Страница:
вокруг острова и унеслась в том же направлении, откуда прилетела. Теперь она
держалась в воздухе гораздо крепче и Увереннее, словно показывая всем своим
видом, что она совершила мистический переход от дряхлой старости к
молодости, ибо, по словам пророка: "Юность твоя обновилась, как крылья
орла".
Увидев это, Диуран предложил:
- Давайте и мы тоже искупаемся в озере и обновимся в тех же водах, что
и она- Нет уж лучше не надо, - возразили другие, - Она ведь оставила в этой
воде весь свой яд.
Но Диуран не стал их слушать; он нырнул в озеро и даже отпил воды из
него. С тех пор до самой его смерти глаза его сохраняли остроту и зоркость,
он не потерял ни одного зуба и ни одного волоса с головы, ни, более того, не
знал ни хворей, ни болезней.
После того путники попрощались с гостеприимным отшельником и покинули
остров.
ОСТРОВ СМЕЮЩИХСЯ Здесь спутники Мэл Дуина увидели большую толпу людей,
хохотавших и резвившихся беззаботно, словно дети. Решили бросить жребий,
кому из них отразиться на разведку на берег, и выпал жребий последнего
сводного брата Мэл Дуина. И едва тот ступил на землю острова, как тоже
принялся хохотать и веселиться вместе со всеми, и никак не мог ни
остановиться, ни возвратиться к своим друзьям в лодку. И тем пришлось
оставить его и, подняв парус, выйти в море [1].
[1] Так погиб последний из сводных братьев Мэл Дуина; он так и не смог
вернуться к своим.
Вскоре после этого путешественники заметили небольшой остров,
окруженный со всех сторон огненным валом. С одной стороны этою вала
виднелось отверстие, и, когда путники оказались прямо напротив него они
увидели сквозь него весь остров и даже его обитателей, мужчин и женщин,
многие из которых были удивительно красивы и носили массу всевозможных
украшений и бус, а в руках держали странные золотые сосуды. Затем до слуха
путешественников донеслись звуки дивной музыки. Долго Дуин и его спутники
стояли как завороженные, созерцая сказочное зрелище, а затем, "насытившись
им, постарались сохранить в сердце приятную память о нем".
Носясь по морю, путешественники вдруг увидели нечто, что поначалу
приняли было за белую птицу, сидевшую на воде. Подплыв поближе, они увидели,
что перед ними - седой старец, единственной одеждой которому служили его
собственные белоснежные волосы. Старец то вставал, то вновь в отчаянии
повергался на камни.- Я монах с Тораха [1], - заговорил старец, - и вот
теперь вынужден влачить свои дни на этом проклятом острове. В монастыре я
был поваром и нередко крал пищу, предназначенную для братии, продавал ее, а
деньги припрятывал. Со временем я накопил немало дорогих облачений, медных
сосудов и книг в золотых переплетах - словом, всего, чего только может
пожелать человек. Нечего и говорить, что сердце мое переполняла гордость.
[1] Остров Тори у берегов Донегала. На нем в старину были монастырь и
церковь, посвященные св. Колумбе.
Однажды, копая могилу, чтобы похоронить в ней какого-то мужлана,
выброшенного волнами на остров, я услышал голос, доносившийся откуда-то
снизу, где, видимо, покоился некий святой Голос произнес:
- Не смей класть труп этого грешника на меня, святого и благочестивого
мужа!
После этих слов монах решил похоронить труп грешника в каком-нибудь
другом месте, и за это ему было обещано воздаяние в жизни вечной. Вскоре
после этого он погрузил в лодку все свои неправедно нажитые сокровища,
собираясь покинуть остров. Попутный ветер подхватил его суденышко и унес его
далеко в море, но, как только берег скрылся из виду, ветер утих и лодка
застыла на месте. Прямо перед собой он увидел некоего мужа, сидевшего на
воде. Разумеется, это был ангел.
- Куда путь держишь? - спросил его муж.
- Плыву куда глаза глядят, ищу приятного пути, - отвечал монах.
- Ну, если бы ты знал, кто и что вокруг тебя, путь этот не показался бы
тебе приятным, - возразил муж. - Всюду вокруг, насколько хватает взгляд, -
тучи мрачных демонов, привлеченных сюда твоей жадностью и гордыней,
воровством и прочими грешными деяниями. Лодка твоя застыла на месте и не
двинется с него, пока ты не исполнишь моих повелений, а тебя самого будет
терзать адское пламя.
С этими словами муж приблизился к лодке и положил руку на плечо монаха,
который покорно обещал исполнить его волю.
- Поскорее брось в пучину, - произнес ангел, - те богатства, которые
лежат в лодке.
- Очень жаль, - вздохнул монах, - что все они падут прахом.
- Знай, что они не пропадут. Есть некий муж, которому они принесут
пользу.
Услышав эти слова, монах без возражений побросал все свои сокровища в
море, оставив лишь простенькую деревянную чашу, и взялся за весла. Ангел дал
ему немного сыворотки и семь хлебцев, завещав на прощание претерпевать все
невзгоды до тех пор, пока его лодка не остановится. Ветер и волны уносили
его все дальше и дальше, и в конце концов его утлая лодка остановилась возле
скалы, на которой путешественники и нашли его. Вокруг него не было ничего,
кроме голой скалы, но, вспомнив слова ангела, монах тотчас шагнул на самый
край скалы, омываемый накатывающимися волнами. Лодку мгновенно унесли волны,
а скала стала чуть попросторнее, так что он смог даже сесть на ней. Там
монах провел целых семь лет, питаясь выдрами, которых приносил ему прямо из
моря волшебный лосось. Тот же лосось приносил ему пылающие поленья и уголья,
чтобы монаху было на чем приготовить себе пищу. Его деревянная чаша каждый
день сама собой наполнялась отменным вином. "И за все эти годы меня не
мучили ни стужа, ни зной".В полдень на скале само собой появилось волшебное
угощение для всех гостей, и тогда престарелый отшельник сказал им:
- Вы непременно вернетесь на родину, а ты, о Мэл Дуин, скоро найдешь
убийцу твоего отца, ибо он встретится тебе в крепости. Но ты не должен
убивать его; прости ему его грех, ибо всеблагой господь спас тебя самого от
множества бед, да и все твои спутники таковы, что вполне заслуживают злой
смерти.
Услышав это, путники попрощались с монахом и продолжили свой путь.
Остров этот оказался необитаемом, если не считать того, что на нем
паслись стада быков и овец. Путешественники высадились на нем и досыта
наелись баранины. Затем один из них заметил сокола. - Видите! - воскликнул
он. - Этот сокол - совсем такой же, как те, что водятся у нас в Ирландии.
- Не спускай с него глаз, - велел Мэл Дуин,- Запомни, в какую сторону
он полетит отсюда.
Вскоре сокол направился на юг, и весь день до самой ночи изо всех сил
стараясь поспеть за ним.
И в сумерках они заметили вдали землю, похожую на берега Ирландии, и
вскоре увидели маленький островок, к которому поспешно пристали. Оказалось,
что это - тот самый остров, на котором жил злодей, некогда убивший Эйлилла.
Они поспешили в дун [1], возвышавшийся на острове, и услышали голоса
мужчин, разговаривавших о чем-то за ужином. Наконец, один из них произнес:
- Да, если бы нас нашел теперь Мэл Дуин, нам пришлось бы худо.
- Ну, Мэл Дуин давным-давно утонул, - возразил другой.
- А может, именно он-то и разбудит нас сегодняшней ночью, - заметил
третий.
- Но если он впрямь явится нынче ночью, - протянул четвертый, - что нам
тогда делать?
- Ну, на этот вопрос нетрудно ответить, - отозвался их предводитель. -
Если он пожалует сюда, его надо принять с подобающим почетом; ему ведь
довелось испытать немало бед и страданий. Услышав это, Мэл Дуин постучал в
дверь деревянным молотком.
- Мэл Дуин явился, - громким голосом проговорил он. Затем он и его
спутники мирно вошли в крепость, и хозяева встретили их с почестями и подали
гостам новые одежды. Затем гости принялись рассказывать о чудесах, кои
господь бог явил над ними. По словам "священного поэта" древности, Наес olim
meminisse juvabit [1].
[1] "Настанет день, когда нам сладко будет вспоминать об этом" (лат.)
Эта строка - цитата из "Энеиды" Вергилия. "Священный поэт" - перевод фразы
vates sacer Горация.
Затем Мэл Дуин вернулся домой, к своим родичам, а Диуран Рифмач,
сумевший-таки довезти до дома обрывок серебряной сети, оторванный им от того
самого столба, торжеcтвенно возложил его на алтарь в Армаге в знак
воспоминания о чудесах, явленных богом во время их скитаний. А потом они
вместе поведали всей Ирландии обо всем, что с ними было, об удивительных
чудесах, которые им довелось узреть на суше и на морс, и о бедах, кои им
пришлось претерпеть в пути.
Сага завершается такими словами: "И тогда Прекрасный аэд [аэд Финн
[2]], верховный аэд Ирландии, сложил эту сагу в том виде, как она
представлена здесь. Сделал он это ради услаждения живых и поколений
ирландцев, которые жили и живут после него".
[2] сведений об этом сказителе и поэте в других источниках не
сохранилось. Слава и хвала ему, кем бы он ни был.
БОГИ БРИТТОВ И ЛЕГЕНДЫ О НИХ
БОГИ КЕЛЬТОВ БРИТАНИИ
Мифы и легенды о богах древних бриттов дошли до нас в столь же
компактном или, наоборот, развернутом изложении, что и мифы о гэльских
божествах, сохранившиеся в стариных ирландских и шотландских манускриптах.
Они тоже немало пострадали от упорных попыток эвгемеристов провозгласить их
простыми людьми, со временем превращенными в богов. Лишь в знаментих
"Четырех ветвях Мабиноги" боги бриттов предстают в своем подлинном облике -
как существа сверхъестественные, обладающие необъятными познаниями в магии и
колдовстве, существа, для окторых нет никаких ограничений и преград,
сковывающих простых смертных. Помимо этих четырех фрагментов древней
мифологической системы, а также весьма и весьма скудных упоминаний в
наиболее ранних валлийских поэмах и стихах, богов древних бриттов можно
встретить разве что под чужими масками и именами. Некоторые из них со
временем превратились в королей в "Истории бриттов" Гальфрида Монмутского,
носящей более чем апокрифический характер. Другие удостоились даже
незаслуженной канонизации [1], и, для того чтобы увидеть их подлинный облик,
с них необходимо совлечь поверхностный флер церковного почитания. Третьи
пришлись особенно по душе франко-норманнским авторам авантюрно-любовных
романов, став прославенныи рыцарями и героями, известными в наши дни под
именем рыцарей короля Артура и Круглого стола. Но какие бы личины они ни
надевали, под ними все равно просвечивает подлинная сущность этих
персонажей. Дело в том, что гэлы и бритты - это две ветви одного и того же
древнего народа, кельтов. Во многих и многих богах бриттов, сохранивших
весьма близкие имена и атрибуты, мы без особого труда узнаем хорошо знакомые
черты гэльских божеств знаменитого клана Туатха Де Данаан.
[1] Канонизация (церк. ист.) - официальное церковное прославление,
возведение того или иного лица в ранг святого, преподобного и пр. В
католической церкви существуют два уровня прославления: первый -
беатификация (провозглашение блаженным) и второй, более высокий - собственно
канонизация (прим. перев.)
Иногда в мифах боги бриттов предстают разделенными на три семейства -
"дети Дон", "дети Нудда" и "дети Ллира". Однако на самом деле таких семей не
три, а две, ибо Нудд, или Ллудд, как его еще называют, тогда как он сам
именовал себя сыном Бели, был не кем иным, как супругом богини Дон. Нет
никаких сомнений, что сама Дон - то же самое божество, что и Дану, праматерь
богов клана Туатха Де Данаан, а Бели - британский аналог гэльского Биле,
великого отца Диса или Плутона, который изгнал первых гэлов из Гадеса (Аида)
и отдал им во владение Ирландию. Что же касается другого семейства, "детей
Ллира", то мы с ним уже знакомы, ибо Ллир бриттов - это не кто иной, как
хорошо известный гэльский бог моря Лир. Эти два семейства, или клана, обычно
находятся в оппозиции друг к другу, а военные столкновения между ними, по
всей видимости, символизируют в мифах бриттов тот же самый конфликт между
силами неба, света и жизни, с одной стороны, и силами моря, тьмы и смерти -
с другой, который нам уже знаком по гэльской мифологии, где он описывается
как постоянные битвы богов Туатха Де Данаан со злобными фоморами.
Дети Дон - это, вне всякого сомнения, боги неба. Имена их записаны на
небесах в виде созвездий. Сияющее W, которое мы сегодня называем Волосы
Кассиопеи, было для наших далеких предков-бриттов так называемым Ллис Дон,
то есть "Двором Дон", наш Северный Венец - Каэр Аранрод, то есть "Замком
Аранрод", дочери богини Дон, а Млечный Путь - "Замком Гвидиона", сына все
той же Дон. Более того, самый великий из ее детей, Нудд, или Ллудд,
положивший со временем начало своей собственной династии, выполнял у
бриттов, как, впрочем, и у гэлов, функцию кельтского Зевса. Его титулярный
эпитет, Ллав Эрейнт, то есть "Серебряная Рука", позволяет отождествить его
со знаменитым Нуадой Серебряная Рука. Легенда, объясняющая происхождение
этого яркого прозвища, на землях Британии со временем была утрачена, но нет
никаких сомнений, что перед нами - тот же самый персонаж, о котором
говорится в ирландских легендах. Вместе с этой, а также со многими другими
легендами навсегда ушли в прошлое непосредственные упоминания о битвах между
небесными богами и их врагами, напоминающими фоморов. Однако одно древнее
валлийское предание повествует, как он, на этот раз под роскошной личиной
короля Британии, положил конец трем колдовским "моровым поветриям",
уничтожавших жителей его страны (см. главу 26 "Упадок и низвержение богов").
Помимо этого, мы встречаем его под его собственными именем, Нудд, в широко
известной валлийской триаде, где он выступает в качестве одного из "трех
славных героев острова Британия"; другая легенда объявляет его владельцем
двадцати одной тысячи молочных коров - формула, которая для примитивного
сознания служила символом несметного богатства. Обе они в равной мере
работают на имидж небесного бога, победоносного в битвах, несметно богатого,
щедрого и доброго. Что же касается материальных памятников широкого
распространения культа этого бога, то в них нет недостатка. Во времена
римского владычества в Лидии, на берегах Северна, был воздвигнут храм
Ноденса, или Нуденса. На бронзовой плите, сохранившейся в нем, Нудд
изображен в виде юного божества, сияющего как солнце и правящего, стоя в
колеснице, упряжкой из четырех коней. Его сопровождают крылатые духи,
олицетворяющие ветры; а его власть обитателями моря символизируют тритоны,
следующие за богом. Таковы были атрибуты культа Нудда на западе Британии;
что же касается востока, то есть все основания полагать, что здесь у него
имелось целое святилище, находившееся на берегах Темзы. Как гласит предание,
собор Св. Павла в Лондоне воздвигнут на месте древнего языческого капища;
место, на котором он стоял, как сообщает тот же Гальфрид Монмутский, бритты
называли "Парт Ллудд", а саксы - "Лудес Гет" (см. главу 26 "Упадок и
низвержение богов").
Однако Нудд, или Лудд, считавшийся, по всей видимости, верховным богом,
занимает в мифической истории валлийцев куда более скромное место, чем его
собственный сын. Гвин ап Нудд пережил в мифах и легендах едва ли не всех
своих родичей-небожителей. Исследователи не раз пытались обнаружить в нем
черты британского аналога знаменитого гэльского героя - Финна Мак Кумала. В
самом деле, имена обоих персонажей означают "белый"; оба являются сыновьями
небесного бога, оба прославились как великие охотники. Однако Гвин обладает
более высоким сакральным статусом, ибо он неизменно повелевает людьми. Так,
в одной ранней валлийской поэме он предстает богом войны и смерти и в этом
качестве выполняет роль этакого судии душ, бога, который провожает убитых в
Гадес (Аид) и там безраздельно правит ими. В более позднем, уже частично
христианизированном, предании он описывается как "Гвин ап Нудд, которого бог
поставил повелевать демонским племенем в Аннвне, чтобы они не погубили род
людской". Еще позднее, когда влияние языческих культов совсем ослабло, Гвин
стал выступать в роли короля Тилвит Тег, этих валлийских фей, а его имя до
сих пор не изгладилось из названия места его последнего приюта, романтичной
и живописной долины Нит. Он считайся королем охотников Уэльса и Западной
Англии, и это его спутников иной раз можно услышать по ночам, охотятся в
пустынных и глухих местах. В своей древней ипостаси - ипостаси бога войны и
смерти - он представлен в старинной поэме в диалогах, сохранившейся в
составе Черной Кармартенской книги. Поэма эта, туманная и загадочная, как и
большинство памятников ранневаллийской поэзии, тем не менее являет собой
произведение, проникнутое своеобразной духовностью, и по праву считается
замечательным образом поэзии древних кимров [1]. В этом персонаже нашел свое
отражение, пожалуй, самый прозрачный образ пантеона древних бриттов,
"великий охотник", охотящийся не за оленями, а за человеческими душами,
носясь на своем демонском скакуне вместе с демоном-псом и преследуя добычу,
которой нет от него спасения. Так, он заранее знал, где и когда суждено
погибнуть великим воинам, и рыскал по полю боя, забирая их души и повелевая
ими в Аиде или на "туманной вершине горы" (по преданию, излюбленным
пристанищем Гвина были вершины холмов). Поэма рассказывает о мифическом
принце Гвиднее Гаранире, известном в валлийских эпических преданиях как
повелитель затерянной страны, земли которой теперь скрыты под волнами залива
Кардиган Бэй. Принц этот ищет покровительства у бога, который соглашается
помочь ему. Далее поэма излагает историю его подвигов:
[1] Кимры (англ., валл. Cymri) - древнее название валлийцев, жителей
Уэльса (прим. перев.)
Гвидней:
Ты - Бык, способный воинство врага рассеять
Правитель ты без гнева и упрека,
Всегда стремящийся помочь или спасти.
Гвин:
О, слава мчится впереди героя
Владыка, щедрый на дары и доблесть,
Я помогу тебе, раз ты об этом просишь.
Гвидней:
О, раз ты обещаешь мне поддержку,
Как сладостно мне слышать твой привет!
Откуда ты, о повелитель храбрых?
Гвидней
Знай, я явился прямо с поля боя,
Щита из рук не выпуская;
Гляди: мой шлем разбит копьем врага.
Гвидней:
Я рад приветствовать тебя,
С щитом расколотым в руках.
Скажи, отважный воин, кто ты родом?
Гвин:
Мой крутобокий конь - гроза сраженья;
Зовусь я чародеем, сыном Нудда;
Возлюбленный Кройрдилад, дщери Ллуда.
Гвидней:
Ну, раз уж это ты, достойный Гвин,
То от тебя таиться я не стану:
Я - Гвидней Гаранир.
Гвин:
Спеши ж ко мне, жилец Таве,
Хотя Таве не близко от меня,
Сказать по правде - даже далеко.
Вот - золотом седло мое сверкает:
Но, к сожаленью,
Я вижу битву у Кер Вандви. [1]
О да, я вижу битву у Кер Вандви:
Щиты разбиты, ребра переломаны, И в славе тот, кто это зло содеял.
[1] Кер Вандви - одно из названий Гадеса (Аида). Происхождение его не
ясно.
Гвидней:
О Гвин, сын Нудда, армии надежда!
Скорее под копытами коней
Погибнут легионы, чем сдадутся
Гвинн:
Мой славный крутобокий пес,
Тебе не сыщешь равных в целом свете; Недаром ты - Дормарт [1], пес
Мелгуина.
[1] Дормарт - "Дверь смерти".
Гвидней:
Дормарт твой красноносый! Как я рад
Повсюду следовать за ним,
Тебя к Гвибир Винид сопровождая! [2]
[2] Другой вариант этой строфы звучит так:
Дормарт! О красноносый! Быстроногий!
Его всегда мы ищем взором,
Спеша с тобою к Облачной Вершине!
Гвин:
Я оказался там, где умер Гвендолей,
Сын Кейдава, столп славных песен,
Чуть вороны закаркали над кровью.
Я оказался там, где умер Бран,
Ивериаддов сын, покрытый славой,
Чуть вороны закаркали над трупом.
Успел я и туда, где пал Ллахей,
Артуров сын, воспетый в сагах,
Едва лишь ворон прокричал над кровью.
Поспел я и туда, где был сражен сам Мейринг,
Сын Каррейана, достославный муж,
Едва ли вороны на труп слетелись.
И там я побывал, где умер Гваллаг,
Сын Кохолета именитый,
Соперник Ллогира, Ллейнавгова сынка..
И там я был, где пали бритты славные
С востока и из северных краев: Я провожал их до могилы [1].
[1] Или: "Я жив, они ж лежат в могиле!"
О, я был там, где пали бритты славные
С востока и из северных краев:
И вот я жив, они ж лежат в могиле!
Одна из строк этой поэмы показывает нам Гвина в совсем ином, отнюдь не
столь мрачном свете. В ней он называет самого себя "возлюбленным Кройрдилад,
дщери Ллудда". Один из эпизодов мифологического романа "Куллвх и Олвен",
сохранившегося в составе Красной Гергестской книги, подробно описывает
детали этой любовной интриги. Мы узнаем, что у Гвина был соперник, божество
по имени Гвитир ап Гврейдавл, что означает "Победитель, сын Отважного". Эти
два кавалера вели непрерывную войну за руку Кройрдилад, или Кройддилад. Они
по очереди похищали ее друг у друга, до тех пор пока их спор не был
представлен на суд самого Артура, и тот решил, что Кройддилад следует
отослать обратно к ее отцу, а Гвин и Гвитир "должны отныне и вплоть до
Судного дня сражаться за нее каждый год, первого мая, и тот из них, кто
окажется победителем, получит деву в жены". Правда, в таком случае не вполне
ясно, когда же победитель сможет воспользоваться плодами этой, без
преувеличения, самой долгой "дуэли" в истории, но мифологическая
интерпретация этой коллизии представляется вполне очевидной. В образах
Гвина, бога смерти и подземного царства, и солнечного божества Гвинхира мы
вправе видеть борьбу сил тьмы и света, зимы и лета, в ходе которой соперники
поочередно овладевают невестой, по всей видимости, олицетворяющей собою
весну со всеми ее цветами и всходами, и вновь теряют ее. Кройддилад, которую
"Куллвх и Олвен" называет "самой прекрасной девой на трех главных и трех
соседних островах", представляет собой Персефону древних бриттов. Будучи
дочерью Ллудда, она является дщерью сияющего неба. Однако в другом предании
она именуется дочерью Ллира, бога моря, и ее имя, благодаря Гальфриду
Монмутскому, перешло в творения Шекспира, под вдохновенным пером которого
она превратилась в Корделию из "Короля Лира". При этом нелишне заметить, что
в одних древнегреческих мифах Персефона предстает дочерью Зевса, тогда как в
других - Посейдона. Впрочем, возможно, это всего лишь совпадение.
У Гвин ап Нудда был брат по имени Эдейрн, о котором нам почти ничего не
известно, ибо он всегда остается где-то на заднем плане. Он вообще не
упоминается в наиболее ранних валлийских легендах, появляясь лишь в качестве
одного из рыцарей двора Артура в новеллах "Куллвх и Олвен", "Сон Ронабви" и
"Герайнт, сын Эрбина", входящих в состав Красной книги. Эдейрн сопровождает
Артура во время его поездки в Рим и, как гласит предание, убивает "трех
самых отвратительных великанов" в Брентеноле (Брент Кнолл), что неподалеку
от Гластонбери. Его имя встречается в календаре валлийских святых, где он
предстает бардом, и в Бодедерне, что возле Холихеда, до сих пор сохранилась
капелла в его честь. Наибольшую известность его имени принесла знаменитая
идиллия Теннисона "Герайнт и Энид", которая очень близко воспроизводит сюжет
старинной валлийской новеллы "Герайнт, сын Эрбина".
Оставив на время бога неба и его сына, мы без труда можем убедиться,
что и другие дети богини Дон являются своего рода олицетворениями различных
сторон жизни и материальной культуры, которые, по мнению архаических
народов, были дарованы людям самими богами. У самой Дон был брат, Мэт фаб
Мэтонви, сын таинственного Мэтонви, считавшийся всемогущим повелителем
подземного царства, родственником знаменитого Бели, а может быть - и другой
ипостасью этого бога, представленной другим именем-титулом, ибо само имя
Мэт, означающее "монеты, деньги, сокровища", заставляет вспомнить Плутона,
греческого владыку Аида, в ипостаси бога-владетеля и дарителя драгоценных
металлов. Согласно представлениям, бытовавшим у всех арийских народов,
мудрость и материальные богатства первоначально возникли из подземного,
потустороннего мира, и мы видим, что Мэт - в частности, в интерпретации его
имени в "Мабиноги" - предстает богом, вручающим свои волшебные дары
собственному племяннику и ученику Гвидиону, который, как у нас eсть все
основания полагать, является тем же самым сакральным персонажем, коего
многочисленные германские племена почитали под именем Уодина, или Одина.
Вооруженный этими познаниями, Гвидион фаб Дон становится дpуидом богов,
"повелителем чародейства и фантазии" и, более того, учителем и наставником
во всех добрых и полезных делах, другом и покровителем рода человеческого,
вечным неутомимым борцом против злых сил подземного мира, не желающих
выпускать из рук те благие сокровища, обладателями которых они считались.
Плечом к плечу с ним в этой "священной войне" культуры с невежеством и света
с тьмой сражались его родные братья Амаэтон, бог земледелия, и Гофаннон, бог
кузнечного ремесла, отождествляемый с гэльским Гоибниу. Кроме них, у него
была и сестра по имени Аранрод, то есть "Серебряный Круг", которая, как это
нередко имеет место в мифологиях разных народов мира, приходилась ему не
только сестрой, но и женой. Так, Зевс взял себе в жены Геру, и поистине
трудно представить, кто еще мог стать супругой столь высокого бога. От брака
Гвидиона с Аранрод родились двое сыновей-близнецов - Дилан и Ллеу, которые
держалась в воздухе гораздо крепче и Увереннее, словно показывая всем своим
видом, что она совершила мистический переход от дряхлой старости к
молодости, ибо, по словам пророка: "Юность твоя обновилась, как крылья
орла".
Увидев это, Диуран предложил:
- Давайте и мы тоже искупаемся в озере и обновимся в тех же водах, что
и она- Нет уж лучше не надо, - возразили другие, - Она ведь оставила в этой
воде весь свой яд.
Но Диуран не стал их слушать; он нырнул в озеро и даже отпил воды из
него. С тех пор до самой его смерти глаза его сохраняли остроту и зоркость,
он не потерял ни одного зуба и ни одного волоса с головы, ни, более того, не
знал ни хворей, ни болезней.
После того путники попрощались с гостеприимным отшельником и покинули
остров.
ОСТРОВ СМЕЮЩИХСЯ Здесь спутники Мэл Дуина увидели большую толпу людей,
хохотавших и резвившихся беззаботно, словно дети. Решили бросить жребий,
кому из них отразиться на разведку на берег, и выпал жребий последнего
сводного брата Мэл Дуина. И едва тот ступил на землю острова, как тоже
принялся хохотать и веселиться вместе со всеми, и никак не мог ни
остановиться, ни возвратиться к своим друзьям в лодку. И тем пришлось
оставить его и, подняв парус, выйти в море [1].
[1] Так погиб последний из сводных братьев Мэл Дуина; он так и не смог
вернуться к своим.
Вскоре после этого путешественники заметили небольшой остров,
окруженный со всех сторон огненным валом. С одной стороны этою вала
виднелось отверстие, и, когда путники оказались прямо напротив него они
увидели сквозь него весь остров и даже его обитателей, мужчин и женщин,
многие из которых были удивительно красивы и носили массу всевозможных
украшений и бус, а в руках держали странные золотые сосуды. Затем до слуха
путешественников донеслись звуки дивной музыки. Долго Дуин и его спутники
стояли как завороженные, созерцая сказочное зрелище, а затем, "насытившись
им, постарались сохранить в сердце приятную память о нем".
Носясь по морю, путешественники вдруг увидели нечто, что поначалу
приняли было за белую птицу, сидевшую на воде. Подплыв поближе, они увидели,
что перед ними - седой старец, единственной одеждой которому служили его
собственные белоснежные волосы. Старец то вставал, то вновь в отчаянии
повергался на камни.- Я монах с Тораха [1], - заговорил старец, - и вот
теперь вынужден влачить свои дни на этом проклятом острове. В монастыре я
был поваром и нередко крал пищу, предназначенную для братии, продавал ее, а
деньги припрятывал. Со временем я накопил немало дорогих облачений, медных
сосудов и книг в золотых переплетах - словом, всего, чего только может
пожелать человек. Нечего и говорить, что сердце мое переполняла гордость.
[1] Остров Тори у берегов Донегала. На нем в старину были монастырь и
церковь, посвященные св. Колумбе.
Однажды, копая могилу, чтобы похоронить в ней какого-то мужлана,
выброшенного волнами на остров, я услышал голос, доносившийся откуда-то
снизу, где, видимо, покоился некий святой Голос произнес:
- Не смей класть труп этого грешника на меня, святого и благочестивого
мужа!
После этих слов монах решил похоронить труп грешника в каком-нибудь
другом месте, и за это ему было обещано воздаяние в жизни вечной. Вскоре
после этого он погрузил в лодку все свои неправедно нажитые сокровища,
собираясь покинуть остров. Попутный ветер подхватил его суденышко и унес его
далеко в море, но, как только берег скрылся из виду, ветер утих и лодка
застыла на месте. Прямо перед собой он увидел некоего мужа, сидевшего на
воде. Разумеется, это был ангел.
- Куда путь держишь? - спросил его муж.
- Плыву куда глаза глядят, ищу приятного пути, - отвечал монах.
- Ну, если бы ты знал, кто и что вокруг тебя, путь этот не показался бы
тебе приятным, - возразил муж. - Всюду вокруг, насколько хватает взгляд, -
тучи мрачных демонов, привлеченных сюда твоей жадностью и гордыней,
воровством и прочими грешными деяниями. Лодка твоя застыла на месте и не
двинется с него, пока ты не исполнишь моих повелений, а тебя самого будет
терзать адское пламя.
С этими словами муж приблизился к лодке и положил руку на плечо монаха,
который покорно обещал исполнить его волю.
- Поскорее брось в пучину, - произнес ангел, - те богатства, которые
лежат в лодке.
- Очень жаль, - вздохнул монах, - что все они падут прахом.
- Знай, что они не пропадут. Есть некий муж, которому они принесут
пользу.
Услышав эти слова, монах без возражений побросал все свои сокровища в
море, оставив лишь простенькую деревянную чашу, и взялся за весла. Ангел дал
ему немного сыворотки и семь хлебцев, завещав на прощание претерпевать все
невзгоды до тех пор, пока его лодка не остановится. Ветер и волны уносили
его все дальше и дальше, и в конце концов его утлая лодка остановилась возле
скалы, на которой путешественники и нашли его. Вокруг него не было ничего,
кроме голой скалы, но, вспомнив слова ангела, монах тотчас шагнул на самый
край скалы, омываемый накатывающимися волнами. Лодку мгновенно унесли волны,
а скала стала чуть попросторнее, так что он смог даже сесть на ней. Там
монах провел целых семь лет, питаясь выдрами, которых приносил ему прямо из
моря волшебный лосось. Тот же лосось приносил ему пылающие поленья и уголья,
чтобы монаху было на чем приготовить себе пищу. Его деревянная чаша каждый
день сама собой наполнялась отменным вином. "И за все эти годы меня не
мучили ни стужа, ни зной".В полдень на скале само собой появилось волшебное
угощение для всех гостей, и тогда престарелый отшельник сказал им:
- Вы непременно вернетесь на родину, а ты, о Мэл Дуин, скоро найдешь
убийцу твоего отца, ибо он встретится тебе в крепости. Но ты не должен
убивать его; прости ему его грех, ибо всеблагой господь спас тебя самого от
множества бед, да и все твои спутники таковы, что вполне заслуживают злой
смерти.
Услышав это, путники попрощались с монахом и продолжили свой путь.
Остров этот оказался необитаемом, если не считать того, что на нем
паслись стада быков и овец. Путешественники высадились на нем и досыта
наелись баранины. Затем один из них заметил сокола. - Видите! - воскликнул
он. - Этот сокол - совсем такой же, как те, что водятся у нас в Ирландии.
- Не спускай с него глаз, - велел Мэл Дуин,- Запомни, в какую сторону
он полетит отсюда.
Вскоре сокол направился на юг, и весь день до самой ночи изо всех сил
стараясь поспеть за ним.
И в сумерках они заметили вдали землю, похожую на берега Ирландии, и
вскоре увидели маленький островок, к которому поспешно пристали. Оказалось,
что это - тот самый остров, на котором жил злодей, некогда убивший Эйлилла.
Они поспешили в дун [1], возвышавшийся на острове, и услышали голоса
мужчин, разговаривавших о чем-то за ужином. Наконец, один из них произнес:
- Да, если бы нас нашел теперь Мэл Дуин, нам пришлось бы худо.
- Ну, Мэл Дуин давным-давно утонул, - возразил другой.
- А может, именно он-то и разбудит нас сегодняшней ночью, - заметил
третий.
- Но если он впрямь явится нынче ночью, - протянул четвертый, - что нам
тогда делать?
- Ну, на этот вопрос нетрудно ответить, - отозвался их предводитель. -
Если он пожалует сюда, его надо принять с подобающим почетом; ему ведь
довелось испытать немало бед и страданий. Услышав это, Мэл Дуин постучал в
дверь деревянным молотком.
- Мэл Дуин явился, - громким голосом проговорил он. Затем он и его
спутники мирно вошли в крепость, и хозяева встретили их с почестями и подали
гостам новые одежды. Затем гости принялись рассказывать о чудесах, кои
господь бог явил над ними. По словам "священного поэта" древности, Наес olim
meminisse juvabit [1].
[1] "Настанет день, когда нам сладко будет вспоминать об этом" (лат.)
Эта строка - цитата из "Энеиды" Вергилия. "Священный поэт" - перевод фразы
vates sacer Горация.
Затем Мэл Дуин вернулся домой, к своим родичам, а Диуран Рифмач,
сумевший-таки довезти до дома обрывок серебряной сети, оторванный им от того
самого столба, торжеcтвенно возложил его на алтарь в Армаге в знак
воспоминания о чудесах, явленных богом во время их скитаний. А потом они
вместе поведали всей Ирландии обо всем, что с ними было, об удивительных
чудесах, которые им довелось узреть на суше и на морс, и о бедах, кои им
пришлось претерпеть в пути.
Сага завершается такими словами: "И тогда Прекрасный аэд [аэд Финн
[2]], верховный аэд Ирландии, сложил эту сагу в том виде, как она
представлена здесь. Сделал он это ради услаждения живых и поколений
ирландцев, которые жили и живут после него".
[2] сведений об этом сказителе и поэте в других источниках не
сохранилось. Слава и хвала ему, кем бы он ни был.
БОГИ БРИТТОВ И ЛЕГЕНДЫ О НИХ
БОГИ КЕЛЬТОВ БРИТАНИИ
Мифы и легенды о богах древних бриттов дошли до нас в столь же
компактном или, наоборот, развернутом изложении, что и мифы о гэльских
божествах, сохранившиеся в стариных ирландских и шотландских манускриптах.
Они тоже немало пострадали от упорных попыток эвгемеристов провозгласить их
простыми людьми, со временем превращенными в богов. Лишь в знаментих
"Четырех ветвях Мабиноги" боги бриттов предстают в своем подлинном облике -
как существа сверхъестественные, обладающие необъятными познаниями в магии и
колдовстве, существа, для окторых нет никаких ограничений и преград,
сковывающих простых смертных. Помимо этих четырех фрагментов древней
мифологической системы, а также весьма и весьма скудных упоминаний в
наиболее ранних валлийских поэмах и стихах, богов древних бриттов можно
встретить разве что под чужими масками и именами. Некоторые из них со
временем превратились в королей в "Истории бриттов" Гальфрида Монмутского,
носящей более чем апокрифический характер. Другие удостоились даже
незаслуженной канонизации [1], и, для того чтобы увидеть их подлинный облик,
с них необходимо совлечь поверхностный флер церковного почитания. Третьи
пришлись особенно по душе франко-норманнским авторам авантюрно-любовных
романов, став прославенныи рыцарями и героями, известными в наши дни под
именем рыцарей короля Артура и Круглого стола. Но какие бы личины они ни
надевали, под ними все равно просвечивает подлинная сущность этих
персонажей. Дело в том, что гэлы и бритты - это две ветви одного и того же
древнего народа, кельтов. Во многих и многих богах бриттов, сохранивших
весьма близкие имена и атрибуты, мы без особого труда узнаем хорошо знакомые
черты гэльских божеств знаменитого клана Туатха Де Данаан.
[1] Канонизация (церк. ист.) - официальное церковное прославление,
возведение того или иного лица в ранг святого, преподобного и пр. В
католической церкви существуют два уровня прославления: первый -
беатификация (провозглашение блаженным) и второй, более высокий - собственно
канонизация (прим. перев.)
Иногда в мифах боги бриттов предстают разделенными на три семейства -
"дети Дон", "дети Нудда" и "дети Ллира". Однако на самом деле таких семей не
три, а две, ибо Нудд, или Ллудд, как его еще называют, тогда как он сам
именовал себя сыном Бели, был не кем иным, как супругом богини Дон. Нет
никаких сомнений, что сама Дон - то же самое божество, что и Дану, праматерь
богов клана Туатха Де Данаан, а Бели - британский аналог гэльского Биле,
великого отца Диса или Плутона, который изгнал первых гэлов из Гадеса (Аида)
и отдал им во владение Ирландию. Что же касается другого семейства, "детей
Ллира", то мы с ним уже знакомы, ибо Ллир бриттов - это не кто иной, как
хорошо известный гэльский бог моря Лир. Эти два семейства, или клана, обычно
находятся в оппозиции друг к другу, а военные столкновения между ними, по
всей видимости, символизируют в мифах бриттов тот же самый конфликт между
силами неба, света и жизни, с одной стороны, и силами моря, тьмы и смерти -
с другой, который нам уже знаком по гэльской мифологии, где он описывается
как постоянные битвы богов Туатха Де Данаан со злобными фоморами.
Дети Дон - это, вне всякого сомнения, боги неба. Имена их записаны на
небесах в виде созвездий. Сияющее W, которое мы сегодня называем Волосы
Кассиопеи, было для наших далеких предков-бриттов так называемым Ллис Дон,
то есть "Двором Дон", наш Северный Венец - Каэр Аранрод, то есть "Замком
Аранрод", дочери богини Дон, а Млечный Путь - "Замком Гвидиона", сына все
той же Дон. Более того, самый великий из ее детей, Нудд, или Ллудд,
положивший со временем начало своей собственной династии, выполнял у
бриттов, как, впрочем, и у гэлов, функцию кельтского Зевса. Его титулярный
эпитет, Ллав Эрейнт, то есть "Серебряная Рука", позволяет отождествить его
со знаменитым Нуадой Серебряная Рука. Легенда, объясняющая происхождение
этого яркого прозвища, на землях Британии со временем была утрачена, но нет
никаких сомнений, что перед нами - тот же самый персонаж, о котором
говорится в ирландских легендах. Вместе с этой, а также со многими другими
легендами навсегда ушли в прошлое непосредственные упоминания о битвах между
небесными богами и их врагами, напоминающими фоморов. Однако одно древнее
валлийское предание повествует, как он, на этот раз под роскошной личиной
короля Британии, положил конец трем колдовским "моровым поветриям",
уничтожавших жителей его страны (см. главу 26 "Упадок и низвержение богов").
Помимо этого, мы встречаем его под его собственными именем, Нудд, в широко
известной валлийской триаде, где он выступает в качестве одного из "трех
славных героев острова Британия"; другая легенда объявляет его владельцем
двадцати одной тысячи молочных коров - формула, которая для примитивного
сознания служила символом несметного богатства. Обе они в равной мере
работают на имидж небесного бога, победоносного в битвах, несметно богатого,
щедрого и доброго. Что же касается материальных памятников широкого
распространения культа этого бога, то в них нет недостатка. Во времена
римского владычества в Лидии, на берегах Северна, был воздвигнут храм
Ноденса, или Нуденса. На бронзовой плите, сохранившейся в нем, Нудд
изображен в виде юного божества, сияющего как солнце и правящего, стоя в
колеснице, упряжкой из четырех коней. Его сопровождают крылатые духи,
олицетворяющие ветры; а его власть обитателями моря символизируют тритоны,
следующие за богом. Таковы были атрибуты культа Нудда на западе Британии;
что же касается востока, то есть все основания полагать, что здесь у него
имелось целое святилище, находившееся на берегах Темзы. Как гласит предание,
собор Св. Павла в Лондоне воздвигнут на месте древнего языческого капища;
место, на котором он стоял, как сообщает тот же Гальфрид Монмутский, бритты
называли "Парт Ллудд", а саксы - "Лудес Гет" (см. главу 26 "Упадок и
низвержение богов").
Однако Нудд, или Лудд, считавшийся, по всей видимости, верховным богом,
занимает в мифической истории валлийцев куда более скромное место, чем его
собственный сын. Гвин ап Нудд пережил в мифах и легендах едва ли не всех
своих родичей-небожителей. Исследователи не раз пытались обнаружить в нем
черты британского аналога знаменитого гэльского героя - Финна Мак Кумала. В
самом деле, имена обоих персонажей означают "белый"; оба являются сыновьями
небесного бога, оба прославились как великие охотники. Однако Гвин обладает
более высоким сакральным статусом, ибо он неизменно повелевает людьми. Так,
в одной ранней валлийской поэме он предстает богом войны и смерти и в этом
качестве выполняет роль этакого судии душ, бога, который провожает убитых в
Гадес (Аид) и там безраздельно правит ими. В более позднем, уже частично
христианизированном, предании он описывается как "Гвин ап Нудд, которого бог
поставил повелевать демонским племенем в Аннвне, чтобы они не погубили род
людской". Еще позднее, когда влияние языческих культов совсем ослабло, Гвин
стал выступать в роли короля Тилвит Тег, этих валлийских фей, а его имя до
сих пор не изгладилось из названия места его последнего приюта, романтичной
и живописной долины Нит. Он считайся королем охотников Уэльса и Западной
Англии, и это его спутников иной раз можно услышать по ночам, охотятся в
пустынных и глухих местах. В своей древней ипостаси - ипостаси бога войны и
смерти - он представлен в старинной поэме в диалогах, сохранившейся в
составе Черной Кармартенской книги. Поэма эта, туманная и загадочная, как и
большинство памятников ранневаллийской поэзии, тем не менее являет собой
произведение, проникнутое своеобразной духовностью, и по праву считается
замечательным образом поэзии древних кимров [1]. В этом персонаже нашел свое
отражение, пожалуй, самый прозрачный образ пантеона древних бриттов,
"великий охотник", охотящийся не за оленями, а за человеческими душами,
носясь на своем демонском скакуне вместе с демоном-псом и преследуя добычу,
которой нет от него спасения. Так, он заранее знал, где и когда суждено
погибнуть великим воинам, и рыскал по полю боя, забирая их души и повелевая
ими в Аиде или на "туманной вершине горы" (по преданию, излюбленным
пристанищем Гвина были вершины холмов). Поэма рассказывает о мифическом
принце Гвиднее Гаранире, известном в валлийских эпических преданиях как
повелитель затерянной страны, земли которой теперь скрыты под волнами залива
Кардиган Бэй. Принц этот ищет покровительства у бога, который соглашается
помочь ему. Далее поэма излагает историю его подвигов:
[1] Кимры (англ., валл. Cymri) - древнее название валлийцев, жителей
Уэльса (прим. перев.)
Гвидней:
Ты - Бык, способный воинство врага рассеять
Правитель ты без гнева и упрека,
Всегда стремящийся помочь или спасти.
Гвин:
О, слава мчится впереди героя
Владыка, щедрый на дары и доблесть,
Я помогу тебе, раз ты об этом просишь.
Гвидней:
О, раз ты обещаешь мне поддержку,
Как сладостно мне слышать твой привет!
Откуда ты, о повелитель храбрых?
Гвидней
Знай, я явился прямо с поля боя,
Щита из рук не выпуская;
Гляди: мой шлем разбит копьем врага.
Гвидней:
Я рад приветствовать тебя,
С щитом расколотым в руках.
Скажи, отважный воин, кто ты родом?
Гвин:
Мой крутобокий конь - гроза сраженья;
Зовусь я чародеем, сыном Нудда;
Возлюбленный Кройрдилад, дщери Ллуда.
Гвидней:
Ну, раз уж это ты, достойный Гвин,
То от тебя таиться я не стану:
Я - Гвидней Гаранир.
Гвин:
Спеши ж ко мне, жилец Таве,
Хотя Таве не близко от меня,
Сказать по правде - даже далеко.
Вот - золотом седло мое сверкает:
Но, к сожаленью,
Я вижу битву у Кер Вандви. [1]
О да, я вижу битву у Кер Вандви:
Щиты разбиты, ребра переломаны, И в славе тот, кто это зло содеял.
[1] Кер Вандви - одно из названий Гадеса (Аида). Происхождение его не
ясно.
Гвидней:
О Гвин, сын Нудда, армии надежда!
Скорее под копытами коней
Погибнут легионы, чем сдадутся
Гвинн:
Мой славный крутобокий пес,
Тебе не сыщешь равных в целом свете; Недаром ты - Дормарт [1], пес
Мелгуина.
[1] Дормарт - "Дверь смерти".
Гвидней:
Дормарт твой красноносый! Как я рад
Повсюду следовать за ним,
Тебя к Гвибир Винид сопровождая! [2]
[2] Другой вариант этой строфы звучит так:
Дормарт! О красноносый! Быстроногий!
Его всегда мы ищем взором,
Спеша с тобою к Облачной Вершине!
Гвин:
Я оказался там, где умер Гвендолей,
Сын Кейдава, столп славных песен,
Чуть вороны закаркали над кровью.
Я оказался там, где умер Бран,
Ивериаддов сын, покрытый славой,
Чуть вороны закаркали над трупом.
Успел я и туда, где пал Ллахей,
Артуров сын, воспетый в сагах,
Едва лишь ворон прокричал над кровью.
Поспел я и туда, где был сражен сам Мейринг,
Сын Каррейана, достославный муж,
Едва ли вороны на труп слетелись.
И там я побывал, где умер Гваллаг,
Сын Кохолета именитый,
Соперник Ллогира, Ллейнавгова сынка..
И там я был, где пали бритты славные
С востока и из северных краев: Я провожал их до могилы [1].
[1] Или: "Я жив, они ж лежат в могиле!"
О, я был там, где пали бритты славные
С востока и из северных краев:
И вот я жив, они ж лежат в могиле!
Одна из строк этой поэмы показывает нам Гвина в совсем ином, отнюдь не
столь мрачном свете. В ней он называет самого себя "возлюбленным Кройрдилад,
дщери Ллудда". Один из эпизодов мифологического романа "Куллвх и Олвен",
сохранившегося в составе Красной Гергестской книги, подробно описывает
детали этой любовной интриги. Мы узнаем, что у Гвина был соперник, божество
по имени Гвитир ап Гврейдавл, что означает "Победитель, сын Отважного". Эти
два кавалера вели непрерывную войну за руку Кройрдилад, или Кройддилад. Они
по очереди похищали ее друг у друга, до тех пор пока их спор не был
представлен на суд самого Артура, и тот решил, что Кройддилад следует
отослать обратно к ее отцу, а Гвин и Гвитир "должны отныне и вплоть до
Судного дня сражаться за нее каждый год, первого мая, и тот из них, кто
окажется победителем, получит деву в жены". Правда, в таком случае не вполне
ясно, когда же победитель сможет воспользоваться плодами этой, без
преувеличения, самой долгой "дуэли" в истории, но мифологическая
интерпретация этой коллизии представляется вполне очевидной. В образах
Гвина, бога смерти и подземного царства, и солнечного божества Гвинхира мы
вправе видеть борьбу сил тьмы и света, зимы и лета, в ходе которой соперники
поочередно овладевают невестой, по всей видимости, олицетворяющей собою
весну со всеми ее цветами и всходами, и вновь теряют ее. Кройддилад, которую
"Куллвх и Олвен" называет "самой прекрасной девой на трех главных и трех
соседних островах", представляет собой Персефону древних бриттов. Будучи
дочерью Ллудда, она является дщерью сияющего неба. Однако в другом предании
она именуется дочерью Ллира, бога моря, и ее имя, благодаря Гальфриду
Монмутскому, перешло в творения Шекспира, под вдохновенным пером которого
она превратилась в Корделию из "Короля Лира". При этом нелишне заметить, что
в одних древнегреческих мифах Персефона предстает дочерью Зевса, тогда как в
других - Посейдона. Впрочем, возможно, это всего лишь совпадение.
У Гвин ап Нудда был брат по имени Эдейрн, о котором нам почти ничего не
известно, ибо он всегда остается где-то на заднем плане. Он вообще не
упоминается в наиболее ранних валлийских легендах, появляясь лишь в качестве
одного из рыцарей двора Артура в новеллах "Куллвх и Олвен", "Сон Ронабви" и
"Герайнт, сын Эрбина", входящих в состав Красной книги. Эдейрн сопровождает
Артура во время его поездки в Рим и, как гласит предание, убивает "трех
самых отвратительных великанов" в Брентеноле (Брент Кнолл), что неподалеку
от Гластонбери. Его имя встречается в календаре валлийских святых, где он
предстает бардом, и в Бодедерне, что возле Холихеда, до сих пор сохранилась
капелла в его честь. Наибольшую известность его имени принесла знаменитая
идиллия Теннисона "Герайнт и Энид", которая очень близко воспроизводит сюжет
старинной валлийской новеллы "Герайнт, сын Эрбина".
Оставив на время бога неба и его сына, мы без труда можем убедиться,
что и другие дети богини Дон являются своего рода олицетворениями различных
сторон жизни и материальной культуры, которые, по мнению архаических
народов, были дарованы людям самими богами. У самой Дон был брат, Мэт фаб
Мэтонви, сын таинственного Мэтонви, считавшийся всемогущим повелителем
подземного царства, родственником знаменитого Бели, а может быть - и другой
ипостасью этого бога, представленной другим именем-титулом, ибо само имя
Мэт, означающее "монеты, деньги, сокровища", заставляет вспомнить Плутона,
греческого владыку Аида, в ипостаси бога-владетеля и дарителя драгоценных
металлов. Согласно представлениям, бытовавшим у всех арийских народов,
мудрость и материальные богатства первоначально возникли из подземного,
потустороннего мира, и мы видим, что Мэт - в частности, в интерпретации его
имени в "Мабиноги" - предстает богом, вручающим свои волшебные дары
собственному племяннику и ученику Гвидиону, который, как у нас eсть все
основания полагать, является тем же самым сакральным персонажем, коего
многочисленные германские племена почитали под именем Уодина, или Одина.
Вооруженный этими познаниями, Гвидион фаб Дон становится дpуидом богов,
"повелителем чародейства и фантазии" и, более того, учителем и наставником
во всех добрых и полезных делах, другом и покровителем рода человеческого,
вечным неутомимым борцом против злых сил подземного мира, не желающих
выпускать из рук те благие сокровища, обладателями которых они считались.
Плечом к плечу с ним в этой "священной войне" культуры с невежеством и света
с тьмой сражались его родные братья Амаэтон, бог земледелия, и Гофаннон, бог
кузнечного ремесла, отождествляемый с гэльским Гоибниу. Кроме них, у него
была и сестра по имени Аранрод, то есть "Серебряный Круг", которая, как это
нередко имеет место в мифологиях разных народов мира, приходилась ему не
только сестрой, но и женой. Так, Зевс взял себе в жены Геру, и поистине
трудно представить, кто еще мог стать супругой столь высокого бога. От брака
Гвидиона с Аранрод родились двое сыновей-близнецов - Дилан и Ллеу, которые