- Вы хотите сказать, что полностью отказались от своих убеждений за
последние два дня? - перебил его Фостер. - Карфаген - это пустяк? Как и
то, что правительство препятствует научной работе?
- Даже последний идиот, вроде меня, может кое-что уразуметь, Фостер.
Жена кое-чему меня научила. Теперь я знаю, почему правительство
практически запретило нейтринику. Два дня назад я этого не понимал, а
теперь понимаю и одобряю. Вы же сами видели, как подействовало на мою жену
известие, что у нас в подвале стоит хроноскоп. Я мечтал о хроноскопе как о
приборе для научных исследований. Для нее же он стал бы только средством
истерического наслаждения, возможностью вновь пережить собственное, давно
исчезнувшее прошлое. А настоящих исследователей, Фостер, слишком мало. Мы
затеряемся среди таких людей, как моя жена. Если бы государство разрешило
хроноскопию, оно тем самым сделало бы явным прошлое всех нас до единого.
Лица, занимающие ответственные должности, стали бы жертвой шантажа и
незаконного нажима - ведь кто на Земле может похвастаться абсолютно
незапятнанным прошлым? Таким образом, вся государственная система
рассыпалась бы в прах.
Фостер облизнул губы и ответил:
- Возможно, что и так. Возможно, что в глазах правительства его
действия оправданны. Но, как бы то ни было, здесь задет важнейший принцип.
Кто знает, какие еще достижения науки остались неосуществленными только
потому, что ученых силой загоняют на узенькие тропки? Если хроноскоп
станет кошмаром для кучки политиканов, то эту цену им придется заплатить.
Люди должны понять, что науку нельзя обрекать на рабство, и трудно
придумать более эффективный способ открыть им глаза, чем сделать мое
изобретение достоянием гласности, легальным или нелегальным путем - все
равно.
На лбу Поттерли блестели капельки пота, но голос его был по-прежнему
ровен.
- О нет, речь идет не просто о кучке политиканов, доктор Фостер. Не
думайте этого. Хроноскоп станет и моим кошмаром. Моя жена с этих пор будет
жить только нашей умершей дочерью. Она совершенно утратит ощущение
действительности и сойдет с ума, вновь и вновь переживая одни и те же
сцены. И таким кошмаром хроноскоп станет не только для меня. Разве мало
людей, подобных ей? Люди будут искать своих умерших родителей или
собственную юность. Весь мир станет жить в прошлом. Это будет повальное
безумие.
- Соображения нравственного порядка ничего не решают, - ответил Фостер.
- Человечество умудрялось искажать практически каждое научное достижение,
какие только знала история. Человечеству пора научиться предохранять себя
от этого. Что же касается хроноскопа, то любителям возвращаться к мертвому
прошлому вскоре надоест это занятие. Они застигнут своих возлюбленных
родителей за какими-нибудь неблаговидными делишками, и это поубавит их
энтузиазм. Впрочем, все это мелочи. Меня же интересует важнейший принцип.
- К черту ваш принцип! - воскликнул Поттерли. - Попробуйте подумать не
только о принципах, но и о людях. Как вы не понимаете, что моя жена
захочет увидеть пожар, который убил нашу девочку! Это неизбежно, я ее
знаю. Она будет впивать каждую подробность, пытаясь помешать ему. Она
будет вновь и вновь переживать этот пожар, каждый раз надеясь, что он не
вспыхнет. Сколько раз вы хотите убить Лорель? - голос историка внезапно
осип.
И Фостер вдруг понял.
- Чего вы на самом деле боитесь, профессор Поттерли? Что может узнать
ваша жена? Что произошло в ночь пожара?
Историк закрыл лицо руками, и его плечи задергались от беззвучных
рыданий. Фостер смущенно отвернулся и уставился в окно.
Через несколько минут Поттерли произнес:
- Я давно отучил себя вспоминать об этом. Кэролайн отправилась за
покупками, а я остался с Лорель. Вечером я заглянул в детскую проверить,
не сползло ли - с девочки одеяло. У меня в руках была сигарета. В те дин я
курил. Я, несомненно, погасил ее, прежде чем бросить в пепельницу на
комоде, - я всегда следил за этим. Девочка спокойно спала. Я вернулся в
гостиную и задремал перед телевизором. Я проснулся, задыхаясь от дыма,
среди пламени. Как начался пожар, я не знаю.
- Но вы подозреваете, что причиной его была сигарета, не так ли? -
спросил Фостер. - Сигарета, которую на этот раз вы забыли погасить?
- Не знаю. Я пытался спасти девочку, но она умерла, прежде чем я успел
вынести ее из дому.
- И, наверное, вы никогда не рассказывали своей жене об этой сигарете?
Поттерли покачал головой.
- Но все это время я помнил о ней.
- А теперь с помощью хроноскопа ваша жена узнает все. Но вдруг дело
было не в сигарете? Может быть, вы ее все-таки погасили? Разве это
невозможно?
Редкие слезы уже высохли на лице Поттерли. Покрасневшие глаза стали
почти нормальными.
- Я не имею права рисковать, - сказал он. - Но ведь дело не только во
мне, Фостер. Для большинства людей прошлое таит в себе ужасы. Спасите же
от них человечество.
Фостер молча расхаживал по комнате. Теперь он понял, чем объяснялось
страстное, иррациональное желание Поттерли во что бы то ни стало
возвеличить карфагенян, обожествить их, а главное, опровергнуть рассказ об
огненных жертвоприношениях Молоху. Снимая с них жуткое обвинение в
детоубийстве посредством огня, он тем самым символически очищал себя от
той же вины.
И вот пожар, благодаря которому историк стал причиной создания
хроноскопа, теперь обрекал его же на гибель. Фостер грустно поглядел на
старика.
- Я понимаю вас, профессор Поттерли, но это важнее личных чувств. Я
обязан сорвать удавку с горла науки.
- Другими словами, вам нужны слава и деньги, которые обещает такое
открытие! - в бешенстве крикнул Поттерли.
- Оно может и не принести никакого богатства. Однако и это соображение,
вероятно, играет не последнюю роль. Я ведь всего только человек.
- Значит, вы отказываетесь утаить свое открытие?
- Наотрез.
- Ну, в таком случае... - Историк вскочил и свирепо уставился на
Фостера, и тот на мгновение испугался.
Поттерли был старше его, меньше ростом, слабее и, по-видимому,
безоружен, но все же...
Фостер сказал:
- Если вы намерены убить меня или совершить еще какую-нибудь глупость в
том же роде, то учтите, что все мои материалы находятся в сейфе и в случае
моего исчезновения или смерти попадут в надлежащие руки.
- Не говорите ерунды, - сказал Поттерли и выбежал из комнаты.
Фостер поспешно закрыл за ним дверь, сел и задумался. Глупейшая
ситуация. Конечно, никаких материалов в сейфе у него не было. При обычных
обстоятельствах подобная мелодраматичная ерунда никогда не пришла бы ему в
голову. Но обстоятельства были необычными.
И, чувствуя себя еще более глупо, он целый час записывал формулы
применения псевдогравитационной оптики к хроноскопии и набрасывал общую
схему приборов. Кончив, он запечатал все в конверт, на котором написал
адрес Ральфа Ниммо.
Всю ночь он проворочался с боку на бок, а утром, по дороге в
университет, занес конверт в банк и отдал соответствующее распоряжение
контролеру, который предложил ему подписать разрешение на вскрытие сейфа в
случае его смерти.
После этого Фостер позвонил дяде и сообщил ему про конверт, сердито
отказавшись объяснить, что именно в нем содержится.
Никогда в жизни он еще не чувствовал себя в таком глупом положении.
Следующие две ночи Фостер почти не спал, пытаясь найти решение весьма
практической задачи - каким способом опубликовать материал, полученный
благодаря вопиющему нарушению этики.
Журнал "Сообщения псевдогравитационного общества", который был знаком
ему лучше других, разумеется, отвергнет любую статью, лишенную магического
примечания: "Исследование, изложенное в этой статье, оказалось возможным
благодаря дотации N... Комиссии по делам науки при ООН". И, несомненно,
так же поступит "Физический журнал".
Конечно, всегда имеется возможность обратиться к второстепенным
журналам, которые в погоне за сенсацией не стали бы слишком придираться к
источнику статьи, но для этого требовалось совершить небольшую финансовую
операцию, крайне для него неприятную. В конце концов он решил оплатить
издание небольшой брошюры, предназначенной для распространения среди
ученых. В этом случае можно будет даже пожертвовать тонкостями стиля ради
быстроты и обойтись без услуг писателя. Придется поискать надежного
типографа. Впрочем, дядя Ральф, наверное, сможет ему кого-нибудь
порекомендовать.
Он направлялся к своему кабинету, тревожно раздумывая, стоит ли
медлить, и собираясь с духом, чтобы позвонить Ральфу по служебному
телефону и тем самым отрезать себе пути к отступлению. Он был так поглощен
этими мрачными размышлениями, что, только сняв пальто и подойдя к своему
письменному столу, заметил наконец, что в кабинете он не один.
На него смотрели профессор Поттерли и какой-то незнакомец.
Фостер смерил их удивленным взглядом.
- В чем дело?
- Мне очень жаль, - сказал Поттерли, - но я вынужден был найти способ
остановить вас.
Фостер продолжал недоуменно смотреть на него.
- О чем вы говорите?
Неизвестный человек сказал:
- По-видимому, я должен представиться. - И улыбнулся, показав крупные,
слегка неровные зубы. - Мое имя Тэддиус Эремен, заведующий отделом
хроноскопии. Я пришел побеседовать с вами относительно сведений, которые
мне сообщил профессор Арнольд Поттерли и которые подтверждены нашими
собственными источниками...
- Я взял всю вину на себя, доктор Фостер, - поспешно сказал Поттерли. -
Я рассказал, что именно я толкнул вас против вашей воли на неэтичный
поступок. Я готов принять на себя всю полноту ответственности и понести
наказание. Мне бы не хотелось ничем вам повредить, но появления
хроноскопии допускать нельзя.
Эремен кивнул.
- Он действительно взял всю вину на себя, доктор Фостер. Но дальнейшее
от него не зависит.
- Ах, вот как! - сказал Фостер. - Так что ж вы собираетесь предпринять?
Внести меня в черный список и лишить права на получение дотации?
- Я могу это сделать, - ответил Эремен.
- Приказать университету уволить меня?
- И это я тоже могу.
- Ну ладно, валяйте! Считайте, что это уже сделано. Я уйду из кабинета
теперь же, вместе с вами, а за книгами пришлю позднее. Если вы требуете, я
вообще могу оставить книги здесь. Теперь все?
- Не совсем, - ответил Эремен. - Вы должны дать обязательство
прекратить дальнейшие работы в области хроноскопии, не публиковать
сведений о ваших открытиях в этом направлении и, разумеется, не собирать
хроноскопов. Вы навсегда останетесь под наблюдением, которое помешает вам
нарушить это обещание.
- Ну, а если я откажусь дать такое обещание? Как вы меня заставите?
Занимаясь не тем, чем я должен заниматься, я, возможно, нарушаю этику, но
это же не преступление.
- Когда речь идет о хроноскопе, мой юный друг, - терпеливо объяснил
Эремен, - это именно преступление. Если понадобится, вас посадят в тюрьму,
и навсегда.
- Но почему? - вскричал Фостер. - Чем хроноскопия так замечательна?
- Как бы то ни было, - продолжал Эремен, - мы не можем допустить
дальнейших исследований в этой области. Моя работа в основном сводится
именно к тому, чтобы препятствовать им. И я намерен выполнить мой
служебный долг. К несчастью, ни я, ни сотрудники моего отдела не
подозревали, что оптические свойства псевдогравитационных полей имеют
столь прямое отношение к хроноскопии. Одно очко в пользу всеобщего
невежества, но с этих пор научная работа будет регулироваться
соответствующим образом и в этом направлении.
- Ничего не выйдет, - ответил Фостер. - Найдется еще какой-нибудь
смежный принцип, не известный ни вам, ни мне. Все области в науке тесно
связаны между собой. Это единое целое. Если вам нужно остановить какой-то
один ее процесс, вы вынуждены будете остановить их все.
- Несомненно, это справедливо, - сказал Эремен, - но только
теоретически. На практике же нам прекрасно удавалось в течение пятидесяти
лет удерживать хроноскопию на уровне первых открытий Стербинского. И,
вовремя остановив вас, доктор Фостер, мы надеемся и впредь справляться с
этой проблемой не менее успешно. Должен вам заметить, что на грани
катастрофы мы сейчас оказались только потому, что я имел неосторожность
судить о профессоре Поттерли по его внешности.
Он повернулся к историку и поднял брови, словно посмеиваясь над собой.
- Боюсь, сэр, во время нашей первой беседы я счел вас всего лишь
обыкновенным профессором истории. Будь я более добросовестным и проверь
вас повнимательнее, этого не случилось бы.
- Но кому-то разрешается пользоваться государственным хроноскопом? -
отрывисто спросил Фостер.
- Вне нашего отдела - никому и ни под каким предлогом. Я говорю об этом
только потому, что вы, как я вижу, уже сами об этом догадались. Но должен
предостеречь вас, что оглашение этого факта будет уже не нарушением этики,
а уголовным преступлением.
- И ваш хроноскоп проникает не дальше ста двадцати пяти лет, не так ли?
- Вот именно.
- Значит, ваш бюллетень и сообщения о хроноскопировании античности -
сплошное надувательство?
Эремен невозмутимо ответил:
- Собранные вами данные доказывают это с достаточной неопровержимостью.
Тем не менее я готов подтвердить ваши слова. Этот ежемесячник -
надувательство.
- В таком случае, - заявил Фостер, - я не намерен давать обещания
скрывать то, что мне известно о хроноскопии. Если вы решили меня
арестовать, - что ж, это ваше право. Моей защитительной речи на суде будет
достаточно, чтобы раз и навсегда сокрушить вредоносный карточный домик
руководства наукой. Руководить наукой - это одно, а тормозить ее и лишать
человечество ее достижений - это совсем другое.
- Боюсь, вы не вполне понимаете положение, доктор Фостер, - сказал
Эремен. - В случае отказа сотрудничать с нами вы отправитесь в тюрьму
немедленно. И к вам не будет допущен адвокат. Вам не будет предъявлено
обвинение. Вас не будут судить. Вы просто останетесь в тюрьме.
- Ну, нет, - ответил Фостер. - Вы стараетесь меня запугать. Сейчас ведь
не двадцатый век.
За дверью кабинета раздался шум, послышался топот и визгливый вопль,
который показался Фостеру знакомым. Заскрежетал замок, дверь распахнулась,
и в комнату влетел клубок из трех тел.
В тот же момент один из боровшихся поднял свой бластер и изо всех сил
ударил противника по голове. Послышался глухой стон, и тот, кого ударили,
весь обмяк.
- Дядя Ральф! - крикнул Фостер.
- Посадите его в это кресло, - нахмурившись, приказал Эремен, - и
принесите воды.
Ральф Ниммо, осторожно потирая затылок, заметил с легкой брезгливостью:
- Право же, Эремен, прибегать к физическому насилию не было никакой
надобности.
- Жаль, что охрана прибегла к физическому насилию слишком поздно и вы
все-таки ворвались сюда, Ниммо, - ответил Эремен. - Ну, тем хуже для вас.
- Вы знакомы? - спросил Фостер.
- Я уже имел дело с этим человеком, - вздохнул Ниммо, продолжая
потирать затылок. - Уж если он явился к тебе собственной персоной,
племянничек, значит, беды тебе не миновать.
- И вам тоже, - сердито сказал Эремен. - Мне известно, что доктор
Фостер консультировался у вас относительно литературы по нейтринике.
Ниммо было нахмурился, но тут же вздрогнул от боли и поспешил
разгладить морщины на лбу.
- Вот как? - сказал он. - А что еще вам про меня известно?
- В ближайшее время мы узнаем о вас все. А пока достаточно и этого.
Зачем вы сюда явились?
- Дражайший доктор Эремен, - сказал Ниммо, к которому отчасти вернулась
его обычная легкомысленная манера держаться. - Позавчера мой осел
племянник позвонил мне. Он поместил какие-то таинственные документы...
- Молчите, не говорите ему ничего! - воскликнул Фостер.
Эремен холодно взглянул на молодого физика.
- Нам все известно, доктор Фостер. Ваш сейф вскрыт, и его содержимое
конфисковано.
- Но откуда вы узнали... - Фостер умолк, задохнувшись от ярости и
разочарования.
- Как бы то ни было, - продолжал Ниммо, - я решил, что кольцо вокруг
него уже замыкается и, приняв кое-какие меры, явился сюда, намереваясь
убедить его бросить заниматься тем, чем он занимается. Ради этого ему не
стоило губить свою карьеру.
- Из этого следует, что вы знали, чем он занимается? - спросил Эремен.
- Он мне ничего не рассказывал, - ответил Ниммо, - но я же писатель при
науке с чертовски большим опытом! Я ведь знаю, почем фунт электронов. Мой
племянничек специализируется по псевдогравитационной оптике и сам же
втолковал мне ее основные принципы. Он уговорил меня достать ему учебник
по нейтринике, и, прежде чем отдать ему пленку, я сам быстренько ее
просмотрел. А помножить два на два я умею. Он попросил меня достать ему
определенное физическое оборудование, что также о многом говорило. Думаю,
я не ошибусь, сказав, что мой племянник построил полупортативный хроноскоп
малой мощности. Да или... Да?
- Да. - Эремен задумчиво достал сигарету, не обратив ни малейшего
внимания на то, что профессор Поттерли, который наблюдал за происходящим
как во сне, со стоном отшатнулся от белой трубочки. - Еще одна моя ошибка.
Мне следует подать в отставку. Я должен был бы присматривать и за вами,
Ниммо, а не заниматься исключительно Поттерли и Фостером. Правда, у меня
было мало времени. Вы сами благополучно сюда явились. Но это не может
служить мне оправданием. Вы арестованы, Ниммо.
- За что? - возмущенно спросил писатель.
- За нелегальные научные исследования.
- Я их не вел. И к тому же я не принадлежу к категории
зарегистрированных ученых, и значит, подобное определение ко мне не
подходит. Да и в любом случае - это не уголовное преступление.
- Бесполезно, дядя Ральф, - свирепо перебил его Фостер. - Этот бюрократ
вводит собственные законы.
- Например? - спросил Ниммо.
- Например, пожизненное заключение без суда.
- Чушь! - воскликнул Ниммо. - Сейчас же не двадца...
- Я уже это говорил, - пояснил Фостер. - Ему все равно.
- И все-таки это чушь, - Ниммо уже кричал. - Слушайте, Эремен! К вашему
сведению, у меня и моего племянника есть родственники, которые
поддерживают с нами связь. Да и у профессора, наверное, тоже. Вам не
удастся убрать нас без шума. Начнется расследование, и разразится скандал.
Сейчас не двадцатый век, что бы вы ни говорили. Так что не пробуйте нас
запугать.
Сигарета в пальцах Эремена лопнула, и он с яростью отшвырнул ее в
сторону.
- Черт возьми! Не знаю, что и делать, - сказал он. - Впервые встречаюсь
с подобным случаем... Ну, вот что: вы, трое идиотов, не имеете ни
малейшего представления, что именно вы затеяли. Вы ничего не понимаете.
Будете вы меня слушать?
- Отчего же, - мрачно сказал Ниммо.
(Фостер молчал, крепко сжав губы. Глаза его сердито сверкали. Руки
Поттерли извивались, как две змеи.)
- Для вас прошлое - мертвое прошлое, - сказал Эремен. - Если вы
обсуждали этот вопрос, так уж, наверное, пустили в ход это выражение.
Мертвое прошлое! Если бы вы знали, сколько раз я слышал эти два слова, то
вам бы они тоже стали поперек глотки. Когда люди думают о прошлом, они
считают его мертвым, давно прошедшим, исчезнувшим навсегда. И мы стараемся
укрепить их в этом мнении. Сообщая об обзоре времени, мы каждый раз
называли давно прошедшее столетие, хотя вам, господа, известно, что
заглянуть в прошлое больше чем на сто лет вообще невозможно. И всем это
кажется естественным. Прошлое для широкой публики означает Грецию, Рим,
Карфаген, Египет, каменный век. Чем мертвее, тем лучше. Но вы-то знаете,
что пределом является столетие. Так что же в таком случае для вас прошлое?
Ваша юность. Ваша первая любовь. Ваша покойная мать. Двадцать лет назад.
Тридцать лет назад. Пятьдесят лет назад. Чем мертвее, тем лучше... Но
когда же все-таки начинается прошлое?
Он задохнулся от гнева. Его слушатели не сводили с него завороженных
глаз, а Ниммо беспокойно заерзал в кресле.
- Ну, так когда же оно начинается? - сказал Эремен. - Год назад, пять
минут назад? Секунду назад? Разве не очевидно, что прошлое начинается
сразу за настоящим? Мертвое прошлое - это лишь другое название живого
настоящего. Если вы наведете хроноскоп на одну сотую секунды тому назад?
Ведь вы же будете наблюдать прошлое! Ну, как, проясняется?
- Черт побери! - сказал Ниммо.
- Черт побери! - передразнил Эремен. - После того как Поттерли пришел
ко мне позавчера вечером, каким образом, по-вашему, я собрал сведения о
вас обоих? Да с помощью хроноскопа! Просмотрев все важнейшие моменты по
самую последнюю секунду.
- И таким образом вы узнали про сейф? - спросил Фостер.
- И про все остальное. А теперь скажите, что, по-вашему, произойдет,
если мы допустим, чтобы про домашний хроноскоп узнала широкая публика?
Разумеется, сперва люди начнут с обзора своей юности, захотят увидеть
вновь своих родителей и прочее, но вскоре они сообразят, какие
потенциальные возможности таятся в этом аппарате. Домашняя хозяйка забудет
про свою бедную покойную мамочку и примется следить, что делает ее соседка
дома, а ее супруг у себя в конторе. Делец будет шпионить за своим
конкурентом, хозяин - за своими служащими. Личная жизнь станет
невозможной. Подслушивание по телефону, наблюдение через замочную скважину
покажутся детскими игрушками по сравнению с этим. Публика будет любоваться
каждой минутой жизни кинозвезд, и никому не удастся укрыться от любопытных
глаз. Даже темнота не явится спасением, потому что хроноскоп можно
настроить на инфракрасные лучи и человеческие тела будут видны благодаря
излучаемому ими теплу. Разумеется, это будут только смутные силуэты на
черном фоне. Но пикантность от этого только возрастет... Техники,
обслуживающие хроноскоп, проделывают подобные эксперименты, несмотря на
все запрещения.
Ниммо сказал, словно борясь с тошнотой:
- Но ведь можно же запретить частное пользование...
- Конечно, можно. Но что толку? - яростно набросился на него Эремен. -
Удастся ли вам с помощью законов уничтожить пьянство, курение, разврат или
сплетни? А такая смесь грязного любопытства и щекотания нервов окажется
куда более сильной приманкой, чем все это. Да ведь за тысячу лет нам не
удалось покончить даже с употреблением наркотиков! А вы говорите о том,
чтобы в законодательном порядке запретить аппарат, который позволит
наблюдать за кем угодно и когда угодно, аппарат, который можно построить у
себя дома!
- Я ничего не опубликую! - внезапно воскликнул Фостер.
Поттерли сказал с рыданием в голосе:
- Мы все будем молчать. Я глубоко сожалею...
Но тут его перебил Ниммо:
- Вы сказали, что не проверили меня хроноскопом, Эремен?
- У меня не было времени, - устало ответил Эремен. - События в
хроноскопе занимают столько же времени, сколько в реальной жизни. Этот
процесс нельзя ускорить, как, например, прокручивание пленки в
микрофильме. Нам понадобились целые сутки, чтобы установить наиболее
важные моменты в деятельности Поттерли и Фостера за последние шесть
месяцев. Ни на что другое у нас не хватило времени. Но и этого было
достаточно.
- Нет, - сказал Ниммо.
- Что вы хотите этим сказать? - лицо Эремена исказилось от мучительной
тревоги.
- Я же объяснил вам, что мой племянник Джонас позвонил мне и сообщил,
что спрятал в сейф важнейшие материалы. Он вел себя так, словно ему
грозила опасность. Он же мой племянник, черт побери! Я должен был как-то
ему помочь. На это потребовалось время. А потом я пришел сюда, чтобы
рассказать ему о том, что сделал. Я же сказал вам, когда ваш охранник
хлопнул меня по голове, что принял кое-какие меры.
- Что?! Ради бога...
- Я всего только послал подробное сообщение о портативном хроноскопе в
десяток периодических изданий, которые меня печатают.
Ни слова. Ни звука. Ни вздоха. У них уже не осталось сил.
- Да не глядите на меня так! - воскликнул Ниммо. - Неужели вы не можете
понять, как обстояло дело! Право популярного издания принадлежало мне.
Джонас не будет этого отрицать. Я знал, что легальным путем он не сможет
опубликовать свои материалы ни в одном научном журнале. Мне было ясно, что
он собирается издать свои материалы нелегально и для этого поместил их в
сейф. Я решил сразу опубликовать детали, чтобы вся ответственность пала на
меня. Его карьера была бы спасена. А если бы меня лишили права
обрабатывать научные материалы, я все равно был бы обеспечен до конца
своих дней, так как только я мог бы писать о хроноскопии. Я знал, что
Джонас рассердится, но собирался все ему объяснить, а доходы поделить
пополам... Да не глядите же на меня так! Откуда я знал...
- Никто ничего не знал, - с горечью сказал Эремен, - однако вы все
считали само собой разумеющимся, что правительство состоит из глупых
бюрократов, злобных тиранов, запрещающих научные изыскания ради
собственного удовольствия. Вам и в голову не пришло, что мы по мере наших
сил старались оградить человечество от катастрофы.
- Да не тратьте же время на пустые разговоры! - вскричал Поттерли. -
Пусть он назовет тех, кому сообщил...
- Слишком поздно, - ответил Ниммо, пожимая плечами. - В их распоряжении
было больше суток. За это время новость успела распространиться. Мои
издатели, несомненно, обратились к различным физикам, чтобы проверить
материалы, прежде чем подписать их в печать, ну, а те, конечно, сообщили
об этом открытии всем остальным. А стоит физику соединить нейтринику и
псевдогравитику, как создание домашнего хроноскопа станет очевидным. До
конца недели по меньшей мере пятьсот человек будут знать, как собрать
портативный хроноскоп, и проверить их всех невозможно. - Пухлые щеки Ниммо
вдруг обвисли. - По-моему, не существует способа загнать грибовидное
облако в симпатичный блестящий шар из урана.
Эремен встал.
- Конечно, мы попробуем, Поттерли, но я согласен с Ниммо. Слишком
поздно. Я не знаю, в каком мире мы будем жить с этих пор, но наш прежний
мир уничтожен безвозвратно. До сих пор каждый обычай, каждая привычка,
каждая крохотная деталь жизни всегда опиралась на тот факт, что человек
может остаться наедине с собой, но теперь это кончилось.
Он поклонился им с изысканной любезностью.
- Вы втроем создали новый мир. Поздравляю вас. Счастливо плескаться в
аквариуме! И вам, и мне, и всем. И пусть каждый из вас во веки веков горит
в адском огне! Арест отменяется.
последние два дня? - перебил его Фостер. - Карфаген - это пустяк? Как и
то, что правительство препятствует научной работе?
- Даже последний идиот, вроде меня, может кое-что уразуметь, Фостер.
Жена кое-чему меня научила. Теперь я знаю, почему правительство
практически запретило нейтринику. Два дня назад я этого не понимал, а
теперь понимаю и одобряю. Вы же сами видели, как подействовало на мою жену
известие, что у нас в подвале стоит хроноскоп. Я мечтал о хроноскопе как о
приборе для научных исследований. Для нее же он стал бы только средством
истерического наслаждения, возможностью вновь пережить собственное, давно
исчезнувшее прошлое. А настоящих исследователей, Фостер, слишком мало. Мы
затеряемся среди таких людей, как моя жена. Если бы государство разрешило
хроноскопию, оно тем самым сделало бы явным прошлое всех нас до единого.
Лица, занимающие ответственные должности, стали бы жертвой шантажа и
незаконного нажима - ведь кто на Земле может похвастаться абсолютно
незапятнанным прошлым? Таким образом, вся государственная система
рассыпалась бы в прах.
Фостер облизнул губы и ответил:
- Возможно, что и так. Возможно, что в глазах правительства его
действия оправданны. Но, как бы то ни было, здесь задет важнейший принцип.
Кто знает, какие еще достижения науки остались неосуществленными только
потому, что ученых силой загоняют на узенькие тропки? Если хроноскоп
станет кошмаром для кучки политиканов, то эту цену им придется заплатить.
Люди должны понять, что науку нельзя обрекать на рабство, и трудно
придумать более эффективный способ открыть им глаза, чем сделать мое
изобретение достоянием гласности, легальным или нелегальным путем - все
равно.
На лбу Поттерли блестели капельки пота, но голос его был по-прежнему
ровен.
- О нет, речь идет не просто о кучке политиканов, доктор Фостер. Не
думайте этого. Хроноскоп станет и моим кошмаром. Моя жена с этих пор будет
жить только нашей умершей дочерью. Она совершенно утратит ощущение
действительности и сойдет с ума, вновь и вновь переживая одни и те же
сцены. И таким кошмаром хроноскоп станет не только для меня. Разве мало
людей, подобных ей? Люди будут искать своих умерших родителей или
собственную юность. Весь мир станет жить в прошлом. Это будет повальное
безумие.
- Соображения нравственного порядка ничего не решают, - ответил Фостер.
- Человечество умудрялось искажать практически каждое научное достижение,
какие только знала история. Человечеству пора научиться предохранять себя
от этого. Что же касается хроноскопа, то любителям возвращаться к мертвому
прошлому вскоре надоест это занятие. Они застигнут своих возлюбленных
родителей за какими-нибудь неблаговидными делишками, и это поубавит их
энтузиазм. Впрочем, все это мелочи. Меня же интересует важнейший принцип.
- К черту ваш принцип! - воскликнул Поттерли. - Попробуйте подумать не
только о принципах, но и о людях. Как вы не понимаете, что моя жена
захочет увидеть пожар, который убил нашу девочку! Это неизбежно, я ее
знаю. Она будет впивать каждую подробность, пытаясь помешать ему. Она
будет вновь и вновь переживать этот пожар, каждый раз надеясь, что он не
вспыхнет. Сколько раз вы хотите убить Лорель? - голос историка внезапно
осип.
И Фостер вдруг понял.
- Чего вы на самом деле боитесь, профессор Поттерли? Что может узнать
ваша жена? Что произошло в ночь пожара?
Историк закрыл лицо руками, и его плечи задергались от беззвучных
рыданий. Фостер смущенно отвернулся и уставился в окно.
Через несколько минут Поттерли произнес:
- Я давно отучил себя вспоминать об этом. Кэролайн отправилась за
покупками, а я остался с Лорель. Вечером я заглянул в детскую проверить,
не сползло ли - с девочки одеяло. У меня в руках была сигарета. В те дин я
курил. Я, несомненно, погасил ее, прежде чем бросить в пепельницу на
комоде, - я всегда следил за этим. Девочка спокойно спала. Я вернулся в
гостиную и задремал перед телевизором. Я проснулся, задыхаясь от дыма,
среди пламени. Как начался пожар, я не знаю.
- Но вы подозреваете, что причиной его была сигарета, не так ли? -
спросил Фостер. - Сигарета, которую на этот раз вы забыли погасить?
- Не знаю. Я пытался спасти девочку, но она умерла, прежде чем я успел
вынести ее из дому.
- И, наверное, вы никогда не рассказывали своей жене об этой сигарете?
Поттерли покачал головой.
- Но все это время я помнил о ней.
- А теперь с помощью хроноскопа ваша жена узнает все. Но вдруг дело
было не в сигарете? Может быть, вы ее все-таки погасили? Разве это
невозможно?
Редкие слезы уже высохли на лице Поттерли. Покрасневшие глаза стали
почти нормальными.
- Я не имею права рисковать, - сказал он. - Но ведь дело не только во
мне, Фостер. Для большинства людей прошлое таит в себе ужасы. Спасите же
от них человечество.
Фостер молча расхаживал по комнате. Теперь он понял, чем объяснялось
страстное, иррациональное желание Поттерли во что бы то ни стало
возвеличить карфагенян, обожествить их, а главное, опровергнуть рассказ об
огненных жертвоприношениях Молоху. Снимая с них жуткое обвинение в
детоубийстве посредством огня, он тем самым символически очищал себя от
той же вины.
И вот пожар, благодаря которому историк стал причиной создания
хроноскопа, теперь обрекал его же на гибель. Фостер грустно поглядел на
старика.
- Я понимаю вас, профессор Поттерли, но это важнее личных чувств. Я
обязан сорвать удавку с горла науки.
- Другими словами, вам нужны слава и деньги, которые обещает такое
открытие! - в бешенстве крикнул Поттерли.
- Оно может и не принести никакого богатства. Однако и это соображение,
вероятно, играет не последнюю роль. Я ведь всего только человек.
- Значит, вы отказываетесь утаить свое открытие?
- Наотрез.
- Ну, в таком случае... - Историк вскочил и свирепо уставился на
Фостера, и тот на мгновение испугался.
Поттерли был старше его, меньше ростом, слабее и, по-видимому,
безоружен, но все же...
Фостер сказал:
- Если вы намерены убить меня или совершить еще какую-нибудь глупость в
том же роде, то учтите, что все мои материалы находятся в сейфе и в случае
моего исчезновения или смерти попадут в надлежащие руки.
- Не говорите ерунды, - сказал Поттерли и выбежал из комнаты.
Фостер поспешно закрыл за ним дверь, сел и задумался. Глупейшая
ситуация. Конечно, никаких материалов в сейфе у него не было. При обычных
обстоятельствах подобная мелодраматичная ерунда никогда не пришла бы ему в
голову. Но обстоятельства были необычными.
И, чувствуя себя еще более глупо, он целый час записывал формулы
применения псевдогравитационной оптики к хроноскопии и набрасывал общую
схему приборов. Кончив, он запечатал все в конверт, на котором написал
адрес Ральфа Ниммо.
Всю ночь он проворочался с боку на бок, а утром, по дороге в
университет, занес конверт в банк и отдал соответствующее распоряжение
контролеру, который предложил ему подписать разрешение на вскрытие сейфа в
случае его смерти.
После этого Фостер позвонил дяде и сообщил ему про конверт, сердито
отказавшись объяснить, что именно в нем содержится.
Никогда в жизни он еще не чувствовал себя в таком глупом положении.
Следующие две ночи Фостер почти не спал, пытаясь найти решение весьма
практической задачи - каким способом опубликовать материал, полученный
благодаря вопиющему нарушению этики.
Журнал "Сообщения псевдогравитационного общества", который был знаком
ему лучше других, разумеется, отвергнет любую статью, лишенную магического
примечания: "Исследование, изложенное в этой статье, оказалось возможным
благодаря дотации N... Комиссии по делам науки при ООН". И, несомненно,
так же поступит "Физический журнал".
Конечно, всегда имеется возможность обратиться к второстепенным
журналам, которые в погоне за сенсацией не стали бы слишком придираться к
источнику статьи, но для этого требовалось совершить небольшую финансовую
операцию, крайне для него неприятную. В конце концов он решил оплатить
издание небольшой брошюры, предназначенной для распространения среди
ученых. В этом случае можно будет даже пожертвовать тонкостями стиля ради
быстроты и обойтись без услуг писателя. Придется поискать надежного
типографа. Впрочем, дядя Ральф, наверное, сможет ему кого-нибудь
порекомендовать.
Он направлялся к своему кабинету, тревожно раздумывая, стоит ли
медлить, и собираясь с духом, чтобы позвонить Ральфу по служебному
телефону и тем самым отрезать себе пути к отступлению. Он был так поглощен
этими мрачными размышлениями, что, только сняв пальто и подойдя к своему
письменному столу, заметил наконец, что в кабинете он не один.
На него смотрели профессор Поттерли и какой-то незнакомец.
Фостер смерил их удивленным взглядом.
- В чем дело?
- Мне очень жаль, - сказал Поттерли, - но я вынужден был найти способ
остановить вас.
Фостер продолжал недоуменно смотреть на него.
- О чем вы говорите?
Неизвестный человек сказал:
- По-видимому, я должен представиться. - И улыбнулся, показав крупные,
слегка неровные зубы. - Мое имя Тэддиус Эремен, заведующий отделом
хроноскопии. Я пришел побеседовать с вами относительно сведений, которые
мне сообщил профессор Арнольд Поттерли и которые подтверждены нашими
собственными источниками...
- Я взял всю вину на себя, доктор Фостер, - поспешно сказал Поттерли. -
Я рассказал, что именно я толкнул вас против вашей воли на неэтичный
поступок. Я готов принять на себя всю полноту ответственности и понести
наказание. Мне бы не хотелось ничем вам повредить, но появления
хроноскопии допускать нельзя.
Эремен кивнул.
- Он действительно взял всю вину на себя, доктор Фостер. Но дальнейшее
от него не зависит.
- Ах, вот как! - сказал Фостер. - Так что ж вы собираетесь предпринять?
Внести меня в черный список и лишить права на получение дотации?
- Я могу это сделать, - ответил Эремен.
- Приказать университету уволить меня?
- И это я тоже могу.
- Ну ладно, валяйте! Считайте, что это уже сделано. Я уйду из кабинета
теперь же, вместе с вами, а за книгами пришлю позднее. Если вы требуете, я
вообще могу оставить книги здесь. Теперь все?
- Не совсем, - ответил Эремен. - Вы должны дать обязательство
прекратить дальнейшие работы в области хроноскопии, не публиковать
сведений о ваших открытиях в этом направлении и, разумеется, не собирать
хроноскопов. Вы навсегда останетесь под наблюдением, которое помешает вам
нарушить это обещание.
- Ну, а если я откажусь дать такое обещание? Как вы меня заставите?
Занимаясь не тем, чем я должен заниматься, я, возможно, нарушаю этику, но
это же не преступление.
- Когда речь идет о хроноскопе, мой юный друг, - терпеливо объяснил
Эремен, - это именно преступление. Если понадобится, вас посадят в тюрьму,
и навсегда.
- Но почему? - вскричал Фостер. - Чем хроноскопия так замечательна?
- Как бы то ни было, - продолжал Эремен, - мы не можем допустить
дальнейших исследований в этой области. Моя работа в основном сводится
именно к тому, чтобы препятствовать им. И я намерен выполнить мой
служебный долг. К несчастью, ни я, ни сотрудники моего отдела не
подозревали, что оптические свойства псевдогравитационных полей имеют
столь прямое отношение к хроноскопии. Одно очко в пользу всеобщего
невежества, но с этих пор научная работа будет регулироваться
соответствующим образом и в этом направлении.
- Ничего не выйдет, - ответил Фостер. - Найдется еще какой-нибудь
смежный принцип, не известный ни вам, ни мне. Все области в науке тесно
связаны между собой. Это единое целое. Если вам нужно остановить какой-то
один ее процесс, вы вынуждены будете остановить их все.
- Несомненно, это справедливо, - сказал Эремен, - но только
теоретически. На практике же нам прекрасно удавалось в течение пятидесяти
лет удерживать хроноскопию на уровне первых открытий Стербинского. И,
вовремя остановив вас, доктор Фостер, мы надеемся и впредь справляться с
этой проблемой не менее успешно. Должен вам заметить, что на грани
катастрофы мы сейчас оказались только потому, что я имел неосторожность
судить о профессоре Поттерли по его внешности.
Он повернулся к историку и поднял брови, словно посмеиваясь над собой.
- Боюсь, сэр, во время нашей первой беседы я счел вас всего лишь
обыкновенным профессором истории. Будь я более добросовестным и проверь
вас повнимательнее, этого не случилось бы.
- Но кому-то разрешается пользоваться государственным хроноскопом? -
отрывисто спросил Фостер.
- Вне нашего отдела - никому и ни под каким предлогом. Я говорю об этом
только потому, что вы, как я вижу, уже сами об этом догадались. Но должен
предостеречь вас, что оглашение этого факта будет уже не нарушением этики,
а уголовным преступлением.
- И ваш хроноскоп проникает не дальше ста двадцати пяти лет, не так ли?
- Вот именно.
- Значит, ваш бюллетень и сообщения о хроноскопировании античности -
сплошное надувательство?
Эремен невозмутимо ответил:
- Собранные вами данные доказывают это с достаточной неопровержимостью.
Тем не менее я готов подтвердить ваши слова. Этот ежемесячник -
надувательство.
- В таком случае, - заявил Фостер, - я не намерен давать обещания
скрывать то, что мне известно о хроноскопии. Если вы решили меня
арестовать, - что ж, это ваше право. Моей защитительной речи на суде будет
достаточно, чтобы раз и навсегда сокрушить вредоносный карточный домик
руководства наукой. Руководить наукой - это одно, а тормозить ее и лишать
человечество ее достижений - это совсем другое.
- Боюсь, вы не вполне понимаете положение, доктор Фостер, - сказал
Эремен. - В случае отказа сотрудничать с нами вы отправитесь в тюрьму
немедленно. И к вам не будет допущен адвокат. Вам не будет предъявлено
обвинение. Вас не будут судить. Вы просто останетесь в тюрьме.
- Ну, нет, - ответил Фостер. - Вы стараетесь меня запугать. Сейчас ведь
не двадцатый век.
За дверью кабинета раздался шум, послышался топот и визгливый вопль,
который показался Фостеру знакомым. Заскрежетал замок, дверь распахнулась,
и в комнату влетел клубок из трех тел.
В тот же момент один из боровшихся поднял свой бластер и изо всех сил
ударил противника по голове. Послышался глухой стон, и тот, кого ударили,
весь обмяк.
- Дядя Ральф! - крикнул Фостер.
- Посадите его в это кресло, - нахмурившись, приказал Эремен, - и
принесите воды.
Ральф Ниммо, осторожно потирая затылок, заметил с легкой брезгливостью:
- Право же, Эремен, прибегать к физическому насилию не было никакой
надобности.
- Жаль, что охрана прибегла к физическому насилию слишком поздно и вы
все-таки ворвались сюда, Ниммо, - ответил Эремен. - Ну, тем хуже для вас.
- Вы знакомы? - спросил Фостер.
- Я уже имел дело с этим человеком, - вздохнул Ниммо, продолжая
потирать затылок. - Уж если он явился к тебе собственной персоной,
племянничек, значит, беды тебе не миновать.
- И вам тоже, - сердито сказал Эремен. - Мне известно, что доктор
Фостер консультировался у вас относительно литературы по нейтринике.
Ниммо было нахмурился, но тут же вздрогнул от боли и поспешил
разгладить морщины на лбу.
- Вот как? - сказал он. - А что еще вам про меня известно?
- В ближайшее время мы узнаем о вас все. А пока достаточно и этого.
Зачем вы сюда явились?
- Дражайший доктор Эремен, - сказал Ниммо, к которому отчасти вернулась
его обычная легкомысленная манера держаться. - Позавчера мой осел
племянник позвонил мне. Он поместил какие-то таинственные документы...
- Молчите, не говорите ему ничего! - воскликнул Фостер.
Эремен холодно взглянул на молодого физика.
- Нам все известно, доктор Фостер. Ваш сейф вскрыт, и его содержимое
конфисковано.
- Но откуда вы узнали... - Фостер умолк, задохнувшись от ярости и
разочарования.
- Как бы то ни было, - продолжал Ниммо, - я решил, что кольцо вокруг
него уже замыкается и, приняв кое-какие меры, явился сюда, намереваясь
убедить его бросить заниматься тем, чем он занимается. Ради этого ему не
стоило губить свою карьеру.
- Из этого следует, что вы знали, чем он занимается? - спросил Эремен.
- Он мне ничего не рассказывал, - ответил Ниммо, - но я же писатель при
науке с чертовски большим опытом! Я ведь знаю, почем фунт электронов. Мой
племянничек специализируется по псевдогравитационной оптике и сам же
втолковал мне ее основные принципы. Он уговорил меня достать ему учебник
по нейтринике, и, прежде чем отдать ему пленку, я сам быстренько ее
просмотрел. А помножить два на два я умею. Он попросил меня достать ему
определенное физическое оборудование, что также о многом говорило. Думаю,
я не ошибусь, сказав, что мой племянник построил полупортативный хроноскоп
малой мощности. Да или... Да?
- Да. - Эремен задумчиво достал сигарету, не обратив ни малейшего
внимания на то, что профессор Поттерли, который наблюдал за происходящим
как во сне, со стоном отшатнулся от белой трубочки. - Еще одна моя ошибка.
Мне следует подать в отставку. Я должен был бы присматривать и за вами,
Ниммо, а не заниматься исключительно Поттерли и Фостером. Правда, у меня
было мало времени. Вы сами благополучно сюда явились. Но это не может
служить мне оправданием. Вы арестованы, Ниммо.
- За что? - возмущенно спросил писатель.
- За нелегальные научные исследования.
- Я их не вел. И к тому же я не принадлежу к категории
зарегистрированных ученых, и значит, подобное определение ко мне не
подходит. Да и в любом случае - это не уголовное преступление.
- Бесполезно, дядя Ральф, - свирепо перебил его Фостер. - Этот бюрократ
вводит собственные законы.
- Например? - спросил Ниммо.
- Например, пожизненное заключение без суда.
- Чушь! - воскликнул Ниммо. - Сейчас же не двадца...
- Я уже это говорил, - пояснил Фостер. - Ему все равно.
- И все-таки это чушь, - Ниммо уже кричал. - Слушайте, Эремен! К вашему
сведению, у меня и моего племянника есть родственники, которые
поддерживают с нами связь. Да и у профессора, наверное, тоже. Вам не
удастся убрать нас без шума. Начнется расследование, и разразится скандал.
Сейчас не двадцатый век, что бы вы ни говорили. Так что не пробуйте нас
запугать.
Сигарета в пальцах Эремена лопнула, и он с яростью отшвырнул ее в
сторону.
- Черт возьми! Не знаю, что и делать, - сказал он. - Впервые встречаюсь
с подобным случаем... Ну, вот что: вы, трое идиотов, не имеете ни
малейшего представления, что именно вы затеяли. Вы ничего не понимаете.
Будете вы меня слушать?
- Отчего же, - мрачно сказал Ниммо.
(Фостер молчал, крепко сжав губы. Глаза его сердито сверкали. Руки
Поттерли извивались, как две змеи.)
- Для вас прошлое - мертвое прошлое, - сказал Эремен. - Если вы
обсуждали этот вопрос, так уж, наверное, пустили в ход это выражение.
Мертвое прошлое! Если бы вы знали, сколько раз я слышал эти два слова, то
вам бы они тоже стали поперек глотки. Когда люди думают о прошлом, они
считают его мертвым, давно прошедшим, исчезнувшим навсегда. И мы стараемся
укрепить их в этом мнении. Сообщая об обзоре времени, мы каждый раз
называли давно прошедшее столетие, хотя вам, господа, известно, что
заглянуть в прошлое больше чем на сто лет вообще невозможно. И всем это
кажется естественным. Прошлое для широкой публики означает Грецию, Рим,
Карфаген, Египет, каменный век. Чем мертвее, тем лучше. Но вы-то знаете,
что пределом является столетие. Так что же в таком случае для вас прошлое?
Ваша юность. Ваша первая любовь. Ваша покойная мать. Двадцать лет назад.
Тридцать лет назад. Пятьдесят лет назад. Чем мертвее, тем лучше... Но
когда же все-таки начинается прошлое?
Он задохнулся от гнева. Его слушатели не сводили с него завороженных
глаз, а Ниммо беспокойно заерзал в кресле.
- Ну, так когда же оно начинается? - сказал Эремен. - Год назад, пять
минут назад? Секунду назад? Разве не очевидно, что прошлое начинается
сразу за настоящим? Мертвое прошлое - это лишь другое название живого
настоящего. Если вы наведете хроноскоп на одну сотую секунды тому назад?
Ведь вы же будете наблюдать прошлое! Ну, как, проясняется?
- Черт побери! - сказал Ниммо.
- Черт побери! - передразнил Эремен. - После того как Поттерли пришел
ко мне позавчера вечером, каким образом, по-вашему, я собрал сведения о
вас обоих? Да с помощью хроноскопа! Просмотрев все важнейшие моменты по
самую последнюю секунду.
- И таким образом вы узнали про сейф? - спросил Фостер.
- И про все остальное. А теперь скажите, что, по-вашему, произойдет,
если мы допустим, чтобы про домашний хроноскоп узнала широкая публика?
Разумеется, сперва люди начнут с обзора своей юности, захотят увидеть
вновь своих родителей и прочее, но вскоре они сообразят, какие
потенциальные возможности таятся в этом аппарате. Домашняя хозяйка забудет
про свою бедную покойную мамочку и примется следить, что делает ее соседка
дома, а ее супруг у себя в конторе. Делец будет шпионить за своим
конкурентом, хозяин - за своими служащими. Личная жизнь станет
невозможной. Подслушивание по телефону, наблюдение через замочную скважину
покажутся детскими игрушками по сравнению с этим. Публика будет любоваться
каждой минутой жизни кинозвезд, и никому не удастся укрыться от любопытных
глаз. Даже темнота не явится спасением, потому что хроноскоп можно
настроить на инфракрасные лучи и человеческие тела будут видны благодаря
излучаемому ими теплу. Разумеется, это будут только смутные силуэты на
черном фоне. Но пикантность от этого только возрастет... Техники,
обслуживающие хроноскоп, проделывают подобные эксперименты, несмотря на
все запрещения.
Ниммо сказал, словно борясь с тошнотой:
- Но ведь можно же запретить частное пользование...
- Конечно, можно. Но что толку? - яростно набросился на него Эремен. -
Удастся ли вам с помощью законов уничтожить пьянство, курение, разврат или
сплетни? А такая смесь грязного любопытства и щекотания нервов окажется
куда более сильной приманкой, чем все это. Да ведь за тысячу лет нам не
удалось покончить даже с употреблением наркотиков! А вы говорите о том,
чтобы в законодательном порядке запретить аппарат, который позволит
наблюдать за кем угодно и когда угодно, аппарат, который можно построить у
себя дома!
- Я ничего не опубликую! - внезапно воскликнул Фостер.
Поттерли сказал с рыданием в голосе:
- Мы все будем молчать. Я глубоко сожалею...
Но тут его перебил Ниммо:
- Вы сказали, что не проверили меня хроноскопом, Эремен?
- У меня не было времени, - устало ответил Эремен. - События в
хроноскопе занимают столько же времени, сколько в реальной жизни. Этот
процесс нельзя ускорить, как, например, прокручивание пленки в
микрофильме. Нам понадобились целые сутки, чтобы установить наиболее
важные моменты в деятельности Поттерли и Фостера за последние шесть
месяцев. Ни на что другое у нас не хватило времени. Но и этого было
достаточно.
- Нет, - сказал Ниммо.
- Что вы хотите этим сказать? - лицо Эремена исказилось от мучительной
тревоги.
- Я же объяснил вам, что мой племянник Джонас позвонил мне и сообщил,
что спрятал в сейф важнейшие материалы. Он вел себя так, словно ему
грозила опасность. Он же мой племянник, черт побери! Я должен был как-то
ему помочь. На это потребовалось время. А потом я пришел сюда, чтобы
рассказать ему о том, что сделал. Я же сказал вам, когда ваш охранник
хлопнул меня по голове, что принял кое-какие меры.
- Что?! Ради бога...
- Я всего только послал подробное сообщение о портативном хроноскопе в
десяток периодических изданий, которые меня печатают.
Ни слова. Ни звука. Ни вздоха. У них уже не осталось сил.
- Да не глядите на меня так! - воскликнул Ниммо. - Неужели вы не можете
понять, как обстояло дело! Право популярного издания принадлежало мне.
Джонас не будет этого отрицать. Я знал, что легальным путем он не сможет
опубликовать свои материалы ни в одном научном журнале. Мне было ясно, что
он собирается издать свои материалы нелегально и для этого поместил их в
сейф. Я решил сразу опубликовать детали, чтобы вся ответственность пала на
меня. Его карьера была бы спасена. А если бы меня лишили права
обрабатывать научные материалы, я все равно был бы обеспечен до конца
своих дней, так как только я мог бы писать о хроноскопии. Я знал, что
Джонас рассердится, но собирался все ему объяснить, а доходы поделить
пополам... Да не глядите же на меня так! Откуда я знал...
- Никто ничего не знал, - с горечью сказал Эремен, - однако вы все
считали само собой разумеющимся, что правительство состоит из глупых
бюрократов, злобных тиранов, запрещающих научные изыскания ради
собственного удовольствия. Вам и в голову не пришло, что мы по мере наших
сил старались оградить человечество от катастрофы.
- Да не тратьте же время на пустые разговоры! - вскричал Поттерли. -
Пусть он назовет тех, кому сообщил...
- Слишком поздно, - ответил Ниммо, пожимая плечами. - В их распоряжении
было больше суток. За это время новость успела распространиться. Мои
издатели, несомненно, обратились к различным физикам, чтобы проверить
материалы, прежде чем подписать их в печать, ну, а те, конечно, сообщили
об этом открытии всем остальным. А стоит физику соединить нейтринику и
псевдогравитику, как создание домашнего хроноскопа станет очевидным. До
конца недели по меньшей мере пятьсот человек будут знать, как собрать
портативный хроноскоп, и проверить их всех невозможно. - Пухлые щеки Ниммо
вдруг обвисли. - По-моему, не существует способа загнать грибовидное
облако в симпатичный блестящий шар из урана.
Эремен встал.
- Конечно, мы попробуем, Поттерли, но я согласен с Ниммо. Слишком
поздно. Я не знаю, в каком мире мы будем жить с этих пор, но наш прежний
мир уничтожен безвозвратно. До сих пор каждый обычай, каждая привычка,
каждая крохотная деталь жизни всегда опиралась на тот факт, что человек
может остаться наедине с собой, но теперь это кончилось.
Он поклонился им с изысканной любезностью.
- Вы втроем создали новый мир. Поздравляю вас. Счастливо плескаться в
аквариуме! И вам, и мне, и всем. И пусть каждый из вас во веки веков горит
в адском огне! Арест отменяется.