Вглядевшись в сосуд, Роксана увидела одно видение, затем второе. Вначале показались всадники, а за ними — лодка со вставшим на дыбы львом на носу. Первым ехал Темпус — ее старинный заклятый враг, прозванный Не Знающий Сна, земное воплощение Бога-Громовержца, следом Джихан, противник еще более опасный, Дочь Пены, нимфа с медными волосами и беспредельной страстью, фея со всей силой лунных океанских приливов. Третьим взору колдуньи предстал Критиас, напарник Стратона, самый хладнокровный и смелый из пасынков и вдобавок единственный из всех них, кому не требовалась помощь потусторонних сил. На лодке, из-за яркой меди и разноцветных пузырящихся парусов похожей на свадебный подарок, плыл человек, которому она помогла взойти на трон и который теперь находился перед ней в неоплатном долгу: Терон, император Рэнке, так горевший желанием воздать Роксане, что направился сюда, в самую распоследнюю дыру империи, преклонить перед ней колена.
Да, размышляла Роксана, чему быть, того не миновать. Нервным движением смуглой руки ведьма успокоила воду в сосуде и задумалась. В голове ее зрел план отмщения жителям Санктуария за все зло, причиненное ей в прошлом и настоящем. Она видела свои ошибки и знала теперь, как их можно исправить. Слишком много сил потратила она на Никодемуса, который посмеялся над ней и бросил. Она сумеет отдать эти несчастные души в обмен на то, что так глупо когда-то променяла.
Ну а потом ей останется распустить змей, выпить воду из сосуда и ждать, скрестив ноги, в комнате для колдовства, пока не предстанут пред ней Дьяволы Демонических Дел, готовые к переговорам Некроманты, Писаки Подземного Мира. Предстанут, дабы вкусить то, что предложит им Роксана, чтобы затем постараться обмануть их, насытившихся, и вернуть бессмертие в обмен на смерть двух детей, которые станут богами, если вырастут, и Никодемуса, не заслуживающего лучшей доли, потому что хотел обмануть ведьму, любившую его и пережившую измену. И, конечно же, ради смеха она добавит к этой коллекции Темпуса. Свою судьбу он предопределил, когда наполнил вечерние улицы Санктуария насилием и убийствами, ненавистью и кровью, так что теперь никто не будет волноваться по поводу нескольких новых смертей.
Ведь жителей Санктуария волнует лишь их жизнь, а никак не будущее. В своем невежестве они не ведают о том выборе, который предстоит им после смерти, а если и ведают, то повседневная суета им важнее. Они не знают и знать не желают то, что провести вечность в Аду не так уж легко, и то, что боги могут предложить иной выбор.
Вот почему Роксана жила в Санктуарии и любила этот город. Даже когда она принесет в жертву Нико и всех этих чертовых пасынков, включая одиночек, она все равно останется здесь. Когда Ишад больше не будет вмешиваться в ее дела и переведутся безумные жрецы типа Молина Факельщика, занятого воскрешением культа мертвого бога, она сможет вздохнуть свободно.
Решившись, ведьма согнула палец. Комнату наполнили адские завывания, растворилась невидимая дверь, и заблистала Сфера Могущества, мягко вращаясь на оси из золотых атлантов, и запел дьявольский хор, какого Санктуарию не доводилось слышать с незапамятных времен.
Только так, только этот старинный путь — зло за зло в десятикратном размере, мог принести ей успех, и ведьма обещала страшную плату за все, что произойдет в этом городе, чья защита давно уже утратила прочность.
Теперь осталось лишь коснуться плоти и крови Сферы, которая становилась все больше, приближаясь к ее глазам.
Потянувшись, Роксана поправила одежду, готовясь встретить своего любовника-демона. За все нужно платить, даже ей, прекраснейшей из ведьм Нисибиси.
Ноготь ведьмы коснулся Сферы, и на всей территории от южной оконечности Санктуария до морского побережья Рэнке, где плыл ныне императорский корабль, поднялся дьявольский ветер, известный как колдовская погода.
И повсюду люди отметили, что даже для колдовской погоды ветер был необычной ярости и силы, будто в некой забытой игре страстей насиловали известную богиню.
Никаких дел у Крита в Санктуарии не было, но он подчинился приказу и скакал с невероятной скоростью рядом с Темпусом и его неземной супругой Джихан, дочерью первородного бога. Люди звали его Буреносец и уповали на него лишь в минуту крайней необходимости.
Само путешествие через Ничейные Земли, наполненные тенями и миражами пустыни, которую даже их необычная группа не в состоянии была пересечь за один переход, вселяло в него тоску, хотя и оказалось совсем недолгим и довольно легким, да и как же могло быть иначе, коль скоро силы путников постоянно подпитывались дочерью Буреносца, повелителя ветра и воли.
Теперь, вблизи городских ворот, уже поздно было задавать вопросы командиру насчет того, кто пустил слух, что Абарсис явился Риддлеру в императорском дворце, и зачем, если это было правдой, приказал Темпусу разделить силы, ведь они трое стоили больше, чем весь отряд бойцов, что сопровождал Терона в его морском путешествии.
В нынешнем году прямых ответов в столице империи старались избегать, и Темпус, как и Джихан, казался таинственнее, чем обычно.
Крит молчал, и, когда путники по Главному Пути приблизились к броду через Белую Лошадь, Темпус не выдержал:
— Брат, найди свой путь среди свиней в этом болоте. Отыщи Стратона и узнай, где скрывается сейчас Роксана со своей Сферой Могущества. Ответ мне нужен к полуночи.
— И это всё? — с сарказмом спросил Критиас. Приказы Темпуса частенько ставили в тупик его бывалого помощника, но он давно уже перестал удивляться этому, ведь сами боги общались с Риддлером, да и не было на памяти Крита случая, когда бы он не смог выполнить поручения командира, каким бы сложным оно ни было.
Однако на сей раз, когда гнедой жеребец месил копытом речную грязь и косился на чалую кобылу Джихан, в голосе Крита слышалось нечто большее, чем обычное ворчание. Где-то там, в Санктуарии, простиравшемся за рекой Белая Лошадь, жила Кама, дочь Темпуса, которая была когда-то любовницей Крита и забеременела от него во время войн чародеев, чем навлекла гнев отца на головы влюбленных. Он гнал от себя мысли о ней, но сейчас, глядя через реку на мерцающие во тьме огоньки улицы Красных Фонарей, этого царства порока в Санктуарии, наемник и воин вдруг осознал, что не может не думать о ней.
И Темпус, этот бессмертный, способный залечить любую рану, полученную им от смертного, Темпус, который похоронил всех, кого когда-либо любил, облеченный доверием богов и теней, слишком часто понимающий больше, чем того хотелось бы собеседникам, ответил голосом мягким, словно журчание ручейка на каменных перекатах:
— Нет, не все. Это для начала. Возьми с собой кого посчитаешь нужным, отыщи Стратона, получи от него информацию и к рассвету уничтожь Сферу Могущества Роксаны. Меня найдешь во дворце.
— Теперь все, командир? — лаконично спросил Крит, как будто задача, поставленная перед ним, была простенькой и не грозила смертью или страшными мучениями.
Крит заметил, как округлились темные, словно ночь, глаза Джихан. Дочь Пены, прекрасная в своей чешуйчатой броне, сверкающей среди тумана, окинула взглядом обоих и, косясь на Крита, зашептала что-то на ухо Темпусу.
Рыцарь ничего не ответил и лишь потрепал по холке своего серого жеребца.
— Достаточно, — прозвучал голос человека, которому Крит служил верой и правдой, часто думая, что готов отдать жизнь за него.
Тем же вечером в одиночестве проезжая через Общие врата в поисках Стратона, Крит уже не был так уверен, что славной смертью стоит гордиться, по крайней мере, не здесь.
Санктуарий не изменился, а если и изменился, то только в худшую сторону. Повсюду шныряли патрули, и Криту пришлось схватиться с двумя из них, прежде чем он отыскал знакомого солдата, под чьим началом было несколько воинов и на которого можно было положиться.
Обогнув стены дворца, зеленые от плюща, мха и грибов, Крит въехал на Базар, где на узких улочках открыто торговали запрещенными наркотиками, девочками, мальчиками, да и самими жизнями.
В одиночку, гарцуя на своем гнедом жеребце, воин направился в Лабиринт, место куда хуже Базара; поехал лишь потому, что ему совершенно не хотелось искать Страта там, где он сейчас наверняка находился: в постели вампирши, что жила на берегу реки Белая Лошадь, в воды которой она сбрасывала трупы несчастных жертв.
Стоя между двух убогих лавчонок, Крит услышал старый пароль северян: шипение и тихий свист. Поправив перевязь, окрашенную в цвета радуги с давно засохшими пятнами крови на ней, воин огляделся по сторонам. Немного правее он заметил навес гадалки: вотчина полукровки С'данзо, Иллиры. Именно она и стояла в дверях.
Они никогда не встречались лично, но Иллира махнула ему рукой, не то в знак благословения, не то на прощание.
Криту меньше всего хотелось столкнуться с тем, что уготовила ему судьба. Он чувствовал это по кошельку, где тяжестью налились амулеты, по шее, где встали дыбом волосы, по пустоте внутри, появившейся, когда Темпус без особых околичностей приказал ему отправиться на верную смерть. Крит никогда не думал, что Темпус мог затаить зло против Камы, однако иной причины посылать пасынков против такой ведьмы, как Роксана, он найти не мог.
Неужели именно за этим приходил к нему Абарсис? Сказать, что пришло время еще нескольким воинам из Священного Союза вознестись на небеса? Неужели Абарсис чувствует там себя одиноким? До того, как их отряд возглавил Темпус, Крит сражался под началом Жреца-убийцы, но в те дни Абарсис был из плоти и крови, пускай и был увлечен решением задач, которые возложили на него боги.
«Тсс! Крит, сюда!»
Противоположная шатру гадалки сторона улицы, где теснились лавки, скрывалась в тени. Остановив жеребца, Крит положил руку на меч и принялся ждать, наблюдая, как тот прядает ушами.
Из мрака показалась длинная белая рука, в которой Крит, несмотря на кожаный напульсник на ней, узнал женскую.
Воин сжал круп жеребца коленями, и тот послушно сделал два шага вперед.
— Здравствуй, Кама, — сказал он. — Кто это там с тобой, друг или пленник?
Вслед за женщиной из тени показался плосколицый юноша с миндалевидными глазами и небольшой бородкой. На одну бровь его была надвинута черная повязка.
Юноша не волновал Крита, куда серьезнее был тот факт, что в руках Камы был арбалет со стрелой, направленной ему в живот. Такой оборот дела Крита никак не устраивал.
Дочь Темпуса рассмеялась грудным смехом, напомнив Криту о неприятностях, свалившихся на него много лет назад.
— Кого-нибудь ищешь? — Кама никогда не отвечала на глупые вопросы, будучи такой же прямолинейной, как ее отец, правда, по-своему: она отнюдь не отличалась его здравомыслием.
— Страта, — просто ответил Крит, решив сразу расставить все по своим местам.
— Нашего «исполняющего обязанности» военного губернатора, пока Кадакитис развлекается с бейсибкой? Лидера всяких милиций и советов? Любовника вампирши? Ты сам знаешь дорогу — ступай вниз, к Белой Лошади, только не забудь прихватить с собой одного-двух несчастных, чтобы удовлетворить ее голод. Прими это как предупреждение, во имя нашей старой дружбы.
Крит не стал отвечать на колкие замечания Камы относительно Страта — все это могло оказаться правдой. Но вот показать, что она может задеть его или даже обидеть, — такого он позволить не мог.
— Как насчет этого юнца, что рядом с тобой? Он подойдет? — Для Крита было очевидным, что между девушкой и этим уличным бандитом существует некая связь: касания бедер ног и рук, пусть Кама и держала арбалет, перешептывание неподвижными губами.
Юноша тоже был вооружен. В одной руке он держал рогатину, а на бедре висел кинжал. Он намеренно поднял рогатину до уровня глаз Крита, когда Кама сказала в ответ:
— Смотри, не сделай ошибку, думая, что понимаешь смысл увиденного, воин. Тебе понадобится помощь. Ты умен и, думаю, вспомнишь, где и как ее получить. Страт лишь часть проблем Санктуария, а отнюдь не их решение.
В военное время каждый искал приют там, где мог его найти, и Санктуарий стал чревом войны, где всякий напуганный до смерти человек мог пойти против своего брата. А сейчас, когда различные группировки поделили город на части, и кварталами управляла милиция, на которую жители Санктуария не могли положиться, дела обстояли еще хуже. Мысль о том, что Страт — часть проблем Санктуария, едва не заставила Крита схватиться за лук. Воин знал Каму достаточно хорошо и был уверен, что если ссору не удастся погасить, то его стрела отыщет цель первой и женское сомнение будет последним чувством в ее душе.
Но, черт возьми, вполне возможно, что его волнует сейчас не ее состояние, а этот парень, который явно не питает любви к любому всаднику с севера, и тем паче к тому, кто заговорил с его подругой. Парень пошире расставил ноги и крепче ухватил рогатину, не сводя с Крита глаз.
Повисло мертвое молчание, нарушенное вывалившимся из-за одной из дверей пьяницей, который упал на колени и тщетно пытался подняться.
Наконец Крит прочистил горло и произнес:
— Если ты еще член Союза, женщина, то жди меня на мосту через Белую Лошадь за два часа до рассвета. И передай это в Третий отряд, мне понадобится помощь… Если только во главе Третьего еще стоит Синк и если он не погряз в заразе этого города.
— Старые долги или слово чести? — поинтересовалась Кама. — В Мире Воров честь стоит дешево, особенно нынешней порой, когда только дурак не жаждет власти.
— Ты передашь мое послание, солдат! — Он сделал признание, которого добивалась Кама, хотя Крит предпочел бы назвать ее проституткой.
— Ради тебя, Крит, все, что угодно. — Зубы блеснули с гортанным смехом, и Крит расслышал ее бормотание:
— Зип, расслабься, он один из нас. — Юноша позади Камы что-то буркнул в ответ и привалился к сырой глиняной стене. — Мы будем там до рассвета… Сколько людей тебе понадобится?
Крит внезапно осознал, что не знает. У него не было ни продуманного плана, ни даже просто малейшего понятия о том, какими силами нужно располагать, чтобы отбить Сферу Могущества у нисийской ведьмы Роксаны.
— Рэндал скажет, если он по-прежнему с нами. Не задавай лишних вопросов, женщина, по крайней мере здесь. Да, и найди Нико…
— Сех, — пробормотал из тени юноша. — Кама, да у него не все дома. Нико?! Почему бы не попросить…
— Замолчи, Зип. — Женщина сделала шаг к свету и улыбнулась в точности как ее отец, одними губами. — Критиас, друг… ты отсутствовал здесь слишком долго, помогая Терону воцариться на троне. Когда б не… прошлые ошибки… я поехала бы с тобой и все объяснила, но ты и так узнаешь все от своего любимого напарника, и притом скоро. А насчет Нико, если он нужен тебе, ты найдешь его во дворце. Он сейчас в роли няньки для детей, которых пестуют жрецы.
Не успел Критиас перейти от изумления к ярости и двинуть коня, чтобы наказать Каму за ее женские штучки, как она отступила в тень. Послышался скрип, затем какое-то царапанье, вспыхнул и погас свет, и, когда Крит все же направил коня вперед, Кама и юноша по имени Зип исчезли, словно их и не было
Проезжая по Лабиринту на своем вдруг заупрямившемся жеребце, Крит мысленно клял себя за глупость. Не было ни одного доказательства, что это и впрямь была она. Он мог видеть ее подобие или даже саму Роксану, сменившую обличье. Он ее не коснулся, он только лишь думал, что это была Кама. В Санктуарии было полно нежити, и после смерти сохранявшей свой облик, были среди нее и рабы Роксаны. Хотя, если бы нечто подобное случилось с Камой, успокоил себя Крит, Страт известил бы его — конечно, тот Страт, которого он помнил. Но ныне Критиасу хватило бы пальцев одной руки, чтобы пересчитать те вещи, в которых он был уверен.
Он прекрасно отдавал себе отчет в том, что, с большой долей вероятности, сможет найти напарника в доме вампирши. Заявление Камы разъедало душу. Он должен узнать правду.
Дворец Кадакитиса был переполнен рыбоглазыми: их мужчины были увешаны таким количеством украшений, какого нельзя было встретить ни на ранканской знати, ни на илсигских проститутках, а женщины шокировали открытой разрисованной грудью и ядовитыми змеями, обвивавшимися вокруг их шей или рук. Их немигающие глаза не раз заставили Темпуса поежиться с непривычки.
Кадакитис в обитых бархатом палатах принца-губернатора пожелал представить Темпуса и Джихан своей рыбоглазой подруге Шупансее, и не успел Темпус запротестовать, как ранканский принц уже позвал ее.
Стоя позади Темпуса, Джихан взяла его за руку, сжала ее и почувствовала, как изменился Темпус при первом же взгляде на правительницу бейсибцев.
Шум голосов для Темпуса стих, мир померк, в сердце закипела страсть, в голове его зазвучал голос, которого вот уже столько лет не слышал он с такой ясностью, призывая взять ее, взять силой прямо сейчас, на этом самом месте.
Бледные рыбьи глаза женщины округлились, и змея сползла с ее руки. Ее груди были украшены золотом и глядели на него, маня, и лишь Джихан, а не присутствие принца, удерживала Темпуса от того, чего требовал от него Вашанка. Темпус, который не отступил ни в одном бою, сделал три шага назад.
— Темпус, мой господин? Она околдовала тебя! Я вырву ей ноги одну за другой… — зашептала Джихан.
— Нет, Джихан, — пробормотал в ответ Темпус сквозь сжатые зубы на ниси, которого не знали ни принц, ни его подруга. Он освободился от хватки Джихан и потер руку; сила Дочери Пены была почти равна его собственной. Вашанка! Темпус явно ощущал его присутствие. Он вернулся. Он был здесь, сейчас, неистовый, хотя и более неразумный, чем обычно.
Что это могло значить для человека, вступившего в союз с Энлилем, чтобы придать равновесие проклятию, в котором он больше не был так уверен, Темпус сказать не мог. В чем не было сомнений, так это в том, что скоро в его жизни появится женщина, возможно, вот эта, если так того пожелает Вашанка.
Темпус, дабы соответственно приветствовать подругу принца, сделал шаг вперед, положил одну руку на эфес покоившегося в ножнах из акульей кожи меча, а другой взял ее руку.
— Моя госпожа Шупансея, люди величают меня Темпусом…
— Таинственный рыцарь, — перебила та, — мы слышали рассказы о тебе.
Из-за гобелена, начисто позабыв о жреческом достоинстве, с криком вылетел Изамбард, приспешник и помощник Молина Факельщика:
— Быстрее! Мой господин! Во дворце мертвые змеи! И много! А в детской Никодемус… он срубил голову одной из священных змей!
Изамбард остановился, лишь едва не столкнувшись с Темпусом, и в страхе умолк. Следом за ним в покоях появился и сам Молин Факельщик. Никогда не забывающий о своей должности и необходимых церемониях, жрец не стал сразу комментировать крики своего помощника, но обратился к собравшимся так, будто это они, а не он столь бесцеремонно ворвались в покои.
— А, Темпус! Ты наконец-то решил посетить Санктуарий? — осведомился городской иерарх нейтральным тоном, умело скрывая нахлынувшие эмоции, вызванные внезапным появлением маршала в городе.
— Так и есть. — Темпус ненавидел жрецов, и Молина в особенности. Он улыбнулся, предвкушая, как поставит на место этого желтолицего, когда на корабле вместе с Тероном прибудет Брахис. — Факельщик, похоже, у твоего миньона возникла проблема. Наверняка и у тебя тоже? — Темпус вытащил меч, а следом блеснула клинком Джихан
Теребя рукой локон золотистых волос, принц с отсутствующим выражением осведомился у Молина, что случилось.
— Мертвые змеи? Шуей, твой государственный культ снова отбился от рук. Я говорил тебе, что Никодемус не подходит для роли няньки для этих детей. Я…
— Дай мне взглянуть на этих мертвых змей, — мягко вмешалась бейсибская королева. — И спешу заметить, я вовсе не уверена в том, что все эти неприятности не вызваны теми ранканцами, которые сейчас кричат об этом.
Тем временем Темпус и Джихан уже выскочили из зала и устремились по секретным коридорам, которые Темпус знал так же, как свой меч и женские тайны Джихан, к нижним палатам, где обитали Нико и дети, о которых ходила молва, что они совсем не простые дети.
Жилище Ишад на берегу Белой Лошади больше напоминало дом, чем забытая богом лачуга Роксаны чуть дальше к югу, однако и оно не располагало к посещениям.
Не считая, конечно, Стратона, ее любовника, которого Ишад привела к фактической власти в раздробленном на части городе, или превратившихся в нежить Джанни и Стилчо, бывших некогда воинами Священного Союза, и помощника чародея Хаута, который учился, чему только мог, у ведьмы, пытаясь пробудить власть в своей нисийской крови.
Страт недолго пробыл наедине с Ишад. Еще не успела померкнуть первая свеча, как в дверь яростно заскребся Хаут, которого пасынок страстно ненавидел.
Домик Ишад заливал мягкий свет, озаряя усыпанные цветами комнаты. На полу усадебки тут и там в раскиданных шелках сверкали жемчужины и драгоценные каменья.
Но главным бриллиантом того богатства, каким обладала Ишад, был именно он, Стратон, человек, настоящий человек, а не воскрешенный к жизни труп или призрак.
Она любила его с большей страстью, чем кого бы то ни было, но чувствовала в его душе борьбу, от которой покрывались потом плечи и немели мускулы. Она знала, что, как бы ни удерживала она его подле себя, настанет день, когда Стратон покинет ее.
Его узкие, глубоко посаженные глаза истинного ранканца в последнее время все чаще заволакивались дымкой, а в округлившемся подбородке читалась нерешительность. Сейчас, откатившись от нее при виде Хаута, этого ненавистного, непонятного для него соперника той Ишад, которую он не мог для себя оправдать и гнал из сердца, Стратон встал, оделся и, взяв перевязь с мечом, вышел на улицу, бросив на ходу:
— Пока ты будешь разбираться с… этим, я побуду с лошадью.
Страт скорбел по своему погибшему жеребцу. Ишад могла без труда вернуть его, если бы была уверена, что Стратон справится с откровением, что смерть для Ишад не представляет преграды.
Да, он видел Джанни, видел, как обнимал Нико ставшего нежитью сотоварища, и повел себя не лучшим образом
— Что случилось, Хаут? — нетерпеливо поинтересовалась Ишад. Ей не нравилась гордыня, гнездившаяся в сердце этого нисийского юноши. Стратон служил ее целям, исполнял ее волю, прощал хитрости и уловки и помогал блюсти ее интересы в городе. Их взаимоотношения были слишком важны, чтобы позволить Хауту встать между ними.
Ишад решила немного поучить нисийского раба, освобожденного ею, но отнюдь не свободного. Но не успела она начать несложное заклятие, как смуглая рука Хаута схватила ее за запястье.
Какая дерзость! Придется преподать урок мальчишке, а пока Ишад одним взглядом подчинила его волю себе, дав понять, что он не сможет даже глазом моргнуть без ее дозволения.
— Да, так какое у тебя дело, — прошептала она. Красивое лицо раба исказилось от злобы.
— Я подумал, что тебя следует предупредить. Его дружок вернулся. — Хаут кивнул в сторону Лабиринта. — Тебе может не понравиться, если Крит встретится со Стратоном. Если желаешь, я мог бы…
Убить, читалось в глазах раба. Убить, предлагал дразнящей издевкой уверенный в себе негодяй, который хотел поймать ее на крючок чувственной страсти.
Ишад отвергла предложение, не говоря Хауту, что Страт настолько очарован ею, что Крит не сможет быть им потехой… не сказала, так как не была в этом уверена. Ишад знала наверняка другое — то, что ни один из подвластных ей слуг не сумеет убить Крита. Лицо колдуньи потемнело.
— Хаут, я не хочу. Я никогда не хотела этого. Ты хочешь, а я обладаю, и мне нужна вся пара, и Стратон, и его… друг. Возвращайся в город, отыщи Морию, поговори с Висом. Завтра в верхнем городе мы устроим празднество в честь прибытия героев. Где Крит, там всегда и Темпус. Пригласи на ужин лучших из Союза, каких только найдешь. Ныне мы будем вести совсем иную игру. Ты сметлив и осторожен, так что ответь, правильно ли ты понял меня?
Стоявший дотоле недвижимым Хаут моргнул глазами, почувствовав свободу, едва заметно кивнул и направился к выходу, на ходу кутаясь в плащ.
Да, теперь от него только неприятностей и жди, подумалось Ишад.
А она, сможет ли она сражаться за Стратона? Ишад не смогла дать себе ответ. Пора садиться в седло и стать самой свидетельницей того, что должно неизбежно случиться. Сегодняшним вечером Страту не единожды придется принимать решения.
Темпус и Джихан, влетев в детскую, обнаружили там Нико, который в каждой руке держал по ребенку.
Один из них, Артон, сосал мизинец, а второй, Гискурас, заметив вошедших, коротко вскрикнул.
Нико не сомневался в том, что Гискурас — рожден от бога. Малыш протянул к Джихан ручонки, и она, забыв обо всем, переступила через обезглавленный труп змеи и пошла к ребенку, в свою очередь, вытянув руки. В ее глазах полыхали искры страсти.
— Дай мне его, Невидимка, — напевно вымолвила Джихан, назвав Нико его боевым именем. — Он хочет ко мне на руки.
Нико вопросительно поглядел на Темпуса, тот с недовольным видом пожал плечами, убрал в ножны меч, а затем наклонился над убитой змеей.
Нико передал ребенка Джихан и остался с Артоном, который немедленно принялся голосить.
— Меня тоже! Меня тоже! Возьми Артона или я запла-чу-у! Возьми Артона!