Страница:
Крестьянок он освободил, а остальные рабыни — боевые и деревенские — по условиям раздела добычи принадлежали ему безраздельно.
И проваливаясь в сон по возвращении в башню, Барабин почувствовал, что далеко не все они остались во дворе помогать Эрефорше и Тассименше.
По меньшей мере две девушки пристроились на ложе по бокам от него, и намерения у них были самые очевидные.
Однако на их ласки Барабин никак не отреагировал.
У него просто не было сил.
32
33
34
И проваливаясь в сон по возвращении в башню, Барабин почувствовал, что далеко не все они остались во дворе помогать Эрефорше и Тассименше.
По меньшей мере две девушки пристроились на ложе по бокам от него, и намерения у них были самые очевидные.
Однако на их ласки Барабин никак не отреагировал.
У него просто не было сил.
32
Истребитель Народов Роман Барабин лег спать с чистой совестью еще и потому, что мимоходом узнал хорошие новости.
Гонец из заговоренной крепости прибыл и сообщил королю, что Беркат остался в руках баргаутов.
Горцы, которые имели какие-то туманные связи с людьми Ночного Вора, передали баргаутам, что после ухода аргеманов из-под стен заговоренной крепости Робер о’Нифт пришел в неистовство. Даже его ближайшие соратники никогда не видели его в такой ярости.
Было очевидно, что если Ингер из Ферна рискнет после этого появиться в замке Ночного Вора, то живым он оттуда не выйдет. И уж конечно Вор не отдаст королю Таодара драгоценную гейшу, за которую вождь аргеманов пока не расплатился ни золотом, ни военными услугами.
Аргеманы, конечно, тоже это понимали. Так что можно было не сомневаться — драккар с Ингером из Ферна на борту уйдет в Таодар без захода в черный замок.
Оставалась одна опасность — как бы Вор, обезумев от ярости, не полоснул Веронику Десницкую мечом по горлу из принципа «Так не доставайся же ты никому».
Но если это и случится, то наверняка не раньше, чем баргауты ворвутся в замок. А они не начнут штурм без своего короля.
С этой мыслью Барабин уснул, а когда проснулся, рядом с ним была только одна гейша, которая, однако, оказалась очень настойчива.
Хотя было темно, Барабин узнал Сандру и удивился.
— Ты ведь ночуешь с королем, — сказал он и услышал в ответ:
— Король уже встал.
— Тогда и мне пора, — решил Роман, сбрасывая с себя покрывало.
— Еще есть время, — промурлыкала Сандра. — Ты обещал!
— Я обещал отпустить тебя, когда ты вернешься от короля.
— Ты обещал сделать свою пленницу гейшей прежде чем отпустить.
— Тебе мало было короля?
— Король уже старый, — улыбнулась Сандра в темноте, и в этой почти невидимой улыбке, и в голосе ее промелькнуло опять что-то кошачье, сладострастное и с явным намеком, что не так уж король и стар. Во всяком случае, видно было, что первая красавица деревни Таугас ушла от него довольная.
Но от этого ее аппетит только разыгрался.
Между тем, Барабина ее настойчивость совсем не радовала. Мудрый учитель боевых искусств, у которого Барабин научился почти всему, что так помогало ему теперь, не раз говорил ему, что перед важным боем нельзя растрачивать сексуальную энергию.
Энергия любви и энергия боя — суть одно, и когда изливаешь первую, лишаешься одновременно и второй.
Правда, инструктор по рукопашному бою в армейском спецподразделении — тоже не последний человек в боевых искусствах — заметил однажды, что все это ерунда. Нет никакой мистической энергии, а есть только сила мышц и ловкость рук.
— Главное, чтобы тебя не застали врасплох голого с бабой в постели. А если это случится — первым делом подставь им бабу, и пока они проходят сквозь нее, прими боевую стойку. Голая баба отвлекает внимание, не всякий мужик ее так сразу убьет, и тебе как раз времени хватит, чтобы в форму войти.
Так что Барабин не знал, кому верить — учителю, который взял его под крыло еще подростком, или инструктору, который окончательно превратил его в боевую машину.
Раньше у Романа просто не было таких ситуаций, когда приходилось выбирать между женщиной и боем. Бои были не настолько серьезные, чтобы это имело хоть какое-то значение, да и постоянной женщины у Барабина не было никогда, а временных перед важным делом он просто не звал к себе и все.
А в этом странном мире женщины сами вешались ему на шею одна за другой, и отбиться от них не было никакой возможности.
— Вот возьму и оставлю тебя рабыней, — пригрозил Барабин в сердцах.
— Сначала возьми, — ответила на это Сандра.
— Хорошо. Если ты так хочешь, я доставлю тебе удовольствие. Но тогда ты останешься моей рабыней навсегда. Нравится тебе такой расклад?
На мгновение Сандра отпрянула от него и задумалась. А потом вдруг прильнула к нему всем телом, впилась в губы хищным поцелуем, и Роман услышал ее жаркий шепот:
— Лучше быть рабыней Истребителя Народов, чем вольноотпущенницей в проклятой деревне.
— Почему проклятой? — не понял Барабин.
В русском языке значение этого слова зависит от того, где поставить ударение. Но в местном языке, как и в правильном английском, такого различия не было. Слово «дамнет» могло означать как место, на которое кем-то наложено проклятие, так и место, которое говорящий проклинает сам.
Но судя по всему, Сандра имела в виду первый вариант — тот, что по-русски звучит с ударением на «о».
— Таугасу теперь не будет жизни от аргеманов, — сказала она. — Черный Ингер никогда не простит нам «Торвангу».
И тут Барабин в полной мере осознал, что его героическая акция с угоном драккара и его благородный жест с освобождением пленниц имеют и оборотную сторону.
Страшно подумать, что будет с женщинами деревни Таугас, которых он, Роман Барабин, заставил ворочать веслами на «Торванге», если Ингер из Ферна вернется.
А если даже и нет — все равно хорошего мало.
Аргеманы непременно отомстят за своего короля. И первым объектом мести будет Таугас.
Странно только, что другие крестьянки даже словом не обмолвились об этом, когда Роман возвращал им свободу.
Возможно, они просто не привыкли думать о таких вещах. Или первая красавица деревни Сандра сон-Бела была умнее их всех вместе взятых.
А может быть, эту мысль ей ночью подсказал король.
Идея, конечно, несуразная — неужто у короля дел других нет, кроме как разговаривать с гейшей о политике. А с другой стороны, чем черт не шутит.
Эта Сандра, пожалуй, и немого разговорит. А в крайнем случае — заласкает до полной потери ориентации во времени и пространстве.
Как уж там она ласкала короля — этого Барабин не знал, но сам он не потерял ощущение реальности, только призвав на помощь всю свою недюжинную силу воли.
Снаружи за массивной стеной башни собирались в поход воины баргаутского короля, и по звукам, долетавшим через незастекленные окна-бойницы, Барабин мог следить за тем, как идут у них дела. Он не хотел безнадежно опоздать — но это ему и не грозило.
Рабыня меча Эрефора была начеку и не позволила бы своему повелителю опозориться перед всем войском.
Когда она постучала в дверь, Барабин был уже одет, а Сандра сон-Бела оставалась обнаженной, и теперь было вообще непонятно, как с этим быть.
Бывшие пленницы, еще вчера получившие одежду, до сих пор оставались в замке и потянулись в сторону Таугаса только вслед за королевским обозом. Была выделена одежда и для Сандры, поскольку она тоже считалась крестьянкой. Но в эту ночь она сама сделала выбор и была теперь такой же рабыней, как Наида или та же Эрефорше.
Правда, о рабынях меча Эрефорше позаботилась особо в полном соответствии с приказом хозяина. Ей ведь было сказано принять от барона Бекара оружие, доспехи и снаряжение для Истребителя Народов и всех его бойцов. А рабыни меча вне всякого сомнения проходили по разряду бойцов.
Поэтому Эрефорше предстала перед господином в новой тунике и перевязи, с коротким мечом в простых ножнах и в изящном шлеме. Выглядела она не хуже, чем тогда, когда Барабин увидел ее в первый раз — при въезде отряда майордома Груса в деревню Таугас.
Ноги ее, правда, оставались босыми, но этому было свое объяснение. Рабыни вообще не должны носить обувь, если на то нет специального приказа хозяина, а хозяина не поймут, если он отдаст подобный приказ без уважительных причин.
Уважительной причиной считается необходимость выдать рабыню за свободную женщину, а также холодная погода, когда, выгоняя рабыню на улицу босиком, запросто можно ее лишиться, ибо лечить воспаление легких с гарантией успеха умеют только друиды, которые охотно соглашаются врачевать королей, но крайне редко снисходят к недугам невольников.
Барабин не имел ничего против этого правила. Босоногие девушки ему нравились, и он с интересом узнал, что вольноотпущенницы, как и рабыни, тоже обуви не носят, если только не выйдут замуж за йомена.
Среди йоменов, наоборот, считается позором ходить босиком. Хотя йоменов в сословной иерархии ставят ниже купцов и кшатриев, богатый и уважаемый йомен вполне может с ними сравниться и, подобно старосте деревни Таугас, держать себя с безродным воином запанибрата.
Йомен и сам может стать кшатрием — то есть воином, который самостоятельно выбирает, с кем и против кого ему воевать. А простому крестьянину эта дорога закрыта. Если он возьмет в руки оружие, то превратится в разбойника.
Правда, иногда бывает трудно определить, где проходит грань между разбойниками и янычарами — наемниками на платной службе у рыцарей. Янычар и набирают чаще всего из разбойников и вообще из кого попало, включая вольноотпущенников, иноземцев и чужих крестьян, которых удалось переманить к себе на службу.
В табели о рангах янычары стоят гораздо ниже кшатриев и оруженосцев, не говоря уже о рыцарях.
Ниже янычар — только латники, которых благородные рыцари набирают из собственных крестьян. Ну и гейши, конечно, но их баргауты и за воинов не считают, хотя они-то как раз — лучшие воины из всех.
Что касается оруженосцев, то в эту касту входят младшие дети рыцарей, а также кшатрии, мечтающие о рыцарском титуле.
Именной меч, титул и поместья достаются обычно старшему сыну рыцаря, и только если у рыцаря нет детей мужского пола, наследником может стать его младший брат.
Тем же, у кого такой надежды нет, остается один путь — поступить в оруженосцы и ждать удачи.
Если рыцарь в поединке, объявленном, как «бой до полной победы», завладеет именным мечом соперника, то по обычаю он должен отдать этот меч своему оруженосцу, и тот становится рыцарем.
С другой стороны, если король наделяет рыцаря новыми землями, тот должен поделиться ими с оруженосцем. А благородный воин, который владеет землей с благословения короля, получает право выковать рыцарский меч и просить его величество дать ему имя.
И те же права возникают у безродного кшатрия, если он, смирив гордыню и оставив мысли о свободе, идет в услужение к рыцарю на правах оруженосца.
Но у кшатрия есть и другая возможность. Как свободный воин, он может вступить в бой с кем угодно — хоть с самим королем.
Рыцарь вправе уклониться от боя с безродным воином и натравить на него оруженосца, гейш или янычар. Но если рыцарь примет бой или сам его начнет и, проиграв, живой или мертвый, отдаст сопернику свой меч, то кшатрий вместе с мечом унаследует титул и владения поверженного рыцаря.
Именно это и случилось с Романом Барабиным. И хотя некому было подтвердить, что поединок между ним и Гинневаром Дорсетом был честным и справедливым, клятвы на Книге Друидов оказалось достаточно, чтобы Барабин превратился в полноправного барона Дорсета, спутника и должника самого короля Гедеона.
Во дворе замка истребителя Народов ждал весь его отряд. Боевые гейши, благородный рыцарь Кентум Кан с новым оруженосцем и четверо бывших пленников, потерявших именные мечи и оказавшихся на положении кшатриев.
Один из них, самый молодой, при виде Барабина направился к нему и, опустившись на одно колено, произнес:
— Доблестный рыцарь! Я, кшатрий, недостойный упоминать имя моего рода, меч которого я оставил врагу, прошу милости и снисхождения. Я хочу служить вам и в бою быть с вами рядом, носить ваше копье и беречь ваши доспехи.
Барабин не знал, что на это ответить, но Эрефорше шепотом подсказала ему:
— Коснись Эрефором его плеча и скажи: «Иди за мной, оруженосец, и да не разлучит нас ничто кроме гнева или милости небес».
— Где остальные? — спросил Барабин, окончив ритуал.
Он имел в виду воинов, что были с ним на «Торванге» — и прежде всего бывших пленников. Спутники это прекрасно поняли, и новоиспеченный оруженосец ответил:
— Они ушли с Роем из графства Эрде. А сам Рой обещал вызвать вас на поединок до полной победы. И очень сожалел, что король под страхом смерти запретил рыцарям Баргаута проливать кровь друг друга до конца похода.
— Ничего, подождет, — сказал на это Барабин, сообразив, что Рой из графства Эрде — это бывший тридцать третий граф, который больше всех мутил воду в море, а потом и на суше.
И, легко взмыв в седло — поскольку тяжелые доспехи он надеть отказался и оруженосцу с гейшами пришлось навьючить их на запасную лошадь, — Барабин поставил в этом вопросе жирную точку:
— У меня есть дела поважнее.
Гонец из заговоренной крепости прибыл и сообщил королю, что Беркат остался в руках баргаутов.
Горцы, которые имели какие-то туманные связи с людьми Ночного Вора, передали баргаутам, что после ухода аргеманов из-под стен заговоренной крепости Робер о’Нифт пришел в неистовство. Даже его ближайшие соратники никогда не видели его в такой ярости.
Было очевидно, что если Ингер из Ферна рискнет после этого появиться в замке Ночного Вора, то живым он оттуда не выйдет. И уж конечно Вор не отдаст королю Таодара драгоценную гейшу, за которую вождь аргеманов пока не расплатился ни золотом, ни военными услугами.
Аргеманы, конечно, тоже это понимали. Так что можно было не сомневаться — драккар с Ингером из Ферна на борту уйдет в Таодар без захода в черный замок.
Оставалась одна опасность — как бы Вор, обезумев от ярости, не полоснул Веронику Десницкую мечом по горлу из принципа «Так не доставайся же ты никому».
Но если это и случится, то наверняка не раньше, чем баргауты ворвутся в замок. А они не начнут штурм без своего короля.
С этой мыслью Барабин уснул, а когда проснулся, рядом с ним была только одна гейша, которая, однако, оказалась очень настойчива.
Хотя было темно, Барабин узнал Сандру и удивился.
— Ты ведь ночуешь с королем, — сказал он и услышал в ответ:
— Король уже встал.
— Тогда и мне пора, — решил Роман, сбрасывая с себя покрывало.
— Еще есть время, — промурлыкала Сандра. — Ты обещал!
— Я обещал отпустить тебя, когда ты вернешься от короля.
— Ты обещал сделать свою пленницу гейшей прежде чем отпустить.
— Тебе мало было короля?
— Король уже старый, — улыбнулась Сандра в темноте, и в этой почти невидимой улыбке, и в голосе ее промелькнуло опять что-то кошачье, сладострастное и с явным намеком, что не так уж король и стар. Во всяком случае, видно было, что первая красавица деревни Таугас ушла от него довольная.
Но от этого ее аппетит только разыгрался.
Между тем, Барабина ее настойчивость совсем не радовала. Мудрый учитель боевых искусств, у которого Барабин научился почти всему, что так помогало ему теперь, не раз говорил ему, что перед важным боем нельзя растрачивать сексуальную энергию.
Энергия любви и энергия боя — суть одно, и когда изливаешь первую, лишаешься одновременно и второй.
Правда, инструктор по рукопашному бою в армейском спецподразделении — тоже не последний человек в боевых искусствах — заметил однажды, что все это ерунда. Нет никакой мистической энергии, а есть только сила мышц и ловкость рук.
— Главное, чтобы тебя не застали врасплох голого с бабой в постели. А если это случится — первым делом подставь им бабу, и пока они проходят сквозь нее, прими боевую стойку. Голая баба отвлекает внимание, не всякий мужик ее так сразу убьет, и тебе как раз времени хватит, чтобы в форму войти.
Так что Барабин не знал, кому верить — учителю, который взял его под крыло еще подростком, или инструктору, который окончательно превратил его в боевую машину.
Раньше у Романа просто не было таких ситуаций, когда приходилось выбирать между женщиной и боем. Бои были не настолько серьезные, чтобы это имело хоть какое-то значение, да и постоянной женщины у Барабина не было никогда, а временных перед важным делом он просто не звал к себе и все.
А в этом странном мире женщины сами вешались ему на шею одна за другой, и отбиться от них не было никакой возможности.
— Вот возьму и оставлю тебя рабыней, — пригрозил Барабин в сердцах.
— Сначала возьми, — ответила на это Сандра.
— Хорошо. Если ты так хочешь, я доставлю тебе удовольствие. Но тогда ты останешься моей рабыней навсегда. Нравится тебе такой расклад?
На мгновение Сандра отпрянула от него и задумалась. А потом вдруг прильнула к нему всем телом, впилась в губы хищным поцелуем, и Роман услышал ее жаркий шепот:
— Лучше быть рабыней Истребителя Народов, чем вольноотпущенницей в проклятой деревне.
— Почему проклятой? — не понял Барабин.
В русском языке значение этого слова зависит от того, где поставить ударение. Но в местном языке, как и в правильном английском, такого различия не было. Слово «дамнет» могло означать как место, на которое кем-то наложено проклятие, так и место, которое говорящий проклинает сам.
Но судя по всему, Сандра имела в виду первый вариант — тот, что по-русски звучит с ударением на «о».
— Таугасу теперь не будет жизни от аргеманов, — сказала она. — Черный Ингер никогда не простит нам «Торвангу».
И тут Барабин в полной мере осознал, что его героическая акция с угоном драккара и его благородный жест с освобождением пленниц имеют и оборотную сторону.
Страшно подумать, что будет с женщинами деревни Таугас, которых он, Роман Барабин, заставил ворочать веслами на «Торванге», если Ингер из Ферна вернется.
А если даже и нет — все равно хорошего мало.
Аргеманы непременно отомстят за своего короля. И первым объектом мести будет Таугас.
Странно только, что другие крестьянки даже словом не обмолвились об этом, когда Роман возвращал им свободу.
Возможно, они просто не привыкли думать о таких вещах. Или первая красавица деревни Сандра сон-Бела была умнее их всех вместе взятых.
А может быть, эту мысль ей ночью подсказал король.
Идея, конечно, несуразная — неужто у короля дел других нет, кроме как разговаривать с гейшей о политике. А с другой стороны, чем черт не шутит.
Эта Сандра, пожалуй, и немого разговорит. А в крайнем случае — заласкает до полной потери ориентации во времени и пространстве.
Как уж там она ласкала короля — этого Барабин не знал, но сам он не потерял ощущение реальности, только призвав на помощь всю свою недюжинную силу воли.
Снаружи за массивной стеной башни собирались в поход воины баргаутского короля, и по звукам, долетавшим через незастекленные окна-бойницы, Барабин мог следить за тем, как идут у них дела. Он не хотел безнадежно опоздать — но это ему и не грозило.
Рабыня меча Эрефора была начеку и не позволила бы своему повелителю опозориться перед всем войском.
Когда она постучала в дверь, Барабин был уже одет, а Сандра сон-Бела оставалась обнаженной, и теперь было вообще непонятно, как с этим быть.
Бывшие пленницы, еще вчера получившие одежду, до сих пор оставались в замке и потянулись в сторону Таугаса только вслед за королевским обозом. Была выделена одежда и для Сандры, поскольку она тоже считалась крестьянкой. Но в эту ночь она сама сделала выбор и была теперь такой же рабыней, как Наида или та же Эрефорше.
Правда, о рабынях меча Эрефорше позаботилась особо в полном соответствии с приказом хозяина. Ей ведь было сказано принять от барона Бекара оружие, доспехи и снаряжение для Истребителя Народов и всех его бойцов. А рабыни меча вне всякого сомнения проходили по разряду бойцов.
Поэтому Эрефорше предстала перед господином в новой тунике и перевязи, с коротким мечом в простых ножнах и в изящном шлеме. Выглядела она не хуже, чем тогда, когда Барабин увидел ее в первый раз — при въезде отряда майордома Груса в деревню Таугас.
Ноги ее, правда, оставались босыми, но этому было свое объяснение. Рабыни вообще не должны носить обувь, если на то нет специального приказа хозяина, а хозяина не поймут, если он отдаст подобный приказ без уважительных причин.
Уважительной причиной считается необходимость выдать рабыню за свободную женщину, а также холодная погода, когда, выгоняя рабыню на улицу босиком, запросто можно ее лишиться, ибо лечить воспаление легких с гарантией успеха умеют только друиды, которые охотно соглашаются врачевать королей, но крайне редко снисходят к недугам невольников.
Барабин не имел ничего против этого правила. Босоногие девушки ему нравились, и он с интересом узнал, что вольноотпущенницы, как и рабыни, тоже обуви не носят, если только не выйдут замуж за йомена.
Среди йоменов, наоборот, считается позором ходить босиком. Хотя йоменов в сословной иерархии ставят ниже купцов и кшатриев, богатый и уважаемый йомен вполне может с ними сравниться и, подобно старосте деревни Таугас, держать себя с безродным воином запанибрата.
Йомен и сам может стать кшатрием — то есть воином, который самостоятельно выбирает, с кем и против кого ему воевать. А простому крестьянину эта дорога закрыта. Если он возьмет в руки оружие, то превратится в разбойника.
Правда, иногда бывает трудно определить, где проходит грань между разбойниками и янычарами — наемниками на платной службе у рыцарей. Янычар и набирают чаще всего из разбойников и вообще из кого попало, включая вольноотпущенников, иноземцев и чужих крестьян, которых удалось переманить к себе на службу.
В табели о рангах янычары стоят гораздо ниже кшатриев и оруженосцев, не говоря уже о рыцарях.
Ниже янычар — только латники, которых благородные рыцари набирают из собственных крестьян. Ну и гейши, конечно, но их баргауты и за воинов не считают, хотя они-то как раз — лучшие воины из всех.
Что касается оруженосцев, то в эту касту входят младшие дети рыцарей, а также кшатрии, мечтающие о рыцарском титуле.
Именной меч, титул и поместья достаются обычно старшему сыну рыцаря, и только если у рыцаря нет детей мужского пола, наследником может стать его младший брат.
Тем же, у кого такой надежды нет, остается один путь — поступить в оруженосцы и ждать удачи.
Если рыцарь в поединке, объявленном, как «бой до полной победы», завладеет именным мечом соперника, то по обычаю он должен отдать этот меч своему оруженосцу, и тот становится рыцарем.
С другой стороны, если король наделяет рыцаря новыми землями, тот должен поделиться ими с оруженосцем. А благородный воин, который владеет землей с благословения короля, получает право выковать рыцарский меч и просить его величество дать ему имя.
И те же права возникают у безродного кшатрия, если он, смирив гордыню и оставив мысли о свободе, идет в услужение к рыцарю на правах оруженосца.
Но у кшатрия есть и другая возможность. Как свободный воин, он может вступить в бой с кем угодно — хоть с самим королем.
Рыцарь вправе уклониться от боя с безродным воином и натравить на него оруженосца, гейш или янычар. Но если рыцарь примет бой или сам его начнет и, проиграв, живой или мертвый, отдаст сопернику свой меч, то кшатрий вместе с мечом унаследует титул и владения поверженного рыцаря.
Именно это и случилось с Романом Барабиным. И хотя некому было подтвердить, что поединок между ним и Гинневаром Дорсетом был честным и справедливым, клятвы на Книге Друидов оказалось достаточно, чтобы Барабин превратился в полноправного барона Дорсета, спутника и должника самого короля Гедеона.
Во дворе замка истребителя Народов ждал весь его отряд. Боевые гейши, благородный рыцарь Кентум Кан с новым оруженосцем и четверо бывших пленников, потерявших именные мечи и оказавшихся на положении кшатриев.
Один из них, самый молодой, при виде Барабина направился к нему и, опустившись на одно колено, произнес:
— Доблестный рыцарь! Я, кшатрий, недостойный упоминать имя моего рода, меч которого я оставил врагу, прошу милости и снисхождения. Я хочу служить вам и в бою быть с вами рядом, носить ваше копье и беречь ваши доспехи.
Барабин не знал, что на это ответить, но Эрефорше шепотом подсказала ему:
— Коснись Эрефором его плеча и скажи: «Иди за мной, оруженосец, и да не разлучит нас ничто кроме гнева или милости небес».
— Где остальные? — спросил Барабин, окончив ритуал.
Он имел в виду воинов, что были с ним на «Торванге» — и прежде всего бывших пленников. Спутники это прекрасно поняли, и новоиспеченный оруженосец ответил:
— Они ушли с Роем из графства Эрде. А сам Рой обещал вызвать вас на поединок до полной победы. И очень сожалел, что король под страхом смерти запретил рыцарям Баргаута проливать кровь друг друга до конца похода.
— Ничего, подождет, — сказал на это Барабин, сообразив, что Рой из графства Эрде — это бывший тридцать третий граф, который больше всех мутил воду в море, а потом и на суше.
И, легко взмыв в седло — поскольку тяжелые доспехи он надеть отказался и оруженосцу с гейшами пришлось навьючить их на запасную лошадь, — Барабин поставил в этом вопросе жирную точку:
— У меня есть дела поважнее.
33
Доблестное войско короля Гедеона тянулось к заговоренной крепости не в едином строю, а разрозненными отрядами. У каждого рыцаря был свой отряд — от двух человек до двух десятков и больше. Но рядовые рыцари обычно сбивались в стаи под командованием общего сеньора, так что в типичном отряде народу было побольше.
Отставший от основной массы войск отряд Истребителя Народов был один из самых маленьких. Даже барон Бекар и его люди, вышедшие из замка последним и догнавшие Барабина по дороге, не слишком увеличили численность отряда.
Гарнизон Альдебекара так сильно пострадал в бою с аргеманами, что барону практически некого было взять с собой. А люди, которые были с ним в Таугасе, почти все погибли или сгинули без вести.
Глядя на малочисленное воинство старого барона, Барабин был даже рад, что занял деньги у короля. Что там будет с заложенными землями баронии Дорсет — это вопрос отдаленного будущего, а в ближайшее время — сразу после похода — дону Бекару придется возмещать ущерб, нанесенный его гарнизону буйными спутниками Ингера из Ферна.
Город Альдебекар почти не пострадал — аргеманы обрушились на него уже на излете, но погибших вассалов старого барона, оруженосцев, наемников и рабынь меча не воскресить. Придется набирать новых, и деньги дону Бекару понадобятся самому.
Хорошие бойцы стоят дорого.
Это только Барабину так необычайно везло, что воины, рабыни, земли, мечи и доспехи доставались ему задаром.
Вот только главная цель оставалась по-прежнему вне досягаемости. Но теперь Роман по крайней мере приближался к ней, а не удалялся, как было до сих пор.
На этом пути он смог окончательно убедиться, что лошади скачут гораздо быстрее, чем движется по морю судно с неопытными гребцами. Таугас показался из-за очередного холма раньше, чем Барабин этого ожидал.
Он даже не узнал бы деревню, хотя обегал перед нашествием аргеманов и во время его половину холмов вокруг — но навстречу ему ковылял собственной персоной майор Греган, а впереди него бежали знакомые женщины.
Босоногие, в одних рубахах, похожих на ночнушки, они спешили, как на пожар, и Барабин сразу почуял недоброе. И не ошибся.
В пути его отряд обогнал группу бывших пленниц, шедших домой пешком с тихоходным королевским обозом. Но оказалось, что часть женщин — в основном молодых красивых девушек и веселых разбитных бабенок — подвезли до деревни янычары и кшатрии. Отчего бы не потискать молодух, если те сами просятся сесть на коней.
Подъезжая к деревне, девушки больше всего боялись, что найдут на ее месте пепелище. Ингер из Ферна запросто мог, идя со стороны Берката, разнести Таугас в щепки и сжечь его в пепел в отместку за «Торвангу».
Но опасения оказались напрасны. Как видно, Ингер слишком торопился и к тому же надеялся еще вернуться сюда, отбив любимый драккар. Так что деревня уцелела.
Но едва девчонки соскочили с коней и побежали к своим домам, разгорелся скандал.
Лично майор Греган, прятавшийся от аргеманов в густом лесу за своим садом и вышедший на свет, лишь когда врагов и след простыл, отказался пускать домой свою родную дочь под тем предлогом, что не нужна ему в семье бесстыжая вольноотпущенница.
И не то его особенно задело, что бесстыжая — приехала на коне в обнимку с янычаром, что для дочери богатого йомена и старосты не по чину. А то его задело, что вольноотпущенница — сутки провела в рабстве и явилась домой босая в рубахе на голое тело, как последняя нищенка.
Тут забеспокоились и другие девушки, даже те, что не имели йоменских привилегий.
Оброчные крестьяне немногим отличаются от вольноотпущенников, но все же различия есть и, конечно, не в пользу последних. А вникать в тонкости майор Греган не хотел. Раз были в рабстве — значит, вольноотпущенницы, и хоть ему кол на голове теши.
Не зря он сразу не понравился Барабину, хоть и усиленно набивался ему в друзья.
Короче, узнав, что Истребитель Народов со своим отрядом приближается к Таугасу, взволнованные девушки ломанулись ему навстречу. И майор Греган ломанулся тоже — только по другой причине. Его обеспокоили слухи, что Истребитель Народов оставил себе всех рабынь, принадлежавших ранее старосте деревни Таугас.
И вся эта орава обрушилась посреди дороги на Барабина, который как раз пытался сосредоточиться перед последним и решительным боем, до которого по его расчетам оставалось совсем немного времени.
Еще завидев ораву издали, Роман осознал, что с этим народом сосредоточиться нереально, и не без труда подавил желание свернуть с дороги, хлестнуть коня и самым быстрым аллюром умчаться подальше, как ему однажды уже удалось.
Еще в море, когда на «Торванге» учинился бабий бунт, у Барабина возникли смутные ассоциации. Он углядел в деревенских бабах королевства Баргаут определенное сходство с земными цыганками, которых кто-то обидел или которым что-то надо прямо здесь и сейчас.
Но там эта ассоциация была смазанной. Барабин никогда не сталкивался с цыганками в открытом море на борту гребного судна, да еще в такой ситуации, чтобы все они были нагишом.
Теперь же сходство стало очевидным. Босоногие черноволосые девицы в длинных рубахах, подолы которых были чем-то похожи на цыганские юбки, галдели все одновременно, не давая прохода коню и хватая всадника за ноги. Барабину показалось даже, что они хотят вытащить его из седла, и он поднял испуганного коня на дыбы, чтобы им помешать.
Девицы прыснули в разные стороны, но кричать не перестали.
Некоторые из них атаковали барона Бекара, который был сеньором этих мест, но у него они понимания не нашли.
— Говорил я тебе — надо было оставить их в рабстве.
Насколько помнил Барабин, старый барон советовал ему оставить в рабстве только невольниц со стажем. А против того, чтобы отпустить на свободу бывших пленниц, он отнюдь не возражал.
Теперь он, однако, заявил иное:
— Продал бы их мне — назавтра они были бы как шелковые.
— Вы тоже хороши! — парировал Барабин. — Напридумывали дурацких законов и сами в них разобраться не можете.
— Законы королевства преисполнены великой мудрости, и не тебе, чужеземец, судить о них! — повысил голос старый барон, и по всему было видно, что он искренне так считает.
— Ладно, пусть я дурак и не понимаю этой мудрости, — сдался Барабин. — Но тогда говори с этими идиотками сам! Я вообще не пойму, чего они от меня хотят.
Претензии майора Грегана были гораздо яснее. Он хотел вернуть себе рабынь, которые принадлежали ему до налета аргеманов, но одного взгляда на Истребителя Народов было достаточно, чтобы понять, насколько трудно это будет теперь.
Благородный рыцарь с именным мечом и баронским титулом — это не какой-то приблудный кшатрий, с которым богатый йомен может разговаривать на «ты» и без церемоний.
Дело усугублялось тем, что Барабин вовсе не горел желанием возвращать ему рабынь.
Он считал, что по справедливости следовало бы и их отпустить на свободу. Но тот же барон Бекар убедил его, что это не имеет смысла.
Быть рабыней доброго хозяина гораздо лучше, чем вольноотпущенницей без дома, без покровителя и без средств к существованию.
И Барабин рассудил, что лучше пусть эти гейши будут считаться его собственностью. по крайней мере он сам их не обидит и другим в обиду не даст. Не то что майор Греган, который относится к невольницам хуже, чем к собакам.
Но как объяснить это Грегану, он не знал — тем более, что возникла еще одна коллизия. Деревенские девицы сказали майору, что аргеманы не успели изнасиловать пленных гейш — а отсюда вытекало сомнение, имел ли право Барабин объявить этих гейш своей боевой добычей.
Майор Греган, будучи старостой, хорошо знал обычаи королевства вообще и пограничных земель в частности.
Он здорово ориентировался в прецедентах и, согнувшись в почтительном полупоклоне, бубнил настойчиво про нападение аргеманов на Альдебекар прошлым летом, когда в гавани стоял корабль с грузом арушанских девственниц, и пираты этот корабль увели, а потом одна гейша сбежала и вернулась в Баргаут, где с ней поступили так-то и так-то.
В том деле тоже был замешан рыцарь, который хотел присвоить невольницу себе, но ему девку не отдали, потому что это было против закона и обычая.
Барабин слушал эти откровения с тоской, чувствуя, что даже если он и сумеет вызволить Веронику Десницкую из замка Ночного Вора, то это еще не гарантия успешного завершения миссии.
И дело даже не в том, как попасть из чужого мира на Землю, а в том, что существует прямая и явная угроза утонуть в бесконечных разбирательствах по поводу права собственности.
Но слава богу, в этом мире существовало еще и право сильного.
Когда майор Греган имел неосторожность упомянуть о долге Барабина за невольницу Наиду, не выдержал молодой и горячий рыцарь Кентум Кан.
— Дон Фолк Эрасер занимает деньги у самого короля! — воскликнул он. — Неужели ты, ничтожный йомен, думаешь, что он вернет долг тебе раньше, чем его величеству?!
— Пусть благородный господин вернет мне моих рабынь, и я больше не вспомню о его долге, — потупив взор, почти прошептал Греган.
Но Кентум Кан, как оказалось, знал законы и обычаи королевства не хуже деревенского старосты.
— Если между благородным и низкорожденным возникает спор, первому нет нужды доказывать свою правоту, ибо порукой ему — рыцарская честь, — произнес дон Кентум, словно цитируя какой-то документ.
Тут Греган еще ниже опустил голову. Он и сам это знал — в отличие от Барабина, который вырвался наконец из толпы орущих баб и пустил коня вскачь, дабы они не смогли его догнать.
Отряд устремился следом, и Кентум Кан, настигнув Романа, объяснил ему, что рыцарь в споре с низкорожденным всегда прав. А если он неправ, то бремя доказательства ложится на низкорожденного. И разбирать их тяжбу будет сеньор благородного рыцаря, если только он не захочет отдать дело третейскому судье.
С сеньором, правда, вышла загвоздка. Раньше никто почему-то не удосужился сообщить Барабину, что его заложенная и перезаложенная барония Дорсет является частью графства Эрде.
То есть сеньор барона Дорсета — это граф Эрде, чей наследственный меч носит имя Тассимен.
Поскольку Рой, тридцать третий граф Эрде, побывал в плену у аргеманов и утратил меч, он превратился в обычного кшатрия, а его боевая рабыня Тассименше, великолепно стреляющая из лука и арбалета, досталась Барабину.
Но все могло перемениться в одночасье, если меч Тассимен вернется к его законному владельцу.
А ведь куда подевались мечи благородных пленников, никто не знал. На «Торванге» их не было, на поле боя возле Таугаса — тоже, но что самое удивительное — у аргеманов, убитых в Альдебекаре, их также не оказалось.
У них были трофейные лошади, у некоторых — безымянное трофейное оружие, но именные мечи баргаутских рыцарей, погибших под Таугасом и взятых в плен, будто в воду канули.
Отставший от основной массы войск отряд Истребителя Народов был один из самых маленьких. Даже барон Бекар и его люди, вышедшие из замка последним и догнавшие Барабина по дороге, не слишком увеличили численность отряда.
Гарнизон Альдебекара так сильно пострадал в бою с аргеманами, что барону практически некого было взять с собой. А люди, которые были с ним в Таугасе, почти все погибли или сгинули без вести.
Глядя на малочисленное воинство старого барона, Барабин был даже рад, что занял деньги у короля. Что там будет с заложенными землями баронии Дорсет — это вопрос отдаленного будущего, а в ближайшее время — сразу после похода — дону Бекару придется возмещать ущерб, нанесенный его гарнизону буйными спутниками Ингера из Ферна.
Город Альдебекар почти не пострадал — аргеманы обрушились на него уже на излете, но погибших вассалов старого барона, оруженосцев, наемников и рабынь меча не воскресить. Придется набирать новых, и деньги дону Бекару понадобятся самому.
Хорошие бойцы стоят дорого.
Это только Барабину так необычайно везло, что воины, рабыни, земли, мечи и доспехи доставались ему задаром.
Вот только главная цель оставалась по-прежнему вне досягаемости. Но теперь Роман по крайней мере приближался к ней, а не удалялся, как было до сих пор.
На этом пути он смог окончательно убедиться, что лошади скачут гораздо быстрее, чем движется по морю судно с неопытными гребцами. Таугас показался из-за очередного холма раньше, чем Барабин этого ожидал.
Он даже не узнал бы деревню, хотя обегал перед нашествием аргеманов и во время его половину холмов вокруг — но навстречу ему ковылял собственной персоной майор Греган, а впереди него бежали знакомые женщины.
Босоногие, в одних рубахах, похожих на ночнушки, они спешили, как на пожар, и Барабин сразу почуял недоброе. И не ошибся.
В пути его отряд обогнал группу бывших пленниц, шедших домой пешком с тихоходным королевским обозом. Но оказалось, что часть женщин — в основном молодых красивых девушек и веселых разбитных бабенок — подвезли до деревни янычары и кшатрии. Отчего бы не потискать молодух, если те сами просятся сесть на коней.
Подъезжая к деревне, девушки больше всего боялись, что найдут на ее месте пепелище. Ингер из Ферна запросто мог, идя со стороны Берката, разнести Таугас в щепки и сжечь его в пепел в отместку за «Торвангу».
Но опасения оказались напрасны. Как видно, Ингер слишком торопился и к тому же надеялся еще вернуться сюда, отбив любимый драккар. Так что деревня уцелела.
Но едва девчонки соскочили с коней и побежали к своим домам, разгорелся скандал.
Лично майор Греган, прятавшийся от аргеманов в густом лесу за своим садом и вышедший на свет, лишь когда врагов и след простыл, отказался пускать домой свою родную дочь под тем предлогом, что не нужна ему в семье бесстыжая вольноотпущенница.
И не то его особенно задело, что бесстыжая — приехала на коне в обнимку с янычаром, что для дочери богатого йомена и старосты не по чину. А то его задело, что вольноотпущенница — сутки провела в рабстве и явилась домой босая в рубахе на голое тело, как последняя нищенка.
Тут забеспокоились и другие девушки, даже те, что не имели йоменских привилегий.
Оброчные крестьяне немногим отличаются от вольноотпущенников, но все же различия есть и, конечно, не в пользу последних. А вникать в тонкости майор Греган не хотел. Раз были в рабстве — значит, вольноотпущенницы, и хоть ему кол на голове теши.
Не зря он сразу не понравился Барабину, хоть и усиленно набивался ему в друзья.
Короче, узнав, что Истребитель Народов со своим отрядом приближается к Таугасу, взволнованные девушки ломанулись ему навстречу. И майор Греган ломанулся тоже — только по другой причине. Его обеспокоили слухи, что Истребитель Народов оставил себе всех рабынь, принадлежавших ранее старосте деревни Таугас.
И вся эта орава обрушилась посреди дороги на Барабина, который как раз пытался сосредоточиться перед последним и решительным боем, до которого по его расчетам оставалось совсем немного времени.
Еще завидев ораву издали, Роман осознал, что с этим народом сосредоточиться нереально, и не без труда подавил желание свернуть с дороги, хлестнуть коня и самым быстрым аллюром умчаться подальше, как ему однажды уже удалось.
Еще в море, когда на «Торванге» учинился бабий бунт, у Барабина возникли смутные ассоциации. Он углядел в деревенских бабах королевства Баргаут определенное сходство с земными цыганками, которых кто-то обидел или которым что-то надо прямо здесь и сейчас.
Но там эта ассоциация была смазанной. Барабин никогда не сталкивался с цыганками в открытом море на борту гребного судна, да еще в такой ситуации, чтобы все они были нагишом.
Теперь же сходство стало очевидным. Босоногие черноволосые девицы в длинных рубахах, подолы которых были чем-то похожи на цыганские юбки, галдели все одновременно, не давая прохода коню и хватая всадника за ноги. Барабину показалось даже, что они хотят вытащить его из седла, и он поднял испуганного коня на дыбы, чтобы им помешать.
Девицы прыснули в разные стороны, но кричать не перестали.
Некоторые из них атаковали барона Бекара, который был сеньором этих мест, но у него они понимания не нашли.
— Говорил я тебе — надо было оставить их в рабстве.
Насколько помнил Барабин, старый барон советовал ему оставить в рабстве только невольниц со стажем. А против того, чтобы отпустить на свободу бывших пленниц, он отнюдь не возражал.
Теперь он, однако, заявил иное:
— Продал бы их мне — назавтра они были бы как шелковые.
— Вы тоже хороши! — парировал Барабин. — Напридумывали дурацких законов и сами в них разобраться не можете.
— Законы королевства преисполнены великой мудрости, и не тебе, чужеземец, судить о них! — повысил голос старый барон, и по всему было видно, что он искренне так считает.
— Ладно, пусть я дурак и не понимаю этой мудрости, — сдался Барабин. — Но тогда говори с этими идиотками сам! Я вообще не пойму, чего они от меня хотят.
Претензии майора Грегана были гораздо яснее. Он хотел вернуть себе рабынь, которые принадлежали ему до налета аргеманов, но одного взгляда на Истребителя Народов было достаточно, чтобы понять, насколько трудно это будет теперь.
Благородный рыцарь с именным мечом и баронским титулом — это не какой-то приблудный кшатрий, с которым богатый йомен может разговаривать на «ты» и без церемоний.
Дело усугублялось тем, что Барабин вовсе не горел желанием возвращать ему рабынь.
Он считал, что по справедливости следовало бы и их отпустить на свободу. Но тот же барон Бекар убедил его, что это не имеет смысла.
Быть рабыней доброго хозяина гораздо лучше, чем вольноотпущенницей без дома, без покровителя и без средств к существованию.
И Барабин рассудил, что лучше пусть эти гейши будут считаться его собственностью. по крайней мере он сам их не обидит и другим в обиду не даст. Не то что майор Греган, который относится к невольницам хуже, чем к собакам.
Но как объяснить это Грегану, он не знал — тем более, что возникла еще одна коллизия. Деревенские девицы сказали майору, что аргеманы не успели изнасиловать пленных гейш — а отсюда вытекало сомнение, имел ли право Барабин объявить этих гейш своей боевой добычей.
Майор Греган, будучи старостой, хорошо знал обычаи королевства вообще и пограничных земель в частности.
Он здорово ориентировался в прецедентах и, согнувшись в почтительном полупоклоне, бубнил настойчиво про нападение аргеманов на Альдебекар прошлым летом, когда в гавани стоял корабль с грузом арушанских девственниц, и пираты этот корабль увели, а потом одна гейша сбежала и вернулась в Баргаут, где с ней поступили так-то и так-то.
В том деле тоже был замешан рыцарь, который хотел присвоить невольницу себе, но ему девку не отдали, потому что это было против закона и обычая.
Барабин слушал эти откровения с тоской, чувствуя, что даже если он и сумеет вызволить Веронику Десницкую из замка Ночного Вора, то это еще не гарантия успешного завершения миссии.
И дело даже не в том, как попасть из чужого мира на Землю, а в том, что существует прямая и явная угроза утонуть в бесконечных разбирательствах по поводу права собственности.
Но слава богу, в этом мире существовало еще и право сильного.
Когда майор Греган имел неосторожность упомянуть о долге Барабина за невольницу Наиду, не выдержал молодой и горячий рыцарь Кентум Кан.
— Дон Фолк Эрасер занимает деньги у самого короля! — воскликнул он. — Неужели ты, ничтожный йомен, думаешь, что он вернет долг тебе раньше, чем его величеству?!
— Пусть благородный господин вернет мне моих рабынь, и я больше не вспомню о его долге, — потупив взор, почти прошептал Греган.
Но Кентум Кан, как оказалось, знал законы и обычаи королевства не хуже деревенского старосты.
— Если между благородным и низкорожденным возникает спор, первому нет нужды доказывать свою правоту, ибо порукой ему — рыцарская честь, — произнес дон Кентум, словно цитируя какой-то документ.
Тут Греган еще ниже опустил голову. Он и сам это знал — в отличие от Барабина, который вырвался наконец из толпы орущих баб и пустил коня вскачь, дабы они не смогли его догнать.
Отряд устремился следом, и Кентум Кан, настигнув Романа, объяснил ему, что рыцарь в споре с низкорожденным всегда прав. А если он неправ, то бремя доказательства ложится на низкорожденного. И разбирать их тяжбу будет сеньор благородного рыцаря, если только он не захочет отдать дело третейскому судье.
С сеньором, правда, вышла загвоздка. Раньше никто почему-то не удосужился сообщить Барабину, что его заложенная и перезаложенная барония Дорсет является частью графства Эрде.
То есть сеньор барона Дорсета — это граф Эрде, чей наследственный меч носит имя Тассимен.
Поскольку Рой, тридцать третий граф Эрде, побывал в плену у аргеманов и утратил меч, он превратился в обычного кшатрия, а его боевая рабыня Тассименше, великолепно стреляющая из лука и арбалета, досталась Барабину.
Но все могло перемениться в одночасье, если меч Тассимен вернется к его законному владельцу.
А ведь куда подевались мечи благородных пленников, никто не знал. На «Торванге» их не было, на поле боя возле Таугаса — тоже, но что самое удивительное — у аргеманов, убитых в Альдебекаре, их также не оказалось.
У них были трофейные лошади, у некоторых — безымянное трофейное оружие, но именные мечи баргаутских рыцарей, погибших под Таугасом и взятых в плен, будто в воду канули.
34
На перевал поднимались долго. От Таугаса до заговоренной крепости было всего километра четыре, но все время вверх — и кое-где довольно круто вверх.
Особенно тяжело было лошадям, которые несли на себя закованных в железо рыцарей. Барабин мог оценить это на примере барона Бекара и дона Кана.
Их свита, вооруженная куда легче, могла, пришпорив коней, преодолеть тот же путь гораздо быстрее. Но не дробить же ради этого отряд.
Дорога пролегала в седловине между горами. Большую часть пути скалы высились с обеих сторон, но местами одна из обочин вдруг резко обрывалась в пропасть — и в этом тоже было мало радости. Особенно когда именно в таком месте по закону подлости возникала пробка.
Войско общей численностью в шестнадцать тысяч человек растянулось по этой дороге во всю ее длину и ширину, и Барабина неотступно преследовала мысль, какая это замечательная цель для авиации.
Но слава богу, авиации в Баргауте не было. И в Эркадаре, кажется, тоже. Местные говорили, правда, о летающих демонах и о драконах, из чешуи которых сделан замок Эрка, но их Барабин опасался меньше, чем бомбардировщиков.
Очевидно, виной тому был рациональный склад ума, благодаря которому Барабин до сих пор не поехал крышей от свалившихся на его голову чудес.
Даже колдовские ворота интересовали его только с практической точки зрения. Если они перенесли его в этот мир — значит, могут вернуть и на Землю.
Особенно тяжело было лошадям, которые несли на себя закованных в железо рыцарей. Барабин мог оценить это на примере барона Бекара и дона Кана.
Их свита, вооруженная куда легче, могла, пришпорив коней, преодолеть тот же путь гораздо быстрее. Но не дробить же ради этого отряд.
Дорога пролегала в седловине между горами. Большую часть пути скалы высились с обеих сторон, но местами одна из обочин вдруг резко обрывалась в пропасть — и в этом тоже было мало радости. Особенно когда именно в таком месте по закону подлости возникала пробка.
Войско общей численностью в шестнадцать тысяч человек растянулось по этой дороге во всю ее длину и ширину, и Барабина неотступно преследовала мысль, какая это замечательная цель для авиации.
Но слава богу, авиации в Баргауте не было. И в Эркадаре, кажется, тоже. Местные говорили, правда, о летающих демонах и о драконах, из чешуи которых сделан замок Эрка, но их Барабин опасался меньше, чем бомбардировщиков.
Очевидно, виной тому был рациональный склад ума, благодаря которому Барабин до сих пор не поехал крышей от свалившихся на его голову чудес.
Даже колдовские ворота интересовали его только с практической точки зрения. Если они перенесли его в этот мир — значит, могут вернуть и на Землю.