В этот же день Бессарабская армия, находящаяся под командованием великого князя Николая Николаевича Старшего, перешла Прут и двинулась к Дунаю. Одновременно с ней в Армению вступила Кавказская армия, которой командовал другой брат царя – великий князь Михаил. В день начала войны Александр прибыл в Кишинев, где находились штаб его брата и его собственная Ставка и где проживали тысячи бессарабских болгар. Он сам подписал приказ о выступлении против турок и провожал войска, двинувшиеся в поход. А на следующий день к нему приехала Екатерина Долгорукова. Они провели вместе полтора месяца. 24 мая царь выехал к городу Зимнице на Дунае, где на следующий день должна была состояться переправа русских войск. Но состоялась она лишь через три недели – в ночь на 15 июня. Это объяснялось тем, что из-за сильнейших дождей, каких не было сорок лет, уровень Дуная поднялся на пять метров, и нужно было ждать, когда река войдет в свое русло и вернется к ординару.
Накануне переправы русских войск здесь же произошло сражение, которое многие суеверные солдаты и офицеры заранее считали обреченным на неудачу. Сражение у Зимницы происходило 13 июня, в нем участвовало 13 генералов, да и сам бой под Зимницей длился 13 часов. Однако в опровержение суеверных предположений сражение закончилось победой русских. И десантная операция, затем последовавшая, была хорошо подготовлена и не менее хорошо проведена. Александр переправился через Дунай вместе со вторым эшелоном, а уже через четыре дня саперы стали строить два гигантских моста – «Нижний», длиной в 1215 метров, и «Верхний» – в 1268 метров. 28 июля по обоим мостам началось интенсивное движение войск, которые через союзную Румынию шли на освобождение Болгарии.
Царь назначил командующим передовым отрядом генерала И. В. Ромейко-Гурко, показавшего себя выдающимся полководцем. Столь же блистательным военачальником был и командующий западным отрядом генерал Н. П. Криденер.
Передовой отряд генерала Гурко, состоявший всего из 12 тысяч солдат и офицеров, перейдя Дунай, стремительно бросился вперед и, разбив под Карабунаром турецкую конницу, 25 июня освободил древнюю столицу Болгарии Тырново, а еще через неделю прорвался через Балканы, пройдя Хайнкейским перевалом. Вскоре был занят и другой перевал – Шипкинский, ставший ареной длительных и тяжелых боев с быстро подошедшими сюда турецкими силами.
Александр шел по Болгарии вместе со своей армией. Английский военный атташе полковник Веллеслей, участник этого похода, доносил своему министру: «Царь Александр живет в разрушенном болгарском доме с земляным полом и земляными стенами. Он целые дни посещает раненых, появляясь лишь во время завтраков с двумястами своими офицерами в обширной военной палатке, воздвигнутой посреди поля... Александр выглядит усталым и осунувшимся. И хотя его заставило предпринять эту войну общенародное рвение, не было у него к ней личного вдохновения и был он глубоко озабочен оборотом, который принимала военная кампания».
Находясь рядом с боевыми порядками войск, Александр ежедневно писал Екатерине Михайловне обо всем, что с ним происходит, давая более откровенные оценки событиям, чем в других своих депешах. Так, в одном из писем он сообщал о величайших беспорядках, царивших в войсках благодаря великому попустительству Николая Николаевича, откровенно признаваясь: «Все эти недосмотры заставляют мое сердце обливаться кровью, и я с трудом сдерживаю слезы».
Царь плакал, а русская пресса захлебывалась от верноподданнического восторга, превознося успехи армии и применяемые ею новшества.
Например, в газете «Новое время» так описывались особенности русско-турецкой войны 1877–1878 годов: «Можно с уверенностью сказать, что теперешняя русско-турецкая война окажется, с научной точки зрения, не менее интересною, чем все предыдущие. Насколько можно судить наперед, крупную роль в ней суждено играть конным пионерам. В конные пионеры предполагается брать лишь самых смелых, ловких и решительных солдат. Легко вооруженные, верхом на быстрой лошади, они имеют при себе в мешке за поясом несколько фунтов пироксилина для динамита. Ничтожное количество последнего, положенное на рельсы и зажженное, достаточно, чтобы отнести несколько фунтов железа на большое расстояние и таким образом в одно мгновение испортить всю линию железной дороги. Всадник может слезть с коня, положить заряд под телеграфный столб, зажечь его и снова сесть на лошадь, – все это в течение одной минуты. Несколько бесстрашных наездников могут таким образом в самое короткое время порвать телеграфные проволоки и приостановить всякое сообщение в неприятельской стране».
Но официозная проправительственная пресса скрывала правду о ходе этой войны, когда речь шла о таких событиях, как бои на Шипкинском перевале или под крепостью Плевна. После переправы через Дунай корпус генерала Радецкого подошел к Шипкинскому перевалу. Бои за него были очень тяжелыми и продолжительными, но в сообщениях из штаба Радецкого встречалась постоянная фраза: «На Шипке все спокойно», – хотя из других газет явствовало, что отряд Радецкого обстреливается турками с трех сторон, а солдаты голодают, мерзнут и терпят великие мучения. Однако русская армия в боях за Болгарию проявляла массовый героизм и отличалась высокими чувствами гуманизма и сострадания к угнетенным турками христианам.
В действующей армии находился и храбрый и талантливый офицер – принц Александр Баттенбергский, доводившийся императору племянником по его жене Марии Александровне. В 1877 году Александру Баттенбергу было 20 лет, и он делал на военном поприще первые шаги. Родившись в Германии, он там же получил и военное образование, едва успев к 1877 году закончить офицерское училище в Дрездене. В русскую армию он пошел не просто добровольцем, а ревностным поборником идеи освобождения Болгарии, поэтому храбро дрался и на Шипке, и под Плевной, где русскую армию постигла первая неудача. Осман-паша разбил войска великого князя Николая Николаевича, после чего турки, овладев инициативой, нанесли еще один сильный удар. Александр отдал приказ об отступлении и перенес свою ставку в деревню Горний Студень, лежавшую в 25 километрах от Дуная. Отошли на север и штаб-квартира Николая Николаевича, и войска Гурко, оставившие перевалы.
Занятый с рассвета до глубокой ночи, Александр тем не менее почти каждый день писал Долгоруковой. Его письма к ней – убедительное свидетельство того, что их отношения стали не только серьезнее и глубже, но приобрели и новое качество: Екатерина Долгорукова была для Александра тем же, чем Екатерина I для Петра Великого в Прутском походе – его опорой, надеждой и хранительницей его откровений. Вечером 8 июля 1877 года, когда первый приступ русских был отбит, царь писал Екатерине Михайловне. «Величайшая ошибка заключалась в том, что генерал Крюденер, зная численное превосходство турок, решился все-таки их атаковать, исполняя полученный приказ». Истинным виновником был Николай Николаевич, отдавший приказ, но Александр даже Долгоруковой не признался в этом. «Если бы он, – продолжал Александр, – имел мужество ослушаться приказа, то он сохранил бы более тысячи человеческих жизней и избавил нас от полного поражения».
Сообщив Долгоруковой о военных делах, царь делится с ней и новостями дипломатическими: «Сегодня утром я получил более удовлетворительные известия из Лондона... Англичане совершенно изменили тон и готовы оказать давление на Турцию, чтобы заставить ее просить у нас мира на условиях, которые мы предложим. Боюсь только, что разгром под Плевной даст им возможность вновь изменить тон и сделает турок еще более заносчивыми».
После второго неудачного приступа Плевны, произошедшего 18 июля и еще более кровавого, чем первый, пришлось просить о помощи румын, тут же приславших 40-тысячный корпус под командованием князя Карла Гогенцоллерна, правившего Румынией с 1866 года под именем Кароля I. Это стабилизировало положение, но не переломило xoд войны. Стремясь к победе, русские войска 31 августа начали третий штурм Плевны, но и он был отбит с огромными для русских потерями. Удрученный этим, Александр писал Долгоруковой: «Господи, помоги нам окончить эту войну, обесславливающую Россию и христиан. Это крик сердца, который никто не поймет лучше тебя, мой кумир, мое сокровище, моя жизнь!»
1 сентября Александр созвал военный совет, который принял решение продолжить войну. Расчет строился на том, что осажденный турецкий гарнизон Плевны рано или поздно сдастся на милость осаждавших, так как у него на исходе было продовольствие, а подвоз давно уже был перекрыт русскими войсками. Правда, приближавшаяся зима ставила и русских в очень тяжелое положение, но русское командование рассчитывало, что у его солдат терпения и способностей пережить голод и холод больше, чем у кого бы то ни было. Время показало, что генералы Александра II оказались правы. 28 ноября 38-тысячный гарнизон Плевны вышел из крепости, предпочтя смерть в бою смерти от голода. Они пошли на прорыв русских и румынских позиций, но были остановлены и подвергнуты мощнейшему артиллерийскому обстрелу. И лишь тогда их тяжело раненный Осман-паша согласился на капитуляцию. Осман-пашу отправили в Бухарест, а Александр приказал отслужить в крепостной цитадели благодарственный молебен и после этого щедро осыпал победителей орденами и другими наградами.
После взятия Плевны стало ясно, что в войне наступила новая фаза. Наиболее трудное, как правильно считал Александр, осталось позади, и он мог позволить себе оставить армию. Накануне нового, 1878-го года Александр и Екатерина Михайловна отправились в Петербург. А русские войска в 20-градусный мороз, сбивая турок с хорошо укрепленных позиций, перешли Балканы и вступили в Центральную и Южную Болгарию. Через месяц турки запросили перемирия, но Александр приказал продолжать наступление, и 19 января 1878 года передовые отряды Гурко и молодого генерала М. Д. Скобелева оказались всего в 30 километрах от Константинополя, реально угрожая вторжением в столицу Турции.
35-летний генерал Скобелев отличался необыкновенным хладнокровием и большой храбростью. Рассказывали, что как-то раз он писал приказ, сидя на открытом воздухе вблизи неприятельских позиций. Он уже подписал приказ и хотел наклониться, чтобы, по старому обычаю, засыпать чернила песком, как вдруг совсем рядом разорвался турецкий снаряд, и бумагу засыпало песком. «Что-то нынче турки особенно внимательны ко мне: на каждом шагу стараются оказать мне какую-нибудь услугу», – проговорил Скобелев весело.
19 февраля, через месяц после того как войска Гурко и Скобелева остановились у стен Константинополя, в местечке Сан-Стефано, расположенном в окрестностях турецкой столицы, русские уполномоченные граф Н. П. Игнатьев и А. И. Нелидов и турецкие уполномоченные Сафвет-паша и Саадулла-бей подписали мирный договор. Согласно ему, Сербия, Румыния и Черногория получали полную независимость, а Болгария, Босния и Герцеговина становились автономными территориями. Болгария освобождалась от присутствия турецких войск и получала право избрать собственного князя. Россия возвращала себе земли и города, отошедшие к Турции по Парижскому договору 1856 года. В тот же день Николай Николаевич послал царю телеграмму, в которой, поздравляя брата с заключением мира, писал: «Господь сподобил Вас окончить начатое Вами святое дело: в самый день освобождения крестьян Вы освободили христиан от мусульманского ига».
Однако все великие державы (кроме Франции) были напуганы результатами Сан-Стефанского мира. Чтобы низвести успехи России до минимума, Англия, Австро-Венгрия и Бисмарк, не простивший Александру его позиции по отношению к Германии в 1875 году, развили бешеную инициативу. 1 июня 1878 года они созвали в Берлине Конгресс, на котором присутствовали представители Германии, Англии, Австро-Венгрии и России. Франция, Италия и Турция были приглашены в Берлин без права решающего голоса.
Инициаторы созыва Конгресса расчленили Болгарию, отняли у Румынии часть Бессарабии и свели дело к тому, что глава русской делегации канцлер Горчаков должен был с горечью констатировать: «Мы потеряли сто тысяч солдат и сто миллионов золотых рублей в этой кампании, и все наши жертвы были напрасными». Такой итог переговоров объяснялся тем, что в российской казне на ведение войны не было денег, а ряды армии беспощадно косила эпидемия тифа. Но еще за 12 дней до начала Конгресса канцлер Горчаков вынужден был подписать с англичанами тайное соглашение, предопределявшее содержание заключительного документа, а 23 и 25 мая Англия подписала конвенции с Турцией и Австрией, зафиксировавшие общую политическую линию в переговорах с Россией. Так как все предварительные переговоры велись в глубокой тайне, то результаты Конгресса оказались для русских неожиданными и ошеломительными. И когда в России и Болгарии узнали о произошедшем, то у множества даже далеких от политики людей это вызвало не просто разочарование, но сильнейшую ненависть к правительству и самому императору Александру, которого считали виновником нового национального позора России.
ГИДРА ТЕРРОРА ПОДНИМАЕТ ГОЛОВЫ
«Что получил он в награду?»
«Земля и воля»
Третье покушение на императора
Накануне переправы русских войск здесь же произошло сражение, которое многие суеверные солдаты и офицеры заранее считали обреченным на неудачу. Сражение у Зимницы происходило 13 июня, в нем участвовало 13 генералов, да и сам бой под Зимницей длился 13 часов. Однако в опровержение суеверных предположений сражение закончилось победой русских. И десантная операция, затем последовавшая, была хорошо подготовлена и не менее хорошо проведена. Александр переправился через Дунай вместе со вторым эшелоном, а уже через четыре дня саперы стали строить два гигантских моста – «Нижний», длиной в 1215 метров, и «Верхний» – в 1268 метров. 28 июля по обоим мостам началось интенсивное движение войск, которые через союзную Румынию шли на освобождение Болгарии.
Царь назначил командующим передовым отрядом генерала И. В. Ромейко-Гурко, показавшего себя выдающимся полководцем. Столь же блистательным военачальником был и командующий западным отрядом генерал Н. П. Криденер.
Передовой отряд генерала Гурко, состоявший всего из 12 тысяч солдат и офицеров, перейдя Дунай, стремительно бросился вперед и, разбив под Карабунаром турецкую конницу, 25 июня освободил древнюю столицу Болгарии Тырново, а еще через неделю прорвался через Балканы, пройдя Хайнкейским перевалом. Вскоре был занят и другой перевал – Шипкинский, ставший ареной длительных и тяжелых боев с быстро подошедшими сюда турецкими силами.
Александр шел по Болгарии вместе со своей армией. Английский военный атташе полковник Веллеслей, участник этого похода, доносил своему министру: «Царь Александр живет в разрушенном болгарском доме с земляным полом и земляными стенами. Он целые дни посещает раненых, появляясь лишь во время завтраков с двумястами своими офицерами в обширной военной палатке, воздвигнутой посреди поля... Александр выглядит усталым и осунувшимся. И хотя его заставило предпринять эту войну общенародное рвение, не было у него к ней личного вдохновения и был он глубоко озабочен оборотом, который принимала военная кампания».
Находясь рядом с боевыми порядками войск, Александр ежедневно писал Екатерине Михайловне обо всем, что с ним происходит, давая более откровенные оценки событиям, чем в других своих депешах. Так, в одном из писем он сообщал о величайших беспорядках, царивших в войсках благодаря великому попустительству Николая Николаевича, откровенно признаваясь: «Все эти недосмотры заставляют мое сердце обливаться кровью, и я с трудом сдерживаю слезы».
Царь плакал, а русская пресса захлебывалась от верноподданнического восторга, превознося успехи армии и применяемые ею новшества.
Например, в газете «Новое время» так описывались особенности русско-турецкой войны 1877–1878 годов: «Можно с уверенностью сказать, что теперешняя русско-турецкая война окажется, с научной точки зрения, не менее интересною, чем все предыдущие. Насколько можно судить наперед, крупную роль в ней суждено играть конным пионерам. В конные пионеры предполагается брать лишь самых смелых, ловких и решительных солдат. Легко вооруженные, верхом на быстрой лошади, они имеют при себе в мешке за поясом несколько фунтов пироксилина для динамита. Ничтожное количество последнего, положенное на рельсы и зажженное, достаточно, чтобы отнести несколько фунтов железа на большое расстояние и таким образом в одно мгновение испортить всю линию железной дороги. Всадник может слезть с коня, положить заряд под телеграфный столб, зажечь его и снова сесть на лошадь, – все это в течение одной минуты. Несколько бесстрашных наездников могут таким образом в самое короткое время порвать телеграфные проволоки и приостановить всякое сообщение в неприятельской стране».
Но официозная проправительственная пресса скрывала правду о ходе этой войны, когда речь шла о таких событиях, как бои на Шипкинском перевале или под крепостью Плевна. После переправы через Дунай корпус генерала Радецкого подошел к Шипкинскому перевалу. Бои за него были очень тяжелыми и продолжительными, но в сообщениях из штаба Радецкого встречалась постоянная фраза: «На Шипке все спокойно», – хотя из других газет явствовало, что отряд Радецкого обстреливается турками с трех сторон, а солдаты голодают, мерзнут и терпят великие мучения. Однако русская армия в боях за Болгарию проявляла массовый героизм и отличалась высокими чувствами гуманизма и сострадания к угнетенным турками христианам.
В действующей армии находился и храбрый и талантливый офицер – принц Александр Баттенбергский, доводившийся императору племянником по его жене Марии Александровне. В 1877 году Александру Баттенбергу было 20 лет, и он делал на военном поприще первые шаги. Родившись в Германии, он там же получил и военное образование, едва успев к 1877 году закончить офицерское училище в Дрездене. В русскую армию он пошел не просто добровольцем, а ревностным поборником идеи освобождения Болгарии, поэтому храбро дрался и на Шипке, и под Плевной, где русскую армию постигла первая неудача. Осман-паша разбил войска великого князя Николая Николаевича, после чего турки, овладев инициативой, нанесли еще один сильный удар. Александр отдал приказ об отступлении и перенес свою ставку в деревню Горний Студень, лежавшую в 25 километрах от Дуная. Отошли на север и штаб-квартира Николая Николаевича, и войска Гурко, оставившие перевалы.
Занятый с рассвета до глубокой ночи, Александр тем не менее почти каждый день писал Долгоруковой. Его письма к ней – убедительное свидетельство того, что их отношения стали не только серьезнее и глубже, но приобрели и новое качество: Екатерина Долгорукова была для Александра тем же, чем Екатерина I для Петра Великого в Прутском походе – его опорой, надеждой и хранительницей его откровений. Вечером 8 июля 1877 года, когда первый приступ русских был отбит, царь писал Екатерине Михайловне. «Величайшая ошибка заключалась в том, что генерал Крюденер, зная численное превосходство турок, решился все-таки их атаковать, исполняя полученный приказ». Истинным виновником был Николай Николаевич, отдавший приказ, но Александр даже Долгоруковой не признался в этом. «Если бы он, – продолжал Александр, – имел мужество ослушаться приказа, то он сохранил бы более тысячи человеческих жизней и избавил нас от полного поражения».
Сообщив Долгоруковой о военных делах, царь делится с ней и новостями дипломатическими: «Сегодня утром я получил более удовлетворительные известия из Лондона... Англичане совершенно изменили тон и готовы оказать давление на Турцию, чтобы заставить ее просить у нас мира на условиях, которые мы предложим. Боюсь только, что разгром под Плевной даст им возможность вновь изменить тон и сделает турок еще более заносчивыми».
После второго неудачного приступа Плевны, произошедшего 18 июля и еще более кровавого, чем первый, пришлось просить о помощи румын, тут же приславших 40-тысячный корпус под командованием князя Карла Гогенцоллерна, правившего Румынией с 1866 года под именем Кароля I. Это стабилизировало положение, но не переломило xoд войны. Стремясь к победе, русские войска 31 августа начали третий штурм Плевны, но и он был отбит с огромными для русских потерями. Удрученный этим, Александр писал Долгоруковой: «Господи, помоги нам окончить эту войну, обесславливающую Россию и христиан. Это крик сердца, который никто не поймет лучше тебя, мой кумир, мое сокровище, моя жизнь!»
1 сентября Александр созвал военный совет, который принял решение продолжить войну. Расчет строился на том, что осажденный турецкий гарнизон Плевны рано или поздно сдастся на милость осаждавших, так как у него на исходе было продовольствие, а подвоз давно уже был перекрыт русскими войсками. Правда, приближавшаяся зима ставила и русских в очень тяжелое положение, но русское командование рассчитывало, что у его солдат терпения и способностей пережить голод и холод больше, чем у кого бы то ни было. Время показало, что генералы Александра II оказались правы. 28 ноября 38-тысячный гарнизон Плевны вышел из крепости, предпочтя смерть в бою смерти от голода. Они пошли на прорыв русских и румынских позиций, но были остановлены и подвергнуты мощнейшему артиллерийскому обстрелу. И лишь тогда их тяжело раненный Осман-паша согласился на капитуляцию. Осман-пашу отправили в Бухарест, а Александр приказал отслужить в крепостной цитадели благодарственный молебен и после этого щедро осыпал победителей орденами и другими наградами.
После взятия Плевны стало ясно, что в войне наступила новая фаза. Наиболее трудное, как правильно считал Александр, осталось позади, и он мог позволить себе оставить армию. Накануне нового, 1878-го года Александр и Екатерина Михайловна отправились в Петербург. А русские войска в 20-градусный мороз, сбивая турок с хорошо укрепленных позиций, перешли Балканы и вступили в Центральную и Южную Болгарию. Через месяц турки запросили перемирия, но Александр приказал продолжать наступление, и 19 января 1878 года передовые отряды Гурко и молодого генерала М. Д. Скобелева оказались всего в 30 километрах от Константинополя, реально угрожая вторжением в столицу Турции.
35-летний генерал Скобелев отличался необыкновенным хладнокровием и большой храбростью. Рассказывали, что как-то раз он писал приказ, сидя на открытом воздухе вблизи неприятельских позиций. Он уже подписал приказ и хотел наклониться, чтобы, по старому обычаю, засыпать чернила песком, как вдруг совсем рядом разорвался турецкий снаряд, и бумагу засыпало песком. «Что-то нынче турки особенно внимательны ко мне: на каждом шагу стараются оказать мне какую-нибудь услугу», – проговорил Скобелев весело.
19 февраля, через месяц после того как войска Гурко и Скобелева остановились у стен Константинополя, в местечке Сан-Стефано, расположенном в окрестностях турецкой столицы, русские уполномоченные граф Н. П. Игнатьев и А. И. Нелидов и турецкие уполномоченные Сафвет-паша и Саадулла-бей подписали мирный договор. Согласно ему, Сербия, Румыния и Черногория получали полную независимость, а Болгария, Босния и Герцеговина становились автономными территориями. Болгария освобождалась от присутствия турецких войск и получала право избрать собственного князя. Россия возвращала себе земли и города, отошедшие к Турции по Парижскому договору 1856 года. В тот же день Николай Николаевич послал царю телеграмму, в которой, поздравляя брата с заключением мира, писал: «Господь сподобил Вас окончить начатое Вами святое дело: в самый день освобождения крестьян Вы освободили христиан от мусульманского ига».
Однако все великие державы (кроме Франции) были напуганы результатами Сан-Стефанского мира. Чтобы низвести успехи России до минимума, Англия, Австро-Венгрия и Бисмарк, не простивший Александру его позиции по отношению к Германии в 1875 году, развили бешеную инициативу. 1 июня 1878 года они созвали в Берлине Конгресс, на котором присутствовали представители Германии, Англии, Австро-Венгрии и России. Франция, Италия и Турция были приглашены в Берлин без права решающего голоса.
Инициаторы созыва Конгресса расчленили Болгарию, отняли у Румынии часть Бессарабии и свели дело к тому, что глава русской делегации канцлер Горчаков должен был с горечью констатировать: «Мы потеряли сто тысяч солдат и сто миллионов золотых рублей в этой кампании, и все наши жертвы были напрасными». Такой итог переговоров объяснялся тем, что в российской казне на ведение войны не было денег, а ряды армии беспощадно косила эпидемия тифа. Но еще за 12 дней до начала Конгресса канцлер Горчаков вынужден был подписать с англичанами тайное соглашение, предопределявшее содержание заключительного документа, а 23 и 25 мая Англия подписала конвенции с Турцией и Австрией, зафиксировавшие общую политическую линию в переговорах с Россией. Так как все предварительные переговоры велись в глубокой тайне, то результаты Конгресса оказались для русских неожиданными и ошеломительными. И когда в России и Болгарии узнали о произошедшем, то у множества даже далеких от политики людей это вызвало не просто разочарование, но сильнейшую ненависть к правительству и самому императору Александру, которого считали виновником нового национального позора России.
ГИДРА ТЕРРОРА ПОДНИМАЕТ ГОЛОВЫ
«Что получил он в награду?»
Французский дипломат Жорж Морис Палеолог так описывал состояние Александра в конце 1878 года. «Порой им овладевала тяжелая меланхолия, доходившая до глубокого отчаяния. Власть его более не интересовала. Все то, что он пытался осуществить, кончалось неудачей. Никто из других монархов не желал более его счастья своему народу: он уничтожил рабство, отменил телесные наказания, установил суд присяжных, провел во всех областях управления мудрые и либеральные реформы. В отличие от других царей он никогда не стремился к кровавым лаврам славы. Сколько усилий потратил он, чтобы избежать турецкой войны, навязываемой ему его народом! И после ее окончания он предотвратил новое военное столкновение... Что получил он в награду за все это? Со всех концов России поступали к нему донесения губернаторов, сообщавших, что народ, обманутый в своих чаяниях, во всем винил царя. А полицейские донесения сообщали об угрожающем росте революционного брожения.
Смятенной душой он невольно стремился к единственному человеку, пожертвовавшему для него своей честью, светскими удовольствиями и успехами, к человеку, думавшему об его счастье и окружавшему его знаками страстного обожания».
Устав от нелепой многолетней игры в тайные свидания на чужой квартире, Александр решился на отчаянный шаг, приказав поселить фрейлину Долгорукову и ее детей в Зимнем дворце – прямо над собственными апартаментами. Им были отведены три точно такие же комнаты, как и у него самого, и без всяческой утайки поставлен лифт, соединявший их квартиры. Александр прекрасно понимал, что этот поступок вызовет взрыв негодования в его «Большой» семье и станет скандальной великосветской сенсацией, затмив все прочие происшествия такого рода. Однако более сенсационными стали все чаще и чаще повторявшиеся кровавые и необыкновенно дерзкие покушения на жизнь виднейших сановников России, а затем и на самого императора.
Смятенной душой он невольно стремился к единственному человеку, пожертвовавшему для него своей честью, светскими удовольствиями и успехами, к человеку, думавшему об его счастье и окружавшему его знаками страстного обожания».
Устав от нелепой многолетней игры в тайные свидания на чужой квартире, Александр решился на отчаянный шаг, приказав поселить фрейлину Долгорукову и ее детей в Зимнем дворце – прямо над собственными апартаментами. Им были отведены три точно такие же комнаты, как и у него самого, и без всяческой утайки поставлен лифт, соединявший их квартиры. Александр прекрасно понимал, что этот поступок вызовет взрыв негодования в его «Большой» семье и станет скандальной великосветской сенсацией, затмив все прочие происшествия такого рода. Однако более сенсационными стали все чаще и чаще повторявшиеся кровавые и необыкновенно дерзкие покушения на жизнь виднейших сановников России, а затем и на самого императора.
«Земля и воля»
После возвращения из Болгарии император Александр почти сразу же стал объектом охоты для заговорщиков из подпольной террористической организации «Народная воля». Правда, еще до этого Александру не раз приходилось слышать о деятельности их предшественников, входивших в другие революционные организации.
Первая тайная революционная организация «Земля и воля» родилась вскоре после того, как было уничтожено крепостное право. В конце 1861 года возникло сообщество молодых в основном людей, заявивших, что России нужны «земля мирская, воля народная, да правда человеческая», а также Земский Собор и свободная Польша. Руководили этой организацией из Лондона русские эмигранты – 50-летние Герцен, Огарев и Бакунин, происходившие из хороших дворянских семей. Они уехали из России, когда в ней ни «Землей», ни «Волей» и не пахло, а пахло кровью и порохом, ибо шпицрутены и расстрелы при государе Николае Павловиче были повседневным явлением. И потому эмигранты честно и громко говорили об этом и звали Русь к топору. А когда рабство пало, звать к топору было вроде бы уж и ни к чему, но других песен они не знали.
«Земля и воля» распалась и возродилась лишь через 13 лет, но уже в ином обличьи. Ее организаторы теперь предлагали всем просвещенным миром пойти в народ и убедить крестьян, что их спасение и правда в том, чтобы в их руках оказалась вся земля, а воля бы их была в том, чтобы империя оказалась поделенной на части «соответственно местным желаниям». Сначала организация называлась «Северная революционно-народническая группа», и только с 1878 года она стала называться «Земля и воля». С такими призывами и пошли в народ сотни пропагандистов, отправились они на Волгу и на Дон, в Тамбовскую и Воронежскую губернии, на Кавказ, Урал и даже в Сибирь.
В обновленную организацию вошли все социалисты-народники, до того рассеянные по другим революционным кружкам и организациям. Вскоре всей России стали известны А. Д. Михайлов, М. А. Натансон, А. Д. Оболешев, В. А. Осинский, О. В. Аптеклян, Г. В. Плеханов, Н. А. Морозов, С. Л. Перовская, Л. А. Тихомиров, В. Н. Фигнер и другие. Сначала и в новой «Земле и воле» преобладали умеренные настроения, и большинство ее членов считали главным содержанием в деятельности организации просветительскую работу среди крестьян, рабочих и студентов. Однако помимо учителей, землемеров и акушерок в этой организации были и профессионально подготовленные террористы. 24 января 1878 года, в собственном кабинете на Адмиралтейском проспекте Петербурга выстрелом из револьвера в упор был тяжело ранен петербургский градоначальник генерал-адъютант Ф. Ф. Трепов. В него стреляла 28-летняя учительница-дворянка, в прошлом политическая ссыльная В. И. Засулич. Ей не было еще и 20 лет, когда она вошла в террористическую группу С. Г. Нечаева – выдающегося честолюбца, интригана и мистификатора, создавшего в 1869 году тайную организацию «Народная расправа». Почти сразу же нечаевцы (в основном студенты Петровской сельскохозяйственной академии) по его приказу убили своего товарища И. И. Иванова, обвинив его в предательстве, хотя улик против него было недостаточно. Сделано это было для того, чтобы «сцементировать организацию кровью».
С. Г. Нечаев призывал идти ради революции на самые крайние меры. В своем программном сочинении «Катехизис революционера» он требовал от членов организации подавлять в себе всякое человеческое чувство, мешавшее революции. Он считал, что надо порвать с окружающим миром, стать яростным и беспощадным его врагом, порвать с его законами и приличиями, нравственностью и гуманизмом; не останавливаться перед убийствами, шантажом, провокациями, обманом и запугиваниями, беспрекословно выполняя приказы, исходившие из законспирированного революционного центра. После убийства Иванова Нечаев бежал за границу, но через 3 года был арестован в Швейцарии, передан в Россию и приговорен к 20 годам каторги. Когда он еще сидел в Алексеевском равелине Петропавловской крепости, В. И. Засулич и совершила покушение на Трепова. На суде она объяснила свой поступок тем, что мстила за заключенного студента-революционера Боголюбова, которого Трепов приказал высечь розгами за нарушение режима. Засулич предстала перед детищем Александра II – судом присяжных, и суд всего за одно заседание 31 марта 1878 года оправдал ее. Восторженная толпа, осаждавшая здание петербургского Окружного суда, вынесла героиню процесса на руках, засыпав и ее, и ее адвоката П. А. Александрова цветами.
Не меньшая популярность выпала и на долю председателя Окружного суда, который вел это дело, – А. Ф. Кони. Оправдательный приговор был вынесен в то время, когда вслед за покушением на Трепова террористы произвели целый ряд дерзких преступлений, каких в России еще не было. 30 января в Одессе полиции при обыске было оказано вооруженное сопротивление, и только с помощью войск удалось арестовать преступников. 1 февраля в Ростове-на-Дону революционеры убили провокатора-рабочего. 23 февраля в Киеве было совершено покушение на товарища прокурора Котляревского, который спасся буквально чудом: три пули, выпущенные с близкого расстояния, не задели его. На следующий день террористы стали расклеивать на стенах домов листовки с сообщением, что Котляревский и жандармский капитан барон Гейкинг приговорены революционерами к смерти. Полиция и жандармы попытались захватить расклейщиков, но те не побежали, а открыли огонь. Картину происходившего в то время в России дополнили студенческие волнения и демонстрации во Владимире, Москве и Петербурге. 24 мая киевские террористы ударом кинжала убили Гейкинга.
Летом того же года перед судом предстали революционеры, оказавшие в Одессе вооруженное сопротивление при обыске 30 января. Руководителем этой акции был видный народник-бунтарь, сын священника И. М. Ковальский. Он предстал перед военным судом, который и приговорил его к расстрелу. Ковальского казнили 2 августа 1878 года, а 4 августа в ответ на это в Петербурге средь бела дня был убит ударом кинжала в грудь в центре города управляющий Третьим отделением и шеф жандармов генерал-адъютант Н. В. Мезенцов. Убийцы тут же скрылись. Столь дерзское преступление заставило Александра II прибегнуть к чрезвычайным мерам и передать дела о государственных преступлениях ведению военных судов «с применением ими наказаний, установленных для военного времени». Но и эти меры оказались неэффективными. 9 февраля 1879 года выстрелом из револьвера был убит харьковский губернатор – генерал-майор свиты его величества князь Д. Е. Кропоткин, жестоко подавивший бунты в Белгородской и Новоторжской тюрьмах. Убийце удалось скрыться. А 13 марта в Петербурге было совершено покушение на шефа жандармов и управляющего Третьим отделением генерал-адъютанта А. Р. Дрентельна.
Первая тайная революционная организация «Земля и воля» родилась вскоре после того, как было уничтожено крепостное право. В конце 1861 года возникло сообщество молодых в основном людей, заявивших, что России нужны «земля мирская, воля народная, да правда человеческая», а также Земский Собор и свободная Польша. Руководили этой организацией из Лондона русские эмигранты – 50-летние Герцен, Огарев и Бакунин, происходившие из хороших дворянских семей. Они уехали из России, когда в ней ни «Землей», ни «Волей» и не пахло, а пахло кровью и порохом, ибо шпицрутены и расстрелы при государе Николае Павловиче были повседневным явлением. И потому эмигранты честно и громко говорили об этом и звали Русь к топору. А когда рабство пало, звать к топору было вроде бы уж и ни к чему, но других песен они не знали.
«Земля и воля» распалась и возродилась лишь через 13 лет, но уже в ином обличьи. Ее организаторы теперь предлагали всем просвещенным миром пойти в народ и убедить крестьян, что их спасение и правда в том, чтобы в их руках оказалась вся земля, а воля бы их была в том, чтобы империя оказалась поделенной на части «соответственно местным желаниям». Сначала организация называлась «Северная революционно-народническая группа», и только с 1878 года она стала называться «Земля и воля». С такими призывами и пошли в народ сотни пропагандистов, отправились они на Волгу и на Дон, в Тамбовскую и Воронежскую губернии, на Кавказ, Урал и даже в Сибирь.
В обновленную организацию вошли все социалисты-народники, до того рассеянные по другим революционным кружкам и организациям. Вскоре всей России стали известны А. Д. Михайлов, М. А. Натансон, А. Д. Оболешев, В. А. Осинский, О. В. Аптеклян, Г. В. Плеханов, Н. А. Морозов, С. Л. Перовская, Л. А. Тихомиров, В. Н. Фигнер и другие. Сначала и в новой «Земле и воле» преобладали умеренные настроения, и большинство ее членов считали главным содержанием в деятельности организации просветительскую работу среди крестьян, рабочих и студентов. Однако помимо учителей, землемеров и акушерок в этой организации были и профессионально подготовленные террористы. 24 января 1878 года, в собственном кабинете на Адмиралтейском проспекте Петербурга выстрелом из револьвера в упор был тяжело ранен петербургский градоначальник генерал-адъютант Ф. Ф. Трепов. В него стреляла 28-летняя учительница-дворянка, в прошлом политическая ссыльная В. И. Засулич. Ей не было еще и 20 лет, когда она вошла в террористическую группу С. Г. Нечаева – выдающегося честолюбца, интригана и мистификатора, создавшего в 1869 году тайную организацию «Народная расправа». Почти сразу же нечаевцы (в основном студенты Петровской сельскохозяйственной академии) по его приказу убили своего товарища И. И. Иванова, обвинив его в предательстве, хотя улик против него было недостаточно. Сделано это было для того, чтобы «сцементировать организацию кровью».
С. Г. Нечаев призывал идти ради революции на самые крайние меры. В своем программном сочинении «Катехизис революционера» он требовал от членов организации подавлять в себе всякое человеческое чувство, мешавшее революции. Он считал, что надо порвать с окружающим миром, стать яростным и беспощадным его врагом, порвать с его законами и приличиями, нравственностью и гуманизмом; не останавливаться перед убийствами, шантажом, провокациями, обманом и запугиваниями, беспрекословно выполняя приказы, исходившие из законспирированного революционного центра. После убийства Иванова Нечаев бежал за границу, но через 3 года был арестован в Швейцарии, передан в Россию и приговорен к 20 годам каторги. Когда он еще сидел в Алексеевском равелине Петропавловской крепости, В. И. Засулич и совершила покушение на Трепова. На суде она объяснила свой поступок тем, что мстила за заключенного студента-революционера Боголюбова, которого Трепов приказал высечь розгами за нарушение режима. Засулич предстала перед детищем Александра II – судом присяжных, и суд всего за одно заседание 31 марта 1878 года оправдал ее. Восторженная толпа, осаждавшая здание петербургского Окружного суда, вынесла героиню процесса на руках, засыпав и ее, и ее адвоката П. А. Александрова цветами.
Не меньшая популярность выпала и на долю председателя Окружного суда, который вел это дело, – А. Ф. Кони. Оправдательный приговор был вынесен в то время, когда вслед за покушением на Трепова террористы произвели целый ряд дерзких преступлений, каких в России еще не было. 30 января в Одессе полиции при обыске было оказано вооруженное сопротивление, и только с помощью войск удалось арестовать преступников. 1 февраля в Ростове-на-Дону революционеры убили провокатора-рабочего. 23 февраля в Киеве было совершено покушение на товарища прокурора Котляревского, который спасся буквально чудом: три пули, выпущенные с близкого расстояния, не задели его. На следующий день террористы стали расклеивать на стенах домов листовки с сообщением, что Котляревский и жандармский капитан барон Гейкинг приговорены революционерами к смерти. Полиция и жандармы попытались захватить расклейщиков, но те не побежали, а открыли огонь. Картину происходившего в то время в России дополнили студенческие волнения и демонстрации во Владимире, Москве и Петербурге. 24 мая киевские террористы ударом кинжала убили Гейкинга.
Летом того же года перед судом предстали революционеры, оказавшие в Одессе вооруженное сопротивление при обыске 30 января. Руководителем этой акции был видный народник-бунтарь, сын священника И. М. Ковальский. Он предстал перед военным судом, который и приговорил его к расстрелу. Ковальского казнили 2 августа 1878 года, а 4 августа в ответ на это в Петербурге средь бела дня был убит ударом кинжала в грудь в центре города управляющий Третьим отделением и шеф жандармов генерал-адъютант Н. В. Мезенцов. Убийцы тут же скрылись. Столь дерзское преступление заставило Александра II прибегнуть к чрезвычайным мерам и передать дела о государственных преступлениях ведению военных судов «с применением ими наказаний, установленных для военного времени». Но и эти меры оказались неэффективными. 9 февраля 1879 года выстрелом из револьвера был убит харьковский губернатор – генерал-майор свиты его величества князь Д. Е. Кропоткин, жестоко подавивший бунты в Белгородской и Новоторжской тюрьмах. Убийце удалось скрыться. А 13 марта в Петербурге было совершено покушение на шефа жандармов и управляющего Третьим отделением генерал-адъютанта А. Р. Дрентельна.
Третье покушение на императора
Не прошло и месяца, как очередь дошла и до императора. Когда Александр стал объектом очередного покушения, большинство россиян сочло это не просто преступлением, но тяжким грехом. Однако многие остались почти безразличны к случившемуся, а некоторые тайно огорчились, что и третье покушение оказалось безрезультатным.
Третье покушение на Александра совершил революционер-народник, подготовивший и осуществивший этот акт по собственной инициативе, без ведома и указания руководителей своей партии. Покушение произошло 2 апреля 1879 года, когда Александр гулял по Дворцовой площади, как и обычно, без охраны. Он привык к тому, что все узнававшие здоровались с ним, и потому не обратил внимания, когда встретившийся ему молодой мужчина снял картуз и вежливо поклонился. Александр в ответ поклонился столь же вежливо, но, кланяясь, успел краем глаза заметить, как мужчина наставил на него револьвер. Сохранив самообладание, Александр мгновенно отскочил в сторону и, хотя прогремело 4 выстрела подряд, ни одна пуля его не задела. Проходившая мимо молочница бросила бидоны, кинулась на террориста и обхватила его мертвой хваткой. Тот, выронив револьвер, стал вырываться из ее объятий, но удалось ему это только тогда, когда он ухитрился укусить молочницу за палец, и та выпустила его. Однако возле убийцы тут же появились другие прохожие, повалили его и передали полиции.
Стрелявшим оказался 33-летний А. К. Соловьев – бывший студент Петербургского университета, проучившийся один год, а потом занявшийся пропагандой. Он категорически отказался давать какие-либо показания о мотивах своего преступления, хотя следователь убеждал его быть откровенным. Тот ответил: «Не старайтесь. Вы ничего от меня не узнаете. Уже давно я решил пожертвовать своей жизнью. К тому же, если бы я сознался, меня бы убили мои соучастники. Даже в той тюрьме, где я теперь содержусь». Соловьев не изменил линии поведения до конца следствия. Его судили в Верховном уголовном суде и повесили 28 мая того же года.
Третье покушение особенно сильно отразились на здоровье императрицы, давно уже тяжело болевшей. «Больше незачем жить, – сказала она, – я чувствую, что это меня убивает. Знаете, сегодня убийца травил его, как зайца. Это чудо, что он спасся», – вспоминала А. Ф. Тютчева слова больной Марии Александровны.
Покушение Соловьева произошло после Берлинского конгресса, когда против царя ополчились все ура-патриоты, революционеры и недовольные крестьянской реформой вчерашние крепостники. Лидер славянофилов И. С. Аксаков, разжигая недовольство царем, говорил: «Берлинский мир был для России и династии Романовых гораздо более тяжким ударом, чем любой террористический акт нигилистов».
Третье покушение на Александра совершил революционер-народник, подготовивший и осуществивший этот акт по собственной инициативе, без ведома и указания руководителей своей партии. Покушение произошло 2 апреля 1879 года, когда Александр гулял по Дворцовой площади, как и обычно, без охраны. Он привык к тому, что все узнававшие здоровались с ним, и потому не обратил внимания, когда встретившийся ему молодой мужчина снял картуз и вежливо поклонился. Александр в ответ поклонился столь же вежливо, но, кланяясь, успел краем глаза заметить, как мужчина наставил на него револьвер. Сохранив самообладание, Александр мгновенно отскочил в сторону и, хотя прогремело 4 выстрела подряд, ни одна пуля его не задела. Проходившая мимо молочница бросила бидоны, кинулась на террориста и обхватила его мертвой хваткой. Тот, выронив револьвер, стал вырываться из ее объятий, но удалось ему это только тогда, когда он ухитрился укусить молочницу за палец, и та выпустила его. Однако возле убийцы тут же появились другие прохожие, повалили его и передали полиции.
Стрелявшим оказался 33-летний А. К. Соловьев – бывший студент Петербургского университета, проучившийся один год, а потом занявшийся пропагандой. Он категорически отказался давать какие-либо показания о мотивах своего преступления, хотя следователь убеждал его быть откровенным. Тот ответил: «Не старайтесь. Вы ничего от меня не узнаете. Уже давно я решил пожертвовать своей жизнью. К тому же, если бы я сознался, меня бы убили мои соучастники. Даже в той тюрьме, где я теперь содержусь». Соловьев не изменил линии поведения до конца следствия. Его судили в Верховном уголовном суде и повесили 28 мая того же года.
Третье покушение особенно сильно отразились на здоровье императрицы, давно уже тяжело болевшей. «Больше незачем жить, – сказала она, – я чувствую, что это меня убивает. Знаете, сегодня убийца травил его, как зайца. Это чудо, что он спасся», – вспоминала А. Ф. Тютчева слова больной Марии Александровны.
Покушение Соловьева произошло после Берлинского конгресса, когда против царя ополчились все ура-патриоты, революционеры и недовольные крестьянской реформой вчерашние крепостники. Лидер славянофилов И. С. Аксаков, разжигая недовольство царем, говорил: «Берлинский мир был для России и династии Романовых гораздо более тяжким ударом, чем любой террористический акт нигилистов».