- Головенков, в кого ты стрелял? - спросил Галушкин.
Тот молчал.
- Эх, шляпа!
- Я думал...
- Индюк тоже думал! Да его съели, - оборвал Головенкова Маркин.
Не успели ребята отругать Головенкова, как тишина оборвалась. Затрещали выстрелы. Послышались громкие отрывистые команды. Это были гитлеровцы. Они, как понял Правдин из обрывков фраз, приняли омсбоновцев за советских разведчиков, пробиравшихся в тыл, и теперь хотели отрезать им путь к отступлению.
- Огнем не отвечать! Попытаться переждать! - сказал Галушкин.
Омсбоновцы прижались к земле, затаились. Лес густой, может, немцы пройдут мимо, не заметят их.
- Борис, давай я отойду в сторону и огнем отвлеку их на себя, вы под шум пройдете, - зашептал Маркин.
- Нет. Уходим все вместе. Ребята, берите носилки - и за мной! приказал Галушкин.
Сзади трещали выстрелы. Но они заметно отдалялись: фашисты не ждали, что "разведчики" пойдут вперед. Ребята повеселели, путь к линии фронта свободен, может быть, до восхода солнца они успеют добраться...
- Хальт! - вдруг раздалось впереди.
Партизаны замерли.
- Ложись!
Невдалеке заработал пулемет. Новая группа врагов преградила омсбоновцам путь. Пули свистели над головами, звонко ударялись о смолистые стволы сосен, срезали ветки, рикошетили. На шквальный огонь немцев ребята отвечали сдержанно, экономя патроны.
- Правдин, Головенков, Андреев, оставайтесь на месте. Мы поползем вперед. Гранатами попытаемся отбросить фрицев! По условному свисту двигайтесь за нами!
Не оглядываясь, Галушкин пополз навстречу стрельбе. За ним следовали Маркин и Щербаков, держа в руках толовые шашки с короткими запальными трубками из бикфордова шнура. Немцы были совсем близко. По команде Галушкина Павел и Сергей подожгли шнуры и швырнули шашки.
После взрыва (грохот тола во много раз превосходит по силе звука даже противотанковые гранаты) ребята рванулись вперед, пробежали мимо искалеченных взрывами деревьев, убитых... Залегли. Вскоре к ним подтянулись и остальные с носилками.
- Вперед, ребята! Вперед! - торопил Галушкин, до рези в глазах вглядываясь в лесную чащу.
Стреляли кругом. Омсобоновцы остановились, не зная, куда податься. Неужели окружены и отрезаны от линии фронта?..
- Борис, да это ж наши! Слышишь, ППШ? - вдруг радостно крикнул Маркин.
Ребята прислушались. Из свистящей трескотни немецких автоматов выделялся более четкий звук ППШ. Галушкин хлопнул Маркина по спине.
- Точно, Пашка! Вперед!
Партизаны рванулись с места, побежали. Однако скоро остановились и прижались к земле. Деревья стонали от впившихся в них пуль, отскакивали щепки, ветки.
- Вперед! Ползком! - приказал Галушкин.
Выбиваясь из сил, ребята ползли на звук советского оружия, волоча за собой носилки, а сзади слышались вражеские голоса, стрельба. Но фашисты были не только сзади; они стреляли и с флангов, окружая группу омсбоновцев.
Николай со стоном отбросил плащ-палатку. В руке чернел пистолет. Неестественно бледное лицо покрылось крупными каплями пота. Он тяжело дышал.
- Николай! Ты что? Прорвемся! - подполз к нему Галушкин. - Потерпи еще немного, ну?
- Борис, идите! Идите без меня! Н.е могу, не хочу я, чтобы из-за меня все погибли. Я задержу их!.. Лаврентьич, иди!
- Да что ты? Разве мы тебя оставим? Сколько прошли вместе, а теперь? Эх ты, чудак! - сказал Галушкин.
- Вам со мной не пройти! Слышишь, они окружают. Идите, пока не поздно!
- Чушь!
- Уходите же!
- Замолчи, не время для споров...
Николай застонал.
Вдруг Галушкин решился.
- Ладно, будешь активным бойцом... Видишь? - Борис держал в руках сверток. - Это граната. Она обернута документами. Если мы донесем их... Что в них, говорить не буду... Сам понимаешь.
Николай приподнялся на локтях.
- Борис, давай мне! Разве я не комсомолец!
- Возьми. Если что... кольцо вырви, и все!
- Хорошо, Лаврентьич, я это сделаю.
- Спасибо, Коля. Только не торопись рвать... Эй, ребята! Алексей!
Андреев кинулся к Галушкину.
- Алеша, за Николая ты отвечаешь головой! Слышишь? Как хочешь, но тащите его к нашим, пока совсем не окружили. Мы прикроем!
- А вы? Вы-то как?
Галушкин увидел его грязное испуганное лицо. И это был страх не за себя - за товарищей.
- Алешка, у Николая документы, понимаешь?
- Ясно, товарищ командир! - твердо сказал Андреев и быстро пополз к носилкам.
Галушкин вложил в автомат последний диск. Около него залегли Маркин и Щербаков.
- Ну, держитесь! - шепнул Щербаков, раскладывая перед собой толовые шашки.
Галушкин поднял руку.
- Приготовить тол!
- Сергей, - позвал Галушкин. - Подпустим их поближе...
- Ясно!
- Павел, а ты смотри, чтобы с тыла не подошли...
Большая Земля
Из штаба дивизии была получена радиограмма. В ней сообщалось, что к линии фронта идет группа партизан во главе с младшим лейтенантом Борисом Галушкиным. Партизаны несут важные документы о противнике и тяжело раненного бойца. Командование приказало организовать круглосуточное наблюдение и оказать помощь партизанам.
Получив приказ, командир роты лейтенант Иваненко и политрук Гришин уже пятый день ждали партизан. Они надеялись, что именно на их "гнилой участок", как Иваненко именовал в донесениях занимаемый его ротой рубеж, придут партизаны.
Иваненко рассуждал так: партизаны не полезут на окопы противника, а будут искать место, где нет сплошной линии обороны и где самим немцам трудно разобраться в обстановке.
...Командир роты с политруком сидели в блиндаже перед разостланной на нарах картой. Слабый свет коптилки бросал бесформенные тени на стены, обшитые тесом, на бревенчатый потолок, с которого срывались редкие капли и звонко шлепались на нары. В приоткрытую дверь блиндажа струился июньский рассвет. Вдруг длинно зазуммерил телефон. Ротный схватил трубку.
- Слушаю! Да, да! Я - Голубь, товарищ Орлик. Что? Есть, товарищ Орлик, будет исполнено! - Иваненко положил трубку на рычаг аппарата, посмотрел на политрука.
- Разведка передала, что на той стороне видела группу оборванных вооруженных людей. Они прошли мимо секрета. Неизвестные несут какой-то длинный сверток.
- Связной!
- Я здесь, товарищ командир роты!
- Панкратов, передай командирам взводов, чтобы боевые группы немедленно были выдвинуты на передовые сектора.
- Есть, товарищ командир!
Связной вскинул руку к пилотке, повернулся и быстро вышел из блиндажа.
Редкий туман уменьшал видимость, но можно было разглядеть, как, прыгая с кочки на кочку, перебегая от куста к кусту, по болоту осторожно пробирались красноармейцы. Иваненко одобрительно заметил:
- Смотри, политрук, хлопцы уже пошли. Молодцы!
- Идут, будто по твердому грунту.
- Еще бы! Сколько дней на брюхе по нему ползали. Каждую кочку своими руками ощупали, знают теперь, куда ногу ставить.
За болотом заработал пулемет. Он стрелял короткими торопливыми очередями. Грянуло почти одновременно три взрыва. Пулемет замолчал.
- Слышишь? Наши противотанковые рванули, - сказал комроты и побежал к передней линии окопов.
Политрук последовал за ним. Скрытые огневые точки врага лихорадочно плевали огнем. Над болотом взвилась красная ракета. Разорвавшись вверху, она рассыпалась сотнями звездочек. Сквозь туман политрук увидел, как из леса появились люди с носилками. Затем трое метнулись обратно к лесу и скрылись за деревьями. Остальные бросились на землю и поползли к нашим окопам.
- Перевести огонь противника на себя! - скомандовал комроты. Политрук, остаешься здесь. - Иваненко отбросил плащ-палатку, вскочив на бруствер, взмахнул автоматом и крикнул: - За мной! Впере-е-е-од!
Увязая в грязи, через болото пробирались три человека. Они тащили носилки. Когда до наших окопов осталось метров сорок-пятьдесят, двое повернули обратно. Третий встал на ноги, поднял с волокуши сверток и, держа его перед собой, как ребенка, пошел дальше, пошатываясь.
- Э-эй, парень! Давай бегом! - кричали из окопов красноармейцы.
Человек вскинул на плечо большущий сверток и побежал зигзагами, стараясь попадать ногами на твердые кочки. Пули булькали в жидкой грязи совсем рядом, но он бежал, не останавливаясь. Проваливался, падал, поднимался и снова бежал.
Политрук приказал бойцам усилить огонь, а сам выскочил из окопа навстречу бегущему. Тот, сделав, видимо, последнее усилие, перевалился через ров и упал к ногам политрука. Теперь он лежал неподвижно рядом со свертком. Это был рослый, рыжебородый и рыжеголовый человек в драной одежде, с измученным черным лицом. В свертке из плащ-палатки без сознания лежал обвязанный и обернутый плащ-палаткой бледный молодой парень. Тоже с бородой, только светлой и вьющейся. Рыжий скоро очнулся, вскочил, безумно посмотрел вокруг и рванулся к раненому.
- Николай! Коля! Очнись!
Раненый слабо застонал, не открывая глаз. Последний переход окончательно измотал его. Андреев (а это был не кто другой, как он) развернул плащ-палатку. Николай обеими руками сжимал гранату.
- Да возьмите ж у него гранату! - крикнул кто-то.
Андреев осторожно положил руку на гранату, потянул ее к себе... Но Николай дернулся, застонал и сделал движение, словно хотел вырвать из гранаты кольцо.
- Да он же взорвется!
Но Андреев перехватил руку Николая.
- Коля! Мы уже дома!
Николай на секунду открыл глаза. Андреев осторожно вынул из его рук гранату, взял бумаги, спрятал их за пазуху.
А над Николаем уже склонился врач.
Когда Андреев увидел врача, тут же попросил:
- Товарищи, дайте мне патронов! Дисков! Я должен вернуться к ребятам, помочь им!
Политрук похлопал его по плечу:
- Там теперь и без тебя справятся.
Рота Иваненко вклинилась в расположение противника и вела бой. Под прикрытием минометного огня через болото поодиночке переползали омсбоновцы. Галушкин был ранен в голову. Маркина мотало как пьяного - его сильно тряхнуло взрывной волной. Но все это было уже не страшно. Главное - были живы и у своих.
Через час накормленные и немного отдохнувшие омсбоновцы собирались в путь. В часть позвонили и приказали немедленно доставить их вместе с раненым в полевой госпиталь.
Проводы были теплыми. Иваненко подходил к каждому из партизан, дружески хлопал по плечу, жал руку.
- Ну, и лихие ж вы хлопцы!. Не кубанцы, часом?
- Нет, мы москвичи.
- О-о, цэ гарно! Москвичи та кубанцы, як кажуть, цэ ж самая храбрая нация на свити! Эй-бо, не брешу! Партизаны смеялись:
- Ну и ловок ваш комроты!
- Что вояка тебе, что шутник!
Откуда-то донесся длинный автомобильный сигнал.
- Вот, уже прибиг! - незло выругался Иваненко. - Ну, хлопцы, время!
Галушкин подошел к Иваненко. Оба крепкие, рослые, они обнялись, похлопали друг друга по плечам, по черным от болотной грязи спинам.
Прощание
Не верилось, что они уже на Большой земле и едут на дребезжавшей полуторке в тыл своих войск. Ощущение было странным. Не надо было прятаться в лесной чащобе, отсиживаться в кустах, зорко оглядываться по сторонам, хвататься за оружие при каждом громком треске, при каждом шорохе... Не меньше двухсот километров прошагали. Напрямик, по карте, конечно, меньше, но разве партизаны по прямой ходят?
"Видно, я все же счастливый, - думал Галушкин. - Сколько пройти с носилками по тылам врага и ни одного человека не потерять!"
Галушкин жадно смотрел вперед. Вокруг дороги толпился лес: сосны раскинули над дорогой огромные ветви, молодая поросль мельтешила вокруг старых деревьев. Многоцветное разнотравье, которое пора было косить, пестрым ковром покрывало поляны и перелески.
Такая же красота была и там, в тылу, но казалось, что увидел Борис все это впервые.
- Лаврентьич, - толкнул его в бок Маркин. - Ну как?
Глаза у Маркина были красные, провалившиеся и все равно лукаво блестели.
- Ох, здорово, Пашка!
- Точно, Боря, здорово!.. Споем?
Галушкин засмеялся.
- Не могу, Паш, голоса нет. Да и башка поцарапанная гудит.
Николай то ли спал на носилках, то ли впал в бессознательность. Глаза закрыты. Но вид был все равно другой: чистое лицо, смазанные йодом ссадины, чуть порозовевшие от еды щеки...
Минут через тридцать показался брезентовый городок. Палатки прифронтового госпиталя прятались под сенью огромных деревьев. Полуторка бойко засигналила и остановилась у квадратной палатки с большими целлулоидными окнами.
Партизаны спрыгнули на землю. Над рощей вились дымки походных кухонь, вкусно пахло едой. На веревках, растянутых между деревьями, белели рубахи, кальсоны, под свежим ветерком пузырились простыни - городок жил своей хлопотливой жизнью.
Жители этого городка, раненые и персонал, уже знали, какой долгий путь совершили омсбоновцы по тылам противника. Партизан встретили как давних знакомых. Николая сразу унесли в отдельную палатку. Остальным отвели просторные апартаменты с широкими нарами из свежих досок.
Утром ребята отправились навестить Николая.
Побритый, причесанный, вымытый, он лежал в чистой постели. Чувствовал Николай себя явно лучше, чем вчера. Увидев ребят, он даже слабо улыбнулся.
Борис присел на край койки. Ребята разместились кто на чем.
- Ну, Коля, как самочувствие? - спросил Галушкин, беря его за руку.
Николай нахмурился, увидев бинт на голове Галушкина.
- Как рана?
- С таким ранением, Коля, можно и на ринг выходить. Ерунда. Через день-два сниму. А вот как у тебя дела?
- Ничего, Лаврентьич. Чувствую себя лучше. Только устал после операции. Долго врачи мучили.
- Да ну? Уже? - удивился Правдин.
- Ага, ночью.
Ребята заулыбались.
Николай нахмурился, облизал обветренные губы. Протянул руку к тумбочке. Борис опередил его и подал ему жестяную кружку с водой.
- Чего ты, Коля?
Николай глубоко вздохнул.
- Боюсь я, Лаврентьич, что мне у вас уже не придется побывать... Инвалидов в армию не возвращают.
- Не отчаивайся, Коля, тебя тут так отремонтируют, что и следов не останется, - старался успокоить его Галушкин.
В палату вошла дежурная сестра.
- Товарищ младший лейтенант, вас просит к себе начальник госпиталя.
Галушкин встал.
- Борис... Лаврентьич, - губы Николая дрожали. - Лаврентьич, передай всем товарищам, всему отряду от меня... я вас никогда не забуду... до последних дней...
Галушкин обнял и поцеловал раненого.
- Будь здоров, Коля, поправляйся.
- Прощайте, ребята...
- До свидания, Коля.
Андреев стоял в стороне.
- Алеша... Спасибо тебе, как брату...
Андреев засопел. Он наклонился к Николаю и долго не поднимал своей лохматой головы с его груди.
Ребята живы!
Очередное открытое партийно-комсомольское собрание в отряде проходило утром 21 июня 1942 года. Жаркие лучи летнего солнца вытеснили из лесной чащи последние остатки тумана, тучи комаров поредели.
На собрании капитан Бажанов подвел итоги. Отметил, что основная боевая задача выполнена, что мы можем сменить базу и район работы, найти место, где послабее охрана вражеских коммуникаций. Теперь отряд должен усилить агитационную работу среди местного населения и активизировать ликвидацию предателей и ставленников фашистов. Решили, что эту работу лучше проводить вместе с местными партизанами, которые хорошо знали население окрестных деревень и тамошнюю обстановку.
После собрания те, кто вернулся с боевых заданий, ушли отдыхать. Иванов, усадив Женю Высоцкого на чурбан, клацал ножницами. Ждавший своей очереди к "парикмахеру" Хохлов пучком березовых веток отгонял комаров и со знанием дела рассказывал, на какие наживки сейчас хорошо берется карась, на какие - плотва, окунь и другая рыба.
Иванов косо глянул на него, ухмыльнулся в густую черную бороду, покрутил головой, спросил:
- Послушай, Валентин, а ты знаешь поговорку: "Соловья баснями не кормят"?
- Конечно, знаю. А что?
- Надо ж! Кругом столько озер, рек, а ты жаворонком заливаешься о наживках. От твоих же баек только слюнки бегут, а сыт не будешь.
- Не понял.
- Да ты только посмотри на него, Жозя! - сказал Иванов, обращаясь к клиенту.
Высоцкий повернул к Хохлову голову.
- Пардон! - извинился Иванов и клацнул в воздухе ножницами, как заправский парикмахер. - Так вот, я и говорю, парень имеет высшее физкультурное образование, а так туго соображает.
- Да ты объясни толком, в чем дело, Жора? - обиделся Хохлов и активно замахал веником.
- Рыболовную секцию организуй из таких же любителей, как и сам, понял? И мы будем благодарить тебя за наваристую уху.
- А-а-а, верно! Идея! - отозвался Хохлов обрадованно. Но тут же другим тоном добавил: - Рыболовецкую секцию организовать можно, а где взять инвентарь? Голыми руками и пескаря не поймаешь...
В это время на территории лагеря показался радист Ковров. Валентин размахивал листком бумаги. Следом спешил Назаров.
- Эй!.. Товарищи!.. Вот, послушайте, ребята!... Жив наш Лаврентьич! И ребята живы!.. Все живы!
Ковров вбежал в палатку. Осторожно поставил "Белку-1" на свою постель, повернулся к командиру отряда.
- Товарищ капитан! Живы! Все живы и здоровы! Вот!
Бажанов вырвал из его рук радиограмму. Прочел, широко улыбнулся, глянул на меня, на Рогожина, возившегося у костра. Снова на радиста. Крякнул. И громко крикнул:
- Дежурного ко мне!.. Нет! Давай, Валентин, сам зови сюда всех!.. Эх, вот так радость. Живы!
Радист выскочил из палатки. И вскоре у нас столпился весь отряд. Глаза блестели. У некоторых по лицу текли слезы. Бажанов не находил себе места, улыбкой встречал каждого. Хлопал по спине, по плечу... Потом осмотрел всех и заговорил:
- Товарищи!.. Сообщение с Большой земли. Борис Галушкин и его люди благополучно вышли к нашим. Раненого сдали в полевой госпиталь в деревне Рубаники, что в трех километрах от местечка Слобода. Разведывательные материалы получили высокую оценку командования Западного фронта. На Большую землю группа Галушкина вышла 5 июня 1942 года!
- Урра-а! - заорали ребята и стали обниматься.
- Тихо вы, черти! - предупредил дежурный, широко улыбаясь.
Оповещенный связным, к нам пришел комиссар местного отряда Мельников. С ним явился и тот партизан, который ходил проводником с Галушкиным и потерялся. Он попросил капитана Бажанова, чтобы мы послали его на самое ответственное и опасное задание.
- Спасибо, - сказал Бажанов не очень приветливо. - Мы уже поручили тебе одно ответственное дело... Но ты подвел нас...
Партизан снял кепку и, не поднимая головы, сказал чуть слышно:
- Когда я ходил с вашими ребятами, германцы казнили всех моих близких... Мать, отца, жену и... сыночка. Три годка было ему... Максимкой звали, - замолчал, потом поднял лицо, залитое слезами. - Как лягушонка, штыком наколол фашист проклятый и в горящий дом бросил!.. Как же мне жить после этого?.. А тут еще этот позор! Товарищ комиссар! - Он глянул на меня. Потом с мольбой снова посмотрел на командира отряда.
Бесконечно долгий месяц мы думали, что этот человек виновен в том, что наши ребята не дошли до линии фронта, не вынесли раненого товарища и не доставили ценные разведывательные материалы. Как поступить с ним?
- Михаил Константинович, - прокашлявшись, заговорил приглушенным от волнения голосом Мельников. - С детских лет я знаю Никанора. И его семью знал. Он был у нас в отряде на хорошем счету. Только поэтому я и рекомендовал его проводником. Кто ж знал, что с ним случится такая беда? Кто не ошибается? Ошибся мужик, подумал, что ребята перешли дорогу... Трухнул и не проверил.
Никанор прижал руки к груди, заговорил сбивчиво и быстро:
- Я искал их, когда набрался сил. Не раз возвращался к тому месту, где отстал. К самой насыпи подползал... Германцы стреляли... Я убег... Утром снова приходил, но не нашел... Вы мне не верите?.. Тогда расстреляйте!.. Убейте, как иуду!.. А то...
Он закрыл лицо кепкой, заплакал.
- Москва слезам не верит! - строго сказал капитан.
Но я видел, что глаза у капитана Бажанова подобрели. И облегченно вздохнул.
- Ладно... Иди к ним, - сказал командир отряда, кивая в сторону, откуда неслись веселые голоса. - Если они примут тебя в свою компанию, я не возражаю. Обратись там к Голохматову. Иди!
Никанор встал, поправил пояс на старой, во многих местах заплатанной суконной гимнастерке, надел кепку, вытер глаза, глухо сказал:
- Благодарствую, товарищ капитан! - и, четко повернувшись, вышел из палатки.
- А откуда у него командирская гимнастерка? - спросил Бажанов.
- В прошлом году Никанор переводил через линию фронта группу командиров-окруженцев, - ответил Мельников.
- Большая группа?
- Тридцать семь человек.
- И перевел?
- Да. Переправил успешно. Пожилой генерал в той группе был. Он записку прислал нам с благодарностью, а Никанору гимнастерку со своего плеча подарил.
- Да-а, - протянул Бажанов и нахмурился, - стоит о нем подумать.
Я пошел за Никанором. У костра двое ребят боролись, натуженно пыхтя. Кто-то жал стойку на толстом бревне, лежавшем у навеса. Кто-то, оголенный до пояса, вертелся вокруг толстой сосны, нанося удары, словно вел бой на ринге. Остальные соревновались в прыжках в длину с места. Голохматов без гимнастерки объяснял, как лучше готовиться к прыжку, как отталкиваться, как прогибать корпус, чтобы дальше улететь. И мне невольно захотелось тоже разогнаться и прыгнуть. Что я и сделал...
- Стоп!.. Стоп, товарищ комиссар. Только с места и босиком!.. Иван! крикнул Николай Келишеву. - Внеси комиссара в список претендентов на призовое место!
Ребята засмеялись.
К Голохматову подошел Никанор, вытянулся перед ним.
- Товарищ заместитель командира отряда! Я к вам по приказанию товарища капитана!
- Что, Никанор, тоже желаешь на приз сигануть?
- Да нет, я серьезно... Я прошу...
- А-а. Тогда, погоди. Иван, прими судейство в секторе. Пойдем.
Не желая мешать веселью ребят, которые в честь добрых вестей о своих боевых товарищах решили провести спортивные состязания, я отошел от костра.
Когда я вернулся в палатку, Бажанов и Мельников о чем-то оживленно разговаривали, смеялись.
- Рогожин, позови-ка сюда Голохматова.
- Есть!
Адъютант не успел выйти из палатки, как в нее уже вошел Голохматов, а за ним Никанор. Голохматов был в форме и с пистолетом на поясе.
- Разрешите!
Капитан кивнул, нахмурился, спросил:
- Ну как, возьмете его на задание?
- Непременно. Нам сейчас лишние люди во как нужны. - Голохматов резанул ладонью по горлу. - Он же хорошо те места знает, проведет.
Бажанов кинул на своего зама быстрый взгляд.
- Ну что ж, хорошо. Я согласен.
Голохматов кивнул.
- Пошли, Никанор. Завтра же в ночь и двинем.
- А куда?
- Это я тебе скажу, когда из лагеря выйдем. Конспирация, брат, понял? Ты знаешь, что это за штука?
Никанор кивнул утвердительно и облегченно вздохнул.
Голохматов дружески положил ему руку на спину, подтолкнул к выходу, и они ушли.
- Каков парень. Уже и на задание, - заметил Мельников. - Спасибо вам, товарищи. Надо же вернуть человека в нормальное состояние.
- Ничего, Голохматов да и другие наши ребята не дадут ему тосковать. Сами они, не успев поспать, снова рвутся в бой. Здоровых людей у нас сейчас мало. Брать новых в отряд нет смысла: скоро возвращаемся домой. Так что будем учить ваших.
- Вот это дело. Мы дадим вам хороших ребят. Их только обучить, так они горы свернут!
- Договорились.
Засада
Сведения о благополучном выходе на Большую землю группы Галушкина всколыхнули отряд.
Ночью 21 июня подорвали автоцистерну с горючим. Горящий бензин растекся по полотну шоссе, расплавил асфальт. И тот тоже задымил, загорелся. На несколько часов замерло движение по шоссе.
Днем 22 июня на ПТМ-35 два грузовика с боеприпасами взлетели на воздух.
27 июня на противотанковую мину налетел автофургон с продовольствием.
30 июня группа бойцов напала на лагерь солдат-ремонтников. Перебила стражу, взорвала два автокатка, вагончик, в котором жили немецкие охранники.
2 июля наши друзья из деревни Скуматы сообщили, что утром в соседнюю деревню Щеки прибыли около сотни полицейских из карательного отряда под командованием германского офицера. Ночью наши ребята установили на проселочной дороге между деревнями Щеки и Новая Земля три противотанковые мины, разобрали гать через болото.
От жителей Новой Земли узнали, что в их деревне полицейские каждую ночь устраивают засаду на партизан в крайнем доме, что стоит у дороги через болото.
Когда мы рассказали об этом Мельникову, он задумался, сказал:
- Да на эту засаду можно напасть с тыла.
- Как? - заинтересовался я.
- Дай карту.
Я развернул перед ним свою пятикилометровку.
- Смотри-ка сюда, комиссар, - он переставил палец чуть западнее Новой Земли. - Вот тут, параллельно с проселком, через болото есть тропа. О ее существовании пока никто из местных ничего не знает. Понимаешь? Недавно мы проложили ее сами.
К нам подошел Бажанов, присел на бревно, глянул в развернутую карту, спросил:
- Заговор какой разрабатываете? Интересно! Мельников улыбнулся.
- Что-то вроде боевой операции против полицейской засады.
- Да-а? Любопытно. Ну-ка, ну-ка, объясни.
Я рассказал командиру подробности нашего плана. Он одобрил. Потом нахмурился, посмотрел на Мельникова, потом на меня глянул, заметил:
- Послушай, а что это у тебя глаза блестят? Не сам ли думаешь пойти на эту операцию? Или мне уступишь?
- Нехорошо, командир. Ты уже не раз ходил. Он строго посмотрел на меня:
- Комиссару больше, чем командиру, положено находиться там, где большинство людей отряда, а не там... - Он вдруг замолчал. - Ну ладно, согласен. Через два-три дня я пойду в другой район. С людьми у нас сегодня трудновато.
Тот молчал.
- Эх, шляпа!
- Я думал...
- Индюк тоже думал! Да его съели, - оборвал Головенкова Маркин.
Не успели ребята отругать Головенкова, как тишина оборвалась. Затрещали выстрелы. Послышались громкие отрывистые команды. Это были гитлеровцы. Они, как понял Правдин из обрывков фраз, приняли омсбоновцев за советских разведчиков, пробиравшихся в тыл, и теперь хотели отрезать им путь к отступлению.
- Огнем не отвечать! Попытаться переждать! - сказал Галушкин.
Омсбоновцы прижались к земле, затаились. Лес густой, может, немцы пройдут мимо, не заметят их.
- Борис, давай я отойду в сторону и огнем отвлеку их на себя, вы под шум пройдете, - зашептал Маркин.
- Нет. Уходим все вместе. Ребята, берите носилки - и за мной! приказал Галушкин.
Сзади трещали выстрелы. Но они заметно отдалялись: фашисты не ждали, что "разведчики" пойдут вперед. Ребята повеселели, путь к линии фронта свободен, может быть, до восхода солнца они успеют добраться...
- Хальт! - вдруг раздалось впереди.
Партизаны замерли.
- Ложись!
Невдалеке заработал пулемет. Новая группа врагов преградила омсбоновцам путь. Пули свистели над головами, звонко ударялись о смолистые стволы сосен, срезали ветки, рикошетили. На шквальный огонь немцев ребята отвечали сдержанно, экономя патроны.
- Правдин, Головенков, Андреев, оставайтесь на месте. Мы поползем вперед. Гранатами попытаемся отбросить фрицев! По условному свисту двигайтесь за нами!
Не оглядываясь, Галушкин пополз навстречу стрельбе. За ним следовали Маркин и Щербаков, держа в руках толовые шашки с короткими запальными трубками из бикфордова шнура. Немцы были совсем близко. По команде Галушкина Павел и Сергей подожгли шнуры и швырнули шашки.
После взрыва (грохот тола во много раз превосходит по силе звука даже противотанковые гранаты) ребята рванулись вперед, пробежали мимо искалеченных взрывами деревьев, убитых... Залегли. Вскоре к ним подтянулись и остальные с носилками.
- Вперед, ребята! Вперед! - торопил Галушкин, до рези в глазах вглядываясь в лесную чащу.
Стреляли кругом. Омсобоновцы остановились, не зная, куда податься. Неужели окружены и отрезаны от линии фронта?..
- Борис, да это ж наши! Слышишь, ППШ? - вдруг радостно крикнул Маркин.
Ребята прислушались. Из свистящей трескотни немецких автоматов выделялся более четкий звук ППШ. Галушкин хлопнул Маркина по спине.
- Точно, Пашка! Вперед!
Партизаны рванулись с места, побежали. Однако скоро остановились и прижались к земле. Деревья стонали от впившихся в них пуль, отскакивали щепки, ветки.
- Вперед! Ползком! - приказал Галушкин.
Выбиваясь из сил, ребята ползли на звук советского оружия, волоча за собой носилки, а сзади слышались вражеские голоса, стрельба. Но фашисты были не только сзади; они стреляли и с флангов, окружая группу омсбоновцев.
Николай со стоном отбросил плащ-палатку. В руке чернел пистолет. Неестественно бледное лицо покрылось крупными каплями пота. Он тяжело дышал.
- Николай! Ты что? Прорвемся! - подполз к нему Галушкин. - Потерпи еще немного, ну?
- Борис, идите! Идите без меня! Н.е могу, не хочу я, чтобы из-за меня все погибли. Я задержу их!.. Лаврентьич, иди!
- Да что ты? Разве мы тебя оставим? Сколько прошли вместе, а теперь? Эх ты, чудак! - сказал Галушкин.
- Вам со мной не пройти! Слышишь, они окружают. Идите, пока не поздно!
- Чушь!
- Уходите же!
- Замолчи, не время для споров...
Николай застонал.
Вдруг Галушкин решился.
- Ладно, будешь активным бойцом... Видишь? - Борис держал в руках сверток. - Это граната. Она обернута документами. Если мы донесем их... Что в них, говорить не буду... Сам понимаешь.
Николай приподнялся на локтях.
- Борис, давай мне! Разве я не комсомолец!
- Возьми. Если что... кольцо вырви, и все!
- Хорошо, Лаврентьич, я это сделаю.
- Спасибо, Коля. Только не торопись рвать... Эй, ребята! Алексей!
Андреев кинулся к Галушкину.
- Алеша, за Николая ты отвечаешь головой! Слышишь? Как хочешь, но тащите его к нашим, пока совсем не окружили. Мы прикроем!
- А вы? Вы-то как?
Галушкин увидел его грязное испуганное лицо. И это был страх не за себя - за товарищей.
- Алешка, у Николая документы, понимаешь?
- Ясно, товарищ командир! - твердо сказал Андреев и быстро пополз к носилкам.
Галушкин вложил в автомат последний диск. Около него залегли Маркин и Щербаков.
- Ну, держитесь! - шепнул Щербаков, раскладывая перед собой толовые шашки.
Галушкин поднял руку.
- Приготовить тол!
- Сергей, - позвал Галушкин. - Подпустим их поближе...
- Ясно!
- Павел, а ты смотри, чтобы с тыла не подошли...
Большая Земля
Из штаба дивизии была получена радиограмма. В ней сообщалось, что к линии фронта идет группа партизан во главе с младшим лейтенантом Борисом Галушкиным. Партизаны несут важные документы о противнике и тяжело раненного бойца. Командование приказало организовать круглосуточное наблюдение и оказать помощь партизанам.
Получив приказ, командир роты лейтенант Иваненко и политрук Гришин уже пятый день ждали партизан. Они надеялись, что именно на их "гнилой участок", как Иваненко именовал в донесениях занимаемый его ротой рубеж, придут партизаны.
Иваненко рассуждал так: партизаны не полезут на окопы противника, а будут искать место, где нет сплошной линии обороны и где самим немцам трудно разобраться в обстановке.
...Командир роты с политруком сидели в блиндаже перед разостланной на нарах картой. Слабый свет коптилки бросал бесформенные тени на стены, обшитые тесом, на бревенчатый потолок, с которого срывались редкие капли и звонко шлепались на нары. В приоткрытую дверь блиндажа струился июньский рассвет. Вдруг длинно зазуммерил телефон. Ротный схватил трубку.
- Слушаю! Да, да! Я - Голубь, товарищ Орлик. Что? Есть, товарищ Орлик, будет исполнено! - Иваненко положил трубку на рычаг аппарата, посмотрел на политрука.
- Разведка передала, что на той стороне видела группу оборванных вооруженных людей. Они прошли мимо секрета. Неизвестные несут какой-то длинный сверток.
- Связной!
- Я здесь, товарищ командир роты!
- Панкратов, передай командирам взводов, чтобы боевые группы немедленно были выдвинуты на передовые сектора.
- Есть, товарищ командир!
Связной вскинул руку к пилотке, повернулся и быстро вышел из блиндажа.
Редкий туман уменьшал видимость, но можно было разглядеть, как, прыгая с кочки на кочку, перебегая от куста к кусту, по болоту осторожно пробирались красноармейцы. Иваненко одобрительно заметил:
- Смотри, политрук, хлопцы уже пошли. Молодцы!
- Идут, будто по твердому грунту.
- Еще бы! Сколько дней на брюхе по нему ползали. Каждую кочку своими руками ощупали, знают теперь, куда ногу ставить.
За болотом заработал пулемет. Он стрелял короткими торопливыми очередями. Грянуло почти одновременно три взрыва. Пулемет замолчал.
- Слышишь? Наши противотанковые рванули, - сказал комроты и побежал к передней линии окопов.
Политрук последовал за ним. Скрытые огневые точки врага лихорадочно плевали огнем. Над болотом взвилась красная ракета. Разорвавшись вверху, она рассыпалась сотнями звездочек. Сквозь туман политрук увидел, как из леса появились люди с носилками. Затем трое метнулись обратно к лесу и скрылись за деревьями. Остальные бросились на землю и поползли к нашим окопам.
- Перевести огонь противника на себя! - скомандовал комроты. Политрук, остаешься здесь. - Иваненко отбросил плащ-палатку, вскочив на бруствер, взмахнул автоматом и крикнул: - За мной! Впере-е-е-од!
Увязая в грязи, через болото пробирались три человека. Они тащили носилки. Когда до наших окопов осталось метров сорок-пятьдесят, двое повернули обратно. Третий встал на ноги, поднял с волокуши сверток и, держа его перед собой, как ребенка, пошел дальше, пошатываясь.
- Э-эй, парень! Давай бегом! - кричали из окопов красноармейцы.
Человек вскинул на плечо большущий сверток и побежал зигзагами, стараясь попадать ногами на твердые кочки. Пули булькали в жидкой грязи совсем рядом, но он бежал, не останавливаясь. Проваливался, падал, поднимался и снова бежал.
Политрук приказал бойцам усилить огонь, а сам выскочил из окопа навстречу бегущему. Тот, сделав, видимо, последнее усилие, перевалился через ров и упал к ногам политрука. Теперь он лежал неподвижно рядом со свертком. Это был рослый, рыжебородый и рыжеголовый человек в драной одежде, с измученным черным лицом. В свертке из плащ-палатки без сознания лежал обвязанный и обернутый плащ-палаткой бледный молодой парень. Тоже с бородой, только светлой и вьющейся. Рыжий скоро очнулся, вскочил, безумно посмотрел вокруг и рванулся к раненому.
- Николай! Коля! Очнись!
Раненый слабо застонал, не открывая глаз. Последний переход окончательно измотал его. Андреев (а это был не кто другой, как он) развернул плащ-палатку. Николай обеими руками сжимал гранату.
- Да возьмите ж у него гранату! - крикнул кто-то.
Андреев осторожно положил руку на гранату, потянул ее к себе... Но Николай дернулся, застонал и сделал движение, словно хотел вырвать из гранаты кольцо.
- Да он же взорвется!
Но Андреев перехватил руку Николая.
- Коля! Мы уже дома!
Николай на секунду открыл глаза. Андреев осторожно вынул из его рук гранату, взял бумаги, спрятал их за пазуху.
А над Николаем уже склонился врач.
Когда Андреев увидел врача, тут же попросил:
- Товарищи, дайте мне патронов! Дисков! Я должен вернуться к ребятам, помочь им!
Политрук похлопал его по плечу:
- Там теперь и без тебя справятся.
Рота Иваненко вклинилась в расположение противника и вела бой. Под прикрытием минометного огня через болото поодиночке переползали омсбоновцы. Галушкин был ранен в голову. Маркина мотало как пьяного - его сильно тряхнуло взрывной волной. Но все это было уже не страшно. Главное - были живы и у своих.
Через час накормленные и немного отдохнувшие омсбоновцы собирались в путь. В часть позвонили и приказали немедленно доставить их вместе с раненым в полевой госпиталь.
Проводы были теплыми. Иваненко подходил к каждому из партизан, дружески хлопал по плечу, жал руку.
- Ну, и лихие ж вы хлопцы!. Не кубанцы, часом?
- Нет, мы москвичи.
- О-о, цэ гарно! Москвичи та кубанцы, як кажуть, цэ ж самая храбрая нация на свити! Эй-бо, не брешу! Партизаны смеялись:
- Ну и ловок ваш комроты!
- Что вояка тебе, что шутник!
Откуда-то донесся длинный автомобильный сигнал.
- Вот, уже прибиг! - незло выругался Иваненко. - Ну, хлопцы, время!
Галушкин подошел к Иваненко. Оба крепкие, рослые, они обнялись, похлопали друг друга по плечам, по черным от болотной грязи спинам.
Прощание
Не верилось, что они уже на Большой земле и едут на дребезжавшей полуторке в тыл своих войск. Ощущение было странным. Не надо было прятаться в лесной чащобе, отсиживаться в кустах, зорко оглядываться по сторонам, хвататься за оружие при каждом громком треске, при каждом шорохе... Не меньше двухсот километров прошагали. Напрямик, по карте, конечно, меньше, но разве партизаны по прямой ходят?
"Видно, я все же счастливый, - думал Галушкин. - Сколько пройти с носилками по тылам врага и ни одного человека не потерять!"
Галушкин жадно смотрел вперед. Вокруг дороги толпился лес: сосны раскинули над дорогой огромные ветви, молодая поросль мельтешила вокруг старых деревьев. Многоцветное разнотравье, которое пора было косить, пестрым ковром покрывало поляны и перелески.
Такая же красота была и там, в тылу, но казалось, что увидел Борис все это впервые.
- Лаврентьич, - толкнул его в бок Маркин. - Ну как?
Глаза у Маркина были красные, провалившиеся и все равно лукаво блестели.
- Ох, здорово, Пашка!
- Точно, Боря, здорово!.. Споем?
Галушкин засмеялся.
- Не могу, Паш, голоса нет. Да и башка поцарапанная гудит.
Николай то ли спал на носилках, то ли впал в бессознательность. Глаза закрыты. Но вид был все равно другой: чистое лицо, смазанные йодом ссадины, чуть порозовевшие от еды щеки...
Минут через тридцать показался брезентовый городок. Палатки прифронтового госпиталя прятались под сенью огромных деревьев. Полуторка бойко засигналила и остановилась у квадратной палатки с большими целлулоидными окнами.
Партизаны спрыгнули на землю. Над рощей вились дымки походных кухонь, вкусно пахло едой. На веревках, растянутых между деревьями, белели рубахи, кальсоны, под свежим ветерком пузырились простыни - городок жил своей хлопотливой жизнью.
Жители этого городка, раненые и персонал, уже знали, какой долгий путь совершили омсбоновцы по тылам противника. Партизан встретили как давних знакомых. Николая сразу унесли в отдельную палатку. Остальным отвели просторные апартаменты с широкими нарами из свежих досок.
Утром ребята отправились навестить Николая.
Побритый, причесанный, вымытый, он лежал в чистой постели. Чувствовал Николай себя явно лучше, чем вчера. Увидев ребят, он даже слабо улыбнулся.
Борис присел на край койки. Ребята разместились кто на чем.
- Ну, Коля, как самочувствие? - спросил Галушкин, беря его за руку.
Николай нахмурился, увидев бинт на голове Галушкина.
- Как рана?
- С таким ранением, Коля, можно и на ринг выходить. Ерунда. Через день-два сниму. А вот как у тебя дела?
- Ничего, Лаврентьич. Чувствую себя лучше. Только устал после операции. Долго врачи мучили.
- Да ну? Уже? - удивился Правдин.
- Ага, ночью.
Ребята заулыбались.
Николай нахмурился, облизал обветренные губы. Протянул руку к тумбочке. Борис опередил его и подал ему жестяную кружку с водой.
- Чего ты, Коля?
Николай глубоко вздохнул.
- Боюсь я, Лаврентьич, что мне у вас уже не придется побывать... Инвалидов в армию не возвращают.
- Не отчаивайся, Коля, тебя тут так отремонтируют, что и следов не останется, - старался успокоить его Галушкин.
В палату вошла дежурная сестра.
- Товарищ младший лейтенант, вас просит к себе начальник госпиталя.
Галушкин встал.
- Борис... Лаврентьич, - губы Николая дрожали. - Лаврентьич, передай всем товарищам, всему отряду от меня... я вас никогда не забуду... до последних дней...
Галушкин обнял и поцеловал раненого.
- Будь здоров, Коля, поправляйся.
- Прощайте, ребята...
- До свидания, Коля.
Андреев стоял в стороне.
- Алеша... Спасибо тебе, как брату...
Андреев засопел. Он наклонился к Николаю и долго не поднимал своей лохматой головы с его груди.
Ребята живы!
Очередное открытое партийно-комсомольское собрание в отряде проходило утром 21 июня 1942 года. Жаркие лучи летнего солнца вытеснили из лесной чащи последние остатки тумана, тучи комаров поредели.
На собрании капитан Бажанов подвел итоги. Отметил, что основная боевая задача выполнена, что мы можем сменить базу и район работы, найти место, где послабее охрана вражеских коммуникаций. Теперь отряд должен усилить агитационную работу среди местного населения и активизировать ликвидацию предателей и ставленников фашистов. Решили, что эту работу лучше проводить вместе с местными партизанами, которые хорошо знали население окрестных деревень и тамошнюю обстановку.
После собрания те, кто вернулся с боевых заданий, ушли отдыхать. Иванов, усадив Женю Высоцкого на чурбан, клацал ножницами. Ждавший своей очереди к "парикмахеру" Хохлов пучком березовых веток отгонял комаров и со знанием дела рассказывал, на какие наживки сейчас хорошо берется карась, на какие - плотва, окунь и другая рыба.
Иванов косо глянул на него, ухмыльнулся в густую черную бороду, покрутил головой, спросил:
- Послушай, Валентин, а ты знаешь поговорку: "Соловья баснями не кормят"?
- Конечно, знаю. А что?
- Надо ж! Кругом столько озер, рек, а ты жаворонком заливаешься о наживках. От твоих же баек только слюнки бегут, а сыт не будешь.
- Не понял.
- Да ты только посмотри на него, Жозя! - сказал Иванов, обращаясь к клиенту.
Высоцкий повернул к Хохлову голову.
- Пардон! - извинился Иванов и клацнул в воздухе ножницами, как заправский парикмахер. - Так вот, я и говорю, парень имеет высшее физкультурное образование, а так туго соображает.
- Да ты объясни толком, в чем дело, Жора? - обиделся Хохлов и активно замахал веником.
- Рыболовную секцию организуй из таких же любителей, как и сам, понял? И мы будем благодарить тебя за наваристую уху.
- А-а-а, верно! Идея! - отозвался Хохлов обрадованно. Но тут же другим тоном добавил: - Рыболовецкую секцию организовать можно, а где взять инвентарь? Голыми руками и пескаря не поймаешь...
В это время на территории лагеря показался радист Ковров. Валентин размахивал листком бумаги. Следом спешил Назаров.
- Эй!.. Товарищи!.. Вот, послушайте, ребята!... Жив наш Лаврентьич! И ребята живы!.. Все живы!
Ковров вбежал в палатку. Осторожно поставил "Белку-1" на свою постель, повернулся к командиру отряда.
- Товарищ капитан! Живы! Все живы и здоровы! Вот!
Бажанов вырвал из его рук радиограмму. Прочел, широко улыбнулся, глянул на меня, на Рогожина, возившегося у костра. Снова на радиста. Крякнул. И громко крикнул:
- Дежурного ко мне!.. Нет! Давай, Валентин, сам зови сюда всех!.. Эх, вот так радость. Живы!
Радист выскочил из палатки. И вскоре у нас столпился весь отряд. Глаза блестели. У некоторых по лицу текли слезы. Бажанов не находил себе места, улыбкой встречал каждого. Хлопал по спине, по плечу... Потом осмотрел всех и заговорил:
- Товарищи!.. Сообщение с Большой земли. Борис Галушкин и его люди благополучно вышли к нашим. Раненого сдали в полевой госпиталь в деревне Рубаники, что в трех километрах от местечка Слобода. Разведывательные материалы получили высокую оценку командования Западного фронта. На Большую землю группа Галушкина вышла 5 июня 1942 года!
- Урра-а! - заорали ребята и стали обниматься.
- Тихо вы, черти! - предупредил дежурный, широко улыбаясь.
Оповещенный связным, к нам пришел комиссар местного отряда Мельников. С ним явился и тот партизан, который ходил проводником с Галушкиным и потерялся. Он попросил капитана Бажанова, чтобы мы послали его на самое ответственное и опасное задание.
- Спасибо, - сказал Бажанов не очень приветливо. - Мы уже поручили тебе одно ответственное дело... Но ты подвел нас...
Партизан снял кепку и, не поднимая головы, сказал чуть слышно:
- Когда я ходил с вашими ребятами, германцы казнили всех моих близких... Мать, отца, жену и... сыночка. Три годка было ему... Максимкой звали, - замолчал, потом поднял лицо, залитое слезами. - Как лягушонка, штыком наколол фашист проклятый и в горящий дом бросил!.. Как же мне жить после этого?.. А тут еще этот позор! Товарищ комиссар! - Он глянул на меня. Потом с мольбой снова посмотрел на командира отряда.
Бесконечно долгий месяц мы думали, что этот человек виновен в том, что наши ребята не дошли до линии фронта, не вынесли раненого товарища и не доставили ценные разведывательные материалы. Как поступить с ним?
- Михаил Константинович, - прокашлявшись, заговорил приглушенным от волнения голосом Мельников. - С детских лет я знаю Никанора. И его семью знал. Он был у нас в отряде на хорошем счету. Только поэтому я и рекомендовал его проводником. Кто ж знал, что с ним случится такая беда? Кто не ошибается? Ошибся мужик, подумал, что ребята перешли дорогу... Трухнул и не проверил.
Никанор прижал руки к груди, заговорил сбивчиво и быстро:
- Я искал их, когда набрался сил. Не раз возвращался к тому месту, где отстал. К самой насыпи подползал... Германцы стреляли... Я убег... Утром снова приходил, но не нашел... Вы мне не верите?.. Тогда расстреляйте!.. Убейте, как иуду!.. А то...
Он закрыл лицо кепкой, заплакал.
- Москва слезам не верит! - строго сказал капитан.
Но я видел, что глаза у капитана Бажанова подобрели. И облегченно вздохнул.
- Ладно... Иди к ним, - сказал командир отряда, кивая в сторону, откуда неслись веселые голоса. - Если они примут тебя в свою компанию, я не возражаю. Обратись там к Голохматову. Иди!
Никанор встал, поправил пояс на старой, во многих местах заплатанной суконной гимнастерке, надел кепку, вытер глаза, глухо сказал:
- Благодарствую, товарищ капитан! - и, четко повернувшись, вышел из палатки.
- А откуда у него командирская гимнастерка? - спросил Бажанов.
- В прошлом году Никанор переводил через линию фронта группу командиров-окруженцев, - ответил Мельников.
- Большая группа?
- Тридцать семь человек.
- И перевел?
- Да. Переправил успешно. Пожилой генерал в той группе был. Он записку прислал нам с благодарностью, а Никанору гимнастерку со своего плеча подарил.
- Да-а, - протянул Бажанов и нахмурился, - стоит о нем подумать.
Я пошел за Никанором. У костра двое ребят боролись, натуженно пыхтя. Кто-то жал стойку на толстом бревне, лежавшем у навеса. Кто-то, оголенный до пояса, вертелся вокруг толстой сосны, нанося удары, словно вел бой на ринге. Остальные соревновались в прыжках в длину с места. Голохматов без гимнастерки объяснял, как лучше готовиться к прыжку, как отталкиваться, как прогибать корпус, чтобы дальше улететь. И мне невольно захотелось тоже разогнаться и прыгнуть. Что я и сделал...
- Стоп!.. Стоп, товарищ комиссар. Только с места и босиком!.. Иван! крикнул Николай Келишеву. - Внеси комиссара в список претендентов на призовое место!
Ребята засмеялись.
К Голохматову подошел Никанор, вытянулся перед ним.
- Товарищ заместитель командира отряда! Я к вам по приказанию товарища капитана!
- Что, Никанор, тоже желаешь на приз сигануть?
- Да нет, я серьезно... Я прошу...
- А-а. Тогда, погоди. Иван, прими судейство в секторе. Пойдем.
Не желая мешать веселью ребят, которые в честь добрых вестей о своих боевых товарищах решили провести спортивные состязания, я отошел от костра.
Когда я вернулся в палатку, Бажанов и Мельников о чем-то оживленно разговаривали, смеялись.
- Рогожин, позови-ка сюда Голохматова.
- Есть!
Адъютант не успел выйти из палатки, как в нее уже вошел Голохматов, а за ним Никанор. Голохматов был в форме и с пистолетом на поясе.
- Разрешите!
Капитан кивнул, нахмурился, спросил:
- Ну как, возьмете его на задание?
- Непременно. Нам сейчас лишние люди во как нужны. - Голохматов резанул ладонью по горлу. - Он же хорошо те места знает, проведет.
Бажанов кинул на своего зама быстрый взгляд.
- Ну что ж, хорошо. Я согласен.
Голохматов кивнул.
- Пошли, Никанор. Завтра же в ночь и двинем.
- А куда?
- Это я тебе скажу, когда из лагеря выйдем. Конспирация, брат, понял? Ты знаешь, что это за штука?
Никанор кивнул утвердительно и облегченно вздохнул.
Голохматов дружески положил ему руку на спину, подтолкнул к выходу, и они ушли.
- Каков парень. Уже и на задание, - заметил Мельников. - Спасибо вам, товарищи. Надо же вернуть человека в нормальное состояние.
- Ничего, Голохматов да и другие наши ребята не дадут ему тосковать. Сами они, не успев поспать, снова рвутся в бой. Здоровых людей у нас сейчас мало. Брать новых в отряд нет смысла: скоро возвращаемся домой. Так что будем учить ваших.
- Вот это дело. Мы дадим вам хороших ребят. Их только обучить, так они горы свернут!
- Договорились.
Засада
Сведения о благополучном выходе на Большую землю группы Галушкина всколыхнули отряд.
Ночью 21 июня подорвали автоцистерну с горючим. Горящий бензин растекся по полотну шоссе, расплавил асфальт. И тот тоже задымил, загорелся. На несколько часов замерло движение по шоссе.
Днем 22 июня на ПТМ-35 два грузовика с боеприпасами взлетели на воздух.
27 июня на противотанковую мину налетел автофургон с продовольствием.
30 июня группа бойцов напала на лагерь солдат-ремонтников. Перебила стражу, взорвала два автокатка, вагончик, в котором жили немецкие охранники.
2 июля наши друзья из деревни Скуматы сообщили, что утром в соседнюю деревню Щеки прибыли около сотни полицейских из карательного отряда под командованием германского офицера. Ночью наши ребята установили на проселочной дороге между деревнями Щеки и Новая Земля три противотанковые мины, разобрали гать через болото.
От жителей Новой Земли узнали, что в их деревне полицейские каждую ночь устраивают засаду на партизан в крайнем доме, что стоит у дороги через болото.
Когда мы рассказали об этом Мельникову, он задумался, сказал:
- Да на эту засаду можно напасть с тыла.
- Как? - заинтересовался я.
- Дай карту.
Я развернул перед ним свою пятикилометровку.
- Смотри-ка сюда, комиссар, - он переставил палец чуть западнее Новой Земли. - Вот тут, параллельно с проселком, через болото есть тропа. О ее существовании пока никто из местных ничего не знает. Понимаешь? Недавно мы проложили ее сами.
К нам подошел Бажанов, присел на бревно, глянул в развернутую карту, спросил:
- Заговор какой разрабатываете? Интересно! Мельников улыбнулся.
- Что-то вроде боевой операции против полицейской засады.
- Да-а? Любопытно. Ну-ка, ну-ка, объясни.
Я рассказал командиру подробности нашего плана. Он одобрил. Потом нахмурился, посмотрел на Мельникова, потом на меня глянул, заметил:
- Послушай, а что это у тебя глаза блестят? Не сам ли думаешь пойти на эту операцию? Или мне уступишь?
- Нехорошо, командир. Ты уже не раз ходил. Он строго посмотрел на меня:
- Комиссару больше, чем командиру, положено находиться там, где большинство людей отряда, а не там... - Он вдруг замолчал. - Ну ладно, согласен. Через два-три дня я пойду в другой район. С людьми у нас сегодня трудновато.