Такими были главные вехи во внутренней политике Александра III. Однако было бы неправильно не видеть и многого такого, что в конце XIX века сделало Россию одной из бурно развивающихся стран. Уже в 1882 году был учрежден Крестьянский поземельный банк и отменена подушная подать, принят закон об ограничении труда малолетних на промышленных предприятиях, образована фабричная инспекция. На следующий год появился закон об ограничении ночной работы женщин и подростков. Были приняты меры по признанию равноправия старообрядцев с другими христианскими конфессиями. Однако все это не сняло социального напряжения, и потому в эти годы стачки, забастовки и попытки воскрешения терроризма время от времени сотрясали государство.
Открытое письмо М. К. Цебриковой Александру III
Россия между Германией и Францией
Детство цесаревича Николая Александровича
Тайна «Белого генерала»
Открытое письмо М. К. Цебриковой Александру III
Либерально-демократическая интеллигенция России, сохранявшая верность курсу реформ, была настроена оппозиционно ко всем внутриполитическим инициативам нового императора. Либералы и демократы расходились лишь в нюансах и терминологии, оценивая контрреформы 1880–1890-х годов. Но, пожалуй, все они могли согласиться с той критикой, которая была дана правящему режиму в нелегальном письме, распространявшемся в списках и появившемся в России в конце 1889 года. Оно было издано в Женеве, а его автором была проживавшая в Петербурге известная писательница, редактор журнала «Воспитание и образование» Мария Константиновна Цебрикова (1835–1917). Она была дочерью генерала К. Р. Цебрикова и племянницей декабриста Н. Р. Цебрикова, которого за участие в событиях 14 декабря 1825 года лишили чинов и дворянства и отдали в солдаты на Кавказ без выслуги лет. Приводим это письмо, с некоторыми сокращениями.
«Ваше величество! Законы моего Отечества карают за свободное слово... Русские императоры обречены видеть и слышать чиновничество, стоящее стеной между ними и русским земством, то есть миллионами не числящимися на государственной службе. Кары за превышение власти, за наглое грабительство, за неправду так редки, что не влияют на общий порядок. Каждый губернатор – самодержец в губернии, исправник – в уезде, становой – в стане, урядник – в волости. Прямая выгода каждого начальника отрицать и прикрывать злоупотребления подчиненного.
Еще Александр I сказал, что честные люди в правительстве – случайность, и что у него такие министры, которых он не хотел бы иметь лакеями. И жизнь миллионов всегда будет в руках случайности там, где воля одного решает выбор.
Если бы Вы видели жизнь народа не по тем картинкам, которые выставляют Вам на глаза во время поездок Ваших по России, знакомились с русским народом не в лице одних волостных старшин и сельских старост, когда они в праздничных кафтанах... подносят Вам хлеб-соль на серебряных блюдах; если бы Вы могли невидимкой пройти по городам и деревням, чтобы узнать жизнь русского народа, Вы увидели бы его труд, его нищету, увидели бы, как губернаторы ведут войско расстреливать рабочих, не подчиняющихся мошенническим штрафам и сбавке платы, когда и при прежней можно жить только впроголодь; Вы увидали бы, как губернаторы ведут войско расстреливать крестьян, бунтующих на коленях, не сходя с облитой их потом и кровью земли, которую у них юридически грабят сильные мира сего.
Тогда бы Вы поняли, что порядок, который держится миллионной армией, легионами чиновничества и сонмами шпионов, порядок, во имя которого душат каждое негодующее слово за народ и против произвола, – не порядок, а чиновничья анархия. Анархия своеобразная: чиновничий механизм действует стройно – предписания, доклады и отчеты идут своим определенным ходом, а жизнь идет своим. Прямая выгода каждого чиновника доказать несправедливость жалоб на него и подчиненных его и заявить, что все обстоит благополучно в его ведомстве.
Ходят слухи, что Вы не терпите ложь. Как же Вы не поймете, что тот из чиновников Ваших, кто против гласности в суде и в печати, тот находит свою выгоду во мраке и тайне. Каждый честный человек, кто бы он ни был – министр или простой смертный, который не скажет: «вот вся моя жизнь, пусть меня судит мир, грязных пятен нет на совести», тот не может быть честным человеком.
Народ наш беден. Крупный процент его живет впроголодь, и в урожайный год крупный процент народа ест хлеб с мякиной. Избы его – сырые, вонючие лачуги. Топить нечем. Под печкой приют для новорожденных телят, ягнят, домашней птицы. Более половины детей умирает в раннем возрасте от плохой пищи матери, изнуренной работой, от родимчика – следствия слабости организма или отравления вредным воздухом. Брошенные без присмотра дети, пока мать на работе, также становятся жертвами несчастных случайностей.
У народа почти нет больниц, число существующих ничтожно на миллионы. У батраков, у городских рабочих нет убежища под старость. Изжив все силы на работе, приходится умирать где придется – под забором, в придорожной канаве. На школы и больницы, на устройство приютов для детей, для престарелых нет средств, но находятся средства на массу непроизводительных расходов – строительство и покупку дворцов, на министерство двора, управление царскими имениями. Вас убедили почти из всего делать тайну доводами государственной необходимости, но правительство, скрывающееся во тьме и прибегающее к безнравственным средствам, само роет себе могилу.
Вас отпугивают от гласности доводами, что гласность подрывает доверие общества к правительству своими разоблачениями, что и без того общество готово верить всему дурному насчет лиц, облеченных властью. Если это так, то это доказывает одно – что горький опыт веков подорвал в обществе доверие к правительству, и правительство давным-давно потеряло всяческое нравственное обаяние, и всего этого не воскресить ничем, потому что произволу нет оправдания. Тайна свидетельствует о неверии в себя. Кто верит в себя, тот света не боится. Тайна нужна только тому, кто сознает, что держится не нравственной, но одной материальной силой.
Ученый мир Западной Европы заметил, что за последнее двадцатилетие сильно понизился в наших представителях науки не только уровень талантливости, но и добросовестного отношения к науке и человеческого достоинства. Замеченный безотрадный факт есть прямое следствие систематического выпалыванья талантливого юношества руками государственной полиции. Чем крупнее сила, тем менее она мирится с гнетом. Чем сильнее в юноше любовь к знанию, тем менее может он чтить науку, преподаваемую в полицейских целях.
Молодежь вступает в практическую жизнь без необходимой подготовки. Молодежь, уцелевшая, потому что не знала другого Бога кроме карьеры, молодежь – изолгавшаяся и продажная, будет плодить чиновничью анархию – насаждать сегодня, завтра же вырывать насаждаемое по приказу начальства, вносить еще более яда разложения в язвы, разъедающие родную страну.
Цензура наша ведет к тому, что молодежь жадно кидается не только на то, что есть верного в подпольной и заграничной печати нашей, но и на нелепости. Если гонят слово – значит, боятся правды. Писатель – игрушка цензорского произвола и никогда не может знать, как взглянет на его труд и в какую минуту тот или другой цензор. Случалось, что московская цензура пропускала то, что запрещала петербургская, и наоборот... Правительство признает силу печатного слова, потому что субсидирует свою прессу и пропагандирует ее через исправников и становых. Оно открывает объятия перебежчикам из оппозиционной и революционной прессы, – и ошибается в расчете на силу их поддержки: слово предателя не может иметь силы искреннего убеждения. Когда цвет мысли и творчества не на стороне правительства, то это доказательство того, что создавшая его идея вымерла, и оно держится лишь одной материальной бездуховной силой. Только живая идея может вдохновлять таланты...
Масса чиновничества и офицерства – сплошь карьеристы, по приказу насаждающие сегодня то, что завтра будут выпалывать, и наоборот, и всегда доказывающие, что и насаждение и выпалывание на благо России, потому что на то есть высочайшая воля. Они сами отлично ведают, что творят, но их всегдашний девиз: «Хватит на наш век и детей наших, а там хоть трава не расти!». Верховная власть не может руководствоваться таким девизом: на ней лежит ответственность не только за настоящее, но и за будущее страны, на котором неизбежно отзываются все ее меры. Самодержавный монарх оказывается неизбежно ответственным за каждую кроху зла: он назначает чиновников, заправляющих Россией, он преследует все обличения зла, он оказывается солидарным с каждым губернатором, по-шемякински правящим краем, с каждым спекулянтом, жиреющим на счет народа, с каждым офицером-держимордой, с каждым шпионом, по доносу которого сошлют в Сибирь человека политически невинного или даже виновного...
Если Вы захотите оставить мрачный след в истории, Вы не услышите проклятий потомства, их услышат дети Ваши, а какое страшное наследство передадите Вы им!»
За распространение этого письма М. К. Цебрикова была сослана под надзор полиции в Вологодскую губернию.
«Ваше величество! Законы моего Отечества карают за свободное слово... Русские императоры обречены видеть и слышать чиновничество, стоящее стеной между ними и русским земством, то есть миллионами не числящимися на государственной службе. Кары за превышение власти, за наглое грабительство, за неправду так редки, что не влияют на общий порядок. Каждый губернатор – самодержец в губернии, исправник – в уезде, становой – в стане, урядник – в волости. Прямая выгода каждого начальника отрицать и прикрывать злоупотребления подчиненного.
Еще Александр I сказал, что честные люди в правительстве – случайность, и что у него такие министры, которых он не хотел бы иметь лакеями. И жизнь миллионов всегда будет в руках случайности там, где воля одного решает выбор.
Если бы Вы видели жизнь народа не по тем картинкам, которые выставляют Вам на глаза во время поездок Ваших по России, знакомились с русским народом не в лице одних волостных старшин и сельских старост, когда они в праздничных кафтанах... подносят Вам хлеб-соль на серебряных блюдах; если бы Вы могли невидимкой пройти по городам и деревням, чтобы узнать жизнь русского народа, Вы увидели бы его труд, его нищету, увидели бы, как губернаторы ведут войско расстреливать рабочих, не подчиняющихся мошенническим штрафам и сбавке платы, когда и при прежней можно жить только впроголодь; Вы увидали бы, как губернаторы ведут войско расстреливать крестьян, бунтующих на коленях, не сходя с облитой их потом и кровью земли, которую у них юридически грабят сильные мира сего.
Тогда бы Вы поняли, что порядок, который держится миллионной армией, легионами чиновничества и сонмами шпионов, порядок, во имя которого душат каждое негодующее слово за народ и против произвола, – не порядок, а чиновничья анархия. Анархия своеобразная: чиновничий механизм действует стройно – предписания, доклады и отчеты идут своим определенным ходом, а жизнь идет своим. Прямая выгода каждого чиновника доказать несправедливость жалоб на него и подчиненных его и заявить, что все обстоит благополучно в его ведомстве.
Ходят слухи, что Вы не терпите ложь. Как же Вы не поймете, что тот из чиновников Ваших, кто против гласности в суде и в печати, тот находит свою выгоду во мраке и тайне. Каждый честный человек, кто бы он ни был – министр или простой смертный, который не скажет: «вот вся моя жизнь, пусть меня судит мир, грязных пятен нет на совести», тот не может быть честным человеком.
Народ наш беден. Крупный процент его живет впроголодь, и в урожайный год крупный процент народа ест хлеб с мякиной. Избы его – сырые, вонючие лачуги. Топить нечем. Под печкой приют для новорожденных телят, ягнят, домашней птицы. Более половины детей умирает в раннем возрасте от плохой пищи матери, изнуренной работой, от родимчика – следствия слабости организма или отравления вредным воздухом. Брошенные без присмотра дети, пока мать на работе, также становятся жертвами несчастных случайностей.
У народа почти нет больниц, число существующих ничтожно на миллионы. У батраков, у городских рабочих нет убежища под старость. Изжив все силы на работе, приходится умирать где придется – под забором, в придорожной канаве. На школы и больницы, на устройство приютов для детей, для престарелых нет средств, но находятся средства на массу непроизводительных расходов – строительство и покупку дворцов, на министерство двора, управление царскими имениями. Вас убедили почти из всего делать тайну доводами государственной необходимости, но правительство, скрывающееся во тьме и прибегающее к безнравственным средствам, само роет себе могилу.
Вас отпугивают от гласности доводами, что гласность подрывает доверие общества к правительству своими разоблачениями, что и без того общество готово верить всему дурному насчет лиц, облеченных властью. Если это так, то это доказывает одно – что горький опыт веков подорвал в обществе доверие к правительству, и правительство давным-давно потеряло всяческое нравственное обаяние, и всего этого не воскресить ничем, потому что произволу нет оправдания. Тайна свидетельствует о неверии в себя. Кто верит в себя, тот света не боится. Тайна нужна только тому, кто сознает, что держится не нравственной, но одной материальной силой.
Ученый мир Западной Европы заметил, что за последнее двадцатилетие сильно понизился в наших представителях науки не только уровень талантливости, но и добросовестного отношения к науке и человеческого достоинства. Замеченный безотрадный факт есть прямое следствие систематического выпалыванья талантливого юношества руками государственной полиции. Чем крупнее сила, тем менее она мирится с гнетом. Чем сильнее в юноше любовь к знанию, тем менее может он чтить науку, преподаваемую в полицейских целях.
Молодежь вступает в практическую жизнь без необходимой подготовки. Молодежь, уцелевшая, потому что не знала другого Бога кроме карьеры, молодежь – изолгавшаяся и продажная, будет плодить чиновничью анархию – насаждать сегодня, завтра же вырывать насаждаемое по приказу начальства, вносить еще более яда разложения в язвы, разъедающие родную страну.
Цензура наша ведет к тому, что молодежь жадно кидается не только на то, что есть верного в подпольной и заграничной печати нашей, но и на нелепости. Если гонят слово – значит, боятся правды. Писатель – игрушка цензорского произвола и никогда не может знать, как взглянет на его труд и в какую минуту тот или другой цензор. Случалось, что московская цензура пропускала то, что запрещала петербургская, и наоборот... Правительство признает силу печатного слова, потому что субсидирует свою прессу и пропагандирует ее через исправников и становых. Оно открывает объятия перебежчикам из оппозиционной и революционной прессы, – и ошибается в расчете на силу их поддержки: слово предателя не может иметь силы искреннего убеждения. Когда цвет мысли и творчества не на стороне правительства, то это доказательство того, что создавшая его идея вымерла, и оно держится лишь одной материальной бездуховной силой. Только живая идея может вдохновлять таланты...
Масса чиновничества и офицерства – сплошь карьеристы, по приказу насаждающие сегодня то, что завтра будут выпалывать, и наоборот, и всегда доказывающие, что и насаждение и выпалывание на благо России, потому что на то есть высочайшая воля. Они сами отлично ведают, что творят, но их всегдашний девиз: «Хватит на наш век и детей наших, а там хоть трава не расти!». Верховная власть не может руководствоваться таким девизом: на ней лежит ответственность не только за настоящее, но и за будущее страны, на котором неизбежно отзываются все ее меры. Самодержавный монарх оказывается неизбежно ответственным за каждую кроху зла: он назначает чиновников, заправляющих Россией, он преследует все обличения зла, он оказывается солидарным с каждым губернатором, по-шемякински правящим краем, с каждым спекулянтом, жиреющим на счет народа, с каждым офицером-держимордой, с каждым шпионом, по доносу которого сошлют в Сибирь человека политически невинного или даже виновного...
Если Вы захотите оставить мрачный след в истории, Вы не услышите проклятий потомства, их услышат дети Ваши, а какое страшное наследство передадите Вы им!»
За распространение этого письма М. К. Цебрикова была сослана под надзор полиции в Вологодскую губернию.
Россия между Германией и Францией
Царь-миротворец, обращая главное внимание на внутреннее «устроение царства Российского», проводил достаточно спокойную внешнюю политику, которая четко делится на 2 периода: сначала воссоздание «Союза трех императоров», а затем – отказ от прогерманской ориентации и сближение с Францией. Александр III вполне определенно выказал свой непреклонный характер и не менее определенные намерения во внешней политике почти сразу же после вступления на престол. Это произошло, когда на русско-афганской границе, в районе Кушки, появился крупный афганский отряд, руководимый английскими инструкторами, и занял довольно обширную территорию. Командующий Туркестанским военным округом генерал К. П. Кауфман немедленно запросил царя по телеграфу: что делать? «Выгнать и проучить как следует», – ответил Александр III. Нарушителей границы выгнали и казаки долго преследовали их, желая взять в плен английских офицеров, но те успели скрыться.
Британский посол в Петербурге заявил протест и потребовал извинений. Взволнованный Гирс доложил об этом императору. «Мы не только не сделаем этого, – сказал Александр, – но я еще и награжу начальника отряда. Я не допущу ничьего посягательства на нашу территорию». И наградил генерала А. В. Комарова орденом Св. Георгия 3-й степени. В ответ англичане прислали ноту, и осторожный Гирс предложил извиниться, ибо это могло привести к войне с Англией. Вместо извинений и объяснений царь отдал приказ о подготовке Балтийского флота к военной кампании, несмотря на то, что британский флот был гораздо сильнее. Через две недели Лондон предложил создать совместную русско-английскую комиссию для изучения афганского инцидента. Благодаря этому в Европе поняли, что представляет русский царь.
Второй раз Александр III продемонстрировал свою политическую твердость в конфликте с Австро-Венгрией. Постоянное соперничество на Балканах оборачивалось и постоянным напряжением во взаимоотношениях двух империй. В начале царствования Александра III во время большого официального обеда в Зимнем дворце австрийский посол, по его просьбе, получил место за столом напротив императора, чтобы иметь возможность обменяться с ним мнениями об очередной взрывоопасной обстановке. Посол начал говорить, а Александр, хотя и слушал его, но никак не реагировал. Посол стал раздражаться все больше и больше и даже намекнул на возможность мобилизации двух или трех корпусов. Александр, не изменившись в лице, взял серебряную вилку, связал из нее петлю и кинул ее к прибору посла. «Вот что я сделаю с вашими корпусами», – негромко и совершенно спокойно сказал он. Это произвело сильное впечатление на всех присутствующих. Разумеется, ни о какой мобилизации впредь не возникало и речи.
И наконец, Александр демонстративно разорвал условия Парижского мирного договора 1855 года, заключенного после поражения в Крымской войне и запрещавшего России иметь свой флот на Черном море. Император приказал спустить на воду сразу несколько кораблей броненосного флота, причем сделано это было в Севастополе.
Уже в 1881 году была разработана судостроительная программа по созданию 200 кораблей всех классов, в том числе 24 линкоров (или эскадренных броненосцев, как их тогда называли), 15 крейсеров и т. д. Росла и крепла армия, численность которой приближалась к 1 млн человек, а в военное время она могла достичь четырех миллионов.
Александр III не верил ни одному государству мира, кроме дружественной Черногории – славянской, православной, связанной с его Домом родственными узами. А самыми верными своими союзниками он считал собственные армию и флот. И потому внешняя политика России в его царствование была в большей степени, чем когда-либо, сдержанна, ибо царь понимал, что так называемые союзники пытаются сделать его страну орудием для достижения собственных целей.
На первых порах Александр III сориентировался на сотрудничество с австрийским императором Францем-Иосифом и германским императором Вильгельмом II. В июне 1881 года на смену Конвенции 1873 года три императора подписали договор о соблюдении благожелательного нейтралитета, если какая-либо из стран-союзниц окажется в состоянии войны с четвертой державой. Договор развязывал его участникам руки в отношении Балкан и Турции, а России облегчал ее судьбу, если бы она вступила в конфликт с Англией. Договор сохранял силу до 1886 года, а потом вследствие конфликта между Россией и Австрией из-за Болгарии распался. В июне 1887 года Россия и Германия подписали секретный договор о благожелательном нейтралитете и взаимной помощи, кроме двух случаев: война России с Австрией не влекла за собой нейтралитета Германии, а война Германии с Францией не влекла нейтралитета России. Договор с самого начала назвали «договором перестраховки», он был заключен на 3 года и должен был быть пролонгирован в 1890 году, однако немцы отказались продлить его. Это подтолкнуло друг к другу Россию и Францию, тем более что с мая 1882 года существовал и так называемый «Тройственный союз», состоявший из Германии, Австро-Венгрии и Италии.
Летом 1890 года произошел обмен письмами глав государств, и одновременно французская эскадра пришла с дружественным визитом в Кронштадт. Александр III сам встретил эскадру и вынужден был, стоя, выслушать французский республиканский гимн «Марсельезу» с непокрытой головой. Дальнейшие переговоры и оформление договора шли довольно медленно, но к концу 1893 года была подписана и русско-французская военная конвенция, направленная против Германии и ее союзников по «Тройственному союзу». Такая расстановка сил в Европе просуществовала почти до Первой мировой войны, а незадолго до ее начала трансформировалась в Антанту.
Британский посол в Петербурге заявил протест и потребовал извинений. Взволнованный Гирс доложил об этом императору. «Мы не только не сделаем этого, – сказал Александр, – но я еще и награжу начальника отряда. Я не допущу ничьего посягательства на нашу территорию». И наградил генерала А. В. Комарова орденом Св. Георгия 3-й степени. В ответ англичане прислали ноту, и осторожный Гирс предложил извиниться, ибо это могло привести к войне с Англией. Вместо извинений и объяснений царь отдал приказ о подготовке Балтийского флота к военной кампании, несмотря на то, что британский флот был гораздо сильнее. Через две недели Лондон предложил создать совместную русско-английскую комиссию для изучения афганского инцидента. Благодаря этому в Европе поняли, что представляет русский царь.
Второй раз Александр III продемонстрировал свою политическую твердость в конфликте с Австро-Венгрией. Постоянное соперничество на Балканах оборачивалось и постоянным напряжением во взаимоотношениях двух империй. В начале царствования Александра III во время большого официального обеда в Зимнем дворце австрийский посол, по его просьбе, получил место за столом напротив императора, чтобы иметь возможность обменяться с ним мнениями об очередной взрывоопасной обстановке. Посол начал говорить, а Александр, хотя и слушал его, но никак не реагировал. Посол стал раздражаться все больше и больше и даже намекнул на возможность мобилизации двух или трех корпусов. Александр, не изменившись в лице, взял серебряную вилку, связал из нее петлю и кинул ее к прибору посла. «Вот что я сделаю с вашими корпусами», – негромко и совершенно спокойно сказал он. Это произвело сильное впечатление на всех присутствующих. Разумеется, ни о какой мобилизации впредь не возникало и речи.
И наконец, Александр демонстративно разорвал условия Парижского мирного договора 1855 года, заключенного после поражения в Крымской войне и запрещавшего России иметь свой флот на Черном море. Император приказал спустить на воду сразу несколько кораблей броненосного флота, причем сделано это было в Севастополе.
Уже в 1881 году была разработана судостроительная программа по созданию 200 кораблей всех классов, в том числе 24 линкоров (или эскадренных броненосцев, как их тогда называли), 15 крейсеров и т. д. Росла и крепла армия, численность которой приближалась к 1 млн человек, а в военное время она могла достичь четырех миллионов.
Александр III не верил ни одному государству мира, кроме дружественной Черногории – славянской, православной, связанной с его Домом родственными узами. А самыми верными своими союзниками он считал собственные армию и флот. И потому внешняя политика России в его царствование была в большей степени, чем когда-либо, сдержанна, ибо царь понимал, что так называемые союзники пытаются сделать его страну орудием для достижения собственных целей.
На первых порах Александр III сориентировался на сотрудничество с австрийским императором Францем-Иосифом и германским императором Вильгельмом II. В июне 1881 года на смену Конвенции 1873 года три императора подписали договор о соблюдении благожелательного нейтралитета, если какая-либо из стран-союзниц окажется в состоянии войны с четвертой державой. Договор развязывал его участникам руки в отношении Балкан и Турции, а России облегчал ее судьбу, если бы она вступила в конфликт с Англией. Договор сохранял силу до 1886 года, а потом вследствие конфликта между Россией и Австрией из-за Болгарии распался. В июне 1887 года Россия и Германия подписали секретный договор о благожелательном нейтралитете и взаимной помощи, кроме двух случаев: война России с Австрией не влекла за собой нейтралитета Германии, а война Германии с Францией не влекла нейтралитета России. Договор с самого начала назвали «договором перестраховки», он был заключен на 3 года и должен был быть пролонгирован в 1890 году, однако немцы отказались продлить его. Это подтолкнуло друг к другу Россию и Францию, тем более что с мая 1882 года существовал и так называемый «Тройственный союз», состоявший из Германии, Австро-Венгрии и Италии.
Летом 1890 года произошел обмен письмами глав государств, и одновременно французская эскадра пришла с дружественным визитом в Кронштадт. Александр III сам встретил эскадру и вынужден был, стоя, выслушать французский республиканский гимн «Марсельезу» с непокрытой головой. Дальнейшие переговоры и оформление договора шли довольно медленно, но к концу 1893 года была подписана и русско-французская военная конвенция, направленная против Германии и ее союзников по «Тройственному союзу». Такая расстановка сил в Европе просуществовала почти до Первой мировой войны, а незадолго до ее начала трансформировалась в Антанту.
Детство цесаревича Николая Александровича
Первенцем императорской четы и, таким образом, наследником престола был Николай, родившийся 6 мая 1868 года. В 1881 году Николаю исполнилось 13 лет. Кроме него, у царя и царицы были еще два сына – 10-летний Георгий и 2-летний Михаил, а также дочь – 6-летняя Ксения. Судьбе было угодно, чтобы через год Мария Федоровна родила еще дочь – Ольгу, но нас будет больше других интересовать цесаревич Николай Александрович, который станет последним императором России.
До 9 лет его воспитанием занимались сначала няни и бонны (у маленького Ники по желанию родителей это были преимущественно англичанки), затем учителя-наставники, обучавшие мальчика чтению, письму, арифметике, началам истории и географии. Особое место занимал законоучитель – протоиерей И. Л. Янышев, прививший наследнику престола глубокую, искреннюю религиозность, ставшую впоследствии одной из основ его мировоззрения и практической деятельности. Современный историк А. Н. Боханов пишет об этом: «Достаточно точное суждение о Николае II принадлежит Уинстону Черчиллю, заметившему: „Он не был ни великим полководцем, ни великим монархом. Он был только верным, простым человеком средних способностей, доброжелательного характера, опиравшимся в своей жизни на веру в Бога“. Простая и глубокая вера Николая II – это, по сути дела, своеобразный ключ к пониманию его душевных состояний и поступков. Бог олицетворял для императора Высшую Правду, знание которой только и делает жизнь истинной, в чем он уверился еще в юности...
Вера наполняла жизнь царя глубоким содержанием, помогала переживать многочисленные невзгоды, а все житейское часто приобретало для него характер малозначительных эпизодов, не задевавших глубоко душу. Вера освобождала от внешнего гнета, от рабства земных обстоятельств. Русский философ Г. П. Федотов очень метко назвал Николая «православным романтиком». По словам хорошо знавшего царя протопресвитера армии Г. И. Щавельского, «государь принадлежал к числу тех счастливых натур, которые веруют не мудрствуя и не увлекаясь, без экзальтации, как и без сомнения. Религия давала ему то, чего он более всего искал – успокоение. И он дорожил этим и пользовался религией, как чудодейственным бальзамом, который подкрепляет душу в трудные минуты и всегда будит в ней светлые надежды». Разумеется, все это пришло к Николаю позже, но основы были заложены в детстве.
Другим качеством, в какой-то мере врожденным, но в значительной степени благоприобретенным было то, что называли «обольстительностью». Русский историк-эмигрант С. С. Ольденбург писал: «Император Николай II обладал совершенно исключительным личным обаянием... В тесном кругу, в разговоре с глазу на глаз, он умел обворожить своих собеседников, будь то высшие сановники или рабочие посещаемой им мастерской. Его большие серые лучистые глаза дополняли речь, глядели прямо в душу. Эти природные данные еще более подчеркивались тщательным воспитанием. „Я в своей жизни не встречал человека более воспитанного, нежели ныне царствующий император Николай II“, – писал граф Витте уже в ту пору, когда он, по существу, являлся личным врагом государя». Под воспитанностью понимались и хорошие манеры, и «благонравие», и умение располагать к себе; все это было плодом усилий тех, кто воспитывал, а также результатом его собственных усилий.
В 1877 году, когда Николаю исполнилось 9 лет, его главным воспитателем стал 52-летний генерал от инфантерии Григорий Григорьевич Данилович – директор 2-й Санкт-Петербургской военной гимназии. Он составил, а затем и осуществил программу обучения цесаревича, рассчитанную на 12 лет: 8 лет – гимназический курс, 4 года – университетский, правда, с известными коррективами, но не за счет сокращения, что заставило потом увеличить время обучения еще на один год. «Г. Г. Данилович, – писал видный дипломат А. П. Извольский, – не имел других качеств, кроме ультрареакционных взглядов». Однако действительным наставником и воспитателем Николая был учитель английского языка Хетс – одаренный и очень обаятельный человек, преподававший еще и в Царскосельском лицее. Ему Николай был обязан прекрасным знанием английского языка и любовью к спорту. Карла Осиповича Хетса можно было считать и воспитателем, и нянькой, ибо он глубоко был предан семье, приютившей его, и искренне любил своего воспитанника. Он был чистейшим идеалистом, прекрасно рисовал и занимался многими видами спорта. Особенно любил он конный спорт и сумел передать это увлечение Николаю, тем более что цесаревич с юных лет с удовольствием служил в лейб-гвардии гусарском полку.
На первых порах, как это бывало в истории дома Романовых и прежде, цесаревич сильно увлекся фрунтом и экзерцицией. Уже упоминавшийся А. П. Извольский писал: «Высокий рост и замечательная красота почти всех членов императорской фамилии обязаны своим происхождением жене Павла I, принцессе Вюртембергской-Монбельяр... Эти физические качества сохранились в течение трех поколений; император Александр III, отец Николая II, хотя и не был красив, но был человеком геркулесовского сложения и величественной внешности».
Николай был невысок ростом, но очень хорошо развит физически, имел прекрасную осанку и значительную силу. Ему часто приходилось бывать среди чинов лейб-конвоя и гвардии, куда отбирались рослые и статные офицеры и солдаты, он казался маленьким и терял необходимую августейшей особе значительность. Поэтому больше всего он любил он показываться верхом на коне, тем более что уже в юности стал великолепным наездником. Этому способствовала и сильная любовь к лошадям, появившаяся у Николая еще в детстве, когда ему, еще совсем маленькому, впервые подарили пони. С этого же времени его стали приучать ухаживать за лошадьми – мыть их, летом купать в реке, расчесывать, скоблить, убирать в конюшне, поить и задавать корм. Однако сначала, когда он еще рос, и трудно было сказать, будет ли он великаном (в отца, деда и прадеда), или мужчиной нормального роста (в датскую родню со стороны матери), Николай был определен в пехотные полки: сначала в Эриванский, а потом в Преображенский.
Николай помнил, как совсем маленького мальчика, когда его окружали няньки да мамки, дед Александр II брал его с собой на разводы, смотры и парады тех частей, где он сам или его малолетний внук были шефами. А летом 1876 года, когда шел Николаю девятый год, его впервые обрядили в мундир, повесили на пояс маленькую саблю, дед взял его с собой на смотр и поставил в ряды первой роты лейб-гвардии Павловского полка. Формально же военная служба началась для Николая годом раньше: по примеру старых времен он был 7-летним ребенком записан в лейб-гвардии Эриванский полк и через год получил там же первый офицерский чин прапорщика. В 12 он стал поручиком, но это все еще были не более чем детские потехи, а серьезная, настоящая военная служба началась после принятия им присяги в день, когда ему исполнилось 16 лет.
Но все это будет позже, а сейчас, в 1881 году, он проходит усложненный курс гимназии, где помимо всех обычных премудростей изучает не два живых языка, а четыре: английский, немецкий, французский и датский. Последний – родной язык его матери, и Николай знал, что рано или поздно он окажется у своих родственников в Копенгагене и тогда сможет изъясняться с ними по-датски. Языки давались Николаю легко, и он с удовольствием занимался ими. Особенно любил он английский язык и владел им настолько, что безупречные русские знатоки английского языка считали: Николай и думает по-английски, а потом переводит свои мысли на русский язык.
До 9 лет его воспитанием занимались сначала няни и бонны (у маленького Ники по желанию родителей это были преимущественно англичанки), затем учителя-наставники, обучавшие мальчика чтению, письму, арифметике, началам истории и географии. Особое место занимал законоучитель – протоиерей И. Л. Янышев, прививший наследнику престола глубокую, искреннюю религиозность, ставшую впоследствии одной из основ его мировоззрения и практической деятельности. Современный историк А. Н. Боханов пишет об этом: «Достаточно точное суждение о Николае II принадлежит Уинстону Черчиллю, заметившему: „Он не был ни великим полководцем, ни великим монархом. Он был только верным, простым человеком средних способностей, доброжелательного характера, опиравшимся в своей жизни на веру в Бога“. Простая и глубокая вера Николая II – это, по сути дела, своеобразный ключ к пониманию его душевных состояний и поступков. Бог олицетворял для императора Высшую Правду, знание которой только и делает жизнь истинной, в чем он уверился еще в юности...
Вера наполняла жизнь царя глубоким содержанием, помогала переживать многочисленные невзгоды, а все житейское часто приобретало для него характер малозначительных эпизодов, не задевавших глубоко душу. Вера освобождала от внешнего гнета, от рабства земных обстоятельств. Русский философ Г. П. Федотов очень метко назвал Николая «православным романтиком». По словам хорошо знавшего царя протопресвитера армии Г. И. Щавельского, «государь принадлежал к числу тех счастливых натур, которые веруют не мудрствуя и не увлекаясь, без экзальтации, как и без сомнения. Религия давала ему то, чего он более всего искал – успокоение. И он дорожил этим и пользовался религией, как чудодейственным бальзамом, который подкрепляет душу в трудные минуты и всегда будит в ней светлые надежды». Разумеется, все это пришло к Николаю позже, но основы были заложены в детстве.
Другим качеством, в какой-то мере врожденным, но в значительной степени благоприобретенным было то, что называли «обольстительностью». Русский историк-эмигрант С. С. Ольденбург писал: «Император Николай II обладал совершенно исключительным личным обаянием... В тесном кругу, в разговоре с глазу на глаз, он умел обворожить своих собеседников, будь то высшие сановники или рабочие посещаемой им мастерской. Его большие серые лучистые глаза дополняли речь, глядели прямо в душу. Эти природные данные еще более подчеркивались тщательным воспитанием. „Я в своей жизни не встречал человека более воспитанного, нежели ныне царствующий император Николай II“, – писал граф Витте уже в ту пору, когда он, по существу, являлся личным врагом государя». Под воспитанностью понимались и хорошие манеры, и «благонравие», и умение располагать к себе; все это было плодом усилий тех, кто воспитывал, а также результатом его собственных усилий.
В 1877 году, когда Николаю исполнилось 9 лет, его главным воспитателем стал 52-летний генерал от инфантерии Григорий Григорьевич Данилович – директор 2-й Санкт-Петербургской военной гимназии. Он составил, а затем и осуществил программу обучения цесаревича, рассчитанную на 12 лет: 8 лет – гимназический курс, 4 года – университетский, правда, с известными коррективами, но не за счет сокращения, что заставило потом увеличить время обучения еще на один год. «Г. Г. Данилович, – писал видный дипломат А. П. Извольский, – не имел других качеств, кроме ультрареакционных взглядов». Однако действительным наставником и воспитателем Николая был учитель английского языка Хетс – одаренный и очень обаятельный человек, преподававший еще и в Царскосельском лицее. Ему Николай был обязан прекрасным знанием английского языка и любовью к спорту. Карла Осиповича Хетса можно было считать и воспитателем, и нянькой, ибо он глубоко был предан семье, приютившей его, и искренне любил своего воспитанника. Он был чистейшим идеалистом, прекрасно рисовал и занимался многими видами спорта. Особенно любил он конный спорт и сумел передать это увлечение Николаю, тем более что цесаревич с юных лет с удовольствием служил в лейб-гвардии гусарском полку.
На первых порах, как это бывало в истории дома Романовых и прежде, цесаревич сильно увлекся фрунтом и экзерцицией. Уже упоминавшийся А. П. Извольский писал: «Высокий рост и замечательная красота почти всех членов императорской фамилии обязаны своим происхождением жене Павла I, принцессе Вюртембергской-Монбельяр... Эти физические качества сохранились в течение трех поколений; император Александр III, отец Николая II, хотя и не был красив, но был человеком геркулесовского сложения и величественной внешности».
Николай был невысок ростом, но очень хорошо развит физически, имел прекрасную осанку и значительную силу. Ему часто приходилось бывать среди чинов лейб-конвоя и гвардии, куда отбирались рослые и статные офицеры и солдаты, он казался маленьким и терял необходимую августейшей особе значительность. Поэтому больше всего он любил он показываться верхом на коне, тем более что уже в юности стал великолепным наездником. Этому способствовала и сильная любовь к лошадям, появившаяся у Николая еще в детстве, когда ему, еще совсем маленькому, впервые подарили пони. С этого же времени его стали приучать ухаживать за лошадьми – мыть их, летом купать в реке, расчесывать, скоблить, убирать в конюшне, поить и задавать корм. Однако сначала, когда он еще рос, и трудно было сказать, будет ли он великаном (в отца, деда и прадеда), или мужчиной нормального роста (в датскую родню со стороны матери), Николай был определен в пехотные полки: сначала в Эриванский, а потом в Преображенский.
Николай помнил, как совсем маленького мальчика, когда его окружали няньки да мамки, дед Александр II брал его с собой на разводы, смотры и парады тех частей, где он сам или его малолетний внук были шефами. А летом 1876 года, когда шел Николаю девятый год, его впервые обрядили в мундир, повесили на пояс маленькую саблю, дед взял его с собой на смотр и поставил в ряды первой роты лейб-гвардии Павловского полка. Формально же военная служба началась для Николая годом раньше: по примеру старых времен он был 7-летним ребенком записан в лейб-гвардии Эриванский полк и через год получил там же первый офицерский чин прапорщика. В 12 он стал поручиком, но это все еще были не более чем детские потехи, а серьезная, настоящая военная служба началась после принятия им присяги в день, когда ему исполнилось 16 лет.
Но все это будет позже, а сейчас, в 1881 году, он проходит усложненный курс гимназии, где помимо всех обычных премудростей изучает не два живых языка, а четыре: английский, немецкий, французский и датский. Последний – родной язык его матери, и Николай знал, что рано или поздно он окажется у своих родственников в Копенгагене и тогда сможет изъясняться с ними по-датски. Языки давались Николаю легко, и он с удовольствием занимался ими. Особенно любил он английский язык и владел им настолько, что безупречные русские знатоки английского языка считали: Николай и думает по-английски, а потом переводит свои мысли на русский язык.
Тайна «Белого генерала»
В 1881–1882 годах один сюжет сильно взволновал Россию. Героем этого трагического сюжета стал генерал Михаил Дмитриевич Скобелев. Он был необычайно популярен, и многие называли его «современным Суворовым», а из-за белого кителя, который он носил, за ним прочно укрепилось прозвище «Белый генерал».
В январе 1881 года, взяв сильную туркменскую крепость Геок-Тепе, Скобелев присоединил к России богатый и цветущий Ахалтекинский оазис. Александр II дал ему чин генерала от инфантерии и орден Св. Георгия II степени. Следующим чином был фельдмаршальский, а военной наградой – Георгий I степени, что уравняло бы Скобелева с Потемкиным, Суворовым, Кутузовым, Барклаем-де-Толли и Паскевичем. Таким образом, Скобелев становился признанным первым полководцем России.
Он собирался в Петербург, когда в Туркмению пришла весть о смерти Александра II и вступлении на престол нового императора. Скобелев отправился в путь 27 апреля. На каждой станции его встречали как триумфатора, но встреча в Москве превзошла самые смелые его ожидания: генерал-губернатор князь В. А. Долгоруков, который должен был сопровождать полководца в Петербург, едва сумел пробиться к его вагону, так плотно стояли тысячи москвичей на площади перед вокзалом. Прибыв в Петербург, Скобелев прежде всего поехал в Петропавловскую крепость на могилу Александра II, и только после этого – в Зимний дворец. Император принял его холодно, даже не предложив сесть, и об этом вскоре узнали все. Вокруг Скобелева стал сплетаться клубок интриг, и противоборствующие политические силы старались привлечь народного героя всяк на свою сторону.
К. П. Победоносцев, сразу же разобравшись в существе дела, написал Александру большое письмо, призывая царя непременно привлечь Скобелева на свою сторону. В этом письме Победоносцев, в частности, подчеркивал: «С 1 марта вы принадлежите со всеми своими впечатлениями и вкусами не себе, но России и своему великому служению. Нерасположение может происходить от впечатлений, впечатления могут быть навеяны толками, рассказами, анекдотами, иногда легкомысленными и преувеличенными. Пускай Скобелев, как говорят, человек безнравственный. Вспомните, Ваше величество, много ли в истории великих деятелей, полководцев, которых можно было бы назвать нравственными людьми, а ими двигались и решались события. Можно быть лично и безнравственным человеком, но в то же время быть носителем великой нравственной силы и влиять на массу. Скобелев, опять скажу, стал великой силой и приобрел на массу громадное нравственное влияние, то есть люди ему верят и за ним следуют. Это ужасно важно и теперь важнее, чем когда-нибудь». Но Александр ничего не предпринял, тем более что известная безнравственность Скобелева претила царю, весьма строгому в этом и к себе, и к окружающим. А Скобелев, смертельно обидевшись, тут же уехал за границу. Летом в Кельне у него произошла встреча с отставным Лорис-Меликовым, которого «Белый генерал» пригласил в свой вагон. Оставшись наедине, он разволновался, даже заплакал, и, негодуя на царя, сказал: «Дальше так идти нельзя. Все, что прикажете, я буду делать беспрекословно и пойду на все. Я не сдам корпуса, а там все млеют, смотря на меня, и пойдут за мной всюду... Я готов на всякие жертвы, располагайте мною, приказывайте».
В январе 1881 года, взяв сильную туркменскую крепость Геок-Тепе, Скобелев присоединил к России богатый и цветущий Ахалтекинский оазис. Александр II дал ему чин генерала от инфантерии и орден Св. Георгия II степени. Следующим чином был фельдмаршальский, а военной наградой – Георгий I степени, что уравняло бы Скобелева с Потемкиным, Суворовым, Кутузовым, Барклаем-де-Толли и Паскевичем. Таким образом, Скобелев становился признанным первым полководцем России.
Он собирался в Петербург, когда в Туркмению пришла весть о смерти Александра II и вступлении на престол нового императора. Скобелев отправился в путь 27 апреля. На каждой станции его встречали как триумфатора, но встреча в Москве превзошла самые смелые его ожидания: генерал-губернатор князь В. А. Долгоруков, который должен был сопровождать полководца в Петербург, едва сумел пробиться к его вагону, так плотно стояли тысячи москвичей на площади перед вокзалом. Прибыв в Петербург, Скобелев прежде всего поехал в Петропавловскую крепость на могилу Александра II, и только после этого – в Зимний дворец. Император принял его холодно, даже не предложив сесть, и об этом вскоре узнали все. Вокруг Скобелева стал сплетаться клубок интриг, и противоборствующие политические силы старались привлечь народного героя всяк на свою сторону.
К. П. Победоносцев, сразу же разобравшись в существе дела, написал Александру большое письмо, призывая царя непременно привлечь Скобелева на свою сторону. В этом письме Победоносцев, в частности, подчеркивал: «С 1 марта вы принадлежите со всеми своими впечатлениями и вкусами не себе, но России и своему великому служению. Нерасположение может происходить от впечатлений, впечатления могут быть навеяны толками, рассказами, анекдотами, иногда легкомысленными и преувеличенными. Пускай Скобелев, как говорят, человек безнравственный. Вспомните, Ваше величество, много ли в истории великих деятелей, полководцев, которых можно было бы назвать нравственными людьми, а ими двигались и решались события. Можно быть лично и безнравственным человеком, но в то же время быть носителем великой нравственной силы и влиять на массу. Скобелев, опять скажу, стал великой силой и приобрел на массу громадное нравственное влияние, то есть люди ему верят и за ним следуют. Это ужасно важно и теперь важнее, чем когда-нибудь». Но Александр ничего не предпринял, тем более что известная безнравственность Скобелева претила царю, весьма строгому в этом и к себе, и к окружающим. А Скобелев, смертельно обидевшись, тут же уехал за границу. Летом в Кельне у него произошла встреча с отставным Лорис-Меликовым, которого «Белый генерал» пригласил в свой вагон. Оставшись наедине, он разволновался, даже заплакал, и, негодуя на царя, сказал: «Дальше так идти нельзя. Все, что прикажете, я буду делать беспрекословно и пойду на все. Я не сдам корпуса, а там все млеют, смотря на меня, и пойдут за мной всюду... Я готов на всякие жертвы, располагайте мною, приказывайте».