Он еще долго импровизировал подобным образом, точнее говоря, до тех самых пор, пока мы не усадили его в карету. И только большая бутыль знаменитой настойки вдобавок к корзине с пирогами и закусками, собранными ему в дорогу заботливыми руками Ксении Георгиевны, окончательно примирила его с собственной участью. Но тем не менее у меня сердце немного сжималось, когда я смотрела на его усталое грустное лицо, потому что я уже представляла с каким удовольствием рухну на мягкие перины...
Но не тут-то было. То есть это произошло, но только после того, как я по настоянию Ксении Георгиевны посетила ее баньку.
Зато спала я после этого... Не буду говорить сколько времени, потому что меня до сих пор немного мучит совесть.
Скажу только, что когда я проснулась, Петр Анатольевич, по моим расчетам, уже подъезжал к Москве. И даже если я преувеличиваю, то самую чуточку.
А когда проснулась - отдала себя в руки хлебосольной хозяйки, позволила усадить себя за стол и не вставала из-за него до тех пор, пока не опустошила все закрома, и тем самым обрекла Ксению Георгиевну на полуголодное существование в течение нескольких лет. Но она на меня за это не обиделась, а полюбила еще больше.
***
Рис.51. Катя в образе кустодиевской купчихи, толстая и аппетитная, пожирающая громадные куски печева.
***
В ближайшие несколько дней я чувствовала себя совершенно счастливой, потому что была уверена, что мой гонец сумеет убедить Петра Петровича в необходимости срочных действий. И собранные Павлом документы, красноречивые сами по себе, и подкрепленные красноречием профессионального литератора и говоруна приведут к желанному результату.
Так оно и вышло. Правда не так скоро, как мне бы хотелось. Поэтому я прожила в Елшанке почти целый месяц.
И только то, что через пару недель вернулся похудевший, но абсолютно уверенный в успехе Петр Анатольевич не дало впасть в хандру.
За это время я много думала, рисовала и в результате появился целый альбом моих дорожных эскизов и набросков.
А мой дневник пополнился сотней новых страниц. Ксения Георгиевна, узнав об этой моей привычке, подарила мне толстую красивую тетрадь в кожаном переплете, и я исписала ее почти полностью.
А через месяц регулярно навещавший меня все это время и сообщавший все городские новости Петр Анатольевич приехал с букетом красивых роз и бутылкой шампанского. Для этого у него была весьма уважительная причина. Он приехал сообщить мне, что я могу вернуться в Саратов, ничего не опасаясь. Потому что за это время там произошли чрезвычайно важные события и перемены. Главной из которых был арест Алсуфьева.
Стараниями Петра Петровича на него было заведено уголовное дело, поэтому он уже никому не мог причинить никакого вреда.
А все остальные мои враги (я имею в виду Люси и князя Орловского) тем более не могли мне ничего сделать по причине отсутствия их на этом свете.
Смерть Орловского произвела в городе большой переполох, каким-то образом (подозреваю, что не без участия Петра Анатольевича) некоторые подробности его жизни за несколько дней стали достоянием общественности, поэтому похороны его прошли скромно, никто по этому поводу слез не проливал, и похоронен он был за церковной оградой, как все самоубийцы.
Если кто-то предполагает, что и губернатор в то же время понес серьезное и достойное его преступлений наказание, то он совершенно не понимает нашей российской действительности. Еще долгих три с половиной года он губернаторствовал, более того, продолжал вершить свои темные делишки. И только в конце шестьдесят первого года его, наконец, общими силами удалось снять с этой должности. Дело это было громкое, прославившее нашу губернию на весь мир, во всяком случае, европейские газеты обсуждали его весьма оживленно.
Через некоторое время у своих хороших знакомых я встретилась с Олегом Борисовичем, тогдашним главным полицмейстером Саратова, он принес мне глубокие извинения за действия своего подчиненного, и тяжело вздыхал, не имея возможности говорить со мной откровенно. Игнатьев незримо присутствовал третьим участником в нашей с ним беседе. А совсем откровенно мы поговорили с ним много лет спустя. И он мне рассказал много интересного, в том числе, и о моем "деле", о роли в нем Игнатьева и прочих неприятных подробностях.
На этом можно было бы закончить этот роман, но он бы остался незавершенным. Поскольку в нем не хватало бы главного. А главным я все-таки считаю то дело, с которого началась вся эта история. Расследование истинных причин смерти моего любимого мужа Александра Христофоровича.
А собрав воедино все новые сведения, в том числе и те, что почерпнула из секретной тетради Павла Анатольевича, я наконец-то получила полное представление обо всем, что тогда произошло.
И я могла бы сейчас обо всем этом рассказать, но лучше будет просто поместить на этих страницах часть моего дневника, написанного в те годы, а еще точнее - в те дни, когда я гостила в Елшанке у милейшей Ксении Георгиевны, то есть сразу же после известных уже вам событий.
Теперь они кажутся мне излишне эмоциональными и немного наивными, но в этом есть определенная прелесть и очарование юности. Во всяком случае для меня - женщины весьма преклонного возраста...
Но перенесемся вновь в то, несмотря ни на что, чудесное время, когда мне еще не было и двадцати восьми, и к тем самым событием, благодаря которым, в конечном итоге, я и взялась за перо.
"Вот уже несколько дней я снова живу у Ксении Георгиевны, Петр Анатольевич, должно быть, уже в Петербурге, но не имея от него никаких известий, я еще не могу быть уверена в успехе нашего замысла. Хотя и надеюсь на это.
И чтобы скоротать эти часы неопределенности, я вновь обращаюсь к тебе, мой милый дневник, чтобы поделиться с тобой самыми свежими своими мыслями.
Тем более, что для этого есть чрезвычайно важный повод. Та тетрадка, которая лежит теперь передо мной (а это те самые секретные записи Павла Синицына, что мы с Павлом Анатольевичем обнаружили в их семейной реликвии) окончательно расставила все точки над "i" по поводу смерти Сашеньки.
Господи, как же мне его теперь не хватает! Иногда просыпаюсь по ночам, и по привычке ищу его ласковую руку... И до утра уже не могу заснуть и все плачу и плачу...
Но не об этом теперь речь. Наконец-то я могу без всяких натяжек написать: мне известна ВСЯ ПРАВДА о смерти Александра, и это уже не будет преувеличением. И чтобы окончательно привести все в систему, начну, пожалуй, с самого начала:
Все проблемы начались в тот день, когда Павел Семенович вернулся из Петербурга. Они с Александром были друзьями с юности, и Павел поведал ему свою грустную историю.
Но Александр не был бы Александром, если бы не просто ободрил Павла, но и пообещал ему помощь и всяческое содействие, справедливо полагая, что дело его товарища правое. И с этого дня на него посыпались неприятности.
Стоило ему немного копнуть в этом направлении, и появлялась масса препятствий самого разного характера. Но чем больше было таких рогаток, тем больше была его уверенность в том, что он на верном пути.
Теперь я знаю, что Павлу не хватило доказательств вины Орловского. В этом одна из причин его поражения. Все концы были настолько хитро запрятаны, что найти документы, изобличающие преступления было делом неслыханно сложным. Тем более, что отец его жены - пресловутый Личарда, как начал понимать в конце жизни Павел с самого начала вел двойную игру. Он доносил обо всех найденных Павлом уликах, тому самому человеку, на которого собирал материал его благодетель. То есть самому Орловскому, получая за это щедрое вознаграждение.
Таким образом, Орловскому было известно о каждом ходе Павла, в том числе и о том, что ему помогает Александр. И, несмотря на то, что Александр был предельно осторожен, понимая, с каким противником он имеет дело, Орловский был в курсе всех его предприятий.
Но ничего не мог с ним поделать, пока не получил поддержку и благословение новоиспеченного губернатора. С этой минуты, продолжая заниматься этим делом, Александр тем самым ежедневно подписывал себе смертный приговор. И теперь я уверена, что делал это осознанно. То есть понимал, чем ему это грозит.
Вспоминая его постоянно великолепное настроение, мне могут не поверить, но я ни разу не видела на его лице выражения недовольства или раздражения. Каким же сильным нужно быть человеком, чтобы зная о смертельной угрозе сохранить такое присутствие духа.
К этому времени у него появляется официальный супостат - один из его подчиненных, пресловутый Алсуфьев. Так что Александр отныне действует под двойным надзором. С одной стороны - Личарда, с другой - Алсуфьев. Думаю, что были и другие, потому что сети, расставленные на него наверняка были шире. Но, скорее всего, об остальных участниках этой травли я уже никогда не узнаю. Всю правду об этом знал Орловский, но он уже никому ничего не расскажет, а о губернаторе я и говорить не хочу. Но жизни мне в Саратове не будет, пока он у власти - это я понимаю. И лишь надеюсь, что это положение не продлится вечно.
Незадолго до гибели Александра Павел встретился с Орловским, и между ними произошло объяснение, о последствиях которого Павел мог только догадываться. Он не мог исключить возможности, что его попытаются убить. К этому времени он уже уверен в предательстве Личарды, но не показывает вида, предпочитая знать шпиона в лицо и даже подкидывает ему кое-какие ложные сведения, тем самым спровоцировав губернатора с Орловским на неверный шаг. Проще говоря, они допускают ошибку и в руки Павла попадают самые важные документы, с помощью которых он наконец-то может доказать их вину в любой инстанции.
Не имея возможности хранить их дома (Личарда давно подобрал ключи ко всем его замкам) он помещает их в дедовскую икону и передает на хранение Анфисе. А ключ от тайника хочет передать Александру вместе с последними новостями из жизни неприятеля. Для этого он и едет на встречу с ним на тот самый постоялый двор, ставший для Александра роковым.
Он не может отделаться от Личарды и берет его с собой, боясь вызвать ненужную тревогу в стане противника. Я невольно употребляю военные термины. Но это была самая настоящая война. И Александр стал первой в ней жертвой.
Видимо, несмотря на все предосторожности Павла, о его успехах узнал (подслушал? подсмотрел?) Личарда и тут же передал это Орловскому, а может быть, и Игнатьеву. И те поручают ему погубить Александра, как наиболее опасного противника. Потом придет черед Синицына, но первым решили убрать Сашу.
И, может быть, они поторопились это сделать именно потому, что на этот раз не смогли узнать, какими сведениями располагает Павел, а у страха, как известно, глаза велики.
Вот и все. Поэтому Личарда выполняет их приказ, зарабатывая себе очередные тридцать сребреников.
Думаю, что Павел был достаточно умен, чтобы догадаться о истинной причине гибели своего друга. И у них с Личардой начинаются ежедневные ссоры. Павел уже ненавидит этого иуду, но еще не располагает неоспоримыми доказательствами его вины.
Вот тут-то и появляется на сцене Люси. Она возвращается из Петербурга с единственной целью - поторопить Личарду. Ей не терпится получить наследство, а она давно догадывается о той роли, что исполняет при Синицыне ее дед. И знает его конечную цель. Можно только догадываться к какому способу она прибегла, чтобы спровоцировать их столкновение. Возможно, она просто раскрыла карты и сообщила Павлу о том, что ее дедушка отравил его лучшего друга. Зная ее страсть к драматическим эффектам (она же несостоявшаяся актриса), я вполне допускаю, что таким образом она решила обострить игру, дабы тем самым приблизить развязку.
А может быть (учитывая ее знакомство с Орловским) она просто выполняет его задание. Ведь убила-то Павла она, более того, украла для этого у него пистолет, значит, предполагала из него стрелять.
И убив Павла, она (страшный каламбур) убивает двух зайцев. Надеется получить наследство и благодарность от Орловского (считай - самого Игнатьева). При такой могучей поддержке ей сам черт не брат. Все бы так и получилось, но на ее несчастье появляюсь я.
Благодаря чему Люси попадает в тюрьму, и приходится пойти на убийство полицейского, чтобы забрать ее оттуда. Скорее всего для того, чтобы она не ляпнула там чего-нибудь лишнего.
После этого театр военных действий перемещается в мою сторону..."
Пожалуй, достаточно. Вот так, немного сумбурно и чересчур эмоционально воспринимала я тогда эти события, пусть они останутся таковыми и в вашей памяти. Тем более, что в основном я оказалась права.
Единственное, чего я не знала тогда, что Люси к тому времени уже давно была любовницей князя Орловского и некоторое время жила у него постоянно, а не в Петербурге, как я предполагала раньше. А может быть, просто не хотела этого знать, есть такие вещи, которые инстинктивно предпочитаешь не замечать. Настолько они чудовищны.
А известно мне стало это значительно позже. От уже бывшего к тому времени главного полицмейстера Саратова. Алсуфьев, спасая свою шкуру, рассказывал все, что ему было известно, а известно ему было немало, в том числе, и альковных секретов своих недавних хозяев.
Видимо поэтому он и не дожил до конца следствия. Его нашли повешенным в камере. По официальной версии это было самоубийство. Еще одно самоубийство. Хотя были все основания предполагать, что ему помогли его совершить.
Самое интересное, что Орловский как-то признался ему, что Люси напомнила ему одно из самых сильных увлечений его молодости. И неудивительно, ведь этим увлечением была мать Люси. Мать его собственной дочери...
На этих словах заканчивается рукопись этого романа. Не знаю, считала ли его Екатерина Алексеевна законченным, или собиралась работать над ним еще? Мы этого уже никогда не узнаем. Вполне возможно, что так же, как и первый свой роман, она вообще не предназначала его для печати. А считала чем-то вроде пробы пера. Но я решился опубликовать его именно в таком виде, ничего не меняя и не дописывая. Лишь немного сократив отдельные главы, в чем каждый раз вам признавался. Поэтому если вас заинтересовало творческое наследие моей тетушки, то могу вас обрадовать, - я готовлю к печати следующий ее роман, и если ничего не изменится, то он должен появиться в печати через пару месяцев. Так что - до скорых встреч.
С любовью, Александр Арсаньев
Но не тут-то было. То есть это произошло, но только после того, как я по настоянию Ксении Георгиевны посетила ее баньку.
Зато спала я после этого... Не буду говорить сколько времени, потому что меня до сих пор немного мучит совесть.
Скажу только, что когда я проснулась, Петр Анатольевич, по моим расчетам, уже подъезжал к Москве. И даже если я преувеличиваю, то самую чуточку.
А когда проснулась - отдала себя в руки хлебосольной хозяйки, позволила усадить себя за стол и не вставала из-за него до тех пор, пока не опустошила все закрома, и тем самым обрекла Ксению Георгиевну на полуголодное существование в течение нескольких лет. Но она на меня за это не обиделась, а полюбила еще больше.
***
Рис.51. Катя в образе кустодиевской купчихи, толстая и аппетитная, пожирающая громадные куски печева.
***
В ближайшие несколько дней я чувствовала себя совершенно счастливой, потому что была уверена, что мой гонец сумеет убедить Петра Петровича в необходимости срочных действий. И собранные Павлом документы, красноречивые сами по себе, и подкрепленные красноречием профессионального литератора и говоруна приведут к желанному результату.
Так оно и вышло. Правда не так скоро, как мне бы хотелось. Поэтому я прожила в Елшанке почти целый месяц.
И только то, что через пару недель вернулся похудевший, но абсолютно уверенный в успехе Петр Анатольевич не дало впасть в хандру.
За это время я много думала, рисовала и в результате появился целый альбом моих дорожных эскизов и набросков.
А мой дневник пополнился сотней новых страниц. Ксения Георгиевна, узнав об этой моей привычке, подарила мне толстую красивую тетрадь в кожаном переплете, и я исписала ее почти полностью.
А через месяц регулярно навещавший меня все это время и сообщавший все городские новости Петр Анатольевич приехал с букетом красивых роз и бутылкой шампанского. Для этого у него была весьма уважительная причина. Он приехал сообщить мне, что я могу вернуться в Саратов, ничего не опасаясь. Потому что за это время там произошли чрезвычайно важные события и перемены. Главной из которых был арест Алсуфьева.
Стараниями Петра Петровича на него было заведено уголовное дело, поэтому он уже никому не мог причинить никакого вреда.
А все остальные мои враги (я имею в виду Люси и князя Орловского) тем более не могли мне ничего сделать по причине отсутствия их на этом свете.
Смерть Орловского произвела в городе большой переполох, каким-то образом (подозреваю, что не без участия Петра Анатольевича) некоторые подробности его жизни за несколько дней стали достоянием общественности, поэтому похороны его прошли скромно, никто по этому поводу слез не проливал, и похоронен он был за церковной оградой, как все самоубийцы.
Если кто-то предполагает, что и губернатор в то же время понес серьезное и достойное его преступлений наказание, то он совершенно не понимает нашей российской действительности. Еще долгих три с половиной года он губернаторствовал, более того, продолжал вершить свои темные делишки. И только в конце шестьдесят первого года его, наконец, общими силами удалось снять с этой должности. Дело это было громкое, прославившее нашу губернию на весь мир, во всяком случае, европейские газеты обсуждали его весьма оживленно.
Через некоторое время у своих хороших знакомых я встретилась с Олегом Борисовичем, тогдашним главным полицмейстером Саратова, он принес мне глубокие извинения за действия своего подчиненного, и тяжело вздыхал, не имея возможности говорить со мной откровенно. Игнатьев незримо присутствовал третьим участником в нашей с ним беседе. А совсем откровенно мы поговорили с ним много лет спустя. И он мне рассказал много интересного, в том числе, и о моем "деле", о роли в нем Игнатьева и прочих неприятных подробностях.
На этом можно было бы закончить этот роман, но он бы остался незавершенным. Поскольку в нем не хватало бы главного. А главным я все-таки считаю то дело, с которого началась вся эта история. Расследование истинных причин смерти моего любимого мужа Александра Христофоровича.
А собрав воедино все новые сведения, в том числе и те, что почерпнула из секретной тетради Павла Анатольевича, я наконец-то получила полное представление обо всем, что тогда произошло.
И я могла бы сейчас обо всем этом рассказать, но лучше будет просто поместить на этих страницах часть моего дневника, написанного в те годы, а еще точнее - в те дни, когда я гостила в Елшанке у милейшей Ксении Георгиевны, то есть сразу же после известных уже вам событий.
Теперь они кажутся мне излишне эмоциональными и немного наивными, но в этом есть определенная прелесть и очарование юности. Во всяком случае для меня - женщины весьма преклонного возраста...
Но перенесемся вновь в то, несмотря ни на что, чудесное время, когда мне еще не было и двадцати восьми, и к тем самым событием, благодаря которым, в конечном итоге, я и взялась за перо.
"Вот уже несколько дней я снова живу у Ксении Георгиевны, Петр Анатольевич, должно быть, уже в Петербурге, но не имея от него никаких известий, я еще не могу быть уверена в успехе нашего замысла. Хотя и надеюсь на это.
И чтобы скоротать эти часы неопределенности, я вновь обращаюсь к тебе, мой милый дневник, чтобы поделиться с тобой самыми свежими своими мыслями.
Тем более, что для этого есть чрезвычайно важный повод. Та тетрадка, которая лежит теперь передо мной (а это те самые секретные записи Павла Синицына, что мы с Павлом Анатольевичем обнаружили в их семейной реликвии) окончательно расставила все точки над "i" по поводу смерти Сашеньки.
Господи, как же мне его теперь не хватает! Иногда просыпаюсь по ночам, и по привычке ищу его ласковую руку... И до утра уже не могу заснуть и все плачу и плачу...
Но не об этом теперь речь. Наконец-то я могу без всяких натяжек написать: мне известна ВСЯ ПРАВДА о смерти Александра, и это уже не будет преувеличением. И чтобы окончательно привести все в систему, начну, пожалуй, с самого начала:
Все проблемы начались в тот день, когда Павел Семенович вернулся из Петербурга. Они с Александром были друзьями с юности, и Павел поведал ему свою грустную историю.
Но Александр не был бы Александром, если бы не просто ободрил Павла, но и пообещал ему помощь и всяческое содействие, справедливо полагая, что дело его товарища правое. И с этого дня на него посыпались неприятности.
Стоило ему немного копнуть в этом направлении, и появлялась масса препятствий самого разного характера. Но чем больше было таких рогаток, тем больше была его уверенность в том, что он на верном пути.
Теперь я знаю, что Павлу не хватило доказательств вины Орловского. В этом одна из причин его поражения. Все концы были настолько хитро запрятаны, что найти документы, изобличающие преступления было делом неслыханно сложным. Тем более, что отец его жены - пресловутый Личарда, как начал понимать в конце жизни Павел с самого начала вел двойную игру. Он доносил обо всех найденных Павлом уликах, тому самому человеку, на которого собирал материал его благодетель. То есть самому Орловскому, получая за это щедрое вознаграждение.
Таким образом, Орловскому было известно о каждом ходе Павла, в том числе и о том, что ему помогает Александр. И, несмотря на то, что Александр был предельно осторожен, понимая, с каким противником он имеет дело, Орловский был в курсе всех его предприятий.
Но ничего не мог с ним поделать, пока не получил поддержку и благословение новоиспеченного губернатора. С этой минуты, продолжая заниматься этим делом, Александр тем самым ежедневно подписывал себе смертный приговор. И теперь я уверена, что делал это осознанно. То есть понимал, чем ему это грозит.
Вспоминая его постоянно великолепное настроение, мне могут не поверить, но я ни разу не видела на его лице выражения недовольства или раздражения. Каким же сильным нужно быть человеком, чтобы зная о смертельной угрозе сохранить такое присутствие духа.
К этому времени у него появляется официальный супостат - один из его подчиненных, пресловутый Алсуфьев. Так что Александр отныне действует под двойным надзором. С одной стороны - Личарда, с другой - Алсуфьев. Думаю, что были и другие, потому что сети, расставленные на него наверняка были шире. Но, скорее всего, об остальных участниках этой травли я уже никогда не узнаю. Всю правду об этом знал Орловский, но он уже никому ничего не расскажет, а о губернаторе я и говорить не хочу. Но жизни мне в Саратове не будет, пока он у власти - это я понимаю. И лишь надеюсь, что это положение не продлится вечно.
Незадолго до гибели Александра Павел встретился с Орловским, и между ними произошло объяснение, о последствиях которого Павел мог только догадываться. Он не мог исключить возможности, что его попытаются убить. К этому времени он уже уверен в предательстве Личарды, но не показывает вида, предпочитая знать шпиона в лицо и даже подкидывает ему кое-какие ложные сведения, тем самым спровоцировав губернатора с Орловским на неверный шаг. Проще говоря, они допускают ошибку и в руки Павла попадают самые важные документы, с помощью которых он наконец-то может доказать их вину в любой инстанции.
Не имея возможности хранить их дома (Личарда давно подобрал ключи ко всем его замкам) он помещает их в дедовскую икону и передает на хранение Анфисе. А ключ от тайника хочет передать Александру вместе с последними новостями из жизни неприятеля. Для этого он и едет на встречу с ним на тот самый постоялый двор, ставший для Александра роковым.
Он не может отделаться от Личарды и берет его с собой, боясь вызвать ненужную тревогу в стане противника. Я невольно употребляю военные термины. Но это была самая настоящая война. И Александр стал первой в ней жертвой.
Видимо, несмотря на все предосторожности Павла, о его успехах узнал (подслушал? подсмотрел?) Личарда и тут же передал это Орловскому, а может быть, и Игнатьеву. И те поручают ему погубить Александра, как наиболее опасного противника. Потом придет черед Синицына, но первым решили убрать Сашу.
И, может быть, они поторопились это сделать именно потому, что на этот раз не смогли узнать, какими сведениями располагает Павел, а у страха, как известно, глаза велики.
Вот и все. Поэтому Личарда выполняет их приказ, зарабатывая себе очередные тридцать сребреников.
Думаю, что Павел был достаточно умен, чтобы догадаться о истинной причине гибели своего друга. И у них с Личардой начинаются ежедневные ссоры. Павел уже ненавидит этого иуду, но еще не располагает неоспоримыми доказательствами его вины.
Вот тут-то и появляется на сцене Люси. Она возвращается из Петербурга с единственной целью - поторопить Личарду. Ей не терпится получить наследство, а она давно догадывается о той роли, что исполняет при Синицыне ее дед. И знает его конечную цель. Можно только догадываться к какому способу она прибегла, чтобы спровоцировать их столкновение. Возможно, она просто раскрыла карты и сообщила Павлу о том, что ее дедушка отравил его лучшего друга. Зная ее страсть к драматическим эффектам (она же несостоявшаяся актриса), я вполне допускаю, что таким образом она решила обострить игру, дабы тем самым приблизить развязку.
А может быть (учитывая ее знакомство с Орловским) она просто выполняет его задание. Ведь убила-то Павла она, более того, украла для этого у него пистолет, значит, предполагала из него стрелять.
И убив Павла, она (страшный каламбур) убивает двух зайцев. Надеется получить наследство и благодарность от Орловского (считай - самого Игнатьева). При такой могучей поддержке ей сам черт не брат. Все бы так и получилось, но на ее несчастье появляюсь я.
Благодаря чему Люси попадает в тюрьму, и приходится пойти на убийство полицейского, чтобы забрать ее оттуда. Скорее всего для того, чтобы она не ляпнула там чего-нибудь лишнего.
После этого театр военных действий перемещается в мою сторону..."
Пожалуй, достаточно. Вот так, немного сумбурно и чересчур эмоционально воспринимала я тогда эти события, пусть они останутся таковыми и в вашей памяти. Тем более, что в основном я оказалась права.
Единственное, чего я не знала тогда, что Люси к тому времени уже давно была любовницей князя Орловского и некоторое время жила у него постоянно, а не в Петербурге, как я предполагала раньше. А может быть, просто не хотела этого знать, есть такие вещи, которые инстинктивно предпочитаешь не замечать. Настолько они чудовищны.
А известно мне стало это значительно позже. От уже бывшего к тому времени главного полицмейстера Саратова. Алсуфьев, спасая свою шкуру, рассказывал все, что ему было известно, а известно ему было немало, в том числе, и альковных секретов своих недавних хозяев.
Видимо поэтому он и не дожил до конца следствия. Его нашли повешенным в камере. По официальной версии это было самоубийство. Еще одно самоубийство. Хотя были все основания предполагать, что ему помогли его совершить.
Самое интересное, что Орловский как-то признался ему, что Люси напомнила ему одно из самых сильных увлечений его молодости. И неудивительно, ведь этим увлечением была мать Люси. Мать его собственной дочери...
На этих словах заканчивается рукопись этого романа. Не знаю, считала ли его Екатерина Алексеевна законченным, или собиралась работать над ним еще? Мы этого уже никогда не узнаем. Вполне возможно, что так же, как и первый свой роман, она вообще не предназначала его для печати. А считала чем-то вроде пробы пера. Но я решился опубликовать его именно в таком виде, ничего не меняя и не дописывая. Лишь немного сократив отдельные главы, в чем каждый раз вам признавался. Поэтому если вас заинтересовало творческое наследие моей тетушки, то могу вас обрадовать, - я готовлю к печати следующий ее роман, и если ничего не изменится, то он должен появиться в печати через пару месяцев. Так что - до скорых встреч.
С любовью, Александр Арсаньев