Он не пойдет к Ишад. Он пойдет в ближайшую дыру, где отдаст золото владельцу таверны, который снабдит Мор-ама кррфом и всем тем, что только можно будет на эти деньги купить. А может быть, тот принудит Мор-ама сделаться его постояльцем и выбросит за дверь, когда платить по счетам окажется нечем
А когда Ишад прознает об этом… если только она вспомнит о нем среди других, куда более важных забот…
Мория бессильно рухнула на постель и обхватила себя руками, чувствуя озноб во всем теле.
Бросив взгляд на шкафчик, девушка заметила, что кинжала там не было.
Высыпавшие на небе звезды бросали неясный отсвет на построенную из крепкого камня усадьбу Тасфалена, на узорчатые оконные решетки и огромные бронзовые двери, которые были подобны тем, что обычно воздвигались в храмах. Резьба тонула во тьме, окна были закрыты и заперты изнутри во избежание последствий царящей в Санктуарии смуты.
Хаут казался невозмутимым.
— Стой здесь, — велел он Стилчо, и тот, бросив в сторону Хаута неуверенный взгляд, плотнее запахнулся в черный плащ, сливаясь с декоративными кустами, которые садовник по недомыслию посадил рядом с улицей.
С выработанной в результате длительных упражнений грацией Хаут подошел к двери и потянул за дверной звонок. Где-то внутри усадьбы залаяла собака. Ее уняли, и на время вновь воцарилась тишина, которую опять нарушил Хаут, давая понять, что он не перепутавший дом пьяница
Внутри послышался чей-то властный недовольный голос, не то дворецкого, не то самого хозяина, в Санктуарии днем с огнем не найти было двери, которую согласились бы открыть ночью.
Но вот послышались шаги, и какой-то слуга наконец растворил зарешеченную дверцу, располагавшуюся между двумя изваяниями божков:
— Кто там?
— Посланец, — немедленно отозвался Хаут. — Моя госпожа прислала приглашение вашему господину.
С другой стороны двери молчали. Голос и тон Хаута были таковы, что привратник наверняка решил, что спрашивать, какое приглашение и от какой госпожи, едва ли уместно Глазок закрылся, слуга удалился за новыми указаниями
— Чем они там занимаются? — спросил Стилчо, которому ни в жизни, ни после смерти еще не доводилось общаться с городской знатью, жителями верхнего города. — Хаут, если они…
— Тихо, — резко оборвал его Хаут. На этот раз звук шагов был громче.
Окошко приоткрылось снова.
— Странное время для приглашения.
— Моей госпоже оно нравится.
Повисла пауза, которую нарушил голос привратника.
— Где приглашение?
— Слово моей госпожи. Она приглашает вашего господина посетить завтра в восемь вечера официальный обед, который состоится в бывшем доме Пелеса. Обед начнется с закатом солнца. Передай лорду Тасфалену, что моя госпожа объявит о себе на обеде. Думаю, он не пожалеет, если пойдет. — С этими словами Хаут просунул в глазок перо одного из огромных черных воронов, живущих в Санктуарии. — Передай лорду, чтобы он взял перо с собой, и скажи, что моя госпожа будет чрезвычайно рада видеть его.
— Как ее зовут?
— Он узнает ее имя на обеде, я же не буду называть его, дабы не скомпрометировать госпожу. А это тебе за то, что принял послание. — Хаут передал слуге золотой. — Как видишь, моя госпожа щедра.
— Я передам ваши слова лорду на рассвете, — ответил привратник после многозначительной паузы.
— Передай. О золоте, естественно, распространяться нет нужды. Доброй ночи, привратник.
— Спокойной ночи и доброго сна тебе, молодой господин.
Окошко захлопнулось, и на лице бывшего раба мелькнула хитрая лисья улыбка. Одернув темно-красный плащ и блеснув на мгновение рукоятью меча, он быстро сошел с крыльца
— Боги, — пробормотал Стилчо, — кольцо.. кольцо… Хаут прижал руку к груди.
— Проклятье. Я забыл о нем. — Он обернулся к двери. — Я не могу позвать его снова — только испорчу впечатление.
— Что ты задумал, черт побери?
Повернувшись к Стилчо, Хаут осторожно подцепил пальцем полу его плаща и оттащил мертвяка на безопасное расстояние от двери.
— Нежить, ты забываешься. Ты хочешь получить урок прямо сейчас? Только крикни, и я устрою такое, чего испытывать тебе еще не доводилось.
— Побойся бога…
— Или иди со мной, — ответил Хаут, — или прямо сейчас откажись от этого дела. Ты хочешь прочувствовать это, Стилчо? Ты хочешь узнать, как можно умереть?
Стилчо отступил от Хаута. Его лицо, полускрытое капюшоном, напоминало мертвенно-белую маску. Он покачал головой.
— Нет, не хочу. — В живом глазу мертвяка мелькнула паника. — Как не хочу знать, что ты задумал.
Когда Хаут вновь приблизился к Стилчо, на губах его змеилась улыбка куда более зловещая. Нисиец снова схватил пальцами его за плащ.
— Сделай одолжение, ступай к Мории и скажи ей, чтобы она готовила еще один прибор к завтрашнему обеду. Жди меня там.
— Она убьет тебя.
Стилчо, конечно же, имел в виду вовсе не Морию. Сейчас в его глазу отражался ужас, а губы неожиданно свело судорогой.
— Убьет тебя, — возразил Хаут. — Вот чего ты боишься. Но что для тебя значит еще один поход туда? Неужели в Аду так плохо?
— Боги. Оставь меня в покое…
— — Наверное, и впрямь плохо, раз ты больше не хочешь туда. Расскажи обо всем Госпоже, мертвец, и ты потеряешь свой шанс. — Хаут глубоко вдохнул пыльный воздух Санктуария. — Власть ждет, чтобы ее взяли. Я могу видеть ее, я дышу ею, — и тебе нравится то, что я делаю, не отрицай.
— Я…
— А может, ты все же хочешь пойти к ней сегодня вечером, несмотря на приказ Госпожи оставить ее одну? Ведь ты бывал с ней, когда чары заклятия брали свое, и знаешь, что происходит. Ты слышал, как бушевал сегодня огонь в камине, — разве так раньше бывало? Она победила Роксану, упилась ее силой, и врата Ада подчинились ей. Неужели ты хочешь сегодня вечером попасть ей под руку, оказаться в ее постели, чтобы сделать то, что делал раньше? Ты сгоришь как свеча, а то, что останется от тебя, — сгниет в Аду, когда она удовлетворит свое желание.
— Нет…
— Нет, она не сделает это, или нет, ты не пойдешь туда, или да, то есть ты в точности исполнишь мой наказ?
— Я передам твое послание, — хрипло прошептал Стилчо. — Если тебя поймают, это твое дело. Я ничего не буду знать и поклянусь, что не участвовал в этом! — быстро добавил он.
— Естественно. Так же, как и я. — Хаут осторожно подергал Стилчо за плащ. — Я не требую от тебя верности. У меня есть возможность гарантировать ее. Подумай об этом, Стилчо. Она собирается убивать тебя снова и снова. Как долго еще будет длиться твоя глупость, Стилчо? Закрой глаза. Закрой. Вспомни ее и сделай это.
Со всхлипом, похожим на стон удавленника, Стилчо отшатнулся от бывшего раба.
Он вспомнил. Хаут понял это и улыбнулся, глядя на вытянувшееся лицо напарника.
Откинув плащ, Хаут положил красивую руку на рукоять меча и зашагал вниз по улице, точно какой-нибудь лорд Санктуария.
На глазах Страта была повязка, вот он услышал, как захлопнулась дверь и раздалась трель рожка. Послышались чьи-то шаги, скрипнуло кресло. В маленькой душной комнатке пахло луком и остатками трапезы.
— Могу я, наконец, снять ее? — осведомился он, когда звуки утихли.
— Он может снять повязку, — пробасил кто-то. — Дайте ему стул.
Страт по голосу понял, что его контакт оказался настоящим и перед ним Джабал собственной персоной. Пасынок снял с глаз тугую повязку и пригладил волосы, щурясь и пытаясь разглядеть человека, который сидел напротив него за столом, освещенным одной свечой. Чернокожий мужчина выглядел более худым и старше годами, чем должен бы быть, но, как известно, боль старит людей. Густые черные волосы бывшего работорговца тронула седина, глубокие складки пролегли от углов рта к раздувающимся ноздрям, и под черными, в сети морщинок, глазами набрякли мешки. Джабал положил руки на грубо сколоченный стол. Сидевшего за ним человека в ястребиной маске едва было видно. Недавно отрастивший густые черные усы Мрадхон Вис, чей вид и без того не радовал глаз, поставил одну ногу в ботфорте на планку другого стула в углу и оперся рукой о колено. Широкий нож ярко блестел в свете свечи, внося в картину оттенок буффонады.
Сзади кто-то подвинул Стратону стул. Он медленно и внимательно окинул незнакомца взглядом и приметил еще двоих, сидящих в углу. Воры. Бандиты. Илсиги. Ренегат-нисиец. Джабал был бог знает откуда родом. И вместе с ними он, ранканец, естественный враг для них всех.
— Садись, — предложил Джабал голосом, от которого задрожал воздух. Стратон медленно присел, неспешно заложил руки за пояс и скрестил ноги.
— У меня есть предложение, — заговорил Стратон.
— У тебя? У ведьмы? Или у твоего начальника?
— У меня лично. Но оно касается и этих двоих тоже. Толстым коротким пальцем Джабал выписывал круги на поверхности стола.
— У твоего начальника и у меня были… определенные отношения.
— Тем больше причин у тебя иметь дело со мной. Он должен ведьме. Та должна мне. Я хочу, чтобы в городе стало тихо. Сейчас, до того, как он потерял все, что имел. Если Темпус объявился здесь, на то есть несколько причин.
— Например?
— Например, судьба империи.
Джабал раскатисто засмеялся, сказал что-то на незнакомом Стратону языке, чем вызвал новую вспышку смеха.
— Ты предлагаешь измену?
— Нет. От этого никому не будет пользы. Ты — житель этого города. У меня здесь свои интересы, а мой командир заинтересован лишь в том, чтобы уйти из города. Это нам на руку. Ты сможешь вернуться к своей нелегальной деятельности, и я получу то, что мне нужно. Необходимо только на несколько недель установить перемирие. Настоящее перемирие. Никакого воровства, никакого бандитизма и никаких подстрекательств к бунту. Тогда мой командир сможет покинуть город, не ввязываясь в стычки на улицах Санктуария.
— Брат, если бы твой командир услышал, что ты обещаешь, он бы выпустил тебе кишки.
— Обеспечь перемирие, и ты получишь все, что тебе нужно. Пойми, с моим падением тебе не сыскать друга в наших рядах. Ты понимаешь меня?
— Ранканец, ты назвал свою цену?
— Мне все равно, как ты это назовешь. — Стратона бросило в жар, чаще забилось сердце. — Ты хорошо знаешь ситуацию: торговля почти прекратилась, магазины и таверны закрываются. Думаю, твои доходы резко упали. Нет торговцев — нет тебя, а значит, нет и победителей. Если и дальше попустительствовать безумствам молодчиков из НФОС, город скоро окажется на голодном пайке, торговля уйдет в другие приморские районы, власть в городе возьмут или бунтовщики, или полевые суды и Санктуарий окажется заваленным трупами до городских стен. Как тебе такой поворот?
— Я извлеку прибыль из любой ситуации. Я выживу, ранканец.
— Ты не настолько глуп, чтобы выступать против империи. Ты ведь наживаешься на ней.
Люди в комнате зло зароптали. Страт скрестил на груди руки и переменил позу.
— Он прав, — щелкнул пальцами Джабал. — В его словах есть доля истины. Послушаем, что он скажет еще. Продолжай.
На улице Красных Фонарей наблюдалось некоторое волнение, высыпавшие из дверей борделей и кабаков посетители собрались в небольшую толпу на перекрестке. Этот район всегда отличался страстями, но в эту ночь после сильной грозы, вызвавшей несколько пожаров, в городе висела напряженная тишина, и переполох у Фебы вызвал повышенный интерес лишь у кучки беспечных клиентов, уверенных, что в случае необходимости они сумеют постоять за себя. Проституток он не встревожил, не обратил на него особого внимания и Зэлбар со своими церберами, которые ныне несли службу уличных полицейских. Они пьянствовали в участке, и больше других преуспел в этом Зэлбар, прослышавший о том, кто мог появиться на улице.
Он налил себе очередной бокал вина и бросил взгляд на проскакавшего мимо всадника на гнедом жеребце.
Всего лишь один из пасынков. Облегченно вздохнув, Зэлбар сделал большой глоток — проблема разрешилась сама собой. Переполох случился в месте, которое ему было практически безразлично, к тому же направлявшийся туда всадник, один из людей Темпуса, скорее положит конец возникшей смуте. Разумнее было остаться на месте и подождать, пока все стихнет. Крики еще продолжались, но скоро они прекратятся, и содержательница таверны (а может, обиженная проститутка) наверняка согласится, что полиции на сей раз лучше было не вмешиваться. Люди с улицы славились своим прагматизмом.
— Что ж, — заметил Джабал, — мне нравится такой подход. Люблю здравомыслящих людей. Вопрос в том, понравишься ли ты завтра своему командиру.
— Империя сильна движением, — ответил Стратон. — Мы умеем быть очень практичными.
Джабал на мгновение задумался. Широкая, почти театральная улыбка расплылась по его темному скуластому лицу.
— Он наш друг, — произнес Джабал, окинув взглядом своих помощников. От его звучного голоса по спине Страта пробежал холодок. — Хороший друг. Давай назовем это сделкой, друг Стратон.
Стратон уставился на Джабала, чувствуя вместо облегчения странную слабость в желудке. Победа из тех, что не приходит с парадами и криками толпы, но достигается здравым смыслом.
— Прекрасно, — ответил он. — Надеюсь, что эта дурацкая повязка входит туда составной частью. Где моя лошадь?
— В условном месте. Вот только наш уговор не касается моей обители, но тебя проводят. Вис!
Мрадхон Вис убрал кинжал в ножны и рывком поднялся на ноги.
Когда на глазах повязка и ты совершенно беспомощный идешь по аллеям, лучше бы, конечно, получить в провожатые кого-нибудь другого. Но протест в подобной ситуации будет похож скорее на жалобу и ничего не добавит человеческому достоинству, которое в таких условиях и так немногого стоит. Встав со стула, Стратон молча ждал, пока один из мужчин убрал стул, а второй крепко завязал повязку.
— Будь с ним повнимательнее, — бросил напоследок Джабал.
Оказалось, что отыскать Темпуса куда проще, чем это представлял себе Крит, когда узнал от Нико, в какую сторону направил свои стопы маршал. Остановившись подле таблички, гласившей «Таверна Фебы», Крит спешился и продел вожжи в кольцо, вделанное в стену здания. Толпа зевак невдалеке уделила ему частичку своего внимания. Нахмурившись, Крит окинул толпу взглядом, в котором ясно читались всевозможные кары, уготованные тому, кто посмеет коснуться коня или даже упряжи. Пройдя в приемную для клиентов, он сразу столкнулся с владелицей заведения, грузной женщиной, увешанной украшениями.
— Ты видела моего командира? — без обиняков перешел к делу Крит.
Она видела. Подбородки на толстом лице заколыхались, напомаженные губы женщины попытались что-то выговорить.
— Где?
Хозяйка указала рукой.
— Их д-двое, — заметила она. — Ч-чужеземка, о-она…
Сверху снова донесся чей-то визг, теперь уже на более высокой ноте. Пустая приемная борделя являла собой непривычное зрелище. Ни одна проститутка так и не высунула носа из своей комнатки. Хозяйка быстро поднялась по лестнице и направилась в апартаменты.
Внизу по-прежнему не шевельнулась ни единая занавеска. В доме царило безмолвие, лишь наверху послышался стук в дверь и голос хозяйки произнес нечто неразборчивое.
Дверь, в конце концов, распахнулась, раздался топот тяжелых шагов. Подняв голову, Крит увидел, как на лестнице появился Темпус, и сделал каменное лицо, которое лишь отчасти было призвано служить оправданием необходимости побеспокоить Темпуса в столь деликатный момент.
Заложив руки за пояс и стараясь выглядеть спокойно, Крит смотрел на спускающегося вниз Темпуса. Он вдруг осознал, что мог убить товарища, которого пытался спасти.
— Что? — кратко спросил Темпус.
— Страт… после того как у реки все стало спокойно, ведьма… ушла. Страт и я расстались. Он исчез. Но не вернулся к реке.
Ему вдруг показалось, что это его личная проблема, которую не следовало выносить на обсуждение. Крит обругал себя упрямым дураком. Наверху вновь послышались шаги, и к собеседникам спустилась Джихан, своим появлением приумножив нервозность Крита. Лицо Темпуса окаменело. Его пронзительные глубокие глаза были устремлены куда-то вдаль, губы поджаты.
— В каком смысле… исчез? — спросил предельно четко Темпус, снова глядя Криту прямо в глаза.
— Велел мне проваливать ко все чертям, — вымолвил Крит, которому не хотелось говорить об этом, но скрыть от Темпуса подобное возможным не представлялось. — Командир, он послушает только тебя. Она крепко окрутила его. Тебя он послушает… Прошу тебя.
Воцарилось молчание. Криту показалось, что Темпуса так и подмывает отправить самого Крита в Ад и приказать ему там остаться. Крита затрясло. На его глазах Страт, самый здравомыслящий из всех, кого он знал, сходил с ума и все больше отстранялся от Крита. Он мог бы, конечно, помочь Страту так же, как прекращают мучения тяжело раненных, страдающих и потерявших всякую надежду бойцов на поле боя. (Такое потом начинает сниться, не давая покоя душе, но Крит уже прошел через это.) Но только не теперь, когда Страт осыпал его проклятиями и заявил, что он не прав. Крит привык прислушиваться к словам напарника, тот всегда четко определял, где правда, а где нет, где стоит идти вперед, а где выждать более благоприятный момент. Он был уравновешен и разумен, его напарник, он мог в один миг казаться донельзя расчетливым, а в другой — уже мчаться, не разбирая дороги, на своем жеребце.
— Где ты потерял его?
— На посту. Он оставил меня. Ускакал. Я… я потерял его. Я подумал, что он поехал к тебе, но Нико сказал, что Страт не объявлялся, и посоветовал… найти тебя.
Темпус глубоко вздохнул и засунул в ножны меч, который держал в руке. Гремел гром, и в такт его раскатам трещали ступени, пока Джихан спускалась вниз.
— Может быть, он в казармах, — предположила Джихан.
— Я так не думаю, — отозвался Крит.
— Так куда он мог направиться, как ты полагаешь? — спросил его Темпус.
— Доказывать свою правоту, — ответил Крит, которому подсказало ответ хорошее знание товарища.
Темпус спокойно и внимательно посмотрел на него:
— Кому?
— Мне. Тебе. Он превратился в одержимого. Я прошу тебя помочь.
— Ты хочешь получить от меня приказ? Или хочешь, чтобы я нашел его?
Крит неожиданно понял, что и сам не знает, чего хочет. Одно казалось слишком мелким, второе — почти роковым.
— Я буду искать его, — кивнул он. — Я подумал, что, может, тебе известно, где он.
— Понимаю, — ответил Темпус. — Он по-прежнему думает, что стоит у руля в городе. Передай ему, чтобы приехал к Пелесу вовремя. Он не имеет права поступать глупо, скажи ему об этом тоже.
Лошадь негромко пофыркивала, переступая по камням брусчатки. Заслышав топот копыт в узком проулке, Стратон, все еще с повязкой на глазах, догадался, что они вернулись в аллею с узким загончиком, где Страт оставил гнедого. Хватка ослабла, и он услышал удаляющиеся шаги. Подняв руки, воин снял повязку, огляделся и увидел стоящую неподалеку лошадь и стремительно удаляющихся трех закутанных в плащи людей. Двое привели его сюда, а третий наверняка сторожил лошадь.
Страт потрепал гнедого по шее, чувствуя, как трясутся руки. Дело было не в страхе насилия, не в личной неприязни к Вису… но в осознании того, что он сделал.
Подобрав поводья, Стратон вскочил в седло и уже собрался выехать из аллеи, как вдруг едва не полетел на мостовую. Жеребец встал на дыбы, завидев выскользнувшую из-за угла фигуру незнакомца в темном плаще.
— Такого коня не спутаешь, — заметил Хаут, глядя, как жеребец подался назад, опустив передние ноги на землю, и начал успокаиваться. Отъехав чуть в сторону, Страт натянул поводья и положил руку на рукоять меча, с которым никогда не расставался.
— Черт побери…
Двумя пальцами Хаут держал некий предмет.
— Успокойся, это она послала меня передать тебе вот это.
Страт сильнее натянул поводья гнедого, по-прежнему не желая оказаться на одной линии с человеком, который мог быть вооружен. Соскользнув на землю, Страт оказался в примерно одинаковой позиции с Хаутом и протянул руку в сторону бывшего раба.
На ладонь легло кольцо. Кольцо Ишад
— Она желает видеть тебя, но не на обеде в верхнем городе. Держись подальше от дома Пелеса. Приходи на реку после полуночи.
Воин сомкнул пальцы на кольце и неожиданно вздрогнул, но сумел быстро овладеть собой. Лицо его осталось непроницаемым, а в голосе слышался металл.
— Я буду там, — заметил он.
— Я передам ей твои слова, — с излишней церемонностью ответил Хаут и снова исчез за углом.
Надев кольцо на мизинец, Страт почувствовал спазм такой силы, что взор его затуманился. Поводья выпали из его руки, и гнедой покорно стоял, дожидаясь, пока хозяин соберется с силами и уймет бешено стучащее сердце.
Ишад прислала просьбу о прощении и приглашение, проще которого любая женщина, ведьма она или нет, прислать мужчине не могла. Чувствуя, как рвется из груди сердце, Стратон вскочил в седло, сжимая в кулак руку с кольцом, сулившим ему ни с чем не сравнимую усладу.
Стратон с усилием снял кольцо с пальца и положил его в карман, чувствуя теперь только легкое возбуждение.
Стратон попытался очистить от тумана голову, понимая, что в просьбе Ишад, переданной через Хаута, скрывалось беспокойство, на сей раз с Критом не связанное. Надвигалась беда, от которой могли пострадать не только дела Страта, но и сама его жизнь; беда, от которой все могло пойти прахом, и ведьма знала об этом. Этот ее дар являлся свидетельством того, насколько она жаждала встречи с ним. Страт понимал это, и мир мерк перед его глазами.
— Что ты делаешь»? — мысленно спрашивал он ее. — Ты знаешь, о чем ты просишь!
Среди сомнений, с первого дня вызывавших напряженность в их отношениях друг с другом, он услышал ответ: это имеет для тебя значение!
Конь взял с места в карьер, и строения замелькали в свете одинокого фонаря и далекого мерцания звезд. Время от времени мимо проносились неясные тени.
По телу воина струился пот. Утерев рукавом лицо, Стратон откинул назад волосы и постарался очистить разум от эротической дымки, в которой тонула окружающая действительность: склизкие кирпичи, кучи мусора и уличная грязь. Стук копыт напоминал далекое гулкое эхо, а аллея тем временем плавно перешла в улицу, в конце которой виднелись таверна с полуоткрытыми дверьми и компания накурившихся кррфа завсегдатаев. Неслись звуки расстроенной лютни, но это никого не волновало, и меньше всего самого музыканта. Но вот улица вновь перешла в аллею, и под мерный стук копыт туман в голове Стратона, мало-помалу рассеялся.
Темпус хотел видеть его на банкете у Пелеса. Темпус хотел поговорить с ним, поговорить здраво. Он будет смотреть на него своими пронзительными глазами до тех пор, пока Стратон не выложит ему все. Знала об этом и Ишад.
Вот почему она не хотела, чтобы он был там. Теперь, когда он через голову своего начальника вступил в контакт с Джабалом и подвластными ему бандами. Есть тысяча способов умереть, и он добавил к ним еще один или даже два. Нет, ложь Темпусу даже хуже, чем смерть. Дезертирство. Предательство. Измена.
Стратона накрыл приступ безотчетного ужаса. Он знал, что ему нужно достать кольцо, бросить его в грязь, отправиться к Темпусу и рассказать ему все, однако этому противилось все его естество. Стратон никогда в жизни не падал никому в ноги с просьбами о помощи. Он должен сам поправить положение дел и овладеть ситуацией, а для этого нужны крепкие нервы и стальные кишки.
Он больше не был тем двадцатипятилетним юношей в сверкающей броне, переполненным мыслями о славных делах. Вот уже десятилетие участвовал он в тайных операциях пасынков, но ему никогда не приходило в голову, что Темпус и сам мог совершать ошибки. Человек, избранный богами. Но ведь у богов тоже могут быть свои собственные интересы. Боги могут играть с человеком, который служит их делу.
Темпус может быть не прав. Он может ошибаться. Ведь я только хочу добра этому городу. А когда все наладится, я передам город в его руки. Разве это измена?
Империя живет движением, не так ли?
Я жизнь положу за то, чтобы это правило работало. Докажу Криту. Докажу Темпусу. И если мне будет нужно держаться от них в стороне, пока все не придет в движение, — я найду убежище, неизвестное Криту.
Проклятье, нет. Они направятся к ней.
Стратон сжал кольцо с такой силой, что его взгляд затуманился от боли, напомнившей ему, как велика может быть сила пасынков, которую они направят на Ишад. Тогда с обеих сторон жертвы неизбежны.
Он наконец-то решил, что нужно делать.
Солнце едва окрасило на востоке в багрянец висевшую в небесах пелену, когда к неприметной лавчонке на Базаре подошла Ишад. Она пришла сюда, проделав долгий путь по улицам Санктуария и бросив в небольшой мрачной комнате в Лабиринте мертвого мужчину, о котором никто не будет плакать. Воздух Санктуария был так напитан энергией, что Ишад едва почувствовала, как отлетела его душа, не испытав даже минутного освобождения от того, что текло по ее жилам и от чего туманился взгляд. В последний миг его жизни она жалела, что тот вообще появился на свет.
Ишад не чувствовала удовлетворения. Наоборот, ее существо охватывал ужас, что никогда ей не будет достаточно, что в этом мире не сыскать человека, который укротил бы ее силу, готовую вырваться наружу, навстречу грохочущей буре. Окажись в этот предрассветный час перед ней шайка самого гнусного отребья Санктуария, они, поймав ее взгляд, бросились бы наутек. Найти жертву становилось все сложнее. Ишад сделалась… известной, и искать встречи с ней теперь могли только глупцы, от общения с которыми не могло возникнуть ни охотничьего азарта, ни неожиданности.