Страница:
Владыка в ответ презрительно усмехнулся.
— Не беспокойся за Вселенную. — сказал он. — Подумай лучше о себе. Если мы проиграем, ты окажешься сказочным пугалом, н и к о г д а не существовашим в действительности. Просто выяснится, что тебя н е б ы в а е т.
— Как и всего Царства Тартара… — задумчиво проговорил Стылый.
— Да, черт возьми, как и всего Царства! — рявкнул великан, и черные ели поклонились до земли, а с вершины скалы сорвался огромный камень. — Прекрасная возможность отомстить сразу всем своим обидчикам, не правда ли?
— О, не гневайся понапрасну, могучий Владыка! — Морок прижал костлявые пальцы, унизанные перстнями, к истлевшей груди. — Мне и в голову не приходило мстить кому-либо из моих судей! Ведь не безумец же я, в самом деле! И не больше вашего люблю людей, навлекших на меня тяжкое наказание. Я согласен стать шпионом и устранить всех неугодных Тартару… — он помолчал. — Куда я должен отправиться?
Скала, служившая великану головой, дрогнула и, рассыпая камни, медленно повернулась сначала налево, затем направо.
— Не нужно никуда отправляться, — пророкотал Владыка, убедившись, что поблизости никого нет. — Судьба этого мира будет решена здесь. Но помни — это величайшая тайна Тартара!
— Да тут же нет ни души! — удивился Морок.
— Очень скоро здесь будет весьма многолюдно, — великан вздохнул. — Слишком многолюдно! Но я надеюсь на твою расторопность.
— Тебе не придется усомниться в ней, о Владыка!
— Да, вот еще что… — великан сдвинул тяжелые брови. — Здесь под землей, в лесах, по рекам, наверняка, есть кое-кто из наших… Так они все в твоем распоряжении. Можешь смело командовать ими от имени Тартара. Если, конечно, разыщешь кого-нибудь. К сожалению, нас осталось слишком мало… Но если тебе понадобятся помощники, кого-нибудь обязательно пришлем…
— Еще бы! — буркнул Морок. — Должен же кто-то шпионить и за мной…
— Что ты там бормочешь? — спросил великан.
— Прости, о, Владыка! Я начинаю рассуждать вслух. Положительно, это дело увлекает меня все больше.
— Что ж, в темный час!
Глаза великана закрылись гранитными веками. Откуда-то из самых недр донесся глухой скрежет плит. Через минуту огромное лицо без следа исчезло в складках скалы, а затем и сама скала медленно опустилась под землю. Густые травы сомкнулись над ней, точно волны, не оставив и следа пребывания на поверхности Судии Ближнего Круга некогда великого царства…
— Прощай, прощай, старый булыжник! — вполголоса произнес Морок. — Думаешь, я не вижу, как дрожишь ты за свою мятую шкуру?
Он повернулся и пошел туда, где сквозь деревья, вместе с рассветом, начинала просвечивать речная гладь. Издалека вдруг донесся стремительно нарастающий шум. Еще минута, и над лесом, над тем самым пригорком, где только что стоял Морок, пронесся, тяжело перемалывая воздух лопастями, большой зеленый вертолет. Стылый отчетливо разглядел его колеса, иллюминаторы и даже заклепки фюзеляжа. На борту вертолета красовалась алая пентаграмма. Верхушки деревьев качнулись вслед улетающей машине и просыпали на Морока хвою.
— Академик полетел, — раздался вдруг позади него скрипучий голосок. — Место выбирает…
Стылый обернулся. Рядом с ним, опираясь на замшелый пень и глядя в небо из-под коричневой морщинистой ладони, стоял низенький, основательно запущенный леший.
Морок вспомнил о величайшей тайне Тартара, доверенной ему Владыкой.
— Какое еще место? — подозрительно спросил он лешего. — Для чего?
— Дык ить для чего ж еще? — разулыбался леший. — Уж это в любом болоте спроси — скажут. Город здесь будет! Этот, как его… Центер сибирской науки!
1960. Бригадир
— Не беспокойся за Вселенную. — сказал он. — Подумай лучше о себе. Если мы проиграем, ты окажешься сказочным пугалом, н и к о г д а не существовашим в действительности. Просто выяснится, что тебя н е б ы в а е т.
— Как и всего Царства Тартара… — задумчиво проговорил Стылый.
— Да, черт возьми, как и всего Царства! — рявкнул великан, и черные ели поклонились до земли, а с вершины скалы сорвался огромный камень. — Прекрасная возможность отомстить сразу всем своим обидчикам, не правда ли?
— О, не гневайся понапрасну, могучий Владыка! — Морок прижал костлявые пальцы, унизанные перстнями, к истлевшей груди. — Мне и в голову не приходило мстить кому-либо из моих судей! Ведь не безумец же я, в самом деле! И не больше вашего люблю людей, навлекших на меня тяжкое наказание. Я согласен стать шпионом и устранить всех неугодных Тартару… — он помолчал. — Куда я должен отправиться?
Скала, служившая великану головой, дрогнула и, рассыпая камни, медленно повернулась сначала налево, затем направо.
— Не нужно никуда отправляться, — пророкотал Владыка, убедившись, что поблизости никого нет. — Судьба этого мира будет решена здесь. Но помни — это величайшая тайна Тартара!
— Да тут же нет ни души! — удивился Морок.
— Очень скоро здесь будет весьма многолюдно, — великан вздохнул. — Слишком многолюдно! Но я надеюсь на твою расторопность.
— Тебе не придется усомниться в ней, о Владыка!
— Да, вот еще что… — великан сдвинул тяжелые брови. — Здесь под землей, в лесах, по рекам, наверняка, есть кое-кто из наших… Так они все в твоем распоряжении. Можешь смело командовать ими от имени Тартара. Если, конечно, разыщешь кого-нибудь. К сожалению, нас осталось слишком мало… Но если тебе понадобятся помощники, кого-нибудь обязательно пришлем…
— Еще бы! — буркнул Морок. — Должен же кто-то шпионить и за мной…
— Что ты там бормочешь? — спросил великан.
— Прости, о, Владыка! Я начинаю рассуждать вслух. Положительно, это дело увлекает меня все больше.
— Что ж, в темный час!
Глаза великана закрылись гранитными веками. Откуда-то из самых недр донесся глухой скрежет плит. Через минуту огромное лицо без следа исчезло в складках скалы, а затем и сама скала медленно опустилась под землю. Густые травы сомкнулись над ней, точно волны, не оставив и следа пребывания на поверхности Судии Ближнего Круга некогда великого царства…
— Прощай, прощай, старый булыжник! — вполголоса произнес Морок. — Думаешь, я не вижу, как дрожишь ты за свою мятую шкуру?
Он повернулся и пошел туда, где сквозь деревья, вместе с рассветом, начинала просвечивать речная гладь. Издалека вдруг донесся стремительно нарастающий шум. Еще минута, и над лесом, над тем самым пригорком, где только что стоял Морок, пронесся, тяжело перемалывая воздух лопастями, большой зеленый вертолет. Стылый отчетливо разглядел его колеса, иллюминаторы и даже заклепки фюзеляжа. На борту вертолета красовалась алая пентаграмма. Верхушки деревьев качнулись вслед улетающей машине и просыпали на Морока хвою.
— Академик полетел, — раздался вдруг позади него скрипучий голосок. — Место выбирает…
Стылый обернулся. Рядом с ним, опираясь на замшелый пень и глядя в небо из-под коричневой морщинистой ладони, стоял низенький, основательно запущенный леший.
Морок вспомнил о величайшей тайне Тартара, доверенной ему Владыкой.
— Какое еще место? — подозрительно спросил он лешего. — Для чего?
— Дык ить для чего ж еще? — разулыбался леший. — Уж это в любом болоте спроси — скажут. Город здесь будет! Этот, как его… Центер сибирской науки!
1960. Бригадир
Мучнисто-белый от радиатора до кончика цистерны цементовоз, натужно кряхтя, подполз к недостроенному корпусу института Создания Проблем и шумно испустил дух. Из кабины, надсадно кашляя, вылез седой человек в белом костюме. Он сейчас же принялся обхлопывать себя по бокам солидной кожаной папкой, постепенно превращая свой щегольской белый костюм в повседневный — черного цвета.
— Может, подождать вас? — крикнул из кабины шофер, альбинос по фамилии Гургенидзе.
Человек с папкой только замотал головой в ответ, теряя седину и отплевываясь с особенной злостью. Гургенидзе не стал спорить. Он снова раскочегарил мотор цементовоза и укатил, махнув на прощание кепкой, под которой обнаружился кружок черных, как смоль, волос. В следующее мгновение клубы цементной пыли из-под колес снова превратили повседневный костюм человека с папкой в щегольской.
В резком контрасте с шумной, клубящейся дорогой, строительный объект представлял собой уголок первозданной тишины и покоя. Не было слышно ни воя механизмов, ни того деловитого скрежета, с которым каменщики выскребают раствор из носилок, ни добродушного мата, непременно сопровождающего все виды строительных работ. В небе, голубом, как листок нетрудоспособности, неподвижно застыл крюк подъемного крана, и какая-то пичужка уже пристроилась на нем высвистывать свою любовную лирику. Для полноты картины не хватало только дрожания листвы и басовитого гудения пчелы, но листву, как и всю прочую зелень, свели под корень еще до рытья котлована под фундамент, так что пчеле тут совершенно нечего было делать.
— Где же бригада? — спросил человек с папкой, поднявшись на цыпочки и заглядывая в оконный проем первого этажа. — На гараж их перебросили, что ли?
Поддон кирпича, стоявший у самого окна, ничего ему не ответил.
— Р-работнички! — тихо ворчал человек. — Стакановцы! Ни одного на месте нет!
Сейчас же, словно в опровержение его словам, из-за угла здания показалась тачка. Весело повизгивая колесом, она катилась по доскам, проложенным через зыби и рытвины стройплощадки. Тачку толкал бодрый старик Шаромыслов, всему городку известный как Коромыслыч, искусный плотник и столяр. Совершенно непонятно было, зачем он схватился за тяжелую, неквалифицированную и, главное, низкооплачиваемую тачку.
“Вот что значит довоенная закалка, — подумал человек с солидной папкой. — Нам хлеба не надо — работу давай! Заводной дедок. А бригада, стало быть, на месте. И кое-кто даже работает…”
Между тем заводной дедок Коромыслыч, приметив папку подмышкой у гостя, стал несколько осаживать тачку. Колесо завиляло, будто прикидывая, куда бы свернуть. Но свернуть было некуда, тачка тянула Коромыслыча прямо к начальству, что было совсем некстати, так как нагружена она была не песком и не щебенкой, не кирпичом и не цементом. Крутой ноздреватой горкой возвышались над дощатыми бортами белые грибы и подберезовики, грузди и маслята, моховики, обабки и подосиновики.
Тут и начальство, наконец, разглядело транспортируемый груз. Криво усмехаясь, человек с папкой поприветствовал старика:
— С полем, Коромыслыч!
— А! — искусственно оживился дед. — Здравствуй, здравствуй, Александр Иванович! Не сидится в кабинетах? Правильно. Ближе к делу нужно быть. Рядом с народом. Время теперь горячее — некогда по кабинетам-то рассиживаться!
И он так энергично приналег на тачку, минуя начальника, словно боялся опоздать к рекордному триста пятому замесу. Но Александр Иванович пошел рядом.
— Да, — сказал он, похлопывая себя папкой по ноге, — время страдное. Урожайное, я смотрю… Это что, белый? — он взял из кучи большой гриб с коричневой шляпкой.
— Подберезовик, — сухо прокряхтел Коромыслыч.
— Ах, подберезовик! — Александр Иванович с удовольствием понюхал гриб и положил его на место. — И что же, вся бригада на уборке?
— Зачем вся? По очереди. Тачка-то одна!
— Так, так, — Александр Иванович сочувственно покивал. — Неудобство!
— Куда уж! — согласился Коромыслыч. — Да и с тачкой-то не масло сливочное. Ходу ей нету в лесу. Колесо стрянет, через валежины кое-как ее перетаскиваешь. Наломаешься, аж руки болят. Но — стараемся, не сачкуем. Каждый по полной тачке привозит!
— Может, не стоит так надрываться? — осторожно спросил Александр Иванович.
— Как то есть — не стоит? — заволновался дед. — Гриб убрать надо, пока институт не поставили. Потом поздно будет. Побьет гриб-то!
— Чем побьет? — не понял Александр Иванович.
— Известно, чем! Изотопом.
Начальник только рот раскрыл от изумления. Он был кандидатом физико-математических наук и курировал строительство со стороны администрации будущего института. За год работы на стройке он всякого насмотрелся и наслушался, но такого еще не слыхивал.
— Кто это сказал? — спросил он Коромыслыча.
— Да уж не в газетке прочитали! — самодовольно ухмыльнулся старик. — Мы ж понимаем, сведенье секретное. Только и в нашем передовом классе образованные имеются!
— Образованные? — прищурился Александр Иванович. — Ну, все ясно. Где он?
— Хто?
— Морок.
Старик пожевал губами, соображая, что лучше: соврать или не расслышать. Но Александр Иванович был настойчив.
— Бригадир ваш, спрашиваю, где?
— А! Бригадир-то? Да где ж ему быть? Здесь где-то. На объекте. Если, канешно, в Управление не наладился или на бетонный…
— А бригада?
— Так и бригада здесь. На крыше оне загора… ра… работают.
Александр Иванович махнул рукой, отпуская старика с богом, а сам вошел в здание. Он сразу оказался в огромном зале Синхротронного Инжектора и, шагая наискосок через гулкую тишину, как всегда, невольно замечтался. В пустом и прохладном объеме, пронизанном солнечными полосами, сейчас лишь медленно кружились пылинки. Но Александр Иванович видел другое. Над его головой острыми блестящими линиями прорисовались вдруг цилиндры, кубы и торы будущей установки. Тяжелые магниты, выкрашенные в синий и красный цвета, трубы системы охлаждения, монтажные тали, блоки, вентили, щиты и рубильники. И провода. Километры, нет, сотни километров проводов.
“И разгоним мы тебя, голубчик, — говорил Александр Иванович сотканному из воздуха сооружению, — куда-нибудь за сотню БЭВ. И заткнешь ты у нас за пояс и Церн, и Дубну, и город Бостон, штат Массачусетс…”
Он осторожно оглянулся по сторонам и тихо добавил:
“Тогда и нас, грешных, может быть, не забудешь…”
Нужно сказать, что Александр Иванович крепко надеялся на новую установку и отнюдь не собирался оставаться в стороне, когда она начнет давать сенсационные результаты. Не для того он подался в Сибирь, оторвав семью от номерного столичного снабжения, не для того тянул лямку мелкого начальника на стройке, чтобы снова, как в Москве, оказаться в задних рядах, в строке «а также весь коллектив института».
«Шиш, товарищ Шамшурин! — шипел Александр Иванович под шорох шагов, — Не выйдет у вас на сей раз! — сердито сопел он. — Как пойдут эксперименты, да первые публикации, все спросят: кто создал установку? А создатель — вот он, на месте! Не в Москве сидит, докторскую из пальца высасывает, как некоторые, а строит будущее науки своими руками, сам отлаживает и впервые в мире получает феноменальные…»
Александр Иванович вздохнул. В мечтах получалось все так гладко и бесспорно. В жизни же выходило сложнее. Пока он, забросив науку, второй год месит грязь, покрывается цементной сединой, выбивает кирпич, нервы сжигает на благо родного института, Шамшурин там, в Москве, не разгибаясь, кропает дисер, исключительно ради блага собственного. Да еще хвастается, подлец: вот стану, дескать, доктором, поеду в Сибирь, руководить лабораторией в новом институте.
И ведь станет! И поедет, вот что отчаянно. Значит, необходимо его опередить. Пустить установку, дать первые результаты, опубликовать и подписаться.
«Обогнать надо! Обойти! Оставить за флагом! — лихорадочно бормотал Александр Иванович. — А тут эти строители…»
Экстаз научного подвига, на минуту овладевший Александром Ивановичем, не помешал ему заметить, что в потолке зала зияют небесно-голубые дыры. Сквозь них-то и пускало солнце свои пыльные лучи. Плиты перекрытия, которые по графику строительства должны были уже неделю лежать на своем месте, до сих пор положены не были. А ведь не далее как в прошлую пятницу бригадир строителей Станислав Морок бил себя кулаком в грудь пониже комсомольского значка, целовал переходящее знамя и клялся, что срыва графика не допустит.
“Ох уж мне эти добровольцы! — зло подумал кандидат наук. — Ехали бы себе на целину, что ли, речи толкать!”
По широким пролетам парадной лестницы, свежей, нисколько еще не истертой подошвами и даже не огороженной перилами, он поднялся на пятый этаж и здесь впервые обнаружил признаки жизни бригады Морока. Откуда-то сверху, вероятно с крыши, доносился одинокий голос, неторопливо рассказывающий что-то в полной тиши. Александр Иванович прислушался, но не мог разобрать ни слова. Тогда он направился к сколоченному из досок трапу, ведущему на крышу.
Едва нога представителя науки ступила на доски, как дружный многоголосый хохот потряс недостроенное здание. Александр Иванович даже отступил и огляделся испуганно, не над ним ли смеются, но вокруг никого не было. Тогда он торопливо взбежал по трапу и оказался на крыше, где немедленно обнаружил всю бригаду в сборе.
Крановщица Завьялова и стропальщик Аникеев сидели ко всем спиной, обнявшись. Они с надеждой смотрели туда, куда властно звала их комсомольская юность — в лес, на сенокосные поляны, под душистый смородинный куст. Дюжий каменщик Масоненко дремал, вольно раскинувшись на рулонах рубероида, подложив под голову большой кусок гудрона, размякший от жары не меньше самого каменщика. Четверо плотников-бетонщиков воодушевлённо забивали “козла” на пустом поддоне из-под кирпича. Остальные строители сплотились в кружок около молодого человека, внешность которого носила несомненный отпечаток образования в виде очков со сломанной дужкой, а цыганский вечный загар и бойкие черные глаза говорили о глубоком знании самых неожиданных сторон жизни. Это и был Станислав Морок — личность, известная на стройке своим организаторским талантом и рекордными заработками. Неслучайно строители, среди которых некоторые уже перешагнули за средний возраст, с сыновней любовью внимали словам бригадира, буквально заглядывая ему в рот.
Они еще досмеивались над какой-то шуткой или анекдотом, монтажник Полупанов еще утирал слезу пыльной верхонкой, истерически всхлипывая: “По самые помидоры! Вот, чертяка!”, когда Александр Иванович кашлянул значительно и неожиданно для всех вступил в заветный круг.
Строители разом притихли. Один из доминошников, уже занесший было руку над истерзанным поддоном, сдержал удар и лишь прошептал еле слышно:
— Рыба…
Стропальщик и крановщица обернулись к тому месту, куда звала их рабочая совесть. От внезапно наступившей тишины проснулся каменщик Масоненко и встревоженно приподнял голову вместе с куском гудрона.
— Здравствуйте, товарищи! — сказал Александр Иванович. — Что это у вас, перекур?
— Политинформация, — ничуть не смутившись, отпарировал Станислав Морок.
Было видно, что ему нипочём внезапный приход начальства, что он, напротив, давно ждал Александра Ивановича, чтобы поставить ему очередную задачу по обеспечению строительства.
— Политинформация? — повторил представитель науки несколько менее грозно. — Хм! Любопытно. И какая же тема?
— Общий кризис капитализма, — немедленно ответил бригадир.
На это нечего было возразить. Александр Иванович любезно улыбнулся. Приходилось признать, что застать бригаду врасплох ему не удалось. Но у него оставался еще один козырь в запасе — график работ.
— Что ж, тема очень актуальная, — Александр Иванович одобрительно покивал. — Кризис капитализма, конечно, налицо. Но какие выводы из этого факта мы должны сделать для себя, товарищи?
Он обвел всех, кто был на крыше, взглядом Родины-матери и обратился прямо к крановщице:
— Как вы думаете?
Крановщица широко моргнула мохнатыми ресницами. В ее васильковых глазах отразился весь мир, включая Александра Ивановича. Но кризиса капитализма там не было.
— Так какие же выводы мы делаем? — переспросил начальник.
Стропальщик решил прийти на выручку своей подруге и, шмыгнув носом от напряжения, медленно выдавил:
— В общем… неизбежный он…
— Кто неизбежный?!
— Ну этот… крах системы ихней.
— Ну, это-то понятно! — Александр Иванович махнул рукой. — А вот что каждый из нас должен сделать для его приближения?
Он снова обвел присутствующих ревнивым взглядом. Народ безмолвствовал. Но Морок уже понял, куда гнет коварный представитель.
— Что ж тут сделаешь? — он отчаянно зевнул. — Одно остается — ударным трудом крепить оборону…
— Совершенно верно! — Александр Иванович так обрадовался, будто хотел прямо сейчас устроить показательный крах капитализма. — Именно ударным трудом! Но заглянем, товарищи, в график наших с вами строительных работ…
Под затуманившимися взглядами бригады он уверенным движением расстегнул папку и вынул из нее, словно маузер из кобуры, сложенный в гармошку ватманский лист. В этот момент Александр Иванович ощущал себя комиссаром в пыльном шлеме, прибывшим на передовую, чтобы поднять людей в атаку.
— По плану плиты перекрытия большого зала должны быть уложены к первому августа. На календаре у нас, слава богу, девятое число. И где же, товарищи, перекрытие?
Бригадир равнодушно пожал плечами.
— Я бы, товарищ Куприянцев, рад перекрытие класть, да никак не могу, — он чуть повысил голос, — права не имею! Вы портяночку-то пошире разверните, загляните в проект! Там сварочных работ пятьсот часов, а потом уже монтаж перекрытий.
— Каких сварочных? — опешил Александр Иванович.
— А уж это вам, ученым, виднее, каких! Строй им, понимаешь, здание, чуть не из одного железа, а сварщиков дают — полтора человека! — Станислав усмехнулся бригаде, и та сейчас же расцвела в ответ понимающими ухмылками.
— Подождите, где же тут сварочные? — забеспокоился Куприянцев.
Он был уверен, что знает проект, как свои пять пальцев, но вот сейчас, услышав обвинительное слово бригадира, вдруг усомнился. И точно: словно слепое пятно, два месяца прикрывавшее целую строку в графике работ, вдруг растаяло перед его глазами. И со всей очевидностью проступили черным по белому выписанные пятьсот человеко-часов сварочных работ под спецмонтаж.
— Вот тебе раз… — Александр Иванович закусил губу. — А вы-то почему молчали?
— А что я должен — рыдать и плакать? — буркнул Станислав. — У меня вон двое сварных, один пенсионер, другой ученик. Они на плитах еле поспевают, а вы хотите их на спецмонтаж?
— Вы должны были затребовать сварщиков в Управлении!
— Да откуда они в Управлении? Там только начальники с бумажками ходят. Гвоздя ни один не вобьет. Нынче сварщики на вес золота!
— Это не мое дело! — горячился Куприянцев. — У вас комплексная бригада, вы обязаны выдерживать график! Я вообще наблюдаю странное отношение к делу, товарищ бригадир. За длинным рублем гонитесь? Не хотите делиться с лишними людьми? А дело пусть стоит? Дескать, начальство испугается срыва сроков, премиальные накинет? Не выйдет, дорогой товарищ! Мы здесь с вами не на себя работаем…
Александр Иванович остановился. Бригадир смотрел ему прямо в глаза, и взгляд этот будто шептал Куприянцеву нечто такое, чего нельзя сказать вслух.
— Конечно не на себя, — тихо произнес Станислав Морок. — Вы, например, Александр Иванович, пашете на товарища Шамшурина…
— Ч-что? — Куприянцев от неожиданности чуть не оступился в неогороженный лестничный пролет. Морок удержал его за лацкан, но Александр Иванович даже не заметил оказанной услуги. Он думал совсем о другом.
Откуда бригадиру строителей известна фамилия врага? Откуда он мог знать, чем терзает Александра Ивановича эта подлая фамилия? Как мог он выудить из глубин куприянцевского подсознания главный, самому себе не высказанный страх — предчувствие, что вся нынешняя грязная, лихорадочная работа пойдет насмарку, хуже чем насмарку — на славу и процветание новоявленного доктора наук Шамшурина, а его, Куприянцева А.И., снова задвинут в задние ряды?
— Пойдем, покурим… — все также тихо предложил бригадир. — Есть разговор…
Александр Иванович безропотно последовал за Мороком вниз по трапу и далее — в помещение будущей пультовой. Широкий, в полстены, оконный проем пультовой выходил не на улицу, а в зал Инжектора, отчего здесь царили полумрак, прохлада и покой. Скоро, очень скоро тесное помещение до отказа наполнится мерцающими экранами осцилоскопов, панелями перемигивающихся неонок, реостатами, рубильниками, магнитофонами, стульями, чайниками и людьми, но сейчас…
— Шамшурина вам не обогнать, — жестко бросил бригадир, поворачиваясь к Александру Ивановичу.
— Почему это?
Куприянцеву была неприятна уверенность в голосе Морока.
— Да потому что старик отдает ему свою тему!
Александра Ивановича прошибло морозом.
— Этого не может быть… — пролепетал он, — Паркан — Шамшурину?! Чего ради?!.. Позвольте! — встрепенулся он вдруг, — а вам-то откуда это известно?! Тема академика Паркана — закрытая!
— Для кого закрытая, — тихо сказал бригадир, глядя прямо в глаза Куприянцеву, — а для вас, Александр Иванович, далеко еще не закрытая! Пока вы тут морочите мне голову своими сварщиками, Шамшурин там… женится на Лидочке!
— На чем… — Куприянцев поперхнулся. — На Лидочке Паркан?!
— Змей какой, правда? — Морок ухмыльнулся. — А ведь у него дети в Тамбове брошены вместе с женой на какого-то генерал-майора…
— И все-таки, — слабо упирался растоптанный кандидат наук, — откуда вы все это знаете?!
— Смешной вопрос! — Морок деловито хохотнул. — От Лидочки и знаю, от кого же еще? Мы ведь с ней когда-то в один детский сад ходили, а такие вещи не забываются! — Морок с размаху чиркнул спичкой о стену и запалил невесть откуда взявшуюся во рту беломорину. — Я был влюблен в нее, но отвергнут. Подозреваю, тут не обошлось без Шамшурина. Если бы не этот интриган, наши сердца давно бы… того… — Станислав выпустил клуб дыма, похожий на большое сердце, и сплюнул, — соединились бы, короче! Но этот гад нашептал академику какую-то мерзость, и старик указал мне на дверь ореховой палкой. Знаете, у него есть, тяжелая такая… Ну и вот. На чем мы остановились? А, ну да! Я в отчаянии бросился, куда глаза глядят, то есть на стройки пятилетки, а она… Она даже не пришла меня проводить на вокзал! Я писал ей письма, от которых рыдала вся бригада, включая Коромыслыча, а в ответ получил вот это…
Морок выхватил из нагрудного кармашка засаленный листок и, не дав его Куприянцеву, сунул обратно.
— Пишет, что подали заявления! Через месяц — свадьба. Все. Прощай, друг детства Слава Морок!.. — голос бригадира влажно дрогнул. — А я ее в средней группе от мохнатой гусеницы спас… Да и она меня, где-то в душе, глубоко-глубоко, но все ж таки любила …
— П-правда? — только и смог выдавить Куприянцев в ответ на этот страстный, но несколько театральный монолог.
— А то! Не любила бы, так закрытых бы тем не рассказывала! А вы, поди, решили, что я агент Центрального Разведывательного Управления США?
— Что вы! — Куприянцев залился краской, отчего лицо его в полумраке потемнело. — Совсем наоборот!
— Чего — наоборот?!
Станислав вдруг приобнял начальника и забубнил ему в ухо:
— Иваныч! Ты меня за гэбэшника держишь, что ли?! Я что, похож на стукаря?!
— Нет! — решительно мотнул головой Куприянцев, сам удивляясь своей уверенности.
— Меня любовь толкает на решительный шаг, веришь ты, или нет?!
— Верю! Верю! — Александр Иванович успокаивающе похлопал влюбленного бригадира по руке. — А на какой шаг?
— А на такой, что я ему устрою женитьбу! Мало не покажется! И ты мне поможешь!
— Каким же образом?
— Очень просто. Ты должен Лидку у него отбить!
Станислав шлепнул окурок о цементный пол, так что искры полетели во все стороны.
— Как?! — оторопел Куприянцев. — Почему — я?!
— Потому! — бригадир припечатал окурок тяжелым каблуком, — Хотела за доктора наук замуж — пусть выходит! Я ее счастью не помеха! Но этому гаду она не достанется! Дудки! И доктором ему не бывать! Все твое будет! И жена, и степень!
— Да, но… — бормотал совсем растерявшийся Куприянцев. — Дело в том, что я уже, в некоторой степени… женат.
— Стыдно! Стыдно, Александр Иванович! — с надрывом возразил Морок. — Ты же ученый! Передовой, советский ученый, не какой-нибудь там Резерфорд! Ради науки ты должен быть готов на все!
— Я готов, конечно, — Куприянцев прижал руки к груди, — но… как же это может произойти? Она в Москве… и потом, мы с ней едва знакомы… да и разница в возрасте, как-никак..
— Что ты заныл?! — остановил его Морок, — все это я беру на себя! Лидка тебя так полюбит, как маршал Жуков Советскую Родину! Есть безотказное средство.
— Так почему же вы сами… — начал было кандидат наук, но бригадир не дал ему договорить.
— А, может, я ее наказать хочу? — он гордо откинул с глаз цыганский чуб. — Пусть знает, что любовь зла! Короче… — Станислав вынул еще один маленький листок, на этот раз из заднего кармана брюк, — бери! Владей!
Это была фотография Лидочки Паркан. Куприянцев сразу узнал ее темную челку и блестящие глаза-вишенки, всегда широко и наивно раскрытые, словно в легком удивлении.
Именно этот невинный взгляд и поразил Александра Ивановича больше всего, ибо Лидочка была на фотографии абсолютно голой, да еще и в крайне вызывающей позе.
— Может, подождать вас? — крикнул из кабины шофер, альбинос по фамилии Гургенидзе.
Человек с папкой только замотал головой в ответ, теряя седину и отплевываясь с особенной злостью. Гургенидзе не стал спорить. Он снова раскочегарил мотор цементовоза и укатил, махнув на прощание кепкой, под которой обнаружился кружок черных, как смоль, волос. В следующее мгновение клубы цементной пыли из-под колес снова превратили повседневный костюм человека с папкой в щегольской.
В резком контрасте с шумной, клубящейся дорогой, строительный объект представлял собой уголок первозданной тишины и покоя. Не было слышно ни воя механизмов, ни того деловитого скрежета, с которым каменщики выскребают раствор из носилок, ни добродушного мата, непременно сопровождающего все виды строительных работ. В небе, голубом, как листок нетрудоспособности, неподвижно застыл крюк подъемного крана, и какая-то пичужка уже пристроилась на нем высвистывать свою любовную лирику. Для полноты картины не хватало только дрожания листвы и басовитого гудения пчелы, но листву, как и всю прочую зелень, свели под корень еще до рытья котлована под фундамент, так что пчеле тут совершенно нечего было делать.
— Где же бригада? — спросил человек с папкой, поднявшись на цыпочки и заглядывая в оконный проем первого этажа. — На гараж их перебросили, что ли?
Поддон кирпича, стоявший у самого окна, ничего ему не ответил.
— Р-работнички! — тихо ворчал человек. — Стакановцы! Ни одного на месте нет!
Сейчас же, словно в опровержение его словам, из-за угла здания показалась тачка. Весело повизгивая колесом, она катилась по доскам, проложенным через зыби и рытвины стройплощадки. Тачку толкал бодрый старик Шаромыслов, всему городку известный как Коромыслыч, искусный плотник и столяр. Совершенно непонятно было, зачем он схватился за тяжелую, неквалифицированную и, главное, низкооплачиваемую тачку.
“Вот что значит довоенная закалка, — подумал человек с солидной папкой. — Нам хлеба не надо — работу давай! Заводной дедок. А бригада, стало быть, на месте. И кое-кто даже работает…”
Между тем заводной дедок Коромыслыч, приметив папку подмышкой у гостя, стал несколько осаживать тачку. Колесо завиляло, будто прикидывая, куда бы свернуть. Но свернуть было некуда, тачка тянула Коромыслыча прямо к начальству, что было совсем некстати, так как нагружена она была не песком и не щебенкой, не кирпичом и не цементом. Крутой ноздреватой горкой возвышались над дощатыми бортами белые грибы и подберезовики, грузди и маслята, моховики, обабки и подосиновики.
Тут и начальство, наконец, разглядело транспортируемый груз. Криво усмехаясь, человек с папкой поприветствовал старика:
— С полем, Коромыслыч!
— А! — искусственно оживился дед. — Здравствуй, здравствуй, Александр Иванович! Не сидится в кабинетах? Правильно. Ближе к делу нужно быть. Рядом с народом. Время теперь горячее — некогда по кабинетам-то рассиживаться!
И он так энергично приналег на тачку, минуя начальника, словно боялся опоздать к рекордному триста пятому замесу. Но Александр Иванович пошел рядом.
— Да, — сказал он, похлопывая себя папкой по ноге, — время страдное. Урожайное, я смотрю… Это что, белый? — он взял из кучи большой гриб с коричневой шляпкой.
— Подберезовик, — сухо прокряхтел Коромыслыч.
— Ах, подберезовик! — Александр Иванович с удовольствием понюхал гриб и положил его на место. — И что же, вся бригада на уборке?
— Зачем вся? По очереди. Тачка-то одна!
— Так, так, — Александр Иванович сочувственно покивал. — Неудобство!
— Куда уж! — согласился Коромыслыч. — Да и с тачкой-то не масло сливочное. Ходу ей нету в лесу. Колесо стрянет, через валежины кое-как ее перетаскиваешь. Наломаешься, аж руки болят. Но — стараемся, не сачкуем. Каждый по полной тачке привозит!
— Может, не стоит так надрываться? — осторожно спросил Александр Иванович.
— Как то есть — не стоит? — заволновался дед. — Гриб убрать надо, пока институт не поставили. Потом поздно будет. Побьет гриб-то!
— Чем побьет? — не понял Александр Иванович.
— Известно, чем! Изотопом.
Начальник только рот раскрыл от изумления. Он был кандидатом физико-математических наук и курировал строительство со стороны администрации будущего института. За год работы на стройке он всякого насмотрелся и наслушался, но такого еще не слыхивал.
— Кто это сказал? — спросил он Коромыслыча.
— Да уж не в газетке прочитали! — самодовольно ухмыльнулся старик. — Мы ж понимаем, сведенье секретное. Только и в нашем передовом классе образованные имеются!
— Образованные? — прищурился Александр Иванович. — Ну, все ясно. Где он?
— Хто?
— Морок.
Старик пожевал губами, соображая, что лучше: соврать или не расслышать. Но Александр Иванович был настойчив.
— Бригадир ваш, спрашиваю, где?
— А! Бригадир-то? Да где ж ему быть? Здесь где-то. На объекте. Если, канешно, в Управление не наладился или на бетонный…
— А бригада?
— Так и бригада здесь. На крыше оне загора… ра… работают.
Александр Иванович махнул рукой, отпуская старика с богом, а сам вошел в здание. Он сразу оказался в огромном зале Синхротронного Инжектора и, шагая наискосок через гулкую тишину, как всегда, невольно замечтался. В пустом и прохладном объеме, пронизанном солнечными полосами, сейчас лишь медленно кружились пылинки. Но Александр Иванович видел другое. Над его головой острыми блестящими линиями прорисовались вдруг цилиндры, кубы и торы будущей установки. Тяжелые магниты, выкрашенные в синий и красный цвета, трубы системы охлаждения, монтажные тали, блоки, вентили, щиты и рубильники. И провода. Километры, нет, сотни километров проводов.
“И разгоним мы тебя, голубчик, — говорил Александр Иванович сотканному из воздуха сооружению, — куда-нибудь за сотню БЭВ. И заткнешь ты у нас за пояс и Церн, и Дубну, и город Бостон, штат Массачусетс…”
Он осторожно оглянулся по сторонам и тихо добавил:
“Тогда и нас, грешных, может быть, не забудешь…”
Нужно сказать, что Александр Иванович крепко надеялся на новую установку и отнюдь не собирался оставаться в стороне, когда она начнет давать сенсационные результаты. Не для того он подался в Сибирь, оторвав семью от номерного столичного снабжения, не для того тянул лямку мелкого начальника на стройке, чтобы снова, как в Москве, оказаться в задних рядах, в строке «а также весь коллектив института».
«Шиш, товарищ Шамшурин! — шипел Александр Иванович под шорох шагов, — Не выйдет у вас на сей раз! — сердито сопел он. — Как пойдут эксперименты, да первые публикации, все спросят: кто создал установку? А создатель — вот он, на месте! Не в Москве сидит, докторскую из пальца высасывает, как некоторые, а строит будущее науки своими руками, сам отлаживает и впервые в мире получает феноменальные…»
Александр Иванович вздохнул. В мечтах получалось все так гладко и бесспорно. В жизни же выходило сложнее. Пока он, забросив науку, второй год месит грязь, покрывается цементной сединой, выбивает кирпич, нервы сжигает на благо родного института, Шамшурин там, в Москве, не разгибаясь, кропает дисер, исключительно ради блага собственного. Да еще хвастается, подлец: вот стану, дескать, доктором, поеду в Сибирь, руководить лабораторией в новом институте.
И ведь станет! И поедет, вот что отчаянно. Значит, необходимо его опередить. Пустить установку, дать первые результаты, опубликовать и подписаться.
«Обогнать надо! Обойти! Оставить за флагом! — лихорадочно бормотал Александр Иванович. — А тут эти строители…»
Экстаз научного подвига, на минуту овладевший Александром Ивановичем, не помешал ему заметить, что в потолке зала зияют небесно-голубые дыры. Сквозь них-то и пускало солнце свои пыльные лучи. Плиты перекрытия, которые по графику строительства должны были уже неделю лежать на своем месте, до сих пор положены не были. А ведь не далее как в прошлую пятницу бригадир строителей Станислав Морок бил себя кулаком в грудь пониже комсомольского значка, целовал переходящее знамя и клялся, что срыва графика не допустит.
“Ох уж мне эти добровольцы! — зло подумал кандидат наук. — Ехали бы себе на целину, что ли, речи толкать!”
По широким пролетам парадной лестницы, свежей, нисколько еще не истертой подошвами и даже не огороженной перилами, он поднялся на пятый этаж и здесь впервые обнаружил признаки жизни бригады Морока. Откуда-то сверху, вероятно с крыши, доносился одинокий голос, неторопливо рассказывающий что-то в полной тиши. Александр Иванович прислушался, но не мог разобрать ни слова. Тогда он направился к сколоченному из досок трапу, ведущему на крышу.
Едва нога представителя науки ступила на доски, как дружный многоголосый хохот потряс недостроенное здание. Александр Иванович даже отступил и огляделся испуганно, не над ним ли смеются, но вокруг никого не было. Тогда он торопливо взбежал по трапу и оказался на крыше, где немедленно обнаружил всю бригаду в сборе.
Крановщица Завьялова и стропальщик Аникеев сидели ко всем спиной, обнявшись. Они с надеждой смотрели туда, куда властно звала их комсомольская юность — в лес, на сенокосные поляны, под душистый смородинный куст. Дюжий каменщик Масоненко дремал, вольно раскинувшись на рулонах рубероида, подложив под голову большой кусок гудрона, размякший от жары не меньше самого каменщика. Четверо плотников-бетонщиков воодушевлённо забивали “козла” на пустом поддоне из-под кирпича. Остальные строители сплотились в кружок около молодого человека, внешность которого носила несомненный отпечаток образования в виде очков со сломанной дужкой, а цыганский вечный загар и бойкие черные глаза говорили о глубоком знании самых неожиданных сторон жизни. Это и был Станислав Морок — личность, известная на стройке своим организаторским талантом и рекордными заработками. Неслучайно строители, среди которых некоторые уже перешагнули за средний возраст, с сыновней любовью внимали словам бригадира, буквально заглядывая ему в рот.
Они еще досмеивались над какой-то шуткой или анекдотом, монтажник Полупанов еще утирал слезу пыльной верхонкой, истерически всхлипывая: “По самые помидоры! Вот, чертяка!”, когда Александр Иванович кашлянул значительно и неожиданно для всех вступил в заветный круг.
Строители разом притихли. Один из доминошников, уже занесший было руку над истерзанным поддоном, сдержал удар и лишь прошептал еле слышно:
— Рыба…
Стропальщик и крановщица обернулись к тому месту, куда звала их рабочая совесть. От внезапно наступившей тишины проснулся каменщик Масоненко и встревоженно приподнял голову вместе с куском гудрона.
— Здравствуйте, товарищи! — сказал Александр Иванович. — Что это у вас, перекур?
— Политинформация, — ничуть не смутившись, отпарировал Станислав Морок.
Было видно, что ему нипочём внезапный приход начальства, что он, напротив, давно ждал Александра Ивановича, чтобы поставить ему очередную задачу по обеспечению строительства.
— Политинформация? — повторил представитель науки несколько менее грозно. — Хм! Любопытно. И какая же тема?
— Общий кризис капитализма, — немедленно ответил бригадир.
На это нечего было возразить. Александр Иванович любезно улыбнулся. Приходилось признать, что застать бригаду врасплох ему не удалось. Но у него оставался еще один козырь в запасе — график работ.
— Что ж, тема очень актуальная, — Александр Иванович одобрительно покивал. — Кризис капитализма, конечно, налицо. Но какие выводы из этого факта мы должны сделать для себя, товарищи?
Он обвел всех, кто был на крыше, взглядом Родины-матери и обратился прямо к крановщице:
— Как вы думаете?
Крановщица широко моргнула мохнатыми ресницами. В ее васильковых глазах отразился весь мир, включая Александра Ивановича. Но кризиса капитализма там не было.
— Так какие же выводы мы делаем? — переспросил начальник.
Стропальщик решил прийти на выручку своей подруге и, шмыгнув носом от напряжения, медленно выдавил:
— В общем… неизбежный он…
— Кто неизбежный?!
— Ну этот… крах системы ихней.
— Ну, это-то понятно! — Александр Иванович махнул рукой. — А вот что каждый из нас должен сделать для его приближения?
Он снова обвел присутствующих ревнивым взглядом. Народ безмолвствовал. Но Морок уже понял, куда гнет коварный представитель.
— Что ж тут сделаешь? — он отчаянно зевнул. — Одно остается — ударным трудом крепить оборону…
— Совершенно верно! — Александр Иванович так обрадовался, будто хотел прямо сейчас устроить показательный крах капитализма. — Именно ударным трудом! Но заглянем, товарищи, в график наших с вами строительных работ…
Под затуманившимися взглядами бригады он уверенным движением расстегнул папку и вынул из нее, словно маузер из кобуры, сложенный в гармошку ватманский лист. В этот момент Александр Иванович ощущал себя комиссаром в пыльном шлеме, прибывшим на передовую, чтобы поднять людей в атаку.
— По плану плиты перекрытия большого зала должны быть уложены к первому августа. На календаре у нас, слава богу, девятое число. И где же, товарищи, перекрытие?
Бригадир равнодушно пожал плечами.
— Я бы, товарищ Куприянцев, рад перекрытие класть, да никак не могу, — он чуть повысил голос, — права не имею! Вы портяночку-то пошире разверните, загляните в проект! Там сварочных работ пятьсот часов, а потом уже монтаж перекрытий.
— Каких сварочных? — опешил Александр Иванович.
— А уж это вам, ученым, виднее, каких! Строй им, понимаешь, здание, чуть не из одного железа, а сварщиков дают — полтора человека! — Станислав усмехнулся бригаде, и та сейчас же расцвела в ответ понимающими ухмылками.
— Подождите, где же тут сварочные? — забеспокоился Куприянцев.
Он был уверен, что знает проект, как свои пять пальцев, но вот сейчас, услышав обвинительное слово бригадира, вдруг усомнился. И точно: словно слепое пятно, два месяца прикрывавшее целую строку в графике работ, вдруг растаяло перед его глазами. И со всей очевидностью проступили черным по белому выписанные пятьсот человеко-часов сварочных работ под спецмонтаж.
— Вот тебе раз… — Александр Иванович закусил губу. — А вы-то почему молчали?
— А что я должен — рыдать и плакать? — буркнул Станислав. — У меня вон двое сварных, один пенсионер, другой ученик. Они на плитах еле поспевают, а вы хотите их на спецмонтаж?
— Вы должны были затребовать сварщиков в Управлении!
— Да откуда они в Управлении? Там только начальники с бумажками ходят. Гвоздя ни один не вобьет. Нынче сварщики на вес золота!
— Это не мое дело! — горячился Куприянцев. — У вас комплексная бригада, вы обязаны выдерживать график! Я вообще наблюдаю странное отношение к делу, товарищ бригадир. За длинным рублем гонитесь? Не хотите делиться с лишними людьми? А дело пусть стоит? Дескать, начальство испугается срыва сроков, премиальные накинет? Не выйдет, дорогой товарищ! Мы здесь с вами не на себя работаем…
Александр Иванович остановился. Бригадир смотрел ему прямо в глаза, и взгляд этот будто шептал Куприянцеву нечто такое, чего нельзя сказать вслух.
— Конечно не на себя, — тихо произнес Станислав Морок. — Вы, например, Александр Иванович, пашете на товарища Шамшурина…
— Ч-что? — Куприянцев от неожиданности чуть не оступился в неогороженный лестничный пролет. Морок удержал его за лацкан, но Александр Иванович даже не заметил оказанной услуги. Он думал совсем о другом.
Откуда бригадиру строителей известна фамилия врага? Откуда он мог знать, чем терзает Александра Ивановича эта подлая фамилия? Как мог он выудить из глубин куприянцевского подсознания главный, самому себе не высказанный страх — предчувствие, что вся нынешняя грязная, лихорадочная работа пойдет насмарку, хуже чем насмарку — на славу и процветание новоявленного доктора наук Шамшурина, а его, Куприянцева А.И., снова задвинут в задние ряды?
— Пойдем, покурим… — все также тихо предложил бригадир. — Есть разговор…
Александр Иванович безропотно последовал за Мороком вниз по трапу и далее — в помещение будущей пультовой. Широкий, в полстены, оконный проем пультовой выходил не на улицу, а в зал Инжектора, отчего здесь царили полумрак, прохлада и покой. Скоро, очень скоро тесное помещение до отказа наполнится мерцающими экранами осцилоскопов, панелями перемигивающихся неонок, реостатами, рубильниками, магнитофонами, стульями, чайниками и людьми, но сейчас…
— Шамшурина вам не обогнать, — жестко бросил бригадир, поворачиваясь к Александру Ивановичу.
— Почему это?
Куприянцеву была неприятна уверенность в голосе Морока.
— Да потому что старик отдает ему свою тему!
Александра Ивановича прошибло морозом.
— Этого не может быть… — пролепетал он, — Паркан — Шамшурину?! Чего ради?!.. Позвольте! — встрепенулся он вдруг, — а вам-то откуда это известно?! Тема академика Паркана — закрытая!
— Для кого закрытая, — тихо сказал бригадир, глядя прямо в глаза Куприянцеву, — а для вас, Александр Иванович, далеко еще не закрытая! Пока вы тут морочите мне голову своими сварщиками, Шамшурин там… женится на Лидочке!
— На чем… — Куприянцев поперхнулся. — На Лидочке Паркан?!
— Змей какой, правда? — Морок ухмыльнулся. — А ведь у него дети в Тамбове брошены вместе с женой на какого-то генерал-майора…
— И все-таки, — слабо упирался растоптанный кандидат наук, — откуда вы все это знаете?!
— Смешной вопрос! — Морок деловито хохотнул. — От Лидочки и знаю, от кого же еще? Мы ведь с ней когда-то в один детский сад ходили, а такие вещи не забываются! — Морок с размаху чиркнул спичкой о стену и запалил невесть откуда взявшуюся во рту беломорину. — Я был влюблен в нее, но отвергнут. Подозреваю, тут не обошлось без Шамшурина. Если бы не этот интриган, наши сердца давно бы… того… — Станислав выпустил клуб дыма, похожий на большое сердце, и сплюнул, — соединились бы, короче! Но этот гад нашептал академику какую-то мерзость, и старик указал мне на дверь ореховой палкой. Знаете, у него есть, тяжелая такая… Ну и вот. На чем мы остановились? А, ну да! Я в отчаянии бросился, куда глаза глядят, то есть на стройки пятилетки, а она… Она даже не пришла меня проводить на вокзал! Я писал ей письма, от которых рыдала вся бригада, включая Коромыслыча, а в ответ получил вот это…
Морок выхватил из нагрудного кармашка засаленный листок и, не дав его Куприянцеву, сунул обратно.
— Пишет, что подали заявления! Через месяц — свадьба. Все. Прощай, друг детства Слава Морок!.. — голос бригадира влажно дрогнул. — А я ее в средней группе от мохнатой гусеницы спас… Да и она меня, где-то в душе, глубоко-глубоко, но все ж таки любила …
— П-правда? — только и смог выдавить Куприянцев в ответ на этот страстный, но несколько театральный монолог.
— А то! Не любила бы, так закрытых бы тем не рассказывала! А вы, поди, решили, что я агент Центрального Разведывательного Управления США?
— Что вы! — Куприянцев залился краской, отчего лицо его в полумраке потемнело. — Совсем наоборот!
— Чего — наоборот?!
Станислав вдруг приобнял начальника и забубнил ему в ухо:
— Иваныч! Ты меня за гэбэшника держишь, что ли?! Я что, похож на стукаря?!
— Нет! — решительно мотнул головой Куприянцев, сам удивляясь своей уверенности.
— Меня любовь толкает на решительный шаг, веришь ты, или нет?!
— Верю! Верю! — Александр Иванович успокаивающе похлопал влюбленного бригадира по руке. — А на какой шаг?
— А на такой, что я ему устрою женитьбу! Мало не покажется! И ты мне поможешь!
— Каким же образом?
— Очень просто. Ты должен Лидку у него отбить!
Станислав шлепнул окурок о цементный пол, так что искры полетели во все стороны.
— Как?! — оторопел Куприянцев. — Почему — я?!
— Потому! — бригадир припечатал окурок тяжелым каблуком, — Хотела за доктора наук замуж — пусть выходит! Я ее счастью не помеха! Но этому гаду она не достанется! Дудки! И доктором ему не бывать! Все твое будет! И жена, и степень!
— Да, но… — бормотал совсем растерявшийся Куприянцев. — Дело в том, что я уже, в некоторой степени… женат.
— Стыдно! Стыдно, Александр Иванович! — с надрывом возразил Морок. — Ты же ученый! Передовой, советский ученый, не какой-нибудь там Резерфорд! Ради науки ты должен быть готов на все!
— Я готов, конечно, — Куприянцев прижал руки к груди, — но… как же это может произойти? Она в Москве… и потом, мы с ней едва знакомы… да и разница в возрасте, как-никак..
— Что ты заныл?! — остановил его Морок, — все это я беру на себя! Лидка тебя так полюбит, как маршал Жуков Советскую Родину! Есть безотказное средство.
— Так почему же вы сами… — начал было кандидат наук, но бригадир не дал ему договорить.
— А, может, я ее наказать хочу? — он гордо откинул с глаз цыганский чуб. — Пусть знает, что любовь зла! Короче… — Станислав вынул еще один маленький листок, на этот раз из заднего кармана брюк, — бери! Владей!
Это была фотография Лидочки Паркан. Куприянцев сразу узнал ее темную челку и блестящие глаза-вишенки, всегда широко и наивно раскрытые, словно в легком удивлении.
Именно этот невинный взгляд и поразил Александра Ивановича больше всего, ибо Лидочка была на фотографии абсолютно голой, да еще и в крайне вызывающей позе.