Мигнариал не переживала из-за упущенной добычи. Ей нравилось смотреть, как Ганс, одетый только в набедренную повязку, бродит босиком по ручью. В одежде Ганс казался тощим и хлипким, однако сейчас девушка видела, как под его кожей перекатываются мышцы. Мужчины любят особенно хвастаться мускулами на руках и ногах. У Ганса эти мускулы напоминали каменные бугры.
А затем Гансу удалось загарпунить рыбу с оранжевой спиной. Он уже на собственном опыте убедился, как нелегко это сделать, и теперь буквально раздулся от гордости. Увы, эта белобрюхая рыбина была размером всего лишь с ладошку Мигнариал.
Выражение гордости внезапно пропало с лица Ганса, когда грязно-белая тень скользнула в воде прямо около его ноги. С азартным криком Ганс нагнулся, выхватил рыбу из воды и швырнул ее на берег. Все это он проделал одним движением, столь быстрым, что Мигнариал ничего не успела понять.
Девушка стояла, потрясенно хлопая глазами. Она и не знала, что ее мужчина способен на такие подвиги.
Эта рыба была настолько больше первой, что могла бы быть ее бабушкой. Гордость просто переполняла Ганса.
— Может, мне следует постоять здесь немного и подождать, пока еще одна рыба наткнется на меня? — спросил Ганс, сдерживая улыбку. Теперь, когда на Мигнариал было меньше одежек, она выглядела почти стройной. В таком виде она нравилась Гансу еще больше.
Мигнариал решила, что не стоит произносить вслух то, что пришло ей на ум: «Ты можешь умереть с голоду, пока будешь стоять здесь и ждать рыбу». Вместо этого она воскликнула:
— Порождение Тени! Шедоуспан быстрее, чем любая рыба!
— Да, я такой!
Оба радостно рассмеялись. Они были счастливы здесь, Друг с другом.
— Э-э… Ты умеешь чистить рыбу, Мигни?
— Ну, в общем-то, умею. Брысь, Пеструшка, не тронь рыбу!
— Вот-вот, — подтвердил торжествующий Ганс, выбираясь на берег. — Лови свой обед сама, кошка!
Нотабль лениво приоткрыл один глаз и посмотрел на Ганса. Кот как будто понимал значение слова «обед».
— Но я не знаю, — промолвила Мигнариал, — что мне делать с живой рыбой!
— А, это просто. Надо просто отрубить им головы. Иди сюда, рыбка! Оп!
— Ох! — Мигнариал сморщила нос и скривила губы. — Ну и гадость!
Миг спустя обе рыбы лишились голов. Коты получили свой обед — или, по крайней мере, плотную закуску. Великий рыболов преподнес своей женщине тела рыб как королевский подарок. При этом он наступил на одного из раков, который немедленно ухватил его клешней. Мигнариал не смогла удержаться от смеха, когда Ганс запрыгал по поляне, словно исполняя какой-то дикий танец. Рак держался крепко. Ганс с размаху уселся на траву и попробовал отодрать мучителя от ноги.
— У-у-у-у!
Умолкнув, Ганс в течение нескольких секунд размышлял, что ему теперь делать, а потом ткнул рака ножом. Тот моментально отцепился от ноги. Подавив желание как следует наподдать раку здоровой ногой, Ганс бросился к реке и начал яростно болтать в воде ступней, мрачно поглядывая через плечо на Мигнариал. Девушке удалось справиться со смехом и принять озабоченный вид.
— Прости, милый. Но ты так смешно плясал… Кровь идет?
Ганс посмотрел на свою бедную ногу. Кровь, как ни странно, не текла. Ганс дернул ногой, брызнув водой на Мигнариал. Отскочив, девушка подняла камень, лежавший на полянке, и швырнула его в воду. Камень упал в ручей примерно в футе от Ганса, изрядно окатив его водой. Вскрикнув, Ганс попытался зачерпнуть воды, чтобы плеснуть ею в Мигнариал, но поскользнулся. Всплеск и возгласы досады смешались воедино.
Мигнариал чистила рыбу, а Ганс размышлял, чем бы еще разнообразить трапезу, и отгонял котов прочь. Ему удалось убедить девушку, что если плеснуть на сковороду немного пива, то это улучшит вкус и аромат жареной рыбы. Ни Ганс, ни Мигнариал не знали, что делать с раками. Но Ганс точно знал, что раков готовят живьем. Услышав это, Мигнариал вновь поморщилась. Поэтому Ганс подождал, пока рыба не поджарится как следует. По поляне растекался аппетитный запах.
— Смотри! — воскликнул Ганс, указывая на другой берег речки.
Мигнариал обернулась и посмотрела туда, куда он указывал. Там, конечно же, ничего не было. А Ганс в это время швырнул обоих раков на сковороду. Какую-то секунду раки неистово корчились, потом затихли. Мигнариал перевела взгляд на сковороду. Сперва она состроила недовольную гримасу, а затем укоризненно посмотрела на Ганса. В ее глазах читалось возмущение. Ганс склонил голову набок и развел руками.
— Да, теперь я гораздо больше уважаю рыбаков, чем раньше, — сказал Ганс несколько минут спустя, разглядывая синяк на своем бедре. Он набил этот синяк, когда упал в воду. Порезы на руках и ногах зудели, а сбитый палец на ноге опух и побагровел. — Что за работа! Какое опасное занятие! Посмотри на меня — весь в порезах, синяках, укусах!
— Мы можем остаться здесь на несколько дней, пока я не залечу твои раны, — отозвалась Мигнариал, не поднимая глаз. Ганс протянул руку, чтобы ущипнуть ее за икру. Вдвоем они едва не опрокинули весь обед в костер. Поправив сковороду, Мигнариал кинулась на Ганса, притворяясь, что хочет задушить его.
— Ой, ой, помоги-ите! — пронзительно заверещал Ганс, падая на спину в траву.
Мигнариал вдруг замерла на месте, глядя на рыжего кота, который словно прямо из воздуха возник между нею и лежащим на земле Гансом. Нотабль угрожающе подвывал на одной низкой ноте, и шерсть на спине стояла дыбом. Лошади вскинули головы и уставились на кота. Ганс опомнился первым.
— Я только… Нотабль! Спокойно, Нотабль. Друг, Нотабль. Шутка, чтоб тебя… Это игра, Нотабль, просто шутка! Нет-нет, Мигни, не надо его сейчас гладить!
Но тут и Ганс замер, устремив взгляд на маленькую пеструю кошечку, которая стояла у ног Мигнариал, выгнув спину, прижав уши и обнажив зубы. Кошка шипела, глядя на Нотабля.
— Глазам своим не верю! — возопил Ганс. Он снова опрокинулся навзничь и ударил кулаками о землю.
— Я.., я тоже, — ответила Мигнариал. — Я в первый раз вижу его.., таким! Ужасно! Я уверена, что, если бы я сделала еще один шаг, он бросился бы на меня!
— Извини, — сказал Ганс. — Но я говорил об этой мелкой пестрой тварюшке. Ты только глянь на нее! Судя по ее виду, она собиралась защищать тебя от него! — Ганс покачал головой. — Во имя Безымянного.., интересно, эта кошка тоже любит пиво?
— Конечно, нет. Она же дама, — фыркнула Мигнариал, наклоняясь, чтобы погладить пеструю кошечку. Та вздрогнула, когда ее коснулась рука девушки. И в то же время Мигнариал, как зачарованная, продолжала смотреть в глаза Нотаблю. Зрачки у рыжего кота расширились почти до краев цветной радужки.
— Бог мой, дама, — произнес Ганс, — готовая сражаться за свою госпожу! Она признала тебя, Мигни. Я хочу сказать — ты теперь для нее то же самое, что я для Нотабля. Вот! Она, похоже, хочет стать бойцовой кошкой. Пожалуй, пора дать ей какое-нибудь имя.
— Конечно, пора, — откликнулась девушка и повернулась, чтобы посмотреть, не готов ли обед. При помощи ножа, поданного Гансом, она перевернула рыбу на другой бок.
— Мигни.., как ты думаешь, может, нам назвать ее Лунный Цветок?
Мигнариал пронзила Ганса гневным взором, и на глаза ей мгновенно навернулись слезы.
— Как ты мог.., моя мать.., ох, как ты мог? Ганс всем видом выражал удивление и даже некоторое раскаяние. Но на сей раз он не размяк и не отступил при виде женских слез — самого страшного в мире свидетельства обвинения.
— Как я мог? — повторил он. — В знак уважения к памяти Лу… — Голос Ганса прервался. Шедоуспан ничего больше не сказал — только отвел взгляд.
— О, Ганс, — произнесла Мигнариал, поняв его чувства и вытирая затуманенные слезами очи.
— Не надо, если тебе это не нравится, — согласился Ганс и обратился к пестрой кошке:
— Я хотел назвать тебя Лунным Цветком, маленькая бедная киска, и думаю, тебе бы это понравилось. Но.., я думаю, что тебя зовут Радугой.
— Это чудесно, Ганс! Радуга! Мы любим тебя, Радуга!
В следующий миг на поляне произошло нечто сверхъестественное. Оба путника не могли оторвать взгляда от Радуги. Кошка преобразилась буквально на глазах. Это было неуловимо, примерно то же самое, как растет ребенок. Все произошло очень быстро, и все же ни Ганс, ни Мигнариал не поняли, что случилось.
Радуга действительно преобразилась. Тощая мелкая кошка подросла прямо на глазах. Ее клочковатая неухоженная шерсть вдруг легла гладко и залоснилась на солнышке. Меньше чем за минуту животное, казалось, набрало в теле фунт или два — но при этом не выглядело толстым. Радуга внезапно превратилась в ухоженную домашнюю кошку.
Кошка неспешно подошла к Нотаблю, и коты соприкоснулись носами. Нотабль уселся на траву.
— О боги! — произнес Ганс дрожащим голосом. — Колдовство!
— Только не тверди о том, как ты ненавидишь колдовство, Ганс. Ты только посмотри на нее! Нашей кошке Радуге нравится это имя. И еще ей нравятся ее хозяева — мы с тобой. И Нотабль тоже.
Полминуты спустя Ганс вдруг подскочил на месте:
— Эй! Вряд ли ей да и нам тоже понравится горелая рыба! Немедленно убери сковороду с огня!
— Ox! — вскрикнула Мигнариал и рывком сняла сковородку с костра. Исходящий ароматным паром кусок рыбы упал в траву. Нотабль немедленно заинтересовался, что это там так вкусно пахнет. И только потому, что рыба была ужасно горячей, путники не лишились части своего скудного обеда.
— Обед готов, — сказала Мигнариал и прикусила губу, видя, как Ганс неотрывно смотрит на рыбу, дымящуюся в траве. — Думаю, от этого она не станет хуже на вкус.
Ганс покачал головой.
— Нет, конечно, — рассеянно произнес он. — Я просто задумался кое о чем. И к тому же, когда я смотрю на рыбу, я не гляжу на Радугу.
Радуга замурлыкала, не сводя взгляда С Нотабля, который подступил вплотную к упавшей рыбине.
Мигнариал выхватила ароматный кусок прямо из-под носа у рыжего кота.
— Обойдешься! Ты съел целую рыбью голову, вместе с глазами и со всем прочим… Ох! И зачем я это сказала?
— Мой аппетит это не испортит, — отозвался Ганс, глубоко вдыхая ароматный парок. — Госпожа моя, давайте сядем обедать!
Мигнариал рассмеялась. Путники уселись на траву лицом друг к другу, скрестив ноги. Время от времени они отгоняли прочь назойливую муху или кого-то из котов. Рыба была очень вкусной — еще и потому, что в течение долгого времени Гансу и Мигнариал не доводилось отведать свежеприготовленной пищи. Жареные раки были выше всяких похвал. За обедом Ганс и Мигнариал говорили мало. Они высказали одну-две мысли по поводу тайны, связанной с кошкой Радугой и одиннадцатью монетами, однако Гансу ни одна из этих догадок не пришлась по вкусу.
— Хор-рошо-о! — промолвил Ганс, довольно похлопав себя по животу. Мигнариал поклонилась, не вставая с травы. Выглядело это весьма забавно.
На сладкое у путников были несколько сушеных фиников, которые они везли от самого Санктуария. Потом Ганс налил Нотаблю пива и решил выпить немного сам. Для проверки он предложил пива Радуге, однако кошку пиво совершенно не заинтересовало. Мигнариал поддалась на уговоры и подначки Ганса и отхлебнула чуточку из бурдюка.
— Фи-и, — произнесла девушка кислым тоном — кислым, как само пиво. Нотабль жадно лакал, в то время как обе особы женского пола строили из себя привередливых дам.
— Пожалуй, пора нам подсчитать свое серебро, Мигни. Но я что-то побаиваюсь заглядывать в свой пояс.
Мигнариал кивнула и после секундной нерешительности принялась извлекать монеты, спрятанные тут и там под одеждой. Вскоре Ганс вздохнул с облегчением — развернув кушак, он обнаружил там двадцать девять серебряных кружочков, то есть ровно столько, сколько он положил туда несколько часов назад. Хотя Ганс не умел писать, однако считать он все же научился. Это было легко — ведь при его роде занятий умение считать, сколько денег ты потратил или приобрел, было куда полезнее, чем читать или писать.
Ганс сосчитал деньги, разложив их аккуратными столбиками по десять монет. Закончив подсчет, он смел столбики небрежным движением руки. Затем настала очередь Мигнариал. По ее подсчетам получалось то же самое: у них было восемьдесят девять серебряных империалов. Отсчитав двадцать монет, Ганс бросил их в потрескавшийся кожаный мешок. Но на этом дело не завершилось: Ганс и Мигнариал вместе пересчитали оставшиеся деньги. Три свертка по десять монет и два раза по пять Мигнариал спрятала к себе. Ганс запихнул девять сребреников к себе под одежду, а оставшиеся тридцать завернул в пояс.
В конечном итоге путники остались в выигрыше. В Санктуарии хорошую лошадь можно было продать за шесть или семь серебряных империалов. Пять лошадей плюс сумма, равная стоимости еще двадцати или более одров, — это целое богатство, как заметил Ганс.
— Куда бы мы ни поехали, мы можем довольно долго прожить на то, что у нас есть, — сказал он девушке, — даже если мы ничего не будем делать, чтобы заработать еще деньжат.
Мигнариал тесно прижалась к Гансу.
— Моя судьба в хороших руках, — проворковала она и улыбнулась, когда эти самые хорошие руки скользнули ей под одежду. — Но я не смогу жить так — не делать ничего, чтобы заработать деньги, понимаешь, Ганс?
Ганс в течение нескольких секунд размышлял над словами Мигнариал, но потом решил не спорить с нею.
— Солнце уже скоро сядет, — произнес он. — Как ты думаешь, стоит ехать по лесу в темноте? Вот и я думаю, что нет. Тогда останемся тут на ночь. Я могу даже несколько раз написать «ГАНС» на грязи у самого берега.
— Прекрасно! — воскликнула Мигнариал, крепко обняв Ганса. — Это отличная возможность! Давай снимем остальные наши одежки, и я постираю их. К утру они высохнут.
Ганс закатил глаза.
— Да, ты здорово изменилась, — пробормотал он наконец.
Мигнариал радостно улыбнулась.
— Ох… Не смущай меня, милый. Ведь мы все равно разделись бы, верно?
С рассветом оба путника проснулись ужасно голодными. Ганс заметил, что Мигнариал явно испытывала неловкость до тех пор, пока не прикрыла наготу. Одежда не совсем просохла. Ганс тщательно ощупал свой кушак и с облегчением обнаружил, что в кожаном мешке по-прежнему звенят монеты. Это хорошо. Наконец-то можно не бояться колдовства, переносящего монеты туда-сюда.
Однако вскоре Ганс убедился, что был не прав. Его безоблачное настроение сразу испарилось. Что-то заставило его подсчитать серебряные кружочки, звеневшие в мешке. Чтобы не было ошибки. Ганс пересчитал их снова, сжав зубы и нахмурившись.
Ошибки не было. Вместо двадцати монет в мешке оказалось двадцать две.
С отъездом пришлось повременить. Ганс осторожно размотал свой алый кушак и подождал, пока Мигнариал пересчитает содержимое пояса. Дважды. Но оба раза получилось одно и то же. По прошествии ночи вместо тридцати монет в поясе осталось только двадцать девять. Мигнариал стала считать монеты, спрятанные под ее собственной одеждой. Во втором же проверенном ею свертке девушка недосчиталась одного империала.
Лицо Ганса было мрачнее грозовой тучи. Тяжело вздохнув, он без сил опустился наземь, как будто ноги отказывались держать его. Глядя в землю, Шедоуспан произнес безрадостным тоном:
— За ночь что-то перенесло одну монету из той кучи, которую ты прячешь на себе, в мешок. И еще одну монету — из моего пояса. Это невозможно, но это случилось.
— Может, это другое? — тихо возразила Мигнариал, и Ганс поднял на нее глаза, полные ожидания и надежды.
— И что же?
— Эти две монеты.., перенеслись.., сами собой. Ганс взмахнул руками и скривил лицо.
— Ар-р-гхх-х!
— Прости, — сказала Мигнариал. — Я не могу придумать ничего больше, и мне не нравится ни то, ни другое объяснение.
— Сперва один кошмарный кот, потом вторая странная кошка, — пробормотал Ганс, переводя взгляд с Нотабля на Радугу, — и вдобавок заколдованные монеты! О боги отцов моих, зачем вообще в мире существует колдовство? Я ненавижу ко… — Ганс умолк и долго сидел, глядя в землю у себя под ногами.
Наконец он встал.
— Проклятье, ненавижу я это или люблю, но я ввязался в колдовские делишки, — произнес Ганс, махнув рукой, и начал навьючивать поклажу на тейанскую лошадь.
— Понимаешь, Ганс, — сказала Мигнариал, — колдовство повсюду в нашей жизни. Ты сам подумай: ведь мое видение — это тоже что-то вроде колдовства, вроде магии.
— В некотором роде да, но это совсем не одно и то же. Эти способности есть только у определенного рода людей. То есть у сданзийских женщин. Это не значит, что на тебе лежит какое-то заклятие. А вот эти коты, должно быть, заколдованы. Уж Радуга-то наверняка! И вдобавок кто-то заколдовал монеты, которыми мне когда-то заплатили выкуп!
— Некоторые из этих монет, — многозначительно промолвила Мигнариал. — Подумай об этом, милый. Сперва мешок был полон монет, и тейана забрали их. Скажем, они вынули из мешка все деньги — ведь они должны были поступить именно так, верно? Разве ты сделал бы иначе? А оставить одиннадцать монет в старом потрескавшемся мешке — это просто глупо. Но когда ты забрал мешок обратно, там было одиннадцать сребреников.
Ганс задумчиво пожевал губу и согласился:
— Верно.
— А потом мы вытащили монеты из мешка. Все одиннадцать. Но на следующее утро в мешке опять было одиннадцать монет.
Ганс выпустил из рук ремни, которыми он приторачивал вьюки, и, задумчиво опираясь рукой на спину коня, сказал:
— Правильно.
— А этой ночью случилось то же самое. Мы сложили все монеты вместе и сосчитали их. Ты положил двадцать монет в мешок? — Мигнариал выжидательно глядела на Ганса. Он кивнул: мол, продолжай. — Но утром их оказалось двадцать две.
— Это.., происходит ночью, — пробормотал Ганс, глядя в никуда прищуренными глазами.
Мигнариал несколько раз быстро кивнула головой.
— Я уверена — через час или через десять часов в мешке по-прежнему будет двадцать две монеты. — Девушка пнула мешок ногой, стараясь хоть как-то снять напряжение. Однако звон серебра только усилил мрачное настроение Ганса.
— Но.., одиннадцать — это, кажется… — Ганс с трудом подобрал слова, прежде чем зловеще выговорить:
— ..магическое число. Ох! Двадцать два — это же два раза по одиннадцать, верно?
— Верно, но я не думаю, что это имеет значение. В течение нескольких секунд Ганс выглядел совершенно убитым. Затем он скрестил руки на груди и оперся плечом на вьючную лошадь, глядя на Мигнариал с вызовом и ожиданием.
— Ну хорошо, ты так не думаешь. А почему?
— Ой нет, милый, подожди немного, не надо так на меня смотреть. Я просто пытаюсь рассуждать и делать выводы, и видение тут ни при чем. Может быть, я даже ошибаюсь. А может, и нет.
— Ты хочешь понять и сделать какой-то вывод? Мигнариал кивнула и вытянула вперед левую руку.
— Во-первых, если мы сейчас вынем из мешка все деньги, то, я думаю, он будет пустым до самого вечера. — Девушка загнула один палец. — Во-вторых, — продолжила она, берясь за второй палец, — мне кажется, что завтра утром там снова будет одиннадцать монет. — Мигнариал пригнула и этот палец к ладони.
— Хм-м. Ты так считаешь?
— Да, Ганс.
— А что, если мы оставим все как есть?
— Я думаю — а нам сейчас и остается только думать, — что если мы оставим все как есть, то завтра в мешке будет по-прежнему двадцать две монеты, и послезавтра тоже, и.., на следующей неделе тоже.
Неожиданно Ганс хлопнул себя по лбу, затем отскочил от лошади и захлопал в ладоши:
— Ай, Ганс, совсем голова не варит! Я понял! Ты считаешь, что у нас восемьдесят девять монет, и одиннадцать из них.., странные. Заколдованные. — Ганс выговорил эти слова так, будто они причиняли ему боль. — И вышло так, что девять из тех монет, которые мы положили в сумку, были из числа этих одиннадцати. А еще две заколдованные монеты мы засунули к себе, в свою одежду, и ночью они.., переместились в мешок.
Мигнариал кивнула.
— Если я правильно рассудила, эти одиннадцать монет будут перемещаться в мешок каждую ночь, и утром мы обязательно обнаружим их там.
— Слава богам, что Радуга тоже не оказывается в мешке! Мигнариал отыскала взглядом пеструю кошку.
— А что касается Радуги.., я вообще не пойму, что тут такое замешано!
— Ладно, Мигни, пора ехать дальше. Мы проверим мешок вечером и вынем из него все деньги. Можно даже попробовать зарыть эти двадцать две монеты в землю, или повесить их на дерево, или… — Ганс посмотрел на речку. — Я бы вообще забросил этот мешок в самый глубокий омут, прямо сейчас!
— Дай бог, это поможет, — согласилась Мигнариал, но потом нахмурилась:
— Разве что.., разве что эти монеты как-то связаны именно с нами.
«Думаю, что именно так оно и есть, — подумал Ганс, однако вслух этого не сказал. — Мне кажется, что этого мешка вообще не было на седле, когда я седлал лошадь! О боги, о чем я вообще думаю! Нет, о нет, проклятье… О боги, о Отец Илье, как я ненавижу колдовство!»
В тот день Мигнариал уже в который раз начала просить Ганса надеть тейанский браслет. Ганс наконец внял ее уговорам — в основном для того, чтобы прекратить эти самые уговоры. Поскольку на левом запястье Ганс постоянно носил браслет из черной кожи, то сейчас он натянул медное кольцо на правую руку и сжал его, чтобы оно плотно охватывало предплечье. Ничего не случилось. Ничего не изменилось. Теперь на руке Ганса красовался дурацкий медный браслет, вот и все.
Солнце стояло почти в зените, однако ничуть не напоминало демона — высокие деревья с густыми кронами дарили путникам прохладу. Около полудня они увидели человека, ехавшего по дороге им навстречу. Пока тот был еще далеко и не мог слышать приглушенных голосов, Ганс предупредил Мигнариал, что в разговоре со встречным не следует упоминать своих имен. Это было невежливо, однако Ганс и Мигнариал настороженно относились к чужакам.
Путешественник, мужчина крупного телосложения, ехал на высокой лошади темно-серой масти. Вторую лошадь, нагруженную поклажей, он вел в поводу. Ганс отметил, что путешественник отнюдь не был юн: морщины на его щеках и вокруг глаз говорили о том, что ему уже изрядно за тридцать, а то и все сорок. Выцветшая кожаная шляпа странной формы скрывала волосы проезжего. Путешественник был столь же осторожен и опаслив, как Ганс, и также не назвал своего имени. Шедоуспан не стал его спрашивать.
Путник сказал Гансу и Мигнариал, что направляется в Санктуарий.
— А-а, — равнодушно сказал Ганс. — Я бывал там. Неплохой городишко.
— Однако и не особо хороший, судя по тому, что мне доводилось слышать, — отозвался человек. Голос у него был негромкий и необычайно ровный, совершенно без интонаций. На румяном загорелом лице этого человека выделялись длинные густые усы необыкновенного бронзово-коричневого цвета. Туника его была сшита из некрашеной домотканой материи, с очень широким шейным вырезом. Короткие рукава открывали взгляду сильные мускулистые руки.
— Вы собираетесь пересечь пустыню в одиночку? — спросила Мигнариал полным недоверия голосом. Человек пожал плечами:
— Я это сделаю.
— Опасайтесь тейана, — сказал Ганс.
— Я слышал о них. — Здоровяк снова дернул плечом и хлопнул ладонью по рукояти огромного меча, притороченного к седлу. Ганс заметил, что на боку у человека висит еще один меч. Помимо этого, к старому потертому седлу рыжеусого был привешен щит. Круглый, деревянный, окованный железом щит. Никакого герба или надписи на щите не было. — Я вполне могу позаботиться о себе.
Ганс хмуро посмотрел на встречного.
— Я тоже могу. Только что в том проку, если на тебя нацелены четыре арбалета со стальными стрелами?
— Ага. Ты разумный человек. И все же ты ведешь за собой целое стадо лошадей.
— Тейана ограбили нас, забрали почти все. Оставили нам только онагра и поклажу. Я пошел за ними. Один из них мертв, другому теперь понадобится деревянная нога, а третьего изрядно ободрали. Не могу ничего сказать насчет четвертого — его слегка потоптал онагр. — Ганс указал себе за спину большим пальцем. — Вон те лошади принадлежали тейана. А на этом коне ездил их вожак. — И Ганс потрепал своего серого по шее.
Путешественник устремил на Ганса пристальный взгляд странных синих глаз.
— Ты опасный человек.
Ганс ничего не ответил на это.
— Вы что-нибудь видели в лесу? Ганс покачал головой:
— Только птиц. Сегодня утром коты поймали змею и немного поиграли с ней. Мне показалось, что она неядовитая. Через несколько часов ты услышишь шум ручья и увидишь тропу. Там хорошее место для отдыха, мы ночевали там сегодня.
Здоровяк переспросил:
— Четверо тейана, так?
Ганс моргнул, недоумевая, почему собеседник вернулся к этой теме.
— Четыре человека, четыре арбалета, три коня. И лагерь, в котором живут почти все время — по крайней мере, постоянно возвращаются туда. Они даже выстроили загон для лошадей. Это плохие люди, но я никого из них не хотел убивать.
Человек спросил еще:
— Убийство — не то дело, к которому ты привык?
— Нет, — ответил Ганс и в свою очередь задал вопрос:
— Мы направлялись в.., как называется этот город?