Страница:
Первое, что заметили, — отстрел приборного отсека. А то, что идем к земле, видели по частицам пыли, оседавшим вниз. Дальше начали расти перегрузки, по иллюминаторам забили огненные струи, послышались хлопки, треск — отлетали расплавленные куски наружной части кабины. Перегрузки были не более 7 g, мы могли свободно разговаривать и свободно поднимать ногу, руку. Потом перегрузки спали. Через некоторое время взвелось кресло. Далее начала действовать парашютная система. Сработал пороховой двигатель мягкой посадки. После этого корабль мягко опустился в снег.
Мы приготовились к выходу. Начали открывать люк, но он не открывался до конца, что-то мешало. Нажали плечом, и люк открылся.
В течение всего полета связь была надежной. Она ухудшалась тогда, когда корабль поворачивался антеннами в сторону от Земли. Скафандры свое назначение выполнили. Система мягкой посадки себя оправдала. Спать не пришлось, хотя и можно было. Просто мы так решили.
Питание — нужно над этим подумать. Страшно мучает жажда, все время хотелось пить. Паек очень обезвожен».
Из доклада А. А. Леонова: «Перегрузки при выходе корабля на орбиту перенес хорошо. О главном, что я должен был сделать… Люк в шлюзовую камеру открыл командир. Когда он передал по радио, что все операции выполнены, я начал выплывать из шлюза. Хотелось скорей выйти в космос. Командир меня удерживал. Когда подлетали к Черному морю, я вышел в космос.
Обратил внимание на то, что корабль равномерно освещен, красиво сверкает. Когда солнце попадало мне на лицо, чувствовал тепло. Хорошо видел поверхность Черного моря, цвет был темный с сизым, словно вороненый. Звезды очень яркие. Снял заглушку с кинокамеры и бросил вниз, она ушла в сторону Земли и скрылась с глаз. Первый отход от корабля сделал плавный и в этом положении завис. На фале плавно подтянулся к кораблю. Один раз подтянулся рывком, и меня бросило на корабль. Выставил вперед руку и самортизировал. Меня закрутило. Я подождал, пока закончится закрутка, и раскрутился в обратную сторону. Хорошо видел реки, леса, Волгу, Енисей.
Первая попытка войти в корабль не получилась. Для облегчения входа сбросил давление в скафандре 0,27 атмосферы. В шлюз влез после того, как забросил туда кинокамеру и помог себе руками. Камера снова выплыла в космос, я ее поймал. После моего входа в шлюзовую камеру в ней начало увеличиваться давление, в скафандре же уменьшаться. Когда вошел в кабину, сильный пот заливал лицо. Открыл гермошлем и начал вытирать лицо. Отрицательного влияния вестибулярного аппарата не чувствовал при всех вращениях.
Вестибулярные пробы. Полет проходил с угловыми вращениями, по стенам корабля все время бегали солнечные зайчики. Явлений иллюзии ни у меня, ни у командира не возникало. Пробы выполнили на втором и пятнадцатом витках. Провели пробу с газообменом и неврологические исследования. Болевая и тактильная чувствительность адекватны земной. Исследовали координацию движений, в частности, провели пальцево-носовую пробу.
На звездном небе наблюдали яркостпые неоднородности. Корабль и шлюзовая камера освещались прямыми лучами солнца и отраженными от атмосферы.
В том скафандре, в котором я выходил в космос, проводить монтажные или демонтажные работы трудно. Чтобы сжать перчатки, необходимо усилие 25 кг. Скафандр должен быть более мягким.
После приземления начали вытаскивать оборудование, в том числе НАЗ (неприкосновенный аварийный запас). В НАЗе не оказалось сухого спирта. Содержимое НАЗа надо пересмотреть.
Из предстартового времени много уходит на медицинские исследования. Производят электрофизиологические записи (снимают фон) перед стартом. Основное для космонавтов перед стартом — сон, а здесь на кровати ты окружен приборами…
Готовились к полету мы очень напряженно, одних вестибулярных тренировок выполнили 113…»
Десять лет спустя полковник А. А. Леонов станет командиром космического корабля «Союз», совершившего исторический полет и стыковку на орбите с американским кораблем «Аполлон».
«Восход-2», собственно, подвел итог главнейшим экспериментальным полетам в космос. Это был и последний полет космонавтов при жизни С. П. Королева…
В 1965 году отмечалась двадцатая годовщина победы над фашистской Германией. Было много встреч с фронтовыми друзьями.
У меня возобновились дружеские отношения с бывшим работником оперативного отдела 4-й воздушной армии Г. А. Пшеняником. Теперь он возглавлял одну из кафедр Военно-воздушной академии, имел звание генерал-майора авиации. Уже тогда я подумывал написать книгу воспоминаний, и беседы с Георгием Андреевичем для меня были очень интересны.
Не дожил до двадцатилетия Победы А. Д. Вайнштейн. Он умер за год до этого. Я, П. К. Быков, М. Н. Поляков, бывший начальник санслужбы одного из РАБ 4-й воздушной армии, моя жена, которая в послевоенные годы специализировалась по офтальмологии и теперь работала в Центральной глазной больнице Москвы, на встрече почтили его память.
Получил я — и, конечно, сам послал — очень теплые письма от родного брата Владимира и двоюродного брата Ростислава Владимировича. В той главе книги, где речь шла о заключительных боевых операциях 2-го Белорусского фронта, и в частности 4-й воздушной армии, я забыл поведать о нашей почти неправдоподобной встрече с Владимиром.
Наши армейские связисты (это было где-то в районе польского города Швец) однажды увидели, что поблизости солдаты вкапывают телефонные столбы и натягивают провода.
Решили подвесить к этим столбам и свой кабель.
Оказалось, что солдаты устанавливают правительственную линию. На просьбу наших связистов они ответили:
— У нас тут Бабийчук за главного. Его спросите.
— А мы своему Бабийчуку даем связь. У нас Бабийчук начальник медотдела армии, — удивились совпадению фамилий наши ребята.
Подошел старший лейтенант, командир роты связи.
— У вас брата нет? — спросили его солдаты.
— Вообще-то был. Не знаю, жив или нет.
И вот мы сидели друг против друга… Оставшись сиротами в раннем детстве, мы жили с братом у теток. В голодные двадцатые годы Володя, младший из нас, потерялся. Теперь он рассказывал невеселую повесть о своей жизни: был беспризорником, познакомился с исправительно-трудовой колонией. Советская власть не дала пропасть подростку. Перед войной он уже работал помощником машиниста на паровозе. Окончил военную школу связи.
Пытался разыскать меня и родственников, но из этого ничего не получилось…
Владимир выглядел мужественным, серьезным молодым человеком. И его и меня переполняло счастье, и мы, фронтовики, не могли сдержать слез.
После войны Владимир устроился жить и работать в Мелитополе. В год двадцатилетия Победы ему исполнилось пятьдесят.
О двоюродном брате Ростиславе, друге моих детских лет, я ничего не знал еще дольше. В 1953 году, будучи в служебной командировке в Москве, он сам разыскал меня.
Вошел широкоплечий, плотный человек. Он назвал себя, и мы обнялись. Моя жена захлопотала у стола.
— Кем работаешь, Ростислав? — спросил я, когда подняли рюмки за радостную встречу.
— В настоящее время — министр культуры УССР. До этого был первым секретарем Житомирского и Львовского обкомов партии, еще раньше инструктором ЦК Компартии Украины, комсомольским работником, заводским рабочим.
Ростислав мой одногодок. С 1971 года он на заслуженном отдыхе.
В июне 1966 года вместе с начальником управления физической подготовки и спорта ВВС полковником В. Т. Вощеыко и инспектором боевой подготовки полковником В. Е. Борецким я побывал в Польской Народной Республике. Целью нашей поездки было ознакомление с деятельностью так называемых кондиционных центров для летного состава.
Нас принял заместитель министра обороны ПНР, мы имели беседу с начальником медицинской службы польских вооруженных сил. После этого в сопровождении полковника медицинской службы Зигмунда Квечинского, начальника медслужбы ВВС, отправились в военный кондиционный центр.
Польские военные летчики обязательно ежегодно посылаются в такие центры сроком на три недели (помимо этого, они имеют месячный отпуск, который проводят по своему усмотрению). Здесь с ними занимаются общефизической подготовкой и специальными тренировками на снарядах, помогающими лучше переносить полеты на современных реактивных самолетах.
По прибытии в центр летчик проходит врачебный осмотр и испытания на степень физической подготовки. Его записывают в одну из четырех групп (подготовленные слабо, удовлетворительно, хорошо и отлично). С каждой группой занятия проводятся по особой программе. Люди занимаются восемь часов в день (шесть часов до обеда и два часа после), остальное время у них свободно. Подъем производится в 6.00, отбой в 22.00. Раз в неделю летчик может отлучиться из центра, но к отбою он обязан вернуться.
Окрестности городка очень красивы, воды озера плещутся у самых домов. Летом тут процветают все виды водного спорта: плавание, гребля, водные лыжи, прыжки с парашютной вышки, походы на шлюпках и яхтах. Зимой на первом месте лыжи, коньки, буера, особые санки и т. д.
По данным Института авиационной медицины ПНР, половина летчиков, имеющих избыточный вес, побывав в центре, убывают в часть с нормальным весом, соответствующим их возрастной группе. Контроль за физическим состоянием людей осуществляется как врачами центра, так и специалистами этого института. Пребывание здесь весьма положительно сказывается на общефизическом состоянии летчиков: у них повышается динамометрия, спирометрия, снижаются вес и количество холестерина в крови и т. д.
Центр был довольно хорошо оснащен спортивным инвентарем.
Еще один центр расположен в горах близ чехословацкой границы, в живописной горной местности, на высоте 970 м над уровнем моря. Нам показалось, что он оборудован еще лучше. Вместо водного спорта здесь развит горный.
Мы ознакомились также с Институтом авиационной медицины и авиационным госпиталем. Они составляют одно целое и ведут большую научно-практическую работу. Имеется хорошая баролаборатория, оснащенная отечественными барокамерами, центрифуга (одноплечевая, с радиусом 8 м, с барокамерой и телевизионной установкой).
По возвращении в Москву я доложил главкому ВВС и члену Военного совета генерал-полковнику авиации А. Г. Рытову о наших впечатлениях и попросил их поддержать создание таких центров у нас, для начала в Прибалтике и Прикарпатье. К. А. Вершинин и А. Г. Рытов отнеслись к этому предложению с одобрением и поручили мне подготовить докладную записку Министру обороны.
Дня через три-четыре я принес ее Главному маршалу авиации на подпись. Константин Андреевич, предупредив, что наверняка возникнут трудности с ассигнованиями, подписал бумаги. Когда я собрался выйти из его большого и какого-то пустоватого кабинета, он задержал меня.
Главком уезжал в отпуск. Как всегда, оставались какие-то дела, которые надо было решить незамедлительно.
Перед поездкой в Польшу я был в составе группы генералов и офицеров, инспектировавших части ВВС в Белорусском военном округе. Проверка, которой руководил заместитель главнокомандующего ВВС по боевой подготовке генерал А. Н. Катрич, показала, в частности, что вопросы медицинского обеспечения полетов отработаны хорошо. Значительно слабее обстоит дело с лечебной работой, авиационной профилизацией недавно переданного нам госпиталя.
Я обратился к главкому ВВС с просьбой подписать письмо начальнику Тыла Советской Армии о возвращении нам лабораторий авиамедицины; затем по поводу расширения авиационного факультета в Академии имени С. М. Кирова. Теперь и не вспомнить, но каким еще вопросам я то и дело приходил к Константину Андреевичу, зная, что всегда найду у него поддержку.
Обговорив все, что не хотел оставлять до своего возвращения из отпуска, Вершинин откинулся на спинку стула.
— Да, — произнес он не то в шутку, не то всерьез. — Знал же вас как беспокойного человека. Наверное, другой флагманский врач так бы меня не мучил.
Я засмеялся.
— Чему смеетесь? — спросил Константин Андреевич.
— На выпускном вечере в Военно-медицинской академии имени Кирова, где я от вашего имени поздравлял новых авиационных врачей, со мной беседовал присутствовавший там Иван Христофорович Баграмян. То же самое сказал: доставляю много беспокойства Тылу Министерства обороны. Но он добавил, что приветствует это, что рекомендует и дальше так действовать.
Вершинин улыбнулся.
— Что же, он прав. Зачем нужны спокойные люди? Спокойные — почти всегда равнодушные… Над докторской диссертацией работаете? — спросил через минуту заинтересованно.
Я ответил:
— Да. Моим научным руководителем любезно согласился быть генерал-лейтенант медицинской службы профессор А. С. Георгиевский, заместитель начальника Военно-медицинской академии.
— Это хорошо, — одобрил Константин Андреевич.
…1 сентября, впервые за мою службу в Главном штабе ВВС, я был приглашен на заседание коллегии Министерства обороны. В числе других заслушивался и доклад начальника ЦВМУ генерал-лейтенанта медицинской службы Д. Д. Кувшинского о состоянии медицинского обеспечения в Советской Армии.
Касаясь вопросов медобеспечения ВВС, начальник ЦВМУ отметил, что проверки работы авиационной медслужбы серьезных недостатков не обнаружили. Летчиков, безусловно, нужно лучше обеспечивать санаторно-курортным лечением, увеличить количество путевок для членов их семей; надо разрешить расширить авиационный факультет в Академии имени Кирова.
Вершинин еще находился в отпуске. На коллегии присутствовал генерал-полковник А. Г. Рытов. Андрей Герасимович передал мне записку: «Выступите и расскажите более подробно».
Я попросил слова у министра Маршала Советского Союза Р. Я. Малиновского.
В своем выступлении я остановился на особенностях труда и быта летного состава, на специфике медобеспечения авиации. Сообщил, как обстоит дело с обеспечением авиаторов жильем, с организацией их отдыха и т. д. Просил помочь с созданием центров активного отдыха и целенаправленной физической подготовки по примеру Польской Народной Республики.
Министр обороны очень вежливо перебил меня в этом месте и спросил:
— А деньги у вас есть?
Я ответил, что денег у нас нет.
— Я не возражаю против создания центров, если у ВВС есть деньги, сказал Р. Я. Малиновский и насупил густые брови. — Подумайте, сколько таких центров потребуется!
Я понял, что, по крайней мере, на время от мысли о них придется отказаться.
3 сентября я снова вылетел в Польшу. В Варшаве проходило совещание по координации научных исследований. В работе секции авиационной медицины приняли участие: от ВНР — подполковник медицинской службы Эхтер Тибор, от ГДР — майор медицинской службы Отто Флейшхауэр, от ПНР — полковники медицинской службы Зигмунд Квечинский и Барциковский, от СССР — я и полковник медицинской службы П. К. Исаков, от ЧССР — полковник медицинской службы Мирослав Ганька.
В протоколе совещания было отмечено, что «проведена большая работа в части разработки вопросов специального медицинского обеспечения авиации и обмена научной информацией по ряду актуальных вопросов авиационной физиологии, гигиены, психологии, медицинского обеспечения безопасности полетов, врачебно-летной экспертизы, которые были внедрены в практику медицинского обеспечения авиации каждой из стран».
А через две недели я очутился в Праге в составе делегации Советского Союза на XV международном конгрессе по авиационной и космической медицине. Нашу делегацию возглавлял академик В. В. Парин. Она была представительной: вместе с гостями конгресса насчитывала 62 человека. Заместителями В. В. Ларина являлись профессор В. И. Черниговский и я.
Прилетели мы за два дня до начала работы конгресса и получили возможность ознакомиться с достопримечательностями прекрасного города (в осеннем убранстве многочисленных скверов и парков Прага была действительно золотой). Открылся конгресс в старинном здании ратуши, которому насчитывается около шестисот лет.
После вступительного слова министра здравоохранения ЧССР доктора Плонгара в зал под звуки оркестра вошел гость конгресса — врач-космонавт Б. Б. Егоров. Затем был избран президиум. С приветствием к конгрессу обратился ректор Пражского университета.
За девять дней на пленарных заседаниях было заслушано 174 доклада. Обсуждались следующие проблемы: выносливость человека к воздействию экстремальных факторов, возникающих во время полета; врачебная оценка состояния здоровья летчиков среднего возраста; вопросы патологии у летного состава; главные принципы механизма ориентации в пространстве; вопросы радиобиологии; методы экспериментальных исследований.
Участие в конгрессе делегаций многих государств расширило наше представление о той работе, которая ведется там в области авиационной и космической медицины.
Руфф (США) сделал сообщение о контролировании физиологических реакций у космонавтов во время полета корабля «Меркурий». Он же с группой научных сотрудников изучал их психологические реакции. Это изучение начиналось задолго до полета в специальной студии, затем продолжалось на центрифуге, в барокамере, во время отдыха, знакомства между собой и т. д.
Во время полета от космонавтов требовалось решить математические задачи, установить свое местонахождение. В прошлом все они были летчиками, что позволяло им легче справляться с различными аварийными ситуациями.
Шмидт (Англия) говорил об изучении физиологических функций летчика в самолете во время полета. Использовались специальные электроды для регистрации деятельности сердечной мышцы. Пульс исследовался в течение пяти минут до полета и при посадке в самолет. Разница составляла 5-10 %. В течение первых пятнадцати секунд полета он повышался на 50 %, затем понижался, но был выше, чем в состоянии покоя. Частота пульса при приземлении самолета зависела от места расположения аэродрома — в горах или на равнине. На величину пульса влияли также температура в кабине самолета и состояние погоды.
Берри (США) выступил с докладом «О некоторых результатах полетов на кораблях «Джемини» и «Аполло-проект». Докладчик подчеркнул, что после полета Ю. А. Гагарина стало ясно — ориентировка и подвижность в космосе сохраняются. Происходят многочисленные стрессы, но их нельзя избежать. Через восемь дней у космонавтов отмечалась сухость кожи, однако после применения специальных мазей она становилась обычной. Центральная нервная система функционировала хорошо, что подтверждается удачной посадкой корабля «Джемини-8» с помощью ручного управления в аварийной ситуации.
По возвращении на Землю у космонавтов наблюдалась инъекция конъюнктивы глаз в течение нескольких часов, закладывание носа в течение нескольких дней. Докладчик сказал, что он связывает это с дыханием чистым кислородом.
На кораблях «Джемини» у космонавтов повышалось кровяное давление в нижних конечностях, учащался пульс при восьмидневном пребывании в космосе. Все показатели физиологических функций возвращались к норме через 55 часов после полета. На земле отмечалось увеличение количества лейкоцитов в крови; оно приходило к норме через сутки. Наблюдалось понижение общего содержания плазмы в крови…
У американских космонавтов определялось общее количество азота и был выявлен отрицательный баланс его. Для питания космонавтов использовалась замороженная, дегидратированная пища (60 % суточного рациона). При полете до четырех дней суточный рацион составлял 2500 калорий. Космонавты после приема такой пищи чувствовали голод. Для восьмидневного полета количество продуктов было увеличено, из расчета 2700 калорий в сутки, но космонавты потребляли фактически всего 2000 калорий.
Изменения в костях (потеря солей кальция) увеличиваются до восьми дней полета, а потом уменьшаются. Чтобы удержать кальций в костях, было увеличено количество физических упражнений…
От СССР выступали профессор П. К. Исаков, В. В. Парин, И. А. Акулиничев, Ю. М. Волынкин, Л. С. Исакян, я и другие.
14 января умер Сергей Павлович Королев. Смерть Главного конструктора ракетно-космических систем глубокой болью отозвалась в сердцах всех, кто знал его и работал с ним. В последние полтора-два года Королев иногда жаловался на боли неопределенного характера в брюшной полости. Однажды на космодроме я настойчиво советовал ему обязательно, не откладывая, обследоваться в клинике. Врачи, которым он показывался, считали его практически здоровым. Когда обнаружили небольшую опухоль, Сергей Павлович согласился лечь на операцию. По-видимому, ее нужно было сделать раньше…
17 января я стоял у гроба, утопавшего в венках, в Колонном зале. Вспомнилась его замечательная биография.
Родился С. П. Королев 30 декабря 1906 года (по старому стилю) в Житомире в семье учителя. В 1924 году, окончив 1-ю Одесскую стройпрофшколу, он поступил в Киевский политехнический институт, а в 1926 году, будучи студентом 3-го курса, перевелся в Московское высшее техническое училище, чтобы получить специальность аэромеханика. С 1927 года С. П. Королев работал в авиационной промышленности. В 1930 году без отрыва от производства окончил факультет аэромеханики МВТУ имени Баумана и в том же году — Московскую школу летчиков.
Познакомившись с К. Э. Циолковским и его идеями, Сергей Павлович увлекся ракетно-космической техникой и стал одним из ее основателей. В 1933 году при его участии была организована Группа по изучению реактивного движения (ГИРД), коллектив которой создал первые экспериментальные ракеты. В августе того же года С. П. Королев руководил пуском первой советской жидкостной ракеты «09» конструкции М. К. Тихомирова. С этого времени и до конца своей жизни все свои силы Сергей Павлович отдавал развитию советской ракетно-космической техники. Он прошел славный путь от рядового инженера до академика. В 1934 году в Военном издательстве вышла книга С. П. Королева «Ракетный полет в стратосфере». Разработанная и построенная им крылатая ракета класса «земля — земля» совершила 29 января и 8 марта 1939 года успешные полеты.
Сергей Павлович Королев был крупнейшим конструктором ракетно-космических систем, на которых впервые в мире осуществлены запуски искусственных спутников Земли, доставлен советский вымпел на Луну, совершен облет и фотографирование обратной стороны Луны.
Под руководством С. П. Королева были созданы пилотируемые космические корабли, на которых человек впервые в истории совершил полет в космос и осуществил выход в космическое пространство.
Сергей Павлович Королев воспитал многочисленные кадры ученых и инженеров, работающих ныне во многих научно-исследовательских институтах и конструкторских бюро в области ракетно-космической техники.
Неиссякаемая энергия и талант ученого-исследователя, прекрасная инженерная интуиция, большая творческая смелость при решении сложных научных и технических проблем сочетались у Сергея Павловича с блестящими организаторскими способностями и высокими душевными качествами.
Академик С. П. Королев отдавал все свои силы и знания космонавтике. Он был настоящим хозяином «шестого океана», жил в будущем, опережая время, как и подобает советскому ученому, гражданину Страны Советов, бойцу Коммунистической партии.
6 марта 1967 года проходило очередное заседание мандатной комиссии по отбору кандидатов в космонавты. Проводил его II. П. Каманин.
Надо сказать, что с того дня, когда в космос поднялся Ю. А. Гагарин, в Академию наук, партийные и советские организации хлынул огромный поток писем от желающих быть зачисленными в космонавты. Писали люди разного возраста и разных профессий, главным образом, конечно, юноши и девушки. Причем многие из них прилагали к своим заявлениям характеристику с места работы, первичной комсомольской организации, справку о состоянии здоровья. Тысячи писем шли просто по такому адресу: «Москва, центр набора космонавтов».
Подавали, однако, рапорты по службе и сотни молодых летчиков, в основном истребительной авиации. Им разъясняли, что ни ВВС, ни Министерство обороны в целом не имеют отношения к организации космических полетов и подготовке к ним людей. Этим занимается исключительно Академия наук, которая, правда, привлекает для полетов в космос военнослужащих. Разбору рапортов особенно настойчивых товарищей — отряд космонавтов все-таки должен был пополняться — в тот раз и посвятили заседание мандатной комиссии.
В том же месяце в Центре подготовки космонавтов я в течение дня наблюдал за проведением комплексного испытания некоторых систем жизнеобеспечения экипажа нового корабля «Союз». Затем участвовал в заседании главной медицинской комиссии по допуску к полету двух командиров этого корабля — В. М. Комарова и Ю. А. Гагарина (дублер). Оба космонавта были признаны здоровыми и готовыми к полету.
На пуск «Союза-1» я вылетел в Байконур 19 апреля. Старт был назначен на 5.35 по местному (3.35 по московскому) времени 23 апреля. После раннего подъема в этот день я беседовал с Владимиром Михайловичем Комаровым. Как всегда, сдержанный, спокойный, он сказал, что чувствует себя хорошо. После наклейки датчиков космонавты позавтракали. Комаров ел мало, а Гагарин съел завтрак с аппетитом. Потом Владимир Михайлович надел легкий шерстяной костюм и без головного убора вышел в вестибюль, где его ждали П. П. Каманин, Н. Ф. Кузнецов и другие. Все мы направились к выходу…
Мы приготовились к выходу. Начали открывать люк, но он не открывался до конца, что-то мешало. Нажали плечом, и люк открылся.
В течение всего полета связь была надежной. Она ухудшалась тогда, когда корабль поворачивался антеннами в сторону от Земли. Скафандры свое назначение выполнили. Система мягкой посадки себя оправдала. Спать не пришлось, хотя и можно было. Просто мы так решили.
Питание — нужно над этим подумать. Страшно мучает жажда, все время хотелось пить. Паек очень обезвожен».
Из доклада А. А. Леонова: «Перегрузки при выходе корабля на орбиту перенес хорошо. О главном, что я должен был сделать… Люк в шлюзовую камеру открыл командир. Когда он передал по радио, что все операции выполнены, я начал выплывать из шлюза. Хотелось скорей выйти в космос. Командир меня удерживал. Когда подлетали к Черному морю, я вышел в космос.
Обратил внимание на то, что корабль равномерно освещен, красиво сверкает. Когда солнце попадало мне на лицо, чувствовал тепло. Хорошо видел поверхность Черного моря, цвет был темный с сизым, словно вороненый. Звезды очень яркие. Снял заглушку с кинокамеры и бросил вниз, она ушла в сторону Земли и скрылась с глаз. Первый отход от корабля сделал плавный и в этом положении завис. На фале плавно подтянулся к кораблю. Один раз подтянулся рывком, и меня бросило на корабль. Выставил вперед руку и самортизировал. Меня закрутило. Я подождал, пока закончится закрутка, и раскрутился в обратную сторону. Хорошо видел реки, леса, Волгу, Енисей.
Первая попытка войти в корабль не получилась. Для облегчения входа сбросил давление в скафандре 0,27 атмосферы. В шлюз влез после того, как забросил туда кинокамеру и помог себе руками. Камера снова выплыла в космос, я ее поймал. После моего входа в шлюзовую камеру в ней начало увеличиваться давление, в скафандре же уменьшаться. Когда вошел в кабину, сильный пот заливал лицо. Открыл гермошлем и начал вытирать лицо. Отрицательного влияния вестибулярного аппарата не чувствовал при всех вращениях.
Вестибулярные пробы. Полет проходил с угловыми вращениями, по стенам корабля все время бегали солнечные зайчики. Явлений иллюзии ни у меня, ни у командира не возникало. Пробы выполнили на втором и пятнадцатом витках. Провели пробу с газообменом и неврологические исследования. Болевая и тактильная чувствительность адекватны земной. Исследовали координацию движений, в частности, провели пальцево-носовую пробу.
На звездном небе наблюдали яркостпые неоднородности. Корабль и шлюзовая камера освещались прямыми лучами солнца и отраженными от атмосферы.
В том скафандре, в котором я выходил в космос, проводить монтажные или демонтажные работы трудно. Чтобы сжать перчатки, необходимо усилие 25 кг. Скафандр должен быть более мягким.
После приземления начали вытаскивать оборудование, в том числе НАЗ (неприкосновенный аварийный запас). В НАЗе не оказалось сухого спирта. Содержимое НАЗа надо пересмотреть.
Из предстартового времени много уходит на медицинские исследования. Производят электрофизиологические записи (снимают фон) перед стартом. Основное для космонавтов перед стартом — сон, а здесь на кровати ты окружен приборами…
Готовились к полету мы очень напряженно, одних вестибулярных тренировок выполнили 113…»
Десять лет спустя полковник А. А. Леонов станет командиром космического корабля «Союз», совершившего исторический полет и стыковку на орбите с американским кораблем «Аполлон».
«Восход-2», собственно, подвел итог главнейшим экспериментальным полетам в космос. Это был и последний полет космонавтов при жизни С. П. Королева…
В 1965 году отмечалась двадцатая годовщина победы над фашистской Германией. Было много встреч с фронтовыми друзьями.
У меня возобновились дружеские отношения с бывшим работником оперативного отдела 4-й воздушной армии Г. А. Пшеняником. Теперь он возглавлял одну из кафедр Военно-воздушной академии, имел звание генерал-майора авиации. Уже тогда я подумывал написать книгу воспоминаний, и беседы с Георгием Андреевичем для меня были очень интересны.
Не дожил до двадцатилетия Победы А. Д. Вайнштейн. Он умер за год до этого. Я, П. К. Быков, М. Н. Поляков, бывший начальник санслужбы одного из РАБ 4-й воздушной армии, моя жена, которая в послевоенные годы специализировалась по офтальмологии и теперь работала в Центральной глазной больнице Москвы, на встрече почтили его память.
Получил я — и, конечно, сам послал — очень теплые письма от родного брата Владимира и двоюродного брата Ростислава Владимировича. В той главе книги, где речь шла о заключительных боевых операциях 2-го Белорусского фронта, и в частности 4-й воздушной армии, я забыл поведать о нашей почти неправдоподобной встрече с Владимиром.
Наши армейские связисты (это было где-то в районе польского города Швец) однажды увидели, что поблизости солдаты вкапывают телефонные столбы и натягивают провода.
Решили подвесить к этим столбам и свой кабель.
Оказалось, что солдаты устанавливают правительственную линию. На просьбу наших связистов они ответили:
— У нас тут Бабийчук за главного. Его спросите.
— А мы своему Бабийчуку даем связь. У нас Бабийчук начальник медотдела армии, — удивились совпадению фамилий наши ребята.
Подошел старший лейтенант, командир роты связи.
— У вас брата нет? — спросили его солдаты.
— Вообще-то был. Не знаю, жив или нет.
И вот мы сидели друг против друга… Оставшись сиротами в раннем детстве, мы жили с братом у теток. В голодные двадцатые годы Володя, младший из нас, потерялся. Теперь он рассказывал невеселую повесть о своей жизни: был беспризорником, познакомился с исправительно-трудовой колонией. Советская власть не дала пропасть подростку. Перед войной он уже работал помощником машиниста на паровозе. Окончил военную школу связи.
Пытался разыскать меня и родственников, но из этого ничего не получилось…
Владимир выглядел мужественным, серьезным молодым человеком. И его и меня переполняло счастье, и мы, фронтовики, не могли сдержать слез.
После войны Владимир устроился жить и работать в Мелитополе. В год двадцатилетия Победы ему исполнилось пятьдесят.
О двоюродном брате Ростиславе, друге моих детских лет, я ничего не знал еще дольше. В 1953 году, будучи в служебной командировке в Москве, он сам разыскал меня.
Вошел широкоплечий, плотный человек. Он назвал себя, и мы обнялись. Моя жена захлопотала у стола.
— Кем работаешь, Ростислав? — спросил я, когда подняли рюмки за радостную встречу.
— В настоящее время — министр культуры УССР. До этого был первым секретарем Житомирского и Львовского обкомов партии, еще раньше инструктором ЦК Компартии Украины, комсомольским работником, заводским рабочим.
Ростислав мой одногодок. С 1971 года он на заслуженном отдыхе.
В июне 1966 года вместе с начальником управления физической подготовки и спорта ВВС полковником В. Т. Вощеыко и инспектором боевой подготовки полковником В. Е. Борецким я побывал в Польской Народной Республике. Целью нашей поездки было ознакомление с деятельностью так называемых кондиционных центров для летного состава.
Нас принял заместитель министра обороны ПНР, мы имели беседу с начальником медицинской службы польских вооруженных сил. После этого в сопровождении полковника медицинской службы Зигмунда Квечинского, начальника медслужбы ВВС, отправились в военный кондиционный центр.
Польские военные летчики обязательно ежегодно посылаются в такие центры сроком на три недели (помимо этого, они имеют месячный отпуск, который проводят по своему усмотрению). Здесь с ними занимаются общефизической подготовкой и специальными тренировками на снарядах, помогающими лучше переносить полеты на современных реактивных самолетах.
По прибытии в центр летчик проходит врачебный осмотр и испытания на степень физической подготовки. Его записывают в одну из четырех групп (подготовленные слабо, удовлетворительно, хорошо и отлично). С каждой группой занятия проводятся по особой программе. Люди занимаются восемь часов в день (шесть часов до обеда и два часа после), остальное время у них свободно. Подъем производится в 6.00, отбой в 22.00. Раз в неделю летчик может отлучиться из центра, но к отбою он обязан вернуться.
Окрестности городка очень красивы, воды озера плещутся у самых домов. Летом тут процветают все виды водного спорта: плавание, гребля, водные лыжи, прыжки с парашютной вышки, походы на шлюпках и яхтах. Зимой на первом месте лыжи, коньки, буера, особые санки и т. д.
По данным Института авиационной медицины ПНР, половина летчиков, имеющих избыточный вес, побывав в центре, убывают в часть с нормальным весом, соответствующим их возрастной группе. Контроль за физическим состоянием людей осуществляется как врачами центра, так и специалистами этого института. Пребывание здесь весьма положительно сказывается на общефизическом состоянии летчиков: у них повышается динамометрия, спирометрия, снижаются вес и количество холестерина в крови и т. д.
Центр был довольно хорошо оснащен спортивным инвентарем.
Еще один центр расположен в горах близ чехословацкой границы, в живописной горной местности, на высоте 970 м над уровнем моря. Нам показалось, что он оборудован еще лучше. Вместо водного спорта здесь развит горный.
Мы ознакомились также с Институтом авиационной медицины и авиационным госпиталем. Они составляют одно целое и ведут большую научно-практическую работу. Имеется хорошая баролаборатория, оснащенная отечественными барокамерами, центрифуга (одноплечевая, с радиусом 8 м, с барокамерой и телевизионной установкой).
По возвращении в Москву я доложил главкому ВВС и члену Военного совета генерал-полковнику авиации А. Г. Рытову о наших впечатлениях и попросил их поддержать создание таких центров у нас, для начала в Прибалтике и Прикарпатье. К. А. Вершинин и А. Г. Рытов отнеслись к этому предложению с одобрением и поручили мне подготовить докладную записку Министру обороны.
Дня через три-четыре я принес ее Главному маршалу авиации на подпись. Константин Андреевич, предупредив, что наверняка возникнут трудности с ассигнованиями, подписал бумаги. Когда я собрался выйти из его большого и какого-то пустоватого кабинета, он задержал меня.
Главком уезжал в отпуск. Как всегда, оставались какие-то дела, которые надо было решить незамедлительно.
Перед поездкой в Польшу я был в составе группы генералов и офицеров, инспектировавших части ВВС в Белорусском военном округе. Проверка, которой руководил заместитель главнокомандующего ВВС по боевой подготовке генерал А. Н. Катрич, показала, в частности, что вопросы медицинского обеспечения полетов отработаны хорошо. Значительно слабее обстоит дело с лечебной работой, авиационной профилизацией недавно переданного нам госпиталя.
Я обратился к главкому ВВС с просьбой подписать письмо начальнику Тыла Советской Армии о возвращении нам лабораторий авиамедицины; затем по поводу расширения авиационного факультета в Академии имени С. М. Кирова. Теперь и не вспомнить, но каким еще вопросам я то и дело приходил к Константину Андреевичу, зная, что всегда найду у него поддержку.
Обговорив все, что не хотел оставлять до своего возвращения из отпуска, Вершинин откинулся на спинку стула.
— Да, — произнес он не то в шутку, не то всерьез. — Знал же вас как беспокойного человека. Наверное, другой флагманский врач так бы меня не мучил.
Я засмеялся.
— Чему смеетесь? — спросил Константин Андреевич.
— На выпускном вечере в Военно-медицинской академии имени Кирова, где я от вашего имени поздравлял новых авиационных врачей, со мной беседовал присутствовавший там Иван Христофорович Баграмян. То же самое сказал: доставляю много беспокойства Тылу Министерства обороны. Но он добавил, что приветствует это, что рекомендует и дальше так действовать.
Вершинин улыбнулся.
— Что же, он прав. Зачем нужны спокойные люди? Спокойные — почти всегда равнодушные… Над докторской диссертацией работаете? — спросил через минуту заинтересованно.
Я ответил:
— Да. Моим научным руководителем любезно согласился быть генерал-лейтенант медицинской службы профессор А. С. Георгиевский, заместитель начальника Военно-медицинской академии.
— Это хорошо, — одобрил Константин Андреевич.
…1 сентября, впервые за мою службу в Главном штабе ВВС, я был приглашен на заседание коллегии Министерства обороны. В числе других заслушивался и доклад начальника ЦВМУ генерал-лейтенанта медицинской службы Д. Д. Кувшинского о состоянии медицинского обеспечения в Советской Армии.
Касаясь вопросов медобеспечения ВВС, начальник ЦВМУ отметил, что проверки работы авиационной медслужбы серьезных недостатков не обнаружили. Летчиков, безусловно, нужно лучше обеспечивать санаторно-курортным лечением, увеличить количество путевок для членов их семей; надо разрешить расширить авиационный факультет в Академии имени Кирова.
Вершинин еще находился в отпуске. На коллегии присутствовал генерал-полковник А. Г. Рытов. Андрей Герасимович передал мне записку: «Выступите и расскажите более подробно».
Я попросил слова у министра Маршала Советского Союза Р. Я. Малиновского.
В своем выступлении я остановился на особенностях труда и быта летного состава, на специфике медобеспечения авиации. Сообщил, как обстоит дело с обеспечением авиаторов жильем, с организацией их отдыха и т. д. Просил помочь с созданием центров активного отдыха и целенаправленной физической подготовки по примеру Польской Народной Республики.
Министр обороны очень вежливо перебил меня в этом месте и спросил:
— А деньги у вас есть?
Я ответил, что денег у нас нет.
— Я не возражаю против создания центров, если у ВВС есть деньги, сказал Р. Я. Малиновский и насупил густые брови. — Подумайте, сколько таких центров потребуется!
Я понял, что, по крайней мере, на время от мысли о них придется отказаться.
3 сентября я снова вылетел в Польшу. В Варшаве проходило совещание по координации научных исследований. В работе секции авиационной медицины приняли участие: от ВНР — подполковник медицинской службы Эхтер Тибор, от ГДР — майор медицинской службы Отто Флейшхауэр, от ПНР — полковники медицинской службы Зигмунд Квечинский и Барциковский, от СССР — я и полковник медицинской службы П. К. Исаков, от ЧССР — полковник медицинской службы Мирослав Ганька.
В протоколе совещания было отмечено, что «проведена большая работа в части разработки вопросов специального медицинского обеспечения авиации и обмена научной информацией по ряду актуальных вопросов авиационной физиологии, гигиены, психологии, медицинского обеспечения безопасности полетов, врачебно-летной экспертизы, которые были внедрены в практику медицинского обеспечения авиации каждой из стран».
А через две недели я очутился в Праге в составе делегации Советского Союза на XV международном конгрессе по авиационной и космической медицине. Нашу делегацию возглавлял академик В. В. Парин. Она была представительной: вместе с гостями конгресса насчитывала 62 человека. Заместителями В. В. Ларина являлись профессор В. И. Черниговский и я.
Прилетели мы за два дня до начала работы конгресса и получили возможность ознакомиться с достопримечательностями прекрасного города (в осеннем убранстве многочисленных скверов и парков Прага была действительно золотой). Открылся конгресс в старинном здании ратуши, которому насчитывается около шестисот лет.
После вступительного слова министра здравоохранения ЧССР доктора Плонгара в зал под звуки оркестра вошел гость конгресса — врач-космонавт Б. Б. Егоров. Затем был избран президиум. С приветствием к конгрессу обратился ректор Пражского университета.
За девять дней на пленарных заседаниях было заслушано 174 доклада. Обсуждались следующие проблемы: выносливость человека к воздействию экстремальных факторов, возникающих во время полета; врачебная оценка состояния здоровья летчиков среднего возраста; вопросы патологии у летного состава; главные принципы механизма ориентации в пространстве; вопросы радиобиологии; методы экспериментальных исследований.
Участие в конгрессе делегаций многих государств расширило наше представление о той работе, которая ведется там в области авиационной и космической медицины.
Руфф (США) сделал сообщение о контролировании физиологических реакций у космонавтов во время полета корабля «Меркурий». Он же с группой научных сотрудников изучал их психологические реакции. Это изучение начиналось задолго до полета в специальной студии, затем продолжалось на центрифуге, в барокамере, во время отдыха, знакомства между собой и т. д.
Во время полета от космонавтов требовалось решить математические задачи, установить свое местонахождение. В прошлом все они были летчиками, что позволяло им легче справляться с различными аварийными ситуациями.
Шмидт (Англия) говорил об изучении физиологических функций летчика в самолете во время полета. Использовались специальные электроды для регистрации деятельности сердечной мышцы. Пульс исследовался в течение пяти минут до полета и при посадке в самолет. Разница составляла 5-10 %. В течение первых пятнадцати секунд полета он повышался на 50 %, затем понижался, но был выше, чем в состоянии покоя. Частота пульса при приземлении самолета зависела от места расположения аэродрома — в горах или на равнине. На величину пульса влияли также температура в кабине самолета и состояние погоды.
Берри (США) выступил с докладом «О некоторых результатах полетов на кораблях «Джемини» и «Аполло-проект». Докладчик подчеркнул, что после полета Ю. А. Гагарина стало ясно — ориентировка и подвижность в космосе сохраняются. Происходят многочисленные стрессы, но их нельзя избежать. Через восемь дней у космонавтов отмечалась сухость кожи, однако после применения специальных мазей она становилась обычной. Центральная нервная система функционировала хорошо, что подтверждается удачной посадкой корабля «Джемини-8» с помощью ручного управления в аварийной ситуации.
По возвращении на Землю у космонавтов наблюдалась инъекция конъюнктивы глаз в течение нескольких часов, закладывание носа в течение нескольких дней. Докладчик сказал, что он связывает это с дыханием чистым кислородом.
На кораблях «Джемини» у космонавтов повышалось кровяное давление в нижних конечностях, учащался пульс при восьмидневном пребывании в космосе. Все показатели физиологических функций возвращались к норме через 55 часов после полета. На земле отмечалось увеличение количества лейкоцитов в крови; оно приходило к норме через сутки. Наблюдалось понижение общего содержания плазмы в крови…
У американских космонавтов определялось общее количество азота и был выявлен отрицательный баланс его. Для питания космонавтов использовалась замороженная, дегидратированная пища (60 % суточного рациона). При полете до четырех дней суточный рацион составлял 2500 калорий. Космонавты после приема такой пищи чувствовали голод. Для восьмидневного полета количество продуктов было увеличено, из расчета 2700 калорий в сутки, но космонавты потребляли фактически всего 2000 калорий.
Изменения в костях (потеря солей кальция) увеличиваются до восьми дней полета, а потом уменьшаются. Чтобы удержать кальций в костях, было увеличено количество физических упражнений…
От СССР выступали профессор П. К. Исаков, В. В. Парин, И. А. Акулиничев, Ю. М. Волынкин, Л. С. Исакян, я и другие.
14 января умер Сергей Павлович Королев. Смерть Главного конструктора ракетно-космических систем глубокой болью отозвалась в сердцах всех, кто знал его и работал с ним. В последние полтора-два года Королев иногда жаловался на боли неопределенного характера в брюшной полости. Однажды на космодроме я настойчиво советовал ему обязательно, не откладывая, обследоваться в клинике. Врачи, которым он показывался, считали его практически здоровым. Когда обнаружили небольшую опухоль, Сергей Павлович согласился лечь на операцию. По-видимому, ее нужно было сделать раньше…
17 января я стоял у гроба, утопавшего в венках, в Колонном зале. Вспомнилась его замечательная биография.
Родился С. П. Королев 30 декабря 1906 года (по старому стилю) в Житомире в семье учителя. В 1924 году, окончив 1-ю Одесскую стройпрофшколу, он поступил в Киевский политехнический институт, а в 1926 году, будучи студентом 3-го курса, перевелся в Московское высшее техническое училище, чтобы получить специальность аэромеханика. С 1927 года С. П. Королев работал в авиационной промышленности. В 1930 году без отрыва от производства окончил факультет аэромеханики МВТУ имени Баумана и в том же году — Московскую школу летчиков.
Познакомившись с К. Э. Циолковским и его идеями, Сергей Павлович увлекся ракетно-космической техникой и стал одним из ее основателей. В 1933 году при его участии была организована Группа по изучению реактивного движения (ГИРД), коллектив которой создал первые экспериментальные ракеты. В августе того же года С. П. Королев руководил пуском первой советской жидкостной ракеты «09» конструкции М. К. Тихомирова. С этого времени и до конца своей жизни все свои силы Сергей Павлович отдавал развитию советской ракетно-космической техники. Он прошел славный путь от рядового инженера до академика. В 1934 году в Военном издательстве вышла книга С. П. Королева «Ракетный полет в стратосфере». Разработанная и построенная им крылатая ракета класса «земля — земля» совершила 29 января и 8 марта 1939 года успешные полеты.
Сергей Павлович Королев был крупнейшим конструктором ракетно-космических систем, на которых впервые в мире осуществлены запуски искусственных спутников Земли, доставлен советский вымпел на Луну, совершен облет и фотографирование обратной стороны Луны.
Под руководством С. П. Королева были созданы пилотируемые космические корабли, на которых человек впервые в истории совершил полет в космос и осуществил выход в космическое пространство.
Сергей Павлович Королев воспитал многочисленные кадры ученых и инженеров, работающих ныне во многих научно-исследовательских институтах и конструкторских бюро в области ракетно-космической техники.
Неиссякаемая энергия и талант ученого-исследователя, прекрасная инженерная интуиция, большая творческая смелость при решении сложных научных и технических проблем сочетались у Сергея Павловича с блестящими организаторскими способностями и высокими душевными качествами.
Академик С. П. Королев отдавал все свои силы и знания космонавтике. Он был настоящим хозяином «шестого океана», жил в будущем, опережая время, как и подобает советскому ученому, гражданину Страны Советов, бойцу Коммунистической партии.
6 марта 1967 года проходило очередное заседание мандатной комиссии по отбору кандидатов в космонавты. Проводил его II. П. Каманин.
Надо сказать, что с того дня, когда в космос поднялся Ю. А. Гагарин, в Академию наук, партийные и советские организации хлынул огромный поток писем от желающих быть зачисленными в космонавты. Писали люди разного возраста и разных профессий, главным образом, конечно, юноши и девушки. Причем многие из них прилагали к своим заявлениям характеристику с места работы, первичной комсомольской организации, справку о состоянии здоровья. Тысячи писем шли просто по такому адресу: «Москва, центр набора космонавтов».
Подавали, однако, рапорты по службе и сотни молодых летчиков, в основном истребительной авиации. Им разъясняли, что ни ВВС, ни Министерство обороны в целом не имеют отношения к организации космических полетов и подготовке к ним людей. Этим занимается исключительно Академия наук, которая, правда, привлекает для полетов в космос военнослужащих. Разбору рапортов особенно настойчивых товарищей — отряд космонавтов все-таки должен был пополняться — в тот раз и посвятили заседание мандатной комиссии.
В том же месяце в Центре подготовки космонавтов я в течение дня наблюдал за проведением комплексного испытания некоторых систем жизнеобеспечения экипажа нового корабля «Союз». Затем участвовал в заседании главной медицинской комиссии по допуску к полету двух командиров этого корабля — В. М. Комарова и Ю. А. Гагарина (дублер). Оба космонавта были признаны здоровыми и готовыми к полету.
На пуск «Союза-1» я вылетел в Байконур 19 апреля. Старт был назначен на 5.35 по местному (3.35 по московскому) времени 23 апреля. После раннего подъема в этот день я беседовал с Владимиром Михайловичем Комаровым. Как всегда, сдержанный, спокойный, он сказал, что чувствует себя хорошо. После наклейки датчиков космонавты позавтракали. Комаров ел мало, а Гагарин съел завтрак с аппетитом. Потом Владимир Михайлович надел легкий шерстяной костюм и без головного убора вышел в вестибюль, где его ждали П. П. Каманин, Н. Ф. Кузнецов и другие. Все мы направились к выходу…