Страница:
Кстати, Гаусс тоже был учеником Бартельса. Лобачевскому безусловно посчастливилось иметь выдающегося учителя. Но ведь способных учеников в России Бартельс имел немало, а самым прославленным суждено было стать Лобачевскому. Почему? Прежде всего, благодаря неординарной личности, сообразительности, жажде познания и оригинальному складу ума.
Так в чем же суть научного открытия Лобачевского? «Сооткрыватель» специальной теории относительности французский математик Анри Пуанкаре утверждал: «Геометрия – это учение о свойствах, которые имели бы инструменты, если бы они были совершенными». Такое идеальное учение было создано Евклидом. Его геометрию оставалось только заучивать и учитывать. Теория окаменела в своем совершенстве.
Математики много раз пытались покушаться на нее. Начинали с наиболее слабого звена – теоремы о параллельных линиях, справедливо сомневаясь в ее убедительности. Однако для успеха таких «разрушительных» предприятий требовалось предложить что-то не менее убедительное и совершенное. Ректор Харьковского университета Т.Ф. Осиповский в начале XIX века высказал мысль о геометрии без постулата Евклида о параллельных. К тому времени Гаусс, по его позднейшему признанию, уже осмыслил эту идею, хотя выступать с ней публично не решился, остерегаясь общественного мнения. И венгерский математик Янош Бойяи (Больяи) создал неевклидову геометрию (хотя и чуть позже Лобачевского). Отец предупреждал его: «Молю тебя, не делай только и ты попыток одолеть теорию параллельных линий… Ради Бога, молю тебя, оставь эту материю, страшись ее не меньше, нежели чувственных увлечений, потому что и она может лишить тебя всего твоего времени, здоровья, покоя, всего счастья твоей жизни». Действительно, для Яноша открытие новых миров геометрии принесло тяжелые переживания, сжигающую ревность к другим первооткрывателям, мучительную меланхолию «непризнанного гения».
Немало неприятностей доставило открытие неевклидовой геометрии и Лобачевскому. Кстати, философская идея в этом случае опередила научную мысль; Кант на полвека раньше высказался о возможности «многоразличных видов пространства»: «наука о них была несомненно высшей геометрией».
Мемуары Я. Больяи «Аппендикс (приложение), содержащий науку о пространстве абсолютно истинную, не зависящую от истинности или ложности XI аксиомы Евклида», были опубликованы в 1832 году как дополнение к труду его отца Фаркаша («Опыт введения учащегося юношества в начала математики – элементарной и высшей»). А первый – 1826 года – доклад Лобачевского о новой теории, произнесенный в Казани и там же незамедлительно напечатанный, назывался. «Сжатое изложение основ геометрии со строгим доказательством теоремы о параллельных».
Лобачевский вернул геометрии ее первозданный смысл: обратился к системам реальных измерений, которые, даже выполненные с безупречной точностью, далеко не всегда подтверждаются аксиомами и теоремами Евклида. Например, для достаточно больших треугольников на земной поверхности (акватории) сумма углов будет меньше 180°, а четырехугольника – меньше 360°. Такова реальность!
Для осуществления подобных измерений на земной поверхности во времена Лобачевского требовалось немалое воображение (отсюда и название мемуаров «Воображаемая геометрия»). Но не мечтательно-фантастическое, а обращенное к действительности. Измерения в системе Евклида, помимо идеальных приборов, предполагают некое идеальное пространство, в частности космическую среду. Однако Лобачевский такое предположение не принял на веру. Он считал, что эту идею «проверить, подобно другим физическим законам, могут лишь опыты, каковы, например, лишь астрономические наблюдения».
Приоритет реальности перед вольной игрой ума, природоведения перед комбинаторикой, – такова была принципиальная позиция Лобачевского. По его словам, в основании математики должны находиться понятия, «приобретаемые из природы». Он высказывался порой еще резче: «Все математические начала, которые думают произвести из своего разума, независимо от вещей мира, останутся бесполезными для математики».
Януш Больяи писал: «Из ничего я сотворил новый мир». И еще, учитывая незавершенность своих мемуаров: «Я уверен, что это доставит мне такую же славу, как если бы я уже дошел в открытии до конца».
Высказывания откровенные, вполне уместные в устах рекордсмена умственной эквилибристики, творца воображаемых миров, исполненного вполне естественного для незаурядной личности честолюбия. Нечто подобное мог бы сказать и Гаусс, хотя его честолюбие и без того было удовлетворено славой первого математика мира.
Для Лобачевского было иначе. Абстрактные умственные игры не слишком его увлекали; не вдохновляло и честолюбие. Подобно Ломоносову, он был патриотом, заботился о славе России, причем не на словах, а в своей деятельности как преподаватель и ректор Казанского университета, библиотекарь, а также и как ученый. Но главное, Лобачевский стремился постичь природу, великую правду Мироздания. Не потому ли он, совершив великое открытие, упорно, твердо, много лет утверждал свою правоту.
Самое замечательное в достижении Лобачевского: оно относится не только к математике, но и к естествознанию, а также к философии. Некоторые его идеи созвучны основным философским представлениям теории относительности. Он считал, что в природе мы познаем лишь движение, а пространство само по себе, вне его не существует. Или другая мысль: «Время есть движение, измеряющее другое движение». Пожалуй, эта формула поныне остается в науке неоцененной по достоинству.
Лобачевский жил и умер как-то очень по-русски. Болея и предчувствуя свой смертный миг, позвал жену:
– Прощай, Варвара Алексеевна, пришло время, в могилу надо, умирать пора, – протянул ей руку и тихо скончался.
…Интересную мысль высказал известный французский математик Таннери, сравнив Лобачевского с Колумбом, открывшим новый мир и не испугавшимся его причудливых очертаний. Английский ученый Клиффорд утверждал: «Чем Коперник был для Птолемея, тем Лобачевский был для Евклида. Между Коперником и Лобачевским существует поучительная параллель. Коперник и Лобачевский – оба славяне по происхождению. Каждый из них произвел революцию в научных идеях и значение каждой из этих революций одинаково велико. Причина громадного значения и той, и другой революции заключается и в том, что они суть революции в нашем понимании Космоса».
Наконец, хотелось бы привести и мнение другого величайшего ученого-творца XIX века, главное открытие которого определило многие черты наук нашего века – Д.И. Менделеева: «Геометрические знания составили основу всей точной науки, а самобытность геометрии Лобачевского – зарю самостоятельного развития наук в России. Посев научный взойдет для жатвы народной…»
ДАРВИН
МЕНДЕЛЕЕВ
Так в чем же суть научного открытия Лобачевского? «Сооткрыватель» специальной теории относительности французский математик Анри Пуанкаре утверждал: «Геометрия – это учение о свойствах, которые имели бы инструменты, если бы они были совершенными». Такое идеальное учение было создано Евклидом. Его геометрию оставалось только заучивать и учитывать. Теория окаменела в своем совершенстве.
Математики много раз пытались покушаться на нее. Начинали с наиболее слабого звена – теоремы о параллельных линиях, справедливо сомневаясь в ее убедительности. Однако для успеха таких «разрушительных» предприятий требовалось предложить что-то не менее убедительное и совершенное. Ректор Харьковского университета Т.Ф. Осиповский в начале XIX века высказал мысль о геометрии без постулата Евклида о параллельных. К тому времени Гаусс, по его позднейшему признанию, уже осмыслил эту идею, хотя выступать с ней публично не решился, остерегаясь общественного мнения. И венгерский математик Янош Бойяи (Больяи) создал неевклидову геометрию (хотя и чуть позже Лобачевского). Отец предупреждал его: «Молю тебя, не делай только и ты попыток одолеть теорию параллельных линий… Ради Бога, молю тебя, оставь эту материю, страшись ее не меньше, нежели чувственных увлечений, потому что и она может лишить тебя всего твоего времени, здоровья, покоя, всего счастья твоей жизни». Действительно, для Яноша открытие новых миров геометрии принесло тяжелые переживания, сжигающую ревность к другим первооткрывателям, мучительную меланхолию «непризнанного гения».
Немало неприятностей доставило открытие неевклидовой геометрии и Лобачевскому. Кстати, философская идея в этом случае опередила научную мысль; Кант на полвека раньше высказался о возможности «многоразличных видов пространства»: «наука о них была несомненно высшей геометрией».
Мемуары Я. Больяи «Аппендикс (приложение), содержащий науку о пространстве абсолютно истинную, не зависящую от истинности или ложности XI аксиомы Евклида», были опубликованы в 1832 году как дополнение к труду его отца Фаркаша («Опыт введения учащегося юношества в начала математики – элементарной и высшей»). А первый – 1826 года – доклад Лобачевского о новой теории, произнесенный в Казани и там же незамедлительно напечатанный, назывался. «Сжатое изложение основ геометрии со строгим доказательством теоремы о параллельных».
Лобачевский вернул геометрии ее первозданный смысл: обратился к системам реальных измерений, которые, даже выполненные с безупречной точностью, далеко не всегда подтверждаются аксиомами и теоремами Евклида. Например, для достаточно больших треугольников на земной поверхности (акватории) сумма углов будет меньше 180°, а четырехугольника – меньше 360°. Такова реальность!
Для осуществления подобных измерений на земной поверхности во времена Лобачевского требовалось немалое воображение (отсюда и название мемуаров «Воображаемая геометрия»). Но не мечтательно-фантастическое, а обращенное к действительности. Измерения в системе Евклида, помимо идеальных приборов, предполагают некое идеальное пространство, в частности космическую среду. Однако Лобачевский такое предположение не принял на веру. Он считал, что эту идею «проверить, подобно другим физическим законам, могут лишь опыты, каковы, например, лишь астрономические наблюдения».
Приоритет реальности перед вольной игрой ума, природоведения перед комбинаторикой, – такова была принципиальная позиция Лобачевского. По его словам, в основании математики должны находиться понятия, «приобретаемые из природы». Он высказывался порой еще резче: «Все математические начала, которые думают произвести из своего разума, независимо от вещей мира, останутся бесполезными для математики».
Януш Больяи писал: «Из ничего я сотворил новый мир». И еще, учитывая незавершенность своих мемуаров: «Я уверен, что это доставит мне такую же славу, как если бы я уже дошел в открытии до конца».
Высказывания откровенные, вполне уместные в устах рекордсмена умственной эквилибристики, творца воображаемых миров, исполненного вполне естественного для незаурядной личности честолюбия. Нечто подобное мог бы сказать и Гаусс, хотя его честолюбие и без того было удовлетворено славой первого математика мира.
Для Лобачевского было иначе. Абстрактные умственные игры не слишком его увлекали; не вдохновляло и честолюбие. Подобно Ломоносову, он был патриотом, заботился о славе России, причем не на словах, а в своей деятельности как преподаватель и ректор Казанского университета, библиотекарь, а также и как ученый. Но главное, Лобачевский стремился постичь природу, великую правду Мироздания. Не потому ли он, совершив великое открытие, упорно, твердо, много лет утверждал свою правоту.
Самое замечательное в достижении Лобачевского: оно относится не только к математике, но и к естествознанию, а также к философии. Некоторые его идеи созвучны основным философским представлениям теории относительности. Он считал, что в природе мы познаем лишь движение, а пространство само по себе, вне его не существует. Или другая мысль: «Время есть движение, измеряющее другое движение». Пожалуй, эта формула поныне остается в науке неоцененной по достоинству.
Лобачевский жил и умер как-то очень по-русски. Болея и предчувствуя свой смертный миг, позвал жену:
– Прощай, Варвара Алексеевна, пришло время, в могилу надо, умирать пора, – протянул ей руку и тихо скончался.
…Интересную мысль высказал известный французский математик Таннери, сравнив Лобачевского с Колумбом, открывшим новый мир и не испугавшимся его причудливых очертаний. Английский ученый Клиффорд утверждал: «Чем Коперник был для Птолемея, тем Лобачевский был для Евклида. Между Коперником и Лобачевским существует поучительная параллель. Коперник и Лобачевский – оба славяне по происхождению. Каждый из них произвел революцию в научных идеях и значение каждой из этих революций одинаково велико. Причина громадного значения и той, и другой революции заключается и в том, что они суть революции в нашем понимании Космоса».
Наконец, хотелось бы привести и мнение другого величайшего ученого-творца XIX века, главное открытие которого определило многие черты наук нашего века – Д.И. Менделеева: «Геометрические знания составили основу всей точной науки, а самобытность геометрии Лобачевского – зарю самостоятельного развития наук в России. Посев научный взойдет для жатвы народной…»
ДАРВИН
(1809—1882)
Его имя известно всем со школьной скамьи. Этого нельзя сказать о его сочинениях, хотя некоторые из них интересны, написаны ясно и доступно, к тому же могут обогатить читателя новыми мыслями, фактами, пищей для размышлений. Угасший интерес к его трудам отчасти объясняется их былой популярностью и громким общественным резонансом.
Читающая публика была ошеломлена, возбуждена, а то и возмущена его опубликованной в 1859 году монографией, посвященной естественному отбору как фактору биологической эволюции. Заметим, что книга разошлась в один день! Вскоре появилось второе издание. «Иногда высказывалось мнение, – писал Ч. Дарвин, – что успех „Происхождения…“ только доказывал, что вопрос уже носился в воздухе и что умы были к нему подготовлены. Но я не думаю, чтобы это было верно, так как я не раз проверял мнения многих натуралистов и не встретил ни одного, который сомневался бы в постоянстве видов». Однако Дарвин упростил проблему. Он вроде бы забыл, что саму по себе идею естественного происхождения жизни и эволюции высказывал еще его дедушка Эразм – врач, натуралист и автор книги «Храм природы», изданной в 1803 году.
Английский ученый и философ Дж.Д. Бернал в монографии «Наука в истории общества» (1956) отметил, что после дарвиновской работы «…от книги „Бытия“, как точного описания истории, осталось весьма немного». Это обстоятельство, по-видимому, удручало некоторых – или даже многих – ученых, потому что заставляло решительно отбросить привычные с детства религиозные догмы о сотворении мира и человека.
Но был еще один важный общественный аспект теории естественного отбора и борьбы за существование (на него указал и Дж.Д. Бернал): появилось естественное «оправдание» капиталистической жестокой конкуренции, закабаления «неприспособленных» и выживания наиболее активных, ловких, предприимчивых… вне всяких моральных норм, ибо таков «закон природы»!
Социодарвинизм оказался созвучным капитализму с его «рыночной экономикой» (в чем Дарвин, конечно, был неповинен). И для революционных кругов идея суровой и беспощадной борьбы за выживание и господство была близка, понятна, приемлема. Недаром дарвинизм сразу же признали марксисты; он был чрезвычайно популярен в СССР. Даже странно, что такое революционное воздействие на общественное мнение и политическую жизнь оказал человек спокойный, рассудительный, гуманный и религиозный.
…Чарлз Роберт Дарвин был сыном врача. После классической школы поступил на медицинский факультет Эдинбургского университета, но бросил учебу; по настоянию отца перешел на богословский факультет в Кембридже. Окончив университет, отправился в кругосветное плавание на корабле «Бигль», длившееся 5 лет; вел разнообразные научные исследования, сделав ряд открытий и проведя ценнейшие наблюдения по зоологии, ботанике, экологии, геологии, антропологии, этнографии. Несколько лет обрабатывал эти богатейшие материалы, публикуя научные труды и дневники.
В его работах содержатся глубокие мысли и обширное собрание фактов. Трудом «Дождевые черви» он обогатил почвоведение и экологию. Не менее интересны: «Насекомоядные растения», «Выражение эмоций у человека и животных», «Происхождение человека и половой отбор», «Путешествие натуралиста вокруг света на корабле „Бигль“».
Ряд ученых и философов не соглашались с дарвинистами. В России убедительно критиковал это учение Н.Я. Данилевский, а П.А. Кропоткин писал о взаимопомощи как более важном факторе эволюции, чем отбор. Да и сам Дарвин не считал свое учение безупречным.
Вот что он писал: "Так как рождается гораздо более особей каждого вида, чем их может выжить, и так как на основании этого постоянно возникает борьба за существование, то из этого вытекает, что всякое существо, которое хотя незначительно изменится в направлении, для него выгодном по отношению к сложным и нередко меняющимся условиям его существования, будет представлять более шансов на сохранение и, таким образом, подвергнется естественному отбору. В силу начала наследственности отобранная разновидность будет стремиться к размножению своей новой измененной формы…
…Многое, касающееся происхождения видов, остается еще необъясненным, если только отдавать себе отчет в глубоком неведении, в котором мы находимся по отношению к взаимной связи живых существ, нас окружающих. Кто объяснит, почему один вид широко распространен и представлен многочисленными особями, а другой мало распространен и редок? И тем не менее эти отношения крайне важны, так как они определяют современное благосостояние и, как я полагаю, будущий успех и дальнейшее изменение каждого обитателя этого мира. Еще менее знаем мы о взаимных отношениях бесчисленных обитателей нашей планеты в течение прошлых геологических эпох ее истории. Хотя многое еще темно и надолго останется темным, но в результате самого тщательного изучения и беспристрастного обсуждения, на какое я только способен, я нимало не сомневаюсь, что воззрение, до недавнего времени разделявшееся большинством натуралистов и бывшее также и моим, а именно, что каждый вид был создан независимо от остальных, что это воззрение неверно. Я вполне убежден, что виды изменчивы и что все виды, принадлежащие к одному роду, непосредственные потомки одного какого-нибудь, большей частью вымершего рода, точно так же как признанные разновидности одного какого-нибудь вида считаются потомками этого вида. И далее я убежден, что естественный отбор был самым важным, хотя и не единственным фактором, которым было осуществлено это изменение".
Читающая публика была ошеломлена, возбуждена, а то и возмущена его опубликованной в 1859 году монографией, посвященной естественному отбору как фактору биологической эволюции. Заметим, что книга разошлась в один день! Вскоре появилось второе издание. «Иногда высказывалось мнение, – писал Ч. Дарвин, – что успех „Происхождения…“ только доказывал, что вопрос уже носился в воздухе и что умы были к нему подготовлены. Но я не думаю, чтобы это было верно, так как я не раз проверял мнения многих натуралистов и не встретил ни одного, который сомневался бы в постоянстве видов». Однако Дарвин упростил проблему. Он вроде бы забыл, что саму по себе идею естественного происхождения жизни и эволюции высказывал еще его дедушка Эразм – врач, натуралист и автор книги «Храм природы», изданной в 1803 году.
У Эразма Дарвина есть даже упоминание о естественном отборе, хотя и очень обобщенное:
Жизнь организмов зародилась в море…
Земная жизнь в безбрежном лоне вод,
Среди пещер жемчужных океана
Возникла, получила свой исход,
Росла и стала развиваться рано;
Сперва в мельчайших формах все росло,
Невидимых и в толстое стекло,
Которые, киша, скрывались в иле
Иль водяную массу бороздили;
Но поколенья множились, цвели,
Усилились и члены обрели…
Но одно дело – более или менее абстрактные мысли о происхождении жизни, эволюции животных, естественного отбора, которые высказывались еще со времен античности, и другое – научные доводы, которые обосновывают идеи. Ко времени выхода книги Дарвина авторитет науки в Англии был уже велик, а потому его теория принималась всерьез. А ведь она шла вразрез с некоторыми библейскими преданиями!
Жизнь производит веществам отбор;
Все вредное спешит изгнать, как сор…
Английский ученый и философ Дж.Д. Бернал в монографии «Наука в истории общества» (1956) отметил, что после дарвиновской работы «…от книги „Бытия“, как точного описания истории, осталось весьма немного». Это обстоятельство, по-видимому, удручало некоторых – или даже многих – ученых, потому что заставляло решительно отбросить привычные с детства религиозные догмы о сотворении мира и человека.
Но был еще один важный общественный аспект теории естественного отбора и борьбы за существование (на него указал и Дж.Д. Бернал): появилось естественное «оправдание» капиталистической жестокой конкуренции, закабаления «неприспособленных» и выживания наиболее активных, ловких, предприимчивых… вне всяких моральных норм, ибо таков «закон природы»!
Социодарвинизм оказался созвучным капитализму с его «рыночной экономикой» (в чем Дарвин, конечно, был неповинен). И для революционных кругов идея суровой и беспощадной борьбы за выживание и господство была близка, понятна, приемлема. Недаром дарвинизм сразу же признали марксисты; он был чрезвычайно популярен в СССР. Даже странно, что такое революционное воздействие на общественное мнение и политическую жизнь оказал человек спокойный, рассудительный, гуманный и религиозный.
…Чарлз Роберт Дарвин был сыном врача. После классической школы поступил на медицинский факультет Эдинбургского университета, но бросил учебу; по настоянию отца перешел на богословский факультет в Кембридже. Окончив университет, отправился в кругосветное плавание на корабле «Бигль», длившееся 5 лет; вел разнообразные научные исследования, сделав ряд открытий и проведя ценнейшие наблюдения по зоологии, ботанике, экологии, геологии, антропологии, этнографии. Несколько лет обрабатывал эти богатейшие материалы, публикуя научные труды и дневники.
В его работах содержатся глубокие мысли и обширное собрание фактов. Трудом «Дождевые черви» он обогатил почвоведение и экологию. Не менее интересны: «Насекомоядные растения», «Выражение эмоций у человека и животных», «Происхождение человека и половой отбор», «Путешествие натуралиста вокруг света на корабле „Бигль“».
Ряд ученых и философов не соглашались с дарвинистами. В России убедительно критиковал это учение Н.Я. Данилевский, а П.А. Кропоткин писал о взаимопомощи как более важном факторе эволюции, чем отбор. Да и сам Дарвин не считал свое учение безупречным.
Вот что он писал: "Так как рождается гораздо более особей каждого вида, чем их может выжить, и так как на основании этого постоянно возникает борьба за существование, то из этого вытекает, что всякое существо, которое хотя незначительно изменится в направлении, для него выгодном по отношению к сложным и нередко меняющимся условиям его существования, будет представлять более шансов на сохранение и, таким образом, подвергнется естественному отбору. В силу начала наследственности отобранная разновидность будет стремиться к размножению своей новой измененной формы…
…Многое, касающееся происхождения видов, остается еще необъясненным, если только отдавать себе отчет в глубоком неведении, в котором мы находимся по отношению к взаимной связи живых существ, нас окружающих. Кто объяснит, почему один вид широко распространен и представлен многочисленными особями, а другой мало распространен и редок? И тем не менее эти отношения крайне важны, так как они определяют современное благосостояние и, как я полагаю, будущий успех и дальнейшее изменение каждого обитателя этого мира. Еще менее знаем мы о взаимных отношениях бесчисленных обитателей нашей планеты в течение прошлых геологических эпох ее истории. Хотя многое еще темно и надолго останется темным, но в результате самого тщательного изучения и беспристрастного обсуждения, на какое я только способен, я нимало не сомневаюсь, что воззрение, до недавнего времени разделявшееся большинством натуралистов и бывшее также и моим, а именно, что каждый вид был создан независимо от остальных, что это воззрение неверно. Я вполне убежден, что виды изменчивы и что все виды, принадлежащие к одному роду, непосредственные потомки одного какого-нибудь, большей частью вымершего рода, точно так же как признанные разновидности одного какого-нибудь вида считаются потомками этого вида. И далее я убежден, что естественный отбор был самым важным, хотя и не единственным фактором, которым было осуществлено это изменение".
МЕНДЕЛЕЕВ
(1834—1907)
По линии отца он был причастен к духовной, интеллектуальной прослойке общества: дед – сельский священник, отец – учитель гимназии, преподававший философию, изящные искусства, политическую экономию, логику, русскую словесность (позже стал директором гимназии). По линии матери в его роду были практические деятели – купцы Корнильевы. Они значительную часть своих доходов тратили на просвещение и благотворительность. Мария Дмитриевна, мать Дмитрия Менделеева, была начитана и получила неплохое домашнее образование.
Родился Дмитрий в Тобольске, семнадцатым ребенком в семье. В тот же год отец его ослеп и вышел на пенсию. Пришлось Марии Дмитриевне заботиться не столько о воспитании детей, сколько о том, чтобы прокормить их. Переехали в деревню Аремзянку, в 30 верстах от Тобольска, где был небольшой стекольный завод, принадлежавший ее брату, который жил в Москве и передал ей управление предприятием. Мария Дмитриевна занималась производством и организовала подсобное хозяйство.
«Там, на стеклянном заводе, управляемом моей матушкою, – писал Дмитрий Иванович, – получились мои первые впечатления от природы, от людей и от промышленных дел». В гимназию он поступил рано. Поначалу учился старательно, однако вскоре определились у него предметы нелюбимые. Особенно досаждала латынь, по которой он нередко получал единицы. В начальных классах его не оставляли постоянно на второй год или не исключали за неуспеваемость из уважения к отцу. Затем он заинтересовался физикой, математикой, географией, астрономией, историей. Стал успевающим учеником. В выпускном аттестате у него были только две удовлетворительные оценки: по Закону Божьему и по русской словесности. Первый предмет он не любил из-за необходимости заучивать догмы без размышлений, как зазубривают унылую латынь. А хорошей отметки по русской словесности он не мог получить, потому что плохо знал церковнославянский язык.
И в поздние годы литературное мастерство Менделеева не отличалось изяществом. А ведь в гимназии преподавателем русской словесности был замечательный писатель Петр Павлович Ершов – автор «Конька-Горбунка», умевший раскрыть перед учениками красоту, свежесть и мудрость русского языка. Впрочем, стиль Менделеева хотя и тяжеловесен, однако насыщен мыслями и образами. Просто, он часто в одном предложении старается сказать как можно больше, выразив не только главную мысль, но и ее ответвления, а то и отступления.
Свой первый крупный научный труд, по теории водных растворов, он предварил так: «Это исследование посвящается памяти моей матери ее последышем. Она могла его взрастить только своим трудом, ведя заводское дело, воспитывая примером, исправляя любовью и, чтобы отдать науке, вывезла из Сибири, тратя последние силы и средства. Умирая, завещала: избегать латинского самообольщения, настаивать в труде, а не в словах и терпеливо искать божескую или научную правду, ибо понимала… сколь многое еще должно узнать и как при помощи науки, без насилия, любовью, но твердо устраняются предрассудки и ошибки, а достигаются: охрана добытой истины, свобода дальнейшего развития, общее благо и внутреннее благополучие. Заветы матери считает священными Д. Менделеев».
Он окончил гимназию рано, в 15 лет. Перед этим пришлось пережить серьезные несчастья: умер отец, затем сестра, а в довершение бед целиком сгорел стекольный завод вместе со складом готовой продукции. Мария Дмитриевна, любя своего «младшенького», веря в его ум и трудолюбие, рискнула: ликвидировала все дела в Аремзянке, отправилась с Дмитрием и дочерью Лизой в Москву, к брату. Однако выпускникам Тобольской гимназии разрешалось поступать только в Казанский университет. Мария Дмитриевна привезла его в Петербург для поступления в Медико-хирургическую академию. Но уже после первого пробного посещение анатомического театра он понял, что учиться на трупах не сможет. Пришлось поступать в Главный педагогический институт.
И снова начались несчастья. Осенью 1850 года скончалась мать, а вскоре и ее брат Василий Дмитриевич, материально помогавший Дмитрию. Приходилось едва сводить концы с концами. А тут умерла двадцатипятилетняя сестра Лиза от туберкулеза; ту же болезнь определил доктор и у него. Но Менделеев не пал духом, продолжал учиться, много читал, увлекся химическими исследованиями и даже сумел окончить институт с золотой медалью. В студенческие годы он написал две научные работы учебные: «Человек как тело природы» и «О грызунах Петербургской губернии». Первая была связана с философией и общими проблемами естествознания, вторая – с биологической систематизацией, которая к этому времени достигла немалых успехов.
В чем же заключается главное достижение Дмитрия Ивановича Менделеева, поставившее его в первый ряд научных гениев? Ведь согласно опросам зарубежных авторитетных специалистов он был признан самым замечательным, крупнейшим ученым XIX века. А русские гении не в чести за рубежом, и вряд ли там хорошо знают его прекрасные работы по демографии, экономической географии и развитию производительных сил России; к тому же научных гениев в XIX веке было необычайно много, но именно его английский ученый и философ Дж.Д. Бернал назвал «Коперником атомистической системы».
Главное достижение Менделеева в том, что из хаоса разрозненных химических элементов он создал стройное здание Периодической системы. Так был внесен свет в химическую картину мира. Это был великолепный творческий акт, великое озарение.
Подобная оценка может кому-то показаться сильно преувеличенной. На первый взгляд его система похожа на удачно разложенный карточный пасьянс. Кстати, история о том и свидетельствует. Дмитрий Иванович взял пачку визитных карточек, записал на них названия и главные свойства известных тогда 63 элементов и стал при каждом удобном случае тасовать и раскладывать так и эдак эту «колоду» элементов. В конце концов столь странный «химический пасьянс» сошелся… сначала во сне. Он, проснувшись, быстренько записал увиденное, и тогда же в 1869 году опубликовал соответствующую статью. Вот вроде бы и все.
Нет, не так просто. У него были предшественники, предлагавшие свои варианты периодической таблицы. Наиболее близко к открытию Менделеева подошел немецкий ученый Лотар Мейер, опубликовавший практически в то же время свою систему элементов, сходную во многом с менделеевской. Именно он разложил в относительном порядке «химический пасьянс». Его таблица – пример классификации известных к тому времени элементов. В этом она не отличается от многих других систем упорядочения фактов. Она не вторгается в неведомое, а является продуктом, можно сказать, научной комбинаторики.
Таблица Менделеева была идеальной системой. Кроме тех элементов, которые уже были известны (занесены на карточки), в ней присутствовали и «невидимки», бытие которых предполагалось автором, но никем еще не было доказано. Их существование и свойства определялись единственно волей и разумом творца системы, его представлением о мировом порядке.
Автор шел на риск, выступив в роли провидца. Помимо всего прочего, он теоретически уточнил атомные веса некоторых известных элементов. Его система могла быть экспериментально проверена и опровергнута. Между прочим, обдумывал он ее не один год. И вдохновляла его вера в существование гармонично устроенного мироздания.
В последующие годы пробелы в таблице постепенно заполнялись. В этих-то пробелах, оставленных для воображаемых элементов, и заключалась гениальная идея автора.
Таблица Менделеева предваряла будущее!
До сих пор ученые продолжают разгадывать подтекст этой таблицы; ежегодно ей посвящают сотни научных статей. И все еще многое в ней остается не только загадочного, но и плодотворного, сулящего новые открытия.
Расцвет творчества Менделеева пришелся на «золотой век» русской культуры. А мировому признанию отечественной науки более всех содействовал Менделеев. Он сделал очень много и для развития русской научной мысли.
«Блестящие лекции Д.И. Менделеева в Петербургском университете, – вспоминал В.И. Вернадский, – остаются незабываемыми… Химический элемент являлся в них не абстрактным, выделенным из космоса объектом, а представлялся облаченным плотью и кровью, составной неотделимой частью единого целого – планеты в космосе… Сколько в это время рождалось мыслей и заключений, нередко шедших совсем не туда, куда вела логическая мысль лектора, действовавшего на нас всей своей личностью и своим ярким, красочным обликом».
Не случайно, конечно, ученик Менделеева Вернадский стал одним из основоположников новой науки геохимии и разработал геохимическое учение о биосфере, области жизни.
Чтобы хоть сколько-нибудь полно представить творчество Менделеева, надо учесть, что из 26 томов собрания его сочинений всего лишь один посвящен периодической системе элементов, а экономическим темам – 4. Он, к примеру, проницательно отмечал: «Промышленное развитие есть высшее благо, современностью выработанное, а капитализм есть современное зло… Это сочетание лишь временно, лишь простая эволюция роста человечества…». Он требовал «таможенной защиты от иностранных конкурентов» и предлагал необходимые для этого меры. Его работы по индустриализации сельского хозяйства и развитию промышленности России содействовали экономическому подъему нашей родины.
Менделееву принадлежат оригинальные труды по общей, неорганической и органической химии, минералогии, метеорологии, геофизике, гидродинамике, воздухоплаванию, химической технологии, нефтехимии, метрологии, социологии, экономике сельского хозяйства, спиритизме (он с излишней серьезностью опровергал домыслы спиритов)… Прервем перечень, который можно продолжить.
Это был человек неуемной энергии, неугомонный, способный и осматривать шахты и нефтепромыслы, и подниматься ввысь на воздушном шаре, и изобретать новые приборы и технологии, и участвовать в проекте освоения Северного морского пути…
Что придавало ему силы, вдохновляло, подвигало на творческие подвиги? Жажда познания и любовь к России.
Это чувство утвердилось в нем еще в детстве и было сходным с любовью к матери. Вот его кредо, очень актуальное для нашего века: «Пока мы, своих нужд ради, потребляем или, правильнее, и истребляем, и разрушаем так или иначе созданное, – в нас еще нет места высшим началам, человечеству свойственным, и низшее господствует в потребителях, а потому неизбежно проявляется в общем строе жизни… С материального рая на земле началось человечество, а в своей эволюции оно дошло до представления о рае внутреннем и духовном, поставив для его достижения первым условием не свое благо, а благо других и общее».
Для великих русских мыслителей – да и не только для них – таковы принципы творчества: патриотизм, стремление к познанию гармонии природы, сокровенных тайн бытия, нежелание (или неспособность) ограничиваться решением частных задач, ориентация на высшее благо, высшие духовные ценности, а не личное благополучие. И еще – сознание ограниченности своего ума и безграничной сложности мироздания.
В одной из своих записных книжек Дмитрий Иванович отметил: "Истинное высшее как в науке, так и в художестве, открывая или раскрывая нечто, вводя его в сознание… тотчас ставит нечто новое неясным, требующим такого же дальнейшего уяснения, то есть указывает бесконечность.
Галилей, Ньютон, Иванов, Микеланджело, Бетховен, Пушкин… Умникам – все ясно, все чисто; следовательно, ничего не открыто, все темно, коли нет бесконечного, как главного фона. Как неба – беспредельного".
Родился Дмитрий в Тобольске, семнадцатым ребенком в семье. В тот же год отец его ослеп и вышел на пенсию. Пришлось Марии Дмитриевне заботиться не столько о воспитании детей, сколько о том, чтобы прокормить их. Переехали в деревню Аремзянку, в 30 верстах от Тобольска, где был небольшой стекольный завод, принадлежавший ее брату, который жил в Москве и передал ей управление предприятием. Мария Дмитриевна занималась производством и организовала подсобное хозяйство.
«Там, на стеклянном заводе, управляемом моей матушкою, – писал Дмитрий Иванович, – получились мои первые впечатления от природы, от людей и от промышленных дел». В гимназию он поступил рано. Поначалу учился старательно, однако вскоре определились у него предметы нелюбимые. Особенно досаждала латынь, по которой он нередко получал единицы. В начальных классах его не оставляли постоянно на второй год или не исключали за неуспеваемость из уважения к отцу. Затем он заинтересовался физикой, математикой, географией, астрономией, историей. Стал успевающим учеником. В выпускном аттестате у него были только две удовлетворительные оценки: по Закону Божьему и по русской словесности. Первый предмет он не любил из-за необходимости заучивать догмы без размышлений, как зазубривают унылую латынь. А хорошей отметки по русской словесности он не мог получить, потому что плохо знал церковнославянский язык.
И в поздние годы литературное мастерство Менделеева не отличалось изяществом. А ведь в гимназии преподавателем русской словесности был замечательный писатель Петр Павлович Ершов – автор «Конька-Горбунка», умевший раскрыть перед учениками красоту, свежесть и мудрость русского языка. Впрочем, стиль Менделеева хотя и тяжеловесен, однако насыщен мыслями и образами. Просто, он часто в одном предложении старается сказать как можно больше, выразив не только главную мысль, но и ее ответвления, а то и отступления.
Свой первый крупный научный труд, по теории водных растворов, он предварил так: «Это исследование посвящается памяти моей матери ее последышем. Она могла его взрастить только своим трудом, ведя заводское дело, воспитывая примером, исправляя любовью и, чтобы отдать науке, вывезла из Сибири, тратя последние силы и средства. Умирая, завещала: избегать латинского самообольщения, настаивать в труде, а не в словах и терпеливо искать божескую или научную правду, ибо понимала… сколь многое еще должно узнать и как при помощи науки, без насилия, любовью, но твердо устраняются предрассудки и ошибки, а достигаются: охрана добытой истины, свобода дальнейшего развития, общее благо и внутреннее благополучие. Заветы матери считает священными Д. Менделеев».
Он окончил гимназию рано, в 15 лет. Перед этим пришлось пережить серьезные несчастья: умер отец, затем сестра, а в довершение бед целиком сгорел стекольный завод вместе со складом готовой продукции. Мария Дмитриевна, любя своего «младшенького», веря в его ум и трудолюбие, рискнула: ликвидировала все дела в Аремзянке, отправилась с Дмитрием и дочерью Лизой в Москву, к брату. Однако выпускникам Тобольской гимназии разрешалось поступать только в Казанский университет. Мария Дмитриевна привезла его в Петербург для поступления в Медико-хирургическую академию. Но уже после первого пробного посещение анатомического театра он понял, что учиться на трупах не сможет. Пришлось поступать в Главный педагогический институт.
И снова начались несчастья. Осенью 1850 года скончалась мать, а вскоре и ее брат Василий Дмитриевич, материально помогавший Дмитрию. Приходилось едва сводить концы с концами. А тут умерла двадцатипятилетняя сестра Лиза от туберкулеза; ту же болезнь определил доктор и у него. Но Менделеев не пал духом, продолжал учиться, много читал, увлекся химическими исследованиями и даже сумел окончить институт с золотой медалью. В студенческие годы он написал две научные работы учебные: «Человек как тело природы» и «О грызунах Петербургской губернии». Первая была связана с философией и общими проблемами естествознания, вторая – с биологической систематизацией, которая к этому времени достигла немалых успехов.
В чем же заключается главное достижение Дмитрия Ивановича Менделеева, поставившее его в первый ряд научных гениев? Ведь согласно опросам зарубежных авторитетных специалистов он был признан самым замечательным, крупнейшим ученым XIX века. А русские гении не в чести за рубежом, и вряд ли там хорошо знают его прекрасные работы по демографии, экономической географии и развитию производительных сил России; к тому же научных гениев в XIX веке было необычайно много, но именно его английский ученый и философ Дж.Д. Бернал назвал «Коперником атомистической системы».
Главное достижение Менделеева в том, что из хаоса разрозненных химических элементов он создал стройное здание Периодической системы. Так был внесен свет в химическую картину мира. Это был великолепный творческий акт, великое озарение.
Подобная оценка может кому-то показаться сильно преувеличенной. На первый взгляд его система похожа на удачно разложенный карточный пасьянс. Кстати, история о том и свидетельствует. Дмитрий Иванович взял пачку визитных карточек, записал на них названия и главные свойства известных тогда 63 элементов и стал при каждом удобном случае тасовать и раскладывать так и эдак эту «колоду» элементов. В конце концов столь странный «химический пасьянс» сошелся… сначала во сне. Он, проснувшись, быстренько записал увиденное, и тогда же в 1869 году опубликовал соответствующую статью. Вот вроде бы и все.
Нет, не так просто. У него были предшественники, предлагавшие свои варианты периодической таблицы. Наиболее близко к открытию Менделеева подошел немецкий ученый Лотар Мейер, опубликовавший практически в то же время свою систему элементов, сходную во многом с менделеевской. Именно он разложил в относительном порядке «химический пасьянс». Его таблица – пример классификации известных к тому времени элементов. В этом она не отличается от многих других систем упорядочения фактов. Она не вторгается в неведомое, а является продуктом, можно сказать, научной комбинаторики.
Таблица Менделеева была идеальной системой. Кроме тех элементов, которые уже были известны (занесены на карточки), в ней присутствовали и «невидимки», бытие которых предполагалось автором, но никем еще не было доказано. Их существование и свойства определялись единственно волей и разумом творца системы, его представлением о мировом порядке.
Автор шел на риск, выступив в роли провидца. Помимо всего прочего, он теоретически уточнил атомные веса некоторых известных элементов. Его система могла быть экспериментально проверена и опровергнута. Между прочим, обдумывал он ее не один год. И вдохновляла его вера в существование гармонично устроенного мироздания.
В последующие годы пробелы в таблице постепенно заполнялись. В этих-то пробелах, оставленных для воображаемых элементов, и заключалась гениальная идея автора.
Таблица Менделеева предваряла будущее!
До сих пор ученые продолжают разгадывать подтекст этой таблицы; ежегодно ей посвящают сотни научных статей. И все еще многое в ней остается не только загадочного, но и плодотворного, сулящего новые открытия.
Расцвет творчества Менделеева пришелся на «золотой век» русской культуры. А мировому признанию отечественной науки более всех содействовал Менделеев. Он сделал очень много и для развития русской научной мысли.
«Блестящие лекции Д.И. Менделеева в Петербургском университете, – вспоминал В.И. Вернадский, – остаются незабываемыми… Химический элемент являлся в них не абстрактным, выделенным из космоса объектом, а представлялся облаченным плотью и кровью, составной неотделимой частью единого целого – планеты в космосе… Сколько в это время рождалось мыслей и заключений, нередко шедших совсем не туда, куда вела логическая мысль лектора, действовавшего на нас всей своей личностью и своим ярким, красочным обликом».
Не случайно, конечно, ученик Менделеева Вернадский стал одним из основоположников новой науки геохимии и разработал геохимическое учение о биосфере, области жизни.
Чтобы хоть сколько-нибудь полно представить творчество Менделеева, надо учесть, что из 26 томов собрания его сочинений всего лишь один посвящен периодической системе элементов, а экономическим темам – 4. Он, к примеру, проницательно отмечал: «Промышленное развитие есть высшее благо, современностью выработанное, а капитализм есть современное зло… Это сочетание лишь временно, лишь простая эволюция роста человечества…». Он требовал «таможенной защиты от иностранных конкурентов» и предлагал необходимые для этого меры. Его работы по индустриализации сельского хозяйства и развитию промышленности России содействовали экономическому подъему нашей родины.
Менделееву принадлежат оригинальные труды по общей, неорганической и органической химии, минералогии, метеорологии, геофизике, гидродинамике, воздухоплаванию, химической технологии, нефтехимии, метрологии, социологии, экономике сельского хозяйства, спиритизме (он с излишней серьезностью опровергал домыслы спиритов)… Прервем перечень, который можно продолжить.
Это был человек неуемной энергии, неугомонный, способный и осматривать шахты и нефтепромыслы, и подниматься ввысь на воздушном шаре, и изобретать новые приборы и технологии, и участвовать в проекте освоения Северного морского пути…
Что придавало ему силы, вдохновляло, подвигало на творческие подвиги? Жажда познания и любовь к России.
Это чувство утвердилось в нем еще в детстве и было сходным с любовью к матери. Вот его кредо, очень актуальное для нашего века: «Пока мы, своих нужд ради, потребляем или, правильнее, и истребляем, и разрушаем так или иначе созданное, – в нас еще нет места высшим началам, человечеству свойственным, и низшее господствует в потребителях, а потому неизбежно проявляется в общем строе жизни… С материального рая на земле началось человечество, а в своей эволюции оно дошло до представления о рае внутреннем и духовном, поставив для его достижения первым условием не свое благо, а благо других и общее».
Для великих русских мыслителей – да и не только для них – таковы принципы творчества: патриотизм, стремление к познанию гармонии природы, сокровенных тайн бытия, нежелание (или неспособность) ограничиваться решением частных задач, ориентация на высшее благо, высшие духовные ценности, а не личное благополучие. И еще – сознание ограниченности своего ума и безграничной сложности мироздания.
В одной из своих записных книжек Дмитрий Иванович отметил: "Истинное высшее как в науке, так и в художестве, открывая или раскрывая нечто, вводя его в сознание… тотчас ставит нечто новое неясным, требующим такого же дальнейшего уяснения, то есть указывает бесконечность.
Галилей, Ньютон, Иванов, Микеланджело, Бетховен, Пушкин… Умникам – все ясно, все чисто; следовательно, ничего не открыто, все темно, коли нет бесконечного, как главного фона. Как неба – беспредельного".