• Когда просишь милости, тогда правды говорить не надлежит.
   • Кто привык лгать, тому всегда надобно за собою носить большой короб памяти, чтоб одну и ту же ложь не переиначить.
   • Ничто не действует в младых душах детских сильнее всеобщей власти примера, а между всеми другими примерами ничей другой в них не впечатлевается глубже и тверже примера родителей.
   • Процветание государства, благополучие народа зависят неотменно от доброты нравов, а доброта нравов неотменно от воспитания.
   • Улыбка всегда хороша, ибо она приоткрывает простой внутренний мир человека.
   • Человек, себя за ничто почитающий, не может к другим иметь никакого почтения и в обоих случаях являет низкость мыслей.

Николай Гаврилович Курганов

Жизнь и деятельность Курганова

   В 1769 году в Петербурге появилась толстая книга в восемьсот страниц, названная «Письмовник», то есть грамматика, автором которой был Николай Гаврилович Курганов (1725–1796) – солдатский сын, «ученый подмастерье», ставший в тридцать девять лет профессором математики и навигации, одним из учеников которого был кадет Артиллерийского и Инженерного шляхетского корпуса Михаил Кутузов.
   Нам Курганов оставил после себя много книг. Особенно известна «Универсальная арифметика», пришедшая на смену знаменитой «Арифметике» Леонтия Магницкого. Но подлинную славу ему принес «Письмовник», ставший настольной книгой в России второй половины XVIII – первой половины XIX веков. В «Истории села Горюхина» Пушкин писал: «Чтение „Письмовника“ долго было любимым моим упражнением. Я знал его наизусть и, несмотря на то, каждый день находил в нем новые незамеченные красоты».
   Известно, что Пушкин хотел написать и биографию Н. Г. Курганова, но не смог этого сделать, так как материалы о его жизни оказались очень скудны. Зато богат оказался его «Письмовник».

Преимущества старого стиля перед новым

   «Двое ученых, один русак, а другой прусак, спорили о старом и новом штиле. (Речь идет о григорианском календаре, принятом в Западной Европе, и юлианском календаре, принятом в Византии и перешедшем на Русь вместе с принятием русскими православия. В XVIII веке, когда был издан „Письмовник“ Курганова, разница между этими „штилями“ составляла одиннадцать дней, в XIX – двенадцать, в XX – тринадцать. Юлианский календарь был отменен декретом Совнаркома в 1918 году. – В. Б.) Пруссак многими доводами доказывал, что григорианское счисление вернее старого, говоря, что в 1592 году от искусных математиков найдено десять дней излишка в старом календаре, считая от Юлия Кесаря по сие время. „Тем для нас лучше, – отвечал русак, – ибо когда новое счисление верно, то последний (страшный. – В. Б.) суд будет у вас ранее, нежели у нас, и когда дойдет до нас, ад уже будет полон“.

Смерть придет – везде найдет

   Матроса, идущего на корабль, отправлявшийся в Шпицберген, спросил философ:
   – Постой, братец, скажи мне, где твой отец умер?
   – В потоплении корабля.
   – А дед?
   – Потонул же, ловя рыбу в бурную погоду…
   – А прадед?
   – Также пропал с кораблем…
   – Как же ты смеешь вдаваться морю, ведая, что все твои предки там погибли? Это признак безрассудной отваги.
   – Господин мудрец, – отвечал матрос, – скажите, как ваши предки преставились?
   – Весьма блаженно, на своих ложах.
   – Ах, для чего же вы не боитесь ложиться на вашу постелю?

Порок и добродетель России и заграницы

   Француз говорил, что многие русаки портятся в чужестранных землях. «Это правда, – отвечал русак, – но всякий иноземец исправляется в России».

Грустное воспоминание

   Нередко худогласные и безграмотные певцы бывают великие охотники петь. Некто подьячий в Гурьев день пел на правом клиросе так жалобно, что сколь часто он ни возглашал, тогда пастух, будучи в церкви, принимался плакать.
   Сие он приметя, думал, что, конечно, приятность голоса трогает простяково сердце и его прослезяет. И так по окончании обедни захотелось ему по любопытству у мужика спросить, для чего он так слезился.
   «Ах, батюшка, – отвечал пастух, – как мне не плакать? У меня, бедного, недавно волки съели такого богатого козла, что я бы не продал его ни за какие деньги, и как я об нем ни вспомню, то прихожу в слезы. И потому-то, сударь, как вы запевали, то мне чудилось, что блеет та бедная животина, ибо ее голос совсем походил на ваш».

Судья и поэт

   В «Письмовнике» Курганова записана история, которую современники относили к Ломоносову, хотя ее герои были вроде бы безымянными. Вот она: «Некоторому именитому судье, случившемуся быть на пиру с славным витием, который из подлого отродья произошел в известно достоинство через знатные свои заслуги Отечеству, весьма обидно оказалось, что он отважился противоречить его мнениям. „Ты бы, братец, – сказал гневный величавый, – прежде вспомнил свою породу!“ „Я очень ее помню, – отвечал ему мудрец, нимало не сумнясь, – и знаю, что ежели бы вы были сыном моего отца, то вы и поныне бы еще ловили с ним моржей или пасли у него свиней“.
   Ибо подлая природа такого человека не унижает, но возвышает блистание его качеств.

Дмитрий Иванович Хвостов

   О Дмитрии Ивановиче Хвостове – шурине Суворова – вы уже читали, но в историю России он вошел не потому, что безукоризненно служил великому полководцу, добывшему для него титул графа у короля Пьемонта, но потому, что слыл первым и непревзойденным графоманом, чем и знаменит был более всего.
   О нем сохранилось немало литературных историй анекдотического свойства. Вот некоторые из них.
   Хвостов, Дмитриев и Карамзин
   Хвостов являлся членом Российской академии русского языка и литературы и знаменитого литературного общества «Беседа любителей русского слова», возглавляемого Г. Р. Державиным и А. С. Шишковым. Свои новые книги граф Хвостов всегда посылал Дмитриеву и Карамзину с дарственными надписями и просьбой написать, понравилась ли его очередная книга.
   Добрый Карамзин отвечал: «Пишите! Пишите! Учите наших авторов, как должно писать!»
   Дмитриев укорял его за то, говоря, что Хвостов станет перед всеми хвалиться запиской Карамзина.
   – А как же ты ему отвечаешь? – спросил он Дмитриева.
   – Я пишу очень просто, – ответил Дмитриев. – «Ваша ода ни в чем не уступает старшим сестрам своим!» Он и доволен, – добавил Дмитриев, – и между тем это правда.

Жажда славы

   Рассказывали, что Дмитрий Иванович Хвостов, снедаемый страстью к славе, по дороге из Петербурга в принадлежавшее ему село Талызино Симбирской губернии, на всех почтовых станциях оставлял свои книги с одним условием: вырывать помещенные там его портреты и прикалывать к стене под портретом царствующего монарха, который обязательно был на каждой почтовой станции.

Невыносимое условие

   Хвостов держал у себя в доме одного-двух спившихся чиновников, предоставляя им кров, стол и приличное денежное жалованье только за то, чтобы они в любое угодное Хвостову время слушали его стихи. Однако ни один из них не прожил у Хвостова более года.

Книготорговец и поэт

   Хвостов был настолько бездарен, что подрядил известного издателя и книготорговца Ивана Васильевича Оленина (1789–1836), имевшего типографию и собственные лавки в Гостином дворе и на Невском проспекте, печатать написанные книги с полной предварительной оплатой за его, Хвостова, собственный счет.
   Более того, не разошедшиеся экземпляры Оленин выкупал за деньги Хвостова, а потом продавал их все по цене старьевщиков для маляров, занимавшихся оклейкой стен под обои.

Судьба подарка

   Будущий декабрист, а тогда директор Русско-Американской компании на Аляске Кондратий Федорович Рылеев не сумел уклониться от подарка Хвостова и вынужден был принять несколько сотен экземпляров поэмы «Потоп Петрополя 7 ноября 1824 года».
   Рылеев отправил книги на Аляску, а оттуда их перевезли на остров Витку и там употребили на изготовление пыжей для патронных гильз.

ИСТОРИЧЕСКАЯ МОЗАИКА ВРЕМЕН ПАВЛА I

Литературные истории и анекдоты

«Не нашего прихода»

   Вот еще одно старое, прочно вошедшее в наш речевой обиход выражение, родившееся в 70-х годах XVIII века. Имеется в виду выражение «Не нашего прихода». Оно появилось в 1778 году в сборнике «Отрада в скуке, или Книга веселия и размышления».
   «В некоторой деревне священник, сказывая проповедь внятным слогом и чувствительными выражениями, привел в слезы слушающих его поселян, все плакали, исключая одного крестьянина. Его спросили, для чего он не плачет? На сие ответил он: „Я не здешнего прихода“.
   Приходской называлась церковь, вокруг которой жили крестьяне или горожане, где они отправляли все требы – крещения, венчания, отпевания. Приходская община была довольно замкнутой, в ней все знали друг друга и старались поддерживать внутри прихода хорошие, дружеские отношения.
   В 1825 году И. А. Крылов на тему приведенного выше анекдота написал басню «Прихожанин», осмеивавшую нравы «литературных приходов», – враждующих между собой мелких группировок литераторов, для которых узкие интересы своего «литературного прихода» были важнее дела всей литературы.

Метаморфоза эпитафии Хемницера

   В 1779 году вышла небольшая книжечка «Басни и сказки в стихах». Ее автором был мало кому известный тридцатичетырехлетний армейский офицер Иван Иванович Хемницер (1745–1784). Книга, вышедшая с благословения Г. Р. Державина, имела шумный успех и была переиздана несколько раз.
   Хемницер высмеивал кичливых аристократов, взяточников-чиновников, бесплодных псевдоинтеллектуалов.
   В книге было немало блестящих поэтических строк, но парадокс заключался в том, что наиболее знаменитой фразой Хемницера стала не какая-либо его стихотворная строфа, а эпитафия, написанная им для собственной надгробной плиты: «Жив честным образом, он весь свой век трудился, но умер так же наг, как был, когда родился!»
   Умер Хемницер в городе Смирне, в Турции, где занимал должность русского генерального консула. Затем его тело было перевезено в Россию. Однако автоэпитафия почему-то не понравилась устроителям похорон, и ее переделал поэт Василий Васильевич Капнист (1758–1823). Эпитафия Хемницера была изменена весьма незначительно, но все же изменена: «Жил честно, целый век трудился и умер гол, как гол родился».

«Печатный всякий лист быть кажется святым»

   В 1795 году Иван Иванович Дмитриев (1760–1837) опубликовал сатирическое стихотворение «Чужой толк», в котором высмеивалось преклонение перед печатным словом.
 
А наших многих цель – награда перстеньком,
Нередко сто рублей иль дружество с князьком,
Который отроду не читывал другова,
Кроме придворного подчас месяцеслова;
Иль похвала своих приятелей, а им
Печатный всякий лист быть кажется святым.
 
   Последняя строка этого стихотворения стала крылатым выражением, которое дало повод Пушкину сказать в заметке «Опыты отражения некоторых нелитературных обвинений»: «Я заметил, что самое неосновательное суждение, глупое ругательство получает вес от волшебного влияния типографии. Нам все еще печатный лист кажется святым. Мы все думаем: как может это быть глупо или несправедливо? Ведь это напечатано».

«На минуту позабудемся в чародействе красных вымыслов»

   Одной из отличительных черт русского национального характера является непреодолимая вера в светлый идеал. Ее-то и подметил наряду с другими Николай Михайлович Карамзин и поэтически выразил в богатырской сказке «Илья Муромец», написанной в 1795 году:
 
Ах! Не все нам горькой истиной
Мучить темные сердца свои!
Ах! Не все нам реки слезные
Лить о бедствиях существенных!
На минуту позабудемся
В чародействе красных вымыслов.
 

Двоякое толкование одного и того же стиха

   В Москве дважды прошла пьеса французского драматурга Жана Батиста Николе (1710–1796) «Сорена». В пьесе этой был такой монолог:
 
Погибни навсегда сей пагубный устав,
Который заключен в одной тиранской воле!
Льзя ль ждать блаженство там,
Где гордость на престоле,
Где властию одной все скованы сердца?
В монархе не всегда находим мы отца.
 
   Московский главнокомандующий граф Яков Александрович Брюс (1742–1791) усмотрел в этих строках крамолу и, приостановив дальнейшую постановку пьесы, послал Екатерине II письмо с приложением этих стихов.
   Екатерина ответила Брюсу так: «Удивляюсь, граф Яков Александрович, что вы остановили представление трагедии, как видно, принятой с удовольствием всею публикою. Смысл таких стихов, которые вы заметили, никакого отношения не имеет к вашей государыне. Автор восстает против самовластия тиранов, а Екатерину вы называете матерью». Очевидно, что Екатерина обыграла здесь то, что в последней строке автор сетовал на то, что «в монархе не всегда находим мы отца», а императрица ну уж никак не могла называться «отцом», оставаясь «матушкой-государыней».

Анекдот о колоколе

   Теперь же ознакомимся с фрагментами из жизни русского общества времен правления Павла I (1796–1801) и дадим всего лишь один анекдот из времени, предшествовавшего его царствованию.
   Павел Петрович, будучи наследником престола, приехал в один из монастырей и услышал жидкий звон небольшого треснутого колокола.
   – Что же вы не попросите государыню сменить колокол? Ведь она бывала у вас в обители, – сказал Павел настоятелю монастыря.
   – При посещении обители государыней колокол и сам не раз просил ее об этом, – ответил настоятель. – А ведь его голос все же громче моего.

Священники – кавалеры светских орденов

   Вскоре после вступления на престол Павел ввел в обычай награждать орденами священников. Ордена велел он носить на шее, а звезды – на рясах и мантиях. Первыми кавалерами стали новгородский митрополит Гавриил (Петров) (1730–1801), награжденный орденом Андрея Первозванного; орденом Александра Невского награжден был казанский архиепископ Амвросий (Подобедов) (1742–1818), а орденом Святой Анны – гатчинский протопоп Исидор. Из военных полковых священников орденом Святой Анны был награжден соборный протоиерей капеллан Преображенского полка Лукьян (Протопопов).

Регламентация петербургской жизни

   1 декабря 1797 года Павел отдал военному губернатору Петербурга, которым был тогда Аракчеев, приказ, состоящий из многих пунктов, и среди прочего повелел:
   • чтоб более было учтивостей на улицах; воспрещается всем ношение фраков; запрещается всем носить всякого рода жилеты, а вместо оных – немецкие камзолы;
   • не носить башмаков с лентами, а иметь оные с пряжками, также сапог, ботинками именуемых, и коротких, стягиваемых впереди шнурками, и с отворотами;
   • не увертывать шею безмерно платками, галстуками или косынками, а повязывать оные приличным образом, без излишней толстоты;
   • всем служащим и отставным с мундирами офицерам запрещается в зимнее время носить шубы, а вместо их позволяется носить шинели, подбитые мехом;
   • запрещается танцевать вальс;
   • примечено здесь в городе, что не соблюдается между обитающими должная благопристойность, даже до того, что, повстречаясь младший со старшим, не снимает шляп. И для того объявить, дабы всяк без изъятия младший перед старшим, повстречаясь где бы то ни было, снимал шляпу, подтвердя строго сие наблюдать полицейским чинам, и в противном сему случае брать под караул;
   • чтоб никто не имел бакенбард;
   • подтверждается, чтоб кучера и форейторы ехавши не кричали;
   • чтоб в проезде государя-императора всякий мимо идущий и проезжающий останавливались;
   • чтоб публичные собрания не именовались клубами;
   • чтоб всякий выезжающий из города куда бы то ни было публиковался в газетах три раза сряду;
   • воспрещается ношение синих женских сюртуков с красными воротниками и белою юбкою;
   • прошу сказать всем, кто ордена имеет, чтоб на сюртуках, шубах и прочем носили звезды.

Судьба нумизматической коллекции

   Екатерина II в годы своего царствования собирала древнегреческие и древнеримские золотые монеты и медали и к концу жизни имела большую и чрезвычайно ценную коллекцию.
   Павел же, пренебрегая всем, что делала Екатерина, пренебрег и этой коллекцией. Когда на позолоту и отделку залов Михайловского замка понадобилось натуральное золото, то его любимец, обер-камергер Александр Львович Нарышкин, напомнил Павлу о коллекции матери.
   – Счастливая мысль! – обрадовался Павел, и все редчайшее собрание тотчас же было переплавлено.

Пример в назидание другим

   Вскоре после вступления на престол Павла I один купец, давший в долг генерал-губернатору Петербурга Архарову двенадцать тысяч рублей, попытался этот долг с него получить. Однако Архаров не только не вернул долг, но и побил купца. Тогда купец подал на обидчика жалобу Павлу, когда тот был на разводе караулов, и Архаров по должности находился с ним рядом.
   Павел, пробежав глазами несколько строк, сразу же понял, против кого она направлена.
   – Читай! – велел Павел Архарову, протянув генерал-губернатору жалобу.
   Путаясь и заикаясь, тот начал тихим голосом читать бумагу.
   – Читай громче! – приказал Павел.
   Архаров, сгорая от стыда, стал читать так, что все вокруг слышали о его позоре.
   – Значит, и то все правда, что вместо благодарности его за его же добро не только взашей гнали, но и били? – спросил Павел.
   Архаров во всем признался и поклялся тут же вернуть долг.
   Павел этим примером показал всем, что решительно будет бороться за то, чтобы законы строго соблюдались всеми его подданными, независимо от того, какое положение они занимают.

Император и майор Кульнев

   Всячески борясь с излишней роскошью, Павел назначил перемену блюд за столом строго в зависимости от чина. Майору было определено иметь за столом не более трех блюд. Служивший тогда в Сумском гусарском полку Яков Петрович Кульнев (1763–1812), человек бедный, задаром отпустивший на волю всех своих крестьян и послуживший Пушкину прообразом Дубровского, не мог роскошествовать и обходился одним блюдом.
   Император Павел, посетив полк, спросил Кульнева, сколько блюд подают ему за обедом.
   И Кульнев, зная предельный педантизм Павла, зная также, что он не прощает малейшей неправды, ответил:
   – Три, Ваше Императорское Величество, – курицу плашмя, курицу ребром и курицу боком.

Князь Н. Б. Юсупов – режиссер и гурман

   Император Павел спросил директора театров Александра Львовича Нарышкина, отчего это до него, в бытность директором театров князя Н. Б. Юсупова, ставились спектакли со множеством всадников, а теперь лошадей на сцене и не увидишь.
   Нарышкин отвечал:
   – Не выгодно, Ваше Императорское Величество. Юсупов был татарин, и когда лошади делались для сцены негодны, он их отправлял к себе на кухню.
   Бригадир по воле Божьей
   После одного из парадов, бывших в самые крещенские морозы, император Павел увидел молодого поручика, чья треуголка была осыпана снегом так сильно, что создавалось впечатление, будто она обшита белым плюмажем.
   – У вас белый плюмаж, сударь, – заметил император. А надо сказать, что белый плюмаж носили на треуголках только бригадиры, чей чин был выше полковничьего и ниже генерал-майорского. Чин же поручика по «Табели о рангах» был всего лишь третьим снизу.
   – По воле Божьей! – отвечал поручик.
   – Ну что же, – ответил Павел. – Я никогда против воли Божьей не иду. Поздравляю с бригадиром!

Прапорщик по воле царской

   После запрещения Павлом всем служащим чиновникам и офицерам ходить в штатской одежде, а не в форменных мундирах, многие из них нашли лазейку и велели своим слугам или солдатам-ординарцам носить за ними, одетыми в мундиры, шинели, шубы и шпаги.
   Однажды Павел встретил на улице такого щеголя, за которым солдат нес шубу и шпагу. Павел остановил и офицера, и солдата и сказал:
   – Раз ему трудно носить шпагу, надень ее на себя, а ему отдай свой штык с портупеей.
   Одним махом император сделал солдата прапорщиком, а прапорщика – солдатом.
   Слух об этом происшествии тут же распространился по Петербургу и нагнал изрядного страху на чиновников и офицеров, заставив их ревностно исполнять царский указ.

Поручик Киже

   Многие читали прекрасную повесть Юрия Николаевича Тынянова «Поручик Киже». Однако едва ли все знают, что в ее основе лежит подлинный факт, художественно переосмысленный талантливым писателем.
   Первым же, кто рассказал о поручике Киж (так на самом деле называлась сия вымышленная персона), был отец знаменитого русского лингвиста Владимира Ивановича Даля, поведавший о том своему сыну, автору знаменитого словаря «Живого великорусского языка». В. И. Даль, записывая то, что рассказывал ему отец, включил в «Рассказы о временах Павла I» и сюжет о некоем несуществующем офицере, появившемся на свет из-за ошибки одного из писарей. Отец рассказал В. И. Далю, что однажды некий писарь, сочиняя очередной приказ о производстве обер-офицеров из младших чинов в старшие, выводя слова: «Прапорщики ж такие-то в подпоручики», перенес на другую строку «Ки ж…», да еще и начал строку с большой, прописной, буквы. Император Павел, подписывая приказ, принял «Ки ж» за фамилию и написал: «Подпоручик Киж в поручики». Редкая фамилия запомнилась Павлу. На следующий день, подписывая другой приказ – о производстве поручиков в капитаны, – император произвел мифическую персону в капитаны, а на третий день – и в первый штаб-офицерский чин – штабс-капитаны.
   Через несколько дней Павел произвел Кижа в полковники и велел вызвать к себе.
   Высшее военное начальство переполошилось, предполагая, что император хочет произвести Кижа в генералы, но отыскать такого офицера нигде не смогли и наконец докопались до сути дела – канцелярской описки. Однако, опасаясь гнева императора, донесли Павлу, что полковник Киж умер. «Жаль, – сказал Павел, – был хороший офицер».
   На этот сюжет в 1928 году Ю. Н. Тынянов написал повесть «Поручик Киже». После ее выхода в свет выражение «Поручик Киже» стало крылатым, обозначая не существующего реально человека, но принимаемого за такового вследствие мистификации, ошибки или какого-либо недоразумения.
 
«Законы святы, но исполнители лихие супостаты»
 
   Выражение «Законы святы, но исполнители лихие супостаты», направленное против произвола чиновников и взяточников, впервые появилось в комедии «Ябеда», написанной в 1798 году поэтом и драматургом Василием Васильевичем Капнистом, и пришлось по душе Павлу, ибо он ставил закон превыше всего. Когда он узнавал или сам своим умом доходил до того, что принятое им решение незаконно, то внезапно для окружающих решительно отменял его. Вот один из примеров.
   Однажды, выслушивая очередной доклад, Павел неожиданно принял сумасбродное решение, обосновав это тем, что он хочет, чтобы было именно так.
   Докладывавший ему чиновник возразил:
   – Так нельзя, государь.
   – Мне нельзя? – изумился император.
   – Сперва перемените закон, а уж потом делайте, как угодно.
   Павел успокоился и сказал:
   – А ведь ты прав, братец.

Резолюции Павла на жалобах

   Сохранилось множество документов, позволяющих судить об уровне компетентности Павла, о его принципах и характере.
   Приведем здесь всего десять резолюций Павла, учиненных им по ознакомлении с прошениями, поступившими в «Собственную Его Императорского Величества канцелярию».
   Павел (нужно отдать ему справедливость и в этом) внимательно прочитывал многие прошения, поступавшие на его имя. Среди этих прошений оказывались и достаточно курьезные. Вот некоторые из них, а также «высочайшие повеления», сделанные в связи с прошениями и жалобами.
   А. «…Генерал-лейтенант князь Голицын-второй, позволивший себе, стоя на квартирах в Риге, привести барабанщиков своего полка на квартиру консула Тромповского, заставил бить в барабаны до тех пор, что младенец оного Тромповского от испугу умер, за каковую шалость отставлен от службы».
   Б. Одна знатная дама подала на имя Павла прошение, в котором писала, что, «так как она происходит из знатной фамилии, то по смерти не желает быть погребенною на общем кладбище, а просит государя, чтобы он особым указом отвел ей и всем ее родным отдельное место».
   На это Павел ответил такой резолюцией: «Так как люди по смерти, не взирая на породу и чины, бывают все равны, и более, когда она умрет, то тогда не будет уже знать, кто она такова и какого звания человек будет положен рядом с нею, почему прошение и возвратить обратно».