Страница:
Панин, Виктор Никитич, граф (1801-1874)-русский государственный деятель реакционного направления; служил по министерству иностранных дел, а затем в министерстве юстиции. В 1839 г. назначен управляющим министерством юстиции, а в 1841 г. министром юстиции; на этом посту оставался до 1862 г., развив в судах взяточничество и беззаконие до крайних размеров. С 1860 г. был председателем редакционных комиссий, в каковых старался посильно проводить политику крепостнической партии. Однако полностью приостановить крестьянскую реформу его партии и ему не удалось: им пришлось пойти на компромисс и ограничиться посильным ухудшением освобождения крепостных. В 1864-1867 гг. был главноуправляющим 2-го Отделения с. е. и. в. канцелярии.
9 Панаев, Иван Иванович (1 81 2-1 862) - русский писатель и публицист, учился в благородном пансионе пpи Петербургском университете; до 1845 г. состоял на службе, с 1847 г. начал издавать вместе с Н. А. Некрасовым журнал "Современник". Литературная деятельность его началась с 1834 г.; он писал рассказы, стихи, публицистические фельетоны. Был одно время близок к В. Белинскому. Оставил воспоминания об эпохе 40-50-х годов. Главное его право на память потомства - издание радикального "Современника".
10 Здесь Бакунин повидимому говорит о кружке "Современника", на что наводит упоминание имени Панаева, который вместе с Некрасовым был издателем этого радикального журнала. Великий дипломат Бакунин, дабы тем вернее заполучить Герцена на свою сторону в деле обеления Муравьева, льстит своему приятелю и повторяет по существу содержание его статьи "Very dangerous!!!", напечатанной в No 44 "Колокола" от 1 июня 1859 г. и направленной против радикального кружка "Современника" (через несколько лет Бакунин впрочем высказался иначе и признал в учениках Чернышевского истинных революционеров). Более того, можно предполагать. что в момент писания данного письма Бакунин уже был знаком и со второю статьею Герцена против кружка "Современника", напечатанной под заглавием "Лишние люди и желчевики" в No 83 "Колокола" от 15 октября 1860 г. Это видно как по времени, так и по двум замечаниям: 1) о тщеславии неназываемых им писателей, в данном случае Чернышевского, беседу с которым передает в означенной статье Герцен, и 2) о карманной страсти публики, в которой можно усмотреть намек на Некрасова, выходкою, против которого как против мошенника и вора и кончается эта статья Герцена.
11 Коpш, Евгений Федорович (1810-1867)-журналист и переводчик; по окончании университета служил по министерству внутренних дел; с 1835 по 1841 г. был библиотекарем университета, с 1842 по 1848 г. редактором ("издателем") "Московских Ведомостей". В 30-х и 40-х годах он был членом московского литературного кружка, к которому в разные времена примыкали В. Белинский, А. Герцен, Т. Грановский; всегда был умеренным либералом обывательского типа; постепенно с оставшимися в России членами кружка "западников" вроде Грановского, Щепкина, Кетчера и т. п. все более правел, пока не приблизился к консерваторам типа Каткова 50-х годов. В 1858-1859 гг. издавал журнал "Атеней". С 1862 по 1892 г. был библиотекарем Публичного и Румянцевского музеев. Известен более всего своими переводами.
12 Игнатьев, Николай Павлович, граф (1832-1908)-русский государственный деятель; происходя из чиновной семьи, быстро сделал карьеру: в 27 лет был уже генералом; учился в Пажеском корпусе и Академии генерального штаба, но рано оставил военную службу для дипломатической. Пробыв около года военным агентом в Лондоне, был назначен начальником военно-политической миссии в Хиву и Бухару, а в 1859 г. послан в Китай для проведения ратификации Айгуйского договора Китаем. В 1864 г. назначен посланником в Константинополь, где проводил политику угроз и застращивания; в своих публичных заявлениях выступал в роли воинствующего панслависта в казенно-захватническом духе: был одним из провокаторов русско-турецкой войны 1877 г., показавшей банкротство игнатьевской политики. В 1879-1880гг. был временно нижегородским генерал-губернатором, в 1881 г. министром государственных имуществ, а затем министром внутренних дел, призванным положить конец революционному движению. На этом посту подготовил переход от политики вынужденного лицемерия царизма к политике открытой реакции, от Лорис-Меликова к Д. Толстому, для каковой цели не постеснялся извлечь из старого славянофильского арсенала идею Земского Собора для парализования конституционных требовании либеральной части русского общества, но и от этой мысли быстро отказался, когда увидал, что и она вызывает враждебное отношение сторонников полной реакции. Он же явился организатором еврейских погромов на юге для борьбы с революционным движением-орудие, которым широка воспользовалось самодержавие впоследствии. При нем введено было Положение об усиленной и чрезвычайной охране, действовавшее с 1881 по 1917 г. После 1882 r. он уже нe играл видной политической роли.
13 Эльджин Джемс Брюс, граф (1811-1863)-английский государственный деятель; был членом палаты общин, в 1842 г. губернатором Ямайки, в 1846 г. губернатором Канады, в 1857 г. послан был в Китай. Узнав о восстании сипаев, Эльджин направил свой эскорт в Индию, сам же захватил Кантон и принудил китайцев подписать тяньцзинский трактат. По возвращении в Англию был в 1859 г. назначен начальником почтового ведомства, но в 1860 г. вернулся в Китай, чтобы прекратить нарушение тяньцзинского трактата. При произведенном европейскими войсками разгроме Китая он захватил огромную часть добычи из разграбленного летнего дворца богдыхана. В 1862 г. назначен генерал-губернатором Индии.
Гpо, Жан Батист Луи, барон (1793-1870)-французский дипломат; в дипломатическом ведомстве начал работать с 1823 г.; получал различные миссии: в Египет, Мексику, Боготу, Лаплату, Англию, Афины. Посланный в 1857 г. в Китай, подписал в 1858 г. тяньцзинский трактат, а затем в Иеддо торговый договор с Японией. В 1859 г. сенатор; затем посылается для заключения мира с Китаем после войны 1860 г.; в 1862- 1863 гг. был послом в Англии.
14 В примечании к этому месту Драгоманов ("Письма" М. А. Бакунина, стр. 70), ссылаясь на рассказ А. Н. Муравьева, известного путешественника в Иерусалим, помещенный в "Русской Старине" 1882, том XII, стр. 644-646, напоминает, что гр. Игнатьев, будучи в то время директором азиатского департамента в м-ве внутренних дел, принимал активное участие в навязывании М. Н. Муравьева Александру 11, не любившему его, на роль диктатора в Вильне. Эта протекция вешателю по словам Дра-гоманова доказывает, что уже в 1863 г. Игнатьев отказался от своих взглядов 1861 г. По нашему мнению у него никогда и не было никаких прогрессивных взглядов, а их ему навязал Бакунин, которому достаточно было пары фраз в панславистском духе (а на них Игнатьев был мастер) для того, чтобы зачислить их автора по своему ведомству ("наши").
15 Это изложение несовсем точно: на самом деле Бакунин как в Саксонии, так и в Австрии давал показания более подробные, временами даже детальные, занимающие многие десятки страниц. Но по существу он излагает дело верно: его показания носят приблизительно такой характер, и если иногда он показывал подробнее, то лишь для того, чтобы выгородить кого-либо из сопроцессников или запутать следователей, но никогда не для того, чтобы предать кого-нибудь или облегчить собственную участь (хотя и не полностью, показания эти опубликованы в томе II "Материалов для биографии Бакунина"; некоторые изложены в книге Чайхана: фотоснимки с саксонских показаний имеются в Институте Маркса, Энгельса, Ленина). Даже в "Исповеди", как мы знаем, он старался никого не называть, чтобы не дать жандармам материала, а если кое-где приводит имена, то обыкновенно таких людей, которые уже были осуждены или находились вне пределов досягаемости вследствие отъезда в Америку я т. п.
16 И это место довольно близко соответствует действительности. См. общие замечания в комментарии к "Исповеди" (No 547).
17 Здесь Бакунин явно имеет в виду распространившиеся было одно время слухи, будто он в крепости стал христианином и пиетистом. См. выше комментарии к No 548.
18 О факте личного свидания матери Бакунина с Александром II ничего неизвестно. Здесь какая-то путаница. См. комментарий к No 574 в связи с новым прошением Бакуниной об освобождении сына.
19 Здесь Бакунин излагает факты совершенно неточно и сознательно путает даты, что впрочем вполне понятно, так как ему было чрезвычайно неприятно сообщать друзьям действительные условия своего выхода из тюрьмы. Первая и основная неточность его рассказа заключается в том, что он пытается убедить своих друзей, будто освобождение его из крепости произошло вследствие хлопот его родных, тогда как на самом деле все эти хлопоты оставались безрезультатными до тех пор, пока царизм не вырвал у него заявления о раскаянии. Неточно изложен и инцидент с умыслом на самоубийство. Мы знаем, что в одной из записок, тайком переданных Бакуниным родным на свидании в феврале 1854 г. (см. No 566) он просил у Татьяны и Павла доставить ему средства покончить с собою в случае неудачи их хлопот об его освобождении; но срок ожидания там не указан (об этом мог быть впрочем разговор на личном свидании). Указание Бакунина относится по-видимому не к этому обстоятельству, а ко времени его последнего свидания с Алексеем, имевшего место в конце ноября 1856 года: но ведь освободили-то Бакунина не через месяц после этого разговора, а через три (в марте 1857 г.). Равным образом рассказ этот не может относиться к свиданиям с Алексеем в январе 1856 г. и в августе того же года, хотя казалось бы, что слова Бакунина о первом свидании после неудачи прошения, поданного матерью в марте 1855 г., указывали бы на свидание в январе 1856 г. Словом тут у Бакунина одна неточность следует за другой.
20 И по этому пункту, до сих пор не разъясненному, Бакунин выражается нарочито туманно. Кто согласился, как, когда, при каких условиях, неизвестно.
21 Таких доносов в "Деле" о Бакунине не имеется, а потому мы думаем, что предположение его насчет роли доносов в его оставлении в ссылке ошибочно. Уже после побега Бакунина Долгоруков отправил 24 ноября 1861 г. отношение провинившимся сибирским чиновникам, в котором писал, что царь "тем менее мог ожидать снисходительности к Бакунину, что поведение его в Сибири не соответствовало той милости, которая была ему дарована освобождением из крепости, о чем неоднократно было мною сообщаемо графу Муравьеву-Амурскому и вследствие чего повторные ходатайства графа об облегчении его участи не были удовлетворяемы". На какие провинности Бакунина намекает Долгоруков, решительно непонятно. Напротив, как мы видели, отзывы о Бакунине давались сибирскими чиновниками самые благоприятные. Поэтому приходится допустить, что признак нераскаянности жандармы усматривали именно в попытках Бакунина вырваться так скоро из ссылки. Догадывались ли жандармы, что Бакунин добивается свободы для продолжения революционной деятельности, мы не знаем, но это возможно. Из текста письма видно, что Бакунин надеялся вскоре добиться с помощью Муравьева права возвращения в Россию, чтобы там "искать людей". Вряд ли ему удалось бы долго оставаться там на почве той умеренно-путаной программы, которую он излагает в письмах ж Герцену.
22 Речь идет об императоре французов Наполеоне III и о том брожении, какое вызвано было в Европе и в частности во Франции его вмешательством в национальный конфликт между Пьемонтом и Австрией. Со времени австро-французский войны 1859 года в Европе начинается политическое оживление, охватившее почти все страны и докатившееся даже до России.
No 613. - Письмо M. H. Каткову.
2-го января 1861 [года]. Иркутск.
Мой милый друг,
Сегодня встал и первый раз с постели после трехнедельной болезни, горячки и рожи, - и чувствую еще большую слабость и в руках и в голове; а потому извини, если почерк мои будет хуже обыкновенного, и если не найдешь в самом письме строгой логичной последовательности. А между тем я хочу поговорить с тобою о предмете для меня весьма серьезном, т. е. о моем будущем. Граф H. Н. Муравьев-Амурский, старания которого [в] мою пользу оставались до сих пор тщетными, говорит теперь с уверенностью об успехе, так что, если ожидания [исполнятся], то в мае или в начале июня мне можно будет ех[ать в] Россию.
15-го января.
Тщетны же были старания потому, что кн. Долгорукий (В. А. Долгоруков.), судя по дон[о]с[ам], [получен]ным им против меня из Сибири, не находит во мне и капли раскаяния 1. .... я, разумеется, не буду, надеюсь однако, что сила Муравьева возьмет свое. Пора мне [ехать, здесь] делать мне нечего. Искал я дела у Бенардаки по Амурским делам (разумеется, не то [откупно]му), но служба по частным делам мне не только что не удалась и не принесла никакой пользы, но вовлекла меня а долги и совершенно расстроила мои фи[нанс]ы; два года получал я жалование без дела, и, не получив окончательно никакого дела, считаю себя обязанным возвратить Бенардаки все двухгодовое жалование, около 5.000 руб., дабы не сказали потом, что Бакунин как родственник генерал-губернатора Муравьева жил у откупщика Бенардаки на пенсии.2 Расплатятся с ним братья и вычтут эти деньги из части моей в общем имении; при нынешних обстоятельствах, когда все помещичьи имения расстроились и без сомнения упали в цене, им это будет не легко; но что ж делать, честь прежде всего. Заплатив эти деньги, они без сомнения не будут в состоянии прислать мне что-либо в нынешний год. А именно в нынешний год мне деньги будут необходимы для того, чтобы, расплатившись с некоторыми долгами, выбраться из Сибири.
Думал я, думал и наконец решился прибегнуть к твоей личной дружбе и к политической симпатии твоих друзей, - к кому ж и прибегать в крайних случаях как не к политическим друзьям, если такое выражение имеет уже смысл, стало возможно в России? Залогом уплаты должны служить остаток моей небольшой части в имении братьев и моя будущая деятельность. Ты, кажется, не потерял веру в последнюю, да и я чувствую себя вправе о ней говорить, потому что сознаю в себе еще много силы и охоты на дело 3. Сумма же мне нужна довольно значительная: 4.000 р. сер., пожалуй хоть и не вдруг, но по частям, как будет можно, с тем однако же, чтобы к концу мая собрались все 4.000. Я решился на такую просьбу, потому что не вижу для себя другого исхода; в случае невозможности с вашей стороны исполнить ее, мне придется остаться в Сибири. Если она исполнима, то посылай деньги, а также и письма на имя иркутского гражданского губернатора Петра Александровича Извольского, моего большого приятеля 4, с коротеньким письмом к нему с просьбой передать деньги и письма Михаиле Александровичу без фамилии. Письма ко мне не должны, разумеется, заключать в себе ничего слишком вольного. Если же просьба моя неисполнима, то напиши прямо и просто, так же, как и я пишу тебе теперь, [и] будь уверен, что принужденный отказ твой не возбудит в душе моей ни тени сомнения насчет твоей дружбы. Только прошу тебя, чтобы в никаком случае не было огласки, [и чтобы] даже братья мои ничего не знали; они решились бы на чрезмерные жертвы, вредные для благосостояния всего семейства, [а я] именно не хочу этих жертв.
Теперь, кажется, об этом предмете довольно. Буду с тобою браниться.
Скажи ради бога, за что ты так полюбил Австрию? Может ли и должен ли русский радоваться тому, что австрийское правительство, отъявленный, коренной, необходимый враг России, поступает умно, что Австрия хочет стать славянскою, пожалуй, хоть федеративною державою?5 Но если бы это сбылось, что было бы с Россиею? Разве ты не признаешь, что жизненный для России вопрос с Польшею не иначе разрешиться может как в славянском море? Или ты полагаешь, что Польша останется раздроблена? Это невозможно, она воссоединится и соберется вновь в одно целое под сенью славянской Австрии против России, она оттянет одну да другою Литву, Белоруссию, У[к]раину, всю Малороссию. Что же останется России? Изменив своему коренному, фактическому демократическому характеру, также бежать, наконец, под феодальное покровительство Габсбургско-Лотарингского дома и лордов Готского альманаха? Нет, милый друг, я крепко стою за Россию, она, наперекор своей рабски-патриархальной неподвижности и нынешней тупости ее правителя и правителей, она должна сделаться средоточием славянского возрождения, она должна раздробиться на административно-самостоятельные части, органически связанные друг с другом, и возродиться в русской, славянской федерации. Или по твоему должны быть два славянских мира один-западный, другой-восточный? Да это неестественно: один съест непременно другой. Итак пускай же Россия ест Австрию, - ведь право и глоток-то небольшой: лотарин[|г]цев с принцессою Софиею, [м]оею старою приятельницею, включительно, да сотни две онемеченных лордов6. Ты надеешься на их ум, а я рассчитываю на их [глу]пость, на их неисправимую, исторически, физиологически [необходимую глупость. Они способны порождать только тени да приз [раки]; живой действительности от мертвецов не жди. [Мы же хоть] и спим, гадко, грязно, постыдно спим, да мы- [Илья Муро]мец или пожалуй хоть Ванюшка-дурачок: в нас [есть] чудотворная сила. Напрасно, мне кажется, также [ты] нападаешь так жестоко на Людвига-Наполеона (Луи Бонапарт, император французов Наполеон III), он без сомнения - каналья, мерзавец, но умен, очень умен, и наконец не в его добродетелях дело, а в его положении, которое погоняет его и погонит наконец туда, куда и сам не хочет. Он nolens volens (Волей-неволей.) - будильник Европы и может про себя сказать, как Мефистофель в "Фаусте":
Ich bin ein Teil von jener Kraft,
Die stets das bose will und stets das gute schafft.
("Я... той силы часть и вид,
Что вечно хочет ада и век добро творит".
Гете - "Фауст", перевод Фета.)
Пожалуйста не ругай же его так беспощадно и вспомни слова Саваофа:
Ich habe Deines Gleichen nie gehasst...
Des Menschen Thatigkeit kann allzuleicht erschlaffen.
Er liebt sich bald die unbedingte Ruh;
Drum geb ich gern ihm den Gesellen zu,
Der reizt und wirkt und muss als Teufel schaffen.
("Не гнал я вас от моего лица.
Слаб человек, на труд идет не смело,
Сейчас готов лелеять плоть свою;
Вот я ему сопутника даю,
Который бы как черт дразнил его на дело".
Гете - "Фауст". Пролог на небе, перевод Фета.)
Граф Муравьев-Амурский оставляет совсем Сибирь. Блистательный трактат, заключенный в Пекине молодцом Игнатьевым, увенчал его дело, и ему в Сибири делать более нечего. Его мало знают в России. Он - необыкновенный человек и умом и энергиею и сердцем. Он принадлежит к разряду - редкому и весьма немногочисленному в России - людей делающих. Умей он лучше выбирать своих исполнителей, он был бы человек гениальный. Но выборы его были большею частью несчастны, и доверенные его часто его компрометировали 7. Он - человек страстный и потому способный к увлечениям, к ошибкам, но этот недостаток вознаграждается огромным, быстрым, метким умом и в высшей степени благородным сердцем, которые в большей части случаев исправляют ошибки его страстного нрава, впрочем уж очень угомонившегося. Он - человек будущности России. Я очень желал бы, чтобы вы с ним познакомились; сходи к нему и окажи, что ты пришел по моей просьбе. Только предупреждаю тебя, что он ненавидит англичан, кам[еру] лордов-он более демократ, чем либерал по [при]нципу, впрочем либеральный демократ, поборник [децентрализации и самостоятельного общинного [самоуправления, враг бюрократии. Узнай его по крайней мере как человека несомненно исторического, если еще не в настоящем, то в будущем и, надеюсь, в близком будущем. Ты увидишь у него полковника Кукеля 8, который вероятно и понесет к тебе мое письмо, человека очень способного, очень ловкого, но несомненно принадлежащего к худому и вредному разряду поляков - фальшивый, нервозно-чувствительный, гладкий, холодный, он как змея обвил бедного льва Муравьева - а впрочем он может передать тебе много интересного о Вост[очной] Сибири, об Амуре. Слушай его, но верь только тому, что тебе покажется вероятно.
Остается мне крепко обнять тебя, пожелать скорее с тобой увидеться и просить о скорейшем ответе через губернатора Извольского.
Твой неизменный
М. Бакунин.
No 613.-См. общие замечания к No 605. Оригинал письма находится в б. Пушкинском Доме Академии Наук СССР. Именно к содержанию этого письма относятся злобно-издевательские замечания Каткова, приведенные нами в комментарии к No 605.
1 См. комментарий 2 к No 600, общий комментарий ж No 600 и комментарий 21 к
No 612. Напоминаем, что в "Деле" о Бакунине никаких доносов на него из Сибири не имеется (это конечно не значит, чтобы их вовсе не было, так как они могут находиться в других "делах", хотя это и маловероятно). Мы все же склонны думать, что здесь играли роль не доносы, а систематические просьбы Бакунина и его покровителей о возвращении ему свободы. Жандармы и царь в первую, голову усматривали в этом признак нераскаянности.
2 В переписке, возникшей впоследствии по поводу побега Бакунина, тогдашний ген.-губ. Восточной Сибири Корсаков сообщал, что Бакунин служил у золотопромышленника Бенардахи, но, получая жалованье в течение целого года, ровно ничего не делал, "что имело весьма неприличный вид". В конце концов от отказался от этого места (еще в бытность Муравьева в Иркутске), причем братья его выдали Бенардаки вексель на всю заплаченную Бакунину сумму.
Это письмо Корсакова от 17 сентября 1861 г. находится в части IV "Дела" о Бакунине, лл. 2-3.
3 Обращение к политической солидарности Каткова и его друзей является с одной стороны выражением "святой простоты" Бакунина, но с другой - и его рассчитанного лукавства. Но уловить с помощью таких приемов можно было не такого тертого сквалыжника, как Катков. И нетрудно себе представить, как должен был хохотать редактор "Русского Вестника", когда Бакунин апеллировал к его свидетельству в пользу веры в его "будущую деятельность". Это Катков-то, знавший, что Бакунин в течение двух лет не мог или не захотел прислать ему ни одной статьи о Сибири, несмотря на выраженное им самим желание и на приглашение Каткова писать такие статьи! А ведь здесь речь шла о такой именно деятельности, которая приносит заработок. И под залог этой будущей деятельности Бакунин просил у Каткова не более не менее как 4 000 рублей.
Кстати весьма вероятно, что Бакунин, знавший, как видно из конца письма, что Муравьев оставляет Сибирь, уже в это время подумывал о побеге и хотел составить себе запасной капитал на такой случай.
Дальнейшие рассуждения Бакунина (насчет Австрии и пр.) во многом являются выражением даже не дворянского либерализма, а казенного патриотизма. Правда все это написано для Каткова и в подкрепление просьбы о 4000 рублей, но все же невольно возникает мысль, что, влияя в Сибири на Муравьева, Игнатьева и т. п., Бакунин незаметно сам заражался от них их взглядами.
4 Извольский, Петр Александрович (1816-1888)-чиновник, служил по министерству внутренних дел с 1836. С декабря 1856 был советником и начальником отдела Главного Управления Восточной Сибири. С июля 1860 был и. д. иркутского гражданского губернатора, а с начала 1861 иркутским гражданским губернатором. В последующее время был губернатором екатеринославским и курским. Чем заслужил большую дружбу Бакунина, неизвестно, разве тем, что давал ему взаймы.
5 После поражения Австрии в войне с Францией в 1859 г. монархия, потерявшая Ломбардию, утратившая всякий вес в Германии, дошедшая до финансового банкротства, принуждена была для своего спасения пойти не уступки и смягчить реакцию, царившую в стране с 1849 года. В рядах командующего класса боролись две тенденции, осуществление каждой из которых должно было по расчету ее носителей способствовать сохранению максимальной доли их привилегий и по возможности оставить старую систему в целости. "Централисты", опиравшиеся на немецкую буржуазию Австрии и выражавшие ее интересы, стремились к созданию централизованного государства, в котором австрийский капитал подчинял бы себе остальные нацменовские капиталы дунайской монархии. "Федералисты", желавшие снова использовать националистические стремления буржуазии славянских народностей Австрии, готовы были на словах наделить эти национальные буржуазные группы всяческими формальными правами, дабы не допустить образования Объединенного революционного движения и распылить оппозицию. Сначала победило федералистское большинство, за которым стояли правящие группы таких наций, как мадьяры, чехи, хорваты, поляки и пр.: 20 октября 1860 г. император издал диплом, согласно которому все областные сеймы получали законодательную власть. Но когда в ответ на это немецкая буржуазия Австрии стала угрожать финансовым кризисом, а венгерцы поспешили использовать диплом для возобновления борьбы за полную автономию, правительство пошло на попятный и примкнуло к унитарной точке зрения: патент 26 февраля 1861 г. создал под именем рейхсрата общеимперский парламент (затея, из которой впрочем ничего не получилось вследствие сопротивления венгров и итальянцев, сразу объявивших рейхсрату бойкот). Но в тот момент, когда Бакунин писал свое письмо, казалось торжествовала еще федералистская точка зрения, и пылкие панслависты мечтали уже о превращении Австрии в своего рода западную славянскую федерацию. Опасение Бакунина, что хотя бы относительная свобода, предоставленная славянам в Австрии, будет действовать разлагающим образом на российскую деспотию, равно подавляющую все подвластные ей народы, отчасти оправдалось впоследствии, когда Австрия сделалась в известном смысле центром притяжения для российских поляков, украинцев и т. п. Но не революционеру было об этом печалиться!
9 Панаев, Иван Иванович (1 81 2-1 862) - русский писатель и публицист, учился в благородном пансионе пpи Петербургском университете; до 1845 г. состоял на службе, с 1847 г. начал издавать вместе с Н. А. Некрасовым журнал "Современник". Литературная деятельность его началась с 1834 г.; он писал рассказы, стихи, публицистические фельетоны. Был одно время близок к В. Белинскому. Оставил воспоминания об эпохе 40-50-х годов. Главное его право на память потомства - издание радикального "Современника".
10 Здесь Бакунин повидимому говорит о кружке "Современника", на что наводит упоминание имени Панаева, который вместе с Некрасовым был издателем этого радикального журнала. Великий дипломат Бакунин, дабы тем вернее заполучить Герцена на свою сторону в деле обеления Муравьева, льстит своему приятелю и повторяет по существу содержание его статьи "Very dangerous!!!", напечатанной в No 44 "Колокола" от 1 июня 1859 г. и направленной против радикального кружка "Современника" (через несколько лет Бакунин впрочем высказался иначе и признал в учениках Чернышевского истинных революционеров). Более того, можно предполагать. что в момент писания данного письма Бакунин уже был знаком и со второю статьею Герцена против кружка "Современника", напечатанной под заглавием "Лишние люди и желчевики" в No 83 "Колокола" от 15 октября 1860 г. Это видно как по времени, так и по двум замечаниям: 1) о тщеславии неназываемых им писателей, в данном случае Чернышевского, беседу с которым передает в означенной статье Герцен, и 2) о карманной страсти публики, в которой можно усмотреть намек на Некрасова, выходкою, против которого как против мошенника и вора и кончается эта статья Герцена.
11 Коpш, Евгений Федорович (1810-1867)-журналист и переводчик; по окончании университета служил по министерству внутренних дел; с 1835 по 1841 г. был библиотекарем университета, с 1842 по 1848 г. редактором ("издателем") "Московских Ведомостей". В 30-х и 40-х годах он был членом московского литературного кружка, к которому в разные времена примыкали В. Белинский, А. Герцен, Т. Грановский; всегда был умеренным либералом обывательского типа; постепенно с оставшимися в России членами кружка "западников" вроде Грановского, Щепкина, Кетчера и т. п. все более правел, пока не приблизился к консерваторам типа Каткова 50-х годов. В 1858-1859 гг. издавал журнал "Атеней". С 1862 по 1892 г. был библиотекарем Публичного и Румянцевского музеев. Известен более всего своими переводами.
12 Игнатьев, Николай Павлович, граф (1832-1908)-русский государственный деятель; происходя из чиновной семьи, быстро сделал карьеру: в 27 лет был уже генералом; учился в Пажеском корпусе и Академии генерального штаба, но рано оставил военную службу для дипломатической. Пробыв около года военным агентом в Лондоне, был назначен начальником военно-политической миссии в Хиву и Бухару, а в 1859 г. послан в Китай для проведения ратификации Айгуйского договора Китаем. В 1864 г. назначен посланником в Константинополь, где проводил политику угроз и застращивания; в своих публичных заявлениях выступал в роли воинствующего панслависта в казенно-захватническом духе: был одним из провокаторов русско-турецкой войны 1877 г., показавшей банкротство игнатьевской политики. В 1879-1880гг. был временно нижегородским генерал-губернатором, в 1881 г. министром государственных имуществ, а затем министром внутренних дел, призванным положить конец революционному движению. На этом посту подготовил переход от политики вынужденного лицемерия царизма к политике открытой реакции, от Лорис-Меликова к Д. Толстому, для каковой цели не постеснялся извлечь из старого славянофильского арсенала идею Земского Собора для парализования конституционных требовании либеральной части русского общества, но и от этой мысли быстро отказался, когда увидал, что и она вызывает враждебное отношение сторонников полной реакции. Он же явился организатором еврейских погромов на юге для борьбы с революционным движением-орудие, которым широка воспользовалось самодержавие впоследствии. При нем введено было Положение об усиленной и чрезвычайной охране, действовавшее с 1881 по 1917 г. После 1882 r. он уже нe играл видной политической роли.
13 Эльджин Джемс Брюс, граф (1811-1863)-английский государственный деятель; был членом палаты общин, в 1842 г. губернатором Ямайки, в 1846 г. губернатором Канады, в 1857 г. послан был в Китай. Узнав о восстании сипаев, Эльджин направил свой эскорт в Индию, сам же захватил Кантон и принудил китайцев подписать тяньцзинский трактат. По возвращении в Англию был в 1859 г. назначен начальником почтового ведомства, но в 1860 г. вернулся в Китай, чтобы прекратить нарушение тяньцзинского трактата. При произведенном европейскими войсками разгроме Китая он захватил огромную часть добычи из разграбленного летнего дворца богдыхана. В 1862 г. назначен генерал-губернатором Индии.
Гpо, Жан Батист Луи, барон (1793-1870)-французский дипломат; в дипломатическом ведомстве начал работать с 1823 г.; получал различные миссии: в Египет, Мексику, Боготу, Лаплату, Англию, Афины. Посланный в 1857 г. в Китай, подписал в 1858 г. тяньцзинский трактат, а затем в Иеддо торговый договор с Японией. В 1859 г. сенатор; затем посылается для заключения мира с Китаем после войны 1860 г.; в 1862- 1863 гг. был послом в Англии.
14 В примечании к этому месту Драгоманов ("Письма" М. А. Бакунина, стр. 70), ссылаясь на рассказ А. Н. Муравьева, известного путешественника в Иерусалим, помещенный в "Русской Старине" 1882, том XII, стр. 644-646, напоминает, что гр. Игнатьев, будучи в то время директором азиатского департамента в м-ве внутренних дел, принимал активное участие в навязывании М. Н. Муравьева Александру 11, не любившему его, на роль диктатора в Вильне. Эта протекция вешателю по словам Дра-гоманова доказывает, что уже в 1863 г. Игнатьев отказался от своих взглядов 1861 г. По нашему мнению у него никогда и не было никаких прогрессивных взглядов, а их ему навязал Бакунин, которому достаточно было пары фраз в панславистском духе (а на них Игнатьев был мастер) для того, чтобы зачислить их автора по своему ведомству ("наши").
15 Это изложение несовсем точно: на самом деле Бакунин как в Саксонии, так и в Австрии давал показания более подробные, временами даже детальные, занимающие многие десятки страниц. Но по существу он излагает дело верно: его показания носят приблизительно такой характер, и если иногда он показывал подробнее, то лишь для того, чтобы выгородить кого-либо из сопроцессников или запутать следователей, но никогда не для того, чтобы предать кого-нибудь или облегчить собственную участь (хотя и не полностью, показания эти опубликованы в томе II "Материалов для биографии Бакунина"; некоторые изложены в книге Чайхана: фотоснимки с саксонских показаний имеются в Институте Маркса, Энгельса, Ленина). Даже в "Исповеди", как мы знаем, он старался никого не называть, чтобы не дать жандармам материала, а если кое-где приводит имена, то обыкновенно таких людей, которые уже были осуждены или находились вне пределов досягаемости вследствие отъезда в Америку я т. п.
16 И это место довольно близко соответствует действительности. См. общие замечания в комментарии к "Исповеди" (No 547).
17 Здесь Бакунин явно имеет в виду распространившиеся было одно время слухи, будто он в крепости стал христианином и пиетистом. См. выше комментарии к No 548.
18 О факте личного свидания матери Бакунина с Александром II ничего неизвестно. Здесь какая-то путаница. См. комментарий к No 574 в связи с новым прошением Бакуниной об освобождении сына.
19 Здесь Бакунин излагает факты совершенно неточно и сознательно путает даты, что впрочем вполне понятно, так как ему было чрезвычайно неприятно сообщать друзьям действительные условия своего выхода из тюрьмы. Первая и основная неточность его рассказа заключается в том, что он пытается убедить своих друзей, будто освобождение его из крепости произошло вследствие хлопот его родных, тогда как на самом деле все эти хлопоты оставались безрезультатными до тех пор, пока царизм не вырвал у него заявления о раскаянии. Неточно изложен и инцидент с умыслом на самоубийство. Мы знаем, что в одной из записок, тайком переданных Бакуниным родным на свидании в феврале 1854 г. (см. No 566) он просил у Татьяны и Павла доставить ему средства покончить с собою в случае неудачи их хлопот об его освобождении; но срок ожидания там не указан (об этом мог быть впрочем разговор на личном свидании). Указание Бакунина относится по-видимому не к этому обстоятельству, а ко времени его последнего свидания с Алексеем, имевшего место в конце ноября 1856 года: но ведь освободили-то Бакунина не через месяц после этого разговора, а через три (в марте 1857 г.). Равным образом рассказ этот не может относиться к свиданиям с Алексеем в январе 1856 г. и в августе того же года, хотя казалось бы, что слова Бакунина о первом свидании после неудачи прошения, поданного матерью в марте 1855 г., указывали бы на свидание в январе 1856 г. Словом тут у Бакунина одна неточность следует за другой.
20 И по этому пункту, до сих пор не разъясненному, Бакунин выражается нарочито туманно. Кто согласился, как, когда, при каких условиях, неизвестно.
21 Таких доносов в "Деле" о Бакунине не имеется, а потому мы думаем, что предположение его насчет роли доносов в его оставлении в ссылке ошибочно. Уже после побега Бакунина Долгоруков отправил 24 ноября 1861 г. отношение провинившимся сибирским чиновникам, в котором писал, что царь "тем менее мог ожидать снисходительности к Бакунину, что поведение его в Сибири не соответствовало той милости, которая была ему дарована освобождением из крепости, о чем неоднократно было мною сообщаемо графу Муравьеву-Амурскому и вследствие чего повторные ходатайства графа об облегчении его участи не были удовлетворяемы". На какие провинности Бакунина намекает Долгоруков, решительно непонятно. Напротив, как мы видели, отзывы о Бакунине давались сибирскими чиновниками самые благоприятные. Поэтому приходится допустить, что признак нераскаянности жандармы усматривали именно в попытках Бакунина вырваться так скоро из ссылки. Догадывались ли жандармы, что Бакунин добивается свободы для продолжения революционной деятельности, мы не знаем, но это возможно. Из текста письма видно, что Бакунин надеялся вскоре добиться с помощью Муравьева права возвращения в Россию, чтобы там "искать людей". Вряд ли ему удалось бы долго оставаться там на почве той умеренно-путаной программы, которую он излагает в письмах ж Герцену.
22 Речь идет об императоре французов Наполеоне III и о том брожении, какое вызвано было в Европе и в частности во Франции его вмешательством в национальный конфликт между Пьемонтом и Австрией. Со времени австро-французский войны 1859 года в Европе начинается политическое оживление, охватившее почти все страны и докатившееся даже до России.
No 613. - Письмо M. H. Каткову.
2-го января 1861 [года]. Иркутск.
Мой милый друг,
Сегодня встал и первый раз с постели после трехнедельной болезни, горячки и рожи, - и чувствую еще большую слабость и в руках и в голове; а потому извини, если почерк мои будет хуже обыкновенного, и если не найдешь в самом письме строгой логичной последовательности. А между тем я хочу поговорить с тобою о предмете для меня весьма серьезном, т. е. о моем будущем. Граф H. Н. Муравьев-Амурский, старания которого [в] мою пользу оставались до сих пор тщетными, говорит теперь с уверенностью об успехе, так что, если ожидания [исполнятся], то в мае или в начале июня мне можно будет ех[ать в] Россию.
15-го января.
Тщетны же были старания потому, что кн. Долгорукий (В. А. Долгоруков.), судя по дон[о]с[ам], [получен]ным им против меня из Сибири, не находит во мне и капли раскаяния 1. .... я, разумеется, не буду, надеюсь однако, что сила Муравьева возьмет свое. Пора мне [ехать, здесь] делать мне нечего. Искал я дела у Бенардаки по Амурским делам (разумеется, не то [откупно]му), но служба по частным делам мне не только что не удалась и не принесла никакой пользы, но вовлекла меня а долги и совершенно расстроила мои фи[нанс]ы; два года получал я жалование без дела, и, не получив окончательно никакого дела, считаю себя обязанным возвратить Бенардаки все двухгодовое жалование, около 5.000 руб., дабы не сказали потом, что Бакунин как родственник генерал-губернатора Муравьева жил у откупщика Бенардаки на пенсии.2 Расплатятся с ним братья и вычтут эти деньги из части моей в общем имении; при нынешних обстоятельствах, когда все помещичьи имения расстроились и без сомнения упали в цене, им это будет не легко; но что ж делать, честь прежде всего. Заплатив эти деньги, они без сомнения не будут в состоянии прислать мне что-либо в нынешний год. А именно в нынешний год мне деньги будут необходимы для того, чтобы, расплатившись с некоторыми долгами, выбраться из Сибири.
Думал я, думал и наконец решился прибегнуть к твоей личной дружбе и к политической симпатии твоих друзей, - к кому ж и прибегать в крайних случаях как не к политическим друзьям, если такое выражение имеет уже смысл, стало возможно в России? Залогом уплаты должны служить остаток моей небольшой части в имении братьев и моя будущая деятельность. Ты, кажется, не потерял веру в последнюю, да и я чувствую себя вправе о ней говорить, потому что сознаю в себе еще много силы и охоты на дело 3. Сумма же мне нужна довольно значительная: 4.000 р. сер., пожалуй хоть и не вдруг, но по частям, как будет можно, с тем однако же, чтобы к концу мая собрались все 4.000. Я решился на такую просьбу, потому что не вижу для себя другого исхода; в случае невозможности с вашей стороны исполнить ее, мне придется остаться в Сибири. Если она исполнима, то посылай деньги, а также и письма на имя иркутского гражданского губернатора Петра Александровича Извольского, моего большого приятеля 4, с коротеньким письмом к нему с просьбой передать деньги и письма Михаиле Александровичу без фамилии. Письма ко мне не должны, разумеется, заключать в себе ничего слишком вольного. Если же просьба моя неисполнима, то напиши прямо и просто, так же, как и я пишу тебе теперь, [и] будь уверен, что принужденный отказ твой не возбудит в душе моей ни тени сомнения насчет твоей дружбы. Только прошу тебя, чтобы в никаком случае не было огласки, [и чтобы] даже братья мои ничего не знали; они решились бы на чрезмерные жертвы, вредные для благосостояния всего семейства, [а я] именно не хочу этих жертв.
Теперь, кажется, об этом предмете довольно. Буду с тобою браниться.
Скажи ради бога, за что ты так полюбил Австрию? Может ли и должен ли русский радоваться тому, что австрийское правительство, отъявленный, коренной, необходимый враг России, поступает умно, что Австрия хочет стать славянскою, пожалуй, хоть федеративною державою?5 Но если бы это сбылось, что было бы с Россиею? Разве ты не признаешь, что жизненный для России вопрос с Польшею не иначе разрешиться может как в славянском море? Или ты полагаешь, что Польша останется раздроблена? Это невозможно, она воссоединится и соберется вновь в одно целое под сенью славянской Австрии против России, она оттянет одну да другою Литву, Белоруссию, У[к]раину, всю Малороссию. Что же останется России? Изменив своему коренному, фактическому демократическому характеру, также бежать, наконец, под феодальное покровительство Габсбургско-Лотарингского дома и лордов Готского альманаха? Нет, милый друг, я крепко стою за Россию, она, наперекор своей рабски-патриархальной неподвижности и нынешней тупости ее правителя и правителей, она должна сделаться средоточием славянского возрождения, она должна раздробиться на административно-самостоятельные части, органически связанные друг с другом, и возродиться в русской, славянской федерации. Или по твоему должны быть два славянских мира один-западный, другой-восточный? Да это неестественно: один съест непременно другой. Итак пускай же Россия ест Австрию, - ведь право и глоток-то небольшой: лотарин[|г]цев с принцессою Софиею, [м]оею старою приятельницею, включительно, да сотни две онемеченных лордов6. Ты надеешься на их ум, а я рассчитываю на их [глу]пость, на их неисправимую, исторически, физиологически [необходимую глупость. Они способны порождать только тени да приз [раки]; живой действительности от мертвецов не жди. [Мы же хоть] и спим, гадко, грязно, постыдно спим, да мы- [Илья Муро]мец или пожалуй хоть Ванюшка-дурачок: в нас [есть] чудотворная сила. Напрасно, мне кажется, также [ты] нападаешь так жестоко на Людвига-Наполеона (Луи Бонапарт, император французов Наполеон III), он без сомнения - каналья, мерзавец, но умен, очень умен, и наконец не в его добродетелях дело, а в его положении, которое погоняет его и погонит наконец туда, куда и сам не хочет. Он nolens volens (Волей-неволей.) - будильник Европы и может про себя сказать, как Мефистофель в "Фаусте":
Ich bin ein Teil von jener Kraft,
Die stets das bose will und stets das gute schafft.
("Я... той силы часть и вид,
Что вечно хочет ада и век добро творит".
Гете - "Фауст", перевод Фета.)
Пожалуйста не ругай же его так беспощадно и вспомни слова Саваофа:
Ich habe Deines Gleichen nie gehasst...
Des Menschen Thatigkeit kann allzuleicht erschlaffen.
Er liebt sich bald die unbedingte Ruh;
Drum geb ich gern ihm den Gesellen zu,
Der reizt und wirkt und muss als Teufel schaffen.
("Не гнал я вас от моего лица.
Слаб человек, на труд идет не смело,
Сейчас готов лелеять плоть свою;
Вот я ему сопутника даю,
Который бы как черт дразнил его на дело".
Гете - "Фауст". Пролог на небе, перевод Фета.)
Граф Муравьев-Амурский оставляет совсем Сибирь. Блистательный трактат, заключенный в Пекине молодцом Игнатьевым, увенчал его дело, и ему в Сибири делать более нечего. Его мало знают в России. Он - необыкновенный человек и умом и энергиею и сердцем. Он принадлежит к разряду - редкому и весьма немногочисленному в России - людей делающих. Умей он лучше выбирать своих исполнителей, он был бы человек гениальный. Но выборы его были большею частью несчастны, и доверенные его часто его компрометировали 7. Он - человек страстный и потому способный к увлечениям, к ошибкам, но этот недостаток вознаграждается огромным, быстрым, метким умом и в высшей степени благородным сердцем, которые в большей части случаев исправляют ошибки его страстного нрава, впрочем уж очень угомонившегося. Он - человек будущности России. Я очень желал бы, чтобы вы с ним познакомились; сходи к нему и окажи, что ты пришел по моей просьбе. Только предупреждаю тебя, что он ненавидит англичан, кам[еру] лордов-он более демократ, чем либерал по [при]нципу, впрочем либеральный демократ, поборник [децентрализации и самостоятельного общинного [самоуправления, враг бюрократии. Узнай его по крайней мере как человека несомненно исторического, если еще не в настоящем, то в будущем и, надеюсь, в близком будущем. Ты увидишь у него полковника Кукеля 8, который вероятно и понесет к тебе мое письмо, человека очень способного, очень ловкого, но несомненно принадлежащего к худому и вредному разряду поляков - фальшивый, нервозно-чувствительный, гладкий, холодный, он как змея обвил бедного льва Муравьева - а впрочем он может передать тебе много интересного о Вост[очной] Сибири, об Амуре. Слушай его, но верь только тому, что тебе покажется вероятно.
Остается мне крепко обнять тебя, пожелать скорее с тобой увидеться и просить о скорейшем ответе через губернатора Извольского.
Твой неизменный
М. Бакунин.
No 613.-См. общие замечания к No 605. Оригинал письма находится в б. Пушкинском Доме Академии Наук СССР. Именно к содержанию этого письма относятся злобно-издевательские замечания Каткова, приведенные нами в комментарии к No 605.
1 См. комментарий 2 к No 600, общий комментарий ж No 600 и комментарий 21 к
No 612. Напоминаем, что в "Деле" о Бакунине никаких доносов на него из Сибири не имеется (это конечно не значит, чтобы их вовсе не было, так как они могут находиться в других "делах", хотя это и маловероятно). Мы все же склонны думать, что здесь играли роль не доносы, а систематические просьбы Бакунина и его покровителей о возвращении ему свободы. Жандармы и царь в первую, голову усматривали в этом признак нераскаянности.
2 В переписке, возникшей впоследствии по поводу побега Бакунина, тогдашний ген.-губ. Восточной Сибири Корсаков сообщал, что Бакунин служил у золотопромышленника Бенардахи, но, получая жалованье в течение целого года, ровно ничего не делал, "что имело весьма неприличный вид". В конце концов от отказался от этого места (еще в бытность Муравьева в Иркутске), причем братья его выдали Бенардаки вексель на всю заплаченную Бакунину сумму.
Это письмо Корсакова от 17 сентября 1861 г. находится в части IV "Дела" о Бакунине, лл. 2-3.
3 Обращение к политической солидарности Каткова и его друзей является с одной стороны выражением "святой простоты" Бакунина, но с другой - и его рассчитанного лукавства. Но уловить с помощью таких приемов можно было не такого тертого сквалыжника, как Катков. И нетрудно себе представить, как должен был хохотать редактор "Русского Вестника", когда Бакунин апеллировал к его свидетельству в пользу веры в его "будущую деятельность". Это Катков-то, знавший, что Бакунин в течение двух лет не мог или не захотел прислать ему ни одной статьи о Сибири, несмотря на выраженное им самим желание и на приглашение Каткова писать такие статьи! А ведь здесь речь шла о такой именно деятельности, которая приносит заработок. И под залог этой будущей деятельности Бакунин просил у Каткова не более не менее как 4 000 рублей.
Кстати весьма вероятно, что Бакунин, знавший, как видно из конца письма, что Муравьев оставляет Сибирь, уже в это время подумывал о побеге и хотел составить себе запасной капитал на такой случай.
Дальнейшие рассуждения Бакунина (насчет Австрии и пр.) во многом являются выражением даже не дворянского либерализма, а казенного патриотизма. Правда все это написано для Каткова и в подкрепление просьбы о 4000 рублей, но все же невольно возникает мысль, что, влияя в Сибири на Муравьева, Игнатьева и т. п., Бакунин незаметно сам заражался от них их взглядами.
4 Извольский, Петр Александрович (1816-1888)-чиновник, служил по министерству внутренних дел с 1836. С декабря 1856 был советником и начальником отдела Главного Управления Восточной Сибири. С июля 1860 был и. д. иркутского гражданского губернатора, а с начала 1861 иркутским гражданским губернатором. В последующее время был губернатором екатеринославским и курским. Чем заслужил большую дружбу Бакунина, неизвестно, разве тем, что давал ему взаймы.
5 После поражения Австрии в войне с Францией в 1859 г. монархия, потерявшая Ломбардию, утратившая всякий вес в Германии, дошедшая до финансового банкротства, принуждена была для своего спасения пойти не уступки и смягчить реакцию, царившую в стране с 1849 года. В рядах командующего класса боролись две тенденции, осуществление каждой из которых должно было по расчету ее носителей способствовать сохранению максимальной доли их привилегий и по возможности оставить старую систему в целости. "Централисты", опиравшиеся на немецкую буржуазию Австрии и выражавшие ее интересы, стремились к созданию централизованного государства, в котором австрийский капитал подчинял бы себе остальные нацменовские капиталы дунайской монархии. "Федералисты", желавшие снова использовать националистические стремления буржуазии славянских народностей Австрии, готовы были на словах наделить эти национальные буржуазные группы всяческими формальными правами, дабы не допустить образования Объединенного революционного движения и распылить оппозицию. Сначала победило федералистское большинство, за которым стояли правящие группы таких наций, как мадьяры, чехи, хорваты, поляки и пр.: 20 октября 1860 г. император издал диплом, согласно которому все областные сеймы получали законодательную власть. Но когда в ответ на это немецкая буржуазия Австрии стала угрожать финансовым кризисом, а венгерцы поспешили использовать диплом для возобновления борьбы за полную автономию, правительство пошло на попятный и примкнуло к унитарной точке зрения: патент 26 февраля 1861 г. создал под именем рейхсрата общеимперский парламент (затея, из которой впрочем ничего не получилось вследствие сопротивления венгров и итальянцев, сразу объявивших рейхсрату бойкот). Но в тот момент, когда Бакунин писал свое письмо, казалось торжествовала еще федералистская точка зрения, и пылкие панслависты мечтали уже о превращении Австрии в своего рода западную славянскую федерацию. Опасение Бакунина, что хотя бы относительная свобода, предоставленная славянам в Австрии, будет действовать разлагающим образом на российскую деспотию, равно подавляющую все подвластные ей народы, отчасти оправдалось впоследствии, когда Австрия сделалась в известном смысле центром притяжения для российских поляков, украинцев и т. п. Но не революционеру было об этом печалиться!