Страница:
— Говори. Мое предложение остается в силе. Что за история с Сен-Лазаром?
Он не может ни шевельнуть губами, ни открыть рот. Пытается заговорить, но звуки, вырывающиеся из кровавой дыры, ставшей для него ртом, едва слышны.
— В шесть… — в конце концов разбираю я. — Убить… Орсей…
— Что?!
Я так подскочил, что чуть не стукнулся своей многострадальной головой о потолок.
— Что ты говоришь?
Он уже ничего не говорит… Лежит без сознания, и я даже не знаю, переживет ли он перевозку в больницу.
В эту секунду в дверь энергично звонят.
Догадываюсь, кто это. Действительно, передо мной стоит Равье с пушкой в руке.
— А, это вы… — произносит он.
— Кажется, да. Если вдруг мы оба ошиблись, скоро все разъяснится.
— Очень смешно, — мрачно отвечает он. — Это вы стреляли в окно?
— Да…
— Вам что-то нужно?
У Равье очень бесхитростные вопросы.
— Да, — отвечаю я, — узнать время.
Он, как ни в чем не бывало, смотрит на часы.
— Пять часов и…
— Ладно. В шесть я должен быть на Сен-Лазаре, а еще лучше пораньше…
— Вы не можете выйти на улицу в таком виде!
— Это почему?
— Потому что все подумают, что вы только что с бойни…
Я совсем забыл про то, что залит кровью, своей и чужой.
Возвращаюсь в ванную.
За несколько минут мне удается привести свою одежду в относительный порядок. Со шмотками все более или менее улажено: тип с пятнами на одежде не привлекает особого внимания, тем более в Париже. Но моя ссадина на голове не может остаться незамеченной.
Перед тем как нестись на Сен-Лазар, успею заскочить к аптекарю.
Если дела пойдут так и дальше, не знаю, что от меня останется к концу дня… И останется ли вообще что-нибудь…
Равье, морщась, осматривает три трупа.
— Где бы вы ни появились, оставляете за собой следы… — говорит он.
— Займись покойничками, — приказываю я, — и девушкой, лежащей в одной из комнат. Потом позвонишь большому боссу и скажешь, что здесь была заварушка. Скажи, что я вышел на след и позвоню ему как только смогу. Прежде всего мне надо съездить на Сен-Лазар. У меня там свидание.
— С кем? — спрашивает Равье.
— Со смертью, — отвечаю я.
Он не может ни шевельнуть губами, ни открыть рот. Пытается заговорить, но звуки, вырывающиеся из кровавой дыры, ставшей для него ртом, едва слышны.
— В шесть… — в конце концов разбираю я. — Убить… Орсей…
— Что?!
Я так подскочил, что чуть не стукнулся своей многострадальной головой о потолок.
— Что ты говоришь?
Он уже ничего не говорит… Лежит без сознания, и я даже не знаю, переживет ли он перевозку в больницу.
В эту секунду в дверь энергично звонят.
Догадываюсь, кто это. Действительно, передо мной стоит Равье с пушкой в руке.
— А, это вы… — произносит он.
— Кажется, да. Если вдруг мы оба ошиблись, скоро все разъяснится.
— Очень смешно, — мрачно отвечает он. — Это вы стреляли в окно?
— Да…
— Вам что-то нужно?
У Равье очень бесхитростные вопросы.
— Да, — отвечаю я, — узнать время.
Он, как ни в чем не бывало, смотрит на часы.
— Пять часов и…
— Ладно. В шесть я должен быть на Сен-Лазаре, а еще лучше пораньше…
— Вы не можете выйти на улицу в таком виде!
— Это почему?
— Потому что все подумают, что вы только что с бойни…
Я совсем забыл про то, что залит кровью, своей и чужой.
Возвращаюсь в ванную.
За несколько минут мне удается привести свою одежду в относительный порядок. Со шмотками все более или менее улажено: тип с пятнами на одежде не привлекает особого внимания, тем более в Париже. Но моя ссадина на голове не может остаться незамеченной.
Перед тем как нестись на Сен-Лазар, успею заскочить к аптекарю.
Если дела пойдут так и дальше, не знаю, что от меня останется к концу дня… И останется ли вообще что-нибудь…
Равье, морщась, осматривает три трупа.
— Где бы вы ни появились, оставляете за собой следы… — говорит он.
— Займись покойничками, — приказываю я, — и девушкой, лежащей в одной из комнат. Потом позвонишь большому боссу и скажешь, что здесь была заварушка. Скажи, что я вышел на след и позвоню ему как только смогу. Прежде всего мне надо съездить на Сен-Лазар. У меня там свидание.
— С кем? — спрашивает Равье.
— Со смертью, — отвечаю я.
Глава 19
Без десяти шесть с пластырем на голове я вхожу в огромный зал вокзала Сен-Лазар.
Нужно быть чертовски хитрым, чтобы что-нибудь найти в этом муравейнике.
Слева пригородные линии, осаждаемые нескончаемым потоком пассажиров, справа — дальние. Это самый спокойный уголок, вернее, наименее забитый народом. Скорый поезд до Гавра доставит богатеньких пассажиров к океанским лайнерам. Среди них есть крупные финансисты в дорогих пальто, дамочки из высшего общества в меховых манто и со смешными собачонками… Где начнется представление? У дальних линий или у пригородных?
Кто этот самый Орсей, которого должны убить? Пассажир? Скорее всего. Иначе зачем его убивать на вокзале? На этот счет сомнений быть не может.
А теперь, уезжает этот пассажир или приезжает? Это очень важно. Я обхватываю голову руками. Значит, так. Если этот человек уезжает, гангстеры не могут знать точное время, когда он приедет на вокзал. Он может это сделать задолго до отхода поезда. Приехавшие выходят практически сразу. Кроме того, если бы речь шла об уезжающем, Анджелино мог найти удобный случай прикончить его в столице…
Чем дольше я размышляю, тем больше склоняюсь к тому, что это будет приезжающий. Подхожу к контролеру.
— Простите, пожалуйста…
— Да?
— Скажите, прибывает ли в шесть часов поезд?
— Откуда?
— Не знаю…
Он, должно быть, думает, что имеет дело с чокнутым, потому что смотрит на меня точно так же, как вы смотрите на то, что собаки кладут на тротуар.
— Посмотрите таблицу прибытий, — советует он мне.
И показывает на огромное табло, где отмечено время прибытия и отправления поездов.
Я лихорадочно пробегаю расписание и констатирую, что ровно в шесть никакой поезд не прибывает. Есть один из Манта, который приходит без одной минуты шесть, и другой, из Лондона, в шесть одну.
Я заинтересовался вторым.
Направляюсь к платформе, к которой он должен подойти. Там уже ждут человек десять. Все очень разные, ни один мне не знаком. Я рассматриваю встречающих, стараясь себе представить, может ли кто-то из них быть убийцей. А может, их несколько? Дама с маленькой девочкой. Семья — папа, мама и взрослый сын. Прыщавый парень… Старик… Толстяк в пальто из верблюжьей шерсти… Ничем не примечательная пара… Я уверен, что знаю, как выглядят убийцы, и могу вас заверить: если в этой группе есть человек, способный кокнуть себе подобного, то я король Дании и ее окрестностей.
Большие часы бьют шесть раз. Смотрю на вокзал… Осторожно втягиваю носом воздух.
Нет, убийцей и не пахнет.
"Предположим, это я должен кого-то ликвидировать. Стал бы я ждать его при выходе с поезда?” — задаюсь вопросом.
Секунду жду, что ответит мое подсознание. Но оно молчит. Наверное, ему надоело работать на пару с таким тупицей. Я ничего не могу сделать… Только пошире открыть глаза.
Поезд из Лондона въезжает на вокзал… Я вижу, как он, покачиваясь, проходит под Европейским мостом, поворачивает, выбирает путь и приближается.
Локомотив доезжает до ограничительного буфера, выплевывает сначала облако пара, а потом — дыма и останавливается… Хлопают дверцы… Пассажиры начинают выходить. Толпа становится все плотнее. Суетятся носильщики.
Я слежу за выходом, ожидая услышать крик из толпы спешащих выйти из поезда. В такой ситуации лучше всего действовать ножом…
Но слышатся только оклики и восклицания приехавших и встречающих.
Пассажиры покидают платформу через три параллельных выхода.
Я наблюдаю, как они останавливаются перед служащим, забирающим у них билеты. Поток людей не иссякает.
Очень скоро зрелище становится монотонным.
У меня начинает рябить в глазах.
Но тут происходит нечто необычное.
У левой двери появляется пожилой худощавый мужчина с лицом, усыпанным веснушками. Незачем бывать за Ла-Маншем, чтобы понять, что это англичанин. Он похож на британских монахов, которых можно увидеть на английских гравюрах.
Он ставит на землю чемодан из свиной кожи, протягивает служащему билет, потом снова наклоняется… И уже не распрямляется. Он разевает рот, ноги у него подгибаются, и он валится носом в землю.
Я бросаюсь вперед… Наверное, с ним случился сердечный приступ, потому что убить его никто не мог… Впереди был я, сзади шла женщина с огромным чемоданом, а служащий не делал резких движений…
Наклоняюсь к упавшему. По его накрахмаленной манишке расползается красное пятно Хотя не было слышно никакого выстрела, он был убит пулей. А я был всего в метре от него…
Нужно быть чертовски хитрым, чтобы что-нибудь найти в этом муравейнике.
Слева пригородные линии, осаждаемые нескончаемым потоком пассажиров, справа — дальние. Это самый спокойный уголок, вернее, наименее забитый народом. Скорый поезд до Гавра доставит богатеньких пассажиров к океанским лайнерам. Среди них есть крупные финансисты в дорогих пальто, дамочки из высшего общества в меховых манто и со смешными собачонками… Где начнется представление? У дальних линий или у пригородных?
Кто этот самый Орсей, которого должны убить? Пассажир? Скорее всего. Иначе зачем его убивать на вокзале? На этот счет сомнений быть не может.
А теперь, уезжает этот пассажир или приезжает? Это очень важно. Я обхватываю голову руками. Значит, так. Если этот человек уезжает, гангстеры не могут знать точное время, когда он приедет на вокзал. Он может это сделать задолго до отхода поезда. Приехавшие выходят практически сразу. Кроме того, если бы речь шла об уезжающем, Анджелино мог найти удобный случай прикончить его в столице…
Чем дольше я размышляю, тем больше склоняюсь к тому, что это будет приезжающий. Подхожу к контролеру.
— Простите, пожалуйста…
— Да?
— Скажите, прибывает ли в шесть часов поезд?
— Откуда?
— Не знаю…
Он, должно быть, думает, что имеет дело с чокнутым, потому что смотрит на меня точно так же, как вы смотрите на то, что собаки кладут на тротуар.
— Посмотрите таблицу прибытий, — советует он мне.
И показывает на огромное табло, где отмечено время прибытия и отправления поездов.
Я лихорадочно пробегаю расписание и констатирую, что ровно в шесть никакой поезд не прибывает. Есть один из Манта, который приходит без одной минуты шесть, и другой, из Лондона, в шесть одну.
Я заинтересовался вторым.
Направляюсь к платформе, к которой он должен подойти. Там уже ждут человек десять. Все очень разные, ни один мне не знаком. Я рассматриваю встречающих, стараясь себе представить, может ли кто-то из них быть убийцей. А может, их несколько? Дама с маленькой девочкой. Семья — папа, мама и взрослый сын. Прыщавый парень… Старик… Толстяк в пальто из верблюжьей шерсти… Ничем не примечательная пара… Я уверен, что знаю, как выглядят убийцы, и могу вас заверить: если в этой группе есть человек, способный кокнуть себе подобного, то я король Дании и ее окрестностей.
Большие часы бьют шесть раз. Смотрю на вокзал… Осторожно втягиваю носом воздух.
Нет, убийцей и не пахнет.
"Предположим, это я должен кого-то ликвидировать. Стал бы я ждать его при выходе с поезда?” — задаюсь вопросом.
Секунду жду, что ответит мое подсознание. Но оно молчит. Наверное, ему надоело работать на пару с таким тупицей. Я ничего не могу сделать… Только пошире открыть глаза.
Поезд из Лондона въезжает на вокзал… Я вижу, как он, покачиваясь, проходит под Европейским мостом, поворачивает, выбирает путь и приближается.
Локомотив доезжает до ограничительного буфера, выплевывает сначала облако пара, а потом — дыма и останавливается… Хлопают дверцы… Пассажиры начинают выходить. Толпа становится все плотнее. Суетятся носильщики.
Я слежу за выходом, ожидая услышать крик из толпы спешащих выйти из поезда. В такой ситуации лучше всего действовать ножом…
Но слышатся только оклики и восклицания приехавших и встречающих.
Пассажиры покидают платформу через три параллельных выхода.
Я наблюдаю, как они останавливаются перед служащим, забирающим у них билеты. Поток людей не иссякает.
Очень скоро зрелище становится монотонным.
У меня начинает рябить в глазах.
Но тут происходит нечто необычное.
У левой двери появляется пожилой худощавый мужчина с лицом, усыпанным веснушками. Незачем бывать за Ла-Маншем, чтобы понять, что это англичанин. Он похож на британских монахов, которых можно увидеть на английских гравюрах.
Он ставит на землю чемодан из свиной кожи, протягивает служащему билет, потом снова наклоняется… И уже не распрямляется. Он разевает рот, ноги у него подгибаются, и он валится носом в землю.
Я бросаюсь вперед… Наверное, с ним случился сердечный приступ, потому что убить его никто не мог… Впереди был я, сзади шла женщина с огромным чемоданом, а служащий не делал резких движений…
Наклоняюсь к упавшему. По его накрахмаленной манишке расползается красное пятно Хотя не было слышно никакого выстрела, он был убит пулей. А я был всего в метре от него…
Глава 20
В моем котелке все перемешалось… Мысли мечутся, как муравьи, собирающиеся откладывать яйца… Яйцами моих мыслей являются умозаключения. Я быстро размышляю.
Говорю себе: его убили пулей в грудь, а перед ним стоял я, значит, стреляли сверху… Еще я говорю себе, что, раз выстрела не было слышно, значит, на стволе глушитель…
Я примерно восстанавливаю траекторию пули и слежу за ней до отправной точки. Мой взгляд останавливается на висящей под маркизой люльке, в которой рабочий красит металлические балки.
Я отхожу от трупа, окруженного толпой любопытных. Он никуда не убежит!
Делаю вид, что ухожу, а сам ныряю в кабинет старшего •контролера, не теряя люльку из виду.
— В чем дело? — спрашивает контролер.
— Полиция!
Его глаза расширяются:
— Что случилось?
— То, что пару минут назад убили пассажира, а тип, сделавший это, сидит вон на той жердочке… У вас есть телефон?
— Да…
— Пока я буду звонить, стойте здесь и следите за тем человеком. Если он попытается смыться, сразу же зовите меня. Главное — не потеряйте его из виду!
Я набираю номер патрона, который помню наизусть.
— Ну что? — спрашивает он по своей доброй привычке.
— Я звоню с Сен-Лазара. Тут только что убили пожилого господина, сошедшего с лондонского поезда.
— Кто он?
— У меня не было времени заняться выяснением его личности. Узнаем потом. Пока что я держу убийцу: он одет как рабочий и находится в люльке под стеклянным навесом большого зала. Пришлите ко мне группу, вооруженную винтовками. Пусть оцепят это место. Нам надо взять его живьем, так что пусть действуют осторожно… А я постараюсь залезть на крышу.
— Понятно.
— Когда ждать группу?
— Минут через семь, — отвечает он. — Пойдет?
— Пойдет… Пусть командир группы сразу явится в кабинет старшего контролера, это рядом с залом ожидания второго класса. Я там.
Кладу трубку и возвращаюсь к контролеру, который так пристально смотрит на люльку, что на глазах у него выступили слезы.
— Что делает наш малый?
— Лег на дно люльки, — отвечает он. — Я его больше не вижу.
Я понимаю тактику этого парня. Он исчез с горизонта, потому что хочет, чтобы о нем забыли. Думает, что его никто не заметил… Он знает, что должна приехать полиция, и рассчитывает, что люльку сочтут пустой.
В некотором смысле его осторожность играет мне на руку, потому что я могу спокойно ждать подкрепления.
Оно прибывает в указанное время. Вокзал оцеплен в мгновение ока. В кабинет входит лейтенант.
— Жду ваших приказов, господин комиссар, — говорит он.
— Расставьте ваших людей под люлькой и держите того типа на прицеле… Используйте лучших стрелков… А я залезу на маркизу — если позволите так выразиться — и постараюсь достать его сверху. Только он один может включить лебедку. Я заставлю его сдаться и спуститься. Если он начнет в меня стрелять, открывайте по нему огонь, чтобы напугать. Огонь на поражение только в крайнем случае. Ясно?
— Так точно, господин комиссар.
— Теперь, — обращаюсь я к старшему контролеру, — мне нужно забраться наверх…
— Пройдите через товарную станцию. Там есть специальные лестницы.
— Спасибо за подсказку.
— Вы не боитесь головокружения? — спрашивает он.
— Головокружения? А что это такое?
Через несколько минут я продвигаюсь вперед по огромной стеклянной крыше.
Я карабкаюсь наискось, чтобы опираться на металлические поперечины. Есть одна вещь, о которой я не подумал: стекла почти матовые, а с другой стороны покрыты толстым слоем копоти, из-за которой ничего не видно. Мне чертовски трудно ориентироваться… Кажется, я нахожусь на огромной ледяной горке… Иногда я скольжу и съезжаю назад. К счастью, на моих ботинках резиновые подошвы.
Начинает смеркаться. Последние лучи солнца озаряют меня своим печальным светом.
Значит, так… Придется остановиться и оглядеться, чтобы рассчитать точку, где находится люлька, принимая во внимание площадь вокзала.
Наконец я добираюсь до места, где, по моим прикидкам, затаился снайпер.
К счастью, у меня остался нож Рюти.
Я его открываю и выскабливаю мастику, залепляющую просвет между двумя стеклами. В образовавшуюся узкую щель я могу наблюдать за тем, что происходит на вокзале. Вижу широкий круг полицейских. До люльки меньше трех метров. Я проползаю еще немного, потом рукояткой пистолета выбиваю квадратик стекла.
Прямо подо мной на досках лежит человек. У него короткоствольный карабин с глушителем и оптическим прицелом.
— Руки вверх! — кричу я ему. — Ты окружен… Когда стекло разбилось, он резко обернулся. Это черноволосый коротышка с выступающими скулами. Он молод, его глаза похожи на горящие угли.
Чувствую, что он не даст арестовать себя без сопротивления.
— Сдавайся, — говорю я ему. — Видишь, сколько людей внизу готовятся отдать тебе почести?
Он наклоняется, и увиденное его поражает. Но парень, видно, не из трусливых, и лучшее тому доказательство, что эту деликатную работу Анджелино поручил именно ему.
Он колеблется, поднимать лапы или нет, но я его подгоняю:
— Если не поднимешь руки немедленно, я пристрелю тебя как собаку!
Он их поднимает. О, пардон! Он поднимает их для того, чтобы вцепиться в мое запястье и повиснуть у меня на руке… Удар так силен, что я выпускаю свой пистолет.
Поскольку эта атака привела веревки люльки в движение, она начинает раскачиваться.
Мой пистолет и его карабин падают вниз… Оттуда доносится громкий рокот…
По меньшей мере три тысячи зрителей с замиранием сердца следят за нашей борьбой.
Номер не хуже, чем в цирке, и совсем бесплатный!
Тип меня не отпускает. Пока я ничего не боюсь, потому что крепко лежу на металлических поперечинах.
— Не валяй дурака, — ворчу я, — а то получишь… Он кривится от ненависти.
— Давай, — шипит он. — Прикажи своим дружкам стрелять, и сам нажрешься свинца. Я всегда мечтал подохнуть вместе с грязным легашом…
Этот парень не тряпка. Я никогда не возьму его на понт. Надо придумать что-то другое…
Я тяну его на себя, но он повис на моей руке всем весом. Мне кажется, он оторвет ее от плеча.
Самое неприятное, что я не могу пустить в ход другую руку из опасения потерять равновесие.
— И долго ты будешь так висеть? — спрашиваю я его.
Он не отвечает.
Вдруг его лицо озаряется.
Какую гадость придумал этот мерзавец?
Очень скоро я понимаю… Он заметил, что в одном месте в металлической раме остались острые осколки стекла, похожие на зубья пилы.
Он отходит по своей люльке так, чтобы верхняя часть моей руки напоролась на стекло, потом заставляет ее совершить помповые движения. Твердые стеклянные зубья прокалывают ткань моего пиджака, потом рубашку, и я испытываю острую боль.
Эта падла перережет мне вену за просто так. Сейчас уже слишком поздно просить тех, кто внизу, прислать мне подмогу.
Единственный шанс выкрутиться — тоже упасть на люльку… Будь я один, не было бы никаких проблем, а с этим буйнопомешанным совсем не фонтан.
Тем более не фонтан, что, прежде чем пролезть в узкое отверстие, я должен сунуть туда сначала голову.
Я медленно начинаю это делать, потом, рассчитав прыжок, ныряю.
Вес моего тела увлекает его вниз. Мы оба падаем на качающиеся доски и секунду лежим неподвижно, затем одновременно поднимаемся.
Тут-то они и встретились, как говаривал мой дядюшка Тома.
Парень делает мне жуткие глаза… Мы наблюдаем друг за другом, соображая, как лучше схватиться.
Сражение на качающейся платформе в два метра на один должно быть чем-то необычным…
Мы не можем взять разбег, потому что достаточно одного неверного движения, чтобы нападающий полетел вниз, мордой прямо в пыль большого зала.
Первый удар наносит он: маленький, но очень резкий хук в печень…
Заботясь о сохранении равновесия, я не сумел достойно парировать его. Я сгибаюсь пополам, кашляя, как десять пациентов туберкулезной больницы. Тогда он выбрасывает ногу. Я получаю ее в грудь и хватаюсь за одну из четырех веревок, держащих люльку, чтобы не сыграть в птичку.
Я реагирую. В тот момент, когда, ободренный своим успехом, он собирается двинуть мне левой по зубам, я уклоняюсь и, крепко держась за веревку, даю люльке толчок. Парень скользит подоскам, но вовремя цепляется за другую веревку.
Мой последний шанс — взять его и отправить в нокаут. Но этот тип не позволит себя оглушить.
Он встает на колени, чтобы перевести дух.
— Ты сдохнешь, — шипит он.
Снизу доносится жуткий гул. Моему противнику пришла в голову новая идея. Блок управления рядом с ним. Он начинает нажимать на кнопки, чтобы люлька потеряла равновесие. Она наклоняется с моей стороны.
Все, что я теперь могу сделать, — это покрепче вцепиться в веревку и висеть, как лента.
Он прекращает свой маневр, чтобы не упасть самому, потом хватается за край стеклянной крыши и подтягивается. Продолжение я уже знаю… Он вылезет и спрячется на крыше.
Надеюсь, полицейский лейтенант не сидит без дела и парень далеко не уйдет. Однако при его дерзости он может попытаться прорваться. Особенно со всеми этими поездами, что приезжают и уезжают.
Он медленно качается, рассчитывая свои движения, потому что должен подняться вертикально, чтобы самому не напороться на стеклянные зубья.
Я обхватываю веревку левой ногой, чтобы отпустить одну руку, не рискуя свалиться, вынимаю нож, открываю его зубами и беру за лезвие.
В детстве я обожал кидать ножи.
С приятелями, такими же сорванцами, как сам, я упражнялся на деревьях и дверях, и у меня получалось очень хорошо.
Теперь я уже не играю в Буффало Билла, я должен воткнуть нож в цель.
Зажмуриваю глаз. Рука напрягается. Секунду я прицеливаюсь, потом изо всех сил кидаю нож.
Лезвие входит в правое плечо парня, возле шеи, по самую рукоятку.
Он останавливается и повисает неподвижно… Потом из раны фонтаном начинает бить кровь.
Никаких сомнений, я попал в вену.
Время тянется жутко долго. Вдруг он пробует подтянуться, но это не выходит, потому что занемевшая рука его больше не слушается.
Правая рука разжимается, и он повисает на одной левой. Сколько времени он сможет так продержаться?
Едва я успеваю задать себе этот вопрос, как он отпускает и другую руку и падает на люльку, которая вздрагивает. Но платформа слишком сильно наклонена, он не может на ней удержаться. Его ногти царапают дерево досок.
Ноги парня повисают над пустотой. Он пытается задержаться на площадке, делает рывок вперед. Не знаю, может, он плохо рассчитал или его подвела раненая рука, но, как бы то ни было, этот рывок лишил его последней опоры, и он соскальзывает в пустоту.
Я слышу вопль, который он испускает при падении.
Крик удаляется и заканчивается жутким глухим “плюх”, который сразу заглушается воем толпы.
Говорю себе: его убили пулей в грудь, а перед ним стоял я, значит, стреляли сверху… Еще я говорю себе, что, раз выстрела не было слышно, значит, на стволе глушитель…
Я примерно восстанавливаю траекторию пули и слежу за ней до отправной точки. Мой взгляд останавливается на висящей под маркизой люльке, в которой рабочий красит металлические балки.
Я отхожу от трупа, окруженного толпой любопытных. Он никуда не убежит!
Делаю вид, что ухожу, а сам ныряю в кабинет старшего •контролера, не теряя люльку из виду.
— В чем дело? — спрашивает контролер.
— Полиция!
Его глаза расширяются:
— Что случилось?
— То, что пару минут назад убили пассажира, а тип, сделавший это, сидит вон на той жердочке… У вас есть телефон?
— Да…
— Пока я буду звонить, стойте здесь и следите за тем человеком. Если он попытается смыться, сразу же зовите меня. Главное — не потеряйте его из виду!
Я набираю номер патрона, который помню наизусть.
— Ну что? — спрашивает он по своей доброй привычке.
— Я звоню с Сен-Лазара. Тут только что убили пожилого господина, сошедшего с лондонского поезда.
— Кто он?
— У меня не было времени заняться выяснением его личности. Узнаем потом. Пока что я держу убийцу: он одет как рабочий и находится в люльке под стеклянным навесом большого зала. Пришлите ко мне группу, вооруженную винтовками. Пусть оцепят это место. Нам надо взять его живьем, так что пусть действуют осторожно… А я постараюсь залезть на крышу.
— Понятно.
— Когда ждать группу?
— Минут через семь, — отвечает он. — Пойдет?
— Пойдет… Пусть командир группы сразу явится в кабинет старшего контролера, это рядом с залом ожидания второго класса. Я там.
Кладу трубку и возвращаюсь к контролеру, который так пристально смотрит на люльку, что на глазах у него выступили слезы.
— Что делает наш малый?
— Лег на дно люльки, — отвечает он. — Я его больше не вижу.
Я понимаю тактику этого парня. Он исчез с горизонта, потому что хочет, чтобы о нем забыли. Думает, что его никто не заметил… Он знает, что должна приехать полиция, и рассчитывает, что люльку сочтут пустой.
В некотором смысле его осторожность играет мне на руку, потому что я могу спокойно ждать подкрепления.
Оно прибывает в указанное время. Вокзал оцеплен в мгновение ока. В кабинет входит лейтенант.
— Жду ваших приказов, господин комиссар, — говорит он.
— Расставьте ваших людей под люлькой и держите того типа на прицеле… Используйте лучших стрелков… А я залезу на маркизу — если позволите так выразиться — и постараюсь достать его сверху. Только он один может включить лебедку. Я заставлю его сдаться и спуститься. Если он начнет в меня стрелять, открывайте по нему огонь, чтобы напугать. Огонь на поражение только в крайнем случае. Ясно?
— Так точно, господин комиссар.
— Теперь, — обращаюсь я к старшему контролеру, — мне нужно забраться наверх…
— Пройдите через товарную станцию. Там есть специальные лестницы.
— Спасибо за подсказку.
— Вы не боитесь головокружения? — спрашивает он.
— Головокружения? А что это такое?
Через несколько минут я продвигаюсь вперед по огромной стеклянной крыше.
Я карабкаюсь наискось, чтобы опираться на металлические поперечины. Есть одна вещь, о которой я не подумал: стекла почти матовые, а с другой стороны покрыты толстым слоем копоти, из-за которой ничего не видно. Мне чертовски трудно ориентироваться… Кажется, я нахожусь на огромной ледяной горке… Иногда я скольжу и съезжаю назад. К счастью, на моих ботинках резиновые подошвы.
Начинает смеркаться. Последние лучи солнца озаряют меня своим печальным светом.
Значит, так… Придется остановиться и оглядеться, чтобы рассчитать точку, где находится люлька, принимая во внимание площадь вокзала.
Наконец я добираюсь до места, где, по моим прикидкам, затаился снайпер.
К счастью, у меня остался нож Рюти.
Я его открываю и выскабливаю мастику, залепляющую просвет между двумя стеклами. В образовавшуюся узкую щель я могу наблюдать за тем, что происходит на вокзале. Вижу широкий круг полицейских. До люльки меньше трех метров. Я проползаю еще немного, потом рукояткой пистолета выбиваю квадратик стекла.
Прямо подо мной на досках лежит человек. У него короткоствольный карабин с глушителем и оптическим прицелом.
— Руки вверх! — кричу я ему. — Ты окружен… Когда стекло разбилось, он резко обернулся. Это черноволосый коротышка с выступающими скулами. Он молод, его глаза похожи на горящие угли.
Чувствую, что он не даст арестовать себя без сопротивления.
— Сдавайся, — говорю я ему. — Видишь, сколько людей внизу готовятся отдать тебе почести?
Он наклоняется, и увиденное его поражает. Но парень, видно, не из трусливых, и лучшее тому доказательство, что эту деликатную работу Анджелино поручил именно ему.
Он колеблется, поднимать лапы или нет, но я его подгоняю:
— Если не поднимешь руки немедленно, я пристрелю тебя как собаку!
Он их поднимает. О, пардон! Он поднимает их для того, чтобы вцепиться в мое запястье и повиснуть у меня на руке… Удар так силен, что я выпускаю свой пистолет.
Поскольку эта атака привела веревки люльки в движение, она начинает раскачиваться.
Мой пистолет и его карабин падают вниз… Оттуда доносится громкий рокот…
По меньшей мере три тысячи зрителей с замиранием сердца следят за нашей борьбой.
Номер не хуже, чем в цирке, и совсем бесплатный!
Тип меня не отпускает. Пока я ничего не боюсь, потому что крепко лежу на металлических поперечинах.
— Не валяй дурака, — ворчу я, — а то получишь… Он кривится от ненависти.
— Давай, — шипит он. — Прикажи своим дружкам стрелять, и сам нажрешься свинца. Я всегда мечтал подохнуть вместе с грязным легашом…
Этот парень не тряпка. Я никогда не возьму его на понт. Надо придумать что-то другое…
Я тяну его на себя, но он повис на моей руке всем весом. Мне кажется, он оторвет ее от плеча.
Самое неприятное, что я не могу пустить в ход другую руку из опасения потерять равновесие.
— И долго ты будешь так висеть? — спрашиваю я его.
Он не отвечает.
Вдруг его лицо озаряется.
Какую гадость придумал этот мерзавец?
Очень скоро я понимаю… Он заметил, что в одном месте в металлической раме остались острые осколки стекла, похожие на зубья пилы.
Он отходит по своей люльке так, чтобы верхняя часть моей руки напоролась на стекло, потом заставляет ее совершить помповые движения. Твердые стеклянные зубья прокалывают ткань моего пиджака, потом рубашку, и я испытываю острую боль.
Эта падла перережет мне вену за просто так. Сейчас уже слишком поздно просить тех, кто внизу, прислать мне подмогу.
Единственный шанс выкрутиться — тоже упасть на люльку… Будь я один, не было бы никаких проблем, а с этим буйнопомешанным совсем не фонтан.
Тем более не фонтан, что, прежде чем пролезть в узкое отверстие, я должен сунуть туда сначала голову.
Я медленно начинаю это делать, потом, рассчитав прыжок, ныряю.
Вес моего тела увлекает его вниз. Мы оба падаем на качающиеся доски и секунду лежим неподвижно, затем одновременно поднимаемся.
Тут-то они и встретились, как говаривал мой дядюшка Тома.
Парень делает мне жуткие глаза… Мы наблюдаем друг за другом, соображая, как лучше схватиться.
Сражение на качающейся платформе в два метра на один должно быть чем-то необычным…
Мы не можем взять разбег, потому что достаточно одного неверного движения, чтобы нападающий полетел вниз, мордой прямо в пыль большого зала.
Первый удар наносит он: маленький, но очень резкий хук в печень…
Заботясь о сохранении равновесия, я не сумел достойно парировать его. Я сгибаюсь пополам, кашляя, как десять пациентов туберкулезной больницы. Тогда он выбрасывает ногу. Я получаю ее в грудь и хватаюсь за одну из четырех веревок, держащих люльку, чтобы не сыграть в птичку.
Я реагирую. В тот момент, когда, ободренный своим успехом, он собирается двинуть мне левой по зубам, я уклоняюсь и, крепко держась за веревку, даю люльке толчок. Парень скользит подоскам, но вовремя цепляется за другую веревку.
Мой последний шанс — взять его и отправить в нокаут. Но этот тип не позволит себя оглушить.
Он встает на колени, чтобы перевести дух.
— Ты сдохнешь, — шипит он.
Снизу доносится жуткий гул. Моему противнику пришла в голову новая идея. Блок управления рядом с ним. Он начинает нажимать на кнопки, чтобы люлька потеряла равновесие. Она наклоняется с моей стороны.
Все, что я теперь могу сделать, — это покрепче вцепиться в веревку и висеть, как лента.
Он прекращает свой маневр, чтобы не упасть самому, потом хватается за край стеклянной крыши и подтягивается. Продолжение я уже знаю… Он вылезет и спрячется на крыше.
Надеюсь, полицейский лейтенант не сидит без дела и парень далеко не уйдет. Однако при его дерзости он может попытаться прорваться. Особенно со всеми этими поездами, что приезжают и уезжают.
Он медленно качается, рассчитывая свои движения, потому что должен подняться вертикально, чтобы самому не напороться на стеклянные зубья.
Я обхватываю веревку левой ногой, чтобы отпустить одну руку, не рискуя свалиться, вынимаю нож, открываю его зубами и беру за лезвие.
В детстве я обожал кидать ножи.
С приятелями, такими же сорванцами, как сам, я упражнялся на деревьях и дверях, и у меня получалось очень хорошо.
Теперь я уже не играю в Буффало Билла, я должен воткнуть нож в цель.
Зажмуриваю глаз. Рука напрягается. Секунду я прицеливаюсь, потом изо всех сил кидаю нож.
Лезвие входит в правое плечо парня, возле шеи, по самую рукоятку.
Он останавливается и повисает неподвижно… Потом из раны фонтаном начинает бить кровь.
Никаких сомнений, я попал в вену.
Время тянется жутко долго. Вдруг он пробует подтянуться, но это не выходит, потому что занемевшая рука его больше не слушается.
Правая рука разжимается, и он повисает на одной левой. Сколько времени он сможет так продержаться?
Едва я успеваю задать себе этот вопрос, как он отпускает и другую руку и падает на люльку, которая вздрагивает. Но платформа слишком сильно наклонена, он не может на ней удержаться. Его ногти царапают дерево досок.
Ноги парня повисают над пустотой. Он пытается задержаться на площадке, делает рывок вперед. Не знаю, может, он плохо рассчитал или его подвела раненая рука, но, как бы то ни было, этот рывок лишил его последней опоры, и он соскальзывает в пустоту.
Я слышу вопль, который он испускает при падении.
Крик удаляется и заканчивается жутким глухим “плюх”, который сразу заглушается воем толпы.
Глава 21
Если хоть немного раскинуть мозгами, станет ясно, что я рисковал своей шкурой за здорово живешь.
Я думаю об этом, склоняясь над трупом застреленного старого англичанина.
Тело лежит на полу в маленьком пыльном в помещении рядом с товарной станцией.
Здесь инспектора из криминальной полиции, журналисты, фотографы…
Трещит магний. Завтра моя физия появится на первой странице всех газет. Это укрепит мою репутацию у кисок, которым я хочу только добра, но зато сколько мерзавцев будут мечтать положить конец моим подвигам!
— Вы обшарили его карманы? — спрашиваю я коллег.
— Да.
— Установили личность?
— Это англичанин из высшего общества: лорд Сей…
— Что?
Я подскакиваю. Лорд Сей! Ну конечно, в устах умирающего это дает нечто близкое к Орсей… Значит, МИД тут совершенно ни при чем. Лорд Сей… Это имя мне ничего не говорит…
— Кто он такой? — спрашиваю я. Полицейские ничего не знают, но один из журналистов выходит вперед:
— Не думаю, что ошибаюсь. Мне кажется, лорд Сей эксперт… вроде бы по драгоценным камням… В общем, очень авторитетный специалист. Вернее, был.
Я благодарю его.
Мои коллеги сообщают мне, что уже послали в Англию телеграмму с просьбой прислать сведения об убитом. Я прошу их переслать нам информацию, как только они ее получат, и сваливаю.
У меня невероятный упадок сил. Ноги дрожат, башка кружится. Дает о себе знать усталость.
Я мобилизую одного из полицейских и велю ему отвезти меня в контору. Приехав по назначению, заваливаюсь в кабинет патрона. Его большое кожаное кресло радушно принимает меня.
— Что-то не так? — спрашивает шеф.
— Вымотался, — признаюсь я. — При таком режиме и носорог подаст в отставку… Тянусь рукой к телефону.
— Разрешите?
— Бога ради.
Набираю номер, и моя славная матушка Фелиси отвечает.
— Алло! А, это ты! — восклицает она. И спешит спросить:
— Ты сегодня придешь ужинать?
— Надеюсь, да. А пока, будь добра, пришли мне в контору мой серый костюм.
— С тобой что-то случилось?
— Да нет, просто сел на только что выкрашенную скамейку.
Конечно, я ее не провел. Она вздыхает и говорит, что ей надо было повеситься прямо в тот день, когда она меня родила.
Я так громко чмокаю ее в трубку, что у нее чуть не лопается барабанная перепонка, и играю отбой.
— Хотите чего-нибудь выпить? — спрашивает босс.
— Еще как! — отвечаю. — Здоровенную чашку черного кофе с бутербродами, потом пузырек рома…
Он передает мой заказ, и его торопятся исполнить. Получив в свое распоряжение требуемый материал, я сажусь за стол в прямом и переносном смысле, то есть ем и одновременно рассказываю патрону о том, чем занимался в последние часы.
— Значит, — говорит он, — мы получили разгадку этой истории с Орсеем… Признаюсь вам, что предпочитаю это покушение тому, которого мы боялись.
— Кстати, как прошла конференция?
— Отлично. Она закончилась час назад. Он ощупывает свой биллиардный шар.
— Зато, признаюсь вам, я ничего не понимаю в смерти этого человека…
— Я тоже. Подождем сведений о нем. Мы обязательно установим связь, которая может существовать между ним и Анджелино!
Проглотив тосты, я пью кофе, затем открываю бутылку рома и наливаю полчашки.
Большой босс смотрит на меня с недоумением.
— Вы будете это пить?
— Не думаете же вы, что я стану мыть этим ноги? — отзываюсь я, поднося напиток к губам.
Алкоголь меня подстегивает. Я чувствую себя совсем другим человеком.
Когда я допиваю последнюю каплю, появляется Равье.
— Все сделано, — докладывает он. — Три жмурика в морге, девушка в Ларибуазер. Она очнулась, и врачи твердо заявляют, что она выкарабкается.
В кабинете шефа становится людно. После Равье является Виктор, сын нашей соседки, притащивший мне в чемодане другой костюм.
Виктору пятнадцать, его лицо усыпано прыщами, под левой подмышкой пистонный пистолет, чтобы быть похожим на Сан-Антонио.
— Вы ранены, месье?
— Царапины, — отвечаю. — Не пугай Фелиси.
— Я ей ничего не скажу, месье…
— Даешь слово?
— Клянусь.
Переодевшись в раздевалке, я возвращаю ему чемодан с моими грязными шмотками.
— На, но ко мне домой не носи. Подержи у себя, пока я не вернусь.
— Да, месье…
Он, пятясь, выходит и натыкается на длинные ноги капрала Пошара. Только присутствие шефа заставляет Пошара оставить при себе серию его личных ругательств, но его глаза бросают восклицательные знаки, как на карнавале в Ницце разбрасывают конфетти.
— Что это такое? — спрашивает патрон, глядя на бумагу, которую Пошар держит в руке.
— Рапорт, переданный по телефону из криминальной полиции, о некоем лорде Сее.
Патрон вырывает бумагу у него из руки, и, по мере того как читает ее вслух, в моем котелке зажигается свет.
Скотленд-Ярд — криминальной полиции, Париж. Лорд Сей — эксперт по драгоценностям и коллекционер. Пользуется большим авторитетом среди европейских ювелиров, работающих по алмазам. Направлялся во Францию, чтобы присутствовать при передаче Музею Лувра коллекции камней, завещанных Франции леди Перси Вул, француженки по происхождению. Лорд Сей большой друг Вулов. Просим держать нас в курсе расследования.
В тот самый момент, когда босс бросает сообщение на свой стол, я катапультируюсь из кресла.
— Время? — кричу я.
— Семь двадцать, — отвечает Пошар — Когда вы, наконец, купите себе часы?
Часы! При моей-то жизни!
— Пошлите в Лувр саперов. Музей закрыт, так что позвоните хранителю, чтобы он меня немедленно принял…
Я беру шефа за руку.
— Понимаете, патрон, то, что бюст Монтескье находится также в большой гостиной МИДа, — просто совпадение… Мы попали пальцем в небо: заминирована та, что в Лувре!
Я думаю об этом, склоняясь над трупом застреленного старого англичанина.
Тело лежит на полу в маленьком пыльном в помещении рядом с товарной станцией.
Здесь инспектора из криминальной полиции, журналисты, фотографы…
Трещит магний. Завтра моя физия появится на первой странице всех газет. Это укрепит мою репутацию у кисок, которым я хочу только добра, но зато сколько мерзавцев будут мечтать положить конец моим подвигам!
— Вы обшарили его карманы? — спрашиваю я коллег.
— Да.
— Установили личность?
— Это англичанин из высшего общества: лорд Сей…
— Что?
Я подскакиваю. Лорд Сей! Ну конечно, в устах умирающего это дает нечто близкое к Орсей… Значит, МИД тут совершенно ни при чем. Лорд Сей… Это имя мне ничего не говорит…
— Кто он такой? — спрашиваю я. Полицейские ничего не знают, но один из журналистов выходит вперед:
— Не думаю, что ошибаюсь. Мне кажется, лорд Сей эксперт… вроде бы по драгоценным камням… В общем, очень авторитетный специалист. Вернее, был.
Я благодарю его.
Мои коллеги сообщают мне, что уже послали в Англию телеграмму с просьбой прислать сведения об убитом. Я прошу их переслать нам информацию, как только они ее получат, и сваливаю.
У меня невероятный упадок сил. Ноги дрожат, башка кружится. Дает о себе знать усталость.
Я мобилизую одного из полицейских и велю ему отвезти меня в контору. Приехав по назначению, заваливаюсь в кабинет патрона. Его большое кожаное кресло радушно принимает меня.
— Что-то не так? — спрашивает шеф.
— Вымотался, — признаюсь я. — При таком режиме и носорог подаст в отставку… Тянусь рукой к телефону.
— Разрешите?
— Бога ради.
Набираю номер, и моя славная матушка Фелиси отвечает.
— Алло! А, это ты! — восклицает она. И спешит спросить:
— Ты сегодня придешь ужинать?
— Надеюсь, да. А пока, будь добра, пришли мне в контору мой серый костюм.
— С тобой что-то случилось?
— Да нет, просто сел на только что выкрашенную скамейку.
Конечно, я ее не провел. Она вздыхает и говорит, что ей надо было повеситься прямо в тот день, когда она меня родила.
Я так громко чмокаю ее в трубку, что у нее чуть не лопается барабанная перепонка, и играю отбой.
— Хотите чего-нибудь выпить? — спрашивает босс.
— Еще как! — отвечаю. — Здоровенную чашку черного кофе с бутербродами, потом пузырек рома…
Он передает мой заказ, и его торопятся исполнить. Получив в свое распоряжение требуемый материал, я сажусь за стол в прямом и переносном смысле, то есть ем и одновременно рассказываю патрону о том, чем занимался в последние часы.
— Значит, — говорит он, — мы получили разгадку этой истории с Орсеем… Признаюсь вам, что предпочитаю это покушение тому, которого мы боялись.
— Кстати, как прошла конференция?
— Отлично. Она закончилась час назад. Он ощупывает свой биллиардный шар.
— Зато, признаюсь вам, я ничего не понимаю в смерти этого человека…
— Я тоже. Подождем сведений о нем. Мы обязательно установим связь, которая может существовать между ним и Анджелино!
Проглотив тосты, я пью кофе, затем открываю бутылку рома и наливаю полчашки.
Большой босс смотрит на меня с недоумением.
— Вы будете это пить?
— Не думаете же вы, что я стану мыть этим ноги? — отзываюсь я, поднося напиток к губам.
Алкоголь меня подстегивает. Я чувствую себя совсем другим человеком.
Когда я допиваю последнюю каплю, появляется Равье.
— Все сделано, — докладывает он. — Три жмурика в морге, девушка в Ларибуазер. Она очнулась, и врачи твердо заявляют, что она выкарабкается.
В кабинете шефа становится людно. После Равье является Виктор, сын нашей соседки, притащивший мне в чемодане другой костюм.
Виктору пятнадцать, его лицо усыпано прыщами, под левой подмышкой пистонный пистолет, чтобы быть похожим на Сан-Антонио.
— Вы ранены, месье?
— Царапины, — отвечаю. — Не пугай Фелиси.
— Я ей ничего не скажу, месье…
— Даешь слово?
— Клянусь.
Переодевшись в раздевалке, я возвращаю ему чемодан с моими грязными шмотками.
— На, но ко мне домой не носи. Подержи у себя, пока я не вернусь.
— Да, месье…
Он, пятясь, выходит и натыкается на длинные ноги капрала Пошара. Только присутствие шефа заставляет Пошара оставить при себе серию его личных ругательств, но его глаза бросают восклицательные знаки, как на карнавале в Ницце разбрасывают конфетти.
— Что это такое? — спрашивает патрон, глядя на бумагу, которую Пошар держит в руке.
— Рапорт, переданный по телефону из криминальной полиции, о некоем лорде Сее.
Патрон вырывает бумагу у него из руки, и, по мере того как читает ее вслух, в моем котелке зажигается свет.
Скотленд-Ярд — криминальной полиции, Париж. Лорд Сей — эксперт по драгоценностям и коллекционер. Пользуется большим авторитетом среди европейских ювелиров, работающих по алмазам. Направлялся во Францию, чтобы присутствовать при передаче Музею Лувра коллекции камней, завещанных Франции леди Перси Вул, француженки по происхождению. Лорд Сей большой друг Вулов. Просим держать нас в курсе расследования.
В тот самый момент, когда босс бросает сообщение на свой стол, я катапультируюсь из кресла.
— Время? — кричу я.
— Семь двадцать, — отвечает Пошар — Когда вы, наконец, купите себе часы?
Часы! При моей-то жизни!
— Пошлите в Лувр саперов. Музей закрыт, так что позвоните хранителю, чтобы он меня немедленно принял…
Я беру шефа за руку.
— Понимаете, патрон, то, что бюст Монтескье находится также в большой гостиной МИДа, — просто совпадение… Мы попали пальцем в небо: заминирована та, что в Лувре!
Глава 22
Сапер поворачивается ко мне.
— Эй, комиссар! — зовет он.
— Да.
— Я впервые в жизни вижу подобную штуку…
— В бюсте спрятана адская машина?
— Нет.
— Тогда что?
Он качает головой.
— В ней нет взрывчатки… Она вся сделана из взрывчатки!
— Что вы сказали?!
Это высунулся хранитель. Он в отпаде…
— Правда… Бюст вылепили из пластиковой взрывчатки… затем его покрыли эмалевой краской, чтобы придать вид мрамора… Отличная имитация…
Сапер обещает рассказать историю своим правнукам.
— Первоклассная задумка! — уверяет он. — Представляете, достаточно, чтобы один из экскурсантов сунул в бюст карандаш детонатора, и часть здания взлетит на воздух-Это немыслимо! — кричит хранитель. — Это дело рук сумасшедшего!
— Я бы так не сказал, — шепчу я.
Нет, Анджелино не чокнутый, совсем наоборот.
— Что находится над этим залом? — спрашиваю я. Хранитель закрывает глаза, вспоминая топографию своего базара…
— Зал коллекций камней, — заявляет он. Я был в этом почти уверен.
— Спорю, — говорю, — что дар леди Вул находится именно там.
— Да, — подскакивает он, — а что?
— Так, ничего… Можно его увидеть?
— Если хотите…
Мы поднимаемся на один этаж, и начальник охраны открывает дверь в гораздо меньший, чем остальные, зал, вдоль стен которого стоят защищенные решетками витрины.
— Вот коллекция Вул, — говорит хранитель, указывая на драгоценные камни в одной Из витрин. — На завтра намечена церемония их торжественной передачи Лувру министром культуры. Вообще-то камни здесь уже неделю…
— Как их доставили из Англии?
— В Лондон за ними ездила делегация Министерства культуры… Кстати, ее сопровождал ваш коллега.
— Вы знаете его фамилию?
Он роется в своей памяти, но я уже понял что к чему… Я вспомнил, что недавно Вольф ездил в командировку в Лондон.
— Эй, комиссар! — зовет он.
— Да.
— Я впервые в жизни вижу подобную штуку…
— В бюсте спрятана адская машина?
— Нет.
— Тогда что?
Он качает головой.
— В ней нет взрывчатки… Она вся сделана из взрывчатки!
— Что вы сказали?!
Это высунулся хранитель. Он в отпаде…
— Правда… Бюст вылепили из пластиковой взрывчатки… затем его покрыли эмалевой краской, чтобы придать вид мрамора… Отличная имитация…
Сапер обещает рассказать историю своим правнукам.
— Первоклассная задумка! — уверяет он. — Представляете, достаточно, чтобы один из экскурсантов сунул в бюст карандаш детонатора, и часть здания взлетит на воздух-Это немыслимо! — кричит хранитель. — Это дело рук сумасшедшего!
— Я бы так не сказал, — шепчу я.
Нет, Анджелино не чокнутый, совсем наоборот.
— Что находится над этим залом? — спрашиваю я. Хранитель закрывает глаза, вспоминая топографию своего базара…
— Зал коллекций камней, — заявляет он. Я был в этом почти уверен.
— Спорю, — говорю, — что дар леди Вул находится именно там.
— Да, — подскакивает он, — а что?
— Так, ничего… Можно его увидеть?
— Если хотите…
Мы поднимаемся на один этаж, и начальник охраны открывает дверь в гораздо меньший, чем остальные, зал, вдоль стен которого стоят защищенные решетками витрины.
— Вот коллекция Вул, — говорит хранитель, указывая на драгоценные камни в одной Из витрин. — На завтра намечена церемония их торжественной передачи Лувру министром культуры. Вообще-то камни здесь уже неделю…
— Как их доставили из Англии?
— В Лондон за ними ездила делегация Министерства культуры… Кстати, ее сопровождал ваш коллега.
— Вы знаете его фамилию?
Он роется в своей памяти, но я уже понял что к чему… Я вспомнил, что недавно Вольф ездил в командировку в Лондон.