Аскеров Лев. Приговоренные

   Повозка почти рядом. Ева видит маму. Ее лицо в кровь иссечено несущимся по ветру острым песком. Лица отца она не видит. Набычившись, он толкает кузов повозки вперед. И тут позади него, глухо взорвавшись, разверзывается каменистая твердь. Повозка вместе с лошадьми и родителями срываются в дымный зев раступившегося проселка…
   Земля вздыбливается и волной, самой настоящей высокой волной, катится в сторону Евы. Вот она поднимает ее на горб, и почти тотчас же сбрасывает под ноги другой, уже вставшей на дыбы, волны. Она поднимает Еву и, кувыркая вместе с массой земли, несет назад, к поселению… Платье, подарок Ведуна, разбрасывая зеленые искры, рвется по швам.
   — Ведун! Миленький, где ты?! Помоги!..
   Бесновато пляшущий и визжащий ветер вдруг смолкает. Словно испугался этих слов. Но это было какое-то мгновение. А потом еще безумней затопал, завыл, завертелся и поднял кучу песка. Чаруша еще видит, как поперек поселка, треснув, земля раступается и высокая зыбь смахивает в разинутую пасть недр все что в нем имелось… Но не видит уже, как земляной вал, перемоловший в чреве своем городище, вскидывает ее на загривок, а потом бросает под ноги другим, набегавшим. И тут большая птица с явными человеческими очертаниями, подхватывает гибнущую за талию и взмывает вверх…
   То был Мастер Верный.

4. Роковая встреча

   Верный в лаборатории оставался один. Товарищи два дня как улетели на ВКМ, на доклад к Верховному Координатору.
   Приборы еще утром показали сейсмическую опасность. Спустившись к соседям он предупредил их о надвигающейся катастрофе и постарался внушить им животный страх. Но люди есть люди. Они животные по биологии, но не по разуму. Не в ладах у них одно с другим. У разума есть могучий аргумент: «Авось, обойдется». Тем более у них крепкие, по их понятиям, дома. И как бросить хозяйство? Куда податься? И все-таки повозок пять-шесть ушло. Уходили под смех и улюлюкание оставшихся сородичей.
   Светопреставление началось поздним вечером. Верный смотрел кристалл с прямой трансляцией концерта из ВКМ и одним глазом следил за индикатором сейсмоаппаратуры. Кристалл, вмонтированный в них, добросовестно записывал шумы сдвигающихся пластов недр… И вдруг сквозь треск и грохот разломов он явственно услышал душераздирающий человеческий вопль. Он был слаб, но четок. Кричала женщина.
   «Ведун, милый! Где ты?! Помоги!.».
   Верный аж подпрыгнул. На их волне призывный голос гибнущего человека. «Значит, наша!.. Быть того не может!.». — молнией промелькнуло в нем, но быстрее молнии сработал инстинкт — «Спаси!» И Мастер ринулся в кромешную мглу катастрофы… Уже выхватив девушку из под набегающего на нее земляного вала, он понял причину, почему их аппаратура запеленговала ее. Секрет таился в надетом на нее платье, которое по швам было прострочено нитью времени. И, очевидно, когда оно рвалось, нити замкнулись на волнах их времени. И счастье ее, что она крикнула именно в этот момент.
   «Но кто, красавица, дал тебе это платье?» — глядя на неподвижно лежавшую девушку, спросил он, и сам же, прикрикнув на себя, ответил:
   — Кто?! Кто?!.. Кто-то из наших.
   Оказав ей первую помощь, он, надев нимб, материализовался на ВКМ. И опять ей повезло. Ребята только-только вышли от Верховного Координатора.
   — Строптивый, — тихо позвал он.
   — Что случилось, Верный? — всполошился шеф.
   Взяв его под руку, Верный отошел с ним вглубь залы. И коротко рассказал о случившемся.
   — Где она? — спросил Строптивый.
   Верный показал. А затем, взглянув на шефа, сразу же отвел глаза. Никогда, даже в экстремальных переделках, в каких им приходилось бывать, он не видел Строптивого до неузнаваемости изменившегося в лице. Он прямо таки заиндевел.
   — Продержи ее до нас, брат… Кроткий сейчас осмотрит ее и проконсультирует тебя.
   Верный все понял. Строптивый ничего не стал ему объяснять. И не стал ни о чем просить, мол, никому не говори и так далее. Это было лишнее.
   Очнулась Чаруша в незнакомой комнате, освещенной чуть подсиненным мягким мерцающим светом. Было по-утреннему светло и свежо, хотя окна были плотно задрапированы декоративной тканью.
   — Где я? — спросила она.
   Клевавший носом Кроткий встрепенулся. Наклонившись к ней и встретившись с осмысленным взглядом девушки он сказал:
   — Ну здравствуй, Чаруша. Добро пожаловать снова в мир землян.
   — А-а-а, — протянула она, — Лекарь… Томный.
   — Я — томный? — переспросил он.
   Чаруша закрыла и открыла глаза.
   — Почему же? — поинтересовался он.
   — Глаза у тебя томные… Ты живешь и печалишься, — улыбнулась она.
   — Ну спасибо тебе. Теперь и я имею земную кличку, — искренне поблагодарил он девушку.
   — Где я? — снова спросила она.
   — У Ведуна, — как бы между прочим ответил он.
   И Чаруша заплакала. Она вспомнила все, что с ней произошло. И снова видела она, как в раскрытое чрево недр падали отец, повозка с лошадьми и мама.
   — А что с Адамом?
   — Адама тоже нет, — прямо ответил Кроткий. — Но он тебе здорово помог.
   — Как?
   — Расскажу завтра, — пообещал он.
   — Я теперь совсем одна, — всхлипнула Чаруша.
   — Успокойся… Тебе хорошо… У тебя ничего не болит… Через денька два ты встанешь на ноги… Спи!
   Взмахнув над ее лицом ладонью, он вышел. Больной больше ничего не угрожало. Она проснется часов через восемь. За это время и он успеет выспаться. Но прежде чем лечь, он связался со Строптивым, сообщив, что его пациентка пошла на поправку, и что он с ней раговаривал.
   — Спасибо, брат, — прозвучало в эфире. — Ложись. Я скоро буду.
   — Кстати, Ведун, у меня теперь тоже есть кличка, — похвастался он. — Она дала. Назвала Томным.
   — Как?! Как?! — вмешался стоявший рядом со Строптивым Багровый Бык.
   — Томный, — не без гордости повторил Кроткий.
   — Не в бровь, а в глаз, — резюмировал Озаренный.
   Прежде чем лечь, Кроткий снова прошел к ней в спальню. Чаруша крепко спала. И видела сны. Она всхлипывала.
   «Бедняжка, — возвратившись к себе подумал Томный, — у ней теперь здесь, на Земле, никого нет. Кроме Ведуна и нас».
   Если бы Адаму не размозжило череп, его можно было бы спасти. Но, увы! Могучий организм парня боролся до последнего. И, тем не менее, он помог сестре. Его ребрышки хорошо вживились в переломанные конечности сестры. Хотя, если по-правде, не помогли бы ей Адамовы ребрышки, не привези они с собой из ВКМ в достаточном количестве плазмы, печень и левой почки. Печень была порвана, а почку словно кто сорвал как ягодку с куста.
   Тут честь и хвала Верному. Не покажи он ее вовремя никакая трансплантация не помогла бы… И Кроткий не заметил, как провалился в сон.
   Чаруша полюбилась друзьям. Каждый пытался чем-нибудь да угодить ей. Откровенно обижались, если кому-то она уделяла больше внимания. Правда, Ведуна это не касалось… А однажды, когда их никого не было, прибрав в доме, Чаруша вышла погулять. И на ветке дуба, свисавшего к самому крыльцу, она увидела белого-белого как снег и как снег искрящегося на солнце сокола. За это время, что Чаруша жила у мастеров, она привыкла к разным диковинным странностям. Но белый сокол. Такое чудо. И от огней, переливающихся в его перьях, у ней закружилась голова.
   — Как зовут тебя, девица? — спросил Сокол.
   — Ева.
   — Кто ты Ева?
   — Жена Ведуна, дивный Сокол.
   А потом кружение в голове прошло. На ветке никакой птицы не было и в помине.
   «Опять кто-нибудь из ребят разыграл меня», — подумала Чаруша и забыла об этой роковой в своей судьбе встрече…

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

1. Посланник

   — Мастер, вы спите? — спросил вошедший к нему, в комнату отдыха, дежурный.
   Никакого желания откликаться у Строптивого не было. Ему привиделся сын. И видел он его как наяву. Даже чувствовал он голову на своем плече. А ладонь как это не казалось странным, продолжала ощущать жестковатые волосы юноши… Они о чем-то долго-долго говорили. Строптивый, кажется, успокаивал его. Успокаивал и восхищался. Хвалил за что-то и подбадривал.
   Полулежа в кресле он так глубоко и с таким наслаждением окунулся в эту встречу, что выплывать из этого полусна и лишать себя столь сладостных минут удовольствия, не так уж часто выпадающих на его долю, не хотелось.
   — Мастер! — настойчиво окликал дежурный.
   «Раз настаивает — значит что-то безотлагательное», — резонно заключил Строптивый и открыл глаза.
   — Я весь внимание, — прохрипел он.
   — К вам посланник Всевышнего.
   «Ого!» — воскликнул он про себя, а вслух, как можно сдержанней, спросил:
   — Где он?
   — Ждет в вашем рабочем кабинете.
   — Я сейчас, буду. Пойди доложи.
   Вместо того, чтобы повернуться и выйти, дежурный сделал шаг вперед и доверительно прошептал:
   — Мастер, это — Вэкос Проницательный.
   — Вот как! — удивился Строптивый и поспешил к себе в кабинет.
   «Странно, — подумал он, — с чего бы ему представляться Посланником?»
   То был действительно Вэкос. Подчеркнуто официален и, как показалось Строптивому, немного торжественен. В обычно бесстрастных глазах его совсем по необычному сквозило открытое дружелюбие.
   — Я уполномочен Всевышним особо поздравить вас с успешным окончанием работы и пригласить в Его Резиденцию. Я уполномочен объявить вам, что за проявленные высокую дисципрлинированность, самоотверженность и терпение, добросовестность и мужество, вы досрочно, с этой минуты, освобождены от наказания. Обвинения в отношении вас теряют всякую силу и вы назначаетесь первым заместителем Верховного Координатора служб ВКМ…
   Руки Строптивого впились в подлокотник кресла. По щекам заходили желваки. Ему стоило неимоверных усилий, чтобы не вскочить и не орать от радости на все миры. Подавив в себе шквал безудержного ликования, он срывающимся голосом сказал:
   — Повтори, Проницательный.
   И Посланник слово в слово повторил и добавил:
   — От себя скажу, должность моего первого заместителя учреждена тем же Его Указом.
   — Значит, я твой заместитель? — деланно буднично, словно речь шла о погоде, спросил Строптивый.
   — Нет. Ты Первый заместитель, — в том же ключе прозвучал ответ.
   Наконец, Строптивый широко улыбнулся.
   — Я не знаю, как вести себя в таких случаях, — откровенно сказал он.
   — Естественно, — посочувствовал Посланник, — такой случай выпадает раз в жизни и одному на миллиарды душ.
   — Может… — начал было Строптивый, но Верховный Координатор властным жестом руки остановил его.
   — Я не закончил Мастер.
   — Извини, — насторожился Строптивый.
   — Я уполномочен также передать тебе этот видеокристалл и после его просмотра обсудить и принять решение с учетом полученных от Всевышнего рекомендаций.
   Принимая кристалл, он спросил:
   — Что в нем? В двух словах.
   — Посмотри и послушай, — посоветовал Вэкос. — Уверен, тебе будет интересно.
   — Неужели на свете есть нечто интересней той новости, что ты принес мне?
   — Все относительно, — многозначительно усмехнулся Посланник. — Дело в том, что Всевышний встречался с твоим сыном.
   Строптивый напрягся.
   — Всевышний спроецировал перед ним тебя…
   Строптивый вспомнил о своем недавном видении и поспешно взялся за кристалл. Вспыхнул экран.
   — Они встретились в горах, где Всевышний отдыхал, — объяснил Вэкос.
   — Он вызвал Пытливого туда? — удивился Строптивый.
   — Нет. Оказалось, то место для уединения облюбовал себе и твой сын. Пытливый прилетел туда в крайне расстроенных чувствах. Чтобы отвлечься…
   — Понял, — остановил его Строптивый.
   И тут Мастер увидел себя, идущим от куста гранатника в сторону объятого благостными думами величественного Кедра, стоявшего над пропастью в роскошном ковре маков и созерцающего творение рук своих…
   Стоя у экрана, Строптивый машинально склоняет перед Ним голову…
   В изножии Кедра серым комочком, при черной печали, сидит ни о чем не догадывающийся Пытливый. Он видит отца и улыбка светлой надежды смахивает с его лица темные тени грусти…
   Он сидит доверчиво прижавшись к Строптивому и знает, что отец поймет его, защитит, не даст в обиду. Но все, что он говорит ему — не исповедь самооправдания, а обстоятельный анализ проведенного им исследования…
   Строптивый в течение часа, не отрываясь смотрит на «свою» беседу с сыном. Вэкос что-то пытается сказать ему, но он машет рукой. Просит не мешать…
   Строптивый на экране задает сыну те же вопросы и также сопереживает с ним, как это делал бы Строптивый, находящийся сейчас на полигоне. С одной лишь существенной разницей…
   Каждое слово, произносимое тем Строптивым, было не словом, а многомерным и одушевленным понятием. Это даже были не слова. Нет, это вовсе были не слова. То были мысли рождающие их. То были чувства, берущие за душу.
   То был серебрянный перезвон четок. То была разверзшая тайна тайн. И была в них пронзительная ясность значений. И скорбь была. И был восторг. И была непрошенная слеза. В них были сон и явь. И хрустальный смех младенца…
   …То говорил Всевышний…

2. Грани страсти

   …Сын запрыгивает во флаер. Экран гаснет. И Мастер какие-то мгновения смотрит в пустоту.
   «Подумать только… Этот парень — мой сын», — говорит про себя Строптивый.
   Словно прочитав его мысли и возвращая ученого в реальную обстановку, Посланник произносит:
   — Похож.
   — Да, Вэкос, — пряча увлажненные глаза, глухо отзывается он. — Родинка точь в точь моя. Ребята узнали его по ней.
   А затем, вскинув голову, горячо прошептал:
   — Спасибо, Всевышний… За него и за нее — спасибо.
   — Разве дело в родинке? — не соглашается Вэкос и не без резона замечает:
   — Вы одного поля времени.
   — Правда, здорово он это нашел? — по-ребячьи пылко реагирует Строптивый.
   — Он у нас молодец! В папу, — говорит Посланник.
   Фраза «в папу» произнесена была с явным подтекстом.
   — Не совсем в папу, — поняв его намек протестует Строптивый. — Я обманул, спятив от страсти. А он — во имя науки.
   — Та же страсть. Грань иная, — мягко возражает Вэкос и, поразмыслив, добавляет:
   — Молодец, однако, он в другом… Мальчик сумел разгадать секрет Земного бедлама. Ключ от него действительно лежит в сюртуке у Времени. Конечно же, время. Конечно же, этот тихий невидимка посеял хаос среди землян. Признаться, весь замысел Всевышнего держался на нем. На его неизвестых мужам ВКМ функциях.
   — Ни я, ни мои ребята тоже не знали об этом, — обронил Строптивый.
   — Да, вы не знали. Но, согласись, у твоих ребят был шанс самим дойти до всего. Он ведь их не торопил.
   Явно раздосадованный упущенной возможностью открыть одну из тайн мироздания, которая казалась сейчас такой очевидной, он стукнул себя по лбу.
   — Как это было просто.
   — Было… было… было… — несколько раз повторил Посланник.
   — Господи! Мои ребята мучались над каждой мантией, над каждым кодом. Изощрялись над ними, как заплечных дел мастера. Лишь бы добиться той кондиции индивидуальности, какая им была нужна, которая работала бы на замысел Всевышнего. А, оказывается, мы не так ее делали. Теперь все, как говорится…
   — Ничего не все!.. И не теперь, — перебил Вэкос. — Замысел остается. Его не трогаем… Завтра мы все обсудим. Всевышний созвал аэропаг.
   Строптивый понял суть дела. Из Начальных других пяти Лучей идет поток душ не лучшей кондиции. О чем свидетельствует зафиксированная серия эксцессов, никак не вяжущаяся с нормами жизни на ВКМ. И причина, значит, в том, что на Начальных планетах, созданных до Земли, параметр времени в разумных особях был учтен. А конечным результатом этого стали те самые пресловутые очаги негатива, которые проявлялись повсеместно. По всем Венечным. А вот на шестой Венечной, как показали наблюдения, такого не наблюдалось… Так что Земля нужна такой, какая она есть.
   И Строптивый снова подумал о сыне: «Какой он, однако, молодец. Разгадать хитроумную ловушку самого Всевышнего».
   — Вэкос, неужели его осудят! — с тревогой за сына и не без ноток просительности, произнес он.
   — Предварительное слушание дела состоялось. Пять месяцев ссылки на Землю. Без кругооборота. Пусть проводит в жизнь одну из своих рекомендаций… Мягче, как сказал Всевышний, нельзя. Насколько я понял, Пытливый должен быть подальше от ВКМ. Цель: до поры до времени не придавать широкой огласке его открытие. Чтобы в идущих из ВКМ в Кругооборот и направляемых на Землю не возникло недовольства.
   — Ты сказал о каких-то его рекомендациях. Ты что имел ввиду? — спросил Строптивый.
   — Их у него несколько. И весьма интересных… Между прочим, одну из причин чрезмерного обострения отношений между землянами Пытливый видит в разбросанности по хроноспиралям отраженных контактных точек людских субстанций. Он предлагает их скучивать с Земли.
   — Это, может и удастся. Hо оно мало что даст, — разводит руками Мастер.
   — Немного, конечно, — согласился Вэкос и по-доброму усмехнувшись юдобавил:
   — Пусть дерзает! С нашего мальчика на Земле начнется Великое переселение народов. Он на себе испытает как велико значение Личного поля времени в жизни человека. Будет понимать и хотеть и будет не мочь изменить себя.
   — То есть?
   — Одно его «Я» будет хотеть добра, любви и покоя, а другое — реальное, с вдохновенной страстью будет продолжать делать обратное. Сеять смерть, ненависть и жаждать крови… Слышать, да не так. Видеть, да не то. Хотеть, да не мочь. Таков физический эффект Личного поля времени. Самое типичное его проявление. В конце концов поймет, в чем заблуждался.
   — Кстати, Вэкос, у Пытли, сына моего, есть девушка. У них любовь…
   Посланник расхохотался.
   — Строптивый был бы не Строптивым, если бы не задал этого вопроса… Это все-таки будет наказание в форме служебной командировки. И потом пять месяцев по ВКМ — сущий пустяк в сравнении с пятидесятью годами.
   — Не правда ли? — заглядывая в глаза Мастеру, спрашивает Проницательный.
   — Не говори, — вздыхает Строптивый. — пять месяцев — ерунда.
   — Но ты меня не дослушал, — возвращаясь к прерванному разговору, говорит Посланник. — Пытливый считает, что на землян можно влиять и другими методами. Дать им религию. Веру в Господа нашего. Кстати, к такому же выводу пришли и твои друзья. И пришли они к нему независимо друг от друга…
   — Вера в лучшее, — сказал Строптивый, — фактор существенный. Но разница в восприятиях и в понимании могут исказить самую лучшую из религий.
   — Вот именно, дорогой мой. Вот это то и будет предметом обсуждения аэропага… Всевышний считает, что после процесса Великого переселения народов, которое начнется с твоего сына, на Землю следует послать Будду. Им станет Озаренный. Он даст землянам буддизм. Затем явится Кроткий. Его нарекут сыном Божьим — Иисусом Христом. Люди Начальной планеты шестого Луча получат от него в дар Христианство. Вслед за Иисусом придет Магомет. Им будет Верный. Он осенит человечество Земли полумесяцем Ислама. Они будут уходить один за другим приблизительно через каждые пять лет по времени ВКМ.
   — Вэкос, а я? — с настороженностью спрашивает Строптивый.
   — Я понял тебя. Выбор на них пал не случайно. Это их предложения. Их видение вероисповеданий… Что касается тебя. Ты нужен Ему здесь. И ты уже определен. На первых порах подключишься к созданию седьмого и восьмого Лучей. А совсем скоро займешь мое место. Я устал, дорогой. И ухожу в Кругооборот. Об этом я тоже уполномочен сообщить тебе…
   Строптивого словно оглушило.
   — Почему, Проницательный?! — спросил он.
   — Устал я, право. Очень устал… Ну хватит! Кроме этой новости, остальное мы должны сообщить аэропагу и настаивать на их признании…
   — Все! Пора! — решительно поднявшись, Верховный Координатор пошел к выходу.

3. Записка

   Слушание отчетов подходило к концу. Сегодня второй и последний день. Осталось всего семеро. Где-то к полудню, а может и раньше, все закончится. Ментор подведет итоги.
   Всевышний, которого вчера ждали каждую минуту, так и не появился. Ложа Его пустовала. И никого не было из Его окружения. Хотя Камея и многие другие утверждали, что перед началом слушаний видели Верховного Координатора. Как Пытливый не заметил этого — просто уму непостижимо. Ведь в ожидании отца он с самого утра вертелся в университетском городке.
   Наверное, Вэкос промелькнул, когда Пытливый побежал в ректорат, полагая, что отец там. Но в ректорской суетились лишь технические работники. На всякий случай все же заглянул в настежь открытую дверь кабинета Ментора. Никого. И он вернулся к ребятам. Камея, захлебываясь, говорила, что она вот так, рядом, как его сейчас, видела Проницательного. Хорошо Пытливый ей ничего не сказал про отца. Сейчас бы она тоже переживала. Или, что хуже, стала бы успокаивать. Она почему-то была уверена, что именно ей удалось снять с него гнет стресса и пробудить уверенность в себе.
   Пытливый работал над отчетом всю ночь. А когда они с Камеей пошли закладывать его работу в компьютер, он сказал:
   — Камеюшка, я нашел разгадку. Обман мой стоил свеч, — и обхватив девушку за талию, закружил с нею и раскатился громким смехом.
   И надо же, в этот самый момент в компьютерную вошел Карамельник. Холодно кивнув, он с плохо скрытой гримасой неприязни, прошествовал мимо.
   «Вот его настоящее лицо. Сейчас он без нимба. И это хорошо видно», — подумал Пытливый и не удержавшись выкрикнул:
   — Карамельник, я достоин наказания, но заслужил ли я пренебрежения?
   Декан не замедлив шага и не оборачиваясь, пожал плечами. Мол, как знать?
   — Чинуша! — обругала его Камея.
   Этот инцидент не испортил им настроения. Взявшись за руки и, нарочно, еще громче хохоча, они выбежали на улицу…
   — Явившихся на защиту отчетов просим занять свои места, — прозвучало в эфире.
   Пытливый не спешил. Он продолжал высматривать, не появится ли отец.
   — Ты кого-то ждешь? — спросила Камея. — Мы остались одни.
   — Просто волнуюсь, — ответил он.
   — Все будет хорошо, — твердо сказала она и взяв за рукав самым настоящим образом затащила его в помещение.
   Они с Камеей уселись в первом ряду. Почти глаза в глаза с Большим Ученым Советом Школы. Был среди них и Карамельник. Обдав Пытливого с Камеей холодом, он демонстративно стал смотреть поверх их голов, чуть ли не каждому приветливо кивал и слащаво улыбался. Ментор, шептавшийся с одним из членов Совета, очевидно, краем глаза заметив его, отвлекся и, указательным пальцем касаясь кончика носа, поднимал его вверх, что означало: держи нос выше. Пытливый понимающе кивнул и утрированно, так, чтобы видел Карамельник, задрал подбородок. Ментор улыбнулся и, еще немного пошептавшись, наконец обратился к собравшимся.
   — Порядок таков. Каждый, кто будет вызван, подходит к кафедре и зачитывает подготовленный по теме отчета реферат. Расширенно по теме исследования и коротко выводы, рекомендации и так далее. Оппонировать выступающему придется каждому из вас. Нас здесь — нет.
   Ментор обвел всех взглядом и, улыбнувшись, продолжал:
   — Но это не значит, что мы, Большой Ученый Совет Школы, лишены слова. Если понадобится, или если очень попросите, один-два вопросика подбросим. Итак, первым на кафедру для защиты Отчета о командировке на Начальную планету шестого Луча приглашается… Кто там первый сдал? — спросил он у секретаря Совета.
   — Слушатель Книжный! — не заглядывая в список, объявила она.
   — Прошу, коллега, — пригласил Ментор.
   И обсуждение началось.
   Насколько Пытливый помнил, слушатель анализировал проблему с точки зрения разноязыкости землян. Исследовал довольно подробно. Со всех сторон. И так и эдак. А вывод особой ударной силы не имел.
   — Полагаю, — сказал он, — мои многочисленные наблюдения, серия экспериментов, анализ взаимоотношений и контактов разноязыких племен дают основание рассмативать настоящую работу, как одну из многих сторон в деле разрешения возникшей на планете Земля проблемы…
   — Все? — поинтересовался Ментор.
   — Все! — ответил Книжный.
   — Прошу вопросы и свои соображения по поводу, — ректор показал на стоявшего за кафедрой слушателя.
   — У меня вопрос, — выкрикнул кто-то из задних рядов.
   — Возможно я прослушал, а возможно в реферате это упущено. Подсчитывалось ли количество языков и наречий?
   Книжный ответил утвердительно, назвав четырехзначную цифру.
   С места поднялся Ретивый.
   — Коллега, тебе наверняка приходилось встречаться с фактами такого рода, когда люди разноязычных племен, общаясь между собой, понимали друг друга. Чем вы объясните эту странность?
   — Уровнем культуры и интеллекта, — коротко ответил тот.
   — Допустим, — не унимался Ретивый, — но и ты, равно как и все присутствующие, были свидетелями того, как люди одного племени, разговаривающие на одном языке, не понимали друг друга, смотрели на одни и те же вещи по-разному, оценивали и решали одну и ту же проблему не одинаково… Что в конечном счете, как мы знаем, вело к неразумным эксцессам.
   — Тут, — раздумчиво начал Книжный, — целый букет несовмещений. Так неприятие здравого смысла соплеменников проистекают от своекорыстных интересов каждого. Отсюда нежелание видеть очевидное. И, в конце концов, опять-таки от того же самого слабо развитого у землян здравого смысла, низкой степени знаний и малого жизненого опыта.