Банч Кристофер. Король-Провидец

   Пещера выходила в огромный зал с потолком высотой не менее двухсот футов. Стены зала опоясывало несколько уровней с террасами и открытыми площадками наподобие балконов в роскошных никейских особняках. Здесь не было нужды в факелах — их заменяли минеральные образования, свисавшие с потолка и поднимающиеся из пола. В их полупрозрачной глубине переливались разноцветные краски, создававшие непрерывный калейдоскоп мерцающего света.
   Сперва мне показалось, что это и есть тот зал, где побывал Тенедос, но он покачал головой и повел нас дальше, к одному из десятков тоннелей в дальнем конце чертога. Он выбрал самый широкий проход.
   Проход был прямым как стрела и через двести ярдов заканчивался перед новым громадным залом, стены которого блистали кристаллами самых удивительных форм и расцветок. Здесь тоже были устроены настенные галереи и балкончики; поразительное многоцветное освещение позволяло нам ясно видеть окружающее.
   Это и был тот самый чертог, о котором рассказывал Тенедос. В центре стоял трон, напоминавший престол ахима Ферганы в Сайане, хотя и не так богато изукрашенный самоцветами. За троном возвышался черный цилиндрический алтарь, а справа от него тускло поблескивала куча, очевидно, награбленных сокровищ.
   Зал был полон спящих людей в белых балахонах. Они лежали повсюду. Казалось, жрецы наложили на свою паству заклятье крепкого сна. Я надеялся, что это действительно так, и разбудить их может только новое заклинание.
   Тенедос указал на трон, и я увидел ряды сундуков из резного дерева, стоявшие по обе стороны. Я вопросительно приподнял брови. Он кивнул: то, что мы искали, находилось там.
   Мы крались вперед с оружием в руках, то и дело переступая через спящих людей. В этом зале их было, пожалуй, несколько сотен. Губы Тенедоса шевелились; несколько раз он прикасался пальцами к своим векам, и я догадался, что он творит собственное сонное заклинание или же усиливает действие предыдущего.
   Деревянные сундуки оказались запертыми, и нам пришлось вскрывать их с помощью холодного оружия. Дерево угрожающе скрипело, и я внутренне содрогался при мысли о грозившей нам опасности, но никто из спящих даже не пошевелился.
   В том сундуке, который вскрыл я, лежало много удивительных вещей: королевская диадема, маленький череп, оправленный в золото, резной жезл, тускло-серый самоцвет размером с кулак, который мог стоить целое королевство, и другие диковинки. Но кукол там не было. Я вскрыл другой сундук, но и там не нашел того, что мы искали.
   Свальбард щелкнул пальцами, подзывая остальных. Мы с Тенедосом поспешно подошли к сундуку, возле которого он стоял, и увидели несколько кукол, бесцеремонно засунутых внутрь. Я махнул солдатам, и мы принялись торопливо набивать заплечные мешки. Вскрыв все сундуки, мы нашли и остальных кукол.
   Я уже начинал надеяться, что нам удастся уйти незамеченными, когда под сводами чертога раздался крик. Полураздетый человек стоял на балконе футах в тридцати над полом и грозил нам кулаком.
   Тренькнула тетива, но Курти промахнулся, и выпущенная им стрела отскочила от каменного выступа. Вторая стрела, выпущенная точнее, чем первая, попала человеку в живот. Он наклонился вперед, перевалился через каменный карниз и с воплем полетел вниз.
   Крики разбудили спящих. Они заворочались и начали подниматься, протирая глаза.
   Последние куклы исчезли в мешках, закинутых за спины. Мы побежали к выходу. До сих пор нам не оказывали сопротивления — разве что один-другой Товиети, одетый в белое, пытался преградить путь, но тут же с криком отлетал в сторону.
   Затем появился джак Иршад.
   Он вышел на широкий балкон с правой стороны от нас и пронзительно завопил от ярости. Пока его крик эхом отдавался от стен и потолка, он превратился чуть ли не в пятидесятифутового великана и легко сошел с балкона на пол пещеры.
   — Нумантийцы! Ложный Провидец Тенедос! Пришел ваш смертный час, гнусные шакалы! Как вы осмелились? Как вы осмелились?
   Он поднял с пола камушек и швырнул его в Тенедоса. На лету камушек вырос до размеров огромного булыжника, способного превратить весь наш отряд в кровавое месиво. Но Тенедос вскинул руки, бормоча заклинание, и булыжник свернул в сторону, врезавшись в группу Товиети. Послышался отвратительный хруст, и несколько белых балахонов щедро окрасились красным.
   Тенедос выхватил копье у одного из моих солдат и прикоснулся им к ближайшему сталагмиту. Я мог слышать отрывки его заклинания:
   ...меняйтесь... меняйтесь... освобождайтесь, летите как стрелы, как... разите скорей, разите сильней, вы сотрете...
   Он несильно бросил копье в направлении Иршада. В тот же миг все сталагмиты, окружавшие джака, разом отломились от своего основания, взмыли в воздух и со свистом понеслись к нему, словно дротики, пущенные рукой великана. Иршад выкрикивал контрзаклинание, поспешно уменьшаясь до своего нормального размера. Его окутала разноцветная завеса; копья-сталагмиты, ударявшие в этот занавес, разлетались в пыль.
   Иршад начал творить свое заклятье. В зал вбегали новые чародеи — некоторые с посохами, другие с причудливыми амулетами. Их выкрики и бормотание прибавились к общей сумятице.
   Пока магия боролась с магией, я понял, что мне нужно делать.
   — Уланы, за мной! — я бросился вперед, и мои люди словно очнулись от транса. Товиети стеной стояли перед нами. Мы прорубали себе путь, приближаясь к Иршаду и остальным чародеям из пещеры.
   Заклятье Иршада начинало действовать. Я услышал низкий рокот, подобный звуку приближающегося урагана, который с каждой секундой становился громче.
   Стражники Товиети, не успевшие как следует застегнуть доспехи, сплачивали ряды, отражая нашу атаку на колдунов. Над ними взмыло знамя с непонятным девизом, а рядом со знаменосцем появился огромный мужчина, которого я сразу же узнал, так как провел достаточно много времени в обществе его старшего брата.
   Шамиссо Фергана размахивал именно таким оружием, какое я представлял в руках Бейбера Ферганы при первой встрече с ним — тяжелой боевой секирой с длинной рукоятью. Он увидел меня — полагаю, волшебство Иршада сообщило ему, кто я такой, — и хрипло прокричал свой вызов, на который я с радостью ответил.
   Внезапно легат Банер выскочил вперед с пронзительным боевым кличем. Он сделал яростный выпад, не отдавая себе отчета в том, что раскрывается перед противником. Фергана легко уклонился, зацепил плечо Банера острым клювом своей секиры и подтащил вопившего от боли юношу поближе к себе. Когда Банер споткнулся и начал валиться вперед, Фергана рывком высвободил секиру и нанес легату сокрушительный удар в затылок.
   Сержант Виен, подкравшийся сбоку, сделал коварный выпад, но не рассчитал расстояние между собой и противником. Фергана поймал его на бедро и перекинул через себя как цыпленка, отшвырнув в сторону. Теперь нас ничто не разделяло.
   Фергана держал секиру наготове перед собой: левая рука обхватывала древко на высоте плеча, правая лежала на рукояти. Он потанцевал взад-вперед, внимательно глядя на меня, выискивая слабое место. Я сделал пробный выпад в лицо. Его секира блеснула, едва не задев мое плечо при возвратном движении. Выругав себя за поспешность, я отклонился и рубанул его по ноге, но промахнулся.
   Мы снова встали в оборонительную стойку — двигаясь, постоянно двигаясь. Смутно ощущая присутствие Карьяна и другого улана, охранявших меня с флангов, я в то же время пытался заставить Фергану раскрыться, но он тут же поворачивался ко мне лицом.
   Шамиссо снова взмахнул секирой; я отпрыгнул назад, приземлившись на пол, усыпанный мелким гравием. При этом у меня подвернулась нога, и я чуть было не упал. Фергана испустил победный клич и устремился вперед. В его глазах я видел смерть. Я быстро зачерпнул пригоршню гравия и швырнул ему в лицо, откатившись в сторону как раз в тот момент, когда секира со свистом рассекла воздух. Прежде чем он успел опомниться, я снова ударил, на этот раз так, как меня учили: целясь не в жизненно важные органы, но так, чтобы изувечить противника и лишить его способности двигаться.
   Рубящий удар пришелся в середину рукояти секиры. Он рассек дерево, а затем пальцы Ферганы. Тот взревел от боли и выронил оружие, но его здоровая рука потянулась к длинному кинжалу, висевшему сбоку на поясе.
   Однако вождь мятежников не успел ничего предпринять. Мой выпад поразил его в горло, и острие моего меча вышло из его шеи у основания черепа. Когда он рухнул на пол, я рывком вырвал меч, огляделся по сторонам и увидел, как сержант Виен обезоружил своего противника. Затем я столкнулся с вражеским знаменосцем, пытавшимся защищаться с помощью короткого меча. Я парировал один удар, другой, подсек ему ноги и прикончил в падении, полоснув по горлу. Знамя Шамиссо Ферганы упало в нескольких футах от своего мертвого командира. Эскадронный проводник Биканер подхватил его и стал торжествующе размахивать в знак победы.
   За грохотом боя я услышал, как стихает и умирает рев магической бури: джак Иршад видел, как погиб его повелитель, и его сосредоточенность изменила ему. Затем над нами грянул голос Провидца Тенедоса:
 
   Я получил тебя,
   Я получил тебя,
   Твоя сила принадлежит мне,
   Твоя мощь принадлежит мне.
 
   Тенедос стоял с широко раскинутыми руками, сжав пальцы в кулаки. Снова загремел его голос:
 
   Твоя кровь
   Струится по моим пальцам,
   Я сжимаю твое сердце.
   Ты мой,
   Ты мой,
   Прими свою смерть,
   Прими дар,
   Прими свою смерть.
 
   Джак Иршад завизжал, корчась в агонии, схватился за грудь и упал. Его тело изогнулось, а затем замерло неподвижно.
   Товиети завопили вслед за ним, увидев смерть обоих своих лидеров. Их крики усиливались, перерастая в отчаянный призыв: «Тхак! Тхак! Тхак!»
   И их властелин услышал зов из той преисподней, в которой он находился.
   На вершине цилиндрического алтаря появился Тхак.
   Не знаю, из какого странного мира явилось это существо и что оно собой представляло. Возможно, Тхак поднялся из глубочайших недр земли, из чудовищных каверн, где металл течет как вода. Он был какой-то разновидностью демона, хотя не из плоти и крови. Его тело было кристаллическим и вспыхивало желтыми, оранжевыми и золотыми отблесками. Ростом более шестидесяти футов, он имел человекообразный облик, с конечностями равной длины и цилиндрической головой, сидевшей прямо на бочкообразном торсе без всякого намека на шею. Ограненное, как чудовищный самоцвет, его тело излучало ослепительные вспышки света.
   Товиети завопили еще громче, и я понял, что они боятся своего бога-демона так же сильно, как и почитают его.
   Тхак увидел нас, хотя у него не было глаз, да и вообще трудно было определить, имел ли он лицо, и сошел на пол с алтаря. Его суставы скрипели, как ржавый металл, толстые обрубки пальцев тянулись к нам.
   При каждом его движении раздавался пронзительный вой на высокой ноте, словно невидимыми ногтями терзавший мои барабанные перепонки.
   Порывшись в мешочке, подвешенном у него на поясе, Тенедос вынул крупный, прозрачный самоцвет в виде цилиндра, заостренного с обоих концов. Из-за невыносимого воя я не слышал его заклинания, но он бросил камешек, и тот приземлился футах в двадцати от нас, неподалеку от Тхака. Самоцвет начал вращаться, словно Тенедос раскрутил его перед броском.
   Вращаясь, он тоже отбрасывал сверкающие отблески во все углы пещеры. Одновременно послышалось низкое, басовитое гудение, быстро перекрывшее вой Тхака своей мощью.
   — Пошли! — крикнул Тенедос. — Я не знаю, надолго ли это задержит его!
   Двое солдат опрометью бросились бежать. Зычные возгласы Виена и Биканера остановили их на ходу, и дисциплина была восстановлена.
   Мы бегом направились к выходу из пещеры, отходя, однако, в боевом порядке. Позднее у меня было время подивиться тому, как горстка людей смогла нанести такой сокрушительный удар и парализовать многократно превосходящие силы противника с помощью одной лишь отваги, внезапности и малой толики чародейства — это сочетание мне не раз приходилось использовать в дальнейшем, на службе у императора Тенедоса.
   Несколько Товиети, ошарашенных последними событиями, попытались остановить нас, но были отброшены в сторону или убиты. Мы так и не встретили настоящего сопротивления.
   Я в последний раз оглянулся на покинутый нами чертог и увидел, как Тхак с огромным усилием продвигается вперед, словно человек, идущий против ураганного ветра. Он шаг за шагом приближался к самоцвету Тенедоса.
   Внезапно я понял, что отстал от остальных, и поспешил вслед за своими людьми.
   Стояло серое, ненастное утро, но оно наполняло мое сердце восторгом. В пещере мы потеряли троих, считая легата Банера. Еще четверо других солдат были ранены, но их поддерживали товарищи.
   Сохраняя боевой порядок, мы спустились по дороге. Теперь не было нужды прятаться, и никто не осмелился встать у нас на пути.
   Через час мы оседлали лошадей, пристегнули к седлам заплечные мешки с драгоценными куклами и поскакали из ущелья к дороге на Сайану.
   Тенедос оглянулся через плечо на гору и вход в пещеру. Дождь прекратился, ветер тоже стих. Я не слышал ни воя, ни гудения — очевидно, магическая битва уже закончилась.
   — Вы убили его? — спросил я.
   — Не знаю. Но мне определенно повезло с заклинанием и талисманом. Они смогли удержать демона, хотя я не имел представления о том, с чем нам предстоит встретиться в этой пещере. Возможно, я ранил его и послал в то место, откуда он явился, — голос Тенедоса звучал очень неуверенно. — А может быть, и нет.
   Он пожал плечами и взглянул на меня.
   — Пора в путь. Мы получили то, за чем пришли.
   Мы во весь опор поскакали к Сайане.

Глава 11
Предательство ахима

   Мы стали героями при дворе ахима Ферганы. Мы не только спасли жизнь придворных и самого ахима от чудовищной участи, но также убили изменника Иршада и лидера мятежников, исчадие ада, Шамиссо Фергану.
   Когда речь зашла о демоне Тхаке, ахим Фергана заявил, что о нем можно забыть. Без поддержки негодяев, направлявших его действия на земле, Тхак потеряет силы и вскоре вернется в свое мрачное царство... даже если могущественное заклятье, наложенное Храбрейшим из Храбрых, Бесконечно Восхваляемым и Сиятельным Провидцем Тенедосом, уже утратило свою силу. А ужасные Товиети, лишившись своих вождей, тоже рассеются и исчезнут, как если бы их никогда не существовало.
   Уверившись в прочности своего правления и в отсутствии любых притязаний на трон, ахим Фергана обещал нам все, абсолютновсе, что мы пожелаем, — особенно потому, что мы вернули его кукол. Я отвел Тенедоса в сторонку и поинтересовался, разумно ли было принимать такое решение. Он пожал плечами и ответил, что, во-первых, вряд ли кто-либо из хиллменов сумеет использовать кукол по назначению без магии джака Иршада, а во-вторых, для Нумантии не имеет значения, кто сидит на кейтском троне, пока хиллмены занимаются грабежами и убийствами в пределах собственных границ.
   Что касается даров ахима Ферганы, то, к сожалению, у него нашлось мало того, что нам хотелось бы получить. Золото бы нас вполне устроило — ни Тенедос, ни я, ни все остальные не были богачами. Но такой дар противоречит законам его королевства, сокрушенно объяснил Бейбер Фергана. Кроме того, государственная казна находится в прискорбном состоянии, и вся твердая валюта жизненно необходима для нужд народа. Зато все остальное...
   Тенедос попытался втолковать Фергане, что простая ратификация пакта со Спорными Землями, ради которой он приехал в Сайану, будет величайшим благом для всех, включая Кейт, Нумантию и Юрей. Ахима Фергана вежливо улыбнулся и сказал, что этот вопрос в данный момент «тщательно изучается». Даже такому неопытному дипломату, как я, было понятно, что под этим подразумевалось.
   Никто из нас, начиная от офицеров и кончая рядовыми, не мог придумать ничего ст оящего по части личного вознаграждения. Каждый из нас мог получить поместье в Кейте и подвергнуться риску быть убитым в тот момент, когда он выедет за пределы Сайаны, чтобы осмотреть свое владение.
   Титулы и звания не имели смысла.
   Еда... кейтская кулинария не пользовалась особенным уважением среди моих подчиненных.
   Ахима Фергана предлагал девушек или молодых юношей в любом требуемом количестве. Некоторые из моих людей начинали похабно облизываться, представляя себе оргии на манер известных из древней истории. Здесь мне пришлось жестко настоять на своем: если женщина захочет войти в посольство днем, по своему желанию и послебеседы со мной, а ее избранник будет свободен от службы, то все остальное — их личное дело. Однако безопасность резиденции была слишком важна, чтобы позволять незнакомым людям входить и выходить по ночам. Что же касается мальчиков... по армейскому уставу запрещалось иметь рабов, так что этот вопрос не подлежал обсуждению.
   Я знал, что мало кто из кейтских женщин пожелают вступить в связь с ненавистными инородцами, за исключением шлюх или шпионок из обслуживающего персонала, которые, несомненно, получили приказ вести себя соответствующим образом.
   Поэтому нам оставалось удовольствоваться неувядающей благодарностью ахимаФерганы. По циничному, но точному замечанию полномочного посла Тенедоса, действие этого дара ограничивалось неделей с момента его оглашения.
   Последовали другие награды: все уланы нашего отряда были упомянуты в моей депеше, отсылаемой домициусу Херсталлу в расположение 17-го полка, а капитан Меллет сделал то же самое для своих пехотинцев. Некоторых мы повысили в звании — легат Банер был посмертно произведен в капитаны, что могло служить некоторым утешением для его семьи. Как я и обещал, с полного одобрения Лейша Тенедоса сержант Йонг был произведен в легаты вместе с остальными хиллменами.
   Я никак не мог повысить Биканера до полкового проводника, поскольку это место принадлежало Эватту, оставшемуся в Мехуле. Карьян отказался от повышения, проворчав что-то вроде «получил нашивки — долой друзей, а ради нескольких лишних монет душу гробить не стоит». Курти слишком стыдился своего первого промаха в пещере и отказался от награды. По крайней мере, Свальбард позволил произвести себя в сержанты и даже буркнул что-то невразумительное в знак благодарности.
   Послание Тенедоса, адресованное домициусу Херсталлу, изобиловало такими похвалами в мой адрес, что меня бросило в жар. Я подумал, не изменит ли капитан Ланетт свое отношение ко мне, но усомнился в этом. Такие, как он, никогда не прощают людей, задевших их самолюбие.
   Вскоре последовали новые хвалебные рапорты, искусно составленные Тенедосом. От них у меня во рту остался противный кислый привкус.
   Через день после нашего возвращения в Сайану он настрочил целую кучу писем и депеш. Первым из них был обязательный отчет для Совета Десяти.
   Он разрешил мне прочитать отчет, прежде чем запечатать конверт. Я держался вежливо и не высказал вслух ни одного критического замечания. Изложение было точным, но создавалось такое впечатление, как будто мы сделали гигантский шаг вперед к достижению мира со Спорными Землями и значительно усилили нумантийское влияние в Кейте. Однако я заметил, что отчет давал свободу для разнообразных домыслов. Он пестрел фразами вроде «если ахим Фергана и его правительство предпримут определенные меры», "учитывая, что ахимФергана выражает свою приверженность закону и правосудию", «в том благоприятном случае, если ситуация останется неизменной в течение полугода», и так далее.
   Но гладкие обороты и двусмысленные фразы, использованные Тенедосом, были еще не самым худшим. Перед тем как передать официальные письма патрулю в количестве двадцати человек (это была необходимая мера предосторожности), он подготовил вторую порцию корреспонденции. Некоторые из этих посланий были личными, адресованными друзьям и наставникам Тенедоса, включая двух человек из Совета Десяти, которых он считал своими союзниками. Разумеется, он не стал мне их показывать.
   Другие послания были адресованы в никейские листки новостей, которые обычно расклеивались на улицах. Я прочел одно из них, наполненное ссылками на «беспримерный героизм молодого офицера из прославленного 17-го полка Юрейских Улан, легата а'Симабу», «нерушимую стойкость нумантийских солдат» перед «коварными происками» диких горцев, и тому подобной чушью. «Легат Банер получил смертельную рану, прикончив по меньшей мере дюжину мятежников, и умер на руках у Тенедоса. Его последними словами были: „Обещай мне, о Провидец, что наша жертва была не напрасной, и когда-нибудь Нумантия восстанет во всем сиянии былой славы“».
   Меня слегка подташнивало.
   Увидев выражение моего лица, Тенедос догадался о моих чувствах и криво усмехнулся.
   — Ты думаешь «какое дерьмо!» — не так ли, Дамастес?
   Я что-то пробормотал, не желая отвечать.
   — Но что такое ложь? Разве Банер, например, не убил бы дюжину Товиети, если бы остался в живых?
   — Возможно. Кстати, вы ни словом не обмолвились о Товиети.
   — Это потому, мой дорогой друг, что Совет Десяти снимет с меня шкуру и вывесит ее на городской площади, если я допущу утечку столь секретной информации. Позволь мне продолжить. Что касается прощальной речи легата Банера... что ж, я признаю, что вложил в его уста слова, которые ему не принадлежали. Но можешь ли ты гарантировать, что он не верил в это?
   — Я ни разу не слышал, чтобы он говорил о политике.
   — Тогда кто может сказать? Кроме того, здесь заключена более важная истина, — продолжал Тенедос. — Помнишь, как я обратился к твоим солдатам на переправе? Я обещал им великие времена, великие деяния и награды.
   Вот так-то. Наши павшие, вернувшиеся к Колесу, могут послужить общему делу. Банер — один из них. Он подает пример другим молодым нумантийцам.
   Посуди сам: стоило ли мне рассказывать правду о смерти легата Банера. Стоило ли говорить о том, что он как последний идиот бросился в атаку на человека, вдвое превосходившего его силой и опытом? О том, что он заступил дорогу своему командиру, без сомнения, надеясь стяжать великую славу, собственноручно прикончив Шамиссо Фергану? Должен ли я сказать, что его смерть ничего не изменила в этой проклятой стране, поскольку жизнь здесь будет такой, какой она была всегда, если только не перебить всех горцев до единого и заселить страну нормальными людьми? Должен ли я сказать, что эти Спорные Земли мало что значат для Нумантии, а большинство нумантийцев не могут найти их на карте и плевать хотели на то, что происходит на границах?
   Как ты думаешь, обрадовало бы это родственников легата, если они у него есть? Пошло бы это на пользу Нумантии?
   Возбуждаясь собственной речью, Тенедос понемногу начинал сердиться. Я не ответил на его вопросы, сделав вид, что несведущ в таких абстрактных материях.
   Внезапно к Тенедосу вернулось хорошее настроение.
   — Дамастес, друг мой, сосредоточься на тех делах, в которых ты так хорошо себя проявил. Солдатская служба — это тоже великое искусство. Обещаю тебе, что в один прекрасный день ты будешь вознагражден и получишь возможность совершить истинно великие дела, а твое имя прогремит на всю страну и будет навеки вписано в анналы истории.
   Предоставь мне политику и дипломатическую мишуру. Но прежде подумай об одном: много ли шансов останется у Совета Десяти низвергнуть меня в пучину забвения после того, как мои отчеты попадут в никейские листки новостей?
   Все, что от меня требуется... все, что от настребуется — это пережить тяжелые времена в Кейте, и тогда наши имена прославятся во всей Нумантии. А что может сравниться с этим?
   И все-таки я чувствовал себя неуютно. Извинившись, я попрощался и ушел. Следующие несколько дней этот случай не шел у меня из головы — я знавал офицеров, которые лезли из кожи вон, лишь бы показаться в выгодном свете перед своими командирами, и слышал рассказы отца о таких выскочках. Я не питал к ним никаких чувств, кроме презрения.
   Но, с другой стороны, Лейш Тенедос не был солдатом и сражался на совершенно другой арене, о которой я почти ничего не знал, да, признаться, и не хотел знать. Вправе ли я был осуждать его? Ведь наша вылазка в пещеру действительнопомогла сохранить мир в Кейте, сделала ахиму Фергану союзником Нумантии, пусть и недостойным доверия, и по крайней мере на некоторое время удержала хиллменов от полномасштабного вторжения в Юрей.
   И наконец, Тенедос был моим начальником. Я не имел права подвергать сомнению его решения или избранную им тактику.
   К счастью, появились другие, гораздо более важные хлопоты, и я перестал думать об этом.
 
   Одно происшествие выглядело незначительным, но наводило на размышления: ландграф Эллиас Малебранш из Каллио исчез, бежал из дворца в то самое утро, когда мы отступали перед Тхаком в пещере Товиети. Совпадение показалось мне довольно любопытным. Тенедос вовсе не считал это совпадением, но все расспросы о каллианце при дворе ахима Ферганы вежливо игнорировались.
   Самой большой заботой были Товиети. Они не исчезли, как легкомысленно пообещал Фергана; вместо этого их движение только разрасталось и более не находилось под запретом. Возможно, теперь у них не было лидера, но их идеи не изменились. Уничтожайте правителей и землевладельцев. Берите все, что хотите. Пока старый порядок не будет разрушен, мир не наступит, и убийства не прекратятся. И, разумеется, M'rt te Ph'reng!