— Ух-х, — раздался голос всадника, сидевшего на лошади примерно в шести футах справа от Ганса. — Как ты думаешь, Квеш, ее можно доить?
Ганс повернулся к тому, кто произнес эти слова. На руке у круглолицего кочевника красовался защитный нарукавник из коричневой кожи. Несколько секунд кочевник смотрел в глаза Гансу, а затем обратился к человеку, который предположительно был предводителем шайки и, судя по всему, звался Квешем.
— Нашемашмачис хемоовлишеж, Квеш, — произнес всадник. Или, по крайней мере, так показалось Гансу. Затем кочевник добавил еще несколько слов.
— Шинк шказал, што у тебя плохой глаз, парнишка, — сказал Квеш, передавая мешок одному из своих товарищей. — Он шпрашивает, штоит ли оштавлять тебя живым.
Ганс по-прежнему смотрел на Шинка.
— Это моя женщина, Квеш. А у Шинка — грязный язык. Однако я не так глуп, чтобы кидаться на взведенный арбалет.
— Хорошо, — кивнул Квеш. — Эй, Аксар, ты пошто вше ешше шидишь позади Шинка? У наш теперь две новые лошади. Поедешь на одной и поведешь другую.
— Мне вше же кажетшя, што она дает молоко, — повторил Шинк, с надеждой глядя на Ганса и держа арбалет наготове.
— Заткнишь, Шинк. Ешли мы взяли его добро, не штоит говорить плохо о его женшшина. Эй, Аксар, щимван!
Аксар вложил свой арбалет в вытянутую руку Квеша, соскочил наземь и направился к лошадям Ганса и Мигнариал. Из-под обтрепанного подола его зеленоватого балахона виднелись добротные сапоги из красной кожи. Бессильно стиснув руки, Ганс перевел взгляд с Шинка на Квеша и постарался немного смягчить выражение глаз.
— Послушай, Квеш, вы сможете купить лошадей на те деньги, что взяли у нас. Забрать у нас лошадей — это все равно, что убить нас.
Квеш покачал головой:
— Твелу нужна лошадь щас. — Он указал на длинную дюну, видневшуюся на востоке. — Тот кочка очшен близко. Шразу за ним — крашивый чоом. Идешь туда, отдыхаешь, уштраиваешь женшшину. Луччее время дойти до опушки — пошле заката. Блише вшего — там. — Квеш ткнул пальцем на северо-восток. — Мы не шобираемшя оштавить ваш умирать. Мы оштавим вам ошла и поклажу. — Гордо задрав подбородок, он добавил:
— Тейана никогда не берут ничшьи вешши!
Ганс проглотил едкое замечание. К его удивлению, Мигнариал произнесла самым естественным тоном:
— Меня зовут Мигнариал, и я ценю твою учтивость, Квеш. А что такое чоом?
Квеш одарил ее милой улыбкой, а затем задрал голову, глядя куда-то в небо.
— Оашиз, — сказал Твел, уже забравшийся в седло Инд-жи. — Ошен хорошша лошадь!
— Верно, — кивнул Квеш. — Наша чоом — по-вашему будет оашиз. Мы поедем в другое мешто. Я обешшаю!
Он направился к своему коню. Сжав зубы и ненавидя себя за свою беспомощность, Ганс смотрел, как Квеш садится в седло. То, что кочевник проделывал это без видимых усилий, отнюдь не улучшило настроения Шедоуспана.
Шинк произнес еще несколько слов на своем шипящем языке. Квеш покачал головой.
— Шинк хочшет обышкать поклажу и женшшину. Нет. Мы взяли доштаточно! Трима улыбаетшя вам, путники! А, вот. — Он сорвал медное кольцо, украшавшее остроконечную луку его высокого седла, и бросил это кольцо Гансу. Ганс стоял неподвижно, и кольцо упало к его ногам. — Держи это. Ешли снова вштретишь тейана, покашжи им это. Они не возьмут у тебя ничшего!
— Это ваш условный знак, да? Квеш кивнул.
— Знак. Верно. Шламжамалнипа!
Было ли это одно слово или несколько, Ганс не понял. Но едва Квеш произнес это, как трое других кочевников повернули своих коней — и Инджу — и пришпорили их пятками. Кони сорвались с места, всадник верхом на Инджи гнал в поводу Черныша. Из-под копыт летела пыль. Ганс в бешенстве сцепил губы. Квеш остался на месте. Он по-прежнему целился в Ганса, но держал оружие уже более небрежно.
— Мип, — произнес кочевник. Или что-то в этом роде. Его тощая серая лошадь попятилась. Квеш усмехнулся. — Хорош конь!
— Надеюсь, что твой знак пригодится, тейана, — промолвил Ганс. — Присмотри за Шинком, а не то он вернется и убьет нас обоих.
— Один — тейанит, два — тейана, — поправил Квеш, отъехавший уже на несколько ярдов. — А Шинк не вернетшя. Хайя!
Его лошадь резко развернулась, и Ганс быстро присел на корточки. Лошадь еще только выпрямляла ноги, срываясь с места в галоп, а Шедоуспан уже встал, держа нож в руке, занесенной для броска. Его взгляд был направлен в широкую спину тейанита. Быстрый бросок, с большой силой и с дополнительным посылом, потому что цель удаляется, и…
Ганс медленно и неохотно опустил руку и вложил нож в ножны на правом предплечье.
— Если я воткну нож ему в спину, его лошадь ускачет следом за остальными. Тогда они вернутся и убьют нас. Нет. Но мы не можем дать им уйти с нашими…
Мигнариал бросилась к нему на грудь. Ганс едва не потерял равновесия — он все еще смотрел в спину удаляющемуся Квешу. Мигнариал дрожала. Ганса тоже била дрожь, но не от страха, а от ярости. Он обнял Мигнариал, но продолжал смотреть поверх ее головы вслед кочевникам.
— Ох, Ганс!
— Все будет хорошо, — негромко произнес Ганс, — все будет хорошо. Подожди немного, Мигни, дай мне посмотреть. Хм-м. Они едут прямо к тому.., да, к тому большому холму слева, но этот скачет прямо на север. Я думаю, они направляются в свой лагерь или что там у них. А Квеш знает, что я смотрю на него, и поэтому он собирается сбить меня со следа. Думаю, он потом свернет следом за ними, влево. Я хочу увидеть это.
— Ганс, — выдохнула Мигнариал, прижимаясь щекой к его груди.
Ганс покрепче обнял девушку.
— Погоди минутку. Мигни. Просто дай мне посмотреть, как этот поганый сукин сын…
— Ганс…
— Пожалуйста, Мигни… Мне надо бежать! Ганс резко отстранил Мигнариал и побежал, направляясь к крутой «кочке», на которую указал Квеш. Озадаченная Мигнариал смотрела ему вслед, чувствуя себя брошенной и одинокой. Ганс мчался так, словно его преследовала целая стая демонов. Внезапно девушка увидела клубок рыжего пламени, мелькающий следом за Гансом. Нотабль, задрав хвост к небу, догонял своего хозяина.
— Ганс, — пробормотала Мигнариал и всхлипнула.
Она увидела, что бархан действительно находился близко — менее чем через минуту Ганс уже карабкался по склону, скользя и пошатываясь. Все-таки бежать вверх по крутому песчаному склону не так-то легко. Нотабль мчался, не сбавляя скорости, и достиг гребня бархана одновременно с Гансом. Шедоуспан остановился на вершине, глядя на север. Нотабль уставился в том же направлении, держа хвост трубой. В другое время Мигнариал сочла бы это забавным или даже очаровательным. Однако сейчас ей казалось, что время тянется невыносимо медленно. Девушка чувствовала себя униженной, обобранной, лишенной всего на свете — денег, возлюбленного и чести.
Примерно полминуты спустя Мигнариал увидела, как Ганс радостно хлопнул в ладоши, а затем обернулся и помахал ей рукой, приглашая присоединиться к нему.
«Оазис», — подумала девушка и оглянулась. Позади не было никого и ничего, кроме взрытого копытами песка да еще тупого осла. Мигнариал подняла с земли медный браслет, который Квеш бросил Гансу. Сорок или пятьдесят серебряных монет, спрятанных тут и там под одеждой, мешали Мигнариал двигаться. Она подошла к онагру и взялась за его недоуздок.
— Идем, Инас, — сказала девушка. — Наверное, ты не прочь выпить чистой воды или даже пожевать немного травки, верно?
Сегодня — или сию минуту — у Инаса не было настроения упрямиться, и он послушно пошел за Мигнариал. Девушка видела, что Ганс вновь повернулся лицом к северо-западу. Она брела по песку, вздыхая и мечтая о том, чтобы Ганс проявил хоть чуточку жалости и спустился к ней. Мигнариал показалось, что она нескончаемо долго добиралась до подножия бархана, не говоря уже о том, чтобы вскарабкаться по сыпучему песчаному склону. Или песок был только сверху, а под ним — скала? Мигнариал не поняла. Однако, забравшись на гребень, она в восторге забыла обо всем, кроме зрелища, открывшегося ее глазам, — внизу раскинулась густая роща. А среди деревьев, чуть ближе к северной опушке, виднелась поросшая травой поляна. На фоне окружающих песков зелень казалась невероятно сочной, почти сияющей. И роща была даже ближе, чем говорил тейанит! Среди травы, почти в центре оазиса, имевшего овальную форму, блестело небольшое озерцо.
Завороженная этим зрелищем, Мигнариал не слышала того, что говорил ей Ганс. Она совершенно забыла про Инаса. К счастью, девушка машинально выпустила недоуздок. Испустив радостный вопль, онагр поскакал вниз по склону бархана к оазису. Или к «чоому».
— ..так что я был совершенно прав, — возбужденно говорил Ганс, глядя на северо-запад. — Они все направились прямо на… — Он резко обернулся. — Мигнариал!
— Мраурр?
«Ну совсем как отец», — думала Мигнариал, сбегая вниз по склону следом за ослом. Пробежав несколько шагов, она сорвала с себя белый балахон и оставила его валяться на песке. Затем начала снимать безрукавку, споткнулась, упала, покатилась, встала на ноги, смеясь. Бросив безрукавку, девушка начала одновременно расстегивать сине-зеленый полукафтан и желто-коричневую блузку.
Сложив ладони у рта, Ганс прокричал вслед Мигнариал:
— Зме-е-е-и! — И бросился за ней, думая на бегу: «Сумасшедшая!»
— Плевать! — смеясь, откликнулась Мигнариал. Еще одна блузка взлетела в воздух.
К тому времени, когда Ганс достиг берега водоема и в последний раз нагнулся за брошенной Мигнариал одеждой, он уже собрал огромную груду тряпья, включая нижнюю рубашку, сорочку и что-то вроде корсажа фиолетового цвета для поддержки груди. Спустившись с гребня к берегу озерца, Ганс слегка потолстел: все брошенные Мигнариал монеты, увязанные в тряпицы, он засовывал за пазуху собственной туники.
На поверхности озера он увидел только мокрый затылок Мигнариал.
— Неужели тут так глубоко?
Мигнариал обернулась к нему, с ее распущенных волос текла вода. Она уже успела вымыть голову. Улыбнувшись, девушка озорно плеснула в Ганса водой.
— Ох, Ганс, это замечательно! Кто бы мог подумать, что искупаться в этой несчастной лужице — это так замечательно! Даже бассейн в императорском дворце не может быть лучше!
Ганс прикинул, что «лужица» была примерно двадцать футов в ширину и тридцать — в длину. Может быть, немного больше.
— Несчастная лужица? Да, но… Послушай, Мигни, это опасно! Ты уже в воде по самую шею.
— Ой, нет, я просто присела. Я хочу сказать, ты подошел, и я… — Мигнариал умолкла и пристально посмотрела на Ганса. Он видел, как дрогнули ее ноздри — она глубоко и судорожно вздохнула. Несколько секунд девушка молча боролась сама с собой. А затем приняла решение. Медленно, не отрывая взгляда от Ганса, Мигнариал встала во весь рост.
Вода была ей по колено. Теперь Ганс видел не только ее прелестное лицо.
Сглотнув вставший в горле ком, он уронил ее одежду.
— Ох, Мигни, — произнес он и начал расшнуровывать ворот своей туники.
— Так вот как это бывает! И это действительно больно, но совсем недолго! М-м-м! — Мигнариал прижалась губами к Пэуди Ганса.
— Это бывает не совсем так, — поправил ее Ганс. — Лежать вместо постели на куче одежды — это не совсем то, что я…
— Куча одежды с твердыми монетами внутри! — добавила Мигнариал и рассмеялась, поцеловав его плечо. — Но все равно, я так счастлива, что все уже позади!
— Что-о?! — вскинулся Ганс.
— Ох, я хотела сказать — я рада, что все уже.., то есть я имею в виду, как хорошо, что наконец.., ну, я хочу сказать, что теперь мне больше не нужно гадать о том, как это бывает, и волноваться из-за этого, понимаешь, милый? И мне это нравится! Я люблю тебя, — произнесла Мигнариал, прижавшись носиком к его плечу.
Ганс вздохнул и провел рукой по спине девушки. Спина была мокрой, как будто Мигнариал только что вылезла из воды. Впрочем, Ганс тоже взмок. Он поцеловал мокрые волосы Мигнариал.
— Я люблю тебя, Мигни. Кажется, я понял, что ты хотела сказать. Надеюсь, что понял. Однако «это» все-таки бывает не совсем «так». По крайней мере, обычно.
Мигнариал приподнялась на локте и посмотрела на Ганса сверху вниз.
— А как? Расскажи!
— Ну, обычно это.., хм.., длится дольше. Понимаешь, я был так возбужден, что…
— В самом деле? — прервала его Мигнариал. Ее голос дрожал от радостного удивления, глаза блестели. — Дольше?
— Угу. В следующий раз.
Девушка поцеловала Ганса в нос, и ее глаза засверкали еще ярче.
— А сейчас?
— Ух-х…
— Ганс… Я действительно выгляжу толстой и беременной во всех этих одежках?
— Естественно.
— Ох… Мог бы, по крайней мере, быть повежливее! Ганс хмыкнул:
— Повежливее? Я? Порождение Тени? Мигнариал замахнулась на него. Ганс перехватил ее запястье и поцеловал руку.
— Хм-м. Ну-у.., я думаю, что… Я хочу сказать, что теперь, наверное, мне не надо надевать траур, после того, как…
— Могла бы и сама сообразить. — Ганс начал одеваться. — Мы не будем слушать их советов. Сейчас мы немного вздремнем. На ночь мы здесь не останемся — мы пойдем туда, в лес. Но вот что я тебе скажу. Если бы ты выглядела тогда так, как сейчас, эти сукины дети взяли бы у нас не только серебро и лошадей! Они забрали бы еще кое-что более ценное!
— Ох, милый, — произнесла Мигнариал, поняв, что имел в виду Ганс. Она чувствовала в своей душе такой же прилив любви и нежности, какой испытывал сейчас Ганс. Чувства Мигнариал были даже сильнее — ведь она была женщиной. Ганс как раз натягивал штаны, и страстный поцелуй Мигнариал буквально сбил его с ног.
— Ну ладно, — произнесла девушка, поразмыслив несколько секунд. — Я не буду надевать траурный наряд.
— Но все остальное надень, — отозвался Ганс и неожиданно усмехнулся. — Заодно спрячь и монеты.
Они оба уже оделись, когда Мигнариал вдруг осознала:
— Нам придется идти пешком.
Это было просто утверждение, в голосе девушки не было ни недовольства, ни жалобы, и за это Ганс любил ее еще больше.
— Верно. Ты с одной стороны от Инаса, я с другой, хорошо?
— Х-хорошо. Ты уверен, что не хочешь остаться здесь на ночь и двинуться дальше завтра с утра?
— Нам нужно сделать именно так, как я сказал, Мигни.
— Ну, если ты сказал… Почему нам нужно так сделать?
— Идем, милая. Я расскажу тебе по дороге.
— Ты в первый раз назвал меня так! — И поскольку Ганс уже наклонился, чтобы подобрать конец недоуздка Инаса, Мигнариал, бросившись ему на шею, едва не повалила его наземь. Опять.
Примерно через полчаса, когда они увидели впереди нечто похожее на настоящий лес — большое и темно-зеленое, Ганс рассказал Мигнариал о том, что он намерен сделать. Однако слово «намерен» в его речи не прозвучало — он говорил, что должен сделать это.
Мигнариал умоляла и уговаривала его, плакала и умоляла, ругала его и плакала и вновь начинала умолять. Потом девушка замолчала и надулась, не понимая и не желая понимать намерений Ганса. Затем ей в голову пришли новые возражения, и она вновь попробовала уговорить его. Ничто не помогало, и Мигнариал ужаснулась. Она не могла понять Ганса. Ганс был мужчиной, и его мужество внезапно подверглось сомнению. Не для Мигнариал, нет. Дело было отнюдь не в ней. Здесь шла речь о гораздо более важной проблеме: еще не до конца устоявшееся мужество Ганса было подвергнуто сомнению в его собственных глазах.
Ради этих денег Ганс рисковал собой. Он приложил немало усилий, чтобы получить их, и едва избежал смерти. Он даже подвергся пытке — и все из-за этих серебряных монет. Он ждал много лет, чтобы выудить их из колодца. И вот какие-то сукины дети, которые не умеют даже правильно говорить по-людски и все время шипят, как змеи, отбирают у него эти деньги только потому, что у них были арбалеты.
Хуже того, они бросили людей в пустыне, отняв у них коней. Шедоуспан был вором, и у него была своя профессиональная гордость. Ни один истинный вор никогда не поступит так. Ни один мастер своего дела не сделает подобной подлости.
— Но у нас же осталось больше половины этих денег, Ганс! Это больше, чем когда-либо было у тебя или у меня!
— Дело не в том. Они увели лошадей. Я должен попытаться.
— Ганс, они тебя убью-у-уут! — заголосила Мигнариал и вновь принялась рыдать.
Ганс и Мигнариал шли по разные стороны от Инаса, переговариваясь через его спину. Они направлялись не туда, куда указал Квеш, и не туда, куда он ускакал. Нет. Они шли к лесу, где, по мнению Ганса, скрылись все четверо тейана. Ганс был уверен, что именно в лесу у этих разбойничков имеется уютное логово.
— Нет, не убьют. Они не убьют меня, Мигни, да и мне не нужно никого из них убивать. Я подожду до темноты. И еще немного. Они не увидят и не услышат меня, Мигни, — до тех пор, пока я не буду готов.
— А потом они убью-у-ут тебя!
— Перестань твердить это! К тому же со мной пойдет Нотабль. Нотабль, ты пойдешь со мной?
Нотабль дремал, примостившись поверх поклажи на спине онагра. Услышав свое имя, кот дернул хвостом и почти приоткрыл один глаз.
— Видишь? Видишь, Ганс? Даже кот знает, что ты глупец! Не делай этого!
— Не смей.., называть.., меня.., глупцом, женщ-щина!
— Я не это хотела сказать. Но то, что ты собираешься сделать, — глу-упо! — И Мигнариал снова заплакала.
— Ох, Мигни! Мигни, перестань, пожалуйста. Я должен это сделать. Ты должна позволить мне делать то, что мужчина должен сделать. А я должен сделать это.
Мигнариал, ни разу не всхлипнув, с жаром произнесла:
— Женщины с'данзо не позволяют своим мужчинам идти на смерть из-за всякой ерунды!
— Хо-о! — сказал Ганс онагру, дергая его за недоуздок. Инас с готовностью остановился и оглянулся, словно сожалея, что не может сжевать еще пару пучков замечательной сочной травы, оставшейся позади, в оазисе. Ганс обошел его спереди и встал, положив ладони на голову онагра и глядя в глаза Мигнариал.
— Послушай, — негромко произнес он, и этот негромкий голос действительно заставил Мигнариал прислушаться к его словам. Глядя в лицо Гансу, девушка внезапно поняла, почему многие в Санктуарии боялись его и называли Порождением Тени. — Послушай. Мне жаль, что приходится говорить тебе это сейчас, после того как…
Ганс умолк, затем набрал в грудь воздуха и начал снова:
— Во-первых, милая моя женщина с'данзо, я — не мужчина с'данзо. Я илсиг, а илсиги — народ Ильса Тысячеглазого. Я делаю то, что я должен делать. Никто другой не может решить за Ганса, что должен делать Ганс. И когда я принимаю решение, то не говори мне, что это ерунда. У меня есть причины на это, и достаточно. Я люблю тебя и хочу, чтобы ты была со мной. Поэтому перестань выставлять на посмешище меня и моих богов.
Мигнариал жалобно смотрела на него огромными карими глазами. И темные круги под ее глазами появились не только потому, что от слез потекла краска, которой были подведены ее веки.
— Ганс… Ох, Ганс, я вовсе не смеюсь над тобой. Я никогда не стала бы смеяться над тобой. Я люблю тебя.
Взгляд Ганса и выражение его лица стали иными. Теперь у него был такой же горестный вид, как у Мигнариал.
— Я не собираюсь «идти на смерть», как ты говоришь. Я намерен пойти и забрать обратно мои деньги и моих лошадей. И мое уважение к себе самому. Если все это для тебя ерунда, то мне действительно жаль. Мне жаль, и… О боги моих отцов, но тебе не следовало ехать со мной, и я прошу прощения, что потянул тебя за собой.
В течение нескольких минут Мигнариал смотрела в землю. Но когда она вновь подняла взгляд, ее глаза были ясными и чистыми. Она заговорила, медленно и отчетливо, на языке, которого Ганс не знал. Судя по тону и по произношению, это был не просто язык народа Мигнариал. Слова, произнесенные девушкой, были словами какого-то обряда, пришедшего из глубин долгой истории народа с'данзо. Ганс почувствовал, что эти слова не раз и не два произносили другие люди. Быть может, даже в особо торжественных случаях.
Ганс ждал, не сводя глаз с Мигнариал. Как он и ожидал, девушка, слегка заикаясь, заговорила уже на его языке, которому научили ее родители. Ганс был уверен, что она повторяет то, что только что сказала на ином наречии, на языке, которого не знал никто, кроме с'данзо.
— Я — с'данзо. Ты мой мужчина. Я твоя женщина. Женщина должна делать то, что делает женщина. М-мужчина д-должен делать то, что должен делать м-мужчина.
Ганс кивнул и сглотнул слюну.
— Это же самое ты сказала на языке твоих предков? Мигнариал наклонила голову в знак согласия и добавила:
— На языке моих отцов и матерей.
Ганс протянул руку и взял ее ладонь в свою.
— Я слышал твои слова. Я люблю тебя, женщина. Он крепко держал Мигнариал за руку, чтобы не дать ей броситься вперед, к нему в объятия. Девушка понимала это. Они долго смотрели друг другу в глаза. Затем Ганс отпустил руку Мигнариал, отступил в сторону и причмокнул, заставляя онагра двигаться дальше.
ЛЕС
Пустыня осталась позади. Почва под ногами путников становилась все менее и менее песчаной, заросли колючих сорняков сделались гуще, а затем уступили место обычной траве. Дальше к северу виднелись кустарники, а порою и одинокие деревца. А еще севернее темнел лес, хорошо различимый даже при лунном свете. Ганс и Мигнариал не знали, насколько велик этот лес, однако он тянулся широкой полосой с востока на запад, как бы обозначая северную границу пустыни. Инас начал упираться, так что его приходилось тянуть за недоуздок: онагр хотел попробовать на вкус нежную зеленую травку.
— Погоди, Инас, успеешь еще, — сказал Ганс. — Прекрати дергать головой, а то я посажу тебе на шею Нотабля, чтобы он погонял тебя.
В течение некоторого времени путники не видели никаких признаков того, что в этом лесу когда-либо бывали люди. Но затем они вышли на дорогу, как и предсказывал Ганс.
— Ну вот, теперь мы знаем, что дорога здесь есть, так что давай уйдем от нее. Нам лучше держаться поближе к деревьям. — И Ганс мысленно добавил: «На всякий случай».
Мигнариал с опасением посмотрела на темный лес.
— Как ты думаешь, там, в лесу, есть какие-нибудь звери.., я хочу сказать — дикие звери?
— Сомневаюсь. Я думаю скорее о людях на дороге, чем о зверях в лесу. Тем более что это почти самая опушка. Хищники охотятся на животных, которые едят траву. А на этой полоске вряд ли может пастись целое стадо, так что и хищники сюда не ходят. Смотри, Инас совсем не беспокоится. Это значит, что он не учуял никакой опасности.
— Это, конечно, хорошо, — с сомнением произнесла Мигнариал. — Э-э.., а слоны едят траву? Ганс фыркнул.
— Едят. Только здесь мы слона не встретим. Им нужно гораздо больше травы, чем растет тут, на самом краю пустыни. Если хочешь, можешь залезть на дерево, я тебя подсажу. Там тебе будет спокойнее?
— Ганс, я волнуюсь за Инаса, а не за себя! Если с ним что-нибудь случится, мы попадем в безвыходное положение, ведь тащить на себе всю поклажу мы не сможем. И вообще тогда мы будем ползти, как улитки.
— У нас будут лошади, — угрюмо ответил Ганс.
Мигнариал, смирившаяся с его опасным замыслом, не сказала ни слова.
— Смотри, Мигни, эти кусты отгораживают лес от дороги. Почему бы тебе не остаться здесь? Тогда тебе можно будет не заходить в лес. Там слишком темно.
Путники остановились, привязали к задней ноге Инаса длинную веревку и пустили его попастись на травке, а сами тем временем сняли со спины онагра поклажу. Ганс развязал один из вьюков, а Мигнариал проскользнула сквозь кусты на небольшую полянку, полускрытую зарослями.
— Ганс! Здесь ягоды! Настоящие ягоды! Ох, Ганс, смотри — это действительно ягоды! Значит, мы и вправду выбрались из пустыни!
Ганс, раздраженный непривычной и не подходящей для него ролью главы семьи, предупредил девушку, что есть незнакомые ягоды опасно. Не успел он закончить фразу, как Мигнариал ойкнула. Ганс ощутил в животе внезапный холодок, вызванный тем чувством, которое он сам называл беспокойством, а кое-кто именовал страхом.
Однако Мигнариал поспешила успокоить его:
— Все в порядке, Ганс. Это ежевика! Я никогда раньше не видела, как растет ежевика — я видела ее только в корзинах на рынке. Я и не знала, что ежевичные кусты такие колючие.
— Колючие, — машинально повторил Ганс, занятый своим делом.
— Ну да, на них шипы. Ой! Ну и что, неважно. А ягоды такие вкусные! — Судя по голосу, она подошла ближе к нему. — Вот, Ганс, попробуй еже.., ох!
Занятая сбором ягоды, она не видела, как Ганс переоделся. Вор по кличке Порождение Тени облачился в свою «рабочую» одежду.
Ганс был среднего роста, худощав и строен, но в своем черном облачении казался выше. Туника и узкие штаны из матово-черной ткани в сочетании со смуглым цветом его кожи позволяли ему ловко скрываться в темноте. Со стороны казалось, что Шедоуспан просто растворяется в густой тени. Некоторые даже полагали, что здесь не обошлось без колдовства. Но Шедоуспану не требовалась магия — ему хватало умения. Не он придумал прозвище, под которым его знали в Санктуарии. Просто несколько лет назад кто-то упомянул о том, что Ганс так легко растворяется в тени и появляется вновь, словно сама эта тень породила его. Приятель человека, произнесшего эти слова, насмешливо фыркнул: «Порождение тени!» Так и родилось это прозвище.
— Спасибо, Мигни. Ум-м-м. Вкусно! Мигнариал вздохнула, прикусила губу и окончательно смирилась с тем, что, по заверению Ганса, было неизбежно.
— Может быть, дать тебе немного моей сурьмы для глаз, чтобы ты зачернил ею лицо?
— У меня лицо от природы темное. Никто не увидит меня в темноте, если я не улыбнусь. А я не буду улыбаться.
Мигнариал кивнула, глядя на него. Нельзя сказать, чтобы кругом царил непроглядный мрак, однако было довольно темно. Луна уже скрылась за лесом. Ганс и прежде был смуглым, а от пустынного загара его лицо и руки стали еще темнее. Черные, словно ночь, волосы слегка вились, закрывая уши, однако не доставали до плеч. Глубоко посаженные глаза, блестящие, словно черный агат, прятались под густыми черными бровями, почти сходящимися над переносицей. Нос Ганса, тонкий и украшенный изрядной горбинкой, при желании можно было бы назвать ястребиным.