй, и смотритель в галунах отвечает, что в подвале. И вот я прохаживаюсь между Дианами, Венерами, героями, херувимами, античными воинами и разными бородачами.
Дохожу до бюстов и довольно скоро узнаю Монтескье. Встав перед ним, я чувствую себя кретином. Чего я ждал от этого визита? Что Монтескье расскажет мне новый анекдот?
Похлопываю его по щеке.
— Чего-то ты бледноват, — говорю я ему. — И холодный, как собачий нос!
Какой-то тип останавливается и смотрит на меня.
Этот длинный мужик, косящий, как заяц, ошеломленно таращится на меня, потом едва заметно пожимает плечами и уходит.
Конечно, я похож на чокнутого.
Снова смотрю на папашу Монтескье. Я не очень силен в скульптуре, но все-таки понимаю, что это не бог весть какой шедевр. Вообще-то сделан он неплохо, аккуратно, но любитель искусства никогда не захочет иметь дома копию этой штуки… Она может заинтересовать только литератора из-за личности изображенного… Сильно сомневаюсь, что у Вольфа были друзья литераторы. Он был скорее завсегдатаем стадионов. Все это довольно таинственно… Тем более таинственно, что кто-то без колебаний всадил автоматную очередь в дверь Клод, чтобы заткнуть ей рот… Почему с ней сыграли эту злую шутку? Просто потому, что я был у нее и мог узнать, что она сделала копию этого паршивого бюста? Заводя игру в “почему” дальше, быстро подходишь к вопросу: почему для кого-то так опасно, что я узнаю об этой работе? А если оставить игру в “почему”, возникает вопрос: как убийца узнал, что я у малышки Ринкс? Потому что следил за ней или, наоборот, он следил за мной?
Если верна вторая гипотеза, это означает, что, несмотря на нашу инсценировку, Анджелино не поверил в “несчастный случай” с Вольфом.
Темно, как в пузырьке с чернилами!
Я снова хлопаю Монтескье, уже сильнее. Это почти пощечина.
— Если бы ты мог говорить, то много чего порассказал, да, старина?
Монтескье начинает действовать мне на нервы. Я строю ему страшную рожу и ухожу
Глава 7
Когда я поднимаюсь по лестнице, мне в голову приходит одна идея. Думаю, еще никто не рожал мыслищу такого калибра, кроме Анджелино, конечно.
Я выхожу в сад Лувра. Моя тачка стоит справа от входа в музей. Я направляюсь к ней, и, когда до нее остается каких-то десять метров, вмешивается случай… Не знаю, знакомы ли вы с парнем по имени Случай? Если вы никогда о нем не слышали, позвольте вам сказать, что это тот еще хитрец! У него есть чувство юмора, а главное, талант появляться в нужное время.
Мимо моей машины идет рабочий в синем халате, несущий на плече венецианское зеркало. Стекло наклонено. Я смотрю в него и вижу, что творится в моей тачке.
С огромным удивлением вижу съежившегося на полу перед задним сиденьем мужика. Того самого, который смотрел на меня, когда я беседовал с Монтескье.
Это видение мелькает так быстро, что нужны рысьи глаза, чтобы разглядеть его, но рысь — это крот по сравнению с Сан-Антонио. Я замедляю ход и увеличиваю скорость шевеления мозгами. Запомните, что я соображаю очень быстро. Я останавливаюсь, ощупываю карманы, как будто что-то потерял, и возвращаюсь. И вот я снова в музее. Заметив комнату старшего смотрителя, стучу в стекло. Хозяин появляется в фуражке немного набок.
— Ну, что надо? — ворчливо спрашивает он в манере, свойственной всем тупицам, которым дали хоть немного власти.
Предъявляю ему удостоверение. Тут он синеет, как цветочек… Незабудка, да и только!
— Чем могу служить?
Говорю, что хочу позвонить. Он показывает на допотопный аппарат в глубине комнатушки.
Я хватаю трубку и велю телефонистке соединить меня с МИДом. Она соединяет. Не знаю, какую должность занимает ответивший мне тип, но, судя по резкому тону, это министр собственной персоной.
— Дирекция Надзора за территорией! — бросаю я. — Мне нужна справка. В министерстве есть бюст Монтескье?
Мой собеседник, видимо обалдев, молчит.
— Что? — наконец выговаривает он.
— Бюст Монтескье.
Этот болван находится на грани апоплексического удара.
— Вы надо мной издеваетесь? — спрашивает он. Тут я начинаю сердиться и говорю ему, что наша Служба не потерпит, чтобы какой-то швейцар разговаривал с нами подобным образом, и что если он мечтает стать безработным, его мечта близка к осуществлению.
— Спросите у компетентного сотрудника, — говорю я, — и пошевеливайтесь. Я жду… Проходит несколько минут. Мой приступ ярости произвел должный эффект, потому что малый возвращается и бормочет в трубку, что такой бюст действительно стоит в зеленой гостиной.
Я его спрашиваю, что такое зеленая гостиная; он мне отвечает, что это зал для конференций.
— Встреча представителей четырех великих держав должна состояться в зеленой гостиной?
— Да.
Я кладу трубку, потом звоню боссу.
— Я уже беспокоился из-за того, что от вас не было никаких известий, — говорит он.
Я показываю ему язык. Большой босс удобно сидит, как в кино, в мягком кресле, в теплом кабинете и хочет слушать интересные истории.
Излагаю ему мою ночную одиссею.
— Слушайте, патрон, кажется, я обнаружил хитрость Анджелино. Он заказал копию бюста Монтескье, нашпиговал ее взрывчаткой, и сегодня днем, когда министры будут молоть языками, она грохнет. Получится хороший тарарам!
— Великолепно, — бормочет он. — Хитроумная идея. Я знал, мой мальчик, что в голове у вас кое-что есть…
— У Монтескье, — отвечаю, — тоже. У меня тут одна сложность…
— Правда?
— В моей машине спрятался тип. Когда какой-нибудь тип заползает в вашу машину, пока вас нет, это значит, что он питает к вам не очень теплые чувства, а?
— Как вы это обнаружили? Я ему объясняю.
— Ну так возьмите его!
Сегодня у босса мозгов не больше, чем у бордюрного камня.
— Ладно, я его возьму. Анджелино об этом сразу узнает и в последнюю минуту изменит план действий…
— Что же вы предлагаете? Я прочистил горло.
— Патрон, этот придурок, решивший поиграть в Фантомаса, единственная нить, ведущая к Анджелино… Я буду играть в его игру, дам себя поймать. А вы немедленно пришлите сюда кого-нибудь, чтобы проследить за моей машиной.
— Неглупо…
— Теперь что касается Монтескье. Я бы хотел дать вам один совет.
— Давайте…
— Пошлите на Ке д'Орсей саперов, чтобы они выпотрошили Монтескье и набили его простым порохом… Я бы хотел, чтобы взрыв произошел в назначенный час, только пусть он будет безвредным… Надо потихоньку предупредить иностранных министров…
Я выхожу в сад Лувра. Моя тачка стоит справа от входа в музей. Я направляюсь к ней, и, когда до нее остается каких-то десять метров, вмешивается случай… Не знаю, знакомы ли вы с парнем по имени Случай? Если вы никогда о нем не слышали, позвольте вам сказать, что это тот еще хитрец! У него есть чувство юмора, а главное, талант появляться в нужное время.
Мимо моей машины идет рабочий в синем халате, несущий на плече венецианское зеркало. Стекло наклонено. Я смотрю в него и вижу, что творится в моей тачке.
С огромным удивлением вижу съежившегося на полу перед задним сиденьем мужика. Того самого, который смотрел на меня, когда я беседовал с Монтескье.
Это видение мелькает так быстро, что нужны рысьи глаза, чтобы разглядеть его, но рысь — это крот по сравнению с Сан-Антонио. Я замедляю ход и увеличиваю скорость шевеления мозгами. Запомните, что я соображаю очень быстро. Я останавливаюсь, ощупываю карманы, как будто что-то потерял, и возвращаюсь. И вот я снова в музее. Заметив комнату старшего смотрителя, стучу в стекло. Хозяин появляется в фуражке немного набок.
— Ну, что надо? — ворчливо спрашивает он в манере, свойственной всем тупицам, которым дали хоть немного власти.
Предъявляю ему удостоверение. Тут он синеет, как цветочек… Незабудка, да и только!
— Чем могу служить?
Говорю, что хочу позвонить. Он показывает на допотопный аппарат в глубине комнатушки.
Я хватаю трубку и велю телефонистке соединить меня с МИДом. Она соединяет. Не знаю, какую должность занимает ответивший мне тип, но, судя по резкому тону, это министр собственной персоной.
— Дирекция Надзора за территорией! — бросаю я. — Мне нужна справка. В министерстве есть бюст Монтескье?
Мой собеседник, видимо обалдев, молчит.
— Что? — наконец выговаривает он.
— Бюст Монтескье.
Этот болван находится на грани апоплексического удара.
— Вы надо мной издеваетесь? — спрашивает он. Тут я начинаю сердиться и говорю ему, что наша Служба не потерпит, чтобы какой-то швейцар разговаривал с нами подобным образом, и что если он мечтает стать безработным, его мечта близка к осуществлению.
— Спросите у компетентного сотрудника, — говорю я, — и пошевеливайтесь. Я жду… Проходит несколько минут. Мой приступ ярости произвел должный эффект, потому что малый возвращается и бормочет в трубку, что такой бюст действительно стоит в зеленой гостиной.
Я его спрашиваю, что такое зеленая гостиная; он мне отвечает, что это зал для конференций.
— Встреча представителей четырех великих держав должна состояться в зеленой гостиной?
— Да.
Я кладу трубку, потом звоню боссу.
— Я уже беспокоился из-за того, что от вас не было никаких известий, — говорит он.
Я показываю ему язык. Большой босс удобно сидит, как в кино, в мягком кресле, в теплом кабинете и хочет слушать интересные истории.
Излагаю ему мою ночную одиссею.
— Слушайте, патрон, кажется, я обнаружил хитрость Анджелино. Он заказал копию бюста Монтескье, нашпиговал ее взрывчаткой, и сегодня днем, когда министры будут молоть языками, она грохнет. Получится хороший тарарам!
— Великолепно, — бормочет он. — Хитроумная идея. Я знал, мой мальчик, что в голове у вас кое-что есть…
— У Монтескье, — отвечаю, — тоже. У меня тут одна сложность…
— Правда?
— В моей машине спрятался тип. Когда какой-нибудь тип заползает в вашу машину, пока вас нет, это значит, что он питает к вам не очень теплые чувства, а?
— Как вы это обнаружили? Я ему объясняю.
— Ну так возьмите его!
Сегодня у босса мозгов не больше, чем у бордюрного камня.
— Ладно, я его возьму. Анджелино об этом сразу узнает и в последнюю минуту изменит план действий…
— Что же вы предлагаете? Я прочистил горло.
— Патрон, этот придурок, решивший поиграть в Фантомаса, единственная нить, ведущая к Анджелино… Я буду играть в его игру, дам себя поймать. А вы немедленно пришлите сюда кого-нибудь, чтобы проследить за моей машиной.
— Неглупо…
— Теперь что касается Монтескье. Я бы хотел дать вам один совет.
— Давайте…
— Пошлите на Ке д'Орсей саперов, чтобы они выпотрошили Монтескье и набили его простым порохом… Я бы хотел, чтобы взрыв произошел в назначенный час, только пусть он будет безвредным… Надо потихоньку предупредить иностранных министров…