Страница:
Небольшой городок Дербент был забит госпиталями. Под них заняли все пригодные строения. Железная дорога на Баку и порт позволяли бесперебойно эвакуировать тяжело раненных. Город не бомбили. Наш хирургический лазарет помещался в бывшем двухэтажном здании школы с просторным двором. Встретила меня Мария Андреевна Пруденко.
В распоряжении врачей имелся большой набор хирургических инструментов, аппараты для переливания крови и скелетного вытяжения. К сожалению, здесь не было своей лаборатории, рентгеновского кабинета и кабинета физиотерапии. В необходимых случаях им приходилось обращаться в соседние эвакогоспитали.
Мария Андреевна была человеком обаятельным. Невысокого роста, сероглазая, с гладкой прической. Ей очень шла военная форма. Говорила негромко, мелодично звучащим голосом, ходила легко, умела шутить с ранеными. По-моему, одно ее присутствие благотворно влияло на них. Вместе с тем это был не только опытный хирург, но и рачительная хозяйка. Она вникала в каждую мелочь жизни лазарета.
Непоседливый и жизнерадостный Аранович уже справился с должностью хирурга-ординатора. Окончив в 1941 году медицинский институт, он еще сохранил студенческую неутомимость. В наш хирургический лазарет ходили врачи из других госпиталей посмотреть, «как лечат летчиков». Действительно, далеко не везде раненые находились в столь благоприятных условиях. Не последнюю роль играло то, что наши подопечные знали, как обстоят дела в их части, как воюют товарищи. Эвакуации из лазарета подлежали только те, кто навсегда или на длительный срок (более трех месяцев) терял возможность вернуться в строй или нуждался в специализированной помощи (урологической, глазной, отоларингологической). Остальные оставались до полного выздоровления.
Вместе с М. А. Пруденко и заместителем по политчасти 504 БАО мы разработали план перевозки около тридцати «старичков» в лазареты БАО. Все эти летчики, техники, авиаспециалисты могли в скором времени вернуться в свои части.
Вернувшись в Троицкое, услышал печальную весть: в Орджоникидзе, к которому немцы подошли вплотную, во время бомбежки погиб и начальник штаба Закавказского фронта генерал-лейтенант П. И. Бодин и член Военного совета фронта А. Н. Саджая, В тот день, 1 ноября, наши летчики сбили 30 немецких самолетов.
Выполнив несколько неотложных дел, я вылетел на аэродромы 217-й и 229-й истребительных авиадивизий. Они находились к востоку от Орджоникидзе. На местах выяснил, что медпункты нуждаются в перевязочных средствах, которые в тот момент можно было достать лишь на аптечных складах наземных армий. Узнал о людских потерях. Эти аэродромы обстреливались артиллерией противника.
К северу от города, не умолкая, гремела канонада. Там геройски дрались 11-й гвардейский стрелковый корпус, истребительно-противотанковые и гвардейские минометные полки. Несмотря на испортившуюся погоду, действовала наша авиация. Исключительную оперативность и маневренность проявили в этот период летчики 4-й воздушной армии. Поддерживая и прикрывая наши наземные войска, истребители в течение десяти дней провели около 100 воздушных боев. В этих боях и во время налетов на аэродромы противника советские летчики уничтожили более 80 вражеских самолетов.
Военврач 2 ранга Михаил Маркович Полонский, начальник санслужбы 229 иад, построил работу так, что аэродромные медпункты имели посты вблизи переднего края обороны. Они состояли из фельдшера и шофера-санитара полуторки, оснащенной всем необходимым для оказания первой помощи. Наблюдали сами за воздушным боем, если становились свидетелями его, и собирали в медпунктах сухопутных войск сведения о раненых летчиках, выбросившихся с парашютом или совершивших вынужденную посадку.
В числе четырех летчиков-истребителей из своей дивизии и 217 иад медпост подобрал капитана С. Мкртумяна. Он вел бой один с шестью «мессершмиттами». Сбил два, потом получил ранение в грудь. Его ЛаГГ-3 загорелся. Капитан сумел посадить машину на склоне горы, выбраться из нее и отползти в сторону. Минут через двадцать медпост был на месте взрыва самолета. Мужественному летчику оказали первую медицинскую помощь и доставили его в ПМА. Оттуда он был отправлен в Дербент. Я видел его в лазарете.
С. Мкртумян, П. Руденко и В. Шамшурин, повторившие подвиг Гастелло, были удостоены звания Героя Советского Союза.
Одобрив инициативу Полонского, я предложил ему и дивизионному врачу 217 иад Малаеву (с ним связался по телефону) немедленно послать людей на автомашинах в город для получения медицинского имущества. Разрешение санитарного управления Северной группы на это имелось.
Вскоре мне довелось встретиться и с военврачом 1 ранга Михаилом Петровичем Малаевым. Он доложил, при каких обстоятельствах погибли старший врач одного из полков дивизии и две вольнонаемные медсестры.
Михаилу Петровичу было уже более сорока лет. Среднего роста, всегда подтянутый, с умным худощавым лицом, он походил на строевого командира. До сформирования 4-й воздушной армии Малаев занимал пост флагманского врача ВВС 12-й общевойсковой армии. Он и теперь внимательно следил за состоянием здоровья личного состава, глубоко вникал в жизнь и быт летчиков.
У Малаева лучше чем у кого-либо была поставлена организация кратковременного отдыха авиаторов в расположении БАО. По его представлению командир части освобождал определенное количество летчиков на три — пять дней от боевой работы. «Отпускники» поселялись в небольших домиках неподалеку от аэродромов.
Бывая в частях, я не упускал возможности проконтролировать организацию отдыха авиаторов. Часто они размещались в землянках, а в теплое время года даже в шалашах. Важно было, чтобы уставший летчик, штурман или стрелок-радист имел возможность хотя бы ненадолго освободиться от нервного напряжения. Уменьшение утомления летного состава, а значит, повышение его боеспособности, являлось одной из важнейших задач авиационной санитарной службы.
До войны наблюдение за физическим состоянием летного состава велось постоянно. Каждый авиатор имел единую медицинскую книжку. Когда он переводился из одной части в другую, то на новом месте обязан был предъявить ее врачу. В деле медицинского контроля за летным составом существовала преемственность.
С началом войны такую документацию перестали вести. В большинстве штабов она была даже уничтожена — избавлялись от «лишнего» имущества. Но необходимость медицинского наблюдения за летным составом не отпала. Появились врачебные дневники. Полковые врачи вели их по-разному. Чаще всего они вносили туда результаты ежемесячных медосмотров, количество боевых и отдельно ночных вылетов, общий налет, число проведенных воздушных боев, перенесенных травм и аварий, сведения о лечебно-профилактических мероприятиях. Боевая нагрузка экипажей была весьма неравномерной, зависела от вида авиации (истребительная, штурмовая, бомбардировочная), оперативно-тактической обстановки, а также от характера выполняемых задач.
Наведываясь в части, я всегда проверял содержание дневников. В 217 иад эта документация велась хорошо.
5 ноября противник был остановлен на окраине Орджоникидзе. Больше того, его гизельская группировка оказалась в мешке. Начались бои по ее уничтожению. 11 ноября наши войска освободили Гизель, а в течение следующего дня продвинулись вперед на двадцать километров.
19 ноября перешли в наступление войска Юго-Западного и Донского фронтов, сутками позже — Сталинградского. Вскоре в междуречье Дона и Волги он завершил окружение крупной группировки противника.
Как ни тяжело было у нас, на Кавказе, мы понимали, что в Сталинграде советским воинам еще труднее и что именно на Волге будет предопределен дальнейший ход войны. Сковывая огромные силы противника, мы помогали сталинградцам. В свою очередь, Сталинград не позволял врагу еще более усилить свой натиск на Кавказе.
Конечно, я не могу сказать, что уже тогда, в конце ноября, мы так и говорили: «Оборонительный период войны кончился!» Но каждый воин нашего фронта не только чувствовал, а твердо знал: очень скоро придет час наступать и нам! Вся политическая работа в войсках перестраивалась на подготовку к наступлению. Ведь в начале войны мы только отступали. Надо было преодолеть этот психологический барьер.
В конце ноября положение на Закавказском фронте изменилось. В штабе воздушной армии считали, что в настоящее время противник располагает примерно 500 самолетами. Уменьшение их численности было следствием ударов нашей авиации по аэродромам противника, а также переброски части его военно-воздушных сил в район Сталинграда.
В 4-й и 5-й воздушных армиях насчитывалось до 600 самолетов. К нам, правда в небольших количествах, поступали уже боевые машины новых типов. В ВВС Черноморского флота имелось свыше 250 самолетов.
Перед воздушными армиями были поставлены конкретные задачи и четко определены районы боевых действий. Наша армия основными силами поддерживала Северную группу войск, а 5-я вместе с частями ВВС Черноморского флота Черноморскую группу.
В первых числах декабря меня вызвал заместитель командующего по политчасти Алексеев. На эту должность его назначили после отмены института военных комиссаров. Он получил звание генерал-майора.
Василия Ивановича не часто видели в Троицком. Он постоянно находился в дивизиях и отдельных полках. В этот же день, видимо, только непогода удержала его в штабе. Шел дождь со снегом.
— Как ваши жена и дочь? — был первый вопрос генерала.
Я поблагодарил за внимание и ответил, что недавно удалось повидаться с семьей. Жена со своей работой справляется. Дочь здорова.
— Александр Николаевич, — перешел он к тому вопросу, по которому вызвал меня, — Очевидно, вы и сами догадываетесь, что наступает время перебазировок, причем активных. — Лукаво сощурив глаза, он продолжал: Приходит пополнение. Словом, я хочу знать, как готовится санитарная служба к наступлению, что сделано, какие есть наметки?
Я готов был к ответу на этот вопрос. Сразу, как только разнеслась весть о начале разгрома гитлеровских войск под Сталинградом, меня не покидала одна мысль: «Когда такие события произойдут и на нашем фронте?»
— В сухопутных войсках наступил самый напряженный период учебы. Командиры учат красноармейцев вести уличные бои, решительно действовать в горах, форсировать водные преграды. Теперь я слушаю вас, — заключил генерал, сложив на столе крупные руки.
Доклад я начал с того, что старшие врачи авиационных полков обучают молодых летчиков оказывать самопомощь и взаимопомощь. Ведь от этого зависит последующий успех лечения пораженных в бою.
Алексеев слушал, не перебивая, но взгляд у него был отсутствующий. Похоже, что он пропускал мои слова мимо ушей. В самом деле, подумал я, может ли летчик одноместного самолета оказать себе помощь в воздухе? На бомбардировщиках и штурмовиках это тоже затруднительно сделать. Видимо, Алексеев хотел услышать о готовности медработников аэродромных пунктов и медицинских постов быстро оказывать помощь раненым авиаторам, посадившим самолет вне своего аэродрома. И я, перестроившись, начал докладывать именно об этом.
Рассказал также о своем намерении использовать для поиска летчиков и экипажей, выбросившихся на парашютах или совершивших вынужденную посадку, радиостанции наведения, которых в армии становилось все больше. Генерал тотчас оживился. Надо заметить, что он всегда живо интересовался новшествами, рационализаторскими предложениями. Требовал, чтобы о них незамедлительно докладывали ему.
— Что еще? — спросил он.
До нас доходили слухи о крайне неблагополучной эпидемиологической обстановке на территории, занятой противником. Поэтому в районы нового расположения я планировал направлять вместе с каждой передовой командой медицинского работника — фельдшера или врача.
— Хорошо, — одобрил заместитель командующего. — Ну а в каком состоянии санслужба РАБ и войсковые лазареты БАО?
Я ответил, что они находятся в подчинении помощника начальника сануправления фронта ВВС. Нам подчиняются лишь оперативно, хотя и неотделимы от воздушной армии. Такое положение, конечно, ненормально. Лазареты ослаблены пересмотром штата (в какой уж раз это производилось!), в них оставлен один военнослужащий — начальник, должности обслуживающего персонала — пять человек — должны занимать вольнонаемные, подобрать которых было практически невозможно. И вообще шесть человек в таком подразделении крайне мало. К тому же на начальника здесь возложены обязанности и хирурга, и терапевта, и невропатолога… Перечень положенного имущества также уменьшен, и — что особенно тревожно — исключен палаточный фонд. При частом и быстром свертывании и развертывании лазарета некогда и некому строить землянки, а на готовые жилища при наступлении не всегда можно рассчитывать.
Нахмурив брови, Алексеев покачал головой.
— Они что у вас там, — показал он глазами вверх, — не понимают?
Мне самому была непонятна недооценка Главсанупром лечебных учреждений в военно-воздушных силах. Я пожал плечами.
— Ладно, надеюсь, вы с Быковым по-прежнему будете работать рука об руку. Итак, помните, надо быть готовыми! Почему вы до сих пор без заместителя? — спросил генерал, прощаясь.
— На днях он прибудет.
В 81-м дальнебомбардировочном авиационном полку хорошо работал военврач 2 ранга Николай Петрович Алексеев, однофамилец члена Военного совета. Он служил в РККА с 1933 года, был начальником отделения военного госпиталя. Затем его перевели в ВВС. Среднего роста, с открытым лицом, энергичный, подвижный. Заметив у него административную жилку, я и предложил ему должность заместителя. Он согласился. П. К. Быков не стал возражать против его назначения.
Официальные указания представить план медицинского обеспечения наступательной операции воздушной армии еще не поступили. До конца года фронту, по-видимому, предстояло вести оборонительные бои. Северная группа войск наносила по врагу лишь локальные удары в районах Ачикулак, Ага-Батырь, Ишерская. Штурмовики 216-й смешанной авиадивизии генерала А. В. Бормана и ночные бомбардировщики 218-й авиадивизии полковника Д. Д. Попова уничтожали огневые средства и живую силу противника, совершали налеты на его аэродромы.
Декабрь сыпал снегом и дождем. В горах уже установилась зима, а из долин еще не ушла осень.
Во второй половине месяца приказом командующего ВВС за № 216 в 4-й воздушной армии был учрежден дом отдыха.
Мне позвонил по телефону Быков, спросил:
— Кого думаете назначить начальником?
Прочитав приказ, я подумал о военвраче 3 ранга Назаровой. Она была старшим врачом 431 БАО. Еще в апреле, когда мы познакомились с ней, она мечтала о доме отдыха для летчиков.
— Согласитесь, что мы с вами должны утвердить Назарову, — сказал я дипломатично.
В трубке раздался характерный раскатистый смех Павла Константиновича.
— Эсфирь Марковну? Я сам хотел предложить ее кандидатуру. Где найдешь человека более подходящего?
В этот момент мы, наверное, вспомнили об одном и том же.
…Вернувшись с первого облета аэродромов, я поинтересовался у флагманского врача, почему не аттестован старший врач 431 БАО. Быков перед этим возглавлял санслужбу 28 РАБ, в который входил данный батальон.
— Где она сейчас? — оживился мой обычно сдержанный новый начальник.
— В Голубовке.
— Значит, успели переехать… Ну как, заметили там что-нибудь особенное? — спросил флагманский врач, еще не ответив на мой вопрос.
— Лазарет работает хорошо. Там есть опытный хирург. Мне показалось, что молодые женщины сумели создать какую-то особую атмосферу. У них чистота и порядок, они веселы. Признаться, чем-то даже домашним повеяло, когда я оказался в такой обстановке. Сама Назарова располагает к себе, жизнерадостная и непосредственная женщина.
Тогда я впервые услышал раскатистый смех Быкова.
— Говорите, домашним повеяло? — переспросил Быков. — А я думаю, Поляков уже успел их подтянуть. Это «домашнее» поначалу его ошарашило. Да вот он и сам, старый служака! — воскликнул Павел Константинович. — Легок же ты на помине!
В наш кабинет вошел новый начальник санслужбы 28 РАБ военврач 2 ранга Поляков. Он приехал по вызову помощника начальника сануправления фронта по ВВС и по пути завернул к Быкову.
— Михаил Николаевич, — обратился к нему Быков. — Как твои отношения с Эсфирью Марковной?
Хмуроватый Поляков, погладив согнутым пальцем свою рыжеватую бородку, насторожился:
— А в чем дело?
— Александр Николаевич был у нее. Обворожен уютом в ее хозяйстве. И сама Назарова его заинтересовала.
Старые друзья, Быков и Поляков, разговаривали на «ты». Видимо, Михаил Николаевич решил, что Быков, как всегда, подтрунивает над его приверженностью к дисциплине и воинскому порядку. Усмехнувшись, ответил:
— Хотите узнать, какое впечатление она произвела на меня при первом знакомстве? Так слушайте. Приехали мы в этот БАО… Выходит навстречу пышноволосая, статная, туго затянутая ремнем молодая женщина. Ему, — Поляков кивнул на Быкова, — запросто говорит: «Здравствуйте, Павел Константинович!»
Он строго посмотрел на нее и метнул взгляд в мою сторону: дескать, это твой новый начальник, нужен уставной рапорт. А она свое: «Здравствуйте. Я Эсфирь Марковна».
За ее спиной уже построился в шеренгу медперсонал: военврач 3 ранга, военфельдшер… Она начала представлять их мне: «Наш хирург, Борис Аркадьевич. Фельдшер Маруся. Старшина Валюша. Дальше — Клава, Наташа, Люба, Катя, шоферы Саша и Паша…»
Хорошенькая форма доклада. Я даже растерялся. Не воинское подразделение, а черт те что! Семейный дом! Наконец говорю: «Товарищ старший врач, потрудитесь доложить по уставу!»
Губы у нее дрогнули, и она стала похожа на обиженного ребенка. «Товарищ начальник, мы уж так привыкли. Так проще. Разве так нельзя? Что тут плохого?»
Еще расплачется, подумал я и махнул рукой: «После поговорим, товарищ старший врач!»
— Зато при осмотре домов, в которых размещался лазарет, сразу подобрел, — вмешался Быков, — на окнах занавески, на подоконниках комнатные цветы, земляные полы застланы прошлогодним чабрецом. Постельное белье на койках свежее, раненые и больные побриты. Один из раненых сказал: «Мы у Эсфирь Марковны как дома на побывке. Красота! Повариха тетя Киля пампушки нам печет, украинским кулешом кормит…»
В общем, я посоветовал не ломать «семейный дом». А Эсфирь Марковна не подведет. Она в сорок первом в таких переплетах бывала, где мужчины гнулись. Ты, наверное, все-таки поднавел порядок? — с улыбкой взглянул Быков на Полякова.
Тот промолчал.
— Почему же ей не присвоили звание? — снова спросил я. — Она же невропатолог, работала в московской клинике.
— Все эти «гражданские» манеры ее пугают кое-кого, — ответил Быков. Но Вайнштейн добивается.
Потом, в период летнего отступления, Назарова отлично проявила себя.
Теперь же надо было подумать, где разместить армейский дом отдыха. Я решил, что предоставлю Назаровой свободу в подборе штата.
Приехал мой заместитель военврач 2 ранга Алексеев. Я несколько разгрузился.
15 декабря штаб 4-й воздушной армии начал разработку плана предстоящего наступления на Северном Кавказе.
Меры по медицинскому обслуживанию его излагались в разделе приказа по тылу. Там имелись такие пункты: лечебно-эвакуационное, специальное авиационно-медицинское и противоэпидемическое обеспечение; организация медицинского снабжения; система управления медицинской службой армии.
Трудно, неприятно, но всегда необходимо рассчитывать по дням операции возможные санитарные потери. Определялись они исходя из количества боевых самолето-вылетов отдельно по каждому виду авиации — истребительной, штурмовой, бомбардировочной. Важно было предположить, сколько может быть раненых. В зависимости от этого определялось количество мест в лазаретах, создавались запасы консервированной крови и заменяющих ее препаратов, готовился транспорт.
Полученные в штабе исходные данные для планирования наступления подсказывали, что удар по противнику намечается мощный.
К этому времени в 8-м отдельном полку гражданской авиации были организованы две санитарные эскадрильи, насчитывающие 16 и 12 самолетов Р-5 и 16 — У-2. Их задача — обслуживать части сухопутных войск.
Наши летчики значительно усилили действия по срыву железнодорожных перевозок противника и уничтожению его авиации на аэродромах. Они также вели воздушную разведку.
Я со своим заместителем Алексеевым вылетел в части. Нам предстояло побывать в авиаполках и в БАО. Готовность лазаретов беспокоила больше всего.
Обращение Военного совета Закавказского фронта к войскам гласило:
В новогоднюю ночь над станцией Троицкое бушевала метель. Работники штаба 4 ВА, свободные от дежурства в отделах, собрались за небогатым столом. У всех настроение было приподнятое. Через два-три дня войска фронта начнут наступать! Вспомнили, что в прошлом году в такую ночь по радио выступал М. И. Калинин. Несмотря на успешно развивавшееся контрнаступление под Москвой, освобождение Тихвина и некоторые другие благоприятные известия с фронта, он говорил суровым голосом, не обещал близкой победы. Какой тяжелый прожили год! Выстояли! Не сдался Ленинград, гитлеровцы окружены под Сталинградом, потерпел крах план фашистов вторгнуться в Закавказье. Поздравит ли Михаил Иванович советских людей с Новым годом сегодня? К сожалению, в нашем доме не было радиоприемника.
Подняли тосты за партию, за дружбу народов (на Кавказе она проявилась с особой силой, мы были свидетелями тому), за близкое наступление. Вскоре разошлись.
На следующее утро стало известно, что на левом фланге фронта противник начал отводить главные силы 1-й танковой армии за реку Кума. Войска Северной группы начали преследование.
В последний день 1942 года Сталинградский фронт переименовали в Южный. Мы были рады, что он возродился. Наступая в направлении Ростова, наши войска поставили под угрозу тылы всей кавказской группировки противника.
По плану командования воздушной армии батальоны аэродромного обслуживания должны были передвигаться «перекатами»: половина их обеспечивала авиаполки в исходном положении, остальные следовали за наземными войсками и готовили новые аэродромы к приему летных частей. Был выделен резерв из нескольких БАО для решения непредвиденных задач.
С аэродрома Троицкое самолеты из-за плохой погоды не выпускались в воздух. Поэтому генерал Алексеев и несколько штабных командиров выехали в авиачасти на автомобилях. К счастью, радиотелефонная связь действовала бесперебойно. В войска 44-й армии, развившей наступление на Моздок, и в кавалерийские корпуса были заранее посланы оперативные группы и авиационные представители. Это способствовало улучшению управления боем и взаимодействия авиации с сухопутными войсками.
К концу дня узнали: бои идут в Моздоке и севернее его. Наши штурмовики действуют парами, истребители из-за ненастья вынуждены оставаться на аэродромах.
3 января Северная группа войск начала преследование врага по всему фронту. Погода несколько улучшилась, и в воздух поднялись основные силы нашей авиации.
4 января был освобожден Нальчик. Гитлеровцы называли столицу Кабардино-Балкарии ключом к Кавказу. Этот ключ они потеряли навсегда.
В тот день наша армейская газета «Крылья Советов» вышла с передовой статьей «Военный врач». В ней, в частности, было сказано: «У нас есть немало врачей, начальников санслужб, которые образцово организовали работу в лечебных учреждениях, настойчиво борются за высокое качество медицинского обслуживания, проводят большую профилактическую работу. Особенно следует отметить таких товарищей, как военврач 3 ранга Назарова…»
В распоряжении врачей имелся большой набор хирургических инструментов, аппараты для переливания крови и скелетного вытяжения. К сожалению, здесь не было своей лаборатории, рентгеновского кабинета и кабинета физиотерапии. В необходимых случаях им приходилось обращаться в соседние эвакогоспитали.
Мария Андреевна была человеком обаятельным. Невысокого роста, сероглазая, с гладкой прической. Ей очень шла военная форма. Говорила негромко, мелодично звучащим голосом, ходила легко, умела шутить с ранеными. По-моему, одно ее присутствие благотворно влияло на них. Вместе с тем это был не только опытный хирург, но и рачительная хозяйка. Она вникала в каждую мелочь жизни лазарета.
Непоседливый и жизнерадостный Аранович уже справился с должностью хирурга-ординатора. Окончив в 1941 году медицинский институт, он еще сохранил студенческую неутомимость. В наш хирургический лазарет ходили врачи из других госпиталей посмотреть, «как лечат летчиков». Действительно, далеко не везде раненые находились в столь благоприятных условиях. Не последнюю роль играло то, что наши подопечные знали, как обстоят дела в их части, как воюют товарищи. Эвакуации из лазарета подлежали только те, кто навсегда или на длительный срок (более трех месяцев) терял возможность вернуться в строй или нуждался в специализированной помощи (урологической, глазной, отоларингологической). Остальные оставались до полного выздоровления.
Вместе с М. А. Пруденко и заместителем по политчасти 504 БАО мы разработали план перевозки около тридцати «старичков» в лазареты БАО. Все эти летчики, техники, авиаспециалисты могли в скором времени вернуться в свои части.
Вернувшись в Троицкое, услышал печальную весть: в Орджоникидзе, к которому немцы подошли вплотную, во время бомбежки погиб и начальник штаба Закавказского фронта генерал-лейтенант П. И. Бодин и член Военного совета фронта А. Н. Саджая, В тот день, 1 ноября, наши летчики сбили 30 немецких самолетов.
Выполнив несколько неотложных дел, я вылетел на аэродромы 217-й и 229-й истребительных авиадивизий. Они находились к востоку от Орджоникидзе. На местах выяснил, что медпункты нуждаются в перевязочных средствах, которые в тот момент можно было достать лишь на аптечных складах наземных армий. Узнал о людских потерях. Эти аэродромы обстреливались артиллерией противника.
К северу от города, не умолкая, гремела канонада. Там геройски дрались 11-й гвардейский стрелковый корпус, истребительно-противотанковые и гвардейские минометные полки. Несмотря на испортившуюся погоду, действовала наша авиация. Исключительную оперативность и маневренность проявили в этот период летчики 4-й воздушной армии. Поддерживая и прикрывая наши наземные войска, истребители в течение десяти дней провели около 100 воздушных боев. В этих боях и во время налетов на аэродромы противника советские летчики уничтожили более 80 вражеских самолетов.
Военврач 2 ранга Михаил Маркович Полонский, начальник санслужбы 229 иад, построил работу так, что аэродромные медпункты имели посты вблизи переднего края обороны. Они состояли из фельдшера и шофера-санитара полуторки, оснащенной всем необходимым для оказания первой помощи. Наблюдали сами за воздушным боем, если становились свидетелями его, и собирали в медпунктах сухопутных войск сведения о раненых летчиках, выбросившихся с парашютом или совершивших вынужденную посадку.
В числе четырех летчиков-истребителей из своей дивизии и 217 иад медпост подобрал капитана С. Мкртумяна. Он вел бой один с шестью «мессершмиттами». Сбил два, потом получил ранение в грудь. Его ЛаГГ-3 загорелся. Капитан сумел посадить машину на склоне горы, выбраться из нее и отползти в сторону. Минут через двадцать медпост был на месте взрыва самолета. Мужественному летчику оказали первую медицинскую помощь и доставили его в ПМА. Оттуда он был отправлен в Дербент. Я видел его в лазарете.
С. Мкртумян, П. Руденко и В. Шамшурин, повторившие подвиг Гастелло, были удостоены звания Героя Советского Союза.
Одобрив инициативу Полонского, я предложил ему и дивизионному врачу 217 иад Малаеву (с ним связался по телефону) немедленно послать людей на автомашинах в город для получения медицинского имущества. Разрешение санитарного управления Северной группы на это имелось.
Вскоре мне довелось встретиться и с военврачом 1 ранга Михаилом Петровичем Малаевым. Он доложил, при каких обстоятельствах погибли старший врач одного из полков дивизии и две вольнонаемные медсестры.
Михаилу Петровичу было уже более сорока лет. Среднего роста, всегда подтянутый, с умным худощавым лицом, он походил на строевого командира. До сформирования 4-й воздушной армии Малаев занимал пост флагманского врача ВВС 12-й общевойсковой армии. Он и теперь внимательно следил за состоянием здоровья личного состава, глубоко вникал в жизнь и быт летчиков.
У Малаева лучше чем у кого-либо была поставлена организация кратковременного отдыха авиаторов в расположении БАО. По его представлению командир части освобождал определенное количество летчиков на три — пять дней от боевой работы. «Отпускники» поселялись в небольших домиках неподалеку от аэродромов.
Бывая в частях, я не упускал возможности проконтролировать организацию отдыха авиаторов. Часто они размещались в землянках, а в теплое время года даже в шалашах. Важно было, чтобы уставший летчик, штурман или стрелок-радист имел возможность хотя бы ненадолго освободиться от нервного напряжения. Уменьшение утомления летного состава, а значит, повышение его боеспособности, являлось одной из важнейших задач авиационной санитарной службы.
До войны наблюдение за физическим состоянием летного состава велось постоянно. Каждый авиатор имел единую медицинскую книжку. Когда он переводился из одной части в другую, то на новом месте обязан был предъявить ее врачу. В деле медицинского контроля за летным составом существовала преемственность.
С началом войны такую документацию перестали вести. В большинстве штабов она была даже уничтожена — избавлялись от «лишнего» имущества. Но необходимость медицинского наблюдения за летным составом не отпала. Появились врачебные дневники. Полковые врачи вели их по-разному. Чаще всего они вносили туда результаты ежемесячных медосмотров, количество боевых и отдельно ночных вылетов, общий налет, число проведенных воздушных боев, перенесенных травм и аварий, сведения о лечебно-профилактических мероприятиях. Боевая нагрузка экипажей была весьма неравномерной, зависела от вида авиации (истребительная, штурмовая, бомбардировочная), оперативно-тактической обстановки, а также от характера выполняемых задач.
Наведываясь в части, я всегда проверял содержание дневников. В 217 иад эта документация велась хорошо.
5 ноября противник был остановлен на окраине Орджоникидзе. Больше того, его гизельская группировка оказалась в мешке. Начались бои по ее уничтожению. 11 ноября наши войска освободили Гизель, а в течение следующего дня продвинулись вперед на двадцать километров.
19 ноября перешли в наступление войска Юго-Западного и Донского фронтов, сутками позже — Сталинградского. Вскоре в междуречье Дона и Волги он завершил окружение крупной группировки противника.
Как ни тяжело было у нас, на Кавказе, мы понимали, что в Сталинграде советским воинам еще труднее и что именно на Волге будет предопределен дальнейший ход войны. Сковывая огромные силы противника, мы помогали сталинградцам. В свою очередь, Сталинград не позволял врагу еще более усилить свой натиск на Кавказе.
Конечно, я не могу сказать, что уже тогда, в конце ноября, мы так и говорили: «Оборонительный период войны кончился!» Но каждый воин нашего фронта не только чувствовал, а твердо знал: очень скоро придет час наступать и нам! Вся политическая работа в войсках перестраивалась на подготовку к наступлению. Ведь в начале войны мы только отступали. Надо было преодолеть этот психологический барьер.
В конце ноября положение на Закавказском фронте изменилось. В штабе воздушной армии считали, что в настоящее время противник располагает примерно 500 самолетами. Уменьшение их численности было следствием ударов нашей авиации по аэродромам противника, а также переброски части его военно-воздушных сил в район Сталинграда.
В 4-й и 5-й воздушных армиях насчитывалось до 600 самолетов. К нам, правда в небольших количествах, поступали уже боевые машины новых типов. В ВВС Черноморского флота имелось свыше 250 самолетов.
Перед воздушными армиями были поставлены конкретные задачи и четко определены районы боевых действий. Наша армия основными силами поддерживала Северную группу войск, а 5-я вместе с частями ВВС Черноморского флота Черноморскую группу.
В первых числах декабря меня вызвал заместитель командующего по политчасти Алексеев. На эту должность его назначили после отмены института военных комиссаров. Он получил звание генерал-майора.
Василия Ивановича не часто видели в Троицком. Он постоянно находился в дивизиях и отдельных полках. В этот же день, видимо, только непогода удержала его в штабе. Шел дождь со снегом.
— Как ваши жена и дочь? — был первый вопрос генерала.
Я поблагодарил за внимание и ответил, что недавно удалось повидаться с семьей. Жена со своей работой справляется. Дочь здорова.
— Александр Николаевич, — перешел он к тому вопросу, по которому вызвал меня, — Очевидно, вы и сами догадываетесь, что наступает время перебазировок, причем активных. — Лукаво сощурив глаза, он продолжал: Приходит пополнение. Словом, я хочу знать, как готовится санитарная служба к наступлению, что сделано, какие есть наметки?
Я готов был к ответу на этот вопрос. Сразу, как только разнеслась весть о начале разгрома гитлеровских войск под Сталинградом, меня не покидала одна мысль: «Когда такие события произойдут и на нашем фронте?»
— В сухопутных войсках наступил самый напряженный период учебы. Командиры учат красноармейцев вести уличные бои, решительно действовать в горах, форсировать водные преграды. Теперь я слушаю вас, — заключил генерал, сложив на столе крупные руки.
Доклад я начал с того, что старшие врачи авиационных полков обучают молодых летчиков оказывать самопомощь и взаимопомощь. Ведь от этого зависит последующий успех лечения пораженных в бою.
Алексеев слушал, не перебивая, но взгляд у него был отсутствующий. Похоже, что он пропускал мои слова мимо ушей. В самом деле, подумал я, может ли летчик одноместного самолета оказать себе помощь в воздухе? На бомбардировщиках и штурмовиках это тоже затруднительно сделать. Видимо, Алексеев хотел услышать о готовности медработников аэродромных пунктов и медицинских постов быстро оказывать помощь раненым авиаторам, посадившим самолет вне своего аэродрома. И я, перестроившись, начал докладывать именно об этом.
Рассказал также о своем намерении использовать для поиска летчиков и экипажей, выбросившихся на парашютах или совершивших вынужденную посадку, радиостанции наведения, которых в армии становилось все больше. Генерал тотчас оживился. Надо заметить, что он всегда живо интересовался новшествами, рационализаторскими предложениями. Требовал, чтобы о них незамедлительно докладывали ему.
— Что еще? — спросил он.
До нас доходили слухи о крайне неблагополучной эпидемиологической обстановке на территории, занятой противником. Поэтому в районы нового расположения я планировал направлять вместе с каждой передовой командой медицинского работника — фельдшера или врача.
— Хорошо, — одобрил заместитель командующего. — Ну а в каком состоянии санслужба РАБ и войсковые лазареты БАО?
Я ответил, что они находятся в подчинении помощника начальника сануправления фронта ВВС. Нам подчиняются лишь оперативно, хотя и неотделимы от воздушной армии. Такое положение, конечно, ненормально. Лазареты ослаблены пересмотром штата (в какой уж раз это производилось!), в них оставлен один военнослужащий — начальник, должности обслуживающего персонала — пять человек — должны занимать вольнонаемные, подобрать которых было практически невозможно. И вообще шесть человек в таком подразделении крайне мало. К тому же на начальника здесь возложены обязанности и хирурга, и терапевта, и невропатолога… Перечень положенного имущества также уменьшен, и — что особенно тревожно — исключен палаточный фонд. При частом и быстром свертывании и развертывании лазарета некогда и некому строить землянки, а на готовые жилища при наступлении не всегда можно рассчитывать.
Нахмурив брови, Алексеев покачал головой.
— Они что у вас там, — показал он глазами вверх, — не понимают?
Мне самому была непонятна недооценка Главсанупром лечебных учреждений в военно-воздушных силах. Я пожал плечами.
— Ладно, надеюсь, вы с Быковым по-прежнему будете работать рука об руку. Итак, помните, надо быть готовыми! Почему вы до сих пор без заместителя? — спросил генерал, прощаясь.
— На днях он прибудет.
В 81-м дальнебомбардировочном авиационном полку хорошо работал военврач 2 ранга Николай Петрович Алексеев, однофамилец члена Военного совета. Он служил в РККА с 1933 года, был начальником отделения военного госпиталя. Затем его перевели в ВВС. Среднего роста, с открытым лицом, энергичный, подвижный. Заметив у него административную жилку, я и предложил ему должность заместителя. Он согласился. П. К. Быков не стал возражать против его назначения.
Официальные указания представить план медицинского обеспечения наступательной операции воздушной армии еще не поступили. До конца года фронту, по-видимому, предстояло вести оборонительные бои. Северная группа войск наносила по врагу лишь локальные удары в районах Ачикулак, Ага-Батырь, Ишерская. Штурмовики 216-й смешанной авиадивизии генерала А. В. Бормана и ночные бомбардировщики 218-й авиадивизии полковника Д. Д. Попова уничтожали огневые средства и живую силу противника, совершали налеты на его аэродромы.
Декабрь сыпал снегом и дождем. В горах уже установилась зима, а из долин еще не ушла осень.
Во второй половине месяца приказом командующего ВВС за № 216 в 4-й воздушной армии был учрежден дом отдыха.
Мне позвонил по телефону Быков, спросил:
— Кого думаете назначить начальником?
Прочитав приказ, я подумал о военвраче 3 ранга Назаровой. Она была старшим врачом 431 БАО. Еще в апреле, когда мы познакомились с ней, она мечтала о доме отдыха для летчиков.
— Согласитесь, что мы с вами должны утвердить Назарову, — сказал я дипломатично.
В трубке раздался характерный раскатистый смех Павла Константиновича.
— Эсфирь Марковну? Я сам хотел предложить ее кандидатуру. Где найдешь человека более подходящего?
В этот момент мы, наверное, вспомнили об одном и том же.
…Вернувшись с первого облета аэродромов, я поинтересовался у флагманского врача, почему не аттестован старший врач 431 БАО. Быков перед этим возглавлял санслужбу 28 РАБ, в который входил данный батальон.
— Где она сейчас? — оживился мой обычно сдержанный новый начальник.
— В Голубовке.
— Значит, успели переехать… Ну как, заметили там что-нибудь особенное? — спросил флагманский врач, еще не ответив на мой вопрос.
— Лазарет работает хорошо. Там есть опытный хирург. Мне показалось, что молодые женщины сумели создать какую-то особую атмосферу. У них чистота и порядок, они веселы. Признаться, чем-то даже домашним повеяло, когда я оказался в такой обстановке. Сама Назарова располагает к себе, жизнерадостная и непосредственная женщина.
Тогда я впервые услышал раскатистый смех Быкова.
— Говорите, домашним повеяло? — переспросил Быков. — А я думаю, Поляков уже успел их подтянуть. Это «домашнее» поначалу его ошарашило. Да вот он и сам, старый служака! — воскликнул Павел Константинович. — Легок же ты на помине!
В наш кабинет вошел новый начальник санслужбы 28 РАБ военврач 2 ранга Поляков. Он приехал по вызову помощника начальника сануправления фронта по ВВС и по пути завернул к Быкову.
— Михаил Николаевич, — обратился к нему Быков. — Как твои отношения с Эсфирью Марковной?
Хмуроватый Поляков, погладив согнутым пальцем свою рыжеватую бородку, насторожился:
— А в чем дело?
— Александр Николаевич был у нее. Обворожен уютом в ее хозяйстве. И сама Назарова его заинтересовала.
Старые друзья, Быков и Поляков, разговаривали на «ты». Видимо, Михаил Николаевич решил, что Быков, как всегда, подтрунивает над его приверженностью к дисциплине и воинскому порядку. Усмехнувшись, ответил:
— Хотите узнать, какое впечатление она произвела на меня при первом знакомстве? Так слушайте. Приехали мы в этот БАО… Выходит навстречу пышноволосая, статная, туго затянутая ремнем молодая женщина. Ему, — Поляков кивнул на Быкова, — запросто говорит: «Здравствуйте, Павел Константинович!»
Он строго посмотрел на нее и метнул взгляд в мою сторону: дескать, это твой новый начальник, нужен уставной рапорт. А она свое: «Здравствуйте. Я Эсфирь Марковна».
За ее спиной уже построился в шеренгу медперсонал: военврач 3 ранга, военфельдшер… Она начала представлять их мне: «Наш хирург, Борис Аркадьевич. Фельдшер Маруся. Старшина Валюша. Дальше — Клава, Наташа, Люба, Катя, шоферы Саша и Паша…»
Хорошенькая форма доклада. Я даже растерялся. Не воинское подразделение, а черт те что! Семейный дом! Наконец говорю: «Товарищ старший врач, потрудитесь доложить по уставу!»
Губы у нее дрогнули, и она стала похожа на обиженного ребенка. «Товарищ начальник, мы уж так привыкли. Так проще. Разве так нельзя? Что тут плохого?»
Еще расплачется, подумал я и махнул рукой: «После поговорим, товарищ старший врач!»
— Зато при осмотре домов, в которых размещался лазарет, сразу подобрел, — вмешался Быков, — на окнах занавески, на подоконниках комнатные цветы, земляные полы застланы прошлогодним чабрецом. Постельное белье на койках свежее, раненые и больные побриты. Один из раненых сказал: «Мы у Эсфирь Марковны как дома на побывке. Красота! Повариха тетя Киля пампушки нам печет, украинским кулешом кормит…»
В общем, я посоветовал не ломать «семейный дом». А Эсфирь Марковна не подведет. Она в сорок первом в таких переплетах бывала, где мужчины гнулись. Ты, наверное, все-таки поднавел порядок? — с улыбкой взглянул Быков на Полякова.
Тот промолчал.
— Почему же ей не присвоили звание? — снова спросил я. — Она же невропатолог, работала в московской клинике.
— Все эти «гражданские» манеры ее пугают кое-кого, — ответил Быков. Но Вайнштейн добивается.
Потом, в период летнего отступления, Назарова отлично проявила себя.
Теперь же надо было подумать, где разместить армейский дом отдыха. Я решил, что предоставлю Назаровой свободу в подборе штата.
Приехал мой заместитель военврач 2 ранга Алексеев. Я несколько разгрузился.
15 декабря штаб 4-й воздушной армии начал разработку плана предстоящего наступления на Северном Кавказе.
Меры по медицинскому обслуживанию его излагались в разделе приказа по тылу. Там имелись такие пункты: лечебно-эвакуационное, специальное авиационно-медицинское и противоэпидемическое обеспечение; организация медицинского снабжения; система управления медицинской службой армии.
Трудно, неприятно, но всегда необходимо рассчитывать по дням операции возможные санитарные потери. Определялись они исходя из количества боевых самолето-вылетов отдельно по каждому виду авиации — истребительной, штурмовой, бомбардировочной. Важно было предположить, сколько может быть раненых. В зависимости от этого определялось количество мест в лазаретах, создавались запасы консервированной крови и заменяющих ее препаратов, готовился транспорт.
Полученные в штабе исходные данные для планирования наступления подсказывали, что удар по противнику намечается мощный.
К этому времени в 8-м отдельном полку гражданской авиации были организованы две санитарные эскадрильи, насчитывающие 16 и 12 самолетов Р-5 и 16 — У-2. Их задача — обслуживать части сухопутных войск.
Наши летчики значительно усилили действия по срыву железнодорожных перевозок противника и уничтожению его авиации на аэродромах. Они также вели воздушную разведку.
Я со своим заместителем Алексеевым вылетел в части. Нам предстояло побывать в авиаполках и в БАО. Готовность лазаретов беспокоила больше всего.
Обращение Военного совета Закавказского фронта к войскам гласило:
«Боевые товарищи, защитники Кавказа!Листовку с этим обращением подполковник Одинцов вручил мне вечером 31 декабря. Он сказал, что сухопутные войска начнут взламывать оборону противника на рассвете 1 января. Показал на карте предполагаемые новые аэродромы авиачастей армии. Я дал задание Алексееву уточнить маршруты полевых подвижных и эвакогоспиталей наземных соединений и сообщить о них начальникам санслужб авиадивизий и отдельных авиаполков.
Войска Северной и Черноморской групп, выполняя приказ матери-Родины, остановили врага в предгорьях Кавказа. В оборонительных боях под Ишерской, Малгобеком, Туапсе, Новороссийском, Нальчиком, Шаумяном, Ардоном наши доблестные пехотинцы, отважные моряки, гордые соколы-летчики, бесстрашные танкисты, мужественные артиллеристы и минометчики, лихие конники, смелые саперы и автоматчики, разведчики, связисты и железнодорожники вписали славную страницу в историю Великой Отечественной войны, покрыли свои знамена неувядаемой славой.
В течение лета наши войска не прекращали боевых действий, постоянно атаковывали врага, нанося ему огромный ущерб в живой силе и технике, расшатывая вражескую оборону. В период кровопролитных боев, разгоревшихся на юге и в центре нашей страны, мы сковали около 30 вражеских дивизий, не давая возможности врагу перебросить их на другие фронты.
Войска нашего фронта сдержали натиск врага и теперь переходят в решительное контрнаступление…
Вперед! На разгром немецких оккупантов и изгнание их из пределов нашей Родины!»
В новогоднюю ночь над станцией Троицкое бушевала метель. Работники штаба 4 ВА, свободные от дежурства в отделах, собрались за небогатым столом. У всех настроение было приподнятое. Через два-три дня войска фронта начнут наступать! Вспомнили, что в прошлом году в такую ночь по радио выступал М. И. Калинин. Несмотря на успешно развивавшееся контрнаступление под Москвой, освобождение Тихвина и некоторые другие благоприятные известия с фронта, он говорил суровым голосом, не обещал близкой победы. Какой тяжелый прожили год! Выстояли! Не сдался Ленинград, гитлеровцы окружены под Сталинградом, потерпел крах план фашистов вторгнуться в Закавказье. Поздравит ли Михаил Иванович советских людей с Новым годом сегодня? К сожалению, в нашем доме не было радиоприемника.
Подняли тосты за партию, за дружбу народов (на Кавказе она проявилась с особой силой, мы были свидетелями тому), за близкое наступление. Вскоре разошлись.
На следующее утро стало известно, что на левом фланге фронта противник начал отводить главные силы 1-й танковой армии за реку Кума. Войска Северной группы начали преследование.
В последний день 1942 года Сталинградский фронт переименовали в Южный. Мы были рады, что он возродился. Наступая в направлении Ростова, наши войска поставили под угрозу тылы всей кавказской группировки противника.
По плану командования воздушной армии батальоны аэродромного обслуживания должны были передвигаться «перекатами»: половина их обеспечивала авиаполки в исходном положении, остальные следовали за наземными войсками и готовили новые аэродромы к приему летных частей. Был выделен резерв из нескольких БАО для решения непредвиденных задач.
С аэродрома Троицкое самолеты из-за плохой погоды не выпускались в воздух. Поэтому генерал Алексеев и несколько штабных командиров выехали в авиачасти на автомобилях. К счастью, радиотелефонная связь действовала бесперебойно. В войска 44-й армии, развившей наступление на Моздок, и в кавалерийские корпуса были заранее посланы оперативные группы и авиационные представители. Это способствовало улучшению управления боем и взаимодействия авиации с сухопутными войсками.
К концу дня узнали: бои идут в Моздоке и севернее его. Наши штурмовики действуют парами, истребители из-за ненастья вынуждены оставаться на аэродромах.
3 января Северная группа войск начала преследование врага по всему фронту. Погода несколько улучшилась, и в воздух поднялись основные силы нашей авиации.
4 января был освобожден Нальчик. Гитлеровцы называли столицу Кабардино-Балкарии ключом к Кавказу. Этот ключ они потеряли навсегда.
В тот день наша армейская газета «Крылья Советов» вышла с передовой статьей «Военный врач». В ней, в частности, было сказано: «У нас есть немало врачей, начальников санслужб, которые образцово организовали работу в лечебных учреждениях, настойчиво борются за высокое качество медицинского обслуживания, проводят большую профилактическую работу. Особенно следует отметить таких товарищей, как военврач 3 ранга Назарова…»