Страница:
С завтраком в ресторане мы успели управиться всего за два часа, и вся группа мужественно отказалась от коньяка, зато выпила несколько бутылок вина. У нас появился новый гид по имени Анзор, человек неукротимого темперамента и с представлениями о жизни как о нескончаемом пикнике. На новом белом автобусе "Мерседес" мы отправились с ним в горы посетить какую-то необыкновенную колдунью, которая предсказывает судьбу Абхазии. По дороге я захотела пить и неосторожно пожаловалась на жажду Анзору. Он остановил машину и исчез в небольшом придорожном кафе. Через минуту Анзор появился с ящиком шампанского и блоком сигарет "Мальборо". "Гуляем, ребята!" – радостно кричал он. "Анзор, – взмолилась я. – Мне •, хочется воды". Но Анзор не мог представить, что и вода может утолять жажду. От шампанского на жаре ребят разморило, и они уснули младенческим сном.
Колдунья с огромным семейством жила высоко в горах, на чудесной вилле. Перед домом на зеленой лужайке паслись барашки. В Абхазии, как в библейские времена, богатство измеряется не деньгами, а количеством земель и овец. "Какая прекрасная, благоденствующая, расточительная, упивающаяся счастьем страна", – думала я, гуляя по этому золотому царству фантазии и вдыхая дурманящий аромат плодовых садов. Все здесь говорило о добротности и основательности богатства. о этом доме нам оказали царственное гостеприимство, которым славится Абхазия.
Женщины быстро накрыли стол и Исчезли из поля зрения. Это языческое пиршество сопровождалось долгими красочными речами хозяев дома. В этих местах церемонию еды обожествляют, делают из нее культ, лучшее время жизни проводится за столом.
Неожиданно к столу пришел Витя, которого мы до начала застолья долго и тщетно искали. Он осмотрел присутствующих налитыми кровью глазами, увидел водку, издал слабый стон, но потом взял себя в руки и присоединился к тостам. "Я думал, что я уже умер", – взволнованно прошептал мне Витя. "Что с тобой, Витя! Откуда такие мрачные мысли?" – удивилась я. Выяснилось, что после шампанского Витя свалился под кустик и сладко уснул. Потом, очнувшись, он увидел барашков, лужайку, сады и решил, что ангелы взяли его душу в рай. Но даже в раю его продолжала мучить жажда, он пошел на поиски воды и наткнулся на нашу компанию.
Колдунья, хозяйка дома, ничем нас не поразила. Она приобрела свою славу Кассандры после того, как впала в летаргию. Месяц она жила во сне, зато, когда проснулась, со всех сел к ней потянулись люди, желающие узнать будущее. Она также занималась лечением, взимая за это огромную плату.
Совершив устрашающие манипуляции, колдунья предсказала Абхазии благоденствие и процветание. Абхазия находилась тогда в зените счастья, и никто даже в страшном сне представить себе не мог, какая беда обрушится ровно через два года на эту лазорево-румяную страну, которую ласкает и Целует глянцево-синее море.
После праздника в горах Анзор спросил нас, что мы собираемся снимать. Честно говоря, у нас не было разумных планов, и тут нам опять подвернулся Фазиль Искандер со своей книгой "Сандро из Чегема". Мы потребовали, чтобы нас отвезли в Чегем. В нашу компанию как раз затесался какой-то местный поэт, восторженно описывающий село Чегем. Мы решили, что будет недурно снять это знаменитое место и, Может быть, даже разыскать героев книги. Сказано – сделано- И наш "Мерседес" стал подниматься в горы. В одной деревушке нам посоветовали сменить цивилизованный "Мерседес" на одичавший грузовик, если мы действительно хотим Подняться так высоко. Во время смены автомобиля нас напоили вином, а наш друг Анзор преподнес нам в качестве подарка по дюжине трусов, купленных в местном магазине. Мы Подавили смешки и с нежностью поблагодарили Анзора за Простодушное подношение.
Это было чудесное путешествие. Чем выше мы поднимались в горы, тем больше у нас захватывало дух от картин пре красной и бесстыдной природы. Иногда мы встречали пастухов, которые спешили к нам с парным молоком и кусками свежего сыра. Иногда нашу дорогу пересекали дикие лошадки Один раз мы встретили двух сумасшедших кладоискателей которые специально приехали из Москвы в поисках старинного золота, вооруженные какой-то таинственной картой.
Для того чтобы проехать к Чегему, нам пришлось свернуть с основной дороги в лес, где машина вскоре увязла в мягкой земле. Мы вынуждены были идти пешком по джунглям, я и Юлия в сопровождении абхазцев убежали вперед, а съемочная группа, отягощенная аппаратурой, отстала. Густой аромат тропиков кружил голову, быстрая ходьба и влажный воздух затрудняли дыхание. Крошечные золотистые птички изнемогали от любовных песен. Юлия вместе с абхазским поэтом углубилась в кусты ежевики полакомиться ягодкой – поэт не сводил с нее томных глаз и декламировал в ее честь стихи. Меня же один из абхазцев с удовольствием пугал медведями, которые имеют привычку подкрадываться исподтишка. Эта дикая земля казалась мне запретной зоной, охраняемой враждебными духами.
Наконец мы выбрались из леса, и перед нашими глазами предстала удивительная картина – огромный зеленый луг с разбросанными по нему кучами камней. "Вот он, Чегем", – восторженно выдохнул поэт. "Но где же дома и люди?" – спросили мы. "А разве я вам не сказал, что здесь уже много лет никто не живет? – удивился поэт.
– В Чегеме остались только каменные печи". – "То есть вы хотите сказать, что мы три часа ехали в горы, целый час топали по джунглям только затем, чтобы полюбоваться камнями?" – накаляясь гневом, говорила я. Поэт оказался безупречным болваном, и наше возмущение его никак не трогало.
В этот момент из леса вышла задыхающаяся съемочная группа. Мы боялись смотреть ребятам в глаза – ведь они тащились с аппаратурой по лесным тропам в надежде найти в Чегеме отдых и вино. Но ребята среагировали правильно – они сели на землю и начали хохотать. В конце концов, у этого приключения есть забавная сторона. В обратный путь мы отправились злые как черти. Зато наградой за наши скитания был великолепный ужин под звездным небом, который ждал нас в той деревушке, где мы оставили "Мерседес". Все мужское население села во главе со старейшинами, одетыми в национальные костюмы, сидело за столами в ожидании нас.
На следующее утро явился Вахтанг, уставший от долгой гульбы в Гаграх и явно раздраженный необходимостью работать. Летом в Абхазии совершенно невозможно трудиться, вот и ведут постоянную борьбу с расслабляющим влиянием климата, но все безнадежно. Каждое движение лишает вас Жизненных сил. Только к вечеру ленивые, добродушные жители стекаются в рестораны, где резвятся до ночи, как дети. Приезжие отличаются от местного населения энергией и стремлением чего-то добиться, чему абхазцы неизменно удивляются: "Друзья мои, куда вы так торопитесь? У вас впереди еще уйма времени".
Днем мы обедали в большой компании в ресторане-корабле. За окном плескалось море. Из соленых волн вышла самая прекрасная женщина на земле Афродита, созданная из перламутра раковины и весеннего дыхания. Я была в романтическом настроении, мне хотелось говорить красивые речи, и я спросила у своих соседей по столу, бывают ли в Абхазии случаи, когда женщина ведет застолье. Они пошептались и торжественно заявили, что таких случаев не было, но они хотят сделать исключение и наделить меня всеми правами тамады. Я была в восторге от этого дипломатичного предложения.
Правда, дело осложнялось тем, что тамада должен допивать каждый бокал до конца.
К концу обеда, когда моя фантазия иссякла, а ноги уже едва держали меня, я родила новый тост: "Давайте выпьем за Вино! Оно освежает наше сердце и делает радостными наши мысли, оно утешает нас в горе и веселит в праздники. Любимый человек может уйти, друзья могут изменить, и только вино никогда не предаст нас.
Выпьем за нашего лучшего друга – за Вино!" Этот тост вызвал всеобщее восхищение, даже абхазцы признали за мной способности тамады.
Вечером нас пригласили на грузинскую свадьбу. Но в пылу развлечений мы потеряли представление о времени и спохватились только в десять часов вечера. Когда мы приехали на свадьбу, то, к своему смущению, выяснили, что тысяча человек гостей в течение нескольких часов ждут нас и из-за нашего опоздания праздник никак не начнется. Бедная невеста парилась в своей душной комнате, потому что ей не велели выходить до приезда программы "Взгляд". Когда заработала камера, дело сдвинулось с мертвой точки. Свадебная процессия направилась к длинным столам, расставленным на Улице. Над ними натянули тенты, с которых свешивались арбузы в серебряной фольге. Между столами шныряли собаки, и гости кидали им куски мяса.
Народ, не жеманясь, пил и ел От Души. Нам оказали столько восхитительных знаков внимания, сколько не оказывают и королеве.
На следующий день мы познакомились с очень забавным человеком. Мы должны были снять сцену моего похищения Нашли смирную лошадь и удалого джигита. Им оказался хозяин придорожной кофейни, бойкий старик шестидесяти пяти лет. В течение десяти дублей он лихо перекидывал меня через седло и уносился со своей драгоценной ношей вдаль Мы с ним очень подружились. Когда после командировки мы с Юлией без зазрения совести воспользовались гостеприимством своих новых друзей и поселились за их счет в санатории, то завтракать мы всегда отправлялись в кофейню к джигиту. Он запекал нежную рыбу, варил изумительный кофе, готовил чай из горных трав и подавал к нему душистый цветочный мед.
Однажды мы большой компанией отправились в сауну. Воспользовавшись тем, что все мужчины ушли в бассейн, я зашла в парилку и легла на горячую полку. Через пять минут, когда я вся покрылась мелким бисером пота, кто-то отворил дверь. Мне хотелось продлить блаженство, и я не стала открывать глаз. Чьи-то пальцы с нежной силой взялись за мое тело – ласкали низ живота, размазывая по нему липкую тающую жидкость ("Мед, наверное", – подумала я), массировали мой пушистый холмик, исследовали мои самые сокровенные отверстия. Пальцы управляли мной так умело, что через несколько минут я достигла рая. Тут я открыла глаза и от удивления лишилась дара речи. Передо мной был наш старичок-джигит. Его упругий большой член вызвал бы зависть даже у молодых парней. "Говорят, медом полезно мазаться в сауне", – сказал хозяин кофейни. "Говорят", – машинально заметила я и со всей возможной быстротой ретировалась из сауны. После этого случая наши завтраки в кофейне прекратились.
Все было праздником в то лето. Золотой солнечный лак, покрывающий тело, мерцающий песок на берегу, бешеные поездки на "Мерседесах" по горам, ламбада в ресторанах, поцелуи, сорванные в темноте автомобиля, чересчур смелые шутки.
Густое неповторимое счастье богатой, предназначенной для наслаждения Абхазии.
Уже в аэропорту мы со смехом вспомнили, что так и не сняли запланированных абхазских негров.
Август 1992 года. В сладкий спелый Сухуми я прилетела из Тбилиси на вертолете, везущем оружие. Нет более нелепого и тягостного зрелища, чем война в курортном городе. У входа в аэропорт, контролируемый грузинскими гвардейцами, сидел размаянный жарой человек в военной форме и солнцезащитных очках. Отставил в сторону автомат, вытянул босые ноги, расстегнул рубашку и неторопливо почесывал волосатую грудь. Как только не лень воевать в такую жару!
Штаб Китовани расположился в райском месте – на бывшей сталинской даче, неподалеку от Сухуми. Кажется, вот-вот увидишь еще влажные махровые полотенца и полуголых красоток с абрикосовым загаром. Эта земля излучает чувственность так же непосредственно, как солнце тепло. Но томный, сладострастный ритм южной жизни, упоительной, как любовь под звездным небом, сменился четким ритмом военного марша. Роскошный дом отдыха заполонили прокопченные солнцем мужчины, увешанные оружием, как новогодняя елка хлопушками. В одной из дач поселили пленных. В тропическом лесу, облагороженном асфальтовыми дорожками и стараниями садовников, появился запах охоты.
Все это колоритное сборище под пальмами находится в состоянии крайней взвинченности. Ожидание наступления нельзя смягчить даже водкой, которую лично запретил сам Китовани. В этих флибустьерах чувствуется настороженность диких животных, чьи нервы постоянно натянуты. Я любовалась их диковатой, дьявольской красотой. Их природная забиячливость способствует процветанию морали сильных.
Физически ощущается глухое назойливое гудение жарких часов. Наверное, легко вспыхивающее в этих людях бешенство объясняется душной, насыщенной атмосферой. В город выезжать опасно. И абхазцы, и грузины сбили номера со своих машин, и практически каждый автомобиль попадает под неожиданный обстрел. Я видела, как плакал большой и сильный человек, потерявший в тот день друга. В него всадили 42 пули. (Кстати, обе стороны используют пули со смещенным центром тяжести, и для смерти достаточно одной…) Даже магия теплой южной ночи не рассеяла напряжения.
Электричество отключили, и наша разношерстная компания журналистов бродила по темным комнатам санатория в поисках удобного ночлега. Во всех дверях выломали замки, и я легла спать под охраной грузинского журналиста, двадцатилетнего Миши.
Я была так взволнована войной, поселившейся в апельсиново-мандариновом раю, что долго не могла уснуть. Неужели эта земля прогневала каких-то свирепых богов своим длительным процветанием? Я вспомнила сказку Шар-Ля Перро "Спящая красавица". Люди, избалованные судьбой и потерявшие от радости осторожность, забыли умилостивить злой рок, и вот явилась черная колдунья… Миша зудел в Темноте, как комар: "Даша, можно я тебя поцелую?" Какие к черту поцелуи? "Миша, я спать хочу, не мешай".
В пять часов утра я проснулась от выстрелов и криков.
Потом я выяснила, что на дачу пробрались трое абхазских* снайперов. Двоим удалось убежать, один был захвачен и, как* сообщили мне шепотом, расстрелян. Я ворочалась в постели гадая, что же происходит на улице. Миша на соседней кровати выпускал такие звучные рулады храпа, что уснуть мне уже не удалось.
В семь часов утра дверь в нашу комнату отворилась, и на цыпочках вошел корреспондент агентства "Рейтер" Олег Щедров. Шепотом, чтобы не будить Мишу, он сказал, что идет в Сухуми и если я хочу, то могу присоединиться. По всем данным, грузины должны были сегодня взять город. Такое событие нельзя пропускать, но входить в Сухуми вместе с армией мне не хотелось. В этом есть что-то постыдное.
Я всегда на стороне тех, кто слабее. Я быстро собрала сумку, написала Мише трогательную записку и ушла в комнату к Олегу наводить красоту.
Пока я, сидя на кровати по-турецки, рисовала собственный портрет, Олег, глядя в окно, комментировал уличные события. "Смотри-ка, кто идет", – вдруг сказал он удивленно. Я успела нарисовать только один глаз, но любопытство было сильнее, и с карандашом в руках я высунулась из окна. По садовой дорожке шел утренне-томный Китовани – ни дать ни взять курортник, совершающий променад перед завтраком.
"Доброе утро! – весело крикнул Олег. – Скажите нам, пожалуйста, успеем ли мы добраться до Сухуми до начала наступления?" Министр обороны заявил, что предстоящие действия гвардейцев нельзя назвать наступлением, так как они не могут воевать с собственным народом. "Мы хотим очистить город от мародеров и снайперов и отобрать оружие у несмышленых мальчишек, – сказал Китовани. – А если вы хотите дойти до Сухуми, у вас есть два часа".
Сухуми оказался пустым и тихим. Ничего не осталось от ослепительной, ликующей, карнавальной атмосферы курортного города. Под радостным лозунгом "Молодежный туризм – маршруты мира и дружбы" дремал сожженный БТР.
В огромном многоэтажном здании Совета Министров царила мертвая тишина. Ни одного охранника, хотя бы для приличия, не было у входа. Только на двенадцатом этаже сидел первый зам председателя Совмина Сергей Багапш. Ни у кого я еще не видела такого страшного, безнадежного выражения лица, как у председателя. Так, наверное, выглядели подданные китайского императора в ожидании шелкового шнурка.
На вопрос, что он собирается делать, Сергей Васильевич ответил: "Отпущу оставшихся подчиненных и буду ждать". Мы попытались найти в мертвом городе хоть какую-нидь еду. Хлеба не было уже несколько дней. У меня слезы навернулись на глаза, когда я увидела совершенно пустой знаменитый сухумский рынок. Ожесточенные жители дрались за последние крохи сыра и творога. И это в городе, которому неумеренное плодородие почвы обеспечило славу самого гостеприимного места, где в праздники кормили даже незнакомых прохожих, где даже собаки были придирчивы и избалованы лакомствами. Все, что нам удалось купить, – это свежих огурцов и бутылку шампанского.
Директор гостиницы "Тбилиси" посмотрел на нас как на сумасшедших. "Вы в своем уме? – закричал он. – Я же повесил табличку: "Гостиница не работает". Я сам сейчас запру все двери и уйду домой. Ищите себе убежище, сейчас начнется кошмар".
Приютила нас славная русская женщина Эмма, отправившая свою семью из города.
Большинство абхазцев уже покинуло Сухуми. Некоторые подались в горы, в партизаны. В доме, который нас пригрел, остались одни старики, решившие жить и умирать в родном городе. Эмма, с ума сходившая от страха, была рада, что мы постучались к ней в дверь. Она обменяла у соседки наши огурцы на яйца и изжарила нам яичницу.
В полдень колонна танков двинулась по проспекту Мира. По улицам заметались люди, не успевшие добежать до дома. Они укрылись во внутренних двориках. В наш дом забежал грузин Мурман, который рассказал, что в Новом районе, где он живет, утром разбомбили дом. Погибли пять человек.
Услыхав стрельбу, на улицу выбежало несколько жителей. С неуемным любопытством и чисто южной беспечностью они наблюдали за ходом событий, пока автоматные очереди не загнали их в дом. В предыдущие дни так погибло несколько мальчишек, которые, разинув рты, наблюдали уличные сражения.
Мы открыли шампанское, наполнили бокалы, и Мурман Решил сказать тост. "Давайте выпьем за мир!" – торжественно объявил он. Ответом ему была мощная автоматная очередь за окном.
После первых залпов пушки я и Эмма совершили тысячу ненужных дел – метались из угла в угол, как бестолковые телята, причитали, подвывали, как кликуши, ложились на пол, прятались в уборной, забивались в нишу, сшибали на бегу стулья.
На последующие два часа все вокруг превратилось в ад.
Наш дом оказался в неудачном месте – рядом с телеграфом и зданием Совета Министров. С трех сторон шла незатихающая стрельба, на улицу носа нельзя было высунуть. Я всегда стеснялась докучать богу своими молитвами, но тут решила что нельзя пренебрегать такой формой заступничества. Я начала молиться, но сосредоточиться на разговоре с богом мне помешала Эмма. От страха у нее начался словесный понос. Ей казалось, что, если она замолчит, ее тут же убьют. "Я человек старый, мне терять нечего, помирать пора. Пусть убьют на пороге родного дома", – бубнила она, не переставая.
Несмотря на ее доброту к нам, мне хотелось сделать из кухонного полотенца кляп и основательно заткнуть ей глотку.
На войне нужно обладать хорошим терпением. Часто приходится сидеть и ждать – транспорта, помощи, окончания бомбежки или обстрела. После бесконечной стрельбы возникает идиотское желание выскочить на улицу и втолковать этим безумцам, что человека растить нужно долго и трудно, а убить – дело минуты. Если бы мужчины рожали, они бы не были такими беспощадными.
Гвардейцы прошли центр города "без мыла" и натолкнулись на сопротивление в Новом районе, где завязались ожесточенные перестрелки. Больше всего не повезло Ленину – памятнику вождю на площади подбили плечо, а из Верховного Совета вытащили бюст Ленина, накинули ему на шею веревку и с торжеством доволокли его до штаба. Сам Верховный Совет основательно разграбили – вынесли факсы, телексы, компьютеры, телевизоры. Спешно водрузили всюду грузинские флаги.
Когда стрельба стихла, мы вышли в город, чтобы выяснить обстановку. По циничному выражению Олега, мы пошли "считать трупы", то бишь узнавать количество жертв и раненых. Но в нашем районе признаков кровопролития не наблюдалось. Правда, одна женщина сказала, что через две улицы "валяется какой-то мертвый мужик, но' это не свежий, а давнишний". Женщина видела его еще вчера.
Тяжелее всего пришлось собравшимся в морском порту курортникам. Во время посадки на корабль отдыхающие оказались под огневым шквалом. (Правда, неизвестно, кто стрелял – абхазские снайперы или гвардейцы.) Российские военные, отправлявшие свои семьи, открыли ответный огонь. Среди пассажиров началась паника. Женщины ложились на землю, закрывая собой плачущих детей. Пароход, заполненный только наполовину, спешно отплыл.
Несчастные женщины из России и Украины рассказывали нам, что находятся в этом бедственном положении уже второй день, не имея возможности покормить своих детей и дать им хоть какое-то убежище. Их спешно эвакуировали из дома отдыха в Эшерах. Следующий пароход ожидается только через два дня.
Во время короткого затишья народ, не успевший добежать до дома, вышел из укрытий. В наш дом зашли три абхазские девушки, не успевшие выехать из города.
Одна из них, по имени Белла, рассказала такую историю: "Ко мне подошел гвардеец и спросил: "Ты абхазка?" Я ответила: "Да". Тогда он говорит: "Я тебя сейчас стрельну". А я ему: "Ну стрельни, может быть, тебе легче станет". Он посмотрел на меня и отошел. Я журналистка газеты "Абхазия", жизни мне здесь больше не будет. Куда бежать? Что делать?" Эта прелестная юная женщина говорила совсем без эмоций, устало и опустошен но. Она обнаружила, что мир, в котором она жила, не принадлежит ей больше.
Да, в белых перчатках не воюют. В Абхазии в разгаре медовый месяц мародеров.
Сначала Сухуми грабили местные мародеры, неторопливо, с чувством и расстановкой.
Теперь активно подключились грузинские гвардейцы. По пути в штаб Китовани мы имели удовольствие лицезреть четыре изнасилованных коммерческих киоска.
Один гвардеец с видом Деда Мороза вручил мне флакон французских духов.
Разумеется, я растаяла и рассыпалась в благодарностях, пока он не сказал: "Это подарок от Ардзинбы" (Председатель Верховного Совета Абхазии). "Иду мимо, смотрю, магазин грабят, – радостно рассказывал гвардеец. – Дай, думаю, людям помогу". Судя по его туго набитому мешку, он удачно поживился.
"Абхазская кампания подошла к концу", – сказал Тенгиз Китовани и улетел в Тбилиси. Это заявление оказалось ошибочным. То была лишь шумная прелюдия кровавой трагедии. В городе, где неистово цветут магнолии, ввели военное положение и комендантский час. Абхазские вооруженные формирования отступили за реку Гумиста и укрепились в городе Гу-Даута. В Абхазию ворвался невидимый дьявольский ветер войны, всасывающий в себя и разрушающий все, что встречайся на пути. Он разбудил первобытное безумие людей, и ни абхазцы, ни грузины уже не в силах сдержать коней. Они Ушли из мира людей в мир животных, которые ежедневно борются за свою жизнь. Им полюбилась анархия свободы, и уже никто не наденет им на шеи тяжкое ярмо закона. И разве Могли мы предположить в то сладкое лето 199о года, что всего Через два года в море опасно будет купаться из-за снайперов и обстрелов пляжей, что в нашем любимом ресторане-ущелье, где теплыми летними вечерами мы пили вино, слушая божественный голос толстухи-певицы, исполняющей "Аве Мария", и поджаривали спичками пойманных скорпиончиков, устроят склад оружия, что в сытую Абхазию придет гуманитарная помощь…
Мы улетали из сухумского аэропорта, погруженного в! кромешную темноту, такую густую, что ее, казалось, можно резать ножом. Изредка джунгли ночи освещали фары машин и блестящие трассирующие очереди. Нас было трое журналистов – я, Мишка и Олег. Мишка с гордостью рассказывал, как он во время перестрелки ел мороженое, сидя на танке. Он меня страсть как раздражал своей щенячьей храбростью.
"Несмышленыш, – думала я. – Еще не успел как следует напугаться, потому и лезет под пули. Он еще не научился ценить жизнь".
В Тбилиси Олег решил вознаградить себя и нас за дневные испытания, и в час ночи он снял два номера в прелестном четырехзвездочном отеле "Метехи". Мы отдали вещи портье и, не заходя в номера, помчались в ночной бар. Эти сутки были сплошным контрастным душем. Еще днем мы лежали на полу в душной комнате на первом этаже, чтобы избежать случайной пули, и парились в штабе Китовани, а спустя всего несколько часов мы сидели в очаровательном светском баре и потягивали мартини со льдом.
Утром меня ждал изысканный завтрак в ресторане, легкий флирт с заезжим немецким бизнесменом и купание в бассейне. Плавая в одиночестве в огромной круглой чаше, наполненной голубой водой, я думала: "Теперь только удовольствия. Хватит ездить на войну, пора вспомнить о том, что ты женщина, прелестная светская женщина. Как прекрасно твое тело в прозрачной воде! Никакой грязи, крови, страхов больше не будет в твоей жизни. Только Средиземное море, рестораны, фрукты, мечты".
***
Бывает, что человек только успеет подумать о чем-нибудь приятном, как судьба уже сама на блюдечке преподносит ему мечту, и удача бежит за ним, как верный пес. Я участвовала в конкурсе "Мисс Пресса" и вышла в финал, который должен был проходить на корабле, плавающем по Средиземному морю.
Колдунья с огромным семейством жила высоко в горах, на чудесной вилле. Перед домом на зеленой лужайке паслись барашки. В Абхазии, как в библейские времена, богатство измеряется не деньгами, а количеством земель и овец. "Какая прекрасная, благоденствующая, расточительная, упивающаяся счастьем страна", – думала я, гуляя по этому золотому царству фантазии и вдыхая дурманящий аромат плодовых садов. Все здесь говорило о добротности и основательности богатства. о этом доме нам оказали царственное гостеприимство, которым славится Абхазия.
Женщины быстро накрыли стол и Исчезли из поля зрения. Это языческое пиршество сопровождалось долгими красочными речами хозяев дома. В этих местах церемонию еды обожествляют, делают из нее культ, лучшее время жизни проводится за столом.
Неожиданно к столу пришел Витя, которого мы до начала застолья долго и тщетно искали. Он осмотрел присутствующих налитыми кровью глазами, увидел водку, издал слабый стон, но потом взял себя в руки и присоединился к тостам. "Я думал, что я уже умер", – взволнованно прошептал мне Витя. "Что с тобой, Витя! Откуда такие мрачные мысли?" – удивилась я. Выяснилось, что после шампанского Витя свалился под кустик и сладко уснул. Потом, очнувшись, он увидел барашков, лужайку, сады и решил, что ангелы взяли его душу в рай. Но даже в раю его продолжала мучить жажда, он пошел на поиски воды и наткнулся на нашу компанию.
Колдунья, хозяйка дома, ничем нас не поразила. Она приобрела свою славу Кассандры после того, как впала в летаргию. Месяц она жила во сне, зато, когда проснулась, со всех сел к ней потянулись люди, желающие узнать будущее. Она также занималась лечением, взимая за это огромную плату.
Совершив устрашающие манипуляции, колдунья предсказала Абхазии благоденствие и процветание. Абхазия находилась тогда в зените счастья, и никто даже в страшном сне представить себе не мог, какая беда обрушится ровно через два года на эту лазорево-румяную страну, которую ласкает и Целует глянцево-синее море.
После праздника в горах Анзор спросил нас, что мы собираемся снимать. Честно говоря, у нас не было разумных планов, и тут нам опять подвернулся Фазиль Искандер со своей книгой "Сандро из Чегема". Мы потребовали, чтобы нас отвезли в Чегем. В нашу компанию как раз затесался какой-то местный поэт, восторженно описывающий село Чегем. Мы решили, что будет недурно снять это знаменитое место и, Может быть, даже разыскать героев книги. Сказано – сделано- И наш "Мерседес" стал подниматься в горы. В одной деревушке нам посоветовали сменить цивилизованный "Мерседес" на одичавший грузовик, если мы действительно хотим Подняться так высоко. Во время смены автомобиля нас напоили вином, а наш друг Анзор преподнес нам в качестве подарка по дюжине трусов, купленных в местном магазине. Мы Подавили смешки и с нежностью поблагодарили Анзора за Простодушное подношение.
Это было чудесное путешествие. Чем выше мы поднимались в горы, тем больше у нас захватывало дух от картин пре красной и бесстыдной природы. Иногда мы встречали пастухов, которые спешили к нам с парным молоком и кусками свежего сыра. Иногда нашу дорогу пересекали дикие лошадки Один раз мы встретили двух сумасшедших кладоискателей которые специально приехали из Москвы в поисках старинного золота, вооруженные какой-то таинственной картой.
Для того чтобы проехать к Чегему, нам пришлось свернуть с основной дороги в лес, где машина вскоре увязла в мягкой земле. Мы вынуждены были идти пешком по джунглям, я и Юлия в сопровождении абхазцев убежали вперед, а съемочная группа, отягощенная аппаратурой, отстала. Густой аромат тропиков кружил голову, быстрая ходьба и влажный воздух затрудняли дыхание. Крошечные золотистые птички изнемогали от любовных песен. Юлия вместе с абхазским поэтом углубилась в кусты ежевики полакомиться ягодкой – поэт не сводил с нее томных глаз и декламировал в ее честь стихи. Меня же один из абхазцев с удовольствием пугал медведями, которые имеют привычку подкрадываться исподтишка. Эта дикая земля казалась мне запретной зоной, охраняемой враждебными духами.
Наконец мы выбрались из леса, и перед нашими глазами предстала удивительная картина – огромный зеленый луг с разбросанными по нему кучами камней. "Вот он, Чегем", – восторженно выдохнул поэт. "Но где же дома и люди?" – спросили мы. "А разве я вам не сказал, что здесь уже много лет никто не живет? – удивился поэт.
– В Чегеме остались только каменные печи". – "То есть вы хотите сказать, что мы три часа ехали в горы, целый час топали по джунглям только затем, чтобы полюбоваться камнями?" – накаляясь гневом, говорила я. Поэт оказался безупречным болваном, и наше возмущение его никак не трогало.
В этот момент из леса вышла задыхающаяся съемочная группа. Мы боялись смотреть ребятам в глаза – ведь они тащились с аппаратурой по лесным тропам в надежде найти в Чегеме отдых и вино. Но ребята среагировали правильно – они сели на землю и начали хохотать. В конце концов, у этого приключения есть забавная сторона. В обратный путь мы отправились злые как черти. Зато наградой за наши скитания был великолепный ужин под звездным небом, который ждал нас в той деревушке, где мы оставили "Мерседес". Все мужское население села во главе со старейшинами, одетыми в национальные костюмы, сидело за столами в ожидании нас.
На следующее утро явился Вахтанг, уставший от долгой гульбы в Гаграх и явно раздраженный необходимостью работать. Летом в Абхазии совершенно невозможно трудиться, вот и ведут постоянную борьбу с расслабляющим влиянием климата, но все безнадежно. Каждое движение лишает вас Жизненных сил. Только к вечеру ленивые, добродушные жители стекаются в рестораны, где резвятся до ночи, как дети. Приезжие отличаются от местного населения энергией и стремлением чего-то добиться, чему абхазцы неизменно удивляются: "Друзья мои, куда вы так торопитесь? У вас впереди еще уйма времени".
Днем мы обедали в большой компании в ресторане-корабле. За окном плескалось море. Из соленых волн вышла самая прекрасная женщина на земле Афродита, созданная из перламутра раковины и весеннего дыхания. Я была в романтическом настроении, мне хотелось говорить красивые речи, и я спросила у своих соседей по столу, бывают ли в Абхазии случаи, когда женщина ведет застолье. Они пошептались и торжественно заявили, что таких случаев не было, но они хотят сделать исключение и наделить меня всеми правами тамады. Я была в восторге от этого дипломатичного предложения.
Правда, дело осложнялось тем, что тамада должен допивать каждый бокал до конца.
К концу обеда, когда моя фантазия иссякла, а ноги уже едва держали меня, я родила новый тост: "Давайте выпьем за Вино! Оно освежает наше сердце и делает радостными наши мысли, оно утешает нас в горе и веселит в праздники. Любимый человек может уйти, друзья могут изменить, и только вино никогда не предаст нас.
Выпьем за нашего лучшего друга – за Вино!" Этот тост вызвал всеобщее восхищение, даже абхазцы признали за мной способности тамады.
Вечером нас пригласили на грузинскую свадьбу. Но в пылу развлечений мы потеряли представление о времени и спохватились только в десять часов вечера. Когда мы приехали на свадьбу, то, к своему смущению, выяснили, что тысяча человек гостей в течение нескольких часов ждут нас и из-за нашего опоздания праздник никак не начнется. Бедная невеста парилась в своей душной комнате, потому что ей не велели выходить до приезда программы "Взгляд". Когда заработала камера, дело сдвинулось с мертвой точки. Свадебная процессия направилась к длинным столам, расставленным на Улице. Над ними натянули тенты, с которых свешивались арбузы в серебряной фольге. Между столами шныряли собаки, и гости кидали им куски мяса.
Народ, не жеманясь, пил и ел От Души. Нам оказали столько восхитительных знаков внимания, сколько не оказывают и королеве.
На следующий день мы познакомились с очень забавным человеком. Мы должны были снять сцену моего похищения Нашли смирную лошадь и удалого джигита. Им оказался хозяин придорожной кофейни, бойкий старик шестидесяти пяти лет. В течение десяти дублей он лихо перекидывал меня через седло и уносился со своей драгоценной ношей вдаль Мы с ним очень подружились. Когда после командировки мы с Юлией без зазрения совести воспользовались гостеприимством своих новых друзей и поселились за их счет в санатории, то завтракать мы всегда отправлялись в кофейню к джигиту. Он запекал нежную рыбу, варил изумительный кофе, готовил чай из горных трав и подавал к нему душистый цветочный мед.
Однажды мы большой компанией отправились в сауну. Воспользовавшись тем, что все мужчины ушли в бассейн, я зашла в парилку и легла на горячую полку. Через пять минут, когда я вся покрылась мелким бисером пота, кто-то отворил дверь. Мне хотелось продлить блаженство, и я не стала открывать глаз. Чьи-то пальцы с нежной силой взялись за мое тело – ласкали низ живота, размазывая по нему липкую тающую жидкость ("Мед, наверное", – подумала я), массировали мой пушистый холмик, исследовали мои самые сокровенные отверстия. Пальцы управляли мной так умело, что через несколько минут я достигла рая. Тут я открыла глаза и от удивления лишилась дара речи. Передо мной был наш старичок-джигит. Его упругий большой член вызвал бы зависть даже у молодых парней. "Говорят, медом полезно мазаться в сауне", – сказал хозяин кофейни. "Говорят", – машинально заметила я и со всей возможной быстротой ретировалась из сауны. После этого случая наши завтраки в кофейне прекратились.
Все было праздником в то лето. Золотой солнечный лак, покрывающий тело, мерцающий песок на берегу, бешеные поездки на "Мерседесах" по горам, ламбада в ресторанах, поцелуи, сорванные в темноте автомобиля, чересчур смелые шутки.
Густое неповторимое счастье богатой, предназначенной для наслаждения Абхазии.
Уже в аэропорту мы со смехом вспомнили, что так и не сняли запланированных абхазских негров.
Август 1992 года. В сладкий спелый Сухуми я прилетела из Тбилиси на вертолете, везущем оружие. Нет более нелепого и тягостного зрелища, чем война в курортном городе. У входа в аэропорт, контролируемый грузинскими гвардейцами, сидел размаянный жарой человек в военной форме и солнцезащитных очках. Отставил в сторону автомат, вытянул босые ноги, расстегнул рубашку и неторопливо почесывал волосатую грудь. Как только не лень воевать в такую жару!
Штаб Китовани расположился в райском месте – на бывшей сталинской даче, неподалеку от Сухуми. Кажется, вот-вот увидишь еще влажные махровые полотенца и полуголых красоток с абрикосовым загаром. Эта земля излучает чувственность так же непосредственно, как солнце тепло. Но томный, сладострастный ритм южной жизни, упоительной, как любовь под звездным небом, сменился четким ритмом военного марша. Роскошный дом отдыха заполонили прокопченные солнцем мужчины, увешанные оружием, как новогодняя елка хлопушками. В одной из дач поселили пленных. В тропическом лесу, облагороженном асфальтовыми дорожками и стараниями садовников, появился запах охоты.
Все это колоритное сборище под пальмами находится в состоянии крайней взвинченности. Ожидание наступления нельзя смягчить даже водкой, которую лично запретил сам Китовани. В этих флибустьерах чувствуется настороженность диких животных, чьи нервы постоянно натянуты. Я любовалась их диковатой, дьявольской красотой. Их природная забиячливость способствует процветанию морали сильных.
Физически ощущается глухое назойливое гудение жарких часов. Наверное, легко вспыхивающее в этих людях бешенство объясняется душной, насыщенной атмосферой. В город выезжать опасно. И абхазцы, и грузины сбили номера со своих машин, и практически каждый автомобиль попадает под неожиданный обстрел. Я видела, как плакал большой и сильный человек, потерявший в тот день друга. В него всадили 42 пули. (Кстати, обе стороны используют пули со смещенным центром тяжести, и для смерти достаточно одной…) Даже магия теплой южной ночи не рассеяла напряжения.
Электричество отключили, и наша разношерстная компания журналистов бродила по темным комнатам санатория в поисках удобного ночлега. Во всех дверях выломали замки, и я легла спать под охраной грузинского журналиста, двадцатилетнего Миши.
Я была так взволнована войной, поселившейся в апельсиново-мандариновом раю, что долго не могла уснуть. Неужели эта земля прогневала каких-то свирепых богов своим длительным процветанием? Я вспомнила сказку Шар-Ля Перро "Спящая красавица". Люди, избалованные судьбой и потерявшие от радости осторожность, забыли умилостивить злой рок, и вот явилась черная колдунья… Миша зудел в Темноте, как комар: "Даша, можно я тебя поцелую?" Какие к черту поцелуи? "Миша, я спать хочу, не мешай".
В пять часов утра я проснулась от выстрелов и криков.
Потом я выяснила, что на дачу пробрались трое абхазских* снайперов. Двоим удалось убежать, один был захвачен и, как* сообщили мне шепотом, расстрелян. Я ворочалась в постели гадая, что же происходит на улице. Миша на соседней кровати выпускал такие звучные рулады храпа, что уснуть мне уже не удалось.
В семь часов утра дверь в нашу комнату отворилась, и на цыпочках вошел корреспондент агентства "Рейтер" Олег Щедров. Шепотом, чтобы не будить Мишу, он сказал, что идет в Сухуми и если я хочу, то могу присоединиться. По всем данным, грузины должны были сегодня взять город. Такое событие нельзя пропускать, но входить в Сухуми вместе с армией мне не хотелось. В этом есть что-то постыдное.
Я всегда на стороне тех, кто слабее. Я быстро собрала сумку, написала Мише трогательную записку и ушла в комнату к Олегу наводить красоту.
Пока я, сидя на кровати по-турецки, рисовала собственный портрет, Олег, глядя в окно, комментировал уличные события. "Смотри-ка, кто идет", – вдруг сказал он удивленно. Я успела нарисовать только один глаз, но любопытство было сильнее, и с карандашом в руках я высунулась из окна. По садовой дорожке шел утренне-томный Китовани – ни дать ни взять курортник, совершающий променад перед завтраком.
"Доброе утро! – весело крикнул Олег. – Скажите нам, пожалуйста, успеем ли мы добраться до Сухуми до начала наступления?" Министр обороны заявил, что предстоящие действия гвардейцев нельзя назвать наступлением, так как они не могут воевать с собственным народом. "Мы хотим очистить город от мародеров и снайперов и отобрать оружие у несмышленых мальчишек, – сказал Китовани. – А если вы хотите дойти до Сухуми, у вас есть два часа".
Сухуми оказался пустым и тихим. Ничего не осталось от ослепительной, ликующей, карнавальной атмосферы курортного города. Под радостным лозунгом "Молодежный туризм – маршруты мира и дружбы" дремал сожженный БТР.
В огромном многоэтажном здании Совета Министров царила мертвая тишина. Ни одного охранника, хотя бы для приличия, не было у входа. Только на двенадцатом этаже сидел первый зам председателя Совмина Сергей Багапш. Ни у кого я еще не видела такого страшного, безнадежного выражения лица, как у председателя. Так, наверное, выглядели подданные китайского императора в ожидании шелкового шнурка.
На вопрос, что он собирается делать, Сергей Васильевич ответил: "Отпущу оставшихся подчиненных и буду ждать". Мы попытались найти в мертвом городе хоть какую-нидь еду. Хлеба не было уже несколько дней. У меня слезы навернулись на глаза, когда я увидела совершенно пустой знаменитый сухумский рынок. Ожесточенные жители дрались за последние крохи сыра и творога. И это в городе, которому неумеренное плодородие почвы обеспечило славу самого гостеприимного места, где в праздники кормили даже незнакомых прохожих, где даже собаки были придирчивы и избалованы лакомствами. Все, что нам удалось купить, – это свежих огурцов и бутылку шампанского.
Директор гостиницы "Тбилиси" посмотрел на нас как на сумасшедших. "Вы в своем уме? – закричал он. – Я же повесил табличку: "Гостиница не работает". Я сам сейчас запру все двери и уйду домой. Ищите себе убежище, сейчас начнется кошмар".
Приютила нас славная русская женщина Эмма, отправившая свою семью из города.
Большинство абхазцев уже покинуло Сухуми. Некоторые подались в горы, в партизаны. В доме, который нас пригрел, остались одни старики, решившие жить и умирать в родном городе. Эмма, с ума сходившая от страха, была рада, что мы постучались к ней в дверь. Она обменяла у соседки наши огурцы на яйца и изжарила нам яичницу.
В полдень колонна танков двинулась по проспекту Мира. По улицам заметались люди, не успевшие добежать до дома. Они укрылись во внутренних двориках. В наш дом забежал грузин Мурман, который рассказал, что в Новом районе, где он живет, утром разбомбили дом. Погибли пять человек.
Услыхав стрельбу, на улицу выбежало несколько жителей. С неуемным любопытством и чисто южной беспечностью они наблюдали за ходом событий, пока автоматные очереди не загнали их в дом. В предыдущие дни так погибло несколько мальчишек, которые, разинув рты, наблюдали уличные сражения.
Мы открыли шампанское, наполнили бокалы, и Мурман Решил сказать тост. "Давайте выпьем за мир!" – торжественно объявил он. Ответом ему была мощная автоматная очередь за окном.
После первых залпов пушки я и Эмма совершили тысячу ненужных дел – метались из угла в угол, как бестолковые телята, причитали, подвывали, как кликуши, ложились на пол, прятались в уборной, забивались в нишу, сшибали на бегу стулья.
На последующие два часа все вокруг превратилось в ад.
Наш дом оказался в неудачном месте – рядом с телеграфом и зданием Совета Министров. С трех сторон шла незатихающая стрельба, на улицу носа нельзя было высунуть. Я всегда стеснялась докучать богу своими молитвами, но тут решила что нельзя пренебрегать такой формой заступничества. Я начала молиться, но сосредоточиться на разговоре с богом мне помешала Эмма. От страха у нее начался словесный понос. Ей казалось, что, если она замолчит, ее тут же убьют. "Я человек старый, мне терять нечего, помирать пора. Пусть убьют на пороге родного дома", – бубнила она, не переставая.
Несмотря на ее доброту к нам, мне хотелось сделать из кухонного полотенца кляп и основательно заткнуть ей глотку.
На войне нужно обладать хорошим терпением. Часто приходится сидеть и ждать – транспорта, помощи, окончания бомбежки или обстрела. После бесконечной стрельбы возникает идиотское желание выскочить на улицу и втолковать этим безумцам, что человека растить нужно долго и трудно, а убить – дело минуты. Если бы мужчины рожали, они бы не были такими беспощадными.
Гвардейцы прошли центр города "без мыла" и натолкнулись на сопротивление в Новом районе, где завязались ожесточенные перестрелки. Больше всего не повезло Ленину – памятнику вождю на площади подбили плечо, а из Верховного Совета вытащили бюст Ленина, накинули ему на шею веревку и с торжеством доволокли его до штаба. Сам Верховный Совет основательно разграбили – вынесли факсы, телексы, компьютеры, телевизоры. Спешно водрузили всюду грузинские флаги.
Когда стрельба стихла, мы вышли в город, чтобы выяснить обстановку. По циничному выражению Олега, мы пошли "считать трупы", то бишь узнавать количество жертв и раненых. Но в нашем районе признаков кровопролития не наблюдалось. Правда, одна женщина сказала, что через две улицы "валяется какой-то мертвый мужик, но' это не свежий, а давнишний". Женщина видела его еще вчера.
Тяжелее всего пришлось собравшимся в морском порту курортникам. Во время посадки на корабль отдыхающие оказались под огневым шквалом. (Правда, неизвестно, кто стрелял – абхазские снайперы или гвардейцы.) Российские военные, отправлявшие свои семьи, открыли ответный огонь. Среди пассажиров началась паника. Женщины ложились на землю, закрывая собой плачущих детей. Пароход, заполненный только наполовину, спешно отплыл.
Несчастные женщины из России и Украины рассказывали нам, что находятся в этом бедственном положении уже второй день, не имея возможности покормить своих детей и дать им хоть какое-то убежище. Их спешно эвакуировали из дома отдыха в Эшерах. Следующий пароход ожидается только через два дня.
Во время короткого затишья народ, не успевший добежать до дома, вышел из укрытий. В наш дом зашли три абхазские девушки, не успевшие выехать из города.
Одна из них, по имени Белла, рассказала такую историю: "Ко мне подошел гвардеец и спросил: "Ты абхазка?" Я ответила: "Да". Тогда он говорит: "Я тебя сейчас стрельну". А я ему: "Ну стрельни, может быть, тебе легче станет". Он посмотрел на меня и отошел. Я журналистка газеты "Абхазия", жизни мне здесь больше не будет. Куда бежать? Что делать?" Эта прелестная юная женщина говорила совсем без эмоций, устало и опустошен но. Она обнаружила, что мир, в котором она жила, не принадлежит ей больше.
Да, в белых перчатках не воюют. В Абхазии в разгаре медовый месяц мародеров.
Сначала Сухуми грабили местные мародеры, неторопливо, с чувством и расстановкой.
Теперь активно подключились грузинские гвардейцы. По пути в штаб Китовани мы имели удовольствие лицезреть четыре изнасилованных коммерческих киоска.
Один гвардеец с видом Деда Мороза вручил мне флакон французских духов.
Разумеется, я растаяла и рассыпалась в благодарностях, пока он не сказал: "Это подарок от Ардзинбы" (Председатель Верховного Совета Абхазии). "Иду мимо, смотрю, магазин грабят, – радостно рассказывал гвардеец. – Дай, думаю, людям помогу". Судя по его туго набитому мешку, он удачно поживился.
"Абхазская кампания подошла к концу", – сказал Тенгиз Китовани и улетел в Тбилиси. Это заявление оказалось ошибочным. То была лишь шумная прелюдия кровавой трагедии. В городе, где неистово цветут магнолии, ввели военное положение и комендантский час. Абхазские вооруженные формирования отступили за реку Гумиста и укрепились в городе Гу-Даута. В Абхазию ворвался невидимый дьявольский ветер войны, всасывающий в себя и разрушающий все, что встречайся на пути. Он разбудил первобытное безумие людей, и ни абхазцы, ни грузины уже не в силах сдержать коней. Они Ушли из мира людей в мир животных, которые ежедневно борются за свою жизнь. Им полюбилась анархия свободы, и уже никто не наденет им на шеи тяжкое ярмо закона. И разве Могли мы предположить в то сладкое лето 199о года, что всего Через два года в море опасно будет купаться из-за снайперов и обстрелов пляжей, что в нашем любимом ресторане-ущелье, где теплыми летними вечерами мы пили вино, слушая божественный голос толстухи-певицы, исполняющей "Аве Мария", и поджаривали спичками пойманных скорпиончиков, устроят склад оружия, что в сытую Абхазию придет гуманитарная помощь…
Мы улетали из сухумского аэропорта, погруженного в! кромешную темноту, такую густую, что ее, казалось, можно резать ножом. Изредка джунгли ночи освещали фары машин и блестящие трассирующие очереди. Нас было трое журналистов – я, Мишка и Олег. Мишка с гордостью рассказывал, как он во время перестрелки ел мороженое, сидя на танке. Он меня страсть как раздражал своей щенячьей храбростью.
"Несмышленыш, – думала я. – Еще не успел как следует напугаться, потому и лезет под пули. Он еще не научился ценить жизнь".
В Тбилиси Олег решил вознаградить себя и нас за дневные испытания, и в час ночи он снял два номера в прелестном четырехзвездочном отеле "Метехи". Мы отдали вещи портье и, не заходя в номера, помчались в ночной бар. Эти сутки были сплошным контрастным душем. Еще днем мы лежали на полу в душной комнате на первом этаже, чтобы избежать случайной пули, и парились в штабе Китовани, а спустя всего несколько часов мы сидели в очаровательном светском баре и потягивали мартини со льдом.
Утром меня ждал изысканный завтрак в ресторане, легкий флирт с заезжим немецким бизнесменом и купание в бассейне. Плавая в одиночестве в огромной круглой чаше, наполненной голубой водой, я думала: "Теперь только удовольствия. Хватит ездить на войну, пора вспомнить о том, что ты женщина, прелестная светская женщина. Как прекрасно твое тело в прозрачной воде! Никакой грязи, крови, страхов больше не будет в твоей жизни. Только Средиземное море, рестораны, фрукты, мечты".
***
Бывает, что человек только успеет подумать о чем-нибудь приятном, как судьба уже сама на блюдечке преподносит ему мечту, и удача бежит за ним, как верный пес. Я участвовала в конкурсе "Мисс Пресса" и вышла в финал, который должен был проходить на корабле, плавающем по Средиземному морю.