Амеде Ашар
Бель-Роз
ГЛАВА 1. СЫН СОКОЛЬНИЧЕГО
В 1663 г. в нескольких сотнях шагов от Сент-Омера у большой дороги, ведущей в Париж, стоял довольно миленький домик. Живая изгородь из боярышника и бузины окружала небольшой сад, где в живописном беспорядке росли цветы и резвились козы и дети. Там же, конечно, копошились и куры с цыплятами, а уж про увешанные плодами грушевые деревья и говорить было нечего.
Описывать ли сам домик, радовавший любое сердце? Но если виноградные лозы вперемежку с плющом обвивали его стены, то стоит ли продолжать дальше? Искушенному читателю следует доверять. Внесем лишь одну необходимую деталь. Веселый шум, доносившийся из сада, был результатом совместных усилий четырех существ, обитавших там: трех детей хозяина домика Гийома Гринедаля, чьи имена были Жак, Клодина и Пьер, и петуха, имя которого до сих пор пока не установлено.
Гийом Гринедаль — папаша Гийом — был в свое время сокольничим, известным на всю провинцию Артуа. Но теперь он уже не практиковал свое искусство, а лишь подрабатывал да экономил. Главной же его заботой были дети.
Старший, Жак, лет семнадцати-восемнадцати, выглядел на все двадцать. Он не болтал, а действовал с упрямой решительностью, если был в чем-то убежден. И все подвергал сомнению. И если его можно было бросить на землю десять раз, он десять раз поднялся бы. Но если его не пугал десяток солдат короля, он заикался и бледнел перед маленькой девочкой, моложе его года на четыре. Звали её Сюзанна Мальзонвийер.
Отец Сюзанны был откупщиком, разбогатевшим во времена Фронды, когда другие разорялись. Теперь он ожидал случая сделаться бароном или кавалером. Часто отлучаясь по делам, Мальзонвийер поручал свои владения опеке Гринедаля, как самого честного управляющего в Сент-Омере. А так как у Сюзанны было много разных учителей, детям Гринедаля удалось получить лучшее образование, чем сверстникам из Сент-Омера.
Зато у Жака было любимое развлечение — соревноваться с отцом в стрельбе из аркебузы. Господин Гринедаль был отличным стрелком, впрочем, ничего, кроме удовольствия от забавы, из своего занятия не извлекавшим. А Жак к тому же старался почаще носить панцирь, да и шпагу иной раз нацеплял. Когда же по утрам его с улыбкой встречала Сюзанна, счастливей парня не было во всем мире. Они нередко прогуливались по саду Гринедаля, являя удивительный контраст. Огромный Жак сверкал черными глазами из-под белокурых кудрей. Зато Сюзанна, в пятнадцать лет выглядевшая двенадцати-тринадцатилетней, с бледным лицом и тоненькой талией, выглядела существом утонченным и нервическим. А уж её ручки и ножки казались совсем детскими. Зато взгляд больших голубых глаз не оставлял никакого сомнения в её жизненной силе и интеллигентности. Она была существом с телом девочки и улыбкой женщины. Немудрено, что один её голос уже приводил в трепет душу Жака.
За пять лет до описываемых событий, в мае 1658 года, незадолго до знаменитого сражения у Дюнэ, Жак, прогуливаясь в поле недалеко от Сент-Омера, столкнулся с каким-то бродягой в лохмотьях. Жак подумал, что это просто сельский коробейник. Тот шастал по огородам, но поравнявшись с Жаком, пристально на него взглянул и подошел поближе.
— Ты здешний, мальчик? — спросил бродяга.
— Да, мсье.
Назвать коробейника «мсье» — это, конечно, было странно, тем более для Жака, сына Гринедаля, но… Горделивый и надменный вид незнакомца был, пожалуй, почище, чем у самого господина Мальзонвийера.
— Тогда скажи мне, кто здешних мог бы совершить долгую прогулку верхом.
— Я.
— Ты? Но ты же слишком молод! Ты сможешь проскакать семь-восемь лье без остановки?
— Нужна лишь лошадь.
Улыбка слетела с лица незнакомца.
— Лошадь неподалеку.
Они пошли в ближайший лесок. Там Жак увидел красивую лошадь, куда краше лошадей Мальзонвийера. Он смело вскочил в седло.
— Знаешь, где деревушка Виттернес?
— В лье с небольшим отсюда, справа.
— Не доезжая до нее, сверни налево по ржаному полю к ферме с четырьмя окнами. Стукнешь трижды в дверь и громко скажешь:"Бергам.» Выйдет человек. Ему ты передашь эту записку.
Человек вынул из кармана клочок бумаги.
— Читать умеешь?
— Да, мсье, очень хорошо.
Незнакомец задумался. Затем все же вынул из кармана карандаш и что-то написал. Жак взглянул на текст.
— Я не понимаю.
Незнакомец улыбнулся.
— Не огорчайся, клади записку в карман и трогай. Отлично! Да ты, парень, лихач! Следи за ушами лошади. Когда она хочет прыгнуть, она ими шевелит…Смейся, смейся, но это так. И еще. Есть ли здесь где-нибудь дом, где я мог бы тебя дождаться?
Жак рассказал незнакомцу про дом своего отца.
— Черт меня побери, если меня там не будет, — ответил тот с усмешкой.
Он отпустил поводья, и лошадь поскакала, унося Жака.
Четверть часа спустя незнакомец входил в сад Гринедаля. Сокольничий при виде него, разумеется, выхватил пистолет.
— Что вам нужно?
— Гостеприимство.
— Входите. Вы его получите.
— Благодарю. Я коммерсант, иду из Арра в Лилль. Края эти мне неизвестны, поэтому из предосторожности я отправил в Виттернес моему слуге просьбу о посылке через вашего сына.
— Вы сделали правильно. Но у меня дома можете не скрывать ваш язык и манеры.
Собеседник вздрогнул и остановился.
— Нет, я не спрашиваю вашего имени, — продолжил хозяин. — Просто у меня полно детей, а они быстро разгадают фальшь. Мне же все равно, как вы себя поведете.
— Вы молодец! — воскликнул незнакомец. — Вас не проведешь, мэтр Гийом…
Прошло несколько часов. Нестала ночь. Наконец, незнакомец, уже начавший беспокоиться, двинулся к садовой калитке. Там его ожидал молчаливый Гринедаль.
— Ваш сын — честный малый? — резко спросил незнакомец.
— Как шпага.
— Тогда я боюсь за него, мэтр Гийом.
Гринедаль ничего не ответил, но даже при свете луны незнакомец заметил, как побледнело его лицо. Оба молча уставились на белую ленту дороги. Не выдержав, незнакомец прошептал:
— Я дал бы сейчас тысячу луидоров за цокот копыт.
Едва он закончил, где-то вдалеке прогремел выстрел.
— Вы слышали? Мушкет! — произнес незнакомец.
— Слышал.
Раздались ещё два выстрела. Гринедаль приложил ухо к земле.
— Ну? — спросил незнакомец.
— Пока ничего…Ничего…А, вот, слышу шум… Тихо! Вот шум опять. Скачет лошадь.
— Ваш сын молодчина! — радостно произнес незнакомец и бросился обнимать сокольничего.
Но тот со слезами на глазах принялся тихо благодарить Господа. Незнакомец отступил и снял шляпу.
Спустя некоторое время появился всадник. Отец с сыном радостно обнялись. Но тут Гринедаль заметил кровь на одежде Жака.
— Ты ранен?
— Нет, просто царапина на плече от пули.
— Да ты настоящий мужчины! — вскричал незнакомец. — Ты ещё будешь драться под знаменами его величества короля Людовика! Да, а где сумка?
— У седла.
— Бедняга Феб! Тебе трудно пришлось, правда? — спросил незнакомец, подходя к лошади. Та мордой коснулась одежды незнакомца. Потом пошевелила ушами.
— А, так за тобой гнались? — Вопрос был к лошади. Ответил Жак:
— Кучка испанских мародеров в одном лье от Виттернеса. Потом, чрез две мили, банда имперских гусар. Четверть часа они гнались за мной. Но Феб — замечательный конь. При въезде в лес они нас потеряли. Да, я забыл: Бергам дал мне для вас письмо. Вот оно.
Незнакомец быстро подошел к окну и при свете, падавшем из дома, прочел письмо.
— Отлично, мой мальчик. Не исключено, мы ещё можем встретиться у твоего гостеприимного отца мэтра Гийома.
На рассвете незнакомец вышел оседлать Феба, одетый в костюм артуанского крестьянина.
— Прощайте, Гийом, — сказал он, пожимая руку сокольничему. — Ваше гостеприимство, я знаю, не требует платы. Вот всего лишь моя рука. Но я знаю: я держу руку благородного человека. А ты, Жак, друг мой, храни вечно свою честность и храбрость, и они тебе всегда помогут. Я же, будь на то случай, так же помогу тебе, как ты помог мне.
Большие черные глаза Жака светились горделивой радостью при взгляде на незнакомца. Когда же тот подал руку, сердце его так забилось, что биение это почуял своими боками даже Феб. Конь рванул с места, и всадник быстро скрылся за садом. Жак отвел взгляд и тут заметил блестящий предмет на песке. Это был золотой медальон с узорами.
— Смотри, отец, — обратился он к сокольничему, — это же наверняка потерял он.
— Храни его, сынок. Может быть, само привидение его тебе посылает.
Описывать ли сам домик, радовавший любое сердце? Но если виноградные лозы вперемежку с плющом обвивали его стены, то стоит ли продолжать дальше? Искушенному читателю следует доверять. Внесем лишь одну необходимую деталь. Веселый шум, доносившийся из сада, был результатом совместных усилий четырех существ, обитавших там: трех детей хозяина домика Гийома Гринедаля, чьи имена были Жак, Клодина и Пьер, и петуха, имя которого до сих пор пока не установлено.
Гийом Гринедаль — папаша Гийом — был в свое время сокольничим, известным на всю провинцию Артуа. Но теперь он уже не практиковал свое искусство, а лишь подрабатывал да экономил. Главной же его заботой были дети.
Старший, Жак, лет семнадцати-восемнадцати, выглядел на все двадцать. Он не болтал, а действовал с упрямой решительностью, если был в чем-то убежден. И все подвергал сомнению. И если его можно было бросить на землю десять раз, он десять раз поднялся бы. Но если его не пугал десяток солдат короля, он заикался и бледнел перед маленькой девочкой, моложе его года на четыре. Звали её Сюзанна Мальзонвийер.
Отец Сюзанны был откупщиком, разбогатевшим во времена Фронды, когда другие разорялись. Теперь он ожидал случая сделаться бароном или кавалером. Часто отлучаясь по делам, Мальзонвийер поручал свои владения опеке Гринедаля, как самого честного управляющего в Сент-Омере. А так как у Сюзанны было много разных учителей, детям Гринедаля удалось получить лучшее образование, чем сверстникам из Сент-Омера.
Зато у Жака было любимое развлечение — соревноваться с отцом в стрельбе из аркебузы. Господин Гринедаль был отличным стрелком, впрочем, ничего, кроме удовольствия от забавы, из своего занятия не извлекавшим. А Жак к тому же старался почаще носить панцирь, да и шпагу иной раз нацеплял. Когда же по утрам его с улыбкой встречала Сюзанна, счастливей парня не было во всем мире. Они нередко прогуливались по саду Гринедаля, являя удивительный контраст. Огромный Жак сверкал черными глазами из-под белокурых кудрей. Зато Сюзанна, в пятнадцать лет выглядевшая двенадцати-тринадцатилетней, с бледным лицом и тоненькой талией, выглядела существом утонченным и нервическим. А уж её ручки и ножки казались совсем детскими. Зато взгляд больших голубых глаз не оставлял никакого сомнения в её жизненной силе и интеллигентности. Она была существом с телом девочки и улыбкой женщины. Немудрено, что один её голос уже приводил в трепет душу Жака.
За пять лет до описываемых событий, в мае 1658 года, незадолго до знаменитого сражения у Дюнэ, Жак, прогуливаясь в поле недалеко от Сент-Омера, столкнулся с каким-то бродягой в лохмотьях. Жак подумал, что это просто сельский коробейник. Тот шастал по огородам, но поравнявшись с Жаком, пристально на него взглянул и подошел поближе.
— Ты здешний, мальчик? — спросил бродяга.
— Да, мсье.
Назвать коробейника «мсье» — это, конечно, было странно, тем более для Жака, сына Гринедаля, но… Горделивый и надменный вид незнакомца был, пожалуй, почище, чем у самого господина Мальзонвийера.
— Тогда скажи мне, кто здешних мог бы совершить долгую прогулку верхом.
— Я.
— Ты? Но ты же слишком молод! Ты сможешь проскакать семь-восемь лье без остановки?
— Нужна лишь лошадь.
Улыбка слетела с лица незнакомца.
— Лошадь неподалеку.
Они пошли в ближайший лесок. Там Жак увидел красивую лошадь, куда краше лошадей Мальзонвийера. Он смело вскочил в седло.
— Знаешь, где деревушка Виттернес?
— В лье с небольшим отсюда, справа.
— Не доезжая до нее, сверни налево по ржаному полю к ферме с четырьмя окнами. Стукнешь трижды в дверь и громко скажешь:"Бергам.» Выйдет человек. Ему ты передашь эту записку.
Человек вынул из кармана клочок бумаги.
— Читать умеешь?
— Да, мсье, очень хорошо.
Незнакомец задумался. Затем все же вынул из кармана карандаш и что-то написал. Жак взглянул на текст.
— Я не понимаю.
Незнакомец улыбнулся.
— Не огорчайся, клади записку в карман и трогай. Отлично! Да ты, парень, лихач! Следи за ушами лошади. Когда она хочет прыгнуть, она ими шевелит…Смейся, смейся, но это так. И еще. Есть ли здесь где-нибудь дом, где я мог бы тебя дождаться?
Жак рассказал незнакомцу про дом своего отца.
— Черт меня побери, если меня там не будет, — ответил тот с усмешкой.
Он отпустил поводья, и лошадь поскакала, унося Жака.
Четверть часа спустя незнакомец входил в сад Гринедаля. Сокольничий при виде него, разумеется, выхватил пистолет.
— Что вам нужно?
— Гостеприимство.
— Входите. Вы его получите.
— Благодарю. Я коммерсант, иду из Арра в Лилль. Края эти мне неизвестны, поэтому из предосторожности я отправил в Виттернес моему слуге просьбу о посылке через вашего сына.
— Вы сделали правильно. Но у меня дома можете не скрывать ваш язык и манеры.
Собеседник вздрогнул и остановился.
— Нет, я не спрашиваю вашего имени, — продолжил хозяин. — Просто у меня полно детей, а они быстро разгадают фальшь. Мне же все равно, как вы себя поведете.
— Вы молодец! — воскликнул незнакомец. — Вас не проведешь, мэтр Гийом…
Прошло несколько часов. Нестала ночь. Наконец, незнакомец, уже начавший беспокоиться, двинулся к садовой калитке. Там его ожидал молчаливый Гринедаль.
— Ваш сын — честный малый? — резко спросил незнакомец.
— Как шпага.
— Тогда я боюсь за него, мэтр Гийом.
Гринедаль ничего не ответил, но даже при свете луны незнакомец заметил, как побледнело его лицо. Оба молча уставились на белую ленту дороги. Не выдержав, незнакомец прошептал:
— Я дал бы сейчас тысячу луидоров за цокот копыт.
Едва он закончил, где-то вдалеке прогремел выстрел.
— Вы слышали? Мушкет! — произнес незнакомец.
— Слышал.
Раздались ещё два выстрела. Гринедаль приложил ухо к земле.
— Ну? — спросил незнакомец.
— Пока ничего…Ничего…А, вот, слышу шум… Тихо! Вот шум опять. Скачет лошадь.
— Ваш сын молодчина! — радостно произнес незнакомец и бросился обнимать сокольничего.
Но тот со слезами на глазах принялся тихо благодарить Господа. Незнакомец отступил и снял шляпу.
Спустя некоторое время появился всадник. Отец с сыном радостно обнялись. Но тут Гринедаль заметил кровь на одежде Жака.
— Ты ранен?
— Нет, просто царапина на плече от пули.
— Да ты настоящий мужчины! — вскричал незнакомец. — Ты ещё будешь драться под знаменами его величества короля Людовика! Да, а где сумка?
— У седла.
— Бедняга Феб! Тебе трудно пришлось, правда? — спросил незнакомец, подходя к лошади. Та мордой коснулась одежды незнакомца. Потом пошевелила ушами.
— А, так за тобой гнались? — Вопрос был к лошади. Ответил Жак:
— Кучка испанских мародеров в одном лье от Виттернеса. Потом, чрез две мили, банда имперских гусар. Четверть часа они гнались за мной. Но Феб — замечательный конь. При въезде в лес они нас потеряли. Да, я забыл: Бергам дал мне для вас письмо. Вот оно.
Незнакомец быстро подошел к окну и при свете, падавшем из дома, прочел письмо.
— Отлично, мой мальчик. Не исключено, мы ещё можем встретиться у твоего гостеприимного отца мэтра Гийома.
На рассвете незнакомец вышел оседлать Феба, одетый в костюм артуанского крестьянина.
— Прощайте, Гийом, — сказал он, пожимая руку сокольничему. — Ваше гостеприимство, я знаю, не требует платы. Вот всего лишь моя рука. Но я знаю: я держу руку благородного человека. А ты, Жак, друг мой, храни вечно свою честность и храбрость, и они тебе всегда помогут. Я же, будь на то случай, так же помогу тебе, как ты помог мне.
Большие черные глаза Жака светились горделивой радостью при взгляде на незнакомца. Когда же тот подал руку, сердце его так забилось, что биение это почуял своими боками даже Феб. Конь рванул с места, и всадник быстро скрылся за садом. Жак отвел взгляд и тут заметил блестящий предмет на песке. Это был золотой медальон с узорами.
— Смотри, отец, — обратился он к сокольничему, — это же наверняка потерял он.
— Храни его, сынок. Может быть, само привидение его тебе посылает.
ГЛАВА 2. ПЕРВЫЕ СЛЕЗЫ
Этот подарок, разумеется, остался в памяти Жака на всю жизнь. В какой-то мере этому способствовала бывшая в то время война. Жак, как и каждый подросток того возраста, восхищался видом солдат и офицеров, вооруженных самым разнообразным оружием — шпагами, саблями, бердышами, пиками, кортиками, пистолетами и мушкетами. В его ушах призывно звучали слова торговца д'Арра:"Если ты завербовался в армию, иди этой дорогой до конца.» Но все тонуло в глубине его души, когда во время ежедневных прогулок маленькая ручка Сюзанны касалась его руки. За один только взгляд её голубых глаз Жак готов был без раздумий отправиться хоть на край света.
Итак, года шли в учебе, сражениях и прогулках. Кстати, о сражениях. Их вели кардинал Мазарини и партия короля против парламента, принцев и Испании. Принц Конде то побеждал, то проигрывал. При этом, правда, Сент-Омер, охраняемый сильным гарнизоном, ни разу не подвергся захвату и грабежу со стороны неприятеля. И Жак долгое время ничего не мог противопоставить своему неуклонно растущему чувству к Сюзанне. Но случай, этот великий архитектор будущего, дал ему возможность заглянуть в свою душу поглубже.
Однажды он сидел, как обычно, в углу сада, и забавлялся с кортиком. Второе — нет, лучше просто другое любимое его занятие — обожание Сюзанны — временно не удавалось: её рядом не было. Тут сзади к нему незаметно подкралась сестра Клодина и дотронулась до плеча. Жак вздрогнул.
— О ком ты думаешь?
— Ни о ком.
— Ой ли? Ты же думаешь о мадмуазель Сюзанне.
— Почему именно о ней? — Но Жак невольно сконфузился.
— Потому что Сюзанна есть Сюзанна.
— Вот еще!
— Брось, я же все понимаю.
— Что именно.
— Да ты влюблен в нее, вот и все.
Жак вскочил и схватил сестру за руку.
— Послушай, сестренка, ты же не маленькая…
— Мне пятнадцать, как тебе известно.
— Ты должна слушаться старшего брата. С чего ты взяла, что я люблю Сюзанну? Я ничего не говорил.
— Ну что тут объяснять? Я ничего не знаю, но ты влюблен.
— И ведь правда, я влюблен… — Жак внезапно сник, и его слова прозвучали тихо.
Такая перемена поразила Клодину.
— Ну хорошо, ведь ты же не огорчен этим, правда? — спросила она.
Она приподнялась на цыпочки и взглянула брату прямо в глаза.
— На твоем месте я бы радовалась, чудак. Ведь она не сестра твоя, значит, и тебя когда-нибудь полюбит.
— Спасибо, ты хорошая сестра. — И они вместе отправились к дому.
Но по пути им встретился не кто иной, как сам господин Мальзонвийер.
— Я вас ищу, — сказал Жак, обращаясь к нему. — Я хочу сказать вам нечто важное.
— Мне? Я весь внимание.
— Мсье, мне восемнадцать с небольшим. Я честный юноша. — У Жака был вид, как у иностранного посла. — Мой дядя, кюре из Пикардии, сделал меня наследником с доходом до миллиона ливров в год. Но так как состояние моего отца ничтожно, я решил передать этот доход моей сестре Клодине. Вот именно с этим условием я решил просить у вас руки вашей дочери.
Господин Мальзонвийер был явно ошеломлен.
— Ты…ты хочешь жениться?!
— Я люблю мадмуазель Сюзанну.
Ладно бы уже эти слова, но их тон! Господин Мальзонвийер не выдержал и рассмеялся. Кровь бросилась в лицо Жаку.
— Вам стало весело, мсье, от моих слов, — обиженно произнес он. — Я этого не ожидал.
— Ну, друг мой, — ответил Мальзонвийер, — я тоже не ожидал от тебя такой просьбы. Всегда ли такое встретишь? Честно слово, это просто комедия в духе Корнеля.
— Вы продолжаете смеяться, но я вам все же скажу. Вы не знаете, что я пережил с той поры, как узнал Сюзанну. Я вполне готов к женитьбе.
— Да ты, мой мальчик, с ума сошел!
— Нет, я просто честно прошу её руки у её отца.
— Ты что, серьезно?
— Очень.
— Помолчи. И больше не показывайся мне с видом несчастного пастушка. Ну пойми же меня, друг мой, ведь я просто могу лопнуть от смеха.
— Я желаю знать ваш ответ.
— Пошел ты к черту, вот мой ответ! Вот ведь какая будет парочка — дочь де Мальзонвийера и сын сокольничего!
— Не трогайте моего отца! — вспылил Жак. — Или мне придется дать ответ отцу Сюзанны!
— И какой же?
— Я его задушу.
И Жак показал это своими поднятыми руками. Мальзонвийер тоже было поднял руку, но быстро её опустил. Этот жест был хорошо понят Жаком: соперник, наконец, не смеялся. Он опустил руки, и лишь лицо его казалось слишком бледным.
— Прошу прощения, — тихо произнес он. — Но вы ведь задели мою семью…Хорошо, я не буду добиваться руки Сюзанны. Но скажите, мсье, что мне сделать, чтобы заслужить честь просить вас об этом.
И на глазах Жака выступили слезы. Мальзонвийер, в сущности, был неплохим человеком. Тщеславие затмило в нем справедливость, но не проникло в сердце. Он протянул руку Жаку.
— Не горюй, дружок, — сказал он, — не принимай все так близко к сердцу. Ты говоришь, любишь? Я тоже любил в восемнадцать, ну и что? Считай, все забыл. И ты забудешь.
Жак отрицательно покачал головой.
— Да, все так говорят, — продолжал отец Сюзанны. — И ты тоже так будешь говорить. А что касается Сюзанны…Многие из благородных семейств добиваются её руки. И что ж, предпочесть им тебя, у которого ни кола, ни двора?
Жак опустил голову. Про слезы мы и не говорим.
— Слушай. — Сердце папаши не выдержало. — Ну, станешь ты знатным и богатым — будет тебе рука моей дочери.
— Знатным и богатым? — Любое эхо звучало бы выразительнее Жака.
— Ну да.
— Хорошо, мсье, я постараюсь добиться состояния и благородного звания.
— Послушай, эти вещи не приходят быстро. Я не советую тебе жить ожиданиями.
Жак было заколебался, но потом поднял глаза и решительно взглянул на Мальзонвийера.
— С Божьей помощью, я надеюсь, мне повезет. — Он повернулся и пошел своей дорогой.
— Бедный мальчик! — пробормотал вслед ему господин Мальзонвийер.
А дорога Жака привела его туда, куда он хотел — в угол сада. там он встретил Сюзанну, бродившую с раскрытой книгой, и дрожащим голосом пересказал ей свой разговор с её отцом.
— Ваш отец, мадмуазель, (что же, тогда даже сыновья сокольничих так разговаривали с девушками) не оставил мне надежды на счастье. Вы позволите мне сделать все, чтобы его заслужить?
— Так вы меня любите?
— Я?! Да я готов отдать жизнь за свою сестру Клодину, но Бог меня простит, если я сохраню её для вас.
— И я стану когда-нибудь вашей женой!
— А я этого обязательно добьюсь!
И они впервые раскрыли друг другу объятия.
— Идите и сражайтесь за меня, — сказала Сюзанна.
Они обменялись последними обещаниями и расстались.
Жак отправился к Гийому Гринедалю.
— Мы любим друг друга, — сообщил он, — и поженимся.
Отец смотрел в небо на ласточек.
— Клятвы в любви… — Он не отрывал глаз от птиц. — Они тоже улетают… Но все же следует пуститься в путь.
Казалось, его занимали только ласточки.
— Я тоже так думаю, отец.
Тот взял сына за руку.
— Мадмуазель де Мальзонвийер слишком хороша для тебя, сынок. Тебе надо отправляться завтра же, не встречаясь с ней больше.
Жак замер в нерешительности.
— Так нужно, — твердо сказал старший.
— Я так и сделаю, — ответил младший.
Вечерний ужин за столом прошел в молчании. После прощальных слов отца трое детей отправились спать.
На рассвете семья уже провожала Жака. Пьер и Клодина тихонько всхлипывали. Нечего и говорить, лицо Жака оставалось каменным.
— Куда ты направляешься, сынок? — спросил Гринедаль.
— В Париж.
Отец обнял сына и протянул ему кошелек с золотом. Но сын решительно отвел руку.
— У меня есть руки. А золото оставь Клодине. Я накопил пятьдесят ливров. Мне пока хватит.
Тогда отец подал сыну какую-то драгоценность на ленте, которую снял с шеи.
— Это тот самый медальон, который ты нашел, сынок, пять лет назад. Найдешь господина, которому он принадлежал, — вернешь его. Может быть, это напомнит ему о нашем гостеприимстве. Ну, обнимемся напоследок.
Мужские объятия были сдержанными. А когда дошла очередь до Клодины, та бросилась на шею брату.
— За нее, — с чувством произнесла она.
Жак вздрогнул.
— Да, за нее, — повторила она. — Это она меня просила.
Жак от всего сердца обнял сестру. И с пылающим в великих надеждах душой отправился в Париж.
Итак, года шли в учебе, сражениях и прогулках. Кстати, о сражениях. Их вели кардинал Мазарини и партия короля против парламента, принцев и Испании. Принц Конде то побеждал, то проигрывал. При этом, правда, Сент-Омер, охраняемый сильным гарнизоном, ни разу не подвергся захвату и грабежу со стороны неприятеля. И Жак долгое время ничего не мог противопоставить своему неуклонно растущему чувству к Сюзанне. Но случай, этот великий архитектор будущего, дал ему возможность заглянуть в свою душу поглубже.
Однажды он сидел, как обычно, в углу сада, и забавлялся с кортиком. Второе — нет, лучше просто другое любимое его занятие — обожание Сюзанны — временно не удавалось: её рядом не было. Тут сзади к нему незаметно подкралась сестра Клодина и дотронулась до плеча. Жак вздрогнул.
— О ком ты думаешь?
— Ни о ком.
— Ой ли? Ты же думаешь о мадмуазель Сюзанне.
— Почему именно о ней? — Но Жак невольно сконфузился.
— Потому что Сюзанна есть Сюзанна.
— Вот еще!
— Брось, я же все понимаю.
— Что именно.
— Да ты влюблен в нее, вот и все.
Жак вскочил и схватил сестру за руку.
— Послушай, сестренка, ты же не маленькая…
— Мне пятнадцать, как тебе известно.
— Ты должна слушаться старшего брата. С чего ты взяла, что я люблю Сюзанну? Я ничего не говорил.
— Ну что тут объяснять? Я ничего не знаю, но ты влюблен.
— И ведь правда, я влюблен… — Жак внезапно сник, и его слова прозвучали тихо.
Такая перемена поразила Клодину.
— Ну хорошо, ведь ты же не огорчен этим, правда? — спросила она.
Она приподнялась на цыпочки и взглянула брату прямо в глаза.
— На твоем месте я бы радовалась, чудак. Ведь она не сестра твоя, значит, и тебя когда-нибудь полюбит.
— Спасибо, ты хорошая сестра. — И они вместе отправились к дому.
Но по пути им встретился не кто иной, как сам господин Мальзонвийер.
— Я вас ищу, — сказал Жак, обращаясь к нему. — Я хочу сказать вам нечто важное.
— Мне? Я весь внимание.
— Мсье, мне восемнадцать с небольшим. Я честный юноша. — У Жака был вид, как у иностранного посла. — Мой дядя, кюре из Пикардии, сделал меня наследником с доходом до миллиона ливров в год. Но так как состояние моего отца ничтожно, я решил передать этот доход моей сестре Клодине. Вот именно с этим условием я решил просить у вас руки вашей дочери.
Господин Мальзонвийер был явно ошеломлен.
— Ты…ты хочешь жениться?!
— Я люблю мадмуазель Сюзанну.
Ладно бы уже эти слова, но их тон! Господин Мальзонвийер не выдержал и рассмеялся. Кровь бросилась в лицо Жаку.
— Вам стало весело, мсье, от моих слов, — обиженно произнес он. — Я этого не ожидал.
— Ну, друг мой, — ответил Мальзонвийер, — я тоже не ожидал от тебя такой просьбы. Всегда ли такое встретишь? Честно слово, это просто комедия в духе Корнеля.
— Вы продолжаете смеяться, но я вам все же скажу. Вы не знаете, что я пережил с той поры, как узнал Сюзанну. Я вполне готов к женитьбе.
— Да ты, мой мальчик, с ума сошел!
— Нет, я просто честно прошу её руки у её отца.
— Ты что, серьезно?
— Очень.
— Помолчи. И больше не показывайся мне с видом несчастного пастушка. Ну пойми же меня, друг мой, ведь я просто могу лопнуть от смеха.
— Я желаю знать ваш ответ.
— Пошел ты к черту, вот мой ответ! Вот ведь какая будет парочка — дочь де Мальзонвийера и сын сокольничего!
— Не трогайте моего отца! — вспылил Жак. — Или мне придется дать ответ отцу Сюзанны!
— И какой же?
— Я его задушу.
И Жак показал это своими поднятыми руками. Мальзонвийер тоже было поднял руку, но быстро её опустил. Этот жест был хорошо понят Жаком: соперник, наконец, не смеялся. Он опустил руки, и лишь лицо его казалось слишком бледным.
— Прошу прощения, — тихо произнес он. — Но вы ведь задели мою семью…Хорошо, я не буду добиваться руки Сюзанны. Но скажите, мсье, что мне сделать, чтобы заслужить честь просить вас об этом.
И на глазах Жака выступили слезы. Мальзонвийер, в сущности, был неплохим человеком. Тщеславие затмило в нем справедливость, но не проникло в сердце. Он протянул руку Жаку.
— Не горюй, дружок, — сказал он, — не принимай все так близко к сердцу. Ты говоришь, любишь? Я тоже любил в восемнадцать, ну и что? Считай, все забыл. И ты забудешь.
Жак отрицательно покачал головой.
— Да, все так говорят, — продолжал отец Сюзанны. — И ты тоже так будешь говорить. А что касается Сюзанны…Многие из благородных семейств добиваются её руки. И что ж, предпочесть им тебя, у которого ни кола, ни двора?
Жак опустил голову. Про слезы мы и не говорим.
— Слушай. — Сердце папаши не выдержало. — Ну, станешь ты знатным и богатым — будет тебе рука моей дочери.
— Знатным и богатым? — Любое эхо звучало бы выразительнее Жака.
— Ну да.
— Хорошо, мсье, я постараюсь добиться состояния и благородного звания.
— Послушай, эти вещи не приходят быстро. Я не советую тебе жить ожиданиями.
Жак было заколебался, но потом поднял глаза и решительно взглянул на Мальзонвийера.
— С Божьей помощью, я надеюсь, мне повезет. — Он повернулся и пошел своей дорогой.
— Бедный мальчик! — пробормотал вслед ему господин Мальзонвийер.
А дорога Жака привела его туда, куда он хотел — в угол сада. там он встретил Сюзанну, бродившую с раскрытой книгой, и дрожащим голосом пересказал ей свой разговор с её отцом.
— Ваш отец, мадмуазель, (что же, тогда даже сыновья сокольничих так разговаривали с девушками) не оставил мне надежды на счастье. Вы позволите мне сделать все, чтобы его заслужить?
— Так вы меня любите?
— Я?! Да я готов отдать жизнь за свою сестру Клодину, но Бог меня простит, если я сохраню её для вас.
— И я стану когда-нибудь вашей женой!
— А я этого обязательно добьюсь!
И они впервые раскрыли друг другу объятия.
— Идите и сражайтесь за меня, — сказала Сюзанна.
Они обменялись последними обещаниями и расстались.
Жак отправился к Гийому Гринедалю.
— Мы любим друг друга, — сообщил он, — и поженимся.
Отец смотрел в небо на ласточек.
— Клятвы в любви… — Он не отрывал глаз от птиц. — Они тоже улетают… Но все же следует пуститься в путь.
Казалось, его занимали только ласточки.
— Я тоже так думаю, отец.
Тот взял сына за руку.
— Мадмуазель де Мальзонвийер слишком хороша для тебя, сынок. Тебе надо отправляться завтра же, не встречаясь с ней больше.
Жак замер в нерешительности.
— Так нужно, — твердо сказал старший.
— Я так и сделаю, — ответил младший.
Вечерний ужин за столом прошел в молчании. После прощальных слов отца трое детей отправились спать.
На рассвете семья уже провожала Жака. Пьер и Клодина тихонько всхлипывали. Нечего и говорить, лицо Жака оставалось каменным.
— Куда ты направляешься, сынок? — спросил Гринедаль.
— В Париж.
Отец обнял сына и протянул ему кошелек с золотом. Но сын решительно отвел руку.
— У меня есть руки. А золото оставь Клодине. Я накопил пятьдесят ливров. Мне пока хватит.
Тогда отец подал сыну какую-то драгоценность на ленте, которую снял с шеи.
— Это тот самый медальон, который ты нашел, сынок, пять лет назад. Найдешь господина, которому он принадлежал, — вернешь его. Может быть, это напомнит ему о нашем гостеприимстве. Ну, обнимемся напоследок.
Мужские объятия были сдержанными. А когда дошла очередь до Клодины, та бросилась на шею брату.
— За нее, — с чувством произнесла она.
Жак вздрогнул.
— Да, за нее, — повторила она. — Это она меня просила.
Жак от всего сердца обнял сестру. И с пылающим в великих надеждах душой отправился в Париж.
ГЛАВА 3. ДОРОГА В БУДУЩЕЕ
В нескольких сотнях шагов от домика сокольничего дорога довольно круто поднималась вверх по склону холма. На его вершине Жак остановился и оглянулся назад. Его отец с детьми были ещё видны. Посмотрев на них с минуту-другую, Жак ещё раз, но уже мысленно, простился с ними. Затем окинул взглядом всю округу. Пейзаж имел вид мирный и живописный. Самое суровое сердце не могло бы устоять от мысли, что с этим приходится расставаться. А ведь Жак ещё и расставался со своей любовью, хотя и не навечно, как полагал. Но мы не будем наводить грусть на читателя (хоть и приятную, но все же грусть!). А если уж ему все же захочется погрустить, пусть закроет на время нашу книгу и вспомнит что-нибудь подобное из своей жизни. Ведь у каждого были такие минуты, и мы уже второй раз полагаемся на опыт читателя.
Продолжив путь, Жак после ночи, проведенной в Фоканберге, прибыл во Фрюже. Здесь на постоялом дворе он столкнулся с группой местных жителей, бежавших от солдат из армии венгров и хорватов, нанятых испанским правительством для войны во Фландрии. Те рыскали в округе с целью поживиться какой-либо добычей. Жак осведомился у беженцев, далеко ли враг.
— Кто знает? — пожал тот плечами. — Может, в десяти лье, может, в сотне шагов. Эти разбойники рыщут повсюду.
Жаку ничего не оставалось, как двинуться наудачу в свой путь. Не встретив ни венгров, ни хорватов, он, пройдя изрядное расстояние, присел у дороги — отдохнуть в тени и пообедать. Занятый мыслями о доме, о Сюзанне, о своих будущих успехах, он не заметил, как погрузился в сон.
Проснулся Жак от шума. Его обступили шесть-семь всадников, а ещё парочка занималась его вещевым мешком. Жак было бросился на них, но сильный удар свалил его с ног, и он неподвижно распростерся на земле.
И трех минут не потребовалось парочке грабителей, чтобы отстегнуть его мешок, а заодно прихватить и одежду. Затем раздался топот копыт и все — мешок, всадники, одежда Жака — исчезло. Жак поднялся, вышел на дорогу и огляделся. Вдали стлался дым: горели две деревни. На берегу большого ручья группа кавалеристов двигалась в походном порядке. Жак никогда не видел такой униформы: белая, с желтыми отворотами куртка и черные рейтузы.
Сбоку ехал всадник, без сомнения, их командир. Повинуясь безотчетному порыву, Жак устремился к нему. В конце концов, если король испанский и император германский вели войну с королем французским, это не должно было касаться путешественников.
Раздетый юноша, двигавшийся наперерез, не мог быть не замечен командиром.
— Чего тебе? — грубо поинтересовался он.
— Справедливости, — ответил Жак.
Командир усмехнулся. Ехавшие рядом два всадника быстро обменялись несколькими словами. Их резкий гортанный выговор поразил слух Жака.
— На что ты жалуешься?
— У меня отобрали одежду, мешок, деньги, все вещи…
— На тебе же осталась кожа, а ты жалуешься, шут гороховый!
Жак понял, что ошибся в ожиданиях.
— Но я же сказал, что…
— Я тоже сказал.
Командир повернулся к своим офицерам и о чем-то поговорил с ними. После их ответа он обратился к Жаку:
— Француз?
— Да.
— Откуда?
— Из Сент-Омера.
— Тогда ты должен знать дорогу во Фландрию.
— Знаю, и очень хорошо.
— Вот и веди нас, а то твои соотечественники уносятся от нас, как стая канареек. Пошел!
Жак не двинулся с места.
— Ты слышал?
— Прекрасно.
— Тогда марш.
— Я остаюсь здесь.
— Ты действительно останешься здесь! — вскричал командир, и выхватив пистолет, толкнул Жака.
— Ну, ты пойдешь?
— Нет, против своих я служить не буду и никуда вас не поведу. — Голос Жака дрожал от решимости.
Несколько мгновений пистолет торчал перед глазами Жака, затем медленно опустился.
— Значит, ты нас не поведешь?
— Нет.
— Тогда мы тебя поведем.
Послышалась команда на незнакомом языке, и несколько солдат схватили и связали Жака.
— Ты обзаведешься прекрасным галстуком из недоуздков, — заявил командир. — К нему мы добавим самую изящную ветку на самом красивом дубе. И сделаем из тебя пример всем жителям Артуа.
Солдаты бросили Жака на свободную лошадь, как мешок, и отряд двинулся к Эсдену.
Лежа поперек лошадиного крупа и предаваясь горьким мыслям, Жак через некоторое время осознал, что положение внушает кое-какие надежды. Получилось так, что его лошадь оказалась не слишком резвой. Постепенно Жак не просто оказался в хвосте колонны, но и вообще вне поля зрения всадника, которому было приказано его сторожить. Бывает ведь и так: на войне, как в жизни, всякое случается. Улучив момент, Жак соскользнул с лошади и бросился в поле.
Пройдя с четверть часа по дороге в Сен-Поль, Жак нагнал группу кавалеристов с пехотинцами, усаженными на крупы коней. Шедший за группой часовой обернулся и с удивлением заметил Жака, идущего в одних штанах.
— Отведите меня к вашему начальнику, — обратился к нему Жак.
Начальник, щеголь с тонкими черными усиками и румяными щеками, ему сразу понравился. Он с минуту смотрел на Жака, затем улыбнулся и сказал:
— Если ты француз, ничего не бойся, ты среди французов.
— Вы приняли меня за шпиона?
— Лишь поначалу. Но ты нас не боишься, значит, просто проводишь нас на место, где покинул своих обидчиков.
— То были наемники. Они шли в монастырь Святого Георгия рядом с Бергенезом. До них сейчас не больше лье.
Начальник снабдил Жака одеждой, саблей и пистолетами.
— Ты когда-нибудь брал в руки эти игрушки? — спросил он.
— Дайте мне встретить тех бандитов, и увидите.
И две сотни всадников с гренадерами на крупах лошадей пополнились ещё одним.
— Да ты сидишь в седле, как старый кавалерист! — воскликнул начальник, скакавший рядом с Жаком.
— Этому меня научил в Сент-Омере отец.
— Так ты оттуда? А не знаешь ли ты сокольничего Гийома Гринедаля?
— Это мой отец.
Офицер пристально взглянул на юношу.
— Я часто сиживал на коленях старины Гийома. Ты, стало быть, Жак? А кто такой д'Ассонвиль, ты помнишь?
— Это же наш благодетель! — воскликнул Жак.
— А я его сын, Гастон д'Ассонвиль. Мой отец умер, но его сын — твой друг.
Продолжив путь, Жак после ночи, проведенной в Фоканберге, прибыл во Фрюже. Здесь на постоялом дворе он столкнулся с группой местных жителей, бежавших от солдат из армии венгров и хорватов, нанятых испанским правительством для войны во Фландрии. Те рыскали в округе с целью поживиться какой-либо добычей. Жак осведомился у беженцев, далеко ли враг.
— Кто знает? — пожал тот плечами. — Может, в десяти лье, может, в сотне шагов. Эти разбойники рыщут повсюду.
Жаку ничего не оставалось, как двинуться наудачу в свой путь. Не встретив ни венгров, ни хорватов, он, пройдя изрядное расстояние, присел у дороги — отдохнуть в тени и пообедать. Занятый мыслями о доме, о Сюзанне, о своих будущих успехах, он не заметил, как погрузился в сон.
Проснулся Жак от шума. Его обступили шесть-семь всадников, а ещё парочка занималась его вещевым мешком. Жак было бросился на них, но сильный удар свалил его с ног, и он неподвижно распростерся на земле.
И трех минут не потребовалось парочке грабителей, чтобы отстегнуть его мешок, а заодно прихватить и одежду. Затем раздался топот копыт и все — мешок, всадники, одежда Жака — исчезло. Жак поднялся, вышел на дорогу и огляделся. Вдали стлался дым: горели две деревни. На берегу большого ручья группа кавалеристов двигалась в походном порядке. Жак никогда не видел такой униформы: белая, с желтыми отворотами куртка и черные рейтузы.
Сбоку ехал всадник, без сомнения, их командир. Повинуясь безотчетному порыву, Жак устремился к нему. В конце концов, если король испанский и император германский вели войну с королем французским, это не должно было касаться путешественников.
Раздетый юноша, двигавшийся наперерез, не мог быть не замечен командиром.
— Чего тебе? — грубо поинтересовался он.
— Справедливости, — ответил Жак.
Командир усмехнулся. Ехавшие рядом два всадника быстро обменялись несколькими словами. Их резкий гортанный выговор поразил слух Жака.
— На что ты жалуешься?
— У меня отобрали одежду, мешок, деньги, все вещи…
— На тебе же осталась кожа, а ты жалуешься, шут гороховый!
Жак понял, что ошибся в ожиданиях.
— Но я же сказал, что…
— Я тоже сказал.
Командир повернулся к своим офицерам и о чем-то поговорил с ними. После их ответа он обратился к Жаку:
— Француз?
— Да.
— Откуда?
— Из Сент-Омера.
— Тогда ты должен знать дорогу во Фландрию.
— Знаю, и очень хорошо.
— Вот и веди нас, а то твои соотечественники уносятся от нас, как стая канареек. Пошел!
Жак не двинулся с места.
— Ты слышал?
— Прекрасно.
— Тогда марш.
— Я остаюсь здесь.
— Ты действительно останешься здесь! — вскричал командир, и выхватив пистолет, толкнул Жака.
— Ну, ты пойдешь?
— Нет, против своих я служить не буду и никуда вас не поведу. — Голос Жака дрожал от решимости.
Несколько мгновений пистолет торчал перед глазами Жака, затем медленно опустился.
— Значит, ты нас не поведешь?
— Нет.
— Тогда мы тебя поведем.
Послышалась команда на незнакомом языке, и несколько солдат схватили и связали Жака.
— Ты обзаведешься прекрасным галстуком из недоуздков, — заявил командир. — К нему мы добавим самую изящную ветку на самом красивом дубе. И сделаем из тебя пример всем жителям Артуа.
Солдаты бросили Жака на свободную лошадь, как мешок, и отряд двинулся к Эсдену.
Лежа поперек лошадиного крупа и предаваясь горьким мыслям, Жак через некоторое время осознал, что положение внушает кое-какие надежды. Получилось так, что его лошадь оказалась не слишком резвой. Постепенно Жак не просто оказался в хвосте колонны, но и вообще вне поля зрения всадника, которому было приказано его сторожить. Бывает ведь и так: на войне, как в жизни, всякое случается. Улучив момент, Жак соскользнул с лошади и бросился в поле.
Пройдя с четверть часа по дороге в Сен-Поль, Жак нагнал группу кавалеристов с пехотинцами, усаженными на крупы коней. Шедший за группой часовой обернулся и с удивлением заметил Жака, идущего в одних штанах.
— Отведите меня к вашему начальнику, — обратился к нему Жак.
Начальник, щеголь с тонкими черными усиками и румяными щеками, ему сразу понравился. Он с минуту смотрел на Жака, затем улыбнулся и сказал:
— Если ты француз, ничего не бойся, ты среди французов.
— Вы приняли меня за шпиона?
— Лишь поначалу. Но ты нас не боишься, значит, просто проводишь нас на место, где покинул своих обидчиков.
— То были наемники. Они шли в монастырь Святого Георгия рядом с Бергенезом. До них сейчас не больше лье.
Начальник снабдил Жака одеждой, саблей и пистолетами.
— Ты когда-нибудь брал в руки эти игрушки? — спросил он.
— Дайте мне встретить тех бандитов, и увидите.
И две сотни всадников с гренадерами на крупах лошадей пополнились ещё одним.
— Да ты сидишь в седле, как старый кавалерист! — воскликнул начальник, скакавший рядом с Жаком.
— Этому меня научил в Сент-Омере отец.
— Так ты оттуда? А не знаешь ли ты сокольничего Гийома Гринедаля?
— Это мой отец.
Офицер пристально взглянул на юношу.
— Я часто сиживал на коленях старины Гийома. Ты, стало быть, Жак? А кто такой д'Ассонвиль, ты помнишь?
— Это же наш благодетель! — воскликнул Жак.
— А я его сын, Гастон д'Ассонвиль. Мой отец умер, но его сын — твой друг.
ГЛАВА 4. СТЫЧКА
Отряд легкой кавалерии под командой Гастона д'Ассонвиля остановился в десяти минутах пути от монастыря Святого Георгия.
— Что поделывает аббат? — С таким вопросом Гастон обратился к местному крестьянину, принесшему известие, что в монастыре мародеры.
— Долбит землю, — ответил сей муж. — Ему нужен погреб.
— Прекрасно! Ужинать будем после бала.
— Гм…Мне кажется, господин начальник, танцоров для празднества будет маловато. Ведь этих мадьяр там полно.
— Сколько же?
— Ну, сотен шесть-семь, все на лошадях и при оружии. А сейчас, в ожидании ужина, они грабят Овэн.
Рядом горела деревня и слышалась стрельба.
Гастон не медлил. Его шпага показала на горящую деревню.
— Вперед! — И под эту команду весь отряд пришел в движение.
Вскоре солдаты д'Ассонвиля достигли деревни. Многочисленный враг вступил было с ними в бой. Но всадники, окружив своих спешившихся гренадеров, которые разбились на группы по двадцать человек, смело напали на противника.
Но тут старый офицер с обеспокоенным видом обратился к д'Ассонвилю.
— Что вы делаете? Их же вдвое больше нас, и у них лучшая позиция.
— Как? Вы считаете врагов, господин Кюдрэ?
— Я делая это для короля. Нельзя так разбрасываться молодыми жизнями наших солдат.
— А вы разве не слышите, как вопиет о мщении каждая рухнувшая крыша в этой деревне? Нет, только вперед! Вперед!
Все, кто слышал эти слова, с ещё большей яростью бросились на мародеров. Завязалась схватка, и Жака впервые охватило упоение настоящим боем. Возникло острое желание мчаться, рубить, стрелять. А когда какой-то хорват выскочил перед ним, выстрелил и пуля сбила ему шляпу, это только подстегнуло Жака. Он бросился на хорвата и нанес ему удар саблей. Тот упал, раскинув руки. Первый в жизни Жака сраженный противник! Д'Ассонвиль, видевший все это, подъехал к нему и поздравил:
— Это было здорово! Считай, ты расквитался с ними за свой мешок. Да к тому же вместо одного ты спокойно можешь теперь заполучить два.
Бой закончился позорным бегством противника. Тем временем два гренадера принесли на носилках Кюдрэ.
— Граф, — обратился он к д'Ассонвилю, — вы были правы, но и я не ошибся. Мы их разбили, но зато они убили меня. Прощайте, капитан!
И с этими словами смертельно раненый Кюдрэ закрыл глаза навеки. Так Жаку пришлось впервые видеть смерть солдата.
— Что поделывает аббат? — С таким вопросом Гастон обратился к местному крестьянину, принесшему известие, что в монастыре мародеры.
— Долбит землю, — ответил сей муж. — Ему нужен погреб.
— Прекрасно! Ужинать будем после бала.
— Гм…Мне кажется, господин начальник, танцоров для празднества будет маловато. Ведь этих мадьяр там полно.
— Сколько же?
— Ну, сотен шесть-семь, все на лошадях и при оружии. А сейчас, в ожидании ужина, они грабят Овэн.
Рядом горела деревня и слышалась стрельба.
Гастон не медлил. Его шпага показала на горящую деревню.
— Вперед! — И под эту команду весь отряд пришел в движение.
Вскоре солдаты д'Ассонвиля достигли деревни. Многочисленный враг вступил было с ними в бой. Но всадники, окружив своих спешившихся гренадеров, которые разбились на группы по двадцать человек, смело напали на противника.
Но тут старый офицер с обеспокоенным видом обратился к д'Ассонвилю.
— Что вы делаете? Их же вдвое больше нас, и у них лучшая позиция.
— Как? Вы считаете врагов, господин Кюдрэ?
— Я делая это для короля. Нельзя так разбрасываться молодыми жизнями наших солдат.
— А вы разве не слышите, как вопиет о мщении каждая рухнувшая крыша в этой деревне? Нет, только вперед! Вперед!
Все, кто слышал эти слова, с ещё большей яростью бросились на мародеров. Завязалась схватка, и Жака впервые охватило упоение настоящим боем. Возникло острое желание мчаться, рубить, стрелять. А когда какой-то хорват выскочил перед ним, выстрелил и пуля сбила ему шляпу, это только подстегнуло Жака. Он бросился на хорвата и нанес ему удар саблей. Тот упал, раскинув руки. Первый в жизни Жака сраженный противник! Д'Ассонвиль, видевший все это, подъехал к нему и поздравил:
— Это было здорово! Считай, ты расквитался с ними за свой мешок. Да к тому же вместо одного ты спокойно можешь теперь заполучить два.
Бой закончился позорным бегством противника. Тем временем два гренадера принесли на носилках Кюдрэ.
— Граф, — обратился он к д'Ассонвилю, — вы были правы, но и я не ошибся. Мы их разбили, но зато они убили меня. Прощайте, капитан!
И с этими словами смертельно раненый Кюдрэ закрыл глаза навеки. Так Жаку пришлось впервые видеть смерть солдата.