— Именно для того я сюда и пришел. У нас немного времени. Пока это от меня не зависит.
— Так что за история с завещанием?
— О каком завещании речь, ведь их несколько?
— Конечно, о последнем. Том самом, которое вы собирались зарегистрировать.
— Ну, и что из того?
— Вы хотите свести меня с ума? Я требую объяснений. Я сделала все, как вы сказали. Следовала вашим указаниям до конца даже тогда, когда не могла ответить…
— Я должен вас прервать. Почему вы слепо повиновались моим распоряжениям?
— Это вполне естественно, я вам доверяю.
— Очень щекотливый вопрос. Почему вы мне доверяете?
— Вы полагаете, сейчас уместно это обсуждать? У нас так мало времени, меня в любой момент могут повести на новый допрос.
— Да, конечно. Но эти люди не бесчеловечны. Вполне естественно отцу поговорить с дочерью, особенно если она находится в отчаянном положении.
— Почему вы так говорите?
— А разве это не правда? Разве ваше положение не стало угрожающим?
— Но только минуту назад вы сказали, что адвокат собирается просить об освобождении меня под залог.
— Да, и это правда.
— Так говорите же! Почему вы на меня так смотрите?
— О Боже, вы становитесь слишком требовательны, моя дорогая Хильда. Мне даже нельзя смотреть на вас, но я должен отвечать на ваши вопросы. А что вы хотите узнать?
— Я хочу знать, почему вы не пошли к юристам.
— Ах, наконец-то, самый важный вопрос. Выяснение отношений между отцом и дочерью. Любящий ребенок теряет веру. Вы это имели в виду?
— Я так не говорила.
— Нет, конечно, но уже готовы это сделать. Сотни беспокойных вопросов роятся в вашей очаровательной головке. Сомнения, тревоги, подозрения. Если я утрачу ваше доверие, мне тоже стоит бросить эту затею, да?
— Я так не говорила.
— Но, может быть, вы правы. Скорее всего нормальное выяснение отношений без свидетелей и есть тот шок, который необходим для нормального развития дела.
— Я не понимаю, о чем вы.
— Не все сразу. Вы же умная женщина. Даже если события слишком быстро сменяют друг друга, пока вы одиноко лежите на койке в тишине своей камеры, стоит вам только мысленно прокрутить всю эту историю, и вы убедитесь, что ваша логика, инстинкты, рассудок все ещё на высоте.
— Вы сошли с ума?
— О Боже, нет. Почему?
— Вы ведете себя как ненормальный. Все говорите, говорите, а я не понимаю ни слова. К чему вы клоните?
— Я? Ни к чему. Я выиграл. Я провернул дело, вот и все.
— Но что вы выиграли?
— Дитя мое, я только что задал вам очень важный вопрос, на который вы не удосужились ответить. Поэтому спрошу ещё раз. Почему вы мне доверяете? Или, если сказать точнее, почему вы мне верили с самого начала?
Лицо у Хильды посерело. Чтобы не упасть, она схватилась за стол, так что пальцы побелели от напряжения.
— Довольно любопытно наблюдать доверчивость отдельных человеческих созданий, которые в других отношениях вполне нормальны. Ну же, дорогая, вы уже не ребенок. Предложи я вам провести со мной пару часов в спальне какого-нибудь отеля, вы бы выставили меня вон. И были абсолютно правы, поскольку это шло вразрез с вашей интеллигентностью. Но я, совершенно посторонний вам человек, предлагаю на блюдечке одно из крупнейших в мире состояний, и такая благоразумная женщина, как вы, даже глазом не моргнула. Ни минуты сомнений, с легкой душой вы бросаетесь на большой кусок пирога в мышеловке. Как это можно объяснить?
— Должно быть, это сон. Скажите, мне это только снится?
— Нет, моя дорогая. Вам снилось, что по маленькому объявлению в газете можно найти состояние, снилась сказочка про счастливый билет. Сколотить состояние — задача непосильная. Для этого нужны годы тяжелого труда, изворотливость, незаурядный ум. Оно принесет с собой бессонные ночи, унижения, избороздит морщинами лицо. Все это не для вас, вы не из таких.
— Но когда вы меня нанимали…
— Даже мышонку нужен маленький кусочек сыра, иначе он в мышеловку не пойдет. Мне нужно было вас заинтересовать, чтобы вызвать доверие, заставить поверить в постоянную помощь и поддержку. Вы были тем орудием, которое понадобилось мне для реализации превосходного плана, который я вынашивал долгие годы. Как вы понимаете, нелегко заставить миллионера поделиться состоянием. Нужно незаурядное воображение, чтобы избежать конфликтов и осложнений. Все должно работать, как часы.
— Но это же невероятная подлость.
— Ну и что?
— Но почему я?
— А вы в самом деле считаете, что можно избежать своей судьбы?
— Вы не могли обдуманно вовлечь меня в такую западню.
— У вас есть тому доказательство.
— Но я вам ничего не сделала…
— А с чего вы взяли, что я вам мщу? Вы мне совершенно неинтересны. Вы рискнули уже в тот день, когда решили ответить на мое объявление. На яхте вам довелось провести немало приятных минут, ничего подобного в вашей безрадостной прошлой жизни и быть не могло. На что же вы жалуетесь?
— Меня приговорят к смерти. Мне грозит электрический стул.
— А вы считали себя бессмертной? По крайней мере, это не так болезненно, как смерть от рака или в автокатастрофе.
— Вы думаете, я это так оставлю, и вы легко отделаетесь? Я расскажу им все, и вас посадят вместо меня.
— Вы не в ладах с логикой. Я открыл вам свой замысел только потому, что вы сыграли свою роль, и уже ничто вам не поможет.
— Я убью вас!
— Как?
— Мне могут поверить. Я все расскажу.
— Это будет мне только на руку. Вы откажетесь от всех прежних показаний. Одна роковая ошибка сменит другую. Общественное мнение настроено против вас. Ваша самая большая вина в том, что вы вышли за старика.
— Я расскажу, как нашла вас по объявлению в газете, узнала этот план и стала вашей приемной дочерью.
— Приемной дочерью? И кто же вас удочерил?
— Как вы сможете это отрицать?
— Успокойтесь, дитя мое. Горе вас ослепляет. Я ваш отец. Документы это подтверждают. Все в полном порядке.
— Что вы хотите сказать?
— Как вам кажется, зачем мне понадобилась уроженка Гамбурга? Может быть потому, что я сам там родился? Бедная сентиментальная гусыня! Мне нужна была женщина из моего города потому, что он весь разрушен. Не сохранилось никаких архивов, можно удостоверить любые документы. Именно потому, хотите вы этого или нет, я стал вашим отцом. Да, моя несчастная доченька, вас ждет смертная казнь, а ваше состояние перейдет ко мне, поскольку я ваш отец и единственный родственник Карла Ричмонда. Неужели можно быть такой глупой, чтобы этого не понять?
— А я не понимаю. И отказываюсь играть в вашу игру. Вы слишком рано показали свое истинное лицо. Я повторю им ваши слова, покажу ваш ответ на мое письмо по объявлению. Я…
— Позвольте мне остановить вас. Письмо это я давно уже выкрал и уничтожил. Найти объявление труда не составит, но оно совершенно анонимно и связать его со мной почти невозможно. Ведь его отправили из Гамбурга, где я не появлялся много лет.
— Но это смогут подтвердить другие женщины, отправившие вам ответ.
— Вы так думаете? Я и это предусмотрел. Вы были единственной женщиной, которую пригласили в Канн. Все остальные существовали только в моем воображении, чтобы вселить в вас дух соперничества. Вполне естественно, что я получил множество ответов, но все они были адресованы в город, где я никогда не бывал. Это легко можно проверить. Среди них было и ваше письмо, но оно выделялось из общей массы и больше мне подходило. Именно потому мне не потребовалось много времени, чтобы сделать выбор. У вас ещё есть какие-нибудь идеи? Уверяю, они будут не лучше.
— Да, есть. Я потребую анализа крови. Он подтвердит, что мы не можем быть родственниками.
— Неужели вы считаете меня таким наивным? У меня кровь универсальной группы, моя дорогая, и кто бы ни был назван моей дочерью, ей не удастся доказать обратное. Что вы на это скажете?
— Это просто невозможно. Должен же быть хоть какой-то выход, я уверена.
— Тогда найдите его. Я потратил долгие годы, чтобы составить эту беспроигрышную комбинацию. Неужели вам могло прийти в голову, что в ней есть место случайности? Сегодня я состоятельный человек, а завтра в моих руках будет сосредоточена огромная власть. Все это задумано мной, чтобы выйти из тени и обрести истинное могущество. Немного поздновато, чтобы вовсю им насладиться, но не слишком. Оставшиеся мне несколько лет я проживу в свое удовольствие.
— Но не за мой счет, можете быть уверены. Пусть меня приговорят к смерти, но и вас ждет та же участь. Вам не кажется, что мне даже доставит удовольствие, когда меня обреют и…
— Слишком поздно, моя дорогая.
— Вы — чудовище.
— Ну почему? Из-за того, что непохож на вас?
— У вас ничего не получится.
— Ваш интеллект остался на уровне женских журналов, в которых зло всегда бывает наказано. Это роковая ошибка. Зло всегда преуспевает, если, конечно, не привлекает на свою сторону лунатиков или кретинов. Я готов это доказать.
— Ну, хорошо, допустим, мне придется умереть, и вы получите все деньги. Думаете, вы окажетесь в выигрыше?
— Только не стоит приплетать сюда угрызения совести; неужели вы настолько наивны?
— Я дам вам все, что хотите, но оставьте мне жизнь. То, что какой-то слуга убил Карла Ричмонда, не имеет к вам никакого отношения. Забирайте свое состояние и отпустите меня на волю. Пусть накажут слугу.
— Наивное дитя! Неужели вам в голову могло прийти, что кто-то из этих рабов может решиться на убийство? Вы ошибаетесь. Лакей всегда останется лакеем и даже может наслаждаться своим рабством.
— Но если это не один из слуг, то кто же?
— А если подумать?
— Вы хотите сказать…
— Что это был я. А кто же еще? С какой стати я должен был рассчитывать на гипотетическую смерть, которая может случиться через пять, десять или пятнадцать лет? Именно потому, что я хотел его убить, пришлось искать козла отпущения.
— Так для этого вы нашли меня?
— А с какой ещё стати я мог бы заинтересоваться будущей старой девой? Вам было тридцать четыре, моя дорогая, ни положения, ни будущего. Поверьте, если к этому возрасту человек ничего не добился, то он просто ни на что не способен. Без меня вас ждала бы беспросветная старость. Неужели вам никогда не приходило в голову, как мало шансов на приличное будущее остается у женщины вашего возраста?
— А что мне оставалось делать?
— Масса других возможностей. Не стоит поступать в армию, если страна собралась воевать. Жизнь слишком коротка.
— Потому мне и хотелось все изменить, ответив на ваше объявление в газете.
— Это слезливая романтика. Неужели миллионер опустится до того, чтобы искать жену с помощью брачных объявлений, если любая хорошо воспитанная девушка мечтает добиться расположения кинозвезды, чемпиона по боксу или известного убийцы?
— А что бы вышло из меня?
— Ничего, потому что вы — пустое место, У вас нет ни прошлого, ни будущего. Вы просто ничтожество, и больше ничего.
— Я вас ненавижу!
— Какое это имеет значение?
— Вы больны. Как вы могли прийти сюда и рассказать все это…Расчетливый убийца ни с кем не делится своими мыслями.
— Неужели вы думаете, что я пришел сюда насладиться своим триумфом? Нет, моя дорогая, я может быть и злодей, но не садист. Просто это — часть моего плана. Все мои откровения должны пробудить вашу заторможенную реакцию, она пагубно повлияет на вашу позицию, и позволит мне и впредь разыгрывать роль любящего отца. Я избежал искушения публично заявить о своей горячей, хотя и довольно запоздалой любви к вам, а сделал дальновидное признание, что отцовство принесло одни неприятности и волнения. Для меня станет вопросом чести защищать вас самым достойным образом. После вашей смерти я не уеду за границу и не пущусь во все тяжкие. Я буду выглядеть достойным одиноким человеком, пытающимся забыть свое горе. Это займет несколько месяцев, срок для такого дела более чем достаточный. Только впоследствии, когда моя персона уже не будет вызывать пристального внимание, я начну пожинать плоды своего триумфа.
— Но я буду мертва. Меня казнят за преступление, которого я не совершала.
— Ну и что? Вы думаете, такого не бывает? Каждый год происходят судебные ошибки. Неужели ваша история важнее любой другой?
— Меня совершенно не интересуют остальные. Я ещё жива и собираюсь жить.
— Я вас не ограничиваю. Мы противники, но я сильнее.
— Нет, этот кошмар мне только снится. Должна же быть ка кая-то справедливость. Я ничего плохого не делала.
— Тогда докажите это.
— Да замолчите вы! Вы меня не напугали, и прекрасно это знаете. Самое страшное, когда приходится бороться с неизвестностью. Зная врага в лицо, всегда можно победить.
— Все это слова, моя дорогая, а словам не устоять против фактов. Подумайте об этом.
— Я ещё и не пыталась.
— Конечно нет, и вы ещё живы. Но разве в этом большая разница?
— Думаете, заманили меня в ловушку? Я буду бороться за жизнь. Хоть это вам понятно? Наследство меня не интересует. Но я выйду на свободу, а вас посадят за решетку. Почему вы смеетесь?
— Потому, что вы совершенно заурядное создание с великолепно предсказуемой реакцией. Вас так легко использовать! А чего ещё от вас ожидать, раз вы верите в справедливость и полагаетесь на нее?
— Когда я расскажу про вас… расскажу все… вы окажетесь под подозрением. За вами будут следить, держать под наблюдением и допрашивать. Что вы тогда будете делать?
— Мое положение непоколебимо. Я богат, очень богат, благодаря великодушному хозяину. Теряя его, я лишаюсь источника обогащения. Его состояние не имеет ко мне никакого отношения. Завещанная мне сумма, как вам известно, ничтожна, и не может послужить причиной убийства. Что же остается, если отбросить страсть, ненависть, месть и выгоду? В моем случае можно оперировать только таким понятием, как выгода. Я абсолютно не заинтересован в его смерти и могу это доказать. Так что же остается?
— Я могу сказать, что вы заинтересованы во мне.
— В своей дочери? На такое я не способен. Вы подрываете устои. Вас отведут к психиатру, и он обнаружит какой-нибудь ужасный комплекс, связанный с детством. Так что роли злодейки вам не избежать.
— Но зачем мне было его убивать?
— Ради наследства, конечно. Человек в таком возрасте подвержен минутным капризам и может изменить свое решение. Синица в руках лучше журавля в небе, а законную силу имеет только последнее завещание.
— Но зачем мне убивать его так поспешно? Вот где ваша ошибка, Антон Корф. В моих интересах было предоставить событиям идти своим чередом. А спешка вызывает подозрения.
— Можете так думать и впредь, дорогая. Ничего лучшего мне желать не приходится. Я всегда люблю держать про запас козырного туза.
— Зачем вы это говорите?
— Вы не годитесь на роль авантюристки, дорогая Хильда. Ваш удел семья, дети. Вы пошли не по той дорожке.
— Может быть. Но моя ограниченная личность и спасет меня. Это станет понятно полиции, судьям и, если нужно, психиатрам.
— К несчастью для вас, вы, молодая, привлекательная женщина, обдуманно связали свою жизнь с немощным богатым стариком. Это серьезный проступок, который несомненно повлияет на весь состав суда.
— Я далеко не единственная женщина, которая так сделала.
— Но в данном, конкретном случае это говорит далеко не в вашу пользу.
— Меня это не волнует. Спасибо вам за откровенность, теперь я точно знаю, что мне делать.
— Разве я не был уверен в вас с самого начала? Вы меня нисколько не разочаровали. Вот посмотрите. Каждый человек живет согласно своим моральным канонам, и от этого ему не избавиться ни за что на свете. Я вижу вас насквозь и знаю, как далеко вы можете зайти. Но по сравнению со мной вы удивительно хрупкая натура, а я вылеплен совсем из другого теста.
— Вы слишком самоуверенны.
— Нет. Бесполезно тешить себя, приписывая мне чужие недостатки. Я просто сильнее вас, и с этим ничего не поделаешь. Никакое мужество не поможет мышке победить кошку.
— Когда уже нечего терять, можно пойти на все. Человеческие возможности неисчерпаемы.
— Именно на это я и рассчитывал, когда заставил вас таскать для меня каштаны из огня.
В дверь постучали.
Хильда вздрогнула, Антон Корф даже не шелохнулся, лишь слабо улыбнулся.
— В этой шахматной партии все мои фигуры остались на доске, а у вас нет ничего, кроме единственной пешки. На что вы ещё надеетесь?
Дверь открылась, вошел надзиратель.
— Ваше время истекло…
— Не расстраивайтесь, дорогая. Я сделаю все, что в моих силах, и постараюсь поскорее.
Хильда на грани обморока не могла сказать ни слова.
Надзиратель посторонился, чтобы выпустить её безутешного отца.
Глава вторая
— Так что за история с завещанием?
— О каком завещании речь, ведь их несколько?
— Конечно, о последнем. Том самом, которое вы собирались зарегистрировать.
— Ну, и что из того?
— Вы хотите свести меня с ума? Я требую объяснений. Я сделала все, как вы сказали. Следовала вашим указаниям до конца даже тогда, когда не могла ответить…
— Я должен вас прервать. Почему вы слепо повиновались моим распоряжениям?
— Это вполне естественно, я вам доверяю.
— Очень щекотливый вопрос. Почему вы мне доверяете?
— Вы полагаете, сейчас уместно это обсуждать? У нас так мало времени, меня в любой момент могут повести на новый допрос.
— Да, конечно. Но эти люди не бесчеловечны. Вполне естественно отцу поговорить с дочерью, особенно если она находится в отчаянном положении.
— Почему вы так говорите?
— А разве это не правда? Разве ваше положение не стало угрожающим?
— Но только минуту назад вы сказали, что адвокат собирается просить об освобождении меня под залог.
— Да, и это правда.
— Так говорите же! Почему вы на меня так смотрите?
— О Боже, вы становитесь слишком требовательны, моя дорогая Хильда. Мне даже нельзя смотреть на вас, но я должен отвечать на ваши вопросы. А что вы хотите узнать?
— Я хочу знать, почему вы не пошли к юристам.
— Ах, наконец-то, самый важный вопрос. Выяснение отношений между отцом и дочерью. Любящий ребенок теряет веру. Вы это имели в виду?
— Я так не говорила.
— Нет, конечно, но уже готовы это сделать. Сотни беспокойных вопросов роятся в вашей очаровательной головке. Сомнения, тревоги, подозрения. Если я утрачу ваше доверие, мне тоже стоит бросить эту затею, да?
— Я так не говорила.
— Но, может быть, вы правы. Скорее всего нормальное выяснение отношений без свидетелей и есть тот шок, который необходим для нормального развития дела.
— Я не понимаю, о чем вы.
— Не все сразу. Вы же умная женщина. Даже если события слишком быстро сменяют друг друга, пока вы одиноко лежите на койке в тишине своей камеры, стоит вам только мысленно прокрутить всю эту историю, и вы убедитесь, что ваша логика, инстинкты, рассудок все ещё на высоте.
— Вы сошли с ума?
— О Боже, нет. Почему?
— Вы ведете себя как ненормальный. Все говорите, говорите, а я не понимаю ни слова. К чему вы клоните?
— Я? Ни к чему. Я выиграл. Я провернул дело, вот и все.
— Но что вы выиграли?
— Дитя мое, я только что задал вам очень важный вопрос, на который вы не удосужились ответить. Поэтому спрошу ещё раз. Почему вы мне доверяете? Или, если сказать точнее, почему вы мне верили с самого начала?
Лицо у Хильды посерело. Чтобы не упасть, она схватилась за стол, так что пальцы побелели от напряжения.
— Довольно любопытно наблюдать доверчивость отдельных человеческих созданий, которые в других отношениях вполне нормальны. Ну же, дорогая, вы уже не ребенок. Предложи я вам провести со мной пару часов в спальне какого-нибудь отеля, вы бы выставили меня вон. И были абсолютно правы, поскольку это шло вразрез с вашей интеллигентностью. Но я, совершенно посторонний вам человек, предлагаю на блюдечке одно из крупнейших в мире состояний, и такая благоразумная женщина, как вы, даже глазом не моргнула. Ни минуты сомнений, с легкой душой вы бросаетесь на большой кусок пирога в мышеловке. Как это можно объяснить?
— Должно быть, это сон. Скажите, мне это только снится?
— Нет, моя дорогая. Вам снилось, что по маленькому объявлению в газете можно найти состояние, снилась сказочка про счастливый билет. Сколотить состояние — задача непосильная. Для этого нужны годы тяжелого труда, изворотливость, незаурядный ум. Оно принесет с собой бессонные ночи, унижения, избороздит морщинами лицо. Все это не для вас, вы не из таких.
— Но когда вы меня нанимали…
— Даже мышонку нужен маленький кусочек сыра, иначе он в мышеловку не пойдет. Мне нужно было вас заинтересовать, чтобы вызвать доверие, заставить поверить в постоянную помощь и поддержку. Вы были тем орудием, которое понадобилось мне для реализации превосходного плана, который я вынашивал долгие годы. Как вы понимаете, нелегко заставить миллионера поделиться состоянием. Нужно незаурядное воображение, чтобы избежать конфликтов и осложнений. Все должно работать, как часы.
— Но это же невероятная подлость.
— Ну и что?
— Но почему я?
— А вы в самом деле считаете, что можно избежать своей судьбы?
— Вы не могли обдуманно вовлечь меня в такую западню.
— У вас есть тому доказательство.
— Но я вам ничего не сделала…
— А с чего вы взяли, что я вам мщу? Вы мне совершенно неинтересны. Вы рискнули уже в тот день, когда решили ответить на мое объявление. На яхте вам довелось провести немало приятных минут, ничего подобного в вашей безрадостной прошлой жизни и быть не могло. На что же вы жалуетесь?
— Меня приговорят к смерти. Мне грозит электрический стул.
— А вы считали себя бессмертной? По крайней мере, это не так болезненно, как смерть от рака или в автокатастрофе.
— Вы думаете, я это так оставлю, и вы легко отделаетесь? Я расскажу им все, и вас посадят вместо меня.
— Вы не в ладах с логикой. Я открыл вам свой замысел только потому, что вы сыграли свою роль, и уже ничто вам не поможет.
— Я убью вас!
— Как?
— Мне могут поверить. Я все расскажу.
— Это будет мне только на руку. Вы откажетесь от всех прежних показаний. Одна роковая ошибка сменит другую. Общественное мнение настроено против вас. Ваша самая большая вина в том, что вы вышли за старика.
— Я расскажу, как нашла вас по объявлению в газете, узнала этот план и стала вашей приемной дочерью.
— Приемной дочерью? И кто же вас удочерил?
— Как вы сможете это отрицать?
— Успокойтесь, дитя мое. Горе вас ослепляет. Я ваш отец. Документы это подтверждают. Все в полном порядке.
— Что вы хотите сказать?
— Как вам кажется, зачем мне понадобилась уроженка Гамбурга? Может быть потому, что я сам там родился? Бедная сентиментальная гусыня! Мне нужна была женщина из моего города потому, что он весь разрушен. Не сохранилось никаких архивов, можно удостоверить любые документы. Именно потому, хотите вы этого или нет, я стал вашим отцом. Да, моя несчастная доченька, вас ждет смертная казнь, а ваше состояние перейдет ко мне, поскольку я ваш отец и единственный родственник Карла Ричмонда. Неужели можно быть такой глупой, чтобы этого не понять?
— А я не понимаю. И отказываюсь играть в вашу игру. Вы слишком рано показали свое истинное лицо. Я повторю им ваши слова, покажу ваш ответ на мое письмо по объявлению. Я…
— Позвольте мне остановить вас. Письмо это я давно уже выкрал и уничтожил. Найти объявление труда не составит, но оно совершенно анонимно и связать его со мной почти невозможно. Ведь его отправили из Гамбурга, где я не появлялся много лет.
— Но это смогут подтвердить другие женщины, отправившие вам ответ.
— Вы так думаете? Я и это предусмотрел. Вы были единственной женщиной, которую пригласили в Канн. Все остальные существовали только в моем воображении, чтобы вселить в вас дух соперничества. Вполне естественно, что я получил множество ответов, но все они были адресованы в город, где я никогда не бывал. Это легко можно проверить. Среди них было и ваше письмо, но оно выделялось из общей массы и больше мне подходило. Именно потому мне не потребовалось много времени, чтобы сделать выбор. У вас ещё есть какие-нибудь идеи? Уверяю, они будут не лучше.
— Да, есть. Я потребую анализа крови. Он подтвердит, что мы не можем быть родственниками.
— Неужели вы считаете меня таким наивным? У меня кровь универсальной группы, моя дорогая, и кто бы ни был назван моей дочерью, ей не удастся доказать обратное. Что вы на это скажете?
— Это просто невозможно. Должен же быть хоть какой-то выход, я уверена.
— Тогда найдите его. Я потратил долгие годы, чтобы составить эту беспроигрышную комбинацию. Неужели вам могло прийти в голову, что в ней есть место случайности? Сегодня я состоятельный человек, а завтра в моих руках будет сосредоточена огромная власть. Все это задумано мной, чтобы выйти из тени и обрести истинное могущество. Немного поздновато, чтобы вовсю им насладиться, но не слишком. Оставшиеся мне несколько лет я проживу в свое удовольствие.
— Но не за мой счет, можете быть уверены. Пусть меня приговорят к смерти, но и вас ждет та же участь. Вам не кажется, что мне даже доставит удовольствие, когда меня обреют и…
— Слишком поздно, моя дорогая.
— Вы — чудовище.
— Ну почему? Из-за того, что непохож на вас?
— У вас ничего не получится.
— Ваш интеллект остался на уровне женских журналов, в которых зло всегда бывает наказано. Это роковая ошибка. Зло всегда преуспевает, если, конечно, не привлекает на свою сторону лунатиков или кретинов. Я готов это доказать.
— Ну, хорошо, допустим, мне придется умереть, и вы получите все деньги. Думаете, вы окажетесь в выигрыше?
— Только не стоит приплетать сюда угрызения совести; неужели вы настолько наивны?
— Я дам вам все, что хотите, но оставьте мне жизнь. То, что какой-то слуга убил Карла Ричмонда, не имеет к вам никакого отношения. Забирайте свое состояние и отпустите меня на волю. Пусть накажут слугу.
— Наивное дитя! Неужели вам в голову могло прийти, что кто-то из этих рабов может решиться на убийство? Вы ошибаетесь. Лакей всегда останется лакеем и даже может наслаждаться своим рабством.
— Но если это не один из слуг, то кто же?
— А если подумать?
— Вы хотите сказать…
— Что это был я. А кто же еще? С какой стати я должен был рассчитывать на гипотетическую смерть, которая может случиться через пять, десять или пятнадцать лет? Именно потому, что я хотел его убить, пришлось искать козла отпущения.
— Так для этого вы нашли меня?
— А с какой ещё стати я мог бы заинтересоваться будущей старой девой? Вам было тридцать четыре, моя дорогая, ни положения, ни будущего. Поверьте, если к этому возрасту человек ничего не добился, то он просто ни на что не способен. Без меня вас ждала бы беспросветная старость. Неужели вам никогда не приходило в голову, как мало шансов на приличное будущее остается у женщины вашего возраста?
— А что мне оставалось делать?
— Масса других возможностей. Не стоит поступать в армию, если страна собралась воевать. Жизнь слишком коротка.
— Потому мне и хотелось все изменить, ответив на ваше объявление в газете.
— Это слезливая романтика. Неужели миллионер опустится до того, чтобы искать жену с помощью брачных объявлений, если любая хорошо воспитанная девушка мечтает добиться расположения кинозвезды, чемпиона по боксу или известного убийцы?
— А что бы вышло из меня?
— Ничего, потому что вы — пустое место, У вас нет ни прошлого, ни будущего. Вы просто ничтожество, и больше ничего.
— Я вас ненавижу!
— Какое это имеет значение?
— Вы больны. Как вы могли прийти сюда и рассказать все это…Расчетливый убийца ни с кем не делится своими мыслями.
— Неужели вы думаете, что я пришел сюда насладиться своим триумфом? Нет, моя дорогая, я может быть и злодей, но не садист. Просто это — часть моего плана. Все мои откровения должны пробудить вашу заторможенную реакцию, она пагубно повлияет на вашу позицию, и позволит мне и впредь разыгрывать роль любящего отца. Я избежал искушения публично заявить о своей горячей, хотя и довольно запоздалой любви к вам, а сделал дальновидное признание, что отцовство принесло одни неприятности и волнения. Для меня станет вопросом чести защищать вас самым достойным образом. После вашей смерти я не уеду за границу и не пущусь во все тяжкие. Я буду выглядеть достойным одиноким человеком, пытающимся забыть свое горе. Это займет несколько месяцев, срок для такого дела более чем достаточный. Только впоследствии, когда моя персона уже не будет вызывать пристального внимание, я начну пожинать плоды своего триумфа.
— Но я буду мертва. Меня казнят за преступление, которого я не совершала.
— Ну и что? Вы думаете, такого не бывает? Каждый год происходят судебные ошибки. Неужели ваша история важнее любой другой?
— Меня совершенно не интересуют остальные. Я ещё жива и собираюсь жить.
— Я вас не ограничиваю. Мы противники, но я сильнее.
— Нет, этот кошмар мне только снится. Должна же быть ка кая-то справедливость. Я ничего плохого не делала.
— Тогда докажите это.
— Да замолчите вы! Вы меня не напугали, и прекрасно это знаете. Самое страшное, когда приходится бороться с неизвестностью. Зная врага в лицо, всегда можно победить.
— Все это слова, моя дорогая, а словам не устоять против фактов. Подумайте об этом.
— Я ещё и не пыталась.
— Конечно нет, и вы ещё живы. Но разве в этом большая разница?
— Думаете, заманили меня в ловушку? Я буду бороться за жизнь. Хоть это вам понятно? Наследство меня не интересует. Но я выйду на свободу, а вас посадят за решетку. Почему вы смеетесь?
— Потому, что вы совершенно заурядное создание с великолепно предсказуемой реакцией. Вас так легко использовать! А чего ещё от вас ожидать, раз вы верите в справедливость и полагаетесь на нее?
— Когда я расскажу про вас… расскажу все… вы окажетесь под подозрением. За вами будут следить, держать под наблюдением и допрашивать. Что вы тогда будете делать?
— Мое положение непоколебимо. Я богат, очень богат, благодаря великодушному хозяину. Теряя его, я лишаюсь источника обогащения. Его состояние не имеет ко мне никакого отношения. Завещанная мне сумма, как вам известно, ничтожна, и не может послужить причиной убийства. Что же остается, если отбросить страсть, ненависть, месть и выгоду? В моем случае можно оперировать только таким понятием, как выгода. Я абсолютно не заинтересован в его смерти и могу это доказать. Так что же остается?
— Я могу сказать, что вы заинтересованы во мне.
— В своей дочери? На такое я не способен. Вы подрываете устои. Вас отведут к психиатру, и он обнаружит какой-нибудь ужасный комплекс, связанный с детством. Так что роли злодейки вам не избежать.
— Но зачем мне было его убивать?
— Ради наследства, конечно. Человек в таком возрасте подвержен минутным капризам и может изменить свое решение. Синица в руках лучше журавля в небе, а законную силу имеет только последнее завещание.
— Но зачем мне убивать его так поспешно? Вот где ваша ошибка, Антон Корф. В моих интересах было предоставить событиям идти своим чередом. А спешка вызывает подозрения.
— Можете так думать и впредь, дорогая. Ничего лучшего мне желать не приходится. Я всегда люблю держать про запас козырного туза.
— Зачем вы это говорите?
— Вы не годитесь на роль авантюристки, дорогая Хильда. Ваш удел семья, дети. Вы пошли не по той дорожке.
— Может быть. Но моя ограниченная личность и спасет меня. Это станет понятно полиции, судьям и, если нужно, психиатрам.
— К несчастью для вас, вы, молодая, привлекательная женщина, обдуманно связали свою жизнь с немощным богатым стариком. Это серьезный проступок, который несомненно повлияет на весь состав суда.
— Я далеко не единственная женщина, которая так сделала.
— Но в данном, конкретном случае это говорит далеко не в вашу пользу.
— Меня это не волнует. Спасибо вам за откровенность, теперь я точно знаю, что мне делать.
— Разве я не был уверен в вас с самого начала? Вы меня нисколько не разочаровали. Вот посмотрите. Каждый человек живет согласно своим моральным канонам, и от этого ему не избавиться ни за что на свете. Я вижу вас насквозь и знаю, как далеко вы можете зайти. Но по сравнению со мной вы удивительно хрупкая натура, а я вылеплен совсем из другого теста.
— Вы слишком самоуверенны.
— Нет. Бесполезно тешить себя, приписывая мне чужие недостатки. Я просто сильнее вас, и с этим ничего не поделаешь. Никакое мужество не поможет мышке победить кошку.
— Когда уже нечего терять, можно пойти на все. Человеческие возможности неисчерпаемы.
— Именно на это я и рассчитывал, когда заставил вас таскать для меня каштаны из огня.
В дверь постучали.
Хильда вздрогнула, Антон Корф даже не шелохнулся, лишь слабо улыбнулся.
— В этой шахматной партии все мои фигуры остались на доске, а у вас нет ничего, кроме единственной пешки. На что вы ещё надеетесь?
Дверь открылась, вошел надзиратель.
— Ваше время истекло…
— Не расстраивайтесь, дорогая. Я сделаю все, что в моих силах, и постараюсь поскорее.
Хильда на грани обморока не могла сказать ни слова.
Надзиратель посторонился, чтобы выпустить её безутешного отца.
Глава вторая
Хильду отвели назад в камеру. Чуда не произошло. Антон Корф, уверенный в себе и вновь надевший личину непогрешимости, вернулся на свободу. Его общественное положение было непоколебимо. Двадцать лет он был секретарем у Карла Ричмонда и сколотил приличное состояние. Его единственной трагедией стала дочь, изворотливая эгоистка, которая разыскала его только чтобы использовать и запятнать его старость тенью разразившегося из-за неё скандала. Но он будет выполнять свой долг, оказывая помощь, которой она была лишена в молодости, будет поддерживать её, несмотря на её заявления. Никто не поверит правде, потому что Хильда поначалу её скрывала. В её вину уже поверили, поколебать это мнение невозможно. Судьба её решилась ещё до того, как она предстанет перед присяжными.
Почти обезумев от ужаса, молодая женщина в который раз повторяла себе все это, расхаживая по камере. Она хотела послать за Стерлингом Кейном, отказаться от прежних показаний и рассказать всю правду, уже не выгораживая Антона Корфа. Но ей не давала покоя реплика про бомбу замедленного действия. Возможно, он блефовал, но вряд ли. Зачем было рассказывать ей все, не будь он уверен, что выйдет сухим из воды? Да, ему трудно будет объяснить историю с фальшивым завещанием, но могли найтись какие-то другие доводы, какие — она не знала. Положение у неё — хуже некуда. Ведь она сама перевезла труп, и какую бы линию защиты не выбрал адвокат, трудно убедить присяжных не обращать на это внимание.
Единственным решением могло стать только чистосердечное признание. Ее показания противоречили утверждениям Антона Корфа, а раз уж он замешан в этом деле, полиция допросит его и наверняка найдет какое-нибудь несоответствие в его версии.
Чем больше Хильда думала об этом, тем сильнее убеждала себя, что это единственный, хотя и рискованный путь. Ее жизнь поставлена на карту, и не было никакого желания отправляться на электрический стул только из-за своей жадности.
Она передала через надзирательницу Стерлингу Кейну просьбу о встрече. Хильде казалось, что её немедленно доставят в его кабинет, но не тут-то было.
Обстановка переменилась. Теперь Хильда была уже не богатой вдовой, а бедолагой, которой предстояло отвечать за убийство мужа. Ей овладела страшная усталость. Ловушка ней захлопнулась, а волшебных слов: «Сезам, откройся», она не знала.
Сознание собственной невиновности утешения не приносило. Антон Корф был прав, у него на доске оставались все фигуры, а у неё одна единственная пешка — чистосердечное признание. Кому оно нужно?
Ей ужасно захотелось жить.
Хильда неподвижно лежала на узкой койке, кровь стучала в висках. Ее тело было здоровым и крепким; многие годы пройдут, прежде чем его коснется старость. Годы… если только её не признают виновной.
Тогда её дни сочтены. Бессонные ночи ужаса и одиночества, которые когда-нибудь закончатся… В окружении служителей порядка и репортеров её отведут в камеру смертников…
От этих мыслей бешено забилось сердце. Она покрылась холодным потом, паника дошла до такой степени, что все тело заныло от боли. Хильда закрыла глаза, пошевелила под грубым одеялом ногами и нащупала на шее пульс. Ей нужно было убедиться, что она ещё жива.
День заканчивался. Про неё словно забыли, только изредка приносили еду. Ей нужно было все продумать, составить план защиты, но навалилась смертельная апатия. События развивались так стремительно… Карл Ричмонд умер только несколько дней назад, а Антон Корф уже открыл ей свои планы и послал в нокаут.
Хильда должна была собраться с силами, но секретарь знал, что делает, и предпочел видеть её безвольной и подавленной.
Обещанный адвокат так и не появился. Возможно, Корф с ним просто не связывался. Какую ещё ловушку он ей приготовил?
Только повторяя, что он чудовище, ей не спастись. Нужно действовать. Состояние мужа не имело сейчас никакого значения. Ей хотелось жить и увидеть на своем месте приемного отца. Он должен разделить её отчаяние и ответить за свое преступление, а насладится его поражением…
Но это утопия. Ведь только её обвиняли в преступлении. Он действовал и расставлял ловушки, а она совсем растерялась. Теперь один Господь знал, как добиться справедливости.
Ее сознание и тело существовали как бы отдельно друг от друга. Шок был слишком велик, мысли стали путаться и утратили всякую логику.
Хильда продолжала бормотать бессвязные отрывки фраз или впадала в прострацию. Кошмар перестал быть атрибутом дурного сна; теперь он стал самой сутью её жизни. В полубессознательном состоянии она старалась ущипнуть себя и убедиться, что это не сон. Навалилась безмерная тяжесть, Хильда почувствовала удушье, на какое-то время она не решалась даже дышать.
— Я совсем одна, — громко сказала Хильда, и эти безнадежные слова надломили её не меньше, чем зловещий план, жертвой которого она стала.
К концу дня Хильда ещё раз попросила встречи со Стерлингом Кейном. Ее заверили, что про неё не забыли, и явная ирония этих слов заставила поежиться, как от озноба.
Но никто за ней так и не послал, прошла ночь, наступил новый день. Ночь… время тревог, страхов и отчаяния. Утром Хильда выглядела бледной и подавленной, но была полна решимости бороться до конца. Несколько раз пришлось звать надзирательницу, прежде чем её проводили к Кейну.
Все мужчины за столом смотрели на нее. Ни приветствий, ни дружелюбного жеста или ободряющего взгляда. Она тяжело опустилась на стул.
— Вы просили о встрече, — сказал Стерлинг Кейн.
Она кивнула и сделала отчаянную попытку улыбнуться.
— Хотите сделать заявление?
— Я хочу рассказать правду.
— Что, опять?
— Да, всю правду. Мне все равно, что будет. Я не хочу идти на смерть за преступление, которого не совершала.
Кейн сделал знак человеку за машинкой и закурил, но ей на этот раз уже не предлагал. Плохое предзнаменование.
— Я говорила неправду. Все было спланировано заранее.
— Кем?
— Антоном Корфом.
— Вашим отцом?
— Он мне не отец.
— А, это что-то новое. Кто же он тогда?
— Он меня удочерил. Я познакомилась с ним через объявление в гамбургской газете. Он предложил мне выгодный брак и жизнь в роскоши. Именно потому я и согласилась.
— Трудно поверить, что за два дня вы сошли с ума, а иначе я не могу понять причину появления новой версии.
— Вы должны мне поверить. На этот раз я говорю правду. Я собираюсь рассказать вам все. Он спланировал все это, чтобы получить наследство, и именно потому убил моего мужа. Корф вынудил меня перевезти его труп домой. Я только сейчас поняла, что он решил приписать все мне, но не могу с этим смириться. Мне не видать этих денег, но и ему они не достанутся. Он отправится в тюрьму за убийство.
— Успокойтесь, миссис Ричмонд, не стоит так кричать. Нас разделяет чуть больше метра, и я пока не глухой. Мой долг выслушать вас, даже если вы путаетесь во вполне очевидных вещах. Что вы хотите доказать?
— Во всем виноват Антон Корф. Вы должны его арестовать, а не держать здесь меня. Я ничего не сделала, по крайней мере, ничего серьезного. Не только мне в этом мире приходилось выходить замуж из-за денег.
— Будет лучше, если вы станете рассказывать все по порядку, тогда мне будет легче следить за вашими мыслями.
— Он удочерил меня, чтобы все приписать мне. Я сначала не понимала этого, но он сам все рассказал. Антон Корф признался, что заранее все спланировал.
— Что он вам сказал?
— Он удочерил меня только затем, чтобы все считали меня его дочерью, а он стал моим наследником после смерти мужа.
— И когда же он удочерил вас?
— Когда мы встретились в Канне.
— Вы его раньше не видели?
— Нет, никогда. Я просто ответила на объявление.
— В котором он предложил удачное замужество, так?
— Да.
— Тогда почему он на вас не женился?
— Он и не собирался. Хотел, чтобы я вышла замуж за Карла Ричмонда.
— Ваш муж об этом знал?
— Конечно нет. Иначе никогда бы не согласился.
— Так он дал объявление, чтобы найти жену хозяину, который ничего не знал? Но, судя по всему, мистер Ричмонд был мизантропом и женоненавистником.
— Корф знал, как все устроить. Он мне сказал, что его благополучие зависит от моего.
— И затем удочерил вас.
— Да, именно так все и было.
— Сколько раз вы с ним встречались до того, как он предложил удочерение?
— Дважды.
— Не слишком мало для такого шага?
— Весь план строился именно на этом.
— И он сразу завоевал ваше доверие, прямо с первой встречи? Рассказал вам всю историю, нашел вас по этому объявлению и гарантировал, что женит на своем хозяине. Затем убьет его и припишет вам это преступление. К чему вы клоните, миссис Ричмонд?
Почти обезумев от ужаса, молодая женщина в который раз повторяла себе все это, расхаживая по камере. Она хотела послать за Стерлингом Кейном, отказаться от прежних показаний и рассказать всю правду, уже не выгораживая Антона Корфа. Но ей не давала покоя реплика про бомбу замедленного действия. Возможно, он блефовал, но вряд ли. Зачем было рассказывать ей все, не будь он уверен, что выйдет сухим из воды? Да, ему трудно будет объяснить историю с фальшивым завещанием, но могли найтись какие-то другие доводы, какие — она не знала. Положение у неё — хуже некуда. Ведь она сама перевезла труп, и какую бы линию защиты не выбрал адвокат, трудно убедить присяжных не обращать на это внимание.
Единственным решением могло стать только чистосердечное признание. Ее показания противоречили утверждениям Антона Корфа, а раз уж он замешан в этом деле, полиция допросит его и наверняка найдет какое-нибудь несоответствие в его версии.
Чем больше Хильда думала об этом, тем сильнее убеждала себя, что это единственный, хотя и рискованный путь. Ее жизнь поставлена на карту, и не было никакого желания отправляться на электрический стул только из-за своей жадности.
Она передала через надзирательницу Стерлингу Кейну просьбу о встрече. Хильде казалось, что её немедленно доставят в его кабинет, но не тут-то было.
Обстановка переменилась. Теперь Хильда была уже не богатой вдовой, а бедолагой, которой предстояло отвечать за убийство мужа. Ей овладела страшная усталость. Ловушка ней захлопнулась, а волшебных слов: «Сезам, откройся», она не знала.
Сознание собственной невиновности утешения не приносило. Антон Корф был прав, у него на доске оставались все фигуры, а у неё одна единственная пешка — чистосердечное признание. Кому оно нужно?
Ей ужасно захотелось жить.
Хильда неподвижно лежала на узкой койке, кровь стучала в висках. Ее тело было здоровым и крепким; многие годы пройдут, прежде чем его коснется старость. Годы… если только её не признают виновной.
Тогда её дни сочтены. Бессонные ночи ужаса и одиночества, которые когда-нибудь закончатся… В окружении служителей порядка и репортеров её отведут в камеру смертников…
От этих мыслей бешено забилось сердце. Она покрылась холодным потом, паника дошла до такой степени, что все тело заныло от боли. Хильда закрыла глаза, пошевелила под грубым одеялом ногами и нащупала на шее пульс. Ей нужно было убедиться, что она ещё жива.
День заканчивался. Про неё словно забыли, только изредка приносили еду. Ей нужно было все продумать, составить план защиты, но навалилась смертельная апатия. События развивались так стремительно… Карл Ричмонд умер только несколько дней назад, а Антон Корф уже открыл ей свои планы и послал в нокаут.
Хильда должна была собраться с силами, но секретарь знал, что делает, и предпочел видеть её безвольной и подавленной.
Обещанный адвокат так и не появился. Возможно, Корф с ним просто не связывался. Какую ещё ловушку он ей приготовил?
Только повторяя, что он чудовище, ей не спастись. Нужно действовать. Состояние мужа не имело сейчас никакого значения. Ей хотелось жить и увидеть на своем месте приемного отца. Он должен разделить её отчаяние и ответить за свое преступление, а насладится его поражением…
Но это утопия. Ведь только её обвиняли в преступлении. Он действовал и расставлял ловушки, а она совсем растерялась. Теперь один Господь знал, как добиться справедливости.
Ее сознание и тело существовали как бы отдельно друг от друга. Шок был слишком велик, мысли стали путаться и утратили всякую логику.
Хильда продолжала бормотать бессвязные отрывки фраз или впадала в прострацию. Кошмар перестал быть атрибутом дурного сна; теперь он стал самой сутью её жизни. В полубессознательном состоянии она старалась ущипнуть себя и убедиться, что это не сон. Навалилась безмерная тяжесть, Хильда почувствовала удушье, на какое-то время она не решалась даже дышать.
— Я совсем одна, — громко сказала Хильда, и эти безнадежные слова надломили её не меньше, чем зловещий план, жертвой которого она стала.
К концу дня Хильда ещё раз попросила встречи со Стерлингом Кейном. Ее заверили, что про неё не забыли, и явная ирония этих слов заставила поежиться, как от озноба.
Но никто за ней так и не послал, прошла ночь, наступил новый день. Ночь… время тревог, страхов и отчаяния. Утром Хильда выглядела бледной и подавленной, но была полна решимости бороться до конца. Несколько раз пришлось звать надзирательницу, прежде чем её проводили к Кейну.
Все мужчины за столом смотрели на нее. Ни приветствий, ни дружелюбного жеста или ободряющего взгляда. Она тяжело опустилась на стул.
— Вы просили о встрече, — сказал Стерлинг Кейн.
Она кивнула и сделала отчаянную попытку улыбнуться.
— Хотите сделать заявление?
— Я хочу рассказать правду.
— Что, опять?
— Да, всю правду. Мне все равно, что будет. Я не хочу идти на смерть за преступление, которого не совершала.
Кейн сделал знак человеку за машинкой и закурил, но ей на этот раз уже не предлагал. Плохое предзнаменование.
— Я говорила неправду. Все было спланировано заранее.
— Кем?
— Антоном Корфом.
— Вашим отцом?
— Он мне не отец.
— А, это что-то новое. Кто же он тогда?
— Он меня удочерил. Я познакомилась с ним через объявление в гамбургской газете. Он предложил мне выгодный брак и жизнь в роскоши. Именно потому я и согласилась.
— Трудно поверить, что за два дня вы сошли с ума, а иначе я не могу понять причину появления новой версии.
— Вы должны мне поверить. На этот раз я говорю правду. Я собираюсь рассказать вам все. Он спланировал все это, чтобы получить наследство, и именно потому убил моего мужа. Корф вынудил меня перевезти его труп домой. Я только сейчас поняла, что он решил приписать все мне, но не могу с этим смириться. Мне не видать этих денег, но и ему они не достанутся. Он отправится в тюрьму за убийство.
— Успокойтесь, миссис Ричмонд, не стоит так кричать. Нас разделяет чуть больше метра, и я пока не глухой. Мой долг выслушать вас, даже если вы путаетесь во вполне очевидных вещах. Что вы хотите доказать?
— Во всем виноват Антон Корф. Вы должны его арестовать, а не держать здесь меня. Я ничего не сделала, по крайней мере, ничего серьезного. Не только мне в этом мире приходилось выходить замуж из-за денег.
— Будет лучше, если вы станете рассказывать все по порядку, тогда мне будет легче следить за вашими мыслями.
— Он удочерил меня, чтобы все приписать мне. Я сначала не понимала этого, но он сам все рассказал. Антон Корф признался, что заранее все спланировал.
— Что он вам сказал?
— Он удочерил меня только затем, чтобы все считали меня его дочерью, а он стал моим наследником после смерти мужа.
— И когда же он удочерил вас?
— Когда мы встретились в Канне.
— Вы его раньше не видели?
— Нет, никогда. Я просто ответила на объявление.
— В котором он предложил удачное замужество, так?
— Да.
— Тогда почему он на вас не женился?
— Он и не собирался. Хотел, чтобы я вышла замуж за Карла Ричмонда.
— Ваш муж об этом знал?
— Конечно нет. Иначе никогда бы не согласился.
— Так он дал объявление, чтобы найти жену хозяину, который ничего не знал? Но, судя по всему, мистер Ричмонд был мизантропом и женоненавистником.
— Корф знал, как все устроить. Он мне сказал, что его благополучие зависит от моего.
— И затем удочерил вас.
— Да, именно так все и было.
— Сколько раз вы с ним встречались до того, как он предложил удочерение?
— Дважды.
— Не слишком мало для такого шага?
— Весь план строился именно на этом.
— И он сразу завоевал ваше доверие, прямо с первой встречи? Рассказал вам всю историю, нашел вас по этому объявлению и гарантировал, что женит на своем хозяине. Затем убьет его и припишет вам это преступление. К чему вы клоните, миссис Ричмонд?