Страница:
– Бани, я хочу тебе сказать, – начала я, – что у меня с Игорем было все. Я влюбилась, Бани.
– Так я и думал, – сказал он, и глаза его смеялись. – Это великолепный роман.
Прими мои поздравления.
– Ты издеваешься надо мной. Ты же знаешь, что я замужем.
– Ну и что? Это был лишь прелестный эпизод, одна сцена из книги жизни, притом красивая сцена. Завтра ты вернешься к своему мужу, и все будет по-прежнему.
– Ты не осуждаешь меня?
– Вовсе нет. Без таких встреч жизнь была бы однообразна.
– Бани, а почему не ты? – вдруг спросила я с любопытством.
– Ты слишком молода для меня. Я предпочитаю женщин за тридцать. Они понимают толк в любви.
Я надулась как индюк и с важностью сказала, что я тоже кое-что смыслю в сексе.
Бани рассмеялся и ответил с какой-то странной нежностью в голосе:
– Ты милое дитя, девочка. У тебя впереди столько приключений, ты всему научишься и будешь прелестной женщиной в тридцать лет. А пока в тебе больше энергии и напористости молодости, чем подлинного чувства.
В девять вечера Бани посадил меня в автобус, идущий Д° Будапешта. Я помахала ему букетом цветов и почувствовала желание пустить слезу. Прощай, милый Бани! Вряд ли мы когда-нибудь увидимся. До свидания, Белград! Я однажды вернусь к тебе теплым майским днем.
. В шесть утра я приехала в аэропорт Будапешта. До самолета на Москву оставалось еще четыре часа. Я познакомилась с тремя русскими мальчиками; дождавшись семи часов утра, времени открытия бара, мы заняли столик и пьянствовали до самой посадки. В самолете я дошла до хорошей кондиции и в Москву прилетела пьяная и веселая. Это помогло мне легко перенести первый момент встречи с Советовым. Он вручил мне букет роз, чмокнул меня в щеку и тут же спросил, кто те три мужика, что вертелись вокруг меня на границе. Я ответила, что просто познакомилась с ними в дороге.
По дороге домой я болтала без умолку, чтобы скрыть неловкость и предупредить его вопросы. "Как я рада тебя видеть, любовь моя!" – воскликнула я голосом, исполненным страсти, поймав его цепкий взгляд. "Вот это меня и настораживает, – спокойно заметил Советов. – Ты ведешь себя так, как кошка, вылакавшая хозяйскую сметану, как будто ты в чем-то провинилась". Я разыграла сцену справедливого негодования, но это не произвело на Советова большого впечатления.
Дома он тщательно просмотрел все мои фотографии, привезенные из Югославии. "Кто это?" – спросил он, ткнув пальцем в снимок, запечатлевший меня и Игоря. Я подивилась, что из стольких мужчин, окружавших меня на фотографиях, он выбрал именно Игоря. Какой тонкий нюх у ревнивых мужей! "Это русский наблюдатель", – невинным голосом ответила я, стараясь скрыть правду под видом незначительности.
"Как его зовут?" – продолжил допрос Андрей. Я сделала вид, что припоминаю, и после паузы ответила: "Игорь. А почему ты, собственно, спрашиваешь?" (Мысленно обругала себя за этот вопрос, демонстрирующий мою нервозность.) "Так просто", – сказал Андрей, не сводя с меня внимательного взгляда. Он безошибочно чуял запах измены. "Вот уж не думала, что ты ревнив", – с легким смешком бросила я. "Я не ревнивец, – надменно ответил он. – Просто я не люблю, когда моими вещами пользуются другие". Ночью мы занимались любовью, и мне казалось, что Анд-Рей несется по следу измены, как гончая, принюхивается к Ней, ловит фальшь в моих стонах и словах, пытается выхватить чужое имя из моего рта. Утомленная его страстью, я скоре уснула и без его ведома увидела чудесный сон. Мне снился Игорь, его тело, его улыбка, я чувствовала, как его Руки ласкают меня, касаясь самых чувствительных точек, и я застонала от острого наслаждения. Я слышала его шепот "Даша, это я, Игорь, обними меня скорее". "Сейчас, мой любимый", – ответила я, придвинулась к нему ближе и обняла руками его тело, чувствуя, как колотится его сердце. Но это уже не сон, это реальность. Я действительно обнимаю кого-то, кто шепчет: "Это я, Игорь". В душу мне закрался страх Где я? В Боснии или в Москве? Кто в моих объятиях? Я нажала выключатель ночника, и в комнате зажегся свет. Андрей лежал с дьявольской улыбкой на губах, и я в ярости закричала: "Что за идиотская комедия! Ты совсем спятил?!" "Любовь моя! Ты не умеешь обманывать, – сказал он, привлекая меня к себе. – Лучше сознайся, что у тебя было с тем парнем на фотографии? Я подкараулил тебя во сне. Когда я назвался Игорем и позвал тебя, ты сразу кинулась ко мне в объятия и зашептала слова любви". "У тебя больное воображение", – осторожно ответила я, чувствуя, что попала в ловушку. Я выключила свет и прижалась к нему всем телом, стараясь лаской усыпить его бдительность.
. "Наслаждение вспоминать свои наслаждения", – утверждал Казанова. У многих замужних женщин в чулане памяти есть специальный уголок, где хранятся сладкие воспоминания о всполохах запретной страсти – и постыдных, и романтических, согревающих сердце. Я говорю об изменах, молевых дырочках в ткани супружеской жизни.
Для женских измен больше подходит изящное словечко "адюльтер" – секс в этих случаях чаще всего лишь восклицательный знак в конце любовной фразы. Женщины вспоминают не минутный трепет в постели, а прелюдию к нему – лихорадочное биение сердца, слабеющее сопротивление, шепот признаний, распухшие от поцелуев губы.
Если б можно было понежиться в атмосфере влюбленности и при этом обойтись без секса, чтобы не испытывать потом угрызений совести, они бы так и поступали. Но, по выражению Наполеона, нельзя приготовить яичницу, не разбив яиц. Мужчины, которые понимают в женской психологии не больше, чем свинья в апельсинах, требуют от своих жен признаний: "Было или не было?" Для них факт физической измены – главная проблема, душевные движения их редко занимают.
Мужчины не могут удовлетвориться сладкой водицей поцелуев и прогулок при луне.
Женатый мужчина, вспоминав свои запретные любовные приключения, чувствует, как шевелится и пробуждается его плоть. Все, что в нем есть от мартовского кота, облизывается, урчит и, слегка устыдившись, и изменам больше подходит слоновье слово вского кота, облизывается, урчт и утихает. Мужским изменам больше подходит слоновье слово прелюбодеяние поскольку ими движет алчная плоть. А женщины, как истин прелюбодеяние имеют понятия о грехе и тянутся к золо- А алии ясь ей, они сознают, что решал.,, дочери Евы, не имеют понятия о грехе и тянутся к золо-шга без опаски и с любопытством.А если ные дочери Евы, не имеют понятия и \умм " тому яблоку без стыда, без опаски и с любопытством. А если сей укол сомнений, то всегда найдут себе тому яблоку без стыда, без опаски и с uuu.l и почувствуют легкий укол сомнений, то всегда найдут себе "Лтп прпь не измена. Это все равно что глоток оправдание: "Это ведь не измена. мlu u воды, чтобы утолить жажду". Мужчины, угадывая истинную -" пяино уже насадили их, как бабочек, на оды, чтобы утолить жажду", мужчипт, ущность своих жен, давно уже насадили их, как бабочек, на " ппишпилили их легкие крылышки догмами л" Г1ГЧПТЯсущность своих жен, давно уже намадм булавку морали, пришпилили их легкие крылышки догмами -тгпяя себе любое приключение, они постабулавку морали, пришпилили их леичаь rvV и запретами. Позволяя себе любое приключение, они поста-"-"ть свой семейный очаг и уготовили моральи запретами. Позволяя сеое люиис "у…" рались обезопасить свой семейный очаг и уготовили мораль-…" кртпеным женам. Горе бедным грешницам. рались обезопасить свой семейный ича! ".:."
____________________
ную казнь своим ветреным женам. Горе бедным грешницам, – - – м.,ммн "Рппественных правил.
Означает ли измена утрату- люоьи: им., "
____________________
лишь краткое отторжение, бунт против монотонности семей-(tm)-…"мтвя котооые день и ночь вместе, чувстишь краткое отторжение, бунт прошр тм…м
____________________
ой жизни. Два существа, которые день и ночь вместе, чувст-",,"типд ЧТО5Ьпотом слиться еще теснее,
[ой жизни. Два существа, которые день п та1ц
____________________
,;уют желание отстраниться, чтобы потом слиться еще теснее " Tvmv коони и ветви так крепко перепле гют желание отстраниться, ч ни вросли дуща в душу, корни и ветви так крепко переплеВ таком случае маленький ись, что уже душат друг др оман на стороне не только не помешает, но, напротив, осве авит кровь с обновленно, заставт гуму-.м.м
____________________
еобходим перец авантюры – неилой бежать по жилам. Необходим перси, олгое романтическое бегство из респектабельной страны в огне собственных чувств м °;f Бдежная встреч Бйнадежная встреча на то что йо нелегко" быть м Что случилось со мной в двух тел, короткое мм подземные толчки не ную жизнь. Что делает 7надо уповать на то, что " нное семейприготовить новоем_., Он снова появился на ' Ивсе-тамТвТтретиласьсИгорем. Онснмм м мм страницах моей жизни. Вчера KO1/V бке его голос, раздался телефонный звонок. Ямл(tm)алВОЧень осторожно, и у меня перехватило дыхание. Он говорил жена тщательно выбирая выражение.и я понялм, ч Р м м Мы договорились о встрече – он подъедет к заберет меня.
Шел дождь, и все вокруг казалось серым. В легком плаще, с намокшими прядями волос, я села в машину Игоря и встретила его жадный, всепоглощающий взгляд. Мы уставились друг на друга, заново изучая все подробности чужого лица. "Я не мог тебе позвонить сразу. Жена не отходила от меня ни на шаг. У нас есть только час для встречи", – сказал он грустно. Эти слова резанули меня своей обыденностью – в то, что было чудесной сказкой, вторгались житейская пошлость и обман. Мы ехали в машине неизвестно куда, дождевые капли стучали в стекло, словно аккомпанемент нашей беседе. Я подумала, что этого человека я, в сущности, совсем не знаю, и нас ничто не связывает, кроме взаимной страсти, но это страшная, необъяснимая связь. "Ты прилетела ко мне в Сараево, такая яркая, светлая, как весенняя бабочка, – говорил он торопливо, казалось, он спешит выплеснуть все слова разом.
– Ты была такой, какой я тебя придумал. Я завтра снова уезжаю в Боснию. Ты приедешь ко мне?" "Не знаю", – растерянно ответила я, задав самой себе молчаливый вопрос "а зачем?". "Ты нужна мне, не знаю, как объяснить, – сказал он в волнении. – Я приеду в Москву в конце июля и заберу тебя с собой. Мы уедем в Загреб, в Хорватию. Ты согласна?" Я неопределенно кивнула. Он наклонился, чтобы поцеловать меня, и я увидела совсем близко его умные, обжигающие глаза. И снова, как в тот жаркий день, у меня поплыли круги перед глазами и застучало в висках, – мы поцеловались, и сразу стало не важно, что у нас нет общего языка и общего дела, кроме разговора двух тел. Я вышла из машины с ощущением, что это была последняя наша встреча. Ах, почему нельзя сочетать радости вольной охоты и замужнюю жизнь! 15 июля. К газетной болтовне насчет меня я со временем привыкла и даже стала находить в ней удовольствие. Но неделю назад я прочитала заметку в еженедельнике "Супермен", которая меня больно уязвила. Актер Станислав Садальский в своей рубрике "Скандальские новости" написал следующее: "Королева советского секса Дарья Асламова пребывает в нервном стрессе, потому что ни один из ее многочисленных знакомых мужчин не хочет иметь с ней… как бы это поинтеллигентнее сказать. Теперь на праздники ей дарят только вибраторы". Я была несказанно удивлена таким злобным выпадом, тем более что я не имею чести знать господина Садальского. Больше всего меня задело, что автор взял под сомнение мою сексуальную привлекательность. Я через газету "Московский комсомолец" выразила свое недоумение по поводу этой заметки, заявила, что женщина, у которой есть молодой обаятельный супруг, не нуждается в вибраторах, а также что я подаю в суд на г. Садальского.
Честно говоря, я еще надеялась уладить дело миром. О реакции газеты "Супермен" я узнала в следующем номере, где г. Садальский уверил, что все стоящие мужчины меня боятся, а за исход судебного разбирательства он спокоен, поскольку "один из высокопоставленных любовников Даши дал согласие выступить на суде свидетелем".
Мое терпение лопнуло, и я подала в суд исковое заявление о защите чести и достоинства на двадцать миллионов рублей.
Скандал нарастает как снежный ком. Еженедельник "Аргументы и факты" пересказал слух о том, "будто Руслан Имранович и его референт послали коварной журналистке, поставившей некогда под сомнение мужские достоинства Руслана Имрановича, вибратор. Сделано это было с понятной целью – унизить теперь уже женские достоинства последней. Снести такое "роковая" Даша, конечно, не могла".
Садальский дал интервью еженедельнику в непечатных выражениях, подытожив разговор следующим образом: "Каждый делает себе карьеру на ком может. Она – на вибраторах". Можно было бы ответить в стиле "сам дурак", но я предпочитаю встретиться в суде, куда Садальский являться не собирается, мотивируя это тем, что "даже Горбачев на суды не ходит".
Все это и смешно, и глупо. Я устала объяснять, что я обычная женщина, а не разновидность дьявола. Правда, я получила своеобразное удовольствие от этих газетных схваток. Забавно вести словесную дуэль, нанося уколы шпагой противнику, которого ты в глаза не видел. 2о июля. Вот уже несколько дней я не нахожу себе места. Мой внутренний голос твердит мне, что надо что-то предпринять. Я с нетерпением жду звонка от Игоря и в то же время боюсь услышать его голос. Надо уехать, не важно куда. Подальше, к морю и покою. Сегодня уговаривала Андрея съездить в Литву на недельку отдохнуть.
Балтика, холодное Неприютное море вернут мне чувство реальности, прочности семейных ценностей, я вычеркну из памяти свое былое сума 27 июля. Странная неделя, проведенная на Куршской косе, в литовском городке Нида. Сосны, серебристые пески прибалтийских дюн, маленькие, словно игрушечные домики утопающие в цветах, неласковое море, безрассудный ветер и чувство, что я убежала от самой себя. Время здесь как будто остановилось, сюда не доносится эхо больших событий, один день похож на другой как две капли воды. Мы мало разговариваем друг с другом, каждый спрятался в свою скорлупу Андрей насторожен и замкнут, его удивила поспешность этой поездки, мое отчаяние и слезы в голосе, когда я уговаривала его уехать. Ночью мы спим, отвернувшись друг от друга, как незнакомые люди, и совсем не занимаемся любовью. Днем мы гуляем в сосновом лесу или плаваем на кораблике вдоль берега. Здесь начинаешь понимать вкус простых вещей – неторопливых прогулок, долгих завтраков в кафе и разговоров со случайными людьми, вкус копченого угря и холодного пива, просоленного воздуха, которым можно закусывать, как селедкой. Завтра мы уезжаем, и я рада, что путешествие заканчивается. Процесс выздоровления завершился. Я чувствую себя чуть усталой, холодноватой и опустошенной. 1о августа. Я пишу эти строки в два часа ночи, лежа на узкой кровати на борту самого большого в мире самолета "Руслан", стоящего на Чкаловском аэродроме, и слышу, как внизу, на первом этаже, грузят вертолеты. Нелегко набить брюхо такому прожорливому зверюге, как этот самолет. Завтра утром, если повезет, мы вылетим в Таиланд, на американскую военную базу.
Докладываю по порядку, как меня занесло в это странное место. (Кажется, я перешла на армейский стиль.) Мои друзья журналисты договорились с крупными военными чинами, что меня посадят на самолет, везущий команду летчиков в Камбоджу, отправляющихся на работу по контракту с ООН-Два дня назад мне позвонил подполковник Николай Степаненко и велел быть у Главного штаба 9 августа в 6 часов утра.
В 5 утра сонный, зевающий Андрей повез меня к месту встречи. Город еще спал, только поливальные машины мыли улицы да птицы уже исполняли утренний концерт. У Главного штаба нас ждал автобус, в котором уже сидели люди с дорожными сумками и чемоданами. Меня встретил подполковник Степаненко, добродушный, еще молодой мужчина с простоватым лицом. Я сразу поняла, какая роль больше придется ему по душе – роль кокетливой полудетской наивное TV прелестной вертушки, милого упрямства. Надо возбудить в нем теплое чувство покровителя.
В девять утра мы уже сидели в автобусе на Чкаловском аэродроме. Лил дождь, и я порядком продрогла. Я позволила себе вслух помечтать: "Сегодня отогреемся в Таиланде". Один из летчиков обратил ко мне усталое, невыспавшееся лицо: "Ты что, в самом деле думаешь, что мы сегодня улетим?" "Конечно", – с легкой тревогой ответила я. "Святая простота, – усмехнулся летчик. – Еще самолета нет, фирма, которая нас отправляет, что-то задолжала Чкаловскому аэродрому, и "Руслан" не сядет, пока не разберутся с деньгами. И вертолетов нет, которые должны загрузить в самолет, – они еще летят откуда-то из центра России. Их погрузка занимает не меньше десяти часов". "А зачем же нас собрали?" – удивилась я. "Атак всегда. Я однажды четверо суток улетал".
После такого разговора я совсем озябла. В час дня мы все сидели на взлетной полосе в ожидании "Руслана". Самолеты садились и взлетали ежеминутно, и летчики на глаз и слух издалека определяли, что за птица направляется к аэродрому, и даже заключали пари. В два часа "Руслана" еще не было, зато приехал представитель какой-то международной организации принимать у летчиков экзамен по английскому языку. Это было пресмешное зрелище. Из тридцати человек летчиков, бортинженеров и механиков только один мог сносно сказать, как его зовут и кем он работает. Всем остальным я надиктовывала слова приветствия, и эти немолодые мужчины старательно записывали в тетрадки: "Май нэйм из… Хау ДУ ю ду. Аи хэв май вайф, май сан энд май флэт". "Господи, как же вы будете летать в Камбодже без языка? Вы же глухонемые!" – ужаснулась я. "Подумаешь, проблема! – с важным видом ответил мне один из летчиков. – Я уже работал в Египте". "И как ты выкручивался?" – с любопытством спросила я. "Очень просто. Например, иду я на посадку, слышу, Диспетчер что-то злобно вопит. Значит, не моя очередь садиться.
Я еще один круг сделал и снова захожу на посадку, у Диспетчера голос спокойный, значит, для меня зеленый свет".
Экзамен сдали все. А я попросила международного представителя подбросить меня в Москву, предупредив Николая Степаненко, чтобы он звякнул мне домой, как только "Руслан" сядет.
Не успела я повернуть ключ в двери, как услышала телефонный звонок. Я ворвалась в квартиру, схватила трубку и услышала короткое: "Срочно на аэродром". Я успела запихнуть в рот один йогурт и бутерброд с колбасой, вызвала Анд рея с работы, и он снова отвез меня на Чкаловский. Но тут возникла проблема. Как пройти через контрольный пункт"
Пропуска на меня не было. В прошлый раз я проезжала в общем автобусе, и документы у меня никто не проверял. Мы дождались шести часов вечера, когда через проходную хлынул поток народа. У меня был довольно скромный вид – джинсы и свитер, да и чемоданами здесь никого не удивишь – все куда-нибудь летят. Но вот шляпа – моя роскошная соломенная шляпа величиной с хорошее сомбреро, блестящая, как солнечный круг, – она слишком привлекает внимание. Советов подтолкнул меня к проходной и велел идти без шляпы. Опустив глаза и ссутулив плечи, я улучила момент, когда окошко контролера закрывали двое высоких широкоплечих и мордастых офицеров, и проскользнула на территорию аэродрома. Отбежав на приличное расстояние, я помахала Андрею рукой. Далее спектакль разыгрывался как по нотам.
Советов подошел к проходной и сказал, что его жена, улетающая сегодня в теплые края, забыла свою любимую шляпу. "Вон она идет, – сказал он, неопределенно махнув рукой в мою сторону. – А у меня нет пропуска. Что же делать?" Женщина контролер растрогалась от такого проявления мужней заботы и пропустила его. "Вы только быстро, – сказала она. – Это ведь военный аэродром. У нас здесь строго".
Андрей догнал меня, и мы с ним, как бы в припадке забывчивости, удалились в парк.
"Руслана" все еще не было. "Ну как же так! – огорченно воскликнула я, обращаясь к подполковнику Степаненко. – Зачем же вы вызвали меня? Я даже не успела поесть". "Ну кто же знал! – ответил он, разводя руками. – Сообщили, что вот-вот приземлится, я боялся, что ты опоздаешь". Я уже собралась снова уезжать в Москву, чтобы вернуться ночью, но потом подумала, что в поздний час мне не удастся пройти на территорию аэродрома незамеченной. Один из летчиков стал рисовать мне схемы поиска дырок в заборе, через которые обычно лазят все, кому не лень. Но схемы были так запутаны, а дырки так ненадежны, что я решила остаться.
Я поспрошалась с Андреем, и он укатил в Москву, а мы снова уселись на полосе ждать самолет. Сгущались сумерки, мы тихонько по тягивали из фляжки коньяк, закусывая его прихваченным) кем-то из дома бутербродами, а металлические птицы, с вое' рассекая воздух, садились и взлетали.
Только в десять часов вечера приземлился ",_. у меня дух захватило от его колоссальных размеров. Это был целый завод на колесах с огромным цехом в металлическом пузе. Трудно было представить, что такая громадина способна оторваться от земли. Началась грандиозная погрузка вертолетов. Меня отвезли в служебное помещение, чтоб я не путалась под ногами.
Слоняясь без дела и от скуки читая объявления на стенах, я нечаянно подслушала разговор между представителем фирмы, владеющей самолетом, и работником Министерства обороны, отвечающим за отправку летчиков. Представитель, потрясая списком пассажиров, говорил примерно следующее: "В списке 4человек.
Кислородных баллонов всего сорок. Девчонку придется не брать". Я подошла ближе и вмешалась в разговор:
– Вы что, хотите сказать, что я не полечу?
– По-видимому, так, – ответил "фирмач". – Я тут ни при чем. Лично против вас я ничего не имею. Мне все равно, кто полетит. Я отвечаю за безопасность пассажиров – если баллонов сорок, значит, отправим только сорок человек. Если хотите, можете отстранить от полета хоть командира экипажа, чтобы освободить себе место.
Если это вам, конечно, удастся, – добавил он ехидно.
Я сделала испуганные глаза, ищущие покровителя:
– Что же мне делать?
– Не знаю, – отрезал "фирмач". Потом более мягким тоном продолжил: – Все, чем я могу вам помочь, – это отвезти вас в Москву, поскольку сейчас время позднее и автобусы не ходят. И то я могу это сделать только в час ночи, так что вам придется подождать в моей машине.
Я была в отчаянии. Я предприняла все бесполезные шаги – беготню по аэродрому, эффектные слезы, переговоры с большими начальниками. Но все напрасно. В полночь, совершенно обессиленная борьбой и театральными истериками, я села в машину представителя фирмы и стала ждать. На меня навалилась усталость этого трудного, долгого-долгого дня. Я закрыла глаза и с наслаждением затянулась сигаретой. Я так измучилась, что нервы утратили чувствительность, и мне уже было наплевать, лечу я или нет.
К машине подошел Николай, я сделала страдальческое лицо. Он наклонился к открытому окну и сказал:
– Даша, мы тут посоветовались и решили, что ты полетишь.
– Каким образом? – спросила я, выпустив изо рта облачко сигаретного дыма.
– Мы сняли с рейса одного бортинженера. Он оказался лишним.
– Как это – лишний? – воскликнула я, от удивления стряхивая пепел прямо на свою голую руку.
– Ну, в общем, он там не нужен. Этот бортинженер был запасным, и мы решили, что как-нибудь без него обойдемся.
– Представляю, как он меня возненавидел, – задумчиво сказала я.
– Нет, мы ему ничего не говорили про тебя, – поспешил с ответом Николай.
– Ага! Значит, это все-таки из-за меня.
– Не совсем. Но я за тебя отвечаю и должен доставить тебя в Камбоджу. А за бортинженера не переживай, он человек военный и ко всему привыкший.
– Спасибо вам огромное за вашу заботу, – сказала я с искренней теплотой в голосе. – Будь у меня силы, я бы вас расцеловала от радости.
В два часа ночи погрузка была в разгаре. Сверкали ночные огни летного поля, гудели грузовые машины, кричали люди, стараясь голосом перекрыть металлический лязг и грохот. Меня уложили спать на втором этаже самолета, куда я поднялась по крутой высокой лестнице. У меня не было сил, чтобы умыться, и я сразу упала на кровать. Мне казалось, что я уже вижу за чертой серого горизонта свет далекой страны. // августа. Утром я проснулась в полном одиночестве, с трудом совершила обряд омовения и смены белья в узком туалете. Потом я собралась спуститься вниз, но обнаружила, что лестницу убрали. Через люк я видела, что погрузка продолжается, и попыталась докричаться до людей, стоящих прямо подо мной, но быстро охрипла.
Тогда я уселась на небольшой диванчик и стала скулить. Скулила я упоенно, со вкусом, пока в углу под грудой одеял что-то не зашевелилось. Вскоре появилась всклокоченная голова, которая спросила: "Ты чего с утра воешь?" Я сказала, что хочу чаю, а вниз спуститься не могу. "Ну, это не страшно. Сейчас я тебе сделаю хорошего крепкого чая, и даже с сахаром", – заявила голова, принадлежащая молодому крепкому мужчине в летной форме. Он выбрался из-под одеял и взялся за хлопоты на маленькой кухне, где нашлось даже печенье 1969 года.
Пока я пила чай, любезный хлопотун спустил лестнииу.Я осторожно слезла вниз, держась руками за ступеньки, и пошла шарахаться по самолету в поисках знакомых лиц. Кое-где мне приходилось становиться на четвереньки, чтобы проползти под брюхами вертолетов. Наконец меня кто-то окликал: "Эй, журналистка! Иди к нам!" Я обернулась и увидела в вертолете вчерашних летчиков. Там же сидел Николай, приветственно помахавший мне рукой. "А покушать у вас что-нибудь есть?" – спросила я, карабкаясь в вертолет. "Найдется", – весело ответили мне. Летчики пили спирт, закусывая его сыром и колбасой. Я тоже выпила за компанию стаканчик и пришла в доброе расположение духа. Мужики затеяли разговоры о любви, а потом, желая сделать мне приятное, перескочили на "Войну и мир" Толстого. По-видимому, они считали, что с журналисткой надо непременно разговаривать о литературе и прочих высоких материях. Я давилась от хохота, слушая, как они честили Наташу Ростову, называя ее вертихвосткой и жалея, что ей не всыпали как следует по первое число после интрижки с Анатолем. Они всем героям дали живописные характеристики. Пьера обозвали тюфяком и недоумевали, что в нем нашла Наташа, Болконский в их глазах выглядел настоящим мужиком, правда с философскими штучками. Я прервала это бурное обсуждение злободневным вопросом: "Когда мы летим?" Народ высказал разные предположения, но все сошлись на том, что во второй половине дня мы вылетим в Ульяновск. "Куда-куда?" – спросила я, вытаращив глаза. "В Ульяновск, – снисходительно объяснили мне. – Там мы пройдем таможню и пограничный контроль, только потом мы сможем вылететь в Таиланд, где на американской базе мы должны выгрузить вертолеты. И уже на вертолетах мы отправимся в Камбоджу". Я присвистнула:
– Так я и думал, – сказал он, и глаза его смеялись. – Это великолепный роман.
Прими мои поздравления.
– Ты издеваешься надо мной. Ты же знаешь, что я замужем.
– Ну и что? Это был лишь прелестный эпизод, одна сцена из книги жизни, притом красивая сцена. Завтра ты вернешься к своему мужу, и все будет по-прежнему.
– Ты не осуждаешь меня?
– Вовсе нет. Без таких встреч жизнь была бы однообразна.
– Бани, а почему не ты? – вдруг спросила я с любопытством.
– Ты слишком молода для меня. Я предпочитаю женщин за тридцать. Они понимают толк в любви.
Я надулась как индюк и с важностью сказала, что я тоже кое-что смыслю в сексе.
Бани рассмеялся и ответил с какой-то странной нежностью в голосе:
– Ты милое дитя, девочка. У тебя впереди столько приключений, ты всему научишься и будешь прелестной женщиной в тридцать лет. А пока в тебе больше энергии и напористости молодости, чем подлинного чувства.
В девять вечера Бани посадил меня в автобус, идущий Д° Будапешта. Я помахала ему букетом цветов и почувствовала желание пустить слезу. Прощай, милый Бани! Вряд ли мы когда-нибудь увидимся. До свидания, Белград! Я однажды вернусь к тебе теплым майским днем.
2 июня
. В шесть утра я приехала в аэропорт Будапешта. До самолета на Москву оставалось еще четыре часа. Я познакомилась с тремя русскими мальчиками; дождавшись семи часов утра, времени открытия бара, мы заняли столик и пьянствовали до самой посадки. В самолете я дошла до хорошей кондиции и в Москву прилетела пьяная и веселая. Это помогло мне легко перенести первый момент встречи с Советовым. Он вручил мне букет роз, чмокнул меня в щеку и тут же спросил, кто те три мужика, что вертелись вокруг меня на границе. Я ответила, что просто познакомилась с ними в дороге.
По дороге домой я болтала без умолку, чтобы скрыть неловкость и предупредить его вопросы. "Как я рада тебя видеть, любовь моя!" – воскликнула я голосом, исполненным страсти, поймав его цепкий взгляд. "Вот это меня и настораживает, – спокойно заметил Советов. – Ты ведешь себя так, как кошка, вылакавшая хозяйскую сметану, как будто ты в чем-то провинилась". Я разыграла сцену справедливого негодования, но это не произвело на Советова большого впечатления.
Дома он тщательно просмотрел все мои фотографии, привезенные из Югославии. "Кто это?" – спросил он, ткнув пальцем в снимок, запечатлевший меня и Игоря. Я подивилась, что из стольких мужчин, окружавших меня на фотографиях, он выбрал именно Игоря. Какой тонкий нюх у ревнивых мужей! "Это русский наблюдатель", – невинным голосом ответила я, стараясь скрыть правду под видом незначительности.
"Как его зовут?" – продолжил допрос Андрей. Я сделала вид, что припоминаю, и после паузы ответила: "Игорь. А почему ты, собственно, спрашиваешь?" (Мысленно обругала себя за этот вопрос, демонстрирующий мою нервозность.) "Так просто", – сказал Андрей, не сводя с меня внимательного взгляда. Он безошибочно чуял запах измены. "Вот уж не думала, что ты ревнив", – с легким смешком бросила я. "Я не ревнивец, – надменно ответил он. – Просто я не люблю, когда моими вещами пользуются другие". Ночью мы занимались любовью, и мне казалось, что Анд-Рей несется по следу измены, как гончая, принюхивается к Ней, ловит фальшь в моих стонах и словах, пытается выхватить чужое имя из моего рта. Утомленная его страстью, я скоре уснула и без его ведома увидела чудесный сон. Мне снился Игорь, его тело, его улыбка, я чувствовала, как его Руки ласкают меня, касаясь самых чувствительных точек, и я застонала от острого наслаждения. Я слышала его шепот "Даша, это я, Игорь, обними меня скорее". "Сейчас, мой любимый", – ответила я, придвинулась к нему ближе и обняла руками его тело, чувствуя, как колотится его сердце. Но это уже не сон, это реальность. Я действительно обнимаю кого-то, кто шепчет: "Это я, Игорь". В душу мне закрался страх Где я? В Боснии или в Москве? Кто в моих объятиях? Я нажала выключатель ночника, и в комнате зажегся свет. Андрей лежал с дьявольской улыбкой на губах, и я в ярости закричала: "Что за идиотская комедия! Ты совсем спятил?!" "Любовь моя! Ты не умеешь обманывать, – сказал он, привлекая меня к себе. – Лучше сознайся, что у тебя было с тем парнем на фотографии? Я подкараулил тебя во сне. Когда я назвался Игорем и позвал тебя, ты сразу кинулась ко мне в объятия и зашептала слова любви". "У тебя больное воображение", – осторожно ответила я, чувствуя, что попала в ловушку. Я выключила свет и прижалась к нему всем телом, стараясь лаской усыпить его бдительность.
7 июня
. "Наслаждение вспоминать свои наслаждения", – утверждал Казанова. У многих замужних женщин в чулане памяти есть специальный уголок, где хранятся сладкие воспоминания о всполохах запретной страсти – и постыдных, и романтических, согревающих сердце. Я говорю об изменах, молевых дырочках в ткани супружеской жизни.
Для женских измен больше подходит изящное словечко "адюльтер" – секс в этих случаях чаще всего лишь восклицательный знак в конце любовной фразы. Женщины вспоминают не минутный трепет в постели, а прелюдию к нему – лихорадочное биение сердца, слабеющее сопротивление, шепот признаний, распухшие от поцелуев губы.
Если б можно было понежиться в атмосфере влюбленности и при этом обойтись без секса, чтобы не испытывать потом угрызений совести, они бы так и поступали. Но, по выражению Наполеона, нельзя приготовить яичницу, не разбив яиц. Мужчины, которые понимают в женской психологии не больше, чем свинья в апельсинах, требуют от своих жен признаний: "Было или не было?" Для них факт физической измены – главная проблема, душевные движения их редко занимают.
Мужчины не могут удовлетвориться сладкой водицей поцелуев и прогулок при луне.
Женатый мужчина, вспоминав свои запретные любовные приключения, чувствует, как шевелится и пробуждается его плоть. Все, что в нем есть от мартовского кота, облизывается, урчит и, слегка устыдившись, и изменам больше подходит слоновье слово вского кота, облизывается, урчт и утихает. Мужским изменам больше подходит слоновье слово прелюбодеяние поскольку ими движет алчная плоть. А женщины, как истин прелюбодеяние имеют понятия о грехе и тянутся к золо- А алии ясь ей, они сознают, что решал.,, дочери Евы, не имеют понятия о грехе и тянутся к золо-шга без опаски и с любопытством.А если ные дочери Евы, не имеют понятия и \умм " тому яблоку без стыда, без опаски и с любопытством. А если сей укол сомнений, то всегда найдут себе тому яблоку без стыда, без опаски и с uuu.l и почувствуют легкий укол сомнений, то всегда найдут себе "Лтп прпь не измена. Это все равно что глоток оправдание: "Это ведь не измена. мlu u воды, чтобы утолить жажду". Мужчины, угадывая истинную -" пяино уже насадили их, как бабочек, на оды, чтобы утолить жажду", мужчипт, ущность своих жен, давно уже насадили их, как бабочек, на " ппишпилили их легкие крылышки догмами л" Г1ГЧПТЯсущность своих жен, давно уже намадм булавку морали, пришпилили их легкие крылышки догмами -тгпяя себе любое приключение, они постабулавку морали, пришпилили их леичаь rvV и запретами. Позволяя себе любое приключение, они поста-"-"ть свой семейный очаг и уготовили моральи запретами. Позволяя сеое люиис "у…" рались обезопасить свой семейный очаг и уготовили мораль-…" кртпеным женам. Горе бедным грешницам. рались обезопасить свой семейный ича! ".:."
____________________
ную казнь своим ветреным женам. Горе бедным грешницам, – - – м.,ммн "Рппественных правил.
Означает ли измена утрату- люоьи: им., "
____________________
лишь краткое отторжение, бунт против монотонности семей-(tm)-…"мтвя котооые день и ночь вместе, чувстишь краткое отторжение, бунт прошр тм…м
____________________
ой жизни. Два существа, которые день и ночь вместе, чувст-",,"типд ЧТО5Ьпотом слиться еще теснее,
[ой жизни. Два существа, которые день п та1ц
____________________
,;уют желание отстраниться, чтобы потом слиться еще теснее " Tvmv коони и ветви так крепко перепле гют желание отстраниться, ч ни вросли дуща в душу, корни и ветви так крепко переплеВ таком случае маленький ись, что уже душат друг др оман на стороне не только не помешает, но, напротив, осве авит кровь с обновленно, заставт гуму-.м.м
____________________
еобходим перец авантюры – неилой бежать по жилам. Необходим перси, олгое романтическое бегство из респектабельной страны в огне собственных чувств м °;f Бдежная встреч Бйнадежная встреча на то что йо нелегко" быть м Что случилось со мной в двух тел, короткое мм подземные толчки не ную жизнь. Что делает 7надо уповать на то, что " нное семейприготовить новоем_., Он снова появился на ' Ивсе-тамТвТтретиласьсИгорем. Онснмм м мм страницах моей жизни. Вчера KO1/V бке его голос, раздался телефонный звонок. Ямл(tm)алВОЧень осторожно, и у меня перехватило дыхание. Он говорил жена тщательно выбирая выражение.и я понялм, ч Р м м Мы договорились о встрече – он подъедет к заберет меня.
Шел дождь, и все вокруг казалось серым. В легком плаще, с намокшими прядями волос, я села в машину Игоря и встретила его жадный, всепоглощающий взгляд. Мы уставились друг на друга, заново изучая все подробности чужого лица. "Я не мог тебе позвонить сразу. Жена не отходила от меня ни на шаг. У нас есть только час для встречи", – сказал он грустно. Эти слова резанули меня своей обыденностью – в то, что было чудесной сказкой, вторгались житейская пошлость и обман. Мы ехали в машине неизвестно куда, дождевые капли стучали в стекло, словно аккомпанемент нашей беседе. Я подумала, что этого человека я, в сущности, совсем не знаю, и нас ничто не связывает, кроме взаимной страсти, но это страшная, необъяснимая связь. "Ты прилетела ко мне в Сараево, такая яркая, светлая, как весенняя бабочка, – говорил он торопливо, казалось, он спешит выплеснуть все слова разом.
– Ты была такой, какой я тебя придумал. Я завтра снова уезжаю в Боснию. Ты приедешь ко мне?" "Не знаю", – растерянно ответила я, задав самой себе молчаливый вопрос "а зачем?". "Ты нужна мне, не знаю, как объяснить, – сказал он в волнении. – Я приеду в Москву в конце июля и заберу тебя с собой. Мы уедем в Загреб, в Хорватию. Ты согласна?" Я неопределенно кивнула. Он наклонился, чтобы поцеловать меня, и я увидела совсем близко его умные, обжигающие глаза. И снова, как в тот жаркий день, у меня поплыли круги перед глазами и застучало в висках, – мы поцеловались, и сразу стало не важно, что у нас нет общего языка и общего дела, кроме разговора двух тел. Я вышла из машины с ощущением, что это была последняя наша встреча. Ах, почему нельзя сочетать радости вольной охоты и замужнюю жизнь! 15 июля. К газетной болтовне насчет меня я со временем привыкла и даже стала находить в ней удовольствие. Но неделю назад я прочитала заметку в еженедельнике "Супермен", которая меня больно уязвила. Актер Станислав Садальский в своей рубрике "Скандальские новости" написал следующее: "Королева советского секса Дарья Асламова пребывает в нервном стрессе, потому что ни один из ее многочисленных знакомых мужчин не хочет иметь с ней… как бы это поинтеллигентнее сказать. Теперь на праздники ей дарят только вибраторы". Я была несказанно удивлена таким злобным выпадом, тем более что я не имею чести знать господина Садальского. Больше всего меня задело, что автор взял под сомнение мою сексуальную привлекательность. Я через газету "Московский комсомолец" выразила свое недоумение по поводу этой заметки, заявила, что женщина, у которой есть молодой обаятельный супруг, не нуждается в вибраторах, а также что я подаю в суд на г. Садальского.
Честно говоря, я еще надеялась уладить дело миром. О реакции газеты "Супермен" я узнала в следующем номере, где г. Садальский уверил, что все стоящие мужчины меня боятся, а за исход судебного разбирательства он спокоен, поскольку "один из высокопоставленных любовников Даши дал согласие выступить на суде свидетелем".
Мое терпение лопнуло, и я подала в суд исковое заявление о защите чести и достоинства на двадцать миллионов рублей.
Скандал нарастает как снежный ком. Еженедельник "Аргументы и факты" пересказал слух о том, "будто Руслан Имранович и его референт послали коварной журналистке, поставившей некогда под сомнение мужские достоинства Руслана Имрановича, вибратор. Сделано это было с понятной целью – унизить теперь уже женские достоинства последней. Снести такое "роковая" Даша, конечно, не могла".
Садальский дал интервью еженедельнику в непечатных выражениях, подытожив разговор следующим образом: "Каждый делает себе карьеру на ком может. Она – на вибраторах". Можно было бы ответить в стиле "сам дурак", но я предпочитаю встретиться в суде, куда Садальский являться не собирается, мотивируя это тем, что "даже Горбачев на суды не ходит".
Все это и смешно, и глупо. Я устала объяснять, что я обычная женщина, а не разновидность дьявола. Правда, я получила своеобразное удовольствие от этих газетных схваток. Забавно вести словесную дуэль, нанося уколы шпагой противнику, которого ты в глаза не видел. 2о июля. Вот уже несколько дней я не нахожу себе места. Мой внутренний голос твердит мне, что надо что-то предпринять. Я с нетерпением жду звонка от Игоря и в то же время боюсь услышать его голос. Надо уехать, не важно куда. Подальше, к морю и покою. Сегодня уговаривала Андрея съездить в Литву на недельку отдохнуть.
Балтика, холодное Неприютное море вернут мне чувство реальности, прочности семейных ценностей, я вычеркну из памяти свое былое сума 27 июля. Странная неделя, проведенная на Куршской косе, в литовском городке Нида. Сосны, серебристые пески прибалтийских дюн, маленькие, словно игрушечные домики утопающие в цветах, неласковое море, безрассудный ветер и чувство, что я убежала от самой себя. Время здесь как будто остановилось, сюда не доносится эхо больших событий, один день похож на другой как две капли воды. Мы мало разговариваем друг с другом, каждый спрятался в свою скорлупу Андрей насторожен и замкнут, его удивила поспешность этой поездки, мое отчаяние и слезы в голосе, когда я уговаривала его уехать. Ночью мы спим, отвернувшись друг от друга, как незнакомые люди, и совсем не занимаемся любовью. Днем мы гуляем в сосновом лесу или плаваем на кораблике вдоль берега. Здесь начинаешь понимать вкус простых вещей – неторопливых прогулок, долгих завтраков в кафе и разговоров со случайными людьми, вкус копченого угря и холодного пива, просоленного воздуха, которым можно закусывать, как селедкой. Завтра мы уезжаем, и я рада, что путешествие заканчивается. Процесс выздоровления завершился. Я чувствую себя чуть усталой, холодноватой и опустошенной. 1о августа. Я пишу эти строки в два часа ночи, лежа на узкой кровати на борту самого большого в мире самолета "Руслан", стоящего на Чкаловском аэродроме, и слышу, как внизу, на первом этаже, грузят вертолеты. Нелегко набить брюхо такому прожорливому зверюге, как этот самолет. Завтра утром, если повезет, мы вылетим в Таиланд, на американскую военную базу.
Докладываю по порядку, как меня занесло в это странное место. (Кажется, я перешла на армейский стиль.) Мои друзья журналисты договорились с крупными военными чинами, что меня посадят на самолет, везущий команду летчиков в Камбоджу, отправляющихся на работу по контракту с ООН-Два дня назад мне позвонил подполковник Николай Степаненко и велел быть у Главного штаба 9 августа в 6 часов утра.
В 5 утра сонный, зевающий Андрей повез меня к месту встречи. Город еще спал, только поливальные машины мыли улицы да птицы уже исполняли утренний концерт. У Главного штаба нас ждал автобус, в котором уже сидели люди с дорожными сумками и чемоданами. Меня встретил подполковник Степаненко, добродушный, еще молодой мужчина с простоватым лицом. Я сразу поняла, какая роль больше придется ему по душе – роль кокетливой полудетской наивное TV прелестной вертушки, милого упрямства. Надо возбудить в нем теплое чувство покровителя.
В девять утра мы уже сидели в автобусе на Чкаловском аэродроме. Лил дождь, и я порядком продрогла. Я позволила себе вслух помечтать: "Сегодня отогреемся в Таиланде". Один из летчиков обратил ко мне усталое, невыспавшееся лицо: "Ты что, в самом деле думаешь, что мы сегодня улетим?" "Конечно", – с легкой тревогой ответила я. "Святая простота, – усмехнулся летчик. – Еще самолета нет, фирма, которая нас отправляет, что-то задолжала Чкаловскому аэродрому, и "Руслан" не сядет, пока не разберутся с деньгами. И вертолетов нет, которые должны загрузить в самолет, – они еще летят откуда-то из центра России. Их погрузка занимает не меньше десяти часов". "А зачем же нас собрали?" – удивилась я. "Атак всегда. Я однажды четверо суток улетал".
После такого разговора я совсем озябла. В час дня мы все сидели на взлетной полосе в ожидании "Руслана". Самолеты садились и взлетали ежеминутно, и летчики на глаз и слух издалека определяли, что за птица направляется к аэродрому, и даже заключали пари. В два часа "Руслана" еще не было, зато приехал представитель какой-то международной организации принимать у летчиков экзамен по английскому языку. Это было пресмешное зрелище. Из тридцати человек летчиков, бортинженеров и механиков только один мог сносно сказать, как его зовут и кем он работает. Всем остальным я надиктовывала слова приветствия, и эти немолодые мужчины старательно записывали в тетрадки: "Май нэйм из… Хау ДУ ю ду. Аи хэв май вайф, май сан энд май флэт". "Господи, как же вы будете летать в Камбодже без языка? Вы же глухонемые!" – ужаснулась я. "Подумаешь, проблема! – с важным видом ответил мне один из летчиков. – Я уже работал в Египте". "И как ты выкручивался?" – с любопытством спросила я. "Очень просто. Например, иду я на посадку, слышу, Диспетчер что-то злобно вопит. Значит, не моя очередь садиться.
Я еще один круг сделал и снова захожу на посадку, у Диспетчера голос спокойный, значит, для меня зеленый свет".
Экзамен сдали все. А я попросила международного представителя подбросить меня в Москву, предупредив Николая Степаненко, чтобы он звякнул мне домой, как только "Руслан" сядет.
Не успела я повернуть ключ в двери, как услышала телефонный звонок. Я ворвалась в квартиру, схватила трубку и услышала короткое: "Срочно на аэродром". Я успела запихнуть в рот один йогурт и бутерброд с колбасой, вызвала Анд рея с работы, и он снова отвез меня на Чкаловский. Но тут возникла проблема. Как пройти через контрольный пункт"
Пропуска на меня не было. В прошлый раз я проезжала в общем автобусе, и документы у меня никто не проверял. Мы дождались шести часов вечера, когда через проходную хлынул поток народа. У меня был довольно скромный вид – джинсы и свитер, да и чемоданами здесь никого не удивишь – все куда-нибудь летят. Но вот шляпа – моя роскошная соломенная шляпа величиной с хорошее сомбреро, блестящая, как солнечный круг, – она слишком привлекает внимание. Советов подтолкнул меня к проходной и велел идти без шляпы. Опустив глаза и ссутулив плечи, я улучила момент, когда окошко контролера закрывали двое высоких широкоплечих и мордастых офицеров, и проскользнула на территорию аэродрома. Отбежав на приличное расстояние, я помахала Андрею рукой. Далее спектакль разыгрывался как по нотам.
Советов подошел к проходной и сказал, что его жена, улетающая сегодня в теплые края, забыла свою любимую шляпу. "Вон она идет, – сказал он, неопределенно махнув рукой в мою сторону. – А у меня нет пропуска. Что же делать?" Женщина контролер растрогалась от такого проявления мужней заботы и пропустила его. "Вы только быстро, – сказала она. – Это ведь военный аэродром. У нас здесь строго".
Андрей догнал меня, и мы с ним, как бы в припадке забывчивости, удалились в парк.
"Руслана" все еще не было. "Ну как же так! – огорченно воскликнула я, обращаясь к подполковнику Степаненко. – Зачем же вы вызвали меня? Я даже не успела поесть". "Ну кто же знал! – ответил он, разводя руками. – Сообщили, что вот-вот приземлится, я боялся, что ты опоздаешь". Я уже собралась снова уезжать в Москву, чтобы вернуться ночью, но потом подумала, что в поздний час мне не удастся пройти на территорию аэродрома незамеченной. Один из летчиков стал рисовать мне схемы поиска дырок в заборе, через которые обычно лазят все, кому не лень. Но схемы были так запутаны, а дырки так ненадежны, что я решила остаться.
Я поспрошалась с Андреем, и он укатил в Москву, а мы снова уселись на полосе ждать самолет. Сгущались сумерки, мы тихонько по тягивали из фляжки коньяк, закусывая его прихваченным) кем-то из дома бутербродами, а металлические птицы, с вое' рассекая воздух, садились и взлетали.
Только в десять часов вечера приземлился ",_. у меня дух захватило от его колоссальных размеров. Это был целый завод на колесах с огромным цехом в металлическом пузе. Трудно было представить, что такая громадина способна оторваться от земли. Началась грандиозная погрузка вертолетов. Меня отвезли в служебное помещение, чтоб я не путалась под ногами.
Слоняясь без дела и от скуки читая объявления на стенах, я нечаянно подслушала разговор между представителем фирмы, владеющей самолетом, и работником Министерства обороны, отвечающим за отправку летчиков. Представитель, потрясая списком пассажиров, говорил примерно следующее: "В списке 4человек.
Кислородных баллонов всего сорок. Девчонку придется не брать". Я подошла ближе и вмешалась в разговор:
– Вы что, хотите сказать, что я не полечу?
– По-видимому, так, – ответил "фирмач". – Я тут ни при чем. Лично против вас я ничего не имею. Мне все равно, кто полетит. Я отвечаю за безопасность пассажиров – если баллонов сорок, значит, отправим только сорок человек. Если хотите, можете отстранить от полета хоть командира экипажа, чтобы освободить себе место.
Если это вам, конечно, удастся, – добавил он ехидно.
Я сделала испуганные глаза, ищущие покровителя:
– Что же мне делать?
– Не знаю, – отрезал "фирмач". Потом более мягким тоном продолжил: – Все, чем я могу вам помочь, – это отвезти вас в Москву, поскольку сейчас время позднее и автобусы не ходят. И то я могу это сделать только в час ночи, так что вам придется подождать в моей машине.
Я была в отчаянии. Я предприняла все бесполезные шаги – беготню по аэродрому, эффектные слезы, переговоры с большими начальниками. Но все напрасно. В полночь, совершенно обессиленная борьбой и театральными истериками, я села в машину представителя фирмы и стала ждать. На меня навалилась усталость этого трудного, долгого-долгого дня. Я закрыла глаза и с наслаждением затянулась сигаретой. Я так измучилась, что нервы утратили чувствительность, и мне уже было наплевать, лечу я или нет.
К машине подошел Николай, я сделала страдальческое лицо. Он наклонился к открытому окну и сказал:
– Даша, мы тут посоветовались и решили, что ты полетишь.
– Каким образом? – спросила я, выпустив изо рта облачко сигаретного дыма.
– Мы сняли с рейса одного бортинженера. Он оказался лишним.
– Как это – лишний? – воскликнула я, от удивления стряхивая пепел прямо на свою голую руку.
– Ну, в общем, он там не нужен. Этот бортинженер был запасным, и мы решили, что как-нибудь без него обойдемся.
– Представляю, как он меня возненавидел, – задумчиво сказала я.
– Нет, мы ему ничего не говорили про тебя, – поспешил с ответом Николай.
– Ага! Значит, это все-таки из-за меня.
– Не совсем. Но я за тебя отвечаю и должен доставить тебя в Камбоджу. А за бортинженера не переживай, он человек военный и ко всему привыкший.
– Спасибо вам огромное за вашу заботу, – сказала я с искренней теплотой в голосе. – Будь у меня силы, я бы вас расцеловала от радости.
В два часа ночи погрузка была в разгаре. Сверкали ночные огни летного поля, гудели грузовые машины, кричали люди, стараясь голосом перекрыть металлический лязг и грохот. Меня уложили спать на втором этаже самолета, куда я поднялась по крутой высокой лестнице. У меня не было сил, чтобы умыться, и я сразу упала на кровать. Мне казалось, что я уже вижу за чертой серого горизонта свет далекой страны. // августа. Утром я проснулась в полном одиночестве, с трудом совершила обряд омовения и смены белья в узком туалете. Потом я собралась спуститься вниз, но обнаружила, что лестницу убрали. Через люк я видела, что погрузка продолжается, и попыталась докричаться до людей, стоящих прямо подо мной, но быстро охрипла.
Тогда я уселась на небольшой диванчик и стала скулить. Скулила я упоенно, со вкусом, пока в углу под грудой одеял что-то не зашевелилось. Вскоре появилась всклокоченная голова, которая спросила: "Ты чего с утра воешь?" Я сказала, что хочу чаю, а вниз спуститься не могу. "Ну, это не страшно. Сейчас я тебе сделаю хорошего крепкого чая, и даже с сахаром", – заявила голова, принадлежащая молодому крепкому мужчине в летной форме. Он выбрался из-под одеял и взялся за хлопоты на маленькой кухне, где нашлось даже печенье 1969 года.
Пока я пила чай, любезный хлопотун спустил лестнииу.Я осторожно слезла вниз, держась руками за ступеньки, и пошла шарахаться по самолету в поисках знакомых лиц. Кое-где мне приходилось становиться на четвереньки, чтобы проползти под брюхами вертолетов. Наконец меня кто-то окликал: "Эй, журналистка! Иди к нам!" Я обернулась и увидела в вертолете вчерашних летчиков. Там же сидел Николай, приветственно помахавший мне рукой. "А покушать у вас что-нибудь есть?" – спросила я, карабкаясь в вертолет. "Найдется", – весело ответили мне. Летчики пили спирт, закусывая его сыром и колбасой. Я тоже выпила за компанию стаканчик и пришла в доброе расположение духа. Мужики затеяли разговоры о любви, а потом, желая сделать мне приятное, перескочили на "Войну и мир" Толстого. По-видимому, они считали, что с журналисткой надо непременно разговаривать о литературе и прочих высоких материях. Я давилась от хохота, слушая, как они честили Наташу Ростову, называя ее вертихвосткой и жалея, что ей не всыпали как следует по первое число после интрижки с Анатолем. Они всем героям дали живописные характеристики. Пьера обозвали тюфяком и недоумевали, что в нем нашла Наташа, Болконский в их глазах выглядел настоящим мужиком, правда с философскими штучками. Я прервала это бурное обсуждение злободневным вопросом: "Когда мы летим?" Народ высказал разные предположения, но все сошлись на том, что во второй половине дня мы вылетим в Ульяновск. "Куда-куда?" – спросила я, вытаращив глаза. "В Ульяновск, – снисходительно объяснили мне. – Там мы пройдем таможню и пограничный контроль, только потом мы сможем вылететь в Таиланд, где на американской базе мы должны выгрузить вертолеты. И уже на вертолетах мы отправимся в Камбоджу". Я присвистнула: