Страница:
Ведь он был заговорен от смерти.
Однако сейчас люди в черном зажали его в углу, и рядом с ним почти не осталось баргаутских бойцов. На глазах Барабина погибли последние гейши, прикрывавшие принца своими телами.
Ряды самураев, впрочем, тоже успели сильно поредеть. И они поредели еще больше, когда на выручку принцу бросился Роман Барабин.
Верная Тассименше была с ним, а через все двери в зал вбегали рыцари, оруженосцы, янычары и боевые рабыни, которых зов: «На помощь королю!» — застал в соседних помещениях замка.
Королю было уже не помочь — зато принц еще раз подтвердил свою репутацию заговоренного от гибели.
Правда, по лицу Леона было видно, что в этом для него мало радости.
— Чародей! Где же ты был пять минут назад?! — крикнул он Барабину, и голос его зазвенел так, словно принц готов зарыдать.
В том, что погиб король, было только полбеды.
Пропал королевский меч Турдеван, и это была беда пострашнее.
Устремляясь по пещерному проходу к колдовским воротам, Барабин и Тассименше никого не встретили, но самураи, захватившие королевский меч, могли вернуться в Гиантрей минутой раньше и затеряться в толпе мечущихся рабынь.
У Барабина даже мелькнула мысль, не королевским ли был тот меч на поясе Ночного Вора, ножны которого так поразили Романа из-за надписи на клейме.
Роман силился вспомнить, как выглядели ножны Турдевана, когда король Гедеон подтверждал его рыцарское достоинство — но память подвела. Тогда Истребитель Народов больше смотрел на Книгу Друидов и на сам сверкающий клинок, а на королевские ножны внимания не обратил.
Пришлось спросить у принца, который в смятении колотил кулаком в бронированной перчатке стену, на месте которой только что были колдовские ворота:
— Какие ножны были у Турдевана? Что на них написано?
Бессмысленный взгляд наследника был ему ответом.
— Какие, к черту, ножны? — пробормотал он. — Что мне толку в ножнах? Ножны — вон они, у отца на поясе. Только меча в них нет.
Королевские ножны и впрямь были на месте. Их украшали изящные золотые буквы, красиво сбегающие вниз по вертикали. Ничего общего со скромными ножнами Ночного Вора в этом роскошном изделии не было — однако ножны без меча лишены всякой ценности. И это, похоже, угнетало принца Леона гораздо больше, чем смерть отца.
— Успокойтесь принц, — услышал Барабин голос майордома королевства Груса Лео Когерана. — Безродный бродяга не сядет на трон королевы Тадеи, какой бы меч он ни держал в руках. Королевское достоинство в крови, а не в железе.
И рыцари, которых в зале становилось все больше, нестройным хором прокричали:
— Да здравствует король!
Леон поднял с пола королевский шлем и, надев его на голову, сел на трон в центре зала. На Барабина он даже не посмотрел и сразу стал отдавать распоряжения об усиленной охране замка.
Оказывается отряд, который через колдовские ворота проник в тронный зал, чтобы убить короля, был не единственным. Еще один немного раньше таким же способом ворвался в мостовую башню и сделал то, что не удалось во время штурма — вывел из строя механизм подъемного моста.
Механизм оказался заклинен в нижнем положении, причем в обеих мостовых башнях. Ту, которая расположена на другой стороне пропасти, ближе к крепости Беркат, в этот момент уже вообще никто не охранял. Там все перепились в честь победы и не ждали нападения ни с какой стороны.
В результате мост оказался зафиксирован в нижнем положении. И это могло означать только одно — сам Ночной Вор или кто-то по сговору с ним собирается атаковать замок со стороны Баргаута.
Но не только это волновало Барабина, когда он слушал распоряжения нового короля, адресованные не ему.
Надпись на ножнах Ночного Вора не давала ему покоя.
— Ты говоришь, что была рабыней Робера о’Нифта? — спросил он у Тассименше. — Может быть, ты знаешь имя его меча?
— Имя его меча все забыли по приказу короля Гедеона, — ответила она.
— Король Гедеон умер. И я буду рад, если ты вспомнишь.
— Я помню. Имя его меча — Мадейнуса.
Она произнесла это слово слитно с ударением на «у», но Барабин был к этому готов.
Он не удивился бы даже, если бы имя самого Ночного Вора, тоже забытое всеми по приказу короля Гедеона, оказалось похоже на «Бэтмен», «Терминатор» или «Человек-паук». Хотя по словам баргаутов, имечко у него было такое, что сходу и не выговоришь.
И тем не менее, бывшая рабыня Ночного Вора, помнила это имя, несмотря на все сложности и королевский запрет. И на вопрос Барабина, как зовут Робера о’Нифта на самом деле, она ответила:
— Леонард Кассиус Теодоракис Джуниор.
«А еще есть такая фамилия — Череззаборногузадерищенко», — подумал Барабин, не зная, радоваться ему или огорчаться.
С одной стороны, Леонард Кассиус Теодоракис Джуниор с 99-процентной гарантией был американцем, потому что ни у кого больше просто не бывает таких имен. А следовательно, он был землянин.
Но с другой стороны, Роман предпочел бы встретить в этом безумном мире не американца, а русского землянина. И желательно, чтобы этот русский был ему другом, а не врагом.
49
50
51
52
53
Однако сейчас люди в черном зажали его в углу, и рядом с ним почти не осталось баргаутских бойцов. На глазах Барабина погибли последние гейши, прикрывавшие принца своими телами.
Ряды самураев, впрочем, тоже успели сильно поредеть. И они поредели еще больше, когда на выручку принцу бросился Роман Барабин.
Верная Тассименше была с ним, а через все двери в зал вбегали рыцари, оруженосцы, янычары и боевые рабыни, которых зов: «На помощь королю!» — застал в соседних помещениях замка.
Королю было уже не помочь — зато принц еще раз подтвердил свою репутацию заговоренного от гибели.
Правда, по лицу Леона было видно, что в этом для него мало радости.
— Чародей! Где же ты был пять минут назад?! — крикнул он Барабину, и голос его зазвенел так, словно принц готов зарыдать.
В том, что погиб король, было только полбеды.
Пропал королевский меч Турдеван, и это была беда пострашнее.
Устремляясь по пещерному проходу к колдовским воротам, Барабин и Тассименше никого не встретили, но самураи, захватившие королевский меч, могли вернуться в Гиантрей минутой раньше и затеряться в толпе мечущихся рабынь.
У Барабина даже мелькнула мысль, не королевским ли был тот меч на поясе Ночного Вора, ножны которого так поразили Романа из-за надписи на клейме.
Роман силился вспомнить, как выглядели ножны Турдевана, когда король Гедеон подтверждал его рыцарское достоинство — но память подвела. Тогда Истребитель Народов больше смотрел на Книгу Друидов и на сам сверкающий клинок, а на королевские ножны внимания не обратил.
Пришлось спросить у принца, который в смятении колотил кулаком в бронированной перчатке стену, на месте которой только что были колдовские ворота:
— Какие ножны были у Турдевана? Что на них написано?
Бессмысленный взгляд наследника был ему ответом.
— Какие, к черту, ножны? — пробормотал он. — Что мне толку в ножнах? Ножны — вон они, у отца на поясе. Только меча в них нет.
Королевские ножны и впрямь были на месте. Их украшали изящные золотые буквы, красиво сбегающие вниз по вертикали. Ничего общего со скромными ножнами Ночного Вора в этом роскошном изделии не было — однако ножны без меча лишены всякой ценности. И это, похоже, угнетало принца Леона гораздо больше, чем смерть отца.
— Успокойтесь принц, — услышал Барабин голос майордома королевства Груса Лео Когерана. — Безродный бродяга не сядет на трон королевы Тадеи, какой бы меч он ни держал в руках. Королевское достоинство в крови, а не в железе.
И рыцари, которых в зале становилось все больше, нестройным хором прокричали:
— Да здравствует король!
Леон поднял с пола королевский шлем и, надев его на голову, сел на трон в центре зала. На Барабина он даже не посмотрел и сразу стал отдавать распоряжения об усиленной охране замка.
Оказывается отряд, который через колдовские ворота проник в тронный зал, чтобы убить короля, был не единственным. Еще один немного раньше таким же способом ворвался в мостовую башню и сделал то, что не удалось во время штурма — вывел из строя механизм подъемного моста.
Механизм оказался заклинен в нижнем положении, причем в обеих мостовых башнях. Ту, которая расположена на другой стороне пропасти, ближе к крепости Беркат, в этот момент уже вообще никто не охранял. Там все перепились в честь победы и не ждали нападения ни с какой стороны.
В результате мост оказался зафиксирован в нижнем положении. И это могло означать только одно — сам Ночной Вор или кто-то по сговору с ним собирается атаковать замок со стороны Баргаута.
Но не только это волновало Барабина, когда он слушал распоряжения нового короля, адресованные не ему.
Надпись на ножнах Ночного Вора не давала ему покоя.
— Ты говоришь, что была рабыней Робера о’Нифта? — спросил он у Тассименше. — Может быть, ты знаешь имя его меча?
— Имя его меча все забыли по приказу короля Гедеона, — ответила она.
— Король Гедеон умер. И я буду рад, если ты вспомнишь.
— Я помню. Имя его меча — Мадейнуса.
Она произнесла это слово слитно с ударением на «у», но Барабин был к этому готов.
Он не удивился бы даже, если бы имя самого Ночного Вора, тоже забытое всеми по приказу короля Гедеона, оказалось похоже на «Бэтмен», «Терминатор» или «Человек-паук». Хотя по словам баргаутов, имечко у него было такое, что сходу и не выговоришь.
И тем не менее, бывшая рабыня Ночного Вора, помнила это имя, несмотря на все сложности и королевский запрет. И на вопрос Барабина, как зовут Робера о’Нифта на самом деле, она ответила:
— Леонард Кассиус Теодоракис Джуниор.
«А еще есть такая фамилия — Череззаборногузадерищенко», — подумал Барабин, не зная, радоваться ему или огорчаться.
С одной стороны, Леонард Кассиус Теодоракис Джуниор с 99-процентной гарантией был американцем, потому что ни у кого больше просто не бывает таких имен. А следовательно, он был землянин.
Но с другой стороны, Роман предпочел бы встретить в этом безумном мире не американца, а русского землянина. И желательно, чтобы этот русский был ему другом, а не врагом.
49
Когда Барабин отвлекся от разговора с Тассименше о мечах и именах и снова повернулся к трону, его взгляду открылась не самая приятная для глаз картина.
Перед мрачно восседающим на троне Леоном выжившие гейши из королевской стражи делали себе харакири.
Выглядело это не вполне по-японски — но ведь и в самой Японии знатные дамы не имели привычки вспарывать себе животы. В случае необходимости они просто и элегантно всаживали кинжал себе в сердце.
Боевые гейши баргаутского короля поступали точно так же, только предварительно снимали с себя и аккуратно складывали оружие и одежду.
Церемония тянулась медленно, потому что рабыни подходили к новому королю поодиночке и проделывали процедуру без суеты и спешки.
А вот Барабин поспешил подойти к трону, даже не смотря на риск обратить на себя гнев молодого короля.
— Сир, вы уверены, что это разумно? — спросил он, жестом останавливая очередную гейшу, которая, опустившись на колени, уже поднесла кинжал к обнаженной груди.
Повинуясь этому жесту, она остановила руку, но король Леон тут же поднял на нее глаза, и было в его взгляде что-то такое, из-за чего рабыня вонзила клинок себе под грудь, пожалуй, даже чересчур поспешно.
По этой причине она не убила себя с одного удара, но две другие гейши оттащили обмякшее тело в сторону, не дожидаясь, пока их боевая подруга умрет.
Но пока к трону приближалась следующая гейша, Барабин успел сказать:
— Черные не зря заклинили мост. Нападения надо ждать со дня на день, а то и с минуты на минуту. Разумно ли в такой момент истреблять лучших воинов без всякой пользы?
Следующая гейша, уложив свою тунику и оружие в ряд с остальными, встала на колени и прошептала:
— Прости меня, дон король!
На этот раз удар в сердце был точен и рука не дрогнула. Гейша повалилась набок и, дернувшись пару раз в агонии, затихла.
— Это не воины, это рабыни, — произнес король холодно. — По закону и обычаю они заслужили жестокую казнь. Эти гейши не сберегли королевский меч, и позор их ничем не смыть. Но я внял их просьбе позволить им умереть достойно.
Еще одна боевая гейша упала ничком к ногам короля, обагрив кровью темный пол, на котором эта кровь была почти незаметна.
— В моей стране есть другой обычай, — сказал Барабин. — Солдата, который своим преступлением заслужил смерть, посылают на самый горячий участок боя и позволяют ему искупить вину кровью. Если он погибнет в бою, его хоронят с почестями. Если он прольет кровь и выживет, его прощают. И только если он провинится снова, его казнят.
Девушка, которая стояла теперь на коленях у трона, была совсем юной, и в глазах ее стояли слезы, а рука с кинжалом дрожала, и острие описывало замысловатые кривые возле маленькой упругой груди с красными, как кровь, каплями сосков.
А за нею в очереди стояло еще много рабынь.
Все они либо вовсе не участвовали в бою, где погиб король Гедеон, либо примчались уже к шапочному разбору, так как были рассеяны по всему замку — и не по собственной воле, а по приказу короля.
Те гейши, которые были рядом с Гедеоном в тронном зале, погибли все поголовно.
Виновницы потери королевского меча не стали дожидаться милостивого разрешения дона Леона покончить с собой. Они бросались на самурайские мечи, своими телами закрывая наследника, и только поэтому Леон был сейчас жив.
Но все это не имело никакого значения.
Если рыцарский меч отнят в честном бою, рабыня меча должна покончить с собой или перейти к новому хозяину клинка. Если же новый хозяин неизвестно где, то рабыня должна умереть, и если она не поспешила покончить с собой, то прежний ее господин или его наследник вправе сам выбрать способ казни.
Тем более, что бой, в котором король Гедеон лишился жизни и меча, никак нельзя назвать честным.
Барабин видел, как потупила взор Тассименше. Когда ее хозяин граф Эрде попал в плен и утратил свой меч Тассимен, его рабыня должна была покончить с собой. Но она осталась жива и оказалась среди боевых трофеев Истребителя Народов.
Теперь ее совесть была чиста перед законом и обычаем. Она вообще больше не была рабыней меча. как военная добыча, она превратилась в простую рабыню, и то, что Барабин доверял ей оружие, было личной милостью с его стороны.
С тем же успехом Роман мог отправить ее в поле копать землю. С доподлинной рабыней меча такой номер бы не прошел, а с военной добычей — сколько угодно.
Барабин, правда, не разобрался еще, какие коллизии могут возникнуть, если меч Тассимен вдруг найдется. Но зато он понял, к чему был странный разговор в подземелье, когда гейша сказала, что хочет стать новой Эрефорше.
Покойная Эрефорше была доподлинной рабыней меча. Она перешла к Роману по праву честного боя вместе с мечом Эрефором. И погибла, защищая этот меч.
Теперь у Барабина не было настоящей рабыни меча. Но он мог отдать Эрефору любую из своих рабынь. Или даже хоть всех сразу.
Такой вот маленький нюанс. Маленький да удаленький.
Вооруженная гейша — это не обязательно рабыня меча. И с одной стороны это плохо, потому что в любой момент хозяин может отнять у рабыни оружие и заставить ее мыть полы или отдаваться гостям в извращенных формах.
Но с другой стороны это хорошо, потому что простая рабыня не отвечает за именной меч своей жизнью.
А что лучше для Тассименше, Барабин не знал вообще. Он понимал, что и ей, и ему будет проще, если она останется рабыней человека по праву военной добычи, а не рабыней меча, который может перейти в другие руки.
Сам Барабин как-нибудь выживет и на положении кшатрия, а вот для Тассименше, если она станет рабыней меча Эрефора и не дай бог допустит, что клинок пропадет, никакой жизни не будет точно.
Но не исключено, что еще хуже ей придется, если вдруг ненароком где-то всплывет из небытия исчезнувший меч Тассимен, а она к тому моменту не будет рабыней другого меча.
Что говорит по этому поводу закон и обычай, Барабин не знал, но опасался, что ничего хорошего он не говорит.
И уж совсем не представлял себе Барабин, что может случится, если не вдруг и не случайно, а по злому умыслу врагов из небытия выплывет королевский меч Турдеван.
Перед мрачно восседающим на троне Леоном выжившие гейши из королевской стражи делали себе харакири.
Выглядело это не вполне по-японски — но ведь и в самой Японии знатные дамы не имели привычки вспарывать себе животы. В случае необходимости они просто и элегантно всаживали кинжал себе в сердце.
Боевые гейши баргаутского короля поступали точно так же, только предварительно снимали с себя и аккуратно складывали оружие и одежду.
Церемония тянулась медленно, потому что рабыни подходили к новому королю поодиночке и проделывали процедуру без суеты и спешки.
А вот Барабин поспешил подойти к трону, даже не смотря на риск обратить на себя гнев молодого короля.
— Сир, вы уверены, что это разумно? — спросил он, жестом останавливая очередную гейшу, которая, опустившись на колени, уже поднесла кинжал к обнаженной груди.
Повинуясь этому жесту, она остановила руку, но король Леон тут же поднял на нее глаза, и было в его взгляде что-то такое, из-за чего рабыня вонзила клинок себе под грудь, пожалуй, даже чересчур поспешно.
По этой причине она не убила себя с одного удара, но две другие гейши оттащили обмякшее тело в сторону, не дожидаясь, пока их боевая подруга умрет.
Но пока к трону приближалась следующая гейша, Барабин успел сказать:
— Черные не зря заклинили мост. Нападения надо ждать со дня на день, а то и с минуты на минуту. Разумно ли в такой момент истреблять лучших воинов без всякой пользы?
Следующая гейша, уложив свою тунику и оружие в ряд с остальными, встала на колени и прошептала:
— Прости меня, дон король!
На этот раз удар в сердце был точен и рука не дрогнула. Гейша повалилась набок и, дернувшись пару раз в агонии, затихла.
— Это не воины, это рабыни, — произнес король холодно. — По закону и обычаю они заслужили жестокую казнь. Эти гейши не сберегли королевский меч, и позор их ничем не смыть. Но я внял их просьбе позволить им умереть достойно.
Еще одна боевая гейша упала ничком к ногам короля, обагрив кровью темный пол, на котором эта кровь была почти незаметна.
— В моей стране есть другой обычай, — сказал Барабин. — Солдата, который своим преступлением заслужил смерть, посылают на самый горячий участок боя и позволяют ему искупить вину кровью. Если он погибнет в бою, его хоронят с почестями. Если он прольет кровь и выживет, его прощают. И только если он провинится снова, его казнят.
Девушка, которая стояла теперь на коленях у трона, была совсем юной, и в глазах ее стояли слезы, а рука с кинжалом дрожала, и острие описывало замысловатые кривые возле маленькой упругой груди с красными, как кровь, каплями сосков.
А за нею в очереди стояло еще много рабынь.
Все они либо вовсе не участвовали в бою, где погиб король Гедеон, либо примчались уже к шапочному разбору, так как были рассеяны по всему замку — и не по собственной воле, а по приказу короля.
Те гейши, которые были рядом с Гедеоном в тронном зале, погибли все поголовно.
Виновницы потери королевского меча не стали дожидаться милостивого разрешения дона Леона покончить с собой. Они бросались на самурайские мечи, своими телами закрывая наследника, и только поэтому Леон был сейчас жив.
Но все это не имело никакого значения.
Если рыцарский меч отнят в честном бою, рабыня меча должна покончить с собой или перейти к новому хозяину клинка. Если же новый хозяин неизвестно где, то рабыня должна умереть, и если она не поспешила покончить с собой, то прежний ее господин или его наследник вправе сам выбрать способ казни.
Тем более, что бой, в котором король Гедеон лишился жизни и меча, никак нельзя назвать честным.
Барабин видел, как потупила взор Тассименше. Когда ее хозяин граф Эрде попал в плен и утратил свой меч Тассимен, его рабыня должна была покончить с собой. Но она осталась жива и оказалась среди боевых трофеев Истребителя Народов.
Теперь ее совесть была чиста перед законом и обычаем. Она вообще больше не была рабыней меча. как военная добыча, она превратилась в простую рабыню, и то, что Барабин доверял ей оружие, было личной милостью с его стороны.
С тем же успехом Роман мог отправить ее в поле копать землю. С доподлинной рабыней меча такой номер бы не прошел, а с военной добычей — сколько угодно.
Барабин, правда, не разобрался еще, какие коллизии могут возникнуть, если меч Тассимен вдруг найдется. Но зато он понял, к чему был странный разговор в подземелье, когда гейша сказала, что хочет стать новой Эрефорше.
Покойная Эрефорше была доподлинной рабыней меча. Она перешла к Роману по праву честного боя вместе с мечом Эрефором. И погибла, защищая этот меч.
Теперь у Барабина не было настоящей рабыни меча. Но он мог отдать Эрефору любую из своих рабынь. Или даже хоть всех сразу.
Такой вот маленький нюанс. Маленький да удаленький.
Вооруженная гейша — это не обязательно рабыня меча. И с одной стороны это плохо, потому что в любой момент хозяин может отнять у рабыни оружие и заставить ее мыть полы или отдаваться гостям в извращенных формах.
Но с другой стороны это хорошо, потому что простая рабыня не отвечает за именной меч своей жизнью.
А что лучше для Тассименше, Барабин не знал вообще. Он понимал, что и ей, и ему будет проще, если она останется рабыней человека по праву военной добычи, а не рабыней меча, который может перейти в другие руки.
Сам Барабин как-нибудь выживет и на положении кшатрия, а вот для Тассименше, если она станет рабыней меча Эрефора и не дай бог допустит, что клинок пропадет, никакой жизни не будет точно.
Но не исключено, что еще хуже ей придется, если вдруг ненароком где-то всплывет из небытия исчезнувший меч Тассимен, а она к тому моменту не будет рабыней другого меча.
Что говорит по этому поводу закон и обычай, Барабин не знал, но опасался, что ничего хорошего он не говорит.
И уж совсем не представлял себе Барабин, что может случится, если не вдруг и не случайно, а по злому умыслу врагов из небытия выплывет королевский меч Турдеван.
50
Истребитель Народов сделал решительный шаг вперед и вырвал кинжал из руки юной гейши, которая никак не могла решиться вонзить его в грудь.
Рабыни, ожидающие своей очереди, ахнули и те из них, кто еще не расстался с оружием, потянули из ножен свои мечи. Но король остановил их порыв взмахом руки.
Барабин решил, что ему позволено говорить, и его голос гулким эхом зазвенел под сводами зала.
— Когда в Баргаут, и не под стены этого замка, а под стены твоей столицы придет Ночной Вор с Турдеваном в руке, кто будет с ним воевать? Твои рыцари, которые способны при штурме крепости забыть в тылу таран? Их оруженосцы, которые ждут только одного — чтобы явился колдун, который вытащит их из беды? Или, может быть, янычары, которые из-за своего зелья не различают, где свой, а где враг? Во всем баргаутском войске только гейши умеют воевать.
Тут зашевелились уже и присутствующие рыцари, и Барабин почувствовал, что рискует получить вызов на дуэль сразу от всех, сколько их есть. Но баргаутские обычаи достали его слишком сильно.
— Если Вор явится с Турдеваном под стены столицы, то рабыни королевского меча должны будут воевать на его стороне, — резонно заметил молодой король, сохранивший выдержку.
— Рабыни королевского меча должны сражаться на стороне короля! — едва не сорвался на крик Барабин. — Или у тебя нет своего меча? Неужели свет клином сошелся на Турдеване? Что стало бы с этими гейшами, если бы король умер, но меч его остался с ним?
— Турдеван был бы возложен на могилу отца, а его рабыни стали бы служить моему мечу.
— Так в чем же дело? Прикажи им служить своему мечу! Я чувствую, очень скоро здесь будет новая заваруха, и можешь мне поверить — в твоем войске нет воинов лучше гейш королевской стражи.
— Чародей, ты уже дважды оскорбил скопом всех благородных рыцарей королевства, — повысил голос дон Леон. — Не вздумай сделать это в третий раз, а то остаться в живых тебе не поможет никакое чародейство.
О том, что Барабин успел вдобавок несколько раз оскорбить самого короля, называя его на «ты», дон Леон тактично умолчал, хотя местный язык — это был не американский английский с его безликим «you» на все случаи жизни.
В речи баргаутов «йоу» и «дзей»[9] различались достаточно строго.
Если сам король и не обратил внимания на эту деталь в словах чужеземца, то благородные рыцари уж точно не пропустили ее мимо ушей. И молодому королю пришлось прикрикнуть на них:
— Указ моего отца еще не отменен! Никаких раздоров между своими до полной победы!
— Указ мессира Гедеона гласил: «Никаких раздоров, пока не взят черный замок», — возразил кто-то из рыцарей. — А замок Ночного Вора взят.
— Победа не одержана, пока меч врага остается с ним, — звонким, как натянутая струна, голосом прокричал король, и многим показалось, что струна вот-вот порвется, и наружу прорвется рыдание.
Король встал с черного трона, и рука, которая легла на эфес его собственного именного меча, заметно дрожала.
— Никто не смеет говорить о победе, пока меч моего отца в руках врага! Замок Вора не взят, если черные свиньи могут беспрепятственно войти в тронный зал и убить короля Баргаута ударом в спину.
Благородные рыцари умолкли. И откуда-то из темного проема ложного окна раздался голос барона Бекара:
— Мы вошли в этот замок только благодаря тому, что Фолк Эрасер чародейством открыл нам путь. Если бы не он и не дон Леон, мы бы до сих пор топтались по ту сторону стен.
И старый барон был совершенно прав. Бой в мостовой башне соединил Истребителя Народов и принца, ставшего королем, так неразрывно, что чародей в глазах любого беспристрастного человека и впрямь мог позволить себе обращаться к его величеству на «ты».
Боевое братство порой ценнее чинов и званий.
Плохо только, что король никак не хотел распространить эту истину на боевых гейш.
На тех самых гейш королевской свиты, которые погибли почти все до единой в штурмовой группе, атаковавшей мостовую башню.
На тех самых гейш, которые гибли на мосту, прикрывая проезд короля под градом камней и стрел и вытаскивая таран, позорно забытый благородными рыцарями в тылу.
На тех самых гейш, которые падали мертвыми у стальной решетки, пытаясь выломать ее голыми руками, в одних туниках и босиком, в то время как конные рыцари в тяжелых доспехах толклись в арьергарде, загораживая проход воинам, все-таки донесшим таран до цели.
На тех гейш, которые погибли уже потом, в коридорах замка.
И на тех гейш, которые выжили, но были готовы погибнуть в следующем бою.
— Никак не пойму, чародей, какое тебе дело до этих опозоренных рабынь, — сказал король миролюбиво. — Может, мать твоя была гейшей?
Судя по тому, как засмеялись у стен доблестные рыцари, это было оскорбление почище, чем обращение к королю на «ты».
Но Барабин стерпел и ответил коротко, хоть и со злыми нотками в голосе:
— Я пришел из страны, где нет рабов!
Прозвучало это чересчур патетически и не вполне соответствовало истине, поскольку не так давно в стране, откуда он явился, даже пришлось ввести в Уголовный кодекс новую статью, карающую специально за работорговлю.
Но по крайней мере в его стране рабовладение не считалось делом благородным и почетным, и голые рабыни в ошейниках не ходили по улицам городов.
Так что Барабин мог с чистой совестью заявить, что прибыл из страны, в которой рабства по большому счету нет. И тут же пожалел о своем заявлении, услышав реакцию короля.
— Значит, ты все-таки терранец, — произнес дон Леон, и в голосе его Барабину послышалось сожаление.
По цепочке рыцарей прошелестел тихий, но ехидный обмен мнениями, и Барабин понял, что сморозил глупость, в результате которой его репутация может упасть ниже плинтуса несмотря на все чародейские подвиги.
Еще бы. Ведь любой ребенок в Баргауте знает, что все терранцы — полные идиоты. Такие идиоты, что у них даже рабства нет.
Рабыни, ожидающие своей очереди, ахнули и те из них, кто еще не расстался с оружием, потянули из ножен свои мечи. Но король остановил их порыв взмахом руки.
Барабин решил, что ему позволено говорить, и его голос гулким эхом зазвенел под сводами зала.
— Когда в Баргаут, и не под стены этого замка, а под стены твоей столицы придет Ночной Вор с Турдеваном в руке, кто будет с ним воевать? Твои рыцари, которые способны при штурме крепости забыть в тылу таран? Их оруженосцы, которые ждут только одного — чтобы явился колдун, который вытащит их из беды? Или, может быть, янычары, которые из-за своего зелья не различают, где свой, а где враг? Во всем баргаутском войске только гейши умеют воевать.
Тут зашевелились уже и присутствующие рыцари, и Барабин почувствовал, что рискует получить вызов на дуэль сразу от всех, сколько их есть. Но баргаутские обычаи достали его слишком сильно.
— Если Вор явится с Турдеваном под стены столицы, то рабыни королевского меча должны будут воевать на его стороне, — резонно заметил молодой король, сохранивший выдержку.
— Рабыни королевского меча должны сражаться на стороне короля! — едва не сорвался на крик Барабин. — Или у тебя нет своего меча? Неужели свет клином сошелся на Турдеване? Что стало бы с этими гейшами, если бы король умер, но меч его остался с ним?
— Турдеван был бы возложен на могилу отца, а его рабыни стали бы служить моему мечу.
— Так в чем же дело? Прикажи им служить своему мечу! Я чувствую, очень скоро здесь будет новая заваруха, и можешь мне поверить — в твоем войске нет воинов лучше гейш королевской стражи.
— Чародей, ты уже дважды оскорбил скопом всех благородных рыцарей королевства, — повысил голос дон Леон. — Не вздумай сделать это в третий раз, а то остаться в живых тебе не поможет никакое чародейство.
О том, что Барабин успел вдобавок несколько раз оскорбить самого короля, называя его на «ты», дон Леон тактично умолчал, хотя местный язык — это был не американский английский с его безликим «you» на все случаи жизни.
В речи баргаутов «йоу» и «дзей»[9] различались достаточно строго.
Если сам король и не обратил внимания на эту деталь в словах чужеземца, то благородные рыцари уж точно не пропустили ее мимо ушей. И молодому королю пришлось прикрикнуть на них:
— Указ моего отца еще не отменен! Никаких раздоров между своими до полной победы!
— Указ мессира Гедеона гласил: «Никаких раздоров, пока не взят черный замок», — возразил кто-то из рыцарей. — А замок Ночного Вора взят.
— Победа не одержана, пока меч врага остается с ним, — звонким, как натянутая струна, голосом прокричал король, и многим показалось, что струна вот-вот порвется, и наружу прорвется рыдание.
Король встал с черного трона, и рука, которая легла на эфес его собственного именного меча, заметно дрожала.
— Никто не смеет говорить о победе, пока меч моего отца в руках врага! Замок Вора не взят, если черные свиньи могут беспрепятственно войти в тронный зал и убить короля Баргаута ударом в спину.
Благородные рыцари умолкли. И откуда-то из темного проема ложного окна раздался голос барона Бекара:
— Мы вошли в этот замок только благодаря тому, что Фолк Эрасер чародейством открыл нам путь. Если бы не он и не дон Леон, мы бы до сих пор топтались по ту сторону стен.
И старый барон был совершенно прав. Бой в мостовой башне соединил Истребителя Народов и принца, ставшего королем, так неразрывно, что чародей в глазах любого беспристрастного человека и впрямь мог позволить себе обращаться к его величеству на «ты».
Боевое братство порой ценнее чинов и званий.
Плохо только, что король никак не хотел распространить эту истину на боевых гейш.
На тех самых гейш королевской свиты, которые погибли почти все до единой в штурмовой группе, атаковавшей мостовую башню.
На тех самых гейш, которые гибли на мосту, прикрывая проезд короля под градом камней и стрел и вытаскивая таран, позорно забытый благородными рыцарями в тылу.
На тех самых гейш, которые падали мертвыми у стальной решетки, пытаясь выломать ее голыми руками, в одних туниках и босиком, в то время как конные рыцари в тяжелых доспехах толклись в арьергарде, загораживая проход воинам, все-таки донесшим таран до цели.
На тех гейш, которые погибли уже потом, в коридорах замка.
И на тех гейш, которые выжили, но были готовы погибнуть в следующем бою.
— Никак не пойму, чародей, какое тебе дело до этих опозоренных рабынь, — сказал король миролюбиво. — Может, мать твоя была гейшей?
Судя по тому, как засмеялись у стен доблестные рыцари, это было оскорбление почище, чем обращение к королю на «ты».
Но Барабин стерпел и ответил коротко, хоть и со злыми нотками в голосе:
— Я пришел из страны, где нет рабов!
Прозвучало это чересчур патетически и не вполне соответствовало истине, поскольку не так давно в стране, откуда он явился, даже пришлось ввести в Уголовный кодекс новую статью, карающую специально за работорговлю.
Но по крайней мере в его стране рабовладение не считалось делом благородным и почетным, и голые рабыни в ошейниках не ходили по улицам городов.
Так что Барабин мог с чистой совестью заявить, что прибыл из страны, в которой рабства по большому счету нет. И тут же пожалел о своем заявлении, услышав реакцию короля.
— Значит, ты все-таки терранец, — произнес дон Леон, и в голосе его Барабину послышалось сожаление.
По цепочке рыцарей прошелестел тихий, но ехидный обмен мнениями, и Барабин понял, что сморозил глупость, в результате которой его репутация может упасть ниже плинтуса несмотря на все чародейские подвиги.
Еще бы. Ведь любой ребенок в Баргауте знает, что все терранцы — полные идиоты. Такие идиоты, что у них даже рабства нет.
51
Рабыни королевского меча должны сражаться на стороне короля, но гейши свиты покойного дона Гедеона клялись в верности не абстрактному королевскому мечу, а конкретному Турдевану.
По мнению молодого короля Леона разрешить это противоречие могла только немедленная смерть всех королевских гейш.
Единственной альтернативой было возвращение Турдевана. Но где его теперь искать, не мог подсказать королю даже признанный чародей по прозвищу Истребитель Народов.
Что касается именного меча самого дона Леона, то он не мог в полной мере считаться королевским до тех пор, пока не передалась ему сила прежнего царственного меча.
Сила меча передается через мирное прикосновение, и казалось бы, тут перед доном Леоном тоже встает неразрешимая проблема. Ведь коснуться Турдевана никак нельзя.
Но оказалось, что как раз эту проблему не так уж трудно решить.
На могиле каждого из прежних королей Баргаута лежит именной меч. И сила любого из них ничуть не меньше, чем сила Турдевана.
Беда только в том, что ни одной такой могилы нет поблизости.
Баргаутских королей положено хоронить там, где застала их смерть. И как-то так вышло, что ни одному из потомков прекрасной королевы Тадеи не довелось умереть по соседству с черным замком на неприступной скале.
И вот это была уже проблема.
Наследник престола вправе коснуться меча, лежащего на могиле, своим именным клинком. Больше того — другим рыцарям это тоже позволено. Есть поверье, что такое прикосновение наделяет рыцарский меч пусть не королевской, но все же особой силой.
Однако меч нельзя унести с могилы. Только священнослужитель может взять его в руки — например, при уборке могилы, но с этим мечом он не посмеет отойти от места погребения даже на несколько шагов.
Любой младенец в Баргауте знает, что если унести с могилы рыцаря его именной меч, то дух рыцаря будет преследовать святотатца до тех пор, пока тот не сдохнет в страшных мучениях. А на что способен в этом деле призрак короля, страшно было даже подумать.
Когда весть о гибели дона Гедеона и утрате меча Турдевана разнеслась по замку и выплеснулась за его пределы, сразу пошли разговоры, что душа погибшего короля не успокоится до тех пор, пока клинок не будет возвращен и возложен на могильный холм.
По поводу того, станет ли мятежный дух гоняться за Ночным Вором, похитившим меч, или нет, среди баргаутов разгорелись споры.
С одной стороны — вроде бы должен, поскольку покойный дон Гедеон нрав имел суровый и такую обиду не простил бы никому. Но с другой стороны — меч ведь утащили не с могилы. Да и сделал это не сам Ночной Вор, а кто-то из его подручных.
Знатоки не исключали вариант, что мертвец обратит свой гнев как раз на этого подручного. Или вообще, виня во всем себя, станет бродить в тоске по черному замку, стеная во тьме и пугая бывших подданных.
А хуже всего — если он возложит вину не на врагов, а на братьев по оружию, которые допустили, чтобы враги не просто убили короля, а еще и похитили самое святое, что у него есть, высшую ценность, которая превыше жизни — именной королевский меч.
От мысли о том, что по черному замку будет ходить поехавший с горя крышей мятежный дух короля Гедеона, которому ничего не стоит открутить голову любому из бывших подданных, становилось жутковато даже Роману Барабину, не замеченному прежде в суевериях.
В самом деле — черт его знает, вдруг в этом чужом и более чем странном мире с двумя лунами покойники и впрямь имеют привычку гоняться за своими обидчиками и делать им кирдык, не спрашивая имени и звания.
Когда выжившие благодаря вмешательству Барабина гейши выносили тело короля из тронного зала, покойник вел себя более чем смирно, но это ничего не значило.
Ночь еще не наступила.
По мнению молодого короля Леона разрешить это противоречие могла только немедленная смерть всех королевских гейш.
Единственной альтернативой было возвращение Турдевана. Но где его теперь искать, не мог подсказать королю даже признанный чародей по прозвищу Истребитель Народов.
Что касается именного меча самого дона Леона, то он не мог в полной мере считаться королевским до тех пор, пока не передалась ему сила прежнего царственного меча.
Сила меча передается через мирное прикосновение, и казалось бы, тут перед доном Леоном тоже встает неразрешимая проблема. Ведь коснуться Турдевана никак нельзя.
Но оказалось, что как раз эту проблему не так уж трудно решить.
На могиле каждого из прежних королей Баргаута лежит именной меч. И сила любого из них ничуть не меньше, чем сила Турдевана.
Беда только в том, что ни одной такой могилы нет поблизости.
Баргаутских королей положено хоронить там, где застала их смерть. И как-то так вышло, что ни одному из потомков прекрасной королевы Тадеи не довелось умереть по соседству с черным замком на неприступной скале.
И вот это была уже проблема.
Наследник престола вправе коснуться меча, лежащего на могиле, своим именным клинком. Больше того — другим рыцарям это тоже позволено. Есть поверье, что такое прикосновение наделяет рыцарский меч пусть не королевской, но все же особой силой.
Однако меч нельзя унести с могилы. Только священнослужитель может взять его в руки — например, при уборке могилы, но с этим мечом он не посмеет отойти от места погребения даже на несколько шагов.
Любой младенец в Баргауте знает, что если унести с могилы рыцаря его именной меч, то дух рыцаря будет преследовать святотатца до тех пор, пока тот не сдохнет в страшных мучениях. А на что способен в этом деле призрак короля, страшно было даже подумать.
Когда весть о гибели дона Гедеона и утрате меча Турдевана разнеслась по замку и выплеснулась за его пределы, сразу пошли разговоры, что душа погибшего короля не успокоится до тех пор, пока клинок не будет возвращен и возложен на могильный холм.
По поводу того, станет ли мятежный дух гоняться за Ночным Вором, похитившим меч, или нет, среди баргаутов разгорелись споры.
С одной стороны — вроде бы должен, поскольку покойный дон Гедеон нрав имел суровый и такую обиду не простил бы никому. Но с другой стороны — меч ведь утащили не с могилы. Да и сделал это не сам Ночной Вор, а кто-то из его подручных.
Знатоки не исключали вариант, что мертвец обратит свой гнев как раз на этого подручного. Или вообще, виня во всем себя, станет бродить в тоске по черному замку, стеная во тьме и пугая бывших подданных.
А хуже всего — если он возложит вину не на врагов, а на братьев по оружию, которые допустили, чтобы враги не просто убили короля, а еще и похитили самое святое, что у него есть, высшую ценность, которая превыше жизни — именной королевский меч.
От мысли о том, что по черному замку будет ходить поехавший с горя крышей мятежный дух короля Гедеона, которому ничего не стоит открутить голову любому из бывших подданных, становилось жутковато даже Роману Барабину, не замеченному прежде в суевериях.
В самом деле — черт его знает, вдруг в этом чужом и более чем странном мире с двумя лунами покойники и впрямь имеют привычку гоняться за своими обидчиками и делать им кирдык, не спрашивая имени и звания.
Когда выжившие благодаря вмешательству Барабина гейши выносили тело короля из тронного зала, покойник вел себя более чем смирно, но это ничего не значило.
Ночь еще не наступила.
52
Его честь великий господин дон король Леон позволил гейшам королевской стражи остаться в живых только до похорон отца.
Спасая свою репутацию, Барабин поспешил объявить, что прибыл он из страны чародеев, где многие обычаи гораздо разумнее баргаутских, но прозвучало это не слишком убедительно.
Тем не менее, чародейские подвиги Барабина обеспечили ему такую славу, что баргауты не могли запросто и без сомнений отмахнуться от его слов. Особенно если эти слова касались предметов конкретных — вроде судьбы пропавшего Турдевана.
И молодой король был вынужден сдаться после того, как Роман заявил:
— Я чувствую, что меч всплывет очень скоро и где-то очень близко. И я знаю точно, что без этих гейш нам его не вернуть.
Намек был совершенно конкретный. Или король разрешает рабыням свиты покойного отца дожить до решающего боя за обладание Турдеваном, в котором они вернут меч или погибнут — либо не видать Леону отцовского клинка, как своих ушей без зеркала.
А на возражения вроде того, что рабыни Турдевана должны будут перейти на сторону человека, который держит этот меч в руке, Барабин ответил просто:
— Я тут неподалеку видел Книгу Друидов. Надеюсь, ее еще не успели украсть.
— При чем тут Книга Друидов? — не понял дон Леон.
— Мне говорили, что если дать клятву на Книге Друидов и нарушить ее, то виновного поразит молния Вечного Древа. Причем сразу же.
— Тебе сказали правду, — согласился король. — А разве в стране чародеев молния не поражает клятвопреступников?
Барабин усмехнулся, но ничего на это не ответил. Он предпочел продолжить свою главную мысль:
— Если гейши дадут клятву не переходить на сторону врага, а сделать все, чтобы отнять у него Турдеван, то они никак не смогут повернуть оружие против нас. Либо они будут драться на нашей стороне, либо их поразит молния.
Самому Барабину было смешно с этих слов, однако резон в них был. Важно ведь не то, что молния и в самом деле ударит, а то, что гейши будут искренне в это верить.
Что касается короля Леона, то он больше верил как раз-таки в молнию, а не в психологию. Но это не имело значения.
Главное, что доводы Барабина произвели на короля впечатление, и он согласился отложить гекатомбу до похорон отца.
Правда, шансы на то, что славный меч Турдеван вновь появится на сцене так скоро, казались Роману призрачными.
Молодой король Леон мог сколько угодно верить предчувствиям и предсказаниям чародея из далекой страны, но сам Барабин прекрасно знал, что никакой он не чародей.
«Скоро» в его устах вовсе не означало «завтра».
Впрочем, как понял Барабин из разговоров в замке, траурная церемония намечалась тоже не на завтра. И даже не на послезавтра.
В похоронах короля непременно должна была участвовать его жена и все его дети, коих, включая Леона, было, как известно, три.
И именно последнее обстоятельство напрягало Барабина больше всего. Сам он не имел чести знать двух других отпрысков короля Гедеона, но о подвигах его старшего сына Родерика был наслышан в достаточной мере, чтобы ожидать неприятностей еще и с этой стороны.
В черном замке на краю страны все называли дона Леона королем, обращались к нему «грант мессир о хонести дон роял» и демонстрировали почтение и повиновение. Однако Барабин сильно сомневался, что в другом замке — в вотчине принца Родерика неподалеку от столицы королевства — царят такие же настроения.
Если принц Родерик без малейших угрызений совести смертельно враждовал с отцом и был готов с ним воевать, то крайне маловероятно, что он поспешит выразить покорность дону Леону, который по закону, но против обычая занял место наследника престола, по праву рождения принадлежавшее старшему брату.
С обычаями вообще опасно шутить. А с обойденными наследниками — тем более.
Спасая свою репутацию, Барабин поспешил объявить, что прибыл он из страны чародеев, где многие обычаи гораздо разумнее баргаутских, но прозвучало это не слишком убедительно.
Тем не менее, чародейские подвиги Барабина обеспечили ему такую славу, что баргауты не могли запросто и без сомнений отмахнуться от его слов. Особенно если эти слова касались предметов конкретных — вроде судьбы пропавшего Турдевана.
И молодой король был вынужден сдаться после того, как Роман заявил:
— Я чувствую, что меч всплывет очень скоро и где-то очень близко. И я знаю точно, что без этих гейш нам его не вернуть.
Намек был совершенно конкретный. Или король разрешает рабыням свиты покойного отца дожить до решающего боя за обладание Турдеваном, в котором они вернут меч или погибнут — либо не видать Леону отцовского клинка, как своих ушей без зеркала.
А на возражения вроде того, что рабыни Турдевана должны будут перейти на сторону человека, который держит этот меч в руке, Барабин ответил просто:
— Я тут неподалеку видел Книгу Друидов. Надеюсь, ее еще не успели украсть.
— При чем тут Книга Друидов? — не понял дон Леон.
— Мне говорили, что если дать клятву на Книге Друидов и нарушить ее, то виновного поразит молния Вечного Древа. Причем сразу же.
— Тебе сказали правду, — согласился король. — А разве в стране чародеев молния не поражает клятвопреступников?
Барабин усмехнулся, но ничего на это не ответил. Он предпочел продолжить свою главную мысль:
— Если гейши дадут клятву не переходить на сторону врага, а сделать все, чтобы отнять у него Турдеван, то они никак не смогут повернуть оружие против нас. Либо они будут драться на нашей стороне, либо их поразит молния.
Самому Барабину было смешно с этих слов, однако резон в них был. Важно ведь не то, что молния и в самом деле ударит, а то, что гейши будут искренне в это верить.
Что касается короля Леона, то он больше верил как раз-таки в молнию, а не в психологию. Но это не имело значения.
Главное, что доводы Барабина произвели на короля впечатление, и он согласился отложить гекатомбу до похорон отца.
Правда, шансы на то, что славный меч Турдеван вновь появится на сцене так скоро, казались Роману призрачными.
Молодой король Леон мог сколько угодно верить предчувствиям и предсказаниям чародея из далекой страны, но сам Барабин прекрасно знал, что никакой он не чародей.
«Скоро» в его устах вовсе не означало «завтра».
Впрочем, как понял Барабин из разговоров в замке, траурная церемония намечалась тоже не на завтра. И даже не на послезавтра.
В похоронах короля непременно должна была участвовать его жена и все его дети, коих, включая Леона, было, как известно, три.
И именно последнее обстоятельство напрягало Барабина больше всего. Сам он не имел чести знать двух других отпрысков короля Гедеона, но о подвигах его старшего сына Родерика был наслышан в достаточной мере, чтобы ожидать неприятностей еще и с этой стороны.
В черном замке на краю страны все называли дона Леона королем, обращались к нему «грант мессир о хонести дон роял» и демонстрировали почтение и повиновение. Однако Барабин сильно сомневался, что в другом замке — в вотчине принца Родерика неподалеку от столицы королевства — царят такие же настроения.
Если принц Родерик без малейших угрызений совести смертельно враждовал с отцом и был готов с ним воевать, то крайне маловероятно, что он поспешит выразить покорность дону Леону, который по закону, но против обычая занял место наследника престола, по праву рождения принадлежавшее старшему брату.
С обычаями вообще опасно шутить. А с обойденными наследниками — тем более.
53
Те немногие баргауты, которые сочувственно отнеслись к идее Барабина оставить живыми боевых рабынь, не спасших королевский меч, очень вовремя вспомнили, что поблизости имеет место не только Книга Друидов, но и целый живой друид.
Его, правда, никто не видел с того самого момента, когда он скрылся за дымом огненной арки, через которую штурмовая группа проникла в мостовую башню. Так что он вполне мог быть уже где-нибудь в Гиантрее.
Его, правда, никто не видел с того самого момента, когда он скрылся за дымом огненной арки, через которую штурмовая группа проникла в мостовую башню. Так что он вполне мог быть уже где-нибудь в Гиантрее.