Затем Пален обошел залы замка, где стояли солдаты, объявил о смерти Павла и прокричал «ура» новому императору. Однако солдаты молчали.
Опоздавший к началу событий Валериан Зубов появился в Михайловском замке, когда все уже было кончено. Он проходил через залы, где только что побывал Пален, и, не зная, как отнеслись ко всему случившемуся солдаты, тоже поздравил их, но в ответ получил лишь злые взгляды и недовольный ропот…
В это время Александр, находившийся в том же Михайловском замке, только в другом его крыле, лежал на постели, не раздеваясь. Около часа ночи к нему вошел Николай Зубов, всклокоченный, красный от волнения, в помятом мундире, и хрипло произнес:
– Все исполнено.
– Что исполнено? – спросил Александр и, поняв, что его отец убит, безутешно зарыдал.
В этот момент возле него появился спокойный, подтянутый Пален и, чуть поморщившись, холодно произнес:
– Ступайте царствовать, государь.
ЛИЦА И ЛИЧНОСТИ ЭПОХИ
Петр Александрович Румянцев
Происхождение будущего фельдмаршала
Утренняя прогулка, закончившаяся чаепитием
Выигранное пари
Проказа молодого Кутузова
Напоминание о гордыне и суетности
Григорий Александрович Потемкин
Звонари и кобзари
«Кого сами солдаты удостоят…»
«Умри, Денис, лучше не напишешь»
Деликатная благодарность
Михаил Илларионович Голенищев-Кутузов
Генеалогия рода Голенищевых-Кутузовых
Ларион Матвеевич Голенищев-Кутузов
Первые шаги будущего фельдмаршала
На волосок от смерти
Лейденская история
Рука Провидения
Опоздавший к началу событий Валериан Зубов появился в Михайловском замке, когда все уже было кончено. Он проходил через залы, где только что побывал Пален, и, не зная, как отнеслись ко всему случившемуся солдаты, тоже поздравил их, но в ответ получил лишь злые взгляды и недовольный ропот…
В это время Александр, находившийся в том же Михайловском замке, только в другом его крыле, лежал на постели, не раздеваясь. Около часа ночи к нему вошел Николай Зубов, всклокоченный, красный от волнения, в помятом мундире, и хрипло произнес:
– Все исполнено.
– Что исполнено? – спросил Александр и, поняв, что его отец убит, безутешно зарыдал.
В этот момент возле него появился спокойный, подтянутый Пален и, чуть поморщившись, холодно произнес:
– Ступайте царствовать, государь.
ЛИЦА И ЛИЧНОСТИ ЭПОХИ
Петр Александрович Румянцев
Происхождение будущего фельдмаршала
Румянцев происходил из старинной дворянской семьи, представители которой чаще всего служили в армии.
Мать Петра Александровича Румянцева – Мария Андреевна Румянцева (в девичестве боярыня Матвеева) – была до замужества одной из фавориток царя Петра I. Он выдал ее за своего любимого денщика Александра Ивановича Румянцева. Через шесть лет у Марии Андреевны и Александра Ивановича родился сын. Царь Петр был его крестным отцом. В его честь мальчика назвали Петром. Это был последний крестник Петра I, родившийся 4 января 1725 года.
Зная о былых взаимоотношениях Петра I и Марии Андреевны, стойко жила версия о том, что отцом будущего фельдмаршала был сам царь.
Мать Петра Александровича Румянцева – Мария Андреевна Румянцева (в девичестве боярыня Матвеева) – была до замужества одной из фавориток царя Петра I. Он выдал ее за своего любимого денщика Александра Ивановича Румянцева. Через шесть лет у Марии Андреевны и Александра Ивановича родился сын. Царь Петр был его крестным отцом. В его честь мальчика назвали Петром. Это был последний крестник Петра I, родившийся 4 января 1725 года.
Зная о былых взаимоотношениях Петра I и Марии Андреевны, стойко жила версия о том, что отцом будущего фельдмаршала был сам царь.
Утренняя прогулка, закончившаяся чаепитием
Однажды утром Румянцев, после того как уже сыграли утреннюю зарю и все уже должны были встать, увидел возле одной из палаток офицера, одетого в длинную ночную рубашку и с колпаком на голове. Это был майор, известный Румянцеву, как не лучший офицер. Майор сначала не видел фельдмаршала, а когда заметил, то хотел юркнуть в палатку, но Румянцев взял его под руку и, задавая разные вопросы, повел по лагерю, который уже давно проснулся.
Затем фельдмаршал привел не знавшего куда глаза девать майора к себе в шатер, где Румянцева ожидали офицеры штаба и генералы, одетые по всей форме. Между тем фельдмаршал не унимался и посадил майора рядом с собой пить чай. Умирая со стыда, майор выпил чаю и лишь после всего этого был отпущен к себе без всякого замечания.
Затем фельдмаршал привел не знавшего куда глаза девать майора к себе в шатер, где Румянцева ожидали офицеры штаба и генералы, одетые по всей форме. Между тем фельдмаршал не унимался и посадил майора рядом с собой пить чай. Умирая со стыда, майор выпил чаю и лишь после всего этого был отпущен к себе без всякого замечания.
Выигранное пари
Один из офицеров в штабе Румянцева побился об заклад со своими товарищами-офицерами, что назовет фельдмаршала плутом.
За обедом этот офицер по фамилии Замятин сделал вид, что глубоко задумался, чем привлек внимание Румянцева.
– О чем задумался, Замятин? – спросил его фельдмаршал.
– Да, вот, ваше сиятельство, тревожит меня мысль, что человечество делится на две категории – дураков и плутов.
– К кому же ты причисляешь меня? – спросил Румянцев.
– Ну, уж дураком-то вас никак назвать нельзя, – ответил офицер.
За обедом этот офицер по фамилии Замятин сделал вид, что глубоко задумался, чем привлек внимание Румянцева.
– О чем задумался, Замятин? – спросил его фельдмаршал.
– Да, вот, ваше сиятельство, тревожит меня мысль, что человечество делится на две категории – дураков и плутов.
– К кому же ты причисляешь меня? – спросил Румянцев.
– Ну, уж дураком-то вас никак назвать нельзя, – ответил офицер.
Проказа молодого Кутузова
Невинная, в общем-то, проделка другого офицера, служившего в армии Румянцева, едва не стоила тому карьеры.
Речь идет об офицере, который через много лет тоже стал фельдмаршалом, – Михаиле Илларионовиче Голенищеве-Кутузове.
Военная служба М. И. Кутузова была на редкость успешной, а служебные повышения – стремительными. В шестнадцать лет он был капитаном, в двадцать шесть – подполковником, причем последние штаб-офицерские чины получил он на полях сражений, в боях против турок, в армии П. А. Румянцева.
Ничто, казалось, не предвещало какой-либо неприятности по службе, тем более что фельдмаршал весьма благосклонно относился к молодому и способному офицеру. И тем не менее служба Кутузова в армии Румянцева закончилась для него совершенно неожиданно. Сохранились воспоминания однополчанина Михаила Илларионовича о том, как это случилось. Кутузов ко всем своим превосходным качествам был еще и непревзойденным имитатором. Он великолепно копировал жесты, мимику и интонации и товарищей, и начальников.
Будучи человеком веселым и остроумным, однажды он передразнил и его сиятельство графа Румянцева. Главнокомандующему донесли о происшедшем, и самолюбивый фельдмаршал приказал перевести насмешника во вторую, так называемую Крымскую армию, под начало генерал-аншефа князя Василия Михайловича Долгорукова.
Шутник, хотя и был отослан за тысячу верст, но все же оставался в зависимости от Румянцева, так как Крымская армия была у него в подчинении. Наушники могли оказаться и здесь, и с тех пор Кутузов стал осторожен в высказываниях и более, чем прежде, скрытен.
Впрочем, и эти качества были небесполезны для будущего полководца.
Речь идет об офицере, который через много лет тоже стал фельдмаршалом, – Михаиле Илларионовиче Голенищеве-Кутузове.
Военная служба М. И. Кутузова была на редкость успешной, а служебные повышения – стремительными. В шестнадцать лет он был капитаном, в двадцать шесть – подполковником, причем последние штаб-офицерские чины получил он на полях сражений, в боях против турок, в армии П. А. Румянцева.
Ничто, казалось, не предвещало какой-либо неприятности по службе, тем более что фельдмаршал весьма благосклонно относился к молодому и способному офицеру. И тем не менее служба Кутузова в армии Румянцева закончилась для него совершенно неожиданно. Сохранились воспоминания однополчанина Михаила Илларионовича о том, как это случилось. Кутузов ко всем своим превосходным качествам был еще и непревзойденным имитатором. Он великолепно копировал жесты, мимику и интонации и товарищей, и начальников.
Будучи человеком веселым и остроумным, однажды он передразнил и его сиятельство графа Румянцева. Главнокомандующему донесли о происшедшем, и самолюбивый фельдмаршал приказал перевести насмешника во вторую, так называемую Крымскую армию, под начало генерал-аншефа князя Василия Михайловича Долгорукова.
Шутник, хотя и был отослан за тысячу верст, но все же оставался в зависимости от Румянцева, так как Крымская армия была у него в подчинении. Наушники могли оказаться и здесь, и с тех пор Кутузов стал осторожен в высказываниях и более, чем прежде, скрытен.
Впрочем, и эти качества были небесполезны для будущего полководца.
Напоминание о гордыне и суетности
Рассказывали, что в петербургском дворце Румянцева, в самом роскошном зале, который сравнивали по богатству убранства с дворцом Екатерины II и с дворцом Людовика XIV, стояло несколько дубовых, грубо обтесанных стульев.
Когда кто-либо спрашивал Румянцева об этом, то он отвечал:
– Если пышное убранство моего дворца заставляет забыться и подумать, что я превышаю окружающих меня, то эти стулья всегда напоминают мне, что я такой же человек, как и они.
Когда кто-либо спрашивал Румянцева об этом, то он отвечал:
– Если пышное убранство моего дворца заставляет забыться и подумать, что я превышаю окружающих меня, то эти стулья всегда напоминают мне, что я такой же человек, как и они.
Григорий Александрович Потемкин
Звонари и кобзари
В мае 1709 года Петр I разгромил Запорожскую Сечь за помощь ее казаков гетману Ивану Мазепе. Бежавшие с татарами, союзниками Мазепы, запорожцы организовали под Херсоном, на территории Крымского ханства, так называемую Алешковскую Сечь. В 1734 году казаки вернулись на Украину и образовали на реке Подпольной Новую Сечь, которая продолжала оставаться гнездом бунтовщиков и очагом восстаний. В июне 1775 года царские войска окружили Новую Сечь и разрушили все укрепления. Потемкин, заселяя Новороссию, открывал там государственные учреждения и, ставя новые гарнизоны, не упускал из виду и бунтовщиков-запорожцев. Однажды, будучи ими весьма недоволен, Потемкин сказал с угрозой одному из атаманов:
– Знаете ли вы, хохлачи, что у меня в Николаеве строится такая колокольня, что как станут на ней звонить, так в Сечи станет слышно?
– То не диво, – ответил ему запорожец, – у нас, в Запорожье, есть такие кобзари, что как заиграют, то аж в Петербурге затянут.
– Знаете ли вы, хохлачи, что у меня в Николаеве строится такая колокольня, что как станут на ней звонить, так в Сечи станет слышно?
– То не диво, – ответил ему запорожец, – у нас, в Запорожье, есть такие кобзари, что как заиграют, то аж в Петербурге затянут.
«Кого сами солдаты удостоят…»
Потемкин, посылая Суворову двенадцать медалей для награждения солдат, отличившихся при взятии Кинбурна, писал ему: «Я думаю, не худо бы было вам призвать по нескольку рядовых, или спросить целые полки, кого сами солдаты удостоят между собою к получению медалей».
«Умри, Денис, лучше не напишешь»
Потемкин, сотоварищ Дениса Ивановича фон Визина по учебе в гимназии Московского университета, в 1782 году оказался на премьере «Недоросля». Пьеса так понравилась Потемкину, что после окончания спектакля он сказал ее автору:
– Умри теперь, Денис, или хоть больше ничего не пиши, но имя твое останется бессмертно по одной этой пьесе!
Впоследствии фраза эта превратилась в крылатое выражение: «Умри, Денис, лучше не напишешь».
– Умри теперь, Денис, или хоть больше ничего не пиши, но имя твое останется бессмертно по одной этой пьесе!
Впоследствии фраза эта превратилась в крылатое выражение: «Умри, Денис, лучше не напишешь».
Деликатная благодарность
Однажды к Потемкину явился сельский дьячок, который в детстве учил его арифметике и письму, и попросился на какую-нибудь должность. Так как дьячок был стар, немощен, почти глух и плохо видел, Потемкин не мог предложить ему никакой должности и приставил его сторожем к Фальконетову монументу – памятнику Петру I, «Медному всаднику», – вменив в обязанность каждое утро, когда будет он в Петербурге, докладывать о том, стоит ли памятник на месте. А жалованье ему платить велел из своих денег. Дьячок до самой смерти смотрел за памятником, полагая, что он состоит на службе, а не кормится из милости, получая пенсию.
Самозваный граф – скрипичный виртуоз
Потемкину доложили как-то, что некто граф Морелли, живущий во Флоренции, великолепно играет на скрипке. Он тотчас же велел привезти графа вместе с его скрипкой.
Однако граф послал приехавшего к нему фельдъегеря Потемкина к черту вместе с его светлостью, приславшим его во Флоренцию.
Фельдъегерь не знал, как ехать обратно и с чем явиться к всесильному фельдмаршалу и князю. Тогда он отыскал во Флоренции бедняка-скрипача, игравшего не хуже графа, переодел его в дворянский камзол, справил приличный гардероб, купил все, что свидетельствовало бы о его аристократическом происхождении и, посадив с собой в карету, привез к Потемкину.
Там скрипач, представленный как граф Морелли, очень хорошо сыграл на скрипке, понравился Потемкину и был зачислен в военную службу.
Находясь при Потемкине, мнимый граф сделал неплохую карьеру и в конце службы вышел в отставку полковником.
Самозваный граф – скрипичный виртуоз
Потемкину доложили как-то, что некто граф Морелли, живущий во Флоренции, великолепно играет на скрипке. Он тотчас же велел привезти графа вместе с его скрипкой.
Однако граф послал приехавшего к нему фельдъегеря Потемкина к черту вместе с его светлостью, приславшим его во Флоренцию.
Фельдъегерь не знал, как ехать обратно и с чем явиться к всесильному фельдмаршалу и князю. Тогда он отыскал во Флоренции бедняка-скрипача, игравшего не хуже графа, переодел его в дворянский камзол, справил приличный гардероб, купил все, что свидетельствовало бы о его аристократическом происхождении и, посадив с собой в карету, привез к Потемкину.
Там скрипач, представленный как граф Морелли, очень хорошо сыграл на скрипке, понравился Потемкину и был зачислен в военную службу.
Находясь при Потемкине, мнимый граф сделал неплохую карьеру и в конце службы вышел в отставку полковником.
Михаил Илларионович Голенищев-Кутузов
Генеалогия рода Голенищевых-Кутузовых
По преданиям, род Голенищевых-Кутузовых происходит от знаменитого дружинника Александра Невского Гаврилы Олексича.
В Лаврентьевской летописи, в записи за 6749 год «от сотворения мира», сообщалось, что во время битвы со шведами на Неве 15 июля 1240 года один из участников, «именем Гаврило Олексич, по доске въезжал на коне на шведский корабль, стоявший у берега, преследуя предводителя шведов Ярла Биргера, и сбросил его в воду вместе с конем».
Летописи сохранили имена сына Гаврилы Олексича, Андрея Гавриловича, и внука, Гаврилы Андреевича, названного так в честь своего прославленного деда. Этот-то Гаврила Андреевич, получив прозвище Прокша, дал начало знаменитой ветви новгородских Прокшиничей. И Гаврила Олексич, и его сын, и внук были похоронены в новгородской церкви Спаса на Нередице, той самой, которую до основания разрушили гитлеровцы и которая затем героическими усилиями реставраторов поднялась из груды кирпича и щебня.
Прозвища, прозвания или клички – по-старорусски «рекла» – давались людям не просто так, а чаще всего со смыслом, отмечая какую-либо характерную особенность или черту характера.
Прозвище Прокша произведено было от имени Прокофий, что в переводе с греческого означало «схватившийся за рукоять меча». Скорее всего, Гаврила Андреевич – Прок-
ша – был не из слабохарактерных и умел постоять за себя.
Эти качества Гаврила Андреевич Прокша передал и своему внуку Федору Александровичу, который в отличие от деда, а пожалуй, что и не в отличие, а в пример и подражание деду, был прозван Кутуз. Это прозвище производилось от тюркского слова «кутуз», что означает «вспыльчивый», «бешеный».
Таким образом, и дед, хватавшийся за рукоять меча, и внук, вспыльчивый, даже бешеный, определенным образом характеризовали мужскую линию Прокшиничей-Кутузовых.
Чуть позже один из Кутузовых —
Василий Ананьевич, по-видимому, высокий и длинноногий, – получил прозвище «Голенище», и его потомки в отличие от потомков Федора Александровича Кутуза стали прозываться не просто Кутузовыми, а Голенищевыми-Кутузовыми.
И Кутузовы, и Голенищевы-Кутузовы многократно упоминались в ратной службе, посольских делах, дворцовых интригах, междоусобных династических распрях великих московских князей. Они участвовали в борьбе Василия Темного с Дмитрием Шемякой, в походах Ивана III и в государственных делах сына Ивана III – Василия III.
В седьмом колене и Кутузовы, и Голенищевы-Кутузовы вышли в окольничие, став членами великокняжеской думы. Это открыло перед ними возможности занимать посты и должности судей, руководителей приказов, воевод, послов. При Василии III один из Кутузовых, Федор Юрьевич, поднялся еще на одну ступеньку и стал боярином. Теперь выше Кутузовых были только князья Рюриковичи и Гедиминовичи. Кутузовы стали родниться с высшей аристократией России. Так, например, две дочери Андрея Кутузова стали женами бояр – князя Федора Андреевича Куракина и князя Василия Федоровича Телепнева-Оболенского, а его третья дочь, Мария Андреевна, повелением Ивана Грозного была выдана за последнего казанского царя Едигера, в крещении Симеона.
…В тринадцатом колене родословной Голенищевых-Кутузовых, считая первым коленом Гаврилу Олексича, значится псковский помещик Матвей Иванович Голенищев-Кутузов, женившийся на девице из фамилии Бедринских. Это – дед и бабка нашего героя по мужской линии. У них было четверо сыновей – Андрей, Логин, Илларион (Ларион) и Иван.
В Лаврентьевской летописи, в записи за 6749 год «от сотворения мира», сообщалось, что во время битвы со шведами на Неве 15 июля 1240 года один из участников, «именем Гаврило Олексич, по доске въезжал на коне на шведский корабль, стоявший у берега, преследуя предводителя шведов Ярла Биргера, и сбросил его в воду вместе с конем».
Летописи сохранили имена сына Гаврилы Олексича, Андрея Гавриловича, и внука, Гаврилы Андреевича, названного так в честь своего прославленного деда. Этот-то Гаврила Андреевич, получив прозвище Прокша, дал начало знаменитой ветви новгородских Прокшиничей. И Гаврила Олексич, и его сын, и внук были похоронены в новгородской церкви Спаса на Нередице, той самой, которую до основания разрушили гитлеровцы и которая затем героическими усилиями реставраторов поднялась из груды кирпича и щебня.
Прозвища, прозвания или клички – по-старорусски «рекла» – давались людям не просто так, а чаще всего со смыслом, отмечая какую-либо характерную особенность или черту характера.
Прозвище Прокша произведено было от имени Прокофий, что в переводе с греческого означало «схватившийся за рукоять меча». Скорее всего, Гаврила Андреевич – Прок-
ша – был не из слабохарактерных и умел постоять за себя.
Эти качества Гаврила Андреевич Прокша передал и своему внуку Федору Александровичу, который в отличие от деда, а пожалуй, что и не в отличие, а в пример и подражание деду, был прозван Кутуз. Это прозвище производилось от тюркского слова «кутуз», что означает «вспыльчивый», «бешеный».
Таким образом, и дед, хватавшийся за рукоять меча, и внук, вспыльчивый, даже бешеный, определенным образом характеризовали мужскую линию Прокшиничей-Кутузовых.
Чуть позже один из Кутузовых —
Василий Ананьевич, по-видимому, высокий и длинноногий, – получил прозвище «Голенище», и его потомки в отличие от потомков Федора Александровича Кутуза стали прозываться не просто Кутузовыми, а Голенищевыми-Кутузовыми.
И Кутузовы, и Голенищевы-Кутузовы многократно упоминались в ратной службе, посольских делах, дворцовых интригах, междоусобных династических распрях великих московских князей. Они участвовали в борьбе Василия Темного с Дмитрием Шемякой, в походах Ивана III и в государственных делах сына Ивана III – Василия III.
В седьмом колене и Кутузовы, и Голенищевы-Кутузовы вышли в окольничие, став членами великокняжеской думы. Это открыло перед ними возможности занимать посты и должности судей, руководителей приказов, воевод, послов. При Василии III один из Кутузовых, Федор Юрьевич, поднялся еще на одну ступеньку и стал боярином. Теперь выше Кутузовых были только князья Рюриковичи и Гедиминовичи. Кутузовы стали родниться с высшей аристократией России. Так, например, две дочери Андрея Кутузова стали женами бояр – князя Федора Андреевича Куракина и князя Василия Федоровича Телепнева-Оболенского, а его третья дочь, Мария Андреевна, повелением Ивана Грозного была выдана за последнего казанского царя Едигера, в крещении Симеона.
…В тринадцатом колене родословной Голенищевых-Кутузовых, считая первым коленом Гаврилу Олексича, значится псковский помещик Матвей Иванович Голенищев-Кутузов, женившийся на девице из фамилии Бедринских. Это – дед и бабка нашего героя по мужской линии. У них было четверо сыновей – Андрей, Логин, Илларион (Ларион) и Иван.
Ларион Матвеевич Голенищев-Кутузов
Об отце Михаила Ларионыча знаем мы, к сожалению, не очень много. Нам неизвестна даже точная дата его рождения.
Илларион (Ларион) Матвеевич Голенищев-Кутузов родился в 1718 или 1719 году и четырнадцати лет, 8 октября 1733 года, поступил в Инженерную школу, в которую через четверть века пошел и его сын Михаил.
Ларион Матвеевич окончил школу в срок и выпущен был в феврале 1738 года в звании кондуктора первого класса. Он недурно рисовал и хорошо чертил, и поэтому после окончания школы был направлен для производства топографической и картографической съемки в окрестности Петербурга. Потом такую же съемку производил Ларион Матвеевич в Кронштадте, Выборге, Кексгольме и на русско-шведской границе. Затем уже в ранге подпоручика он был назначен адъютантом к генерал-аншефу Иоганну Людвигу Люберасу – командиру крепости Кронштадт и начальнику тамошнего гарнизона. Одиннадцать лет после этого Ларион Матвеевич прослужил под началом Любераса, следуя за ним повсюду, куда заносили барона превратности военной и государственной службы.
Люберас, шотландец по происхождению, родился в Прибалтике, и когда Петр I отвоевал ее у шведов, поступил на русскую службу. Он быстро выучился хорошо говорить и писать по-русски и был определен в обучение к известному горному инженеру и рудознатцу Виллиму Геннину. В 1719 году Люберас стал вице-президентом Бергколлегии, ведавшей всеми «рудокопными делами», а затем выполнял самые разные поручения правительства: руководил строительством крепостей и портов, производил картографическую съемку Финского залива, командовал Сухопутным шляхетским корпусом, воевал в Польше, выезжал с дипломатическими поручениями и наконец занялся строительством канала Петра Великого и укреплением Кронштадта.
Уже после того, как Ларион Матвеевич стал служить при Люберасе, его начальник был назначен еще и командиром инженерного корпуса, а в декабре 1742 года направлен на конгресс в Або (Турку), где решался вопрос о прекращении войны между Швецией и Россией, начавшейся в 1741 году.
Переговоры оказались нелегкими, и через полгода завершились подписанием выгодного для России трактата, упрочившего ее положение на северо-западных границах. За это Люберас был награжден орденом Святого Владимира, а Ларион Матвеевич получил большую серебряную медаль.
В начале 1744 года и Люберас, и Ларион Матвеевич были направлены в Стокгольм. На сей раз барону надлежало занять пост российского министра-резидента при шведском королевском дворе, то есть стать чрезвычайным и полномочным послом.
Новоявленный посол и его адъютант отправились в Стокгольм не на корабле, а кружным «сухим» путем через Кенигсберг, Берлин, Гамбург и Копенгаген. Путешествие заняло чуть ли не год, и за это время Ларион Матвеевич многое узнал и повидал.
В Стокгольме Люберас и Голенищев-Кутузов пробыли около полутора лет и в середине 1746 года возвратились в Россию, приступив к своим прежним делам – строительству канала Петра Великого и усовершенствованию Кронштадта.
В Кронштадте была и казенная квартира Лариона Матвеевича, где жил он со своей женой Анной Илларионовной. Там 5 сентября 1747 года у них родился их первенец, которого назвали Михаилом. Судьба сделала его победителем Наполеона и спасителем Отечества, о чем подробно будет рассказано в этой и в следующей книге цикла «Неофициальная история России».
25 мая 1752 года по завершении работ на канале Ларион Матвеевич был произведен в инженер-капитаны и определен «к управлению конторой кронштадтских строений». В 1758 году он стал инженер-майором и почти сразу же получил следующий чин – инженер-подполковника.
В этом звании Ларион Матвеевич был направлен в Ригу и прослужил там до апреля 1759 года, когда получил чин инженер-полковника. Одновременно ему было предписано отправиться в Петербург для прохождения дальнейшей службы в Главной канцелярии артиллерии и фортификации.
Илларион (Ларион) Матвеевич Голенищев-Кутузов родился в 1718 или 1719 году и четырнадцати лет, 8 октября 1733 года, поступил в Инженерную школу, в которую через четверть века пошел и его сын Михаил.
Ларион Матвеевич окончил школу в срок и выпущен был в феврале 1738 года в звании кондуктора первого класса. Он недурно рисовал и хорошо чертил, и поэтому после окончания школы был направлен для производства топографической и картографической съемки в окрестности Петербурга. Потом такую же съемку производил Ларион Матвеевич в Кронштадте, Выборге, Кексгольме и на русско-шведской границе. Затем уже в ранге подпоручика он был назначен адъютантом к генерал-аншефу Иоганну Людвигу Люберасу – командиру крепости Кронштадт и начальнику тамошнего гарнизона. Одиннадцать лет после этого Ларион Матвеевич прослужил под началом Любераса, следуя за ним повсюду, куда заносили барона превратности военной и государственной службы.
Люберас, шотландец по происхождению, родился в Прибалтике, и когда Петр I отвоевал ее у шведов, поступил на русскую службу. Он быстро выучился хорошо говорить и писать по-русски и был определен в обучение к известному горному инженеру и рудознатцу Виллиму Геннину. В 1719 году Люберас стал вице-президентом Бергколлегии, ведавшей всеми «рудокопными делами», а затем выполнял самые разные поручения правительства: руководил строительством крепостей и портов, производил картографическую съемку Финского залива, командовал Сухопутным шляхетским корпусом, воевал в Польше, выезжал с дипломатическими поручениями и наконец занялся строительством канала Петра Великого и укреплением Кронштадта.
Уже после того, как Ларион Матвеевич стал служить при Люберасе, его начальник был назначен еще и командиром инженерного корпуса, а в декабре 1742 года направлен на конгресс в Або (Турку), где решался вопрос о прекращении войны между Швецией и Россией, начавшейся в 1741 году.
Переговоры оказались нелегкими, и через полгода завершились подписанием выгодного для России трактата, упрочившего ее положение на северо-западных границах. За это Люберас был награжден орденом Святого Владимира, а Ларион Матвеевич получил большую серебряную медаль.
В начале 1744 года и Люберас, и Ларион Матвеевич были направлены в Стокгольм. На сей раз барону надлежало занять пост российского министра-резидента при шведском королевском дворе, то есть стать чрезвычайным и полномочным послом.
Новоявленный посол и его адъютант отправились в Стокгольм не на корабле, а кружным «сухим» путем через Кенигсберг, Берлин, Гамбург и Копенгаген. Путешествие заняло чуть ли не год, и за это время Ларион Матвеевич многое узнал и повидал.
В Стокгольме Люберас и Голенищев-Кутузов пробыли около полутора лет и в середине 1746 года возвратились в Россию, приступив к своим прежним делам – строительству канала Петра Великого и усовершенствованию Кронштадта.
В Кронштадте была и казенная квартира Лариона Матвеевича, где жил он со своей женой Анной Илларионовной. Там 5 сентября 1747 года у них родился их первенец, которого назвали Михаилом. Судьба сделала его победителем Наполеона и спасителем Отечества, о чем подробно будет рассказано в этой и в следующей книге цикла «Неофициальная история России».
25 мая 1752 года по завершении работ на канале Ларион Матвеевич был произведен в инженер-капитаны и определен «к управлению конторой кронштадтских строений». В 1758 году он стал инженер-майором и почти сразу же получил следующий чин – инженер-подполковника.
В этом звании Ларион Матвеевич был направлен в Ригу и прослужил там до апреля 1759 года, когда получил чин инженер-полковника. Одновременно ему было предписано отправиться в Петербург для прохождения дальнейшей службы в Главной канцелярии артиллерии и фортификации.
Первые шаги будущего фельдмаршала
Перед отъездом из Риги отец учинил сыну строгий официальный экзамен, оформленный должным образом. Инженер-капитан Шалыгин возглавил комиссию, которая, проверив познания Михаила Голенищева-Кутузова, выдала ему документ, что он, сдав экзамен по артиллерии и инженерному делу, «в арифметике и геометрии довольное знание имеет, в фортификации же – названия главнейших углов, линий и строений изрядно знает».
17 апреля 1759 года Ларион Матвеевич подал на имя генерал-фельдцейхмейстера (командующего артиллерией русской армии) графа Петра Ивановича Шувалова рапорт, в котором писал: «Имею я сына Михаила… а как оный сын мой ревностное желание и охоту имеет служить в артиллерийском корпусе, того ради ваше высокографское сиятельство всепокорнейше прошу, дабы повелено было означенного сына моего по желанию определить в артиллерийский корпус… А сверх грамоты обучался сын мой немецкому языку с основанием, по-французски, хотя несовершенно, говорит и переводит, и в латинском грамматику оканчивает и переводить зачал, тако ж к арифметике, геометрии, и фортификации один манер прочертил, несколько рисовать, тако же истории, географии…»
Вскоре последовал и приказ о его зачислении.
Все три года, когда Михаил Кутузов учился на офицера, он жил дома, а в школе был только на занятиях и в летних лагерях во время сборов. Их дружба с отцом стала еще более тесной, о чем вы узнаете чуть позже из этой же книги.
17 апреля 1759 года Ларион Матвеевич подал на имя генерал-фельдцейхмейстера (командующего артиллерией русской армии) графа Петра Ивановича Шувалова рапорт, в котором писал: «Имею я сына Михаила… а как оный сын мой ревностное желание и охоту имеет служить в артиллерийском корпусе, того ради ваше высокографское сиятельство всепокорнейше прошу, дабы повелено было означенного сына моего по желанию определить в артиллерийский корпус… А сверх грамоты обучался сын мой немецкому языку с основанием, по-французски, хотя несовершенно, говорит и переводит, и в латинском грамматику оканчивает и переводить зачал, тако ж к арифметике, геометрии, и фортификации один манер прочертил, несколько рисовать, тако же истории, географии…»
Вскоре последовал и приказ о его зачислении.
Все три года, когда Михаил Кутузов учился на офицера, он жил дома, а в школе был только на занятиях и в летних лагерях во время сборов. Их дружба с отцом стала еще более тесной, о чем вы узнаете чуть позже из этой же книги.
На волосок от смерти
Вы помните, наверное, историю, приключившуюся с подполковником Кутузовым, когда служил он в армии фельдмаршала Румянцева?
После этой истории был он переведен в Крым, в армию князя Василия Михайловича Долгорукова. Там, в Крыму, получил Кутузов почти смертельное ранение в голову, однако все же остался жив. Говорили, что чудом. Это ранение получил он летом 1774 года.
…22 июля турецкая эскадра, которой командовал сераскир Гаджи-Али-бей, высадила десант на южном берегу Крыма, возле Алушты.
Русские войска в это время были разбросаны по всему Крыму. Ближайшим к армии крупным отрядом командовал генерал-поручик В. П. Мусин-Пушкин. Однако его сил было недостаточно, чтобы сбросить десант в море. Мусин-Пушкин по дороге к Алуште присоединил к себе еще пять батальонов пехоты и двинулся в глубь Крымских гор.
Сохранился рапорт Екатерине об этом деле: «Лежащая к морю страшною ущелиною дорога окружена горами и лесом, а в иных местах такими пропастьми, что с трудом два только человека в ряд пройти… могут».
Отряд в две тысячи восемьсот пятьдесят человек (орудия пришлось нести на плечах) быстрым маршем прошел к морю. Оказалось, что турки оставили Алушту и, отступив на четыре версты, заняли выгодную, хорошо укрепленную позицию возле деревни Шума. После двухчасового боя гренадеры ворвались в деревню и выбили штыками турецкий гарнизон. (После боя Мусин-Пушкин узнал, что турок в десанте было около восьми тысяч.)
Наиболее упорным было сопротивление турок на левом фланге. Там наступал гренадерский батальон Московского легиона. Командиром этого батальона был Кутузов.
Командующий Крымской армией князь В. М. Долгоруков отмечал: «Подполковник Голенищев-Кутузов, приведший гренадерский свой батальон, из новых и молодых людей состоящий, довел его до такого совершенства, что в деле с неприятелем превосходил оным старых солдат».
Впереди атакующих со знаменами в руках ехал подполковник Кутузов. Турецкая пуля попала ему в голову, и он упал. В формулярном списке об этом ранении сообщалось: «В том же 1774-м, в Крыму, при взятии неприятельского укрепления в деревне Шуме близ алуштинской пристани, где и ранен пулею навылет в голову позади глаз».
Пуля попала Кутузову в левый висок и вышла у правого глаза. Врачи единодушно признавали ранение смертельным. Кутузов в конце концов выздоровел, однако зрение его было сильно расстроено.
Существует расхожее мнение, что после ранения Кутузов правый глаз совершенно потерял и ничего им не видел. В подтверждение этому приводят неоспоримый, многократно зафиксированный живописцами факт: черная повязка на правом глазу полководца. Однако не хотят принимать во внимание и другого, также неоспоримого факта, что есть множество портретов Кутузова, изображенного безо всякой повязки. Правда же такова, что ранение это сильно испортило Кутузову зрение, но глаз не вытек, и Михаил Ларионович неплохо видел правым глазом, а первые годы после операции и читал, но с течением времени зрение его ухудшалось, глаз часто болел, и для того, чтобы сберечь зрение, Кутузов стал время от времени надевать черную повязку.
После этой истории был он переведен в Крым, в армию князя Василия Михайловича Долгорукова. Там, в Крыму, получил Кутузов почти смертельное ранение в голову, однако все же остался жив. Говорили, что чудом. Это ранение получил он летом 1774 года.
…22 июля турецкая эскадра, которой командовал сераскир Гаджи-Али-бей, высадила десант на южном берегу Крыма, возле Алушты.
Русские войска в это время были разбросаны по всему Крыму. Ближайшим к армии крупным отрядом командовал генерал-поручик В. П. Мусин-Пушкин. Однако его сил было недостаточно, чтобы сбросить десант в море. Мусин-Пушкин по дороге к Алуште присоединил к себе еще пять батальонов пехоты и двинулся в глубь Крымских гор.
Сохранился рапорт Екатерине об этом деле: «Лежащая к морю страшною ущелиною дорога окружена горами и лесом, а в иных местах такими пропастьми, что с трудом два только человека в ряд пройти… могут».
Отряд в две тысячи восемьсот пятьдесят человек (орудия пришлось нести на плечах) быстрым маршем прошел к морю. Оказалось, что турки оставили Алушту и, отступив на четыре версты, заняли выгодную, хорошо укрепленную позицию возле деревни Шума. После двухчасового боя гренадеры ворвались в деревню и выбили штыками турецкий гарнизон. (После боя Мусин-Пушкин узнал, что турок в десанте было около восьми тысяч.)
Наиболее упорным было сопротивление турок на левом фланге. Там наступал гренадерский батальон Московского легиона. Командиром этого батальона был Кутузов.
Командующий Крымской армией князь В. М. Долгоруков отмечал: «Подполковник Голенищев-Кутузов, приведший гренадерский свой батальон, из новых и молодых людей состоящий, довел его до такого совершенства, что в деле с неприятелем превосходил оным старых солдат».
Впереди атакующих со знаменами в руках ехал подполковник Кутузов. Турецкая пуля попала ему в голову, и он упал. В формулярном списке об этом ранении сообщалось: «В том же 1774-м, в Крыму, при взятии неприятельского укрепления в деревне Шуме близ алуштинской пристани, где и ранен пулею навылет в голову позади глаз».
Пуля попала Кутузову в левый висок и вышла у правого глаза. Врачи единодушно признавали ранение смертельным. Кутузов в конце концов выздоровел, однако зрение его было сильно расстроено.
Существует расхожее мнение, что после ранения Кутузов правый глаз совершенно потерял и ничего им не видел. В подтверждение этому приводят неоспоримый, многократно зафиксированный живописцами факт: черная повязка на правом глазу полководца. Однако не хотят принимать во внимание и другого, также неоспоримого факта, что есть множество портретов Кутузова, изображенного безо всякой повязки. Правда же такова, что ранение это сильно испортило Кутузову зрение, но глаз не вытек, и Михаил Ларионович неплохо видел правым глазом, а первые годы после операции и читал, но с течением времени зрение его ухудшалось, глаз часто болел, и для того, чтобы сберечь зрение, Кутузов стал время от времени надевать черную повязку.
Лейденская история
Не сразу и не просто шло выздоровление тяжело раненного Кутузова. Лечение было сложным и длительным. Кутузов полтора года лечился в Петербурге, потом уехал за границу.
С 1 января 1776 года ему по «высочайшему соизволению» был предоставлен годичный отпуск «для излечения ран к теплым водам без вычета жалования». Екатерина II выдала Кутузову из ее собственных «кабинетных» денег тысячу червонцев.
Некоторые авторы утверждали, что он побывал в Германии, Англии, Голландии и Италии.
Достоверно известны лишь три пункта, где Кутузов побывал. Это Берлин, Лейден и Вена. Кутузов оказался в столице Пруссии по пути в голландский город Лейден, где ему предстояло лечиться. В Берлине Кутузов представился прусскому королю Фридриху II.
Едва ли путешественник-иноземец, в тому же всего-навсего подполковник, по собственному почину добился аудиенции у короля. Вероятно, тысячу червонцев Кутузов получил от Екатерины не только на лечение – его поездка могла быть использована и в государственных целях для выполнения поручений различного свойства.
В Лейдене Кутузов прожил довольно долго. Его лечили профессора медицинского факультета местного университета.
Почему именно Лейден был избран местом лечения?
По-видимому, потому, что, когда Кутузов еще только собирался поехать за границу, в газетах и журналах появились корреспонденции о праздновании двухсотлетнего юбилея Лейденского университета – старейшего высшего учебного заведения Голландии. Как и во всяких юбилейных статьях, в этих сообщениях было немало панегириков в адрес университета и его ученых, да и на самом деле медики Лейдена занимали не последнее место в Европе, а медицинский факультет был ровесником университета. И Кутузов решился: Лейден был избран им местом дальнейшего лечения.
Исцелявшие Кутузова профессора немало удивились столь редкому ранению и даже посвятили этому феномену несколько научных статей.
С 1 января 1776 года ему по «высочайшему соизволению» был предоставлен годичный отпуск «для излечения ран к теплым водам без вычета жалования». Екатерина II выдала Кутузову из ее собственных «кабинетных» денег тысячу червонцев.
Некоторые авторы утверждали, что он побывал в Германии, Англии, Голландии и Италии.
Достоверно известны лишь три пункта, где Кутузов побывал. Это Берлин, Лейден и Вена. Кутузов оказался в столице Пруссии по пути в голландский город Лейден, где ему предстояло лечиться. В Берлине Кутузов представился прусскому королю Фридриху II.
Едва ли путешественник-иноземец, в тому же всего-навсего подполковник, по собственному почину добился аудиенции у короля. Вероятно, тысячу червонцев Кутузов получил от Екатерины не только на лечение – его поездка могла быть использована и в государственных целях для выполнения поручений различного свойства.
В Лейдене Кутузов прожил довольно долго. Его лечили профессора медицинского факультета местного университета.
Почему именно Лейден был избран местом лечения?
По-видимому, потому, что, когда Кутузов еще только собирался поехать за границу, в газетах и журналах появились корреспонденции о праздновании двухсотлетнего юбилея Лейденского университета – старейшего высшего учебного заведения Голландии. Как и во всяких юбилейных статьях, в этих сообщениях было немало панегириков в адрес университета и его ученых, да и на самом деле медики Лейдена занимали не последнее место в Европе, а медицинский факультет был ровесником университета. И Кутузов решился: Лейден был избран им местом дальнейшего лечения.
Исцелявшие Кутузова профессора немало удивились столь редкому ранению и даже посвятили этому феномену несколько научных статей.
Рука Провидения
Однако на том дело не кончилось. Через четырнадцать лет Кутузова ранило в голову во второй раз. Это случилось весной 1788 года, когда командир Бугского егерского корпуса М. И. Кутузов привел свои войска к Херсону, где стояла армия фельдмаршала Г. А. Потемкина. Затем корпус Кутузова передвинулся к осажденной русскими турецкой крепости Очаков.
18 августа осажденные учинили из крепости вылазку, желая захватить батареи правого фланга. Четыре часа отбивались егеря из батальонов прикрытия, поддержанные дружным сильным огнем артиллерии. Потеряв пятьсот человек убитыми и ранеными, турки отступили. В этом бою отличился пришедший на выручку егерям Кутузова молодой капитан Михаил Богданович Барклай-де-Толли – впоследствии один из сподвижников Кутузова, его преемник на посту командующего русской армией в Отечественной войне 1812 года.
Потери русских составляли тридцать три человека убитыми и сто девятнадцать человек ранеными. Одним из этих раненых был Кутузов.
22 августа, посылая Екатерине II реляцию о деле, Потемкин поименно перечислил всех убитых и раненых офицеров. Тем более упомянул он и единственного раненого генерала – Кутузова.
В письме от 31 августа, на девятый день после сообщения Потемкина (какова была почта – едва не две тысячи верст проходила за восемь суток!) Екатерина уже спрашивала: «Отпиши, каков Кутузов и как он ранен, и от меня прикажи наведываться». 18 сентября, уже узнав, как он ранен и каково его состояние, Екатерина писала Потемкину: «Пошли, пожалуй, от меня наведываться, каков генерал-майор Кутузов, я весьма жалею о его ранах…» И позднее снова справлялась о том же. Что же случилось с Кутузовым на сей раз? 18 августа, когда турки совершили внезапную вылазку из осажденной крепости, Кутузов был тяжело ранен. Пуля снова, как и тринадцать лет назад, попала в голову.
18 августа осажденные учинили из крепости вылазку, желая захватить батареи правого фланга. Четыре часа отбивались егеря из батальонов прикрытия, поддержанные дружным сильным огнем артиллерии. Потеряв пятьсот человек убитыми и ранеными, турки отступили. В этом бою отличился пришедший на выручку егерям Кутузова молодой капитан Михаил Богданович Барклай-де-Толли – впоследствии один из сподвижников Кутузова, его преемник на посту командующего русской армией в Отечественной войне 1812 года.
Потери русских составляли тридцать три человека убитыми и сто девятнадцать человек ранеными. Одним из этих раненых был Кутузов.
22 августа, посылая Екатерине II реляцию о деле, Потемкин поименно перечислил всех убитых и раненых офицеров. Тем более упомянул он и единственного раненого генерала – Кутузова.
В письме от 31 августа, на девятый день после сообщения Потемкина (какова была почта – едва не две тысячи верст проходила за восемь суток!) Екатерина уже спрашивала: «Отпиши, каков Кутузов и как он ранен, и от меня прикажи наведываться». 18 сентября, уже узнав, как он ранен и каково его состояние, Екатерина писала Потемкину: «Пошли, пожалуй, от меня наведываться, каков генерал-майор Кутузов, я весьма жалею о его ранах…» И позднее снова справлялась о том же. Что же случилось с Кутузовым на сей раз? 18 августа, когда турки совершили внезапную вылазку из осажденной крепости, Кутузов был тяжело ранен. Пуля снова, как и тринадцать лет назад, попала в голову.