Страница:
– Круто, - удивился Дамкин. - А почему Охотское море называется Охотским? Наверно, там охота на моржей хорошая?
– Нет, - сказал тунгус. - Моржей там истребили еще до войны. А Охотское море называется так, потому что в нем когда-то охотник утонул.
На что Дамкин многозначительно заметил:
– А в Японском море японец утонул, да? А в Татарском проливе татарин?
– Широка земля Сахалинская! - понимающе кивнул первый секретарь. - На девятьсот сорок восемь километров простирается она в длину от Охотского до Японского моря.
Чувствовалось, что товарищ Журдымбабаев болеет душой за доверенный ему город и край, доверенный нашей партией и нашим народом. А, как известно, народ и партия - едины.
Не теряя своего драгоценного времени, Иван Семенович стал подробно рассказывать об успехах сахалинцев, но обнаружив, что столичные журналисты пытаются конспектировать его слова в толстые записные книжки, улыбнулся.
– Не стоит упоминать в статье количество разных процентов, - заметил он. - Не успеете вы вернуться в столицу, как эти проценты увеличатся в два, а то и в три раза! Только вчера я вручил еще пять знамен победителям социалистического соревнования!
– Это все очень хорошо, - одобрил действия первого секретаря журналист Стрекозов. - Но есть, наверно, у вас и какие-нибудь проблемы, с которыми вы собираетесь бороться?
– Не без этого...
Первый секретарь вздохнул и поделился с московскими гостями нарастающей проблемой осложнения отношений с местными националистами. С одной стороны, руководство острова беспокоят постоянные набеги коренного населения Сахалина - айнов, которые по какому-то недоразумению считаются вымершими. Эти айны время от времени нападают на окраины Южно-Сахалинска, воруют женщин и водку. Есть версия, будто это шалят беглые уголовники, которых сюда ссылали как при царе, так и при Советской власти, но народ считает, что все-таки это хулиганят айны. С другой стороны, науськиваемые японскими милитаристами, буянят местные корейцы, в незапамятные времена заброшенные разведслужбами на остров. Корейцы не только спаивают население отвратительной жень-шеневой водкой, но и устраивают по праздникам кровавую резню и мордобой.
– Им помогают японские самураи, - тревожно покачал головой товарищ Журдымбабаев. - Мы весьма опасаемся, как бы не было инцидентов на сегодняшнем празднике открытия памятника Павлику Морозову. Ох, как не любят эти выродки нашего Павлика...
Иван Семенович горестно вздохнул и громко высморкался в белоснежный носовой платок.
Машина подкатила к огромному зданию гостиницы "Сахалин". Красивый холл был выложен мраморными плитами, как гробница Тутанхамона. Мягкие ковры приглушали шаги. Первый секретарь подошел к стойке дежурного и взял услужливо протянутые ключи.
– Ваш номер на третьем этаже. На этом же этаже бар, но вам не обязательно туда ходить: вы можете заказать все, что хотите, по телефону. Ну, а мне пора. Открытие памятника через три часа. Машину за вами я пришлю. Отдыхайте с дороги.
Дамкин и Стрекозов поднялись на лифте на третий этаж и нашли свой номер. Номер был просто классный, двухместный. Две комнаты, два туалета, две ванны. В каждой комнате по телевизору. На столе горделиво красовалась бутылка "Наполеона".
– Странно, - удивился Дамкин. - Номер двухместный, а бутылка одна. Надо по телефону вторую попросить.
– Интересно, - сказал Стрекозов. - А женщин по телефону можно заказать?
– Можно, - раздался мягкий голос за спиной у литераторов. Дамкин и Стрекозов обернулись. Перед ними стояла красивая блондинка, как раз такая, каких больше всего любил Дамкин. - Я ваш гид. Зовут меня Света.
– Как нашу секретаршу! - поразился Дамкин.
– И даже без телефона! - в тон ему воскликнул Стрекозов.
– После торжества, посвященного открытию памятника пионеру-герою Павлику Морозову, - сказала гид Света, - я покажу вам все достопримечательности Южно-Сахалинска.
– Одну из достопримечательностей я уже имею удовольствие перед собой видеть, - заявил Дамкин, пожирая глазами внушительную грудь блондинки. - И она мне очень даже нравится!
– А после показа достопримечательностей, - с деланно-равнодушным видом произнес Стрекозов, - вы останетесь у нас ночевать?
– Вы нахал! - покачала головой Света, но не обиделась.
– Да, Стрекозов - известная сволочь, - Дамкин галантно подхватил гида под ручку и усадил в мягкое кресло, покрытое пятнистой шкурой шанхайского барса. - Что будете пить?
– Я на работе...
– Значит, коньяк, - Дамкин оперативно открыл "Наполеон" и разлил в стоящие рядом с бутылкой рюмочки. - Кстати, по телефону действительно можно все, что угодно, заказать?
– Попробуйте, - блондинка очаровательно улыбнулась, продемонстрировав два ряда белоснежных зубов.
– Стрекозов, заказывай!
Стрекозов достал из внутреннего кармана пиджака список на двух листах и поднял трубку. За десять минут надиктовав массу всякой снеди, Стрекозов скромно добавил:
– И побыстрей, пожалуйста!
Дамкин, одобрительно кивавший на каждое блюдо, названное Стрекозовым, поднял рюмку.
– Ну, за знакомство! - провозгласил он и опрокинул "Наполеон" в рот.
Света слегка пригубила и поставила коньяк на стол.
– Отлично! - молвил Дамкин, почмокав губами. - Скажите, милая, а у вас тут французскую косметику продают?
– А как же! - отозвалась Света. - Французской косметики у нас завались! Тут же Тихоокеанский флот неподалеку, матросы чего только не привозят! Любые французские шмотки можно купить на любом углу. В том числе и в холле нашей гостиницы. Вам для жены?
– Он не женат, - сказал Стрекозов. - Ему для трех любовниц надо купить французские духи, для двух - чулочки, и еще для одной - и духи, и чулки, и специальные презервативы с усиками. Ну, вы, наверно, знаете, - и, не обращая внимания на смутившуюся блондинку, Стрекозов выпил предложенную рюмку.
Постучавшись в дверь, в номер вошел вежливый официант, таща коробку с заказанной Стрекозовым провизией.
– А кофе вы не могли бы принести? - спросил литератор.
– Есть! - как в армии, козырнул официант и побежал за кофе.
– Сервис, - оценил Стрекозов. - Дамкин, тут целых две ванных. Я тебе не помешаю, если займу одну из них? Хочется, понимаешь ли, после дальней дороги принять ванну, выпить чашечку кофе...
– Ясное дело, - кивнул Дамкин, обнимаясь с блондинкой. - Одной ванной можешь смело попользоваться.
Официант принес поднос с дымящимися чашечками кофе.
– Вы тут без меня не скучайте, - сказал Стрекозов и, захватив с собой чашечку кофе, удалился в ванную.
– Не соскучимся, - пообещал Дамкин.
Вскоре из ванной послышался плеск воды и счастливое пение Стрекозова. Что он пел, неизвестно, так как шум воды все заглушал.
Глава очередная
Памятник Павлику Морозову был установлен на проспекте Ленина. На этом проспекте уже был раньше один памятник - Ленину, а теперь стало два, стоящих друг напротив друга. Ильич, держа в одной руке кепку, со счастливой улыбкой показывал другой рукой на Павлика Морозова, как бы говоря: вот она, наша смена! А Павлик, видимо подражая любимому вождю, сжимал одной рукой пионерский горн, а другой указывал на Ленина, всем своим видом внушая мысль: за детство счастливое наше спасибо, Владимир Ильич!
Вся площадь перед двумя памятниками празднично алела от транспарантов, букетов гвоздик и галстуков пионеров. Пришло около двух тысяч рабочих с заводов Южно-Сахалинска, которых ради такого случая освободили от работы. Парторги со списками в руках суетливо копошились в толпе, проверяя стопроцентное наличие. Ровными шеренгами стояла подрастающая пионерия. В красных галстуках и с горнами, дети были так похожи на памятник Павлику Морозову - такие же приглаженные, причесанные, страшненькие! У Стрекозова даже мурашки побежали по спине.
Присутствовали на площади и бравые пограничники в зеленых фуражках. Со скучающим видом защитники Родины переминались с ноги на ногу, но так как после праздника им обещали дать увольнительную - молча терпели.
Тут же, чтобы не было беспорядков, прогуливались по двое, по трое южно-сахалинские милиционеры, ничем, впрочем, не отличающиеся от московских ментов. Милиционеры деловито разговаривали по рациям и командовали гражданам, в каком месте им лучше всего стоять. Дамкин все высматривал буржуазно-настроенных корейцев, которые могли бы устроить провокационную резню, но ни одного не заметил. Боятся милиции, подумал Дамкин.
Московские литераторы стояли на трибуне вместе с отцами города и передовиками производства. Первый секретарь горкома товарищ Журдымбабаев взял в руки микрофон и откашлялся. Площадь оцепенела от внимания.
Стрекозов вначале начал было конспектировать, но потом подумал, что такую речь он и сам напишет, убрал блокнот и стал просто смотреть по сторонам, время от времени попивая через соломинку пиво из банки, спрятанной во внутреннем кармане пиджака. Дамкин неутомимо улыбался стоящей рядом с ним Свете и исподтишка щипал ее за различные части тела.
– Товарищи! - вещал Иван Семенович. - Вы только посмотрите на наш памятник. Павлик Морозов стоит с открытым, непримиримым к врагам народа взглядом. Так и приходят на ум слова классика: "Если враг не сдается, в него кидают гранату!". Павлик мог бы жить и жить, мог бы стоять сейчас рядом с нами на этой трибуне, если бы не враги народа, отнявшие жизнь у пионера-героя. Но они просчитались, эти враги. Павлик и сейчас живее всех живых!
После торжества горкомовские "Волги" отвезли руководство города и области, а с ними и литераторов Дамкина и Стрекозова, в лучший ресторан Южно-Сахалинска, который так и назывался: "Южно-Сахалинск". Чего только не было на столах! Литераторы как бы в натуре увидели кулинарную книгу с цветными картинками.
Не успели отцы города разместиться за столом, как откуда ни возьмись рядом с ними появились молоденькие девушки, которые с удовольствием садились к этим достойным гражданам на колени, смеялись и целовались. Дамкина и Стрекозова усадили рядом с первым секретарем.
– Ну, как вам наш праздник? - спросил Иван Семенович, обильно намазывая на хлеб с маслом сначала слой черной, потом красной икры.
– Весьма, весьма! - похвалил Дамкин, еле двигая набитым ртом. Праздник - это просто великолепно. А города такого я еще ни разу не видел!
– Замечательный город! - подхватил Стрекозов, обнимая севшую к нему на колени Свету, которая по какой-то загадочной причине обиделась на Дамкина. - Я думаю, это все благодаря вашим заботам?
– Да, - с удовольствием подтвердил товарищ Журдымбабаев. - Я много сделал для нашего города. Вот недавно построили новый горком на проспекте Ленина. Он затмил собой даже старинный дворец наместника японского императора. Во дворце только два этажа, а у нас в горкоме - целых пять!
– Очень, очень круто! - жевал Дамкин.
После ресторана литераторов отвезли в гостиницу. Отдуваясь после всего съеденного, Дамкин еле-еле нашел в себе силы заказать по телефону кофе.
– Дамкин, - намекнул Стрекозов, расположившись вместе с блондинкой Светой на диване, - а может, ты хочешь принять ванну? С чашечкой кофе?
– А что, - согласился Дамкин. - Было бы неплохо. А вы без меня не будете скучать?
– Постараемся.
Кивнув головой, Дамкин захватил чашечку ароматного дымящегося кофе и отправился принимать ванну.
На следующее утро литераторов повозили на машине по городу, показали новый горком, старый дворец японского наместника, еще раз накормили в ресторане. Дамкин и Стрекозов купили подарки для своих московских девушек. И, наконец, под вечер их привезли в аэропорт.
– До свидания! - жал литераторам руки товарищ Журдымбабаев. - Я надеюсь, вы напишете достойную статью о нашем городе.
– А как же! - заверил его Дамкин. - Мы всегда хорошие статьи пишем.
– Тогда приезжайте к нам еще!
Литераторы сели на самолет, который тут же загудел моторами, пронесся по взлетной полосе и поднялся в вечернее небо. Дамкин и Стрекозов некоторое время смотрели на мелькающие внизу сопки, а после того, как самолет пролетел над Татарским проливом, распили захваченную из гостиницы бутылку "Наполеона" и заснули. Их ждала хлебосольная Москва...
Глава еще одна,
На кухне шумно закипел чайник. Стрекозов сбегал, заварил свежий чай и принес чайник в комнату, накрыв полотенцем. Они сидели у Карамелькина за маленьким журнальным столиком (другого у Карамелькина не было), Дамкин и Карамелькин курили, а Сократов с выражением читал статью литераторов о Сахалине.
– Ну, как? - спросил Дамкин, когда Сократов отложил стопу исписанных листов.
– Да фигня какая-то, - заметил Сократов, наливая чай в граненый стакан и кидая два кусочка сахара.
– Как это, фигня? Мы эту статью два часа писали. Извольте объясниться!
– Вы начинаете статью в лучших советских традициях: восхваляете трудовые будни, изображаете симпатичного первого секретаря. Но в некоторых местах вдруг скатываетесь на типичный для вас иронически-антисоветский стиль: корейцы гонят жень-шеневую водку, Ленин смотрит на Павлика Морозова, а потом вообще испошляетесь полностью. Надо было выбрать что-либо одно: или все хвалить, или все обгадить. А так как, если вы все обгадите, вас выгонят с работы, значит, надо все хвалить.
– Мы писали только то, что думаем. Мы честные журналисты, - сказал Стрекозов.
– А репортеры мы еще более честные. Директор одного санатория предлагал нам двадцатку, чтобы мы не писали об отсутствии горячей воды, а мы отказались.
– Было дело, - вспомнил Стрекозов, - вернее, двадцать рублей мы взяли, а потом все равно написали, что в санатории нет горячей воды и в номерах убирают очень плохо.
– Очень интересно, - саркастически произнес Сократов, так что стеклышки его позолоченных очков воинственно блеснули. - В таком случае, совершенно непонятно, откуда вы в конце своей статьи взяли ресторан, отцов города и молоденьких девушек... Очень сильно все это напоминает вашего "Билла Штоффа".
– Ну и что? Художник имеет право на некоторый исторический вымысел.
– Имеет, имеет. Это вы все Однодневному скажете. Такую статью нельзя нести в редакцию, - Сократов отхлебнул чай и с удовольствием зажмурился. Вас выгонят с работы.
– Да брось ты! - сказал Стрекозов. - За что? Как Однодневный может нас выгнать за такой блистательный репортаж?
– Сократов прав, - глубокомысленно молвил Карамелькин, стряхивая пепел на пустое блюдце. - Это очень плохая статья.
– Да ты вообще ни в чем не разбираешься! - накинулся на него Дамкин. Тоже мне, критик!
Карамелькин обиженно засопел.
– А кроме того, - усмехнулся Стрекозов, - мы и нормальную просоветскую статью тоже написали. Если первая не пройдет, отдадим вторую.
– Так что все схвачено! - торжествующе воскликнул Дамкин.
– Арнольд, - спросил Стрекозов. - Ты говорил, курить вредно! Разве ты не бросил? Какого черта ты тут куришь? Сам отравляешься и нас отравляешь!
– Я постепенно бросаю, - объяснил Карамелькин. - Неделю не курю, потом немножко курю, потом опять не курю...
– А Шварценеггер вообще не курит!
– Я тоже брошу в конце концов.
– Ну, ну! - бросил Стрекозов.
– Да! - вспомнил Дамкин. - Мы же секретарше главного редактора обещали духи купить!
– И чулочки, - добавил Стрекозов. - И не мы, а ты!
– Вы бы ей еще японский телевизор пообещали привезти, - усмехнулся Сократов.
– Где бы деньги взять на эти духи? Сократов, одолжи сто рублей!
– Да пошел ты! Нашел у кого спросить. Я сам от зарплаты до зарплаты еле дотягиваю.
– Дамкин, - задумчиво произнес Стрекозов. - А у нас дома еще куча утюгов есть.
– Много на них не заработаешь, - махнул рукой Дамкин. - Что же делать?
– Завтра что-нибудь придумаем, - Стрекозов налил себе еще стакан. Арнольд, а как твоя пэтэушница?
– Не пэтэушница она! - возмутился Карамелькин. - Сколько раз можно говорить!
– Откуда ты знаешь? Ты что, с ней уже встречался?
– Нет, но я думаю, что скоро встречусь.
– Потом расскажешь? Мы напишем об этом любовный роман.
– Расскажу, - пообещал Карамелькин. - Но роман я вам об этом писать не позволю!
– А жаль, крутой был бы роман, - подумал Стрекозов вслух. - Как "Анна Каренина"! Но смешнее...
Глава следующая,
Утром Дамкин и Стрекозов встали пораньше. День предстоял хлопотный, надо было придумать, где взять денег на духи для секретарши Люси. И, по возможности, не только придумать, но и достать эти деньги!
На единственной в комнате кровати спал Карамелькин. Около балконной двери укрытый спальником на надувном матрасе храпел Шлезинский, вернувшийся поздно ночью.
Дамкин поставил чайник. Стрекозов обнаружил, что в доме Карамелькина нечего есть - нет даже хлеба. Дамкин, горько вздохнув, выключил чайник, и литераторы, собрав последнюю мелочь, пошли за хлебом.
Спустившись на лифте вниз, соавторы обнаружили на почтовом ящике Карамелькина жирный крест, нарисованный красным фломастером.
– Карамелькин - старый бабник, - осудил Дамкин. - На молоденьких девочек его, видишь ли, потянуло!
Стрекозов ухмыльнулся, и они вышли из подъезда.
На скамеечке возле дома сидели две старушки, и одна из них, сильно переживая, говорила другой:
– Совсем эта молодежь распоясалась! Нету никакой управы! Вот неделю назад Васька из 148 квартиры у бабки Маруси пододеяльник украл и в Карлсона играл. Такой маленький, а уже преступник! А позавчера какой-то хулиган в подъезде выключатель свинтил. Теперь свет не включишь!
Дамкин тихо сказал Стрекозову:
– Кажется, я знаю, что за мерзавец скрутил в подъезде выключатель.
– А ты думал, Карамелькин его купил? Станет он деньги тратить!
Литераторы зашли в магазин, купили хлеба, масла и вернулись домой. Шлезинский все так же храпел, а Карамелькин, к великому удивлению Дамкина и Стрекозова, уже проснулся и, повесив на стену кипу газет, озлобленно долбил по ним кулаками.
– Арнольд, ты что, пришизел? - спросил Стрекозов, в то время, как Дамкин вновь ставил чайник.
– Я тренируюсь, - тяжело дыша, сказал Карамелькин. - Кулаки должны быть набиты, а то можно о чью-нибудь морду пальцы разбить.
– Стенку проломишь!
– Не проломлю, она крепкая. Я так уже две недели тренируюсь.
– И помогает?
– Еще как! Тут недавно такой случай был! - глаза Карамелькина воинственно засверкали. - Сидел я в очереди в домоуправлении рядом с симпатичной девушкой. Она так неприятно ела эскимо, просто кошмар! Я сидел, сидел, а потом и говорю ей: "Девушка, вы так мерзко пожираете мороженое, у вас при этом такое дебильное выражение лица, что вы становитесь похожи на анацефала!"
– Так и сказал? Ну ты даешь! Так это ты с ней подрался?
– Да нет же! Тут подбегает мужик и вопит: "Что вы себе позволяете? Это моя жена!". Я ему вежливо отвечаю: "Я вам искренне сочувствую". Он мне: "Пойдем выйдем!". Я говорю: "Пойдем". Ну, вышли. Он попытался меня ударить, попал по уху, я подставил блок, а потом как врезал ему промеж глаз! Он и отвалился!
– Карамелькин, мужик вступился за свою жену, а ты ему навесил, разве это хорошо? - спросил Стрекозов.
– Но у нее действительно было дебильное лицо, когда она с таким отупением ела мороженое. Я ей просто чисто по-дружески посоветовал, ей же на пользу - красивее будет. Так-то она ничего была, симпатичная...
Арнольд перестал избивать стенку, достал из-под кровати канализационный люк, лег на пол и начал, отдуваясь, поднимать его над собой.
– Кошмар какой! - Стрекозов округлил глаза. - Вылитый Шварценеггер! и литератор прошел на кухню.
Дамкин налил чай в стаканы, порезал хлеб и намазал его маслом. Литераторы позавтракали. Карамелькин крикнул из коридора:
– Я ушел заниматься бегом!
– Совсем Карамелькин свихнулся на своей физкультуре! - сказал Стрекозов.
– И главное, заметь, у него все это наплывами. Посмотрит фильм про каратэ, вдохновится. Целую неделю занимается спортом, не курит, встает рано утром. А потом расслабляется, опять спит до двенадцати...
Литераторы попили чай. Дамкин выкурил папиросу.
Хлопнула дверь, и в кухню вбежал Карамелькин.
– Вот! - воскликнул программист, помахивая письмом.
– Пэтэушница? - спросил Стрекозов.
– Она! - выдохнул Карамелькин. - Только она не пэтэушница!
– Это мы уже слышали. Ты уже прочитал?
– Сейчас прочитаем! - заверил друзей Карамелькин, присел к столу, вытащил из конверта густо исписанный листок в клеточку и стал читать.
– "Милый, любимый, единственный мой!"
– Какой высокий слог, а! - вставил Стрекозов. - Как у Пушкина в "Евгении Онегине"!
– Да не перебивай ты, а то я читать не буду! - нетерпеливо подпрыгнул Карамелькин.
– Я ведь только похвалил!
– "Милый, любимый, единственный мой! - начал читать Карамелькин. Милый друг! Снова пишу вам. Я видела вас в последний раз каким-то озабоченным. Может быть вы поссорились со своей возлюбленной? И потому так напились? Я думаю, что у вас было много женщин, это всегда сразу видно. Вы так красивы, ловки. Я так боялась, что слишком настойчива, и как же я была рада, что ты нарисовал на почтовом ящике знак нашей любви! Я так скучаю по тебе, так хочется, чтобы ты меня обнял, прижал к своему сердцу! Я так много думала о тебе, что в школе по географии получила тройку..."
– Что я говорил! Школьница! - воскликнул Стрекозов. - Да еще и троечница!
– Да не перебивай ты, урод! - возмутился Карамелькин. - "Вообще-то, я отличница, но сейчас не могу ни о чем думать, кроме моей любви к тебе, поэтому получаю тройки. А вообще я круглая отличница, и все мальчики из нашего класса за мной ухаживают. Ты бы им запросто дал в нос, они все слюнтяи, грубые и неженственные. Предлагаю встретиться. Только не в нашем районе, а в парке культуры и отдыха имени Горького, где можно погулять по тенистым аллеям, посидеть в кафе, поговорить о нашей любви! Приходи сегодня в три часа дня к главному входу в парк. Я сама к тебе подойду. До встречи, дорогой! Твоя..." Подпись неразборчива.
– И ты пойдешь? - спросил Дамкин.
– А как же! - радостно вскочил Карамелькин. - Цветы куплю, свожу девушку в кафе!
– А как же растление малолетних? - поинтересовался Стрекозов.
– Дурак ты, Стрекозов! Это ты, может, ее сразу бы изнасиловал, а у меня будет к ней чистая любовь!
– Да, - протянул Дамкин. - Это очень романтично! А может, и нам с тобой сходить? Посмотрим на твою школьницу, оценим...
– Нет уж, спасибо! - отмахнулся Карамелькин. - Вы мне все испортите!
– А чего портить-то, если это у тебя будет только чистая любовь?
– Да идите вы! Никакой любви не будет! У меня самые честные намерения. Мы встретимся, я угощу девушку мороженым и объясню ей, что когда-нибудь она действительно познакомится с молодым человеком, которого сможет по настоящему полюбить...
– Дамкин, - сказал Стрекозов. - Не приставай к влюбленному юноше. Нам с тобой надо думать, где денег взять.
– Да, Карамелькин, а на какие шиши ты ее в кафе поведешь?
– Есть у меня пять рублей...
– Богатенький Буратино, - завистливо покачал головой Дамкин.
– Ладно, - Стрекозов встал. - Собирайся, Дамкин. Пойдем деньги зарабатывать.
– Как это ты их заработаешь?
– Легко! - объяснил Стрекозов. - Если найдем у Карамелькина шляпу, можно почитать стихи на Арбате. Там кого-нибудь из знакомых встретим, одолжимся. А еще помнится, мы недели две назад относили с десяток рассказов в редакцию журнала "Колхозное раздолье". Может, там что обломится. Пошли.
– Ну, пошли, - сказал Дамкин, допивая чай. - Только я кофейку бы вмазал в какой-нибудь кофейне.
– Кофейку - это не помешает, - согласился Стрекозов.
Глава следующая
Дамкин и Стрекозов прокатились на метро, вылезли из душных подземелий на свежий воздух и, размышляя по поводу вечной нехватки денежных средств, поплелись по улице в сторону редакции журнала "Колхозное раздолье", куда две недели назад предприимчивый Дамкин отнес с десяток рассказов и стихотворений.
– Там редактор - вполне симпатичный мужик, - говорил Дамкин. - Так вежливо разговаривал, даже спасибо сказал. Обещал, что обязательно чего-нибудь напечатает.
– Нет, - сказал тунгус. - Моржей там истребили еще до войны. А Охотское море называется так, потому что в нем когда-то охотник утонул.
На что Дамкин многозначительно заметил:
– А в Японском море японец утонул, да? А в Татарском проливе татарин?
– Широка земля Сахалинская! - понимающе кивнул первый секретарь. - На девятьсот сорок восемь километров простирается она в длину от Охотского до Японского моря.
Чувствовалось, что товарищ Журдымбабаев болеет душой за доверенный ему город и край, доверенный нашей партией и нашим народом. А, как известно, народ и партия - едины.
Не теряя своего драгоценного времени, Иван Семенович стал подробно рассказывать об успехах сахалинцев, но обнаружив, что столичные журналисты пытаются конспектировать его слова в толстые записные книжки, улыбнулся.
– Не стоит упоминать в статье количество разных процентов, - заметил он. - Не успеете вы вернуться в столицу, как эти проценты увеличатся в два, а то и в три раза! Только вчера я вручил еще пять знамен победителям социалистического соревнования!
– Это все очень хорошо, - одобрил действия первого секретаря журналист Стрекозов. - Но есть, наверно, у вас и какие-нибудь проблемы, с которыми вы собираетесь бороться?
– Не без этого...
Первый секретарь вздохнул и поделился с московскими гостями нарастающей проблемой осложнения отношений с местными националистами. С одной стороны, руководство острова беспокоят постоянные набеги коренного населения Сахалина - айнов, которые по какому-то недоразумению считаются вымершими. Эти айны время от времени нападают на окраины Южно-Сахалинска, воруют женщин и водку. Есть версия, будто это шалят беглые уголовники, которых сюда ссылали как при царе, так и при Советской власти, но народ считает, что все-таки это хулиганят айны. С другой стороны, науськиваемые японскими милитаристами, буянят местные корейцы, в незапамятные времена заброшенные разведслужбами на остров. Корейцы не только спаивают население отвратительной жень-шеневой водкой, но и устраивают по праздникам кровавую резню и мордобой.
– Им помогают японские самураи, - тревожно покачал головой товарищ Журдымбабаев. - Мы весьма опасаемся, как бы не было инцидентов на сегодняшнем празднике открытия памятника Павлику Морозову. Ох, как не любят эти выродки нашего Павлика...
Иван Семенович горестно вздохнул и громко высморкался в белоснежный носовой платок.
Машина подкатила к огромному зданию гостиницы "Сахалин". Красивый холл был выложен мраморными плитами, как гробница Тутанхамона. Мягкие ковры приглушали шаги. Первый секретарь подошел к стойке дежурного и взял услужливо протянутые ключи.
– Ваш номер на третьем этаже. На этом же этаже бар, но вам не обязательно туда ходить: вы можете заказать все, что хотите, по телефону. Ну, а мне пора. Открытие памятника через три часа. Машину за вами я пришлю. Отдыхайте с дороги.
Дамкин и Стрекозов поднялись на лифте на третий этаж и нашли свой номер. Номер был просто классный, двухместный. Две комнаты, два туалета, две ванны. В каждой комнате по телевизору. На столе горделиво красовалась бутылка "Наполеона".
– Странно, - удивился Дамкин. - Номер двухместный, а бутылка одна. Надо по телефону вторую попросить.
– Интересно, - сказал Стрекозов. - А женщин по телефону можно заказать?
– Можно, - раздался мягкий голос за спиной у литераторов. Дамкин и Стрекозов обернулись. Перед ними стояла красивая блондинка, как раз такая, каких больше всего любил Дамкин. - Я ваш гид. Зовут меня Света.
– Как нашу секретаршу! - поразился Дамкин.
– И даже без телефона! - в тон ему воскликнул Стрекозов.
– После торжества, посвященного открытию памятника пионеру-герою Павлику Морозову, - сказала гид Света, - я покажу вам все достопримечательности Южно-Сахалинска.
– Одну из достопримечательностей я уже имею удовольствие перед собой видеть, - заявил Дамкин, пожирая глазами внушительную грудь блондинки. - И она мне очень даже нравится!
– А после показа достопримечательностей, - с деланно-равнодушным видом произнес Стрекозов, - вы останетесь у нас ночевать?
– Вы нахал! - покачала головой Света, но не обиделась.
– Да, Стрекозов - известная сволочь, - Дамкин галантно подхватил гида под ручку и усадил в мягкое кресло, покрытое пятнистой шкурой шанхайского барса. - Что будете пить?
– Я на работе...
– Значит, коньяк, - Дамкин оперативно открыл "Наполеон" и разлил в стоящие рядом с бутылкой рюмочки. - Кстати, по телефону действительно можно все, что угодно, заказать?
– Попробуйте, - блондинка очаровательно улыбнулась, продемонстрировав два ряда белоснежных зубов.
– Стрекозов, заказывай!
Стрекозов достал из внутреннего кармана пиджака список на двух листах и поднял трубку. За десять минут надиктовав массу всякой снеди, Стрекозов скромно добавил:
– И побыстрей, пожалуйста!
Дамкин, одобрительно кивавший на каждое блюдо, названное Стрекозовым, поднял рюмку.
– Ну, за знакомство! - провозгласил он и опрокинул "Наполеон" в рот.
Света слегка пригубила и поставила коньяк на стол.
– Отлично! - молвил Дамкин, почмокав губами. - Скажите, милая, а у вас тут французскую косметику продают?
– А как же! - отозвалась Света. - Французской косметики у нас завались! Тут же Тихоокеанский флот неподалеку, матросы чего только не привозят! Любые французские шмотки можно купить на любом углу. В том числе и в холле нашей гостиницы. Вам для жены?
– Он не женат, - сказал Стрекозов. - Ему для трех любовниц надо купить французские духи, для двух - чулочки, и еще для одной - и духи, и чулки, и специальные презервативы с усиками. Ну, вы, наверно, знаете, - и, не обращая внимания на смутившуюся блондинку, Стрекозов выпил предложенную рюмку.
Постучавшись в дверь, в номер вошел вежливый официант, таща коробку с заказанной Стрекозовым провизией.
– А кофе вы не могли бы принести? - спросил литератор.
– Есть! - как в армии, козырнул официант и побежал за кофе.
– Сервис, - оценил Стрекозов. - Дамкин, тут целых две ванных. Я тебе не помешаю, если займу одну из них? Хочется, понимаешь ли, после дальней дороги принять ванну, выпить чашечку кофе...
– Ясное дело, - кивнул Дамкин, обнимаясь с блондинкой. - Одной ванной можешь смело попользоваться.
Официант принес поднос с дымящимися чашечками кофе.
– Вы тут без меня не скучайте, - сказал Стрекозов и, захватив с собой чашечку кофе, удалился в ванную.
– Не соскучимся, - пообещал Дамкин.
Вскоре из ванной послышался плеск воды и счастливое пение Стрекозова. Что он пел, неизвестно, так как шум воды все заглушал.
Глава очередная
Сахалин вчера, сегодня, завтра и послезавтра
(Продолжение статьи Дамкина и Стрекозова)
Журналист - творческий работник средств массовой информации и пропаганды.
Коммунистическое воспитание (толстый словарь)
Памятник Павлику Морозову был установлен на проспекте Ленина. На этом проспекте уже был раньше один памятник - Ленину, а теперь стало два, стоящих друг напротив друга. Ильич, держа в одной руке кепку, со счастливой улыбкой показывал другой рукой на Павлика Морозова, как бы говоря: вот она, наша смена! А Павлик, видимо подражая любимому вождю, сжимал одной рукой пионерский горн, а другой указывал на Ленина, всем своим видом внушая мысль: за детство счастливое наше спасибо, Владимир Ильич!
Вся площадь перед двумя памятниками празднично алела от транспарантов, букетов гвоздик и галстуков пионеров. Пришло около двух тысяч рабочих с заводов Южно-Сахалинска, которых ради такого случая освободили от работы. Парторги со списками в руках суетливо копошились в толпе, проверяя стопроцентное наличие. Ровными шеренгами стояла подрастающая пионерия. В красных галстуках и с горнами, дети были так похожи на памятник Павлику Морозову - такие же приглаженные, причесанные, страшненькие! У Стрекозова даже мурашки побежали по спине.
Присутствовали на площади и бравые пограничники в зеленых фуражках. Со скучающим видом защитники Родины переминались с ноги на ногу, но так как после праздника им обещали дать увольнительную - молча терпели.
Тут же, чтобы не было беспорядков, прогуливались по двое, по трое южно-сахалинские милиционеры, ничем, впрочем, не отличающиеся от московских ментов. Милиционеры деловито разговаривали по рациям и командовали гражданам, в каком месте им лучше всего стоять. Дамкин все высматривал буржуазно-настроенных корейцев, которые могли бы устроить провокационную резню, но ни одного не заметил. Боятся милиции, подумал Дамкин.
Московские литераторы стояли на трибуне вместе с отцами города и передовиками производства. Первый секретарь горкома товарищ Журдымбабаев взял в руки микрофон и откашлялся. Площадь оцепенела от внимания.
Стрекозов вначале начал было конспектировать, но потом подумал, что такую речь он и сам напишет, убрал блокнот и стал просто смотреть по сторонам, время от времени попивая через соломинку пиво из банки, спрятанной во внутреннем кармане пиджака. Дамкин неутомимо улыбался стоящей рядом с ним Свете и исподтишка щипал ее за различные части тела.
– Товарищи! - вещал Иван Семенович. - Вы только посмотрите на наш памятник. Павлик Морозов стоит с открытым, непримиримым к врагам народа взглядом. Так и приходят на ум слова классика: "Если враг не сдается, в него кидают гранату!". Павлик мог бы жить и жить, мог бы стоять сейчас рядом с нами на этой трибуне, если бы не враги народа, отнявшие жизнь у пионера-героя. Но они просчитались, эти враги. Павлик и сейчас живее всех живых!
После торжества горкомовские "Волги" отвезли руководство города и области, а с ними и литераторов Дамкина и Стрекозова, в лучший ресторан Южно-Сахалинска, который так и назывался: "Южно-Сахалинск". Чего только не было на столах! Литераторы как бы в натуре увидели кулинарную книгу с цветными картинками.
Не успели отцы города разместиться за столом, как откуда ни возьмись рядом с ними появились молоденькие девушки, которые с удовольствием садились к этим достойным гражданам на колени, смеялись и целовались. Дамкина и Стрекозова усадили рядом с первым секретарем.
– Ну, как вам наш праздник? - спросил Иван Семенович, обильно намазывая на хлеб с маслом сначала слой черной, потом красной икры.
– Весьма, весьма! - похвалил Дамкин, еле двигая набитым ртом. Праздник - это просто великолепно. А города такого я еще ни разу не видел!
– Замечательный город! - подхватил Стрекозов, обнимая севшую к нему на колени Свету, которая по какой-то загадочной причине обиделась на Дамкина. - Я думаю, это все благодаря вашим заботам?
– Да, - с удовольствием подтвердил товарищ Журдымбабаев. - Я много сделал для нашего города. Вот недавно построили новый горком на проспекте Ленина. Он затмил собой даже старинный дворец наместника японского императора. Во дворце только два этажа, а у нас в горкоме - целых пять!
– Очень, очень круто! - жевал Дамкин.
После ресторана литераторов отвезли в гостиницу. Отдуваясь после всего съеденного, Дамкин еле-еле нашел в себе силы заказать по телефону кофе.
– Дамкин, - намекнул Стрекозов, расположившись вместе с блондинкой Светой на диване, - а может, ты хочешь принять ванну? С чашечкой кофе?
– А что, - согласился Дамкин. - Было бы неплохо. А вы без меня не будете скучать?
– Постараемся.
Кивнув головой, Дамкин захватил чашечку ароматного дымящегося кофе и отправился принимать ванну.
На следующее утро литераторов повозили на машине по городу, показали новый горком, старый дворец японского наместника, еще раз накормили в ресторане. Дамкин и Стрекозов купили подарки для своих московских девушек. И, наконец, под вечер их привезли в аэропорт.
– До свидания! - жал литераторам руки товарищ Журдымбабаев. - Я надеюсь, вы напишете достойную статью о нашем городе.
– А как же! - заверил его Дамкин. - Мы всегда хорошие статьи пишем.
– Тогда приезжайте к нам еще!
Литераторы сели на самолет, который тут же загудел моторами, пронесся по взлетной полосе и поднялся в вечернее небо. Дамкин и Стрекозов некоторое время смотрели на мелькающие внизу сопки, а после того, как самолет пролетел над Татарским проливом, распили захваченную из гостиницы бутылку "Наполеона" и заснули. Их ждала хлебосольная Москва...
Глава еще одна,
в которой Сократов и Карамелькин критикуют статью о Сахалине
Когда я слышу слово "культура", я хватаюсь за пистолет!
Доктор Геббельс
Я хочу прожить жизнь так, чтобы потом не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы. Чтобы каждый мальчик в моем городе мог подойти и сказать: "Здравствуй, папа!"
Доктор Кинчев
На кухне шумно закипел чайник. Стрекозов сбегал, заварил свежий чай и принес чайник в комнату, накрыв полотенцем. Они сидели у Карамелькина за маленьким журнальным столиком (другого у Карамелькина не было), Дамкин и Карамелькин курили, а Сократов с выражением читал статью литераторов о Сахалине.
– Ну, как? - спросил Дамкин, когда Сократов отложил стопу исписанных листов.
– Да фигня какая-то, - заметил Сократов, наливая чай в граненый стакан и кидая два кусочка сахара.
– Как это, фигня? Мы эту статью два часа писали. Извольте объясниться!
– Вы начинаете статью в лучших советских традициях: восхваляете трудовые будни, изображаете симпатичного первого секретаря. Но в некоторых местах вдруг скатываетесь на типичный для вас иронически-антисоветский стиль: корейцы гонят жень-шеневую водку, Ленин смотрит на Павлика Морозова, а потом вообще испошляетесь полностью. Надо было выбрать что-либо одно: или все хвалить, или все обгадить. А так как, если вы все обгадите, вас выгонят с работы, значит, надо все хвалить.
– Мы писали только то, что думаем. Мы честные журналисты, - сказал Стрекозов.
– А репортеры мы еще более честные. Директор одного санатория предлагал нам двадцатку, чтобы мы не писали об отсутствии горячей воды, а мы отказались.
– Было дело, - вспомнил Стрекозов, - вернее, двадцать рублей мы взяли, а потом все равно написали, что в санатории нет горячей воды и в номерах убирают очень плохо.
– Очень интересно, - саркастически произнес Сократов, так что стеклышки его позолоченных очков воинственно блеснули. - В таком случае, совершенно непонятно, откуда вы в конце своей статьи взяли ресторан, отцов города и молоденьких девушек... Очень сильно все это напоминает вашего "Билла Штоффа".
– Ну и что? Художник имеет право на некоторый исторический вымысел.
– Имеет, имеет. Это вы все Однодневному скажете. Такую статью нельзя нести в редакцию, - Сократов отхлебнул чай и с удовольствием зажмурился. Вас выгонят с работы.
– Да брось ты! - сказал Стрекозов. - За что? Как Однодневный может нас выгнать за такой блистательный репортаж?
– Сократов прав, - глубокомысленно молвил Карамелькин, стряхивая пепел на пустое блюдце. - Это очень плохая статья.
– Да ты вообще ни в чем не разбираешься! - накинулся на него Дамкин. Тоже мне, критик!
Карамелькин обиженно засопел.
– А кроме того, - усмехнулся Стрекозов, - мы и нормальную просоветскую статью тоже написали. Если первая не пройдет, отдадим вторую.
– Так что все схвачено! - торжествующе воскликнул Дамкин.
– Арнольд, - спросил Стрекозов. - Ты говорил, курить вредно! Разве ты не бросил? Какого черта ты тут куришь? Сам отравляешься и нас отравляешь!
– Я постепенно бросаю, - объяснил Карамелькин. - Неделю не курю, потом немножко курю, потом опять не курю...
– А Шварценеггер вообще не курит!
– Я тоже брошу в конце концов.
– Ну, ну! - бросил Стрекозов.
– Да! - вспомнил Дамкин. - Мы же секретарше главного редактора обещали духи купить!
– И чулочки, - добавил Стрекозов. - И не мы, а ты!
– Вы бы ей еще японский телевизор пообещали привезти, - усмехнулся Сократов.
– Где бы деньги взять на эти духи? Сократов, одолжи сто рублей!
– Да пошел ты! Нашел у кого спросить. Я сам от зарплаты до зарплаты еле дотягиваю.
– Дамкин, - задумчиво произнес Стрекозов. - А у нас дома еще куча утюгов есть.
– Много на них не заработаешь, - махнул рукой Дамкин. - Что же делать?
– Завтра что-нибудь придумаем, - Стрекозов налил себе еще стакан. Арнольд, а как твоя пэтэушница?
– Не пэтэушница она! - возмутился Карамелькин. - Сколько раз можно говорить!
– Откуда ты знаешь? Ты что, с ней уже встречался?
– Нет, но я думаю, что скоро встречусь.
– Потом расскажешь? Мы напишем об этом любовный роман.
– Расскажу, - пообещал Карамелькин. - Но роман я вам об этом писать не позволю!
– А жаль, крутой был бы роман, - подумал Стрекозов вслух. - Как "Анна Каренина"! Но смешнее...
Глава следующая,
в которой Карамелькин получил второе письмо
...И кушать творог - так полезней,
И покупать себе цветы,
Уже на ты не мыслить сверстниц,
Бежать от всякой суеты,
И таять северной болезнью,
Бродя по комнатам пустым.
Аня Мамченко "Не-врастения"
Утром Дамкин и Стрекозов встали пораньше. День предстоял хлопотный, надо было придумать, где взять денег на духи для секретарши Люси. И, по возможности, не только придумать, но и достать эти деньги!
На единственной в комнате кровати спал Карамелькин. Около балконной двери укрытый спальником на надувном матрасе храпел Шлезинский, вернувшийся поздно ночью.
Дамкин поставил чайник. Стрекозов обнаружил, что в доме Карамелькина нечего есть - нет даже хлеба. Дамкин, горько вздохнув, выключил чайник, и литераторы, собрав последнюю мелочь, пошли за хлебом.
Спустившись на лифте вниз, соавторы обнаружили на почтовом ящике Карамелькина жирный крест, нарисованный красным фломастером.
– Карамелькин - старый бабник, - осудил Дамкин. - На молоденьких девочек его, видишь ли, потянуло!
Стрекозов ухмыльнулся, и они вышли из подъезда.
На скамеечке возле дома сидели две старушки, и одна из них, сильно переживая, говорила другой:
– Совсем эта молодежь распоясалась! Нету никакой управы! Вот неделю назад Васька из 148 квартиры у бабки Маруси пододеяльник украл и в Карлсона играл. Такой маленький, а уже преступник! А позавчера какой-то хулиган в подъезде выключатель свинтил. Теперь свет не включишь!
Дамкин тихо сказал Стрекозову:
– Кажется, я знаю, что за мерзавец скрутил в подъезде выключатель.
– А ты думал, Карамелькин его купил? Станет он деньги тратить!
Литераторы зашли в магазин, купили хлеба, масла и вернулись домой. Шлезинский все так же храпел, а Карамелькин, к великому удивлению Дамкина и Стрекозова, уже проснулся и, повесив на стену кипу газет, озлобленно долбил по ним кулаками.
– Арнольд, ты что, пришизел? - спросил Стрекозов, в то время, как Дамкин вновь ставил чайник.
– Я тренируюсь, - тяжело дыша, сказал Карамелькин. - Кулаки должны быть набиты, а то можно о чью-нибудь морду пальцы разбить.
– Стенку проломишь!
– Не проломлю, она крепкая. Я так уже две недели тренируюсь.
– И помогает?
– Еще как! Тут недавно такой случай был! - глаза Карамелькина воинственно засверкали. - Сидел я в очереди в домоуправлении рядом с симпатичной девушкой. Она так неприятно ела эскимо, просто кошмар! Я сидел, сидел, а потом и говорю ей: "Девушка, вы так мерзко пожираете мороженое, у вас при этом такое дебильное выражение лица, что вы становитесь похожи на анацефала!"
– Так и сказал? Ну ты даешь! Так это ты с ней подрался?
– Да нет же! Тут подбегает мужик и вопит: "Что вы себе позволяете? Это моя жена!". Я ему вежливо отвечаю: "Я вам искренне сочувствую". Он мне: "Пойдем выйдем!". Я говорю: "Пойдем". Ну, вышли. Он попытался меня ударить, попал по уху, я подставил блок, а потом как врезал ему промеж глаз! Он и отвалился!
– Карамелькин, мужик вступился за свою жену, а ты ему навесил, разве это хорошо? - спросил Стрекозов.
– Но у нее действительно было дебильное лицо, когда она с таким отупением ела мороженое. Я ей просто чисто по-дружески посоветовал, ей же на пользу - красивее будет. Так-то она ничего была, симпатичная...
Арнольд перестал избивать стенку, достал из-под кровати канализационный люк, лег на пол и начал, отдуваясь, поднимать его над собой.
– Кошмар какой! - Стрекозов округлил глаза. - Вылитый Шварценеггер! и литератор прошел на кухню.
Дамкин налил чай в стаканы, порезал хлеб и намазал его маслом. Литераторы позавтракали. Карамелькин крикнул из коридора:
– Я ушел заниматься бегом!
– Совсем Карамелькин свихнулся на своей физкультуре! - сказал Стрекозов.
– И главное, заметь, у него все это наплывами. Посмотрит фильм про каратэ, вдохновится. Целую неделю занимается спортом, не курит, встает рано утром. А потом расслабляется, опять спит до двенадцати...
Литераторы попили чай. Дамкин выкурил папиросу.
Хлопнула дверь, и в кухню вбежал Карамелькин.
– Вот! - воскликнул программист, помахивая письмом.
– Пэтэушница? - спросил Стрекозов.
– Она! - выдохнул Карамелькин. - Только она не пэтэушница!
– Это мы уже слышали. Ты уже прочитал?
– Сейчас прочитаем! - заверил друзей Карамелькин, присел к столу, вытащил из конверта густо исписанный листок в клеточку и стал читать.
– "Милый, любимый, единственный мой!"
– Какой высокий слог, а! - вставил Стрекозов. - Как у Пушкина в "Евгении Онегине"!
– Да не перебивай ты, а то я читать не буду! - нетерпеливо подпрыгнул Карамелькин.
– Я ведь только похвалил!
– "Милый, любимый, единственный мой! - начал читать Карамелькин. Милый друг! Снова пишу вам. Я видела вас в последний раз каким-то озабоченным. Может быть вы поссорились со своей возлюбленной? И потому так напились? Я думаю, что у вас было много женщин, это всегда сразу видно. Вы так красивы, ловки. Я так боялась, что слишком настойчива, и как же я была рада, что ты нарисовал на почтовом ящике знак нашей любви! Я так скучаю по тебе, так хочется, чтобы ты меня обнял, прижал к своему сердцу! Я так много думала о тебе, что в школе по географии получила тройку..."
– Что я говорил! Школьница! - воскликнул Стрекозов. - Да еще и троечница!
– Да не перебивай ты, урод! - возмутился Карамелькин. - "Вообще-то, я отличница, но сейчас не могу ни о чем думать, кроме моей любви к тебе, поэтому получаю тройки. А вообще я круглая отличница, и все мальчики из нашего класса за мной ухаживают. Ты бы им запросто дал в нос, они все слюнтяи, грубые и неженственные. Предлагаю встретиться. Только не в нашем районе, а в парке культуры и отдыха имени Горького, где можно погулять по тенистым аллеям, посидеть в кафе, поговорить о нашей любви! Приходи сегодня в три часа дня к главному входу в парк. Я сама к тебе подойду. До встречи, дорогой! Твоя..." Подпись неразборчива.
– И ты пойдешь? - спросил Дамкин.
– А как же! - радостно вскочил Карамелькин. - Цветы куплю, свожу девушку в кафе!
– А как же растление малолетних? - поинтересовался Стрекозов.
– Дурак ты, Стрекозов! Это ты, может, ее сразу бы изнасиловал, а у меня будет к ней чистая любовь!
– Да, - протянул Дамкин. - Это очень романтично! А может, и нам с тобой сходить? Посмотрим на твою школьницу, оценим...
– Нет уж, спасибо! - отмахнулся Карамелькин. - Вы мне все испортите!
– А чего портить-то, если это у тебя будет только чистая любовь?
– Да идите вы! Никакой любви не будет! У меня самые честные намерения. Мы встретимся, я угощу девушку мороженым и объясню ей, что когда-нибудь она действительно познакомится с молодым человеком, которого сможет по настоящему полюбить...
– Дамкин, - сказал Стрекозов. - Не приставай к влюбленному юноше. Нам с тобой надо думать, где денег взять.
– Да, Карамелькин, а на какие шиши ты ее в кафе поведешь?
– Есть у меня пять рублей...
– Богатенький Буратино, - завистливо покачал головой Дамкин.
– Ладно, - Стрекозов встал. - Собирайся, Дамкин. Пойдем деньги зарабатывать.
– Как это ты их заработаешь?
– Легко! - объяснил Стрекозов. - Если найдем у Карамелькина шляпу, можно почитать стихи на Арбате. Там кого-нибудь из знакомых встретим, одолжимся. А еще помнится, мы недели две назад относили с десяток рассказов в редакцию журнала "Колхозное раздолье". Может, там что обломится. Пошли.
– Ну, пошли, - сказал Дамкин, допивая чай. - Только я кофейку бы вмазал в какой-нибудь кофейне.
– Кофейку - это не помешает, - согласился Стрекозов.
Глава следующая
Дамкин и Стрекозов встречаются с чутким редактором и еще одним литератором
Всего же больше он мечтал о славе писателя.
И. А. Гончаров "Обыкновенная история"
Дамкин и Стрекозов прокатились на метро, вылезли из душных подземелий на свежий воздух и, размышляя по поводу вечной нехватки денежных средств, поплелись по улице в сторону редакции журнала "Колхозное раздолье", куда две недели назад предприимчивый Дамкин отнес с десяток рассказов и стихотворений.
– Там редактор - вполне симпатичный мужик, - говорил Дамкин. - Так вежливо разговаривал, даже спасибо сказал. Обещал, что обязательно чего-нибудь напечатает.