Катя кивнула. Зашли в подъезд гостиницы – длинного двухэтажного здания, освещенного газом. Катя остановилась почти у самых дверей, а Ковалев уверенными шагами пересек просторный, но скромный вестибюль и о чем-то тихо переговорил с портье. Тот ему что-то ответил и показал на лестницу. Ковалев кивнул, глянул на Катю ободряюще и стал подниматься на второй этаж.
Катя приложила ладони к горячим щекам, несколько раз глубоко вздохнула, чтобы окончательно прийти в себя. А потом вспомнила, что Сергей Юрьевич ведь сам же говорил, что здесь им окажут помощь. Ведь Ольшанский без сомнения опасен, и наверняка вооружен! Но кто им поможет? В вестибюле никого не было. Быть может, полицейские на втором этаже? И Катя, не зная, за кого сейчас волнуется больше – за Ковалева или Вареньку – метнулась к лестнице и быстренько поднялась на второй этаж. Как раз вовремя.
Коридор был длинный и полутемный, в одно окно. Ковалев стоял в конце его, перед дверью. Он как раз постучался. Ему кто-то слабо ответил из-за двери, он сказал:
– Да, это я.
В следующее мгновение дверь распахнулась и Катя отчетливо увидела в полосе света чью-то тень, а в следующее мгновение Сергей Юрьевич сделал какое-то короткое движение правой рукой, что-то в ней блеснуло и раздался выстрел. Тень пошатнулась и рухнула.
– Нет! – пронзительно крикнули в номере и Катя с ужасом узнала Варенькин голос. Варя зарыдала.
Тотчас несколько дверей распахнулось, повысовывались испуганные постояльцы, Ковалев повернулся, увидел Катю, увидел прочих, на его красивом лице мелькнуло какое-то раздосадованное выражение, и он громко и строго произнес:
– Полиция! Вернитесь в номера!
Катя, не веря случившемуся, подхватила юбки и побежала к нему. Кое-кто последовал приказу полицейского, а самые бесстрашные или любопытные по-прежнему выглядывали в коридор. Сергей Юрьевич убрал пистолет.
– Что это?! – воскликнула Катя. – Зачем это?
Она добежала до распахнутой настежь двери и замерла: у двери в комнате лежал молодой брюнет, одетый в халат, и бессмысленно глядел в потолок. Глаза у него были карими, а вот франтоватых усишек не было. Сбрил, должно быть. Над ним склонилась рыдающая Варенька в одном дезабилье. Она пыталась вернуть брюнета в чувство, что-то шептала ему, уговаривала, покрывала его чрезвычайно бледное лицо быстрыми поцелуями, но было слишком поздно.
– Зачем? – снова выдохнула Катя.
– У него был пистолет, – равнодушно проговорил Ковалев. – Вон он, – и указал на «кольт», лежащий на полу у правой руки убитого. – Если бы не я его, так он бы меня убил.
Катя пошатнулась и, только теперь уже кинулась к подруге:
– Варенька!
– Катя?! – ахнула та, подняв на нее заплаканное лицо, но потом перевела взгляд на Ковалева и с какой-то звериной прытью кинулась на него. – Убийца! Убийца! Убийца! – завизжала она.
Ковалев увернулся, схватил ее за руки, с силой повернул к себе спиной и прижал. Варя брыкалась и пыталась укусить его.
– Катерина Дмитриевна! – воскликнул Ковалев страдательно глянув на Катю. – Успокойте свою подругу!
– Ах! – взвизгнула Варя ненавистно глянув на Катю. – Так ты с ним заодно! – и сделала очередную попытку вырваться, отчаянно брыкаясь.
Катя огляделась, увидела графин с водой и, не раздумывая, плеснула его содержимое на истеричную особу. Варя принялась зло отфыркиваться, но брыкаться все-таки перестала. Ковалев облизнул губы, ему тоже досталось.
– Если я вас сейчас отпущу, – проговорил он как можно спокойней, – вы обещаете нас выслушать?
– Выслушать вас?! – снова взвизгнула Варя. – Да ни за что! Вы убийцы! И ты, Катя! Ты тоже! – с ненавистью крикнула она и снова попыталась освободиться.
В коридоре произошло какое-то движение и за спиной Ковалева показались двое полицейский, давешний портье и несколько любопытно-испуганных лиц.
– Что здесь произошло? – грубовато поинтересовался полицейский урядник.
– Полиция, – сосредоточившись на попытке удержать Варю и не оборачиваясь ответил Ковалев. – Это опасный преступник, убивший трех человек.
Урядник посмотрел на Ольшанского с кровавой раной в области сердца и скомандовал:
– Разойтись!
Варя, наконец, устала биться, затихла и снова принялась рыдать, только тише, приговаривая: «Он ни в чем не виноват, он ни в чем не виноват...» Ковалев осторожно ослабил хватку и Варя кинулась к Катеньке, обняла ее и запричитала:
– Катя! Катя! Скажи, что это неправда! Он ни в чем не виноват! Он ни в чем не виноват!
– Тише, тише моя милая, – погладила подругу по спутанным волосам Катенька и осторожно повела в спальню.
Она закрыла за собой дверь, бережно уложила Варю на смятую постель, устроилась рядом, потому что Варя никак не желала отпускать ее от себя, крепко прижимая к себе и всхлипывая. Не скоро, но все же, утомившись от рыданий, Варя уснула.
Катя осторожно освободилась от ее рук, прикрыла бледную и заплаканную Вареньку одеялом и вышла в комнату. Ольшанского увезли и даже залитый кровью ковер свернули и куда-то спрятали. Полицейские, окончив, видимо, свои дела, тоже удалились. В комнате был только один Ковалев, сидящий в кресле с самым задумчивым видом и курящий сигару.
– Ну, что она? Уснула? – спросил он Катеньку.
– Да, – устало ответила Катя и села в другое кресло. – А который час?
– Половина одиннадцатого, – Сергей Юрьевич кивнул на стоящие на полке дешевые часы. – Будете коньяк? – он показал ей плоскую фляжку. – Помогает успокоиться.
Катя помедлила, а потом кивнула. Ковалев налил в маленькую крышку темной жидкости и протянул Кате. Она выпила, поморщилась, почувствовала, как внутри обожгло, выдохнула и вернула крышку.
– Ну, что же, Катерина Дмитриевна, – Ковалев плеснул себе и поднял. – За закрытое дело?
Катя промолчала. Он выпил и закрутил фляжку.
– Знаете, я с ней останусь, – сказала через какое-то время Катя. – Ей надо отдохнуть. А вы поезжайте. Будет лучше, если она не застанет вас здесь. Я уж ей сама все расскажу, как сумею.
Сергей Юрьевич задержал взгляд на ее лице, но кивнул согласно:
– Вы правы, так будет лучше. Поеду, к утру в Москве уже буду, – но он даже не сделал попытки встать.
– Я записку мужу напишу, – вымолвила Катя. – Вы не завезете?
– Отчего же? – Ковалев погладил подбородок. – Завезу.
– Хорошо, я сейчас. – Катя огляделась в поисках бумаги и увидела на стоящем в углу столе письменный прибор.
Она подошла и села. На столе лежала тонкая пачка почтовой бумаги, Катя взяла один из листков и наскоро набросала:
«Никита! Я сейчас вместе с Варей в гостиничном номере, в городке с названием Т-ск, это по тверской дороге. Все позади. Будет лучше, если ты приедешь за нами. Только, пожалуйста, один. Буду тебя ждать, твоя Катя».
Катя свернула подула на лист и свернула его. Ковалев внимательно наблюдал за ней из своего кресла. Катя подошла к нему и отдала записку.
– Так я могу быть в вас уверена?
– Разве я давал вам повод во мне сомневаться? – он принял записку и посмотрел на Катю как-то даже и откровенно.
– Нет, – ответила она, заставив себя улыбнуться. – Надеюсь, что и впредь не дадите.
– Уверяю, что даже не собираюсь этого делать, – Сергей Юрьевич расслабился и с удовольствием смотрел на Катю.
– Что же, вы едете? – с легкой улыбкой спросила она.
– Что же, вы остаетесь? – с той же интонацией спросил он.
– Остаюсь, – подтвердила она, выдерживая его взгляд.
– Долг требует? – чуть насмешливо уточнил Ковалев и, взяв ее ладонь, погладил своими длинными сильными пальцами.
«Нет, нет, нет, – подумала она. – Нет, Сергей Юрьевич, нет. Этого больше не будет! Я не допущу!» И она улыбнулась, почувствовав вдруг свою над ним власть.
– Долг всегда требует, – Катя смотрела на него сверху вниз.
– Неужели всегда?
– Неужели, – подтвердила она.
– И что же? Я могу хотя бы надеяться?
– Надеяться? – Катя помолчала и, сама не понимая зачем, ответила: – Надеяться можете.
Какое-то мгновение они еще смотрели друг другу в глаза, потом из спальни послышался слабый шум, Катя встрепенулась, глянула в том направлении и прошептала:
– А сейчас уходите! Она не должна вас видеть!
Катя освободила свою руку из его горячей ладони и поспешила в спальню. Варя проснулась, она стояла у окна, прижавшись лбом к холодному стеклу.
– Варенька? – Катя подошла к подруге и погладила ее плечо. – Отчего ты проснулась? Зачем встала? Пойдем в постель, ты простудишься.
– Катя, – глухо проговорила Варя, – ты мне скажи, мне это не приснилось? Нет?
– Нет, – вздохнула Катерина Дмитриевна. – К сожалению, не приснилось.
– Значит, его... – Варя сглотнула, – больше нет?
– Нет, – тихо подтвердила Катенька.
– Катя, – Варя, очевидно сделала над собой усилие, но все-таки продолжила, – а ты меня не презираешь?
– Глупая моя, – с нежностью промолвила Катерина Дмитриевна и повернула Варю к себе, чтобы обнять. – Я люблю тебя, я ни минуты тебя не переставала любить. И я ни минуты тебя не презирала.
– Катя, знаешь, слез нет. Хочу плакать, а слезы кончились.
– Пойдем в постель, – поманила Катенька. – Не хочу, чтобы ты заболела.
Варя позволила себя снова уложить, Катя прилегла рядом.
– Катя, я тебе рассказать хочу.
– Что рассказать? – Катерина Дмитриевна предпочла бы, чтобы Варенька уснула, волнуясь, как отразится на ее здоровье пережитое потрясение.
– Все, Катя, – Варя устроилась поудобнее и посмотрела в глаза подруге. – Можно я тебе все расскажу, Катя?
– Стоит ли сейчас?
– Да, – кивнула Варя. – Я хочу все это вспомнить еще раз. Я хочу все это рассказать. Может, тогда мне будет не так больно. Может, тогда я смогу... смогу вернуться, понимаешь? А ты мне потом тоже расскажешь про него. Только сначала я, я сама. Да, Катя?
– Хорошо, – согласилась Катерина Дмитриевна. – Может, так оно и лучше будет...
Часть этой истории известна не только Катеньке Карозиной. Однако мы возьмем на себя смелость и расскажем ее полностью, так, как и было на самом деле. Добавим только, что то, что узнала Катенька в ту ночь, произвело на не большое впечатление. Вот вся история знакомства и история этого roman intime, обратившегося такой трагедией. Катерина Дмитриевна так и видела перед собою сцены, которые описывала Варенька...
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Катя приложила ладони к горячим щекам, несколько раз глубоко вздохнула, чтобы окончательно прийти в себя. А потом вспомнила, что Сергей Юрьевич ведь сам же говорил, что здесь им окажут помощь. Ведь Ольшанский без сомнения опасен, и наверняка вооружен! Но кто им поможет? В вестибюле никого не было. Быть может, полицейские на втором этаже? И Катя, не зная, за кого сейчас волнуется больше – за Ковалева или Вареньку – метнулась к лестнице и быстренько поднялась на второй этаж. Как раз вовремя.
Коридор был длинный и полутемный, в одно окно. Ковалев стоял в конце его, перед дверью. Он как раз постучался. Ему кто-то слабо ответил из-за двери, он сказал:
– Да, это я.
В следующее мгновение дверь распахнулась и Катя отчетливо увидела в полосе света чью-то тень, а в следующее мгновение Сергей Юрьевич сделал какое-то короткое движение правой рукой, что-то в ней блеснуло и раздался выстрел. Тень пошатнулась и рухнула.
– Нет! – пронзительно крикнули в номере и Катя с ужасом узнала Варенькин голос. Варя зарыдала.
Тотчас несколько дверей распахнулось, повысовывались испуганные постояльцы, Ковалев повернулся, увидел Катю, увидел прочих, на его красивом лице мелькнуло какое-то раздосадованное выражение, и он громко и строго произнес:
– Полиция! Вернитесь в номера!
Катя, не веря случившемуся, подхватила юбки и побежала к нему. Кое-кто последовал приказу полицейского, а самые бесстрашные или любопытные по-прежнему выглядывали в коридор. Сергей Юрьевич убрал пистолет.
– Что это?! – воскликнула Катя. – Зачем это?
Она добежала до распахнутой настежь двери и замерла: у двери в комнате лежал молодой брюнет, одетый в халат, и бессмысленно глядел в потолок. Глаза у него были карими, а вот франтоватых усишек не было. Сбрил, должно быть. Над ним склонилась рыдающая Варенька в одном дезабилье. Она пыталась вернуть брюнета в чувство, что-то шептала ему, уговаривала, покрывала его чрезвычайно бледное лицо быстрыми поцелуями, но было слишком поздно.
– Зачем? – снова выдохнула Катя.
– У него был пистолет, – равнодушно проговорил Ковалев. – Вон он, – и указал на «кольт», лежащий на полу у правой руки убитого. – Если бы не я его, так он бы меня убил.
Катя пошатнулась и, только теперь уже кинулась к подруге:
– Варенька!
– Катя?! – ахнула та, подняв на нее заплаканное лицо, но потом перевела взгляд на Ковалева и с какой-то звериной прытью кинулась на него. – Убийца! Убийца! Убийца! – завизжала она.
Ковалев увернулся, схватил ее за руки, с силой повернул к себе спиной и прижал. Варя брыкалась и пыталась укусить его.
– Катерина Дмитриевна! – воскликнул Ковалев страдательно глянув на Катю. – Успокойте свою подругу!
– Ах! – взвизгнула Варя ненавистно глянув на Катю. – Так ты с ним заодно! – и сделала очередную попытку вырваться, отчаянно брыкаясь.
Катя огляделась, увидела графин с водой и, не раздумывая, плеснула его содержимое на истеричную особу. Варя принялась зло отфыркиваться, но брыкаться все-таки перестала. Ковалев облизнул губы, ему тоже досталось.
– Если я вас сейчас отпущу, – проговорил он как можно спокойней, – вы обещаете нас выслушать?
– Выслушать вас?! – снова взвизгнула Варя. – Да ни за что! Вы убийцы! И ты, Катя! Ты тоже! – с ненавистью крикнула она и снова попыталась освободиться.
В коридоре произошло какое-то движение и за спиной Ковалева показались двое полицейский, давешний портье и несколько любопытно-испуганных лиц.
– Что здесь произошло? – грубовато поинтересовался полицейский урядник.
– Полиция, – сосредоточившись на попытке удержать Варю и не оборачиваясь ответил Ковалев. – Это опасный преступник, убивший трех человек.
Урядник посмотрел на Ольшанского с кровавой раной в области сердца и скомандовал:
– Разойтись!
Варя, наконец, устала биться, затихла и снова принялась рыдать, только тише, приговаривая: «Он ни в чем не виноват, он ни в чем не виноват...» Ковалев осторожно ослабил хватку и Варя кинулась к Катеньке, обняла ее и запричитала:
– Катя! Катя! Скажи, что это неправда! Он ни в чем не виноват! Он ни в чем не виноват!
– Тише, тише моя милая, – погладила подругу по спутанным волосам Катенька и осторожно повела в спальню.
Она закрыла за собой дверь, бережно уложила Варю на смятую постель, устроилась рядом, потому что Варя никак не желала отпускать ее от себя, крепко прижимая к себе и всхлипывая. Не скоро, но все же, утомившись от рыданий, Варя уснула.
Катя осторожно освободилась от ее рук, прикрыла бледную и заплаканную Вареньку одеялом и вышла в комнату. Ольшанского увезли и даже залитый кровью ковер свернули и куда-то спрятали. Полицейские, окончив, видимо, свои дела, тоже удалились. В комнате был только один Ковалев, сидящий в кресле с самым задумчивым видом и курящий сигару.
– Ну, что она? Уснула? – спросил он Катеньку.
– Да, – устало ответила Катя и села в другое кресло. – А который час?
– Половина одиннадцатого, – Сергей Юрьевич кивнул на стоящие на полке дешевые часы. – Будете коньяк? – он показал ей плоскую фляжку. – Помогает успокоиться.
Катя помедлила, а потом кивнула. Ковалев налил в маленькую крышку темной жидкости и протянул Кате. Она выпила, поморщилась, почувствовала, как внутри обожгло, выдохнула и вернула крышку.
– Ну, что же, Катерина Дмитриевна, – Ковалев плеснул себе и поднял. – За закрытое дело?
Катя промолчала. Он выпил и закрутил фляжку.
– Знаете, я с ней останусь, – сказала через какое-то время Катя. – Ей надо отдохнуть. А вы поезжайте. Будет лучше, если она не застанет вас здесь. Я уж ей сама все расскажу, как сумею.
Сергей Юрьевич задержал взгляд на ее лице, но кивнул согласно:
– Вы правы, так будет лучше. Поеду, к утру в Москве уже буду, – но он даже не сделал попытки встать.
– Я записку мужу напишу, – вымолвила Катя. – Вы не завезете?
– Отчего же? – Ковалев погладил подбородок. – Завезу.
– Хорошо, я сейчас. – Катя огляделась в поисках бумаги и увидела на стоящем в углу столе письменный прибор.
Она подошла и села. На столе лежала тонкая пачка почтовой бумаги, Катя взяла один из листков и наскоро набросала:
«Никита! Я сейчас вместе с Варей в гостиничном номере, в городке с названием Т-ск, это по тверской дороге. Все позади. Будет лучше, если ты приедешь за нами. Только, пожалуйста, один. Буду тебя ждать, твоя Катя».
Катя свернула подула на лист и свернула его. Ковалев внимательно наблюдал за ней из своего кресла. Катя подошла к нему и отдала записку.
– Так я могу быть в вас уверена?
– Разве я давал вам повод во мне сомневаться? – он принял записку и посмотрел на Катю как-то даже и откровенно.
– Нет, – ответила она, заставив себя улыбнуться. – Надеюсь, что и впредь не дадите.
– Уверяю, что даже не собираюсь этого делать, – Сергей Юрьевич расслабился и с удовольствием смотрел на Катю.
– Что же, вы едете? – с легкой улыбкой спросила она.
– Что же, вы остаетесь? – с той же интонацией спросил он.
– Остаюсь, – подтвердила она, выдерживая его взгляд.
– Долг требует? – чуть насмешливо уточнил Ковалев и, взяв ее ладонь, погладил своими длинными сильными пальцами.
«Нет, нет, нет, – подумала она. – Нет, Сергей Юрьевич, нет. Этого больше не будет! Я не допущу!» И она улыбнулась, почувствовав вдруг свою над ним власть.
– Долг всегда требует, – Катя смотрела на него сверху вниз.
– Неужели всегда?
– Неужели, – подтвердила она.
– И что же? Я могу хотя бы надеяться?
– Надеяться? – Катя помолчала и, сама не понимая зачем, ответила: – Надеяться можете.
Какое-то мгновение они еще смотрели друг другу в глаза, потом из спальни послышался слабый шум, Катя встрепенулась, глянула в том направлении и прошептала:
– А сейчас уходите! Она не должна вас видеть!
Катя освободила свою руку из его горячей ладони и поспешила в спальню. Варя проснулась, она стояла у окна, прижавшись лбом к холодному стеклу.
– Варенька? – Катя подошла к подруге и погладила ее плечо. – Отчего ты проснулась? Зачем встала? Пойдем в постель, ты простудишься.
– Катя, – глухо проговорила Варя, – ты мне скажи, мне это не приснилось? Нет?
– Нет, – вздохнула Катерина Дмитриевна. – К сожалению, не приснилось.
– Значит, его... – Варя сглотнула, – больше нет?
– Нет, – тихо подтвердила Катенька.
– Катя, – Варя, очевидно сделала над собой усилие, но все-таки продолжила, – а ты меня не презираешь?
– Глупая моя, – с нежностью промолвила Катерина Дмитриевна и повернула Варю к себе, чтобы обнять. – Я люблю тебя, я ни минуты тебя не переставала любить. И я ни минуты тебя не презирала.
– Катя, знаешь, слез нет. Хочу плакать, а слезы кончились.
– Пойдем в постель, – поманила Катенька. – Не хочу, чтобы ты заболела.
Варя позволила себя снова уложить, Катя прилегла рядом.
– Катя, я тебе рассказать хочу.
– Что рассказать? – Катерина Дмитриевна предпочла бы, чтобы Варенька уснула, волнуясь, как отразится на ее здоровье пережитое потрясение.
– Все, Катя, – Варя устроилась поудобнее и посмотрела в глаза подруге. – Можно я тебе все расскажу, Катя?
– Стоит ли сейчас?
– Да, – кивнула Варя. – Я хочу все это вспомнить еще раз. Я хочу все это рассказать. Может, тогда мне будет не так больно. Может, тогда я смогу... смогу вернуться, понимаешь? А ты мне потом тоже расскажешь про него. Только сначала я, я сама. Да, Катя?
– Хорошо, – согласилась Катерина Дмитриевна. – Может, так оно и лучше будет...
Часть этой истории известна не только Катеньке Карозиной. Однако мы возьмем на себя смелость и расскажем ее полностью, так, как и было на самом деле. Добавим только, что то, что узнала Катенька в ту ночь, произвело на не большое впечатление. Вот вся история знакомства и история этого roman intime, обратившегося такой трагедией. Катерина Дмитриевна так и видела перед собою сцены, которые описывала Варенька...
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Как уже известно читателю, Варенька Чернигова росла в деревне до шестнадцати лет совершенно безвыездно, если не считать поездок к ближайшим соседям, чьи имения были расположены в том же N-ком уезде, а так же к родным в сам N-ск. Ребенком Варенька очень любила природу, – впрочем, эта ее страсть до сих пор еще жила в ней, – любила прогулки по саду, любила свой маленький цветник, устроенный в одном из дальних уголков, любила птичек, да и вообще животных. Росла она девочкой незлобливой и послушной, да к тому же хорошенькой невероятно. Мало было в N-cком уезде людей, видевших Вареньку и оставшихся к ней равнодушными. Несмотря на то, что Черниговы были отнюдь не богаты, породнится с ними хотели бы многие семейства, где, разумеется, имелись подходящие женихи. Но, впрочем, вам это все уже и так известно. Перейдем же к самой истории.
В шестнадцатилетие Вареньки был устроен большой праздник, на который съехался чуть ли не весь уезд. В программе был заявлен бал, на котором Варенька участвовала впервые. Зинаида Павловна преследовала несколько целей – показать дочь во всем блеске ее красоты, а заодно уж выяснить для себя, не найдется ли среди местных молодых людей подходящей кандидатуры в женихи. В противном случае следовало ехать в Москву, но это требовало немалых расходов, а Зинаида Павловна как женщина умная и хозяйственная подобные глупости не любила. Однако, что касается праздника, то на этот раз она не поскупилась – был приглашен тапер из города, заказаны цветы и шампанское. Вареньке сшили белое кисейное платье с красными бантами, уложили в прическу ее длинные темные косы и, надо сказать, она оправдала надежды матери. Все восхищенные взгляды на этом празднике предназначались ей.
Народу понаехало много, местная публика не была избалована балами, а тут – такой замечательный повод. Молодых людей тоже оказалось более чем предостаточно. Погода стояла самая располагающая и бал решили утроить в саду, для чего очистили подходящую площадку, положили настил и украсили деревья разноцветными фонариками. Варенька была в восторге от всего происходящего, она порхала между гостями и блаженно улыбалась. Наконец-то, наконец-то она взрослая! Ни одного танца она не сидела – кавалеры сменяли один другого – вальс, мазурка, котильон и снова вальс... Тапер честно отрабатывал свой гонорар. Зинаида Павловна торжествовала, глядя на свою дочь и прикидывая, кто первым сделает предложение – молодой помещик Лиговский или Корнеев, офицер расквартированного неподалеку полка. Хотелось бы, конечно, чтобы это оказался офицер – по слухам, у него было большое имение где-то в Т-ской губернии. Однако Лиговский несравненно красивее...
Улучив минуту, в самый разгар танцев Варенька ускользнула от кавалеров, ей хотелось немного побыть одной – чувства ее переполняли. Хотелось остановить, задержать в себе все впечатления этого сказочного вечера. Варенька прошла в дальний угол сада, где был ее цветник, и опустилась на скамейку. Она трепетала, щеки ее разрумянились, а грудь переполняли самые восхитительные переживания. Варенька была так взволнована, что не сразу обратила внимание на то, что она в этом уголке не одна. Чья-то высокая темная фигура оторвалась от ближайшего дерева и направилась к ней. Варенька вздрогнула, глядя расширенными глазами на приближающегося незнакомца. Кто он и что ему нужно, в страхе подумала она.
– Добрый вечер, Варвара Андреевна, – галантно произнес высокий мужчина, чьего лица она не могла разглядеть в густых сумерках. Однако голос он имел самый приятный, да и поклон его был сдержан и вежлив, поэтому Варенька успокоила себя мыслью, что это, должно быть, один из гостей. – Вы меня простите, – вкрадчиво между тем продолжил господин, – что я тут. Но я так желал видеть вас, что не мог пропустить этого вечера и прокрался сюда, – он, видимо, улыбался. – Я знал, что вы сюда выберетесь...
– Но кто вы? – с трепетом спросила Варенька.
– Как!? – удивился он. – Разве вы меня не знаете? Право, уверяю вас, что я вам известен. Мы виделись даже несколько раз...
– Нет, я не знаю вас, – растерянно пробормотала Варенька, вставая со скамейки.
– В таком случае, позвольте отрекомендоваться, – он снова поклонился. – Хотя о таких, как я, в приличном обществе не говорят, – в его голосе послышалась усмешка. – А если и говорят, то почему-то непременно шепотом.
Варенька вздрогнула. Конечно, она сразу поняла, кто стоит перед ней, а, поняв, сделала движение, чтобы уйти.
– Нет, Варвара Андреевна, – он попытался ее остановить, – не торопитесь, пожалуйста! Я знаю, что компрометирую вас, ведь вы узнали теперь меня, не так ли? – Она рассеянно кивнула, пытаясь разглядеть его лицо. – Но, прошу вас, не уходите вот так...
– Но что вам нужно от меня? – Вареньку уже бил мелкий озноб.
– Вы... – медленно произнес он, коснувшись ее руки.
Варенька замерла, ощущая ужас от всего происходящего. «Этот человек! – в смятении думала она. – Этот ужасный человек говорит со мной! И как? Кто дал ему это право?» Однако же она не двигалась и даже руки не отдернула.
– Barbara! – послышалось откуда-то из сада. – Ваrbara!
– Оставьте меня, мне нужно идти! – горячо прошептала она, пытаясь высвободиться.
– Barbara! Где ты прячешься? – снова позвали, теперь уже значительно ближе, а среди деревьев замелькал свет фонаря.
– Это Poline... Отпустите меня! – Варенька снова сделала попытку освободиться.
– Только пару слов, – так же горячо зашептал он. – Завтра, в пять часов утра, прошу вас!
– Что? – ахнула она.
– Приходите сюда! – взмолился он, прижимая ее руку к своей груди.
– Что?! – снова ахнула Варенька.
– Я буду вас ждать, – шепнул он напоследок, прежде чем, запечатлев горячий поцелуй на ее руке, скрыться в темноте.
Варенька без сил опустилась на скамейку.
– А, вот ты где! – весело воскликнула Полина. – А мы тебя обыскались. Посмотри, кого я тебе привела! – и она выставила вперед Корнеева, держащего в руках фонарь. – Viktor очень переживал... Но ты, кажется нас не слушаешь, – перебила сама себя Полина. – Варя, да что с тобой?
Варенька, до этого момента глядя перед собой невидящими глазами, только теперь очнулась и обратила внимание на подругу и ее спутника.
– Я немного устала, – пробормотала она и принудила себя улыбнуться. – Что танцы?
– Продолжаются! – торжественно заявила Полина. – Идем?
– Да, конечно, простите меня, я, кажется, задумалась, – Варенька поднялась со скамейки, уже вполне собой овладев, и последовала за друзьями к открытой площадке.
Конечно же, она ничуть не собиралась идти завтра на... свидание... «Боже! – думала она, кружась в вальсе. – Он назначил мне свидание! Настоящее свидание, как у героинь!» – и сердце ее трепетало. Остаток вечера Варенька была несколько рассеянна, хотя и изо всех сил старалась не подавать виду. Когда же гости наконец разъехались, она тут же сказалась уставшей и под этим предлогом удалилась в свою комнату, но внимательный маменькин взгляд ее несколько насторожил. Впрочем, Варенька тут же забыла и о маменьке, и о празднике, едва только осталась одна. Она позволила Насте раздеть себя и, задув свечу, подошла к окну.
«Свидание! – снова и снова думала она, вглядываясь в темный теперь уже сад. – Нет, нет, конечно, я никуда не пойду! Это недопустимо! Да еще и с таким человеком!» Варенька вспомнила все, что он говорил, особенно же то, как он говорил. Вспомнила его внешность. Конечно, она видела его не раз, в городе, на улице, а потом у cusine Natalie, и когда маменька узнала, что кузина принимает этого человека, она тут же перестала бывать у нее. Снова вспомнила все то, что о нем говорили. Шепотом, всегда шепотом, тут он оказался прав. О таких людях громко не говорят. Но ведь говорили же! Но несмотря на все разумные доводы, которые она себе твердила, сердце ее замирало от одной только мысли о настоящем свидании!
Как и большинство барышень, Варенька Чернигова зачитывалась французскими романами, и, конечно, то простое соображение, что теперь и она похожа на обожаемых ею героинь, сильно возбуждало ее воображение, да и чувствительность. Начав с разумных доводов против этого свидания, она незаметно для себя перешла к мечтам о том, как это могло бы происходить, а закончила, опять-таки, сама того не замечая, тем, что уж ей-то он вряд ли опасен, да и что тут такого, ведь свидание состоится у нее же в саду, да еще и утром... Словом, нетрудно догадаться, что она всю ночь не спала, а в половине пятого утра оделась и незаметно выскользнула из дома. Вряд ли она понимала тогда, по теперешнему ее признанию, что именно она делает, но соблазн почувствовать себя взрослой, героиней, был чересчур велик. Итак, она прокралась к своему цветнику.
Господин Ольшанский уже был на месте. Это был молодой человек двадцати пяти лет, высокий стройный брюнет с интересным бледным лицом, чрезвычайно правильные черты которого порою казались даже и неестественными, с большими темными блестящими глазами и твердым подбородком. Происхождения он был благородного, учился в Московском университете, как было про него известно, из коего был исключен за организацию каких-то беспорядков между студентами. Потом был даже арестован за распространение прокламаций, но вскоре отпущен с условием, однако же, что в течении пяти лет он не имеет права проживать в столицах. Здесь за ним был установлен надзор, поскольку г-н Ольшанский считался человеком ненадежным и даже опасным. Жил же он в N-ске, в доме своей тетки – большом особняке на краю города, и чем занимался, никто толком не знал, однако мало кто осмеливался принимать его у себя. Впрочем, за тот год, что Ольшанский прожил в уезде, никто ничего за ним особенного не приметил и N-ское общество уже начало смягчаться. Казалось, что человек если и не раскаялся, то по крайней мере оставил свои прошлые занятия.
Едва заметив Вареньку, Ольшанский поднялся со скамейки и встретил ее внимательным и горячим взглядом. Одет он был в летнее пальто, а в руках держал маленький букетик полевых цветов.
– Вы пришли... – выдохнул он облегченно. – Спасибо вам... Я так вас ждал.
– Зачем вы хотели меня видеть? – вполне твердо поинтересовалась Варенька, хотя внутри у нее был настоящий переворот. – У меня мало времени. Говорите.
– Да, да, конечно, – заторопился Ольшанский. – Но может быть, присядем?
– Non, mersi, – отклонила она его предложение. – Говорите же.
Ольшанский с минуту молчал, не сводя с Вареньки своего горячего взгляда, под которым она ощущала себя совершенно беззащитной.
– Хорошо... – наконец вздохнул он. – Все дело в вас, Варвара Андреевна, – как-то обреченно проговорил Ольшанский. – Да, да, я совершенно потерял голову, увидев вас три месяца назад. – Варенька вспыхнула. – Нет, пожалуйста, не бойтесь меня... Я не сделаю вам ничего дурного... Я прекрасно понимаю, кто вы и кто я... У меня и в мыслях нет навредить вам...
– Что же вы хотите? – пробормотала совершенно потерянная от его откровенностей Варенька.
– Мне ничего не нужно, только видеть вас, – выдохнул он. – Пусть редко, но иметь возможность с вами говорить. Я знаю, положение мое здесь таково, что вряд ли ваша маменька согласиться принять меня, но... Дайте мне время, Варвара Андреевна. Клянусь вам, я сделаю все, что в моих силах, чтобы заслужить вас. Конечно, вы можете мне не верить, но я докажу вам, что я не такой дурной человек, как обо мне говорят. Не для вас, Варвара Андреевна... Не отказывайте мне...
Варенька совершенно потеряла голову от его признаний, а потому не могла ни остановить его, ни уйти от него. «Боже мой! – думала бедняжка. – Как он красив! Могла ли я когда-то предположить... Ему нужно время? Господи, да сколько угодно! Я согласна ждать его хотя бы всю свою жизнь!»
– Не молчите, – проговорил наконец Ольшанский нежно, все еще не решаясь приблизиться к Вареньке. – Скажите же мне мой приговор...
– Но как? – только и смогла выдавить из себя Варенька.
– О, это легко устроить! – воскликнул он и его глаза вспыхнули с новой силой. – Просто приходите сюда раз в неделю, в это время. Если вдруг я сам не смогу прийти, то вот здесь, – он метнулся к старому тополю, – вот здесь, в щели между веток, вы всегда найдете мое письмо... Вы так же... Впрочем, нет, нет, я ни на чем не настаиваю, – тотчас спохватился он, заметив как побледнела Варенька. – Но это правда? Вы не отказываете мне? Нет? – и тут только он приблизился к ней и заглянул ей в глаза долгим испытующим взглядом. – Нет, я не ослышался? Вы согласны?
– Да, – прошептала Варенька, окончательно теряя голову и ощущая только одно, что судьба ее отныне решена и она сама, сейчас, в это мгновение, отдала ее в руки этого человека.
Некоторое время они молча смотрели друг другу в глаза, а потом Ольшанский, еще заметнее побледнев, вымолвил:
– Клянусь вам, что вы никогда не пожалеете об этом, – и, не успела Варенька ничего толком сообразить, как он, снова оставив горячий поцелуй на ее руке, скрылся за деревьями. – Через неделю! – услышала она его последние слова.
«Господи! – прошептала она, опускаясь на скамейку. – Господи, что же это? Неужели я...» Но она не смогла тогда признаться себе в том, что влюбилась, а только бережно взяла в руки оставленный им на скамейке букетик.
С этого дня и начался этот роман, что привел после к таким страшным последствиям.
В шестнадцатилетие Вареньки был устроен большой праздник, на который съехался чуть ли не весь уезд. В программе был заявлен бал, на котором Варенька участвовала впервые. Зинаида Павловна преследовала несколько целей – показать дочь во всем блеске ее красоты, а заодно уж выяснить для себя, не найдется ли среди местных молодых людей подходящей кандидатуры в женихи. В противном случае следовало ехать в Москву, но это требовало немалых расходов, а Зинаида Павловна как женщина умная и хозяйственная подобные глупости не любила. Однако, что касается праздника, то на этот раз она не поскупилась – был приглашен тапер из города, заказаны цветы и шампанское. Вареньке сшили белое кисейное платье с красными бантами, уложили в прическу ее длинные темные косы и, надо сказать, она оправдала надежды матери. Все восхищенные взгляды на этом празднике предназначались ей.
Народу понаехало много, местная публика не была избалована балами, а тут – такой замечательный повод. Молодых людей тоже оказалось более чем предостаточно. Погода стояла самая располагающая и бал решили утроить в саду, для чего очистили подходящую площадку, положили настил и украсили деревья разноцветными фонариками. Варенька была в восторге от всего происходящего, она порхала между гостями и блаженно улыбалась. Наконец-то, наконец-то она взрослая! Ни одного танца она не сидела – кавалеры сменяли один другого – вальс, мазурка, котильон и снова вальс... Тапер честно отрабатывал свой гонорар. Зинаида Павловна торжествовала, глядя на свою дочь и прикидывая, кто первым сделает предложение – молодой помещик Лиговский или Корнеев, офицер расквартированного неподалеку полка. Хотелось бы, конечно, чтобы это оказался офицер – по слухам, у него было большое имение где-то в Т-ской губернии. Однако Лиговский несравненно красивее...
Улучив минуту, в самый разгар танцев Варенька ускользнула от кавалеров, ей хотелось немного побыть одной – чувства ее переполняли. Хотелось остановить, задержать в себе все впечатления этого сказочного вечера. Варенька прошла в дальний угол сада, где был ее цветник, и опустилась на скамейку. Она трепетала, щеки ее разрумянились, а грудь переполняли самые восхитительные переживания. Варенька была так взволнована, что не сразу обратила внимание на то, что она в этом уголке не одна. Чья-то высокая темная фигура оторвалась от ближайшего дерева и направилась к ней. Варенька вздрогнула, глядя расширенными глазами на приближающегося незнакомца. Кто он и что ему нужно, в страхе подумала она.
– Добрый вечер, Варвара Андреевна, – галантно произнес высокий мужчина, чьего лица она не могла разглядеть в густых сумерках. Однако голос он имел самый приятный, да и поклон его был сдержан и вежлив, поэтому Варенька успокоила себя мыслью, что это, должно быть, один из гостей. – Вы меня простите, – вкрадчиво между тем продолжил господин, – что я тут. Но я так желал видеть вас, что не мог пропустить этого вечера и прокрался сюда, – он, видимо, улыбался. – Я знал, что вы сюда выберетесь...
– Но кто вы? – с трепетом спросила Варенька.
– Как!? – удивился он. – Разве вы меня не знаете? Право, уверяю вас, что я вам известен. Мы виделись даже несколько раз...
– Нет, я не знаю вас, – растерянно пробормотала Варенька, вставая со скамейки.
– В таком случае, позвольте отрекомендоваться, – он снова поклонился. – Хотя о таких, как я, в приличном обществе не говорят, – в его голосе послышалась усмешка. – А если и говорят, то почему-то непременно шепотом.
Варенька вздрогнула. Конечно, она сразу поняла, кто стоит перед ней, а, поняв, сделала движение, чтобы уйти.
– Нет, Варвара Андреевна, – он попытался ее остановить, – не торопитесь, пожалуйста! Я знаю, что компрометирую вас, ведь вы узнали теперь меня, не так ли? – Она рассеянно кивнула, пытаясь разглядеть его лицо. – Но, прошу вас, не уходите вот так...
– Но что вам нужно от меня? – Вареньку уже бил мелкий озноб.
– Вы... – медленно произнес он, коснувшись ее руки.
Варенька замерла, ощущая ужас от всего происходящего. «Этот человек! – в смятении думала она. – Этот ужасный человек говорит со мной! И как? Кто дал ему это право?» Однако же она не двигалась и даже руки не отдернула.
– Barbara! – послышалось откуда-то из сада. – Ваrbara!
– Оставьте меня, мне нужно идти! – горячо прошептала она, пытаясь высвободиться.
– Barbara! Где ты прячешься? – снова позвали, теперь уже значительно ближе, а среди деревьев замелькал свет фонаря.
– Это Poline... Отпустите меня! – Варенька снова сделала попытку освободиться.
– Только пару слов, – так же горячо зашептал он. – Завтра, в пять часов утра, прошу вас!
– Что? – ахнула она.
– Приходите сюда! – взмолился он, прижимая ее руку к своей груди.
– Что?! – снова ахнула Варенька.
– Я буду вас ждать, – шепнул он напоследок, прежде чем, запечатлев горячий поцелуй на ее руке, скрыться в темноте.
Варенька без сил опустилась на скамейку.
– А, вот ты где! – весело воскликнула Полина. – А мы тебя обыскались. Посмотри, кого я тебе привела! – и она выставила вперед Корнеева, держащего в руках фонарь. – Viktor очень переживал... Но ты, кажется нас не слушаешь, – перебила сама себя Полина. – Варя, да что с тобой?
Варенька, до этого момента глядя перед собой невидящими глазами, только теперь очнулась и обратила внимание на подругу и ее спутника.
– Я немного устала, – пробормотала она и принудила себя улыбнуться. – Что танцы?
– Продолжаются! – торжественно заявила Полина. – Идем?
– Да, конечно, простите меня, я, кажется, задумалась, – Варенька поднялась со скамейки, уже вполне собой овладев, и последовала за друзьями к открытой площадке.
Конечно же, она ничуть не собиралась идти завтра на... свидание... «Боже! – думала она, кружась в вальсе. – Он назначил мне свидание! Настоящее свидание, как у героинь!» – и сердце ее трепетало. Остаток вечера Варенька была несколько рассеянна, хотя и изо всех сил старалась не подавать виду. Когда же гости наконец разъехались, она тут же сказалась уставшей и под этим предлогом удалилась в свою комнату, но внимательный маменькин взгляд ее несколько насторожил. Впрочем, Варенька тут же забыла и о маменьке, и о празднике, едва только осталась одна. Она позволила Насте раздеть себя и, задув свечу, подошла к окну.
«Свидание! – снова и снова думала она, вглядываясь в темный теперь уже сад. – Нет, нет, конечно, я никуда не пойду! Это недопустимо! Да еще и с таким человеком!» Варенька вспомнила все, что он говорил, особенно же то, как он говорил. Вспомнила его внешность. Конечно, она видела его не раз, в городе, на улице, а потом у cusine Natalie, и когда маменька узнала, что кузина принимает этого человека, она тут же перестала бывать у нее. Снова вспомнила все то, что о нем говорили. Шепотом, всегда шепотом, тут он оказался прав. О таких людях громко не говорят. Но ведь говорили же! Но несмотря на все разумные доводы, которые она себе твердила, сердце ее замирало от одной только мысли о настоящем свидании!
Как и большинство барышень, Варенька Чернигова зачитывалась французскими романами, и, конечно, то простое соображение, что теперь и она похожа на обожаемых ею героинь, сильно возбуждало ее воображение, да и чувствительность. Начав с разумных доводов против этого свидания, она незаметно для себя перешла к мечтам о том, как это могло бы происходить, а закончила, опять-таки, сама того не замечая, тем, что уж ей-то он вряд ли опасен, да и что тут такого, ведь свидание состоится у нее же в саду, да еще и утром... Словом, нетрудно догадаться, что она всю ночь не спала, а в половине пятого утра оделась и незаметно выскользнула из дома. Вряд ли она понимала тогда, по теперешнему ее признанию, что именно она делает, но соблазн почувствовать себя взрослой, героиней, был чересчур велик. Итак, она прокралась к своему цветнику.
Господин Ольшанский уже был на месте. Это был молодой человек двадцати пяти лет, высокий стройный брюнет с интересным бледным лицом, чрезвычайно правильные черты которого порою казались даже и неестественными, с большими темными блестящими глазами и твердым подбородком. Происхождения он был благородного, учился в Московском университете, как было про него известно, из коего был исключен за организацию каких-то беспорядков между студентами. Потом был даже арестован за распространение прокламаций, но вскоре отпущен с условием, однако же, что в течении пяти лет он не имеет права проживать в столицах. Здесь за ним был установлен надзор, поскольку г-н Ольшанский считался человеком ненадежным и даже опасным. Жил же он в N-ске, в доме своей тетки – большом особняке на краю города, и чем занимался, никто толком не знал, однако мало кто осмеливался принимать его у себя. Впрочем, за тот год, что Ольшанский прожил в уезде, никто ничего за ним особенного не приметил и N-ское общество уже начало смягчаться. Казалось, что человек если и не раскаялся, то по крайней мере оставил свои прошлые занятия.
Едва заметив Вареньку, Ольшанский поднялся со скамейки и встретил ее внимательным и горячим взглядом. Одет он был в летнее пальто, а в руках держал маленький букетик полевых цветов.
– Вы пришли... – выдохнул он облегченно. – Спасибо вам... Я так вас ждал.
– Зачем вы хотели меня видеть? – вполне твердо поинтересовалась Варенька, хотя внутри у нее был настоящий переворот. – У меня мало времени. Говорите.
– Да, да, конечно, – заторопился Ольшанский. – Но может быть, присядем?
– Non, mersi, – отклонила она его предложение. – Говорите же.
Ольшанский с минуту молчал, не сводя с Вареньки своего горячего взгляда, под которым она ощущала себя совершенно беззащитной.
– Хорошо... – наконец вздохнул он. – Все дело в вас, Варвара Андреевна, – как-то обреченно проговорил Ольшанский. – Да, да, я совершенно потерял голову, увидев вас три месяца назад. – Варенька вспыхнула. – Нет, пожалуйста, не бойтесь меня... Я не сделаю вам ничего дурного... Я прекрасно понимаю, кто вы и кто я... У меня и в мыслях нет навредить вам...
– Что же вы хотите? – пробормотала совершенно потерянная от его откровенностей Варенька.
– Мне ничего не нужно, только видеть вас, – выдохнул он. – Пусть редко, но иметь возможность с вами говорить. Я знаю, положение мое здесь таково, что вряд ли ваша маменька согласиться принять меня, но... Дайте мне время, Варвара Андреевна. Клянусь вам, я сделаю все, что в моих силах, чтобы заслужить вас. Конечно, вы можете мне не верить, но я докажу вам, что я не такой дурной человек, как обо мне говорят. Не для вас, Варвара Андреевна... Не отказывайте мне...
Варенька совершенно потеряла голову от его признаний, а потому не могла ни остановить его, ни уйти от него. «Боже мой! – думала бедняжка. – Как он красив! Могла ли я когда-то предположить... Ему нужно время? Господи, да сколько угодно! Я согласна ждать его хотя бы всю свою жизнь!»
– Не молчите, – проговорил наконец Ольшанский нежно, все еще не решаясь приблизиться к Вареньке. – Скажите же мне мой приговор...
– Но как? – только и смогла выдавить из себя Варенька.
– О, это легко устроить! – воскликнул он и его глаза вспыхнули с новой силой. – Просто приходите сюда раз в неделю, в это время. Если вдруг я сам не смогу прийти, то вот здесь, – он метнулся к старому тополю, – вот здесь, в щели между веток, вы всегда найдете мое письмо... Вы так же... Впрочем, нет, нет, я ни на чем не настаиваю, – тотчас спохватился он, заметив как побледнела Варенька. – Но это правда? Вы не отказываете мне? Нет? – и тут только он приблизился к ней и заглянул ей в глаза долгим испытующим взглядом. – Нет, я не ослышался? Вы согласны?
– Да, – прошептала Варенька, окончательно теряя голову и ощущая только одно, что судьба ее отныне решена и она сама, сейчас, в это мгновение, отдала ее в руки этого человека.
Некоторое время они молча смотрели друг другу в глаза, а потом Ольшанский, еще заметнее побледнев, вымолвил:
– Клянусь вам, что вы никогда не пожалеете об этом, – и, не успела Варенька ничего толком сообразить, как он, снова оставив горячий поцелуй на ее руке, скрылся за деревьями. – Через неделю! – услышала она его последние слова.
«Господи! – прошептала она, опускаясь на скамейку. – Господи, что же это? Неужели я...» Но она не смогла тогда признаться себе в том, что влюбилась, а только бережно взяла в руки оставленный им на скамейке букетик.
С этого дня и начался этот роман, что привел после к таким страшным последствиям.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Всю неделю Варенька с замиранием сердца вспоминала свое первое свидание, вследствие чего была заметно рассеянна, что даже вынудило Зинаиду Павловну всерьез озаботится здоровьем дочери. Однако на все расспросы Варенька отвечала, что не больна, а рассеянна только от того, что все еще вспоминает прекрасный бал, который маменька устроила в ее честь. «Уж не объяснился ли с ней кто из молодых людей? – спрашивала себя Зинаида Павловна. – Но кто же?» И она в уме перебирала все возможные кандидатуры. Кстати сказать, двое из Варенькиных кавалеров – тот самый офицер Корнеев и тот самый помещик Лиговский – навестили Черниговых на этой же неделе. Но как ни приглядывалась к ним и к дочери Зинаида Павловна, так ничего обнаружить и не смогла. Варенька была ровна в общении, мила, приветлива, но, увы, – не больше, чем обычно. Ни один ее взгляд, ни одно движение не выдали ни малейшего внутреннего смятения, хотя молодые люди были явно влюбленны и ничуть не скрывали этого. «Значит, кто-то другой», – недовольно констатировала Зинаида Павловна. Но, конечно, она и представить не могла, кто это на самом деле...
В воскресенье, как обычно, Черниговы поехали в N-ск, намереваясь после обедни нанести визиты родным. Церковь была привычно полна народу, но среди прочих Варенька заметила-таки высокую фигуру Николая Константиновича Ольшанского, впрочем, не одна Варенька заметила. Ольшанский, слывший до этого атеистом, появившись в церкви впервые, не мог не привлечь внимание всего N-ского общества. Он стоял справа от Вареньки и та, вместо того, чтобы следить за церковной службой, чувствуя на себе его взгляд, то краснела, то бледнела и опускала глаза. Когда священник вынес крест для целования, Варенька, продвигаясь в числе прочих прихожан, ощутила легкое прикосновение к своей руке, вспыхнула и потупилась. Ольшанский вложил ей в руку записку, которую она быстро спрятала в рукав платья и вышла из церкви, так и не обменявшись с ним взглядом.
В воскресенье, как обычно, Черниговы поехали в N-ск, намереваясь после обедни нанести визиты родным. Церковь была привычно полна народу, но среди прочих Варенька заметила-таки высокую фигуру Николая Константиновича Ольшанского, впрочем, не одна Варенька заметила. Ольшанский, слывший до этого атеистом, появившись в церкви впервые, не мог не привлечь внимание всего N-ского общества. Он стоял справа от Вареньки и та, вместо того, чтобы следить за церковной службой, чувствуя на себе его взгляд, то краснела, то бледнела и опускала глаза. Когда священник вынес крест для целования, Варенька, продвигаясь в числе прочих прихожан, ощутила легкое прикосновение к своей руке, вспыхнула и потупилась. Ольшанский вложил ей в руку записку, которую она быстро спрятала в рукав платья и вышла из церкви, так и не обменявшись с ним взглядом.