Вагрич Бахчанян
Мух уйма (Художества)
Не хлебом единым (Меню-коллаж)
MУX УЙМА
ХУДОЖЕСТВА
МУЗЕЙ БАХЧАНЯНА
ПРЕДИСЛОВИЕ
Синявский совершенно справедливо считал Бахчаняна последним футуристом. Вагрич – живое ископаемое. По нему можно изучать дух той революционной эпохи, любить которую его не отучила даже Америка. Мне кажется, что Бахчаняну все еще хочется, чтобы мир был справедливым, а люди – честными. Ему нравится Маяковский, неприятны буржуи, и сам он напоминает героев Платонова. Вагрич, конечно, не признается, но я думаю, ему понравилось бы все взять и поделить. Как чаще всего и бывает, советская власть не признала в нем своего – ей казалось, что он над ней глумится.
Впрочем, все началось не с коммунистов, а с фашистов. Когда немцы вошли в Харьков, Вагричу было четыре. Офицер подсадил смуглого мальчишку на танк. На шею ему повесили круг копченой колбасы. Бесценный в голодном Харькове подарок Вагрич поменял на цветные карандаши. Отцу Вагрича повезло меньше. В гестапо его покалечили, и он умер после войны, не дожив до пятидесяти. Вагрич пошел работать на завод, не закончив даже восьмого класса. Мы хотели ему купить на Брайтон-Бич аттестат зрелости, но Вагрич заявил, что решил умереть недоучкой – «как Бродский».
Я не знаю, что Вагрич делал в Харькове, но, зная его 20 лет в Нью-Йорке, догадываюсь, что ничего хорошего. Достаточно сказать, что Лимонова, которому Вагрич придумал псевдоним, Бахчанян считал маменькиным сынком. Поклонник Хлебникова и Крученых, лауреат международных конкурсов карикатуристов, знаток западного авангарда, оформитель красного уголка на заводе «Поршень» – только в нашем прошлом все это не мешало друг другу. Вернее – мешало, но не Бахчаняну. Как только Вагрич стал заметной в городе фигурой, про него написали фельетон и выгнали с работы.
Так Бахчанян уехал из Харькова – пока в Москву. Там он быстро попал на свое место – на последнюю полосу «Литературной газеты». Это была яркая заплата на культурном ландшафте 60-х.
Эта эпоха удачнее всего реализовалась в хождении над пропастью с незавязанными глазами. Правду тогда считали двусмысленностью и искали в Клубе веселых и находчивых. За анекдоты уже не сажали, но еще могли. Публика, вспоминал Жванецкий, за свой рубль желала посмотреть на человека, произносящего вслух то, что все говорят про себя. Как гладиаторы в Риме, сатирики стали народными любимцами.
Хотя Бахчанян оказался в центре этой эзоповой вакханалии, он, в сущности, не имел к ней отношения. Вагрич был не диссидентом, а формалистом. Только выяснилось это намного позже.
Бахчанян поставил перед собой задачу художественного оформления режима на адекватном ему языке. Орудием Вагрича стал минимализм. Бахчанян искал тот минимальный сдвиг, который отделял норму от безумия, банальность от нелепости, штамп от кощунства.
Иногда этот жест можно было измерить – в том числе и миллиметрами. Стоило чуть сдвинуть на лоб знаменитую кепку, как вождь превращался в урку. В одной пьесе Бахчанян вывел на изображающую Красную площадь сцену толпу, застывшую в тревожном молчании. После долгого ожидания из Мавзолея выходит актер в белом халате. Устало стягивая резиновые перчатки, он тихо, но радостно произносит: «Будет жить!» Если в этом случае Вагрич обошелся двумя словами, то в другом хватило одного. Он предложил переименовать город Владимир во Владимир Ильич. Более сложным проектом стала предпринятая им буквализация метафоры «Ленин – это Сталин сегодня». Накладывая портреты, Вагрич добился преображения одного вождя в другого.
В Москве Вагрич быстро стал любимцем. С ним привыкли обращаться как с фольклорным персонажем. Одни пересказывали его шутки, другие присваивали. Широкий, хоть и негласный успех бахчаняновских акций помешал разобраться в их сути. Его художество приняли за анекдот, тогда как оно было чистым экспериментом.
Анекдот начинен смехом, как граната шрапнелью. Взорвавшись, он теряет ставшую ненужной форму. У Вагрича только форма и важна. Юмор тут почти случайный, чуть ли не побочный продукт основного производства, цель которого – исчерпать все предоставленные художнику возможности, заняв не предназначенные для искусства вакантные места.
Собственно, это – футуристская стратегия. Хлебников, например, расширил русскую речь за счет не используемых в ней грамматических форм. Переводя потенциальное в реальное, он не столько писал стихи, сколько столбил территорию, которой наша поэзия до сих пор не умеет распорядиться. Вот так же и Вагрич заполняет пустые клеточки возможных, но неосуществленных жанров.
Единицей своего творчества Бахчанян сделал книгу. Большая часть их осталась неизданной, но те, что все-таки появились на свет, удивят любого библиофила. Например, выпущенная Синявским в 86-м году трилогия «Ни дня без строчки», «Синьяк под глазом» и «Стихи разных лет». Последняя книга – моя любимая. В ней собраны самые известные стихотворения русской поэзии – от крыловской басни до Маяковского. Все это издано под фамилией Бахчанян. Смысл концептуальной акции в том, чтобы читатель составил в своем воображении автора, который смог – в одиночку! – сочинить всю русскую поэзию.
Другая книга Вагрича – «Совершенно секретно» – вышла в очень твердом переплете, снабженном к тому же амбарным замком. Это издание Бахчанян подарил мне на день рождения. Познакомиться с содержанием я смог только через год, когда получил в подарок ключ от замка.
Все, что делает Вагрич, остроумно, но далеко не все смешно. Вот, скажем, как выглядит его опус, названный «Приказом № 3»: «Запретить: смотреть в будущее, варить стекло, пребывать в полном составе, – рождаться, попадать под категорию, случайно встречаться, набрасываться на еду, бежать быстрее лани…»
Эти поставленные задолго до Сорокина литературные опыты можно назвать семиотической абстракцией. Грамматические монстры будто имитируют машинный язык. Лишенные смысловой связи идиомы соединяются не смыслом, а повелительным наклонением приказа.
Ценность этих лабораторных образцов – в исследовании приема. В чистом виде они малопригодны для широкого употребления, зато в разбавленном оказываются весьма полезны. Разорвав привычные узы, отняв устойчивое сочетание у его контекста, Бахчанян распоряжается добычей с произволом завоевателя. Вот несколько отрывков из пьесы «Крылатые слова», в которой каждый из ста четырех действующих лиц произносит по одной реплике:
Чапаев: А Васька слушает да ест!
Наполеон: В Москву, в Москву, в Москву!
Всадник без головы: Горе от ума.
Сизиф: Кто не работает, тот не ест.
Крупская: С милым рай в шалаше.
Павлик Морозов: Чти отца своего…
Эдип: И матерь свою.
Митрофан: Я знаю только то, что ничего не знаю.
Иуда: Язык родных осин.
Разработка этого приема привела к «Трофейной выставке достижений народного хозяйства СССР», которую мы 15 лет назад устроили на развороте «Нового американца». На ней экспонировались бахчаняновские лозунги, каждый из которых просится в заглавие статьи. Фельетонист мог бы взять «Бей баклуши – спасай Россию», эстет – «Вся власть – сонетам», постмодернист – «Всеми правдами и неправдами жить не по лжи», «Наш современник» – «Бейлис умер, но дело его живет». Лапидарность бахчаняновского остроумия делает его лучшим изобретателем названий. Скажем, чем плох титул русской гомосексуальной газеты «Гей, славяне»? В основе бахчаняновского юмора лежат каламбуры, которыми Вагрич больше всего известен или неизвестен, ибо они мгновенно растворяются в фольклорной стихии, теряя по пути автора, как это произошло с эпохальным «Мы рождены, чтоб Кафку сделать былью».
Каламбуры принято относить к низшему разряду юмора: две несвязанные мысли соединяются узлом случайного созвучия. Примерно то же можно сказать о стихах. Если поэзия, заметил однажды Бродский, одинаково близка троглодиту и профессору, то в этом виновата ее акустическая природа. Каламбур, как рифма, говорит больше, чем намеревался – или надеялся – автор. В хорошем каламбуре так мало от нашего умысла, что следовало бы признать его высказыванием самого языка. Каламбур – счастливый брак случайности с необходимостью. В хаосе бездумного совпадения деформация обнаруживает незаметный невооруженному глазу порядок.
Своей простотой и общедоступностью каламбуры близки к наивному искусству, которым Вагрич не устает восхищаться. Заведомо лишенные претензии, малограмотные произведения самоучки отличает всепоглощающее внимание к объекту, безграничное, доходящее до самоликвидации автора доверие к способности мира высказаться и без нашей помощи.
Без устали вслушиваясь и вглядываясь в мир, Бахчанян выуживает из окружающего лишь то, что кажется в нем нелепым. Но правда ведь и не бывает логичной. Искажая действительность, мы часто не удаляемся, а углубляемся в нее. Об этом напоминают изобразительные каламбуры Бахчаняна – его бесчисленные коллажи. Лучшие из них производят впечатление короткого замыкания, которое гасит свет чистого разума. В наступившей темноте на задворках здравого смысла появляются иррациональные тени, ведущие свою, всегда смешную, но иногда и зловещую игру.
Так, к Олимпийским играм 1984-го года Вагрич изготовил плакат: прыгун с трамплина, а снизу – целящийся в него, как в утку, охотник. Прошло немало лет, пока не выяснилось, что забавный каламбур предсказывал будущее. Напомню, что в том году Олимпиада проходила в Сараево. Другой ужаснувший эмигрантских фарисеев коллаж, на котором в крестики-нолики играют распятием, сегодня неплохо бы смотрелся у входа в церковь, где собираются члены ЦК.
В Америку Вагрич уехал из-за квартирного вопроса. Его донимали не коммунистические, а коммунальные порядки – жить было негде. В Нью-Йорке с этим проще. Увы, только с этим. Для Америки Бахчанян оказался слишком самобытным и независимым. Сочетание малопригодное для большого успеха. Даже когда в моду вошел соцарт, Вагричу, который раньше других распознал возможности этого стиля, не хватило монументальности Комара и Меламида. Америка тут, конечно, ни при чем. От нас она ждет примерно того, что она о нас знает, – плюс-минус 15 процентов. Бахчанян не попадает в эту, как и в любую другую, квоту. Он органически не способен к компромиссу между своими возможностями и чужим вкусом. На собственном опыте я убедился, что Вагрича нельзя заставить работать на себя. Можно либо работать на него, либо оставить в покое.
Наверное, поэтому эмиграция изменила Бахчаняна меньше всех моих знакомых. Даже в нью-йоркском пейзаже Бахчанян умудряется выделяться. Глядя, как он на веревочку с крючком ловит карасей в пруду Централ-парка, я всегда думаю, что в Америке Вагричу не хватает России. Перебирая экспонаты «музея Бахчаняна», я думаю, что еще больше России не хватает Вагрича.
[Александр Генис] [1988]
Пошел в школу в год капитуляции фашистской Германии.
Поступил на работу вскоре после смерти Сталина.
Был призван в ряды Советской Армии через 20 лет после 1937 года.
Демобилизовался после 90-летия В. И. Ленина.
Переехал в г. Москву за шесть лет до кончины маршала Советского Союза Семена Михайловича Буденного.
В определяющем году девятой пятилетки покинул СССР.
Вена. Третий день после отставки Ричарда Никсона.
[Вагрич Бахчанян]
Впрочем, все началось не с коммунистов, а с фашистов. Когда немцы вошли в Харьков, Вагричу было четыре. Офицер подсадил смуглого мальчишку на танк. На шею ему повесили круг копченой колбасы. Бесценный в голодном Харькове подарок Вагрич поменял на цветные карандаши. Отцу Вагрича повезло меньше. В гестапо его покалечили, и он умер после войны, не дожив до пятидесяти. Вагрич пошел работать на завод, не закончив даже восьмого класса. Мы хотели ему купить на Брайтон-Бич аттестат зрелости, но Вагрич заявил, что решил умереть недоучкой – «как Бродский».
Я не знаю, что Вагрич делал в Харькове, но, зная его 20 лет в Нью-Йорке, догадываюсь, что ничего хорошего. Достаточно сказать, что Лимонова, которому Вагрич придумал псевдоним, Бахчанян считал маменькиным сынком. Поклонник Хлебникова и Крученых, лауреат международных конкурсов карикатуристов, знаток западного авангарда, оформитель красного уголка на заводе «Поршень» – только в нашем прошлом все это не мешало друг другу. Вернее – мешало, но не Бахчаняну. Как только Вагрич стал заметной в городе фигурой, про него написали фельетон и выгнали с работы.
Так Бахчанян уехал из Харькова – пока в Москву. Там он быстро попал на свое место – на последнюю полосу «Литературной газеты». Это была яркая заплата на культурном ландшафте 60-х.
Эта эпоха удачнее всего реализовалась в хождении над пропастью с незавязанными глазами. Правду тогда считали двусмысленностью и искали в Клубе веселых и находчивых. За анекдоты уже не сажали, но еще могли. Публика, вспоминал Жванецкий, за свой рубль желала посмотреть на человека, произносящего вслух то, что все говорят про себя. Как гладиаторы в Риме, сатирики стали народными любимцами.
Хотя Бахчанян оказался в центре этой эзоповой вакханалии, он, в сущности, не имел к ней отношения. Вагрич был не диссидентом, а формалистом. Только выяснилось это намного позже.
Бахчанян поставил перед собой задачу художественного оформления режима на адекватном ему языке. Орудием Вагрича стал минимализм. Бахчанян искал тот минимальный сдвиг, который отделял норму от безумия, банальность от нелепости, штамп от кощунства.
Иногда этот жест можно было измерить – в том числе и миллиметрами. Стоило чуть сдвинуть на лоб знаменитую кепку, как вождь превращался в урку. В одной пьесе Бахчанян вывел на изображающую Красную площадь сцену толпу, застывшую в тревожном молчании. После долгого ожидания из Мавзолея выходит актер в белом халате. Устало стягивая резиновые перчатки, он тихо, но радостно произносит: «Будет жить!» Если в этом случае Вагрич обошелся двумя словами, то в другом хватило одного. Он предложил переименовать город Владимир во Владимир Ильич. Более сложным проектом стала предпринятая им буквализация метафоры «Ленин – это Сталин сегодня». Накладывая портреты, Вагрич добился преображения одного вождя в другого.
В Москве Вагрич быстро стал любимцем. С ним привыкли обращаться как с фольклорным персонажем. Одни пересказывали его шутки, другие присваивали. Широкий, хоть и негласный успех бахчаняновских акций помешал разобраться в их сути. Его художество приняли за анекдот, тогда как оно было чистым экспериментом.
Анекдот начинен смехом, как граната шрапнелью. Взорвавшись, он теряет ставшую ненужной форму. У Вагрича только форма и важна. Юмор тут почти случайный, чуть ли не побочный продукт основного производства, цель которого – исчерпать все предоставленные художнику возможности, заняв не предназначенные для искусства вакантные места.
Собственно, это – футуристская стратегия. Хлебников, например, расширил русскую речь за счет не используемых в ней грамматических форм. Переводя потенциальное в реальное, он не столько писал стихи, сколько столбил территорию, которой наша поэзия до сих пор не умеет распорядиться. Вот так же и Вагрич заполняет пустые клеточки возможных, но неосуществленных жанров.
Единицей своего творчества Бахчанян сделал книгу. Большая часть их осталась неизданной, но те, что все-таки появились на свет, удивят любого библиофила. Например, выпущенная Синявским в 86-м году трилогия «Ни дня без строчки», «Синьяк под глазом» и «Стихи разных лет». Последняя книга – моя любимая. В ней собраны самые известные стихотворения русской поэзии – от крыловской басни до Маяковского. Все это издано под фамилией Бахчанян. Смысл концептуальной акции в том, чтобы читатель составил в своем воображении автора, который смог – в одиночку! – сочинить всю русскую поэзию.
Другая книга Вагрича – «Совершенно секретно» – вышла в очень твердом переплете, снабженном к тому же амбарным замком. Это издание Бахчанян подарил мне на день рождения. Познакомиться с содержанием я смог только через год, когда получил в подарок ключ от замка.
Все, что делает Вагрич, остроумно, но далеко не все смешно. Вот, скажем, как выглядит его опус, названный «Приказом № 3»: «Запретить: смотреть в будущее, варить стекло, пребывать в полном составе, – рождаться, попадать под категорию, случайно встречаться, набрасываться на еду, бежать быстрее лани…»
Эти поставленные задолго до Сорокина литературные опыты можно назвать семиотической абстракцией. Грамматические монстры будто имитируют машинный язык. Лишенные смысловой связи идиомы соединяются не смыслом, а повелительным наклонением приказа.
Ценность этих лабораторных образцов – в исследовании приема. В чистом виде они малопригодны для широкого употребления, зато в разбавленном оказываются весьма полезны. Разорвав привычные узы, отняв устойчивое сочетание у его контекста, Бахчанян распоряжается добычей с произволом завоевателя. Вот несколько отрывков из пьесы «Крылатые слова», в которой каждый из ста четырех действующих лиц произносит по одной реплике:
Чапаев: А Васька слушает да ест!
Наполеон: В Москву, в Москву, в Москву!
Всадник без головы: Горе от ума.
Сизиф: Кто не работает, тот не ест.
Крупская: С милым рай в шалаше.
Павлик Морозов: Чти отца своего…
Эдип: И матерь свою.
Митрофан: Я знаю только то, что ничего не знаю.
Иуда: Язык родных осин.
Разработка этого приема привела к «Трофейной выставке достижений народного хозяйства СССР», которую мы 15 лет назад устроили на развороте «Нового американца». На ней экспонировались бахчаняновские лозунги, каждый из которых просится в заглавие статьи. Фельетонист мог бы взять «Бей баклуши – спасай Россию», эстет – «Вся власть – сонетам», постмодернист – «Всеми правдами и неправдами жить не по лжи», «Наш современник» – «Бейлис умер, но дело его живет». Лапидарность бахчаняновского остроумия делает его лучшим изобретателем названий. Скажем, чем плох титул русской гомосексуальной газеты «Гей, славяне»? В основе бахчаняновского юмора лежат каламбуры, которыми Вагрич больше всего известен или неизвестен, ибо они мгновенно растворяются в фольклорной стихии, теряя по пути автора, как это произошло с эпохальным «Мы рождены, чтоб Кафку сделать былью».
Каламбуры принято относить к низшему разряду юмора: две несвязанные мысли соединяются узлом случайного созвучия. Примерно то же можно сказать о стихах. Если поэзия, заметил однажды Бродский, одинаково близка троглодиту и профессору, то в этом виновата ее акустическая природа. Каламбур, как рифма, говорит больше, чем намеревался – или надеялся – автор. В хорошем каламбуре так мало от нашего умысла, что следовало бы признать его высказыванием самого языка. Каламбур – счастливый брак случайности с необходимостью. В хаосе бездумного совпадения деформация обнаруживает незаметный невооруженному глазу порядок.
Своей простотой и общедоступностью каламбуры близки к наивному искусству, которым Вагрич не устает восхищаться. Заведомо лишенные претензии, малограмотные произведения самоучки отличает всепоглощающее внимание к объекту, безграничное, доходящее до самоликвидации автора доверие к способности мира высказаться и без нашей помощи.
Без устали вслушиваясь и вглядываясь в мир, Бахчанян выуживает из окружающего лишь то, что кажется в нем нелепым. Но правда ведь и не бывает логичной. Искажая действительность, мы часто не удаляемся, а углубляемся в нее. Об этом напоминают изобразительные каламбуры Бахчаняна – его бесчисленные коллажи. Лучшие из них производят впечатление короткого замыкания, которое гасит свет чистого разума. В наступившей темноте на задворках здравого смысла появляются иррациональные тени, ведущие свою, всегда смешную, но иногда и зловещую игру.
Так, к Олимпийским играм 1984-го года Вагрич изготовил плакат: прыгун с трамплина, а снизу – целящийся в него, как в утку, охотник. Прошло немало лет, пока не выяснилось, что забавный каламбур предсказывал будущее. Напомню, что в том году Олимпиада проходила в Сараево. Другой ужаснувший эмигрантских фарисеев коллаж, на котором в крестики-нолики играют распятием, сегодня неплохо бы смотрелся у входа в церковь, где собираются члены ЦК.
В Америку Вагрич уехал из-за квартирного вопроса. Его донимали не коммунистические, а коммунальные порядки – жить было негде. В Нью-Йорке с этим проще. Увы, только с этим. Для Америки Бахчанян оказался слишком самобытным и независимым. Сочетание малопригодное для большого успеха. Даже когда в моду вошел соцарт, Вагричу, который раньше других распознал возможности этого стиля, не хватило монументальности Комара и Меламида. Америка тут, конечно, ни при чем. От нас она ждет примерно того, что она о нас знает, – плюс-минус 15 процентов. Бахчанян не попадает в эту, как и в любую другую, квоту. Он органически не способен к компромиссу между своими возможностями и чужим вкусом. На собственном опыте я убедился, что Вагрича нельзя заставить работать на себя. Можно либо работать на него, либо оставить в покое.
Наверное, поэтому эмиграция изменила Бахчаняна меньше всех моих знакомых. Даже в нью-йоркском пейзаже Бахчанян умудряется выделяться. Глядя, как он на веревочку с крючком ловит карасей в пруду Централ-парка, я всегда думаю, что в Америке Вагричу не хватает России. Перебирая экспонаты «музея Бахчаняна», я думаю, что еще больше России не хватает Вагрича.
[Александр Генис] [1988]
О САМОМ СЕБЕ
АВТОБИОГРАФИЯ
Я родился в Харькове через 21 год после свершения Великой Октябрьской социалистической революции.Пошел в школу в год капитуляции фашистской Германии.
Поступил на работу вскоре после смерти Сталина.
Был призван в ряды Советской Армии через 20 лет после 1937 года.
Демобилизовался после 90-летия В. И. Ленина.
Переехал в г. Москву за шесть лет до кончины маршала Советского Союза Семена Михайловича Буденного.
В определяющем году девятой пятилетки покинул СССР.
Вена. Третий день после отставки Ричарда Никсона.
[Вагрич Бахчанян]
РАЗДЕЛ 1
***
ХАРЬКОВ
Харьков стоит на великой реке Лопань.Харьков очень большой город.
Судите сами.
Из одного конца в другой нужно лететь самолетом 4 часа 42 минуты. Харьков в 16 раз больше Нью-Йорка, в нем проживают 200 миллионов жителей (не считая пригородов).
Каждый второй харьковчанин пишет стихи, каждый третий рисует, каждый пятый – физик, каждый шестой – стукач.
В Харькове живут и работают 2174 лауреата Нобелевской, Ленинской, Сталинской и Шевченковской премий.
В Харькове родилось 168 генералиссимусов, включая Сталина, Франко, Чан Кай Ши, Суворова и др.
Не всем, наверное, известно, что именно в Харькове, на Холодной горе, распяли Христа. Отсюда одинаковые начальные буквы бывшей столицы УССР и великомученика.
В Харькове в разные годы жили и работали следующие выдающиеся люди: Ленин, Сталин, Ворошилов, Берия, Молотов, Брежнев, Подгорный, Косыгин, Бурлюк, Андропов, Иогансон, Шолохов, Козловский, Брусиловский, Дунаевский, Сапгир, Холин, Даниэль, Синявский, Стесин, Шагал, Гробман, Бретон,
Миро, Морозов, Халиф, Чаковский, Матусовский, Долматовский, Никсон, Бельмондо, Лимонов, Щапова, Рубинштейн, Лившиц, Кабаков, Булатов, Пацюков, Беленок, Лён, Губанов, Некрасов, Пушкин, Алейников, Лермонтов, Хлебников, Мишо, Иванов, Песков, Макаров, Топор, Куриц, Савицкий, Неизвестный, Вознесенский, Евтушенко, Чичибабин, Филатов, Черевченко, Басюк, Милославский, Верник, Кучуков, Вильницкий, Семернин, Крученых, Сухомлинов, Крынский, Харченко, Шабельский, Моргун, Кузнецов, Ермилов, Щеглов, Ландкоф, Григоров, Юденко, Сизиков, Томенко, Савенков, Карась, Воронель, Асбель, Гитерман, Гончаренко, Танфилов, Мотрич, Марамзин, Шемякин, Куперман, Стацинский, Кузьминский, Верхоланцев, Колюшев, Литвинов, Жутовский, Янкилевский, Яковлев, Рожин, Таланов, Целков, Рабин, Е. Л. Крапивницкий, Л. Крапивницкий, Крапивницкая, Немухин, Зверев, Плавинский, Калинин, Хвостенко, Пятницкий, Лорик, Пикассо, Мамлеев, Дудинский, Талочкин, Андреенков, Фролов, Резников, Суслов, Веселовский, Тумановский, Голобородько, Климович, Аксенов, Славкин, Савелий Цыпин, Леша Пугачев, Култаева, Губина, Рахлина, Розовский, Гелазония, Арканов, Горин, Брайнин, Липскеров, Владин, Алешковский, Тертерян, Элибекян, Сарьян, Бабаджанян, Эйрамджан, Аветисян, Акопян, Окуджава, Игитян, Каралян, Азнавурян, Шемет, Брель, Бачурин, Чиковани, Кусургашева, Топтыгина, Скрипкин, Магритт, Латреамон, Головин, Токарев, Зингер, Степанченко, Адабашьян, Михалков, Румер, Толя с мешком, Мелкумян, Айрапетян, Мартынеко, Бондарчик, Дуденко, Чигарин, Высоков, Воронцов, Росман, Рублев, Тюрин, Плеханов, Шаповалов, Минев, Покидченко, Рафаэль (художник), Рафаэль (певец), Басов, Беседин, Соостер, Соболев-Нолев, Кошкин, Лавров, Кондауров, Юкин, Тюнин, Розанцев, Дубов, Липов, Солнцев, Ткаченко-Шепеленко, Юдин, Драпалюк, Приймак, Война, Власюк, Волкова, Шейман, Траскина, Шар и Рабинович.
В Харькове производятся лучшие в мире игрушечные часы.
В Харькове насчитывается около двух фургонов для сбора мусора.
Именно харьковчане изобрели радиоактивную пыль, плашкоут для швартовки, предметы личного потребления и прочее.
В Харькове родились и продолжают рождаться крылатые слова и афоризмы, как-то:
«Молодец, как соленый огурец», «Уходя, гасите свет», «Храните деньги в сберегательной кассе», «Партия наши народы сплотила» и многие-многие другие.+
В Харькове есть самый большой в мире искусственный курган.
В Харькове сообщают детям сведения, ненужные для полового воспитания.
Харьковчане берут в плен ежедневно 100 000 солдат противника.
99 % харьковчан читают с запинками.
При въезде в Харьков на мраморной плите (100 на 120 метров) золотом написаны известные слова Маркса (он учился в Харькове): «Пойдите и посмотрите, хотя бы только для того, чтобы сделать мне приятное».
Все харьковчане питаются рыбой.
В Харькове кипяток холодный как лед.
Все харьковчане прихрамывают.
Харьков в прошлом году задолжал Кишиневу 50 долларов.
Харьков сверху похож на курицу.
Харьков слева похож на семиугольник.
Харьков справа похож на Шекспира (он тоже из Харькова).
Харьков снизу похож на топор с коротким топорищем.
В заключение попробуем расшифровать слово ХАРЬКОВ. ХАРЬ на харьковском блатном жаргоне обозначает «совокупляйся», а КОВ по-английски «корова».
[Вена, 1974]
СОВЕТСКОЕ ПРОСТРАНСТВО
«Спутник» летит.Время бежит.
Суд идет.
Стража стоит.
Буковский сидит.
Ленин лежит.
[Москва, 1973]
1975
СОН
Посвящается моему первому самиздателю Александру Морозову
Российская Советская Федеративная Социалистическая РеспубликаУкраинская Советская Социалистическая Республика
Белорусская Советская Социалистическая Республика
Казахская Советская Социалистическая Республика
Грузинская Советская Социалистическая Республика
Узбекская Советская Социалистическая Республика
Латвийская Советская Социалистическая Республика
Киргизская Советская Социалистическая Республика
Азербайджанская Советская Социалистическая Республика
Туркменская Советская Социалистическая Республика
Литовская Советская Социалистическая Республика
Молдавская Советская Социалистическая Республика
Таджикская Советская Социалистическая Республика
Армянская Советская Социалистическая Республика
Эстонская Советская Социалистическая Республика
Чехословацкая Советская Социалистическая Республика
Польская Советская Социалистическая Республика
Болгарская Советская Социалистическая Республика
Румынская Советская Социалистическая Республика
Венгерская Советская Социалистическая Республика
Германская Советская Социалистическая Республика
Монгольская Советская Социалистическая Республика
Вьетнамская Советская Социалистическая Республика
Китайская Советская Социалистическая Республика
Албанская Советская Социалистическая Республика
Корейская Советская Социалистическая Республика
Югославская Советская Социалистическая Республика
Кубинская Советская Социалистическая Республика
Финляндская Советская Социалистическая Республика
Шведская Советская Социалистическая Республика
Норвежская Советская Социалистическая Республика
Датская Советская Социалистическая Республика
Великобританская Советская Социалистическая Республика
Ирландская Советская Социалистическая Республика
Исландская Советская Социалистическая Республика
Нидерландская Советская Социалистическая Республика
Бельгийская Советская Социалистическая Республика
Французская Советская Социалистическая Республика
Австрийская Советская Социалистическая Республика
Швейцарская Советская Социалистическая Республика
Итальянская Советская Социалистическая Республика
Испанская Советская Социалистическая Республика
Португальская Советская Социалистическая Республика
Греческая Советская Социалистическая Республика
Турецкая Советская Социалистическая Республика
Сирийская Советская Социалистическая Республика
Иракская Советская Социалистическая Республика
Израильская Советская Социалистическая Республика
Иорданская Советская Социалистическая Республика
Йеменская Советская Социалистическая Республика
Советская Социалистическая Республика Саудовская Аравия
Оманская Советская Социалистическая Республика
Иранская Советская Социалистическая Республика
Ливанская Советская Социалистическая Республика
Афганистанская Советская Социалистическая Республика
Пакистанская Советская Социалистическая Республика
Индийская Советская Социалистическая Республика
Непальская Советская Социалистическая Республика
Тибетская Советская Социалистическая Республика
Бирманская Советская Социалистическая Республика
Таиландская Советская Социалистическая Республика
Камбоджийская Советская Социалистическая Республика
Японская Советская Социалистическая Республика
Филиппинская Советская Социалистическая Республика
Австралийская Советская Социалистическая Республика
Цейлонская Советская Социалистическая Республика
Индонезийская Советская Социалистическая Республика
Советская Социалистическая Республика Новая Зеландия
Канадская Советская Социалистическая Республика
Советская Социалистическая Республика Соединенные Штаты Америки
Мексиканская Советская Социалистическая Республика
Венесуэльская Советская Социалистическая Республика
Колумбийская Советская Социалистическая Республика
Эквадорская Советская Социалистическая Республика
Перуанская Советская Социалистическая Республика
Бразильская Советская Социалистическая Республика
Боливийская Советская Социалистическая Республика
Парагвайская Советская Социалистическая Республика
Чилийская Советская Социалистическая Республика
Аргентинская Советская Социалистическая Республика
Уругвайская Советская Социалистическая Республика
Гондурасская Советская Социалистическая Республика
Никарагуанская Советская Социалистическая Республика
Коста-Риканская Советская Социалистическая Республика
Панамская Советская Социалистическая Республика
Сальвадорская Советская Социалистическая Республика
Гватемальская Советская Социалистическая Республика
Ямайкская Советская Социалистическая Республика
Гаитянская Советская Социалистическая Республика
Доминиканская Советская Социалистическая Республика
Суринамская Советская Социалистическая Республика
Лаосская Советская Социалистическая Республика
Малайская Советская Социалистическая Республика
Советская Социалистическая Республика Новая Гвинея
Мадагаскарская Советская Социалистическая Республика
Южно-Африканская Советская Социалистическая Республика
Базутолендская Советская Социалистическая Республика
Свазилендская Советская Социалистическая Республика
Бечуаналендская Советская Социалистическая Республика
Советская Социалистическая Республика Южная Родезия
Мозамбикская Советская Социалистическая Республика
Замбийская Советская Социалистическая Республика
Ангольская Советская Социалистическая Республика
Малавийская Советская Социалистическая Республика
Танзанийская Советская Социалистическая Республика
Советская Социалистическая Республика Конго
Угандийская Советская Социалистическая Республика
Кенийская Советская Социалистическая Республика
Советская Социалистическая Республика Сомали
Эфиопская Советская Социалистическая Республика
Египетская Советская Социалистическая Республика
Нигерийская Советская Социалистическая Республика
Ганская Советская Социалистическая Республика
Советская Социалистическая Республика Верхняя Вольта
Либерийская Советская Социалистическая Республика
Сьерра-Леонская Советская Социалистическая Республика
Гвинейская Советская Социалистическая Республика
Мавританская Советская Социалистическая Республика
Советская Социалистическая Республика Мали
Алжирская Советская Социалистическая Республика
Марокканская Советская Социалистическая Республика
Тунисская Советская Социалистическая Республика
Ливийская Советская Социалистическая Республика
Советская Социалистическая Республика Чад
и другие
