Банч Кристофер. Король-Провидец

   — Слушаюсь, сэр.
   Протогенес пристально рассматривал меня.
   — Провидец Тенедос, — неожиданно сказал он. — Этому человеку можно доверять?
   — Абсолютно, сэр.
   — Вспоминая собственную службу младшим офицером, я не устаю поражаться тому, как чертовски трудно было сделать что-то полезное, если это не совпадало с интересами моих командиров, — задумчиво продолжал старый генерал. — Самым простым решением было бы повысить вас, капитан а'Симабу. Да и для вас, Провидец, было бы легче, если бы вы получили... скажем, чин генерала. Но я не готов к этому, еще не готов. Генерал Турбери, когда вы будете составлять приказ на Провидца, включите туда и капитана а'Симабу.
   А вы, сэр, отныне получаете разрешение делать все, что сочтете необходимым, не только ради спасения Нумантии, но и ради сохранения жизни Провидца.
   — Да, сэр. Благодарю вас, сэр, — я отсалютовал.
   — Все, — сказал генерал Протогенес. — Уверен, вы будете держать меня в курсе дела. Мы поставили себе задачу, теперь пора ее выполнять.
   — Благодарю вас, сэр, — сказал я, когда мы с Тенедосом отъехали от дворца.
   — Теперь я не уверен, что поступил правильно, вызвав тебя на это совещание. Правда, я сделал это не только для того, чтобы ты разделил выпавшую нам честь, но потому, что рассчитываю на твою ясную голову в ближайшем будущем.
   — Но почему вы не уверены?
   — Теперь получается так, что я приобрел себе няньку. Хм!
   Я рассмеялся, собираясь обратить все в шутку, но потом задал вопрос, который вертелся у меня на языке:
   — Как вы считаете, сэр, эти меры спасут положение?
   Тенедос довольно долго медлил с ответом.
   — Не знаю. Да, генералы произнесли сейчас нужные слова и как будто наделили меня достаточными полномочиями. Но они — такая же часть системы, как и Совет Десяти. Они дослужились до своих сегодняшних званий при этой власти, и я сомневаюсь, способны ли они постигнуть всю глубину той пропасти, в которую нас увлекает?
   — Я заметил, вы ничего не сказали о том, что пора бы сместить Совет Десяти.
   — Разумеется нет, — фыркнул Тенедос. — Может быть, я и сумасшедший, но все же не идиот.
 
   Через три часа вестовой из Военной Палаты доложил, что все необходимые распоряжения отданы: «Таулер» и шесть других быстроходных пакетботов были ревизированы армией для «специальных целей».
   Теперь нам оставалось лишь ждать прибытия настоящих солдат, чтобы мы могли приступить к следующему этапу: патрулированию городских кварталов и очищению их от Товиети.
   Естественно, домициус Лехар остался недоволен, когда я сообщил ему о своем новом назначении. Он сказал, что рассчитывал на мою помощь в подготовке полка, и мне было почти жаль его. Но с другой стороны, черт побери, для чего он носил свои нашивки — чтобы производить впечатление на балу? Его лицо вытянулось еще сильнее, когда я заявил, что собираюсь забрать с собой некоторых уоррент-офицеров. На мой взгляд, Золотые Шлемы были никудышными вояками, но среди них было несколько человек, которых я взял на заметку.
   Не считая эскадронного проводника Карьяна, первым из отмеченных мною воинов был легат Петре. Сначала он заявил, что поступил на службу в армию не для того, чтобы исполнять обязанности городского стражника, но когда я объяснил ему, насколько это важнее, чем втолковывать своим подчиненным премудрости построения в две шеренги, он согласился.
   Я с легким сердцем сменил парадный мундир Золотых Шлемов на обычный походный мундир и боевой шлем с длинным гребнем, носовой стрелкой и нащечными пластинами. Я пренебрег обычной кавалерийской пикой и саблей, предпочтя им мой излюбленный меч, кинжал немного короче того, которым я дрался с Малебраншем на дуэли, и короткий лук со снятой тетивой, хранившийся в седельной сумке вместе с боевыми стрелами.
   Первым делом мне следовало удостовериться, что новое жилище Провидца Тенедоса хорошо защищено. Как и говорил Турбери, здание представляло собой четырехэтажную круглую башню, окруженную рвом с водой. Башня была необитаема уже лет десять, поэтому прежде всего нуждалась в основательной чистке. В качестве прощального жеста к выполнению этой задачи я приказал привлечь свой бывший эскадрон. Серебряные Кентавры ворчали и жаловались, что их низводят до уровня домохозяек, однако их вооружили метлами и швабрами с приказом отмыть здание так, чтобы оно сияло не хуже, чем их шлемы. Я воздержался от замечания о том, что это, пожалуй, является пределом их способностей.
   Мне пришлось пожалеть об услуге, оказанной Амиэль, подруге Маран, когда я предоставил легата Йонга в ее распоряжение. Сейчас Йонг и его помощники очень пригодились бы мне, но слово надо держать. Стоило мне только подумать об Амиэль, как перед моим мысленным взором предстало лицо Маран, и воспоминания нахлынули на меня, на короткое время заставив забыть обо всем. Но потом я пришел в себя и напомнил себе, что сейчас она, скорее всего, загорает на палубе яхты своего мужа, веселая и беспечная. Я как последний дурак надеялся, что она хранит мне верность.
   Я заставил себя вернуться к мерам по обеспечению безопасности Тенедоса, понимая, что буду чувствовать себя спокойно только после прибытия солдат нашего полка. Более надежных телохранителей я не мог себе представить.
   А пока мне пришлось отбирать людей из полков, расквартированных в столице и вокруг нее, не принимая по очевидным причинам добровольцев. Потом я составил наряды таким образом, чтобы входившие в них солдаты были не знакомы друг с другом, с тем, чтобы, если среди них попадутся Товиети (а я не исключал такой возможности), то у них не будет времени подготовиться к нападению. Каждый день я перетасовывал личный состав и раз в неделю отправлял солдат в их полки, заменяя их новыми людьми.
   Начальниками охраны я поставил Карьяна и других офицеров, «украденных» из полка Золотых Шлемов. Хотя Карьян время от времени поглядывал на меня исподлобья, он выказал себя превосходным командиром, и вскоре я обнаружил, что мне все в большей степени приходится полагаться на него.
   Но я прекрасно понимал, все это было не более чем попыткой перевязать царапину, в то время как пациент истекает кровью из множества серьезных ран. Не раз в те дни я ломал голову, думая о том, что готовит нам завтрашний день и чем закончатся беспорядки в Никее.
   Кутулу был также прикомандирован к Тенедосу вместе со своим секретным архивом и несколькими помощниками.
   Я не знал, к какой работе приставил их Тенедос, но когда я спросил маленького стражника, не могу ли я позаимствовать кое-кого из его подчиненных, чтобы проинструктировать моих охранников в тонком искусстве слежки, Кутулу ответил категорическим отказом: он ловил куда более крупную рыбу.
   В то время я редко виделся с Тенедосом. Он разъезжал по городу под усиленной охраной из специально отобранных офицеров Военной Палаты. Я не вполне доверял им, но мало что мог поделать до прибытия абсолютно надежных людей.
   Однажды поздним вечером он вернулся в башню и вошел в мою комнату.
   — Сейчас я не отказался бы от глоточка бренди, — вздохнул он. — И к черту чрезвычайное положение! Иногда приходится обманывать самого себя.
   Я держал фляжку с коньячком именно для таких случаев, поэтому сразу же налил ему бокал. Тенедос сделал небольшой глоток.
   — Могу сообщить тебе один факт, если, конечно, ты до сих пор об этом не знаешь, — сказал он. — Самые упрямые, твердолобые и эгоистичные люди на земле — это чародеи.
   Я поблагодарил его за информацию и добавил, что это мне оченьхорошо известно.
   — Ты слышал о Чарском Братстве?
   Название не было мне знакомо. Тенедос объяснил, что это группа наиболее влиятельных никейских магов. Они не образовывали тайного общества, но и не афишировали своего существования, довольствуясь встречами друг с другом.
   — Сначала братство возникло как некое общество взаимопомощи, — продолжал Тенедос, — превратившись попутно в весьма влиятельную политическую силу в Никее. Я пытался склонить их к сотрудничеству, но с таким же успехом я мог бы попытаться одновременно соблазнить десятерых монашек или пасти стадо бешеных коров.
   — Могу я спросить, зачем?
   — Я не буду вдаваться в подробности, Дамастес, поскольку сама идея, возможно, с самого начала была неудачной. Ты знаешь, что магия — наиболее эгоистичное из всех искусств?
   Я не знал.
   — Чародей творит заклинания в первую очередь для собственной выгоды. Менее охотно он берется работать на клиента, ожидая получить за это богатое вознаграждение. Чем более эгоистично требование клиента, тем больше вероятность его удовлетворения — по крайней мере, мне так кажется. Возможно, поэтому в народе больше говорят о черной магии, чем о белой. Случаи, когда маг творит заклинания, руководствуясь благими побуждениями, например, стараясь примирить воюющие стороны или покончить с голодом, очень редки.
   Может быть, сами боги рады видеть, как мы прозябаем в нищете? Как бы там ни было, я задумался над этой проблемой и попытался приобщить своих собратьев по ремеслу к делу спасения Нумантии. Но до сих пор я слышу в ответ только пустую болтовню. Иногда мне кажется, что они и не заметят, как весь мир запылает и начнет рушиться вокруг них.
 
   Я бродил около башни, пытаясь поставить себя на место Товиети, который хочет проникнуть внутрь, и обдумывал возможные способы отражения угрозы. За этим занятием меня и застал вестовой из полка Золотых Шлемов, попросивший от лица адъютанта вернуться в расположение полка, чтобы уладить некий «личный вопрос».
   Я не представлял, о чем идет речь, однако согласился, предварительно сообщив Петре о том, куда я направляюсь.
   Неподалеку от штаб-квартиры полка стояла покрытая дорожной пылью карета, запряженная парой лошадей. Я спешился, снял свой шлем и вошел внутрь.
   Маран сидела на скамье сразу за дверью. При моем появлении она вскочила, и ее лицо осветилось радостью. Потом радость угасла, и я снова увидел выражение невинного ребенка, случайно согрешившего и ожидающего наказания.
   Она бросилась в мои объятия, и я прижал ее к себе, не обращая внимания на шлем, с грохотом покатившийся по полу. Я не знал, что сказать или сделать. Внезапно я увидел кожаный чемодан, стоявший возле скамьи.
   Некоторое время мы стояли в молчании.
   — Я в первый раз обнимаю человека в боевых доспехах, — приглушенно пробормотала Маран, прижавшись к моему плечу.
   — Надеюсь, не в последний.
   Она отступила назад, и мы посмотрели друг на друга.
   — Я оставила его, — просто сказала она.
   — Когда?
   — Три дня назад. Мы бросили якорь у какого-то острова, собрались отправиться на какой-то банкет у губернатора, и... и я не смогла этого сделать. С меня было достаточно.
   Я побросала в чемодан кое-какие вещи, нашла моряка с быстроходным судном, предложила ему золото, и он отвез меня обратно в Никею, — она криво улыбнулась. — По возрасту он годился мне в дедушки, но мне кажется, он втайне надеялся, что я считаю его молодым и похотливым.
   — Глупенькая, — ласково сказал я. — Ты могла бы попасть в рабство к пиратам.
   — Ты стал бы искать меня, если бы это случилось?
   Вопрос казался абсурдным: здесь я занимался куда более серьезными делами. Но я уже научился лгать, а, произнося следующие слова, понял, что говорю вовсе не ложь, а чистую правду:
   — Обязательно, хотя бы мне пришлось потратить на это всю жизнь.
   Мы поцеловались. Уголком глаза я заметил капитана Лардье, выглянувшего из своего кабинета с потрясенным видом и тут же исчезнувшего.
   — Ты уверена в своем решении? — спросил я.
   Она кивнула.
   — Я никогда не вернусь к нему. Даже если мы... никогда.
   Маран отступила от меня.
   — Я приехала сюда сразу же, как только сошла на берег. Теперь... наверное, мне нужно заглянуть к себе домой. Я распоряжусь вывезти его вещи. Представляю себе, какой скандал поднимется в моей семье! — она с тоской взглянула на меня. — Как мне хочется остаться с тобой! Но это будет совсем неприлично.
   — Хуже того, противозаконно, — добавил я.
   Мне не нравилась мысль о том, что она вернется в свой особняк, даже если все следы пребывания там графа Лаведана будут уничтожены. Размышляя логически, я пришел к выводу, что кое-кто, узнав о нашем романе, увидит в Маран средство добраться до меня, а через меня — до Провидца Тенедоса.
   Но другого выбора не оставалось.
   Но затем меня осенило. Впервые в жизни я решил злоупотребить оказанным мне доверием и впоследствии был рад, что у меня хватило храбрости сделать это. Я думаю так и сейчас, даже зная, что произошло потом. Будь мои силы безграничными — клянусь, я был готов целиком употребить их для защиты Маран.
   — Ты не вернешься в тот особняк, — твердо сказал я.
   — А куда же я вернусь?
   — Ты будешь жить в прекрасной, хорошо укрепленной башне, под охраной людей, которые сделают все, чтобы обеспечить твою безопасность. Со мной. То есть, если ты сама этого захочешь.
   Маран взглянула на меня, и я снова утонул в темных глубинах ее глаз.
   — Я хочу, — прошептала она. — О, Дамастес, как же я хочу!
 
   — Это беспрецедентный случай, — сказал Тенедос. — Но я могу понять твои чувства. Не думаю, что тебя можно было бы шантажировать, даже если бы графиня стала заложницей, но все-таки согласен, что нет смысла рисковать.
   — Благодарю вас, сэр, — я испытал огромное облегчение.
   Тенедос пожал плечами.
   — Поскольку дело уже сделало, было бы очень странно, если бы я вдруг отменил твои распоряжения.
   — Могу ли я предложить вам поступить так же с баронессой Розенной? В башне более чем достаточно свободного места.
   — Нет, — твердо ответил Тенедос. — Во-первых, сейчас у меня совершенно нет времени для личных дел, а во-вторых, ей не угрожает никакая опасность.
   — Вы уверены?
   — Если это тебя успокоит, то знай, что я сотворил защитное заклинание с использованием, в числе других вещей, собственной крови. Розенна в полной безопасности и останется невидимой даже если сам Тхак будет искать ее. А теперь будь добр, не суй свой длинный симабуанский нос в мои дела!
   — Слушаюсь, сэр.
 
   Неделя проходила за неделей, но мы напрасно дожидались новостей о подкреплениях, подходивших по реке. Хуже того, из Военной Палаты пришло сообщение о том, что гелиографические станции, расположенные вдоль реки, не отвечают на сигналы.
   Куда пропала армия?
   Жутко было ехать по никейским улицам. Открытое насилие прекратилось, но лишь потому, что солдаты и стражники передвигались большими группами, а члены правительства выходили только под усиленной охраной. По утрам на улицах по-прежнему находили трупы.
   Со стороны казалось, будто в столице остались лишь простолюдины, копившие злобу на правителей, и аристократы, прятавшиеся в богатых кварталах. Торговцы, клерки, купцы — все представители среднего класса Никеи — исчезли, затаились, либо присоединились к бунтовщикам, ожидая дальнейших событий.
   Я вздрогнул и проснулся, услышав хоровое пение. За открытым окном ярко пылали факелы. Я скатился с постели обнаженным, как спал, и потянулся к мечу, висевшему в ножнах на стене.
   Маран села в постели, сонно протирая глаза.
   — Что случилось?
   Я не знал, но быстро подошел к окну и выглянул наружу. Наши комнаты располагались на третьем этаже башни и были обращены в противоположную от центра города сторону.
   Ночь превратилась в море пылающих факелов. Улицы дрожали от поступи шагающих мужчин и женщин. До меня доносились обрывки лозунгов, скандируемых многотысячной толпой: Хлеба... Мира... Долой Совет Десяти... Глас народа... Нумантия... Смерть или жизнь...
   И сквозь этот гул пробивался слабый хор голосов:
    Сайонджи... Сайонджи... Сайонджи...
   Маран подошла ко мне в тонкой ночной рубашке, которую она надела, когда я лег в постель, вконец измотанный дневными хлопотами. Она оперлась локтями на подоконник и с зачарованным видом выглянула на улицу.
   — Ты чувствуешь, Дамастес? — прошептала она. — Скажи, ты чувствуешь это? Богиня зовет.
   Сначала я слышал только рев толпы, но потом онапришла ко мне — богиня-разрушительница воззвала к моей крови, и та забурлила в ответ.
   Могучая магия вырвалась на свободу той ночью. Она овладела мною, и мне захотелось выйти наружу, быть вместе с толпой, крушить и резать, чтобы потом воздвигнуть новое царство абсолютной свободы, где каждый сможет получить то, что пожелает взять.
   Маран повернулась, и я увидел в ее глазах отблески факелов.
   — Все так, как говорил Тенедос, — прошептала она. — Новый мир. Новое время. Я чувствую это, Дамастес! Я чувствую, как поворачивается Великое Колесо, а ты?
   Я не мог ответить. Неведомая сила перехватила мне горло; все темные страсти и побуждения выплеснулись наружу. Я не знал, стучат ли барабаны в ночи, или пульс барабанным боем отдается у меня в ушах. Но потом все изменилось. Вместо Сайонджи, грозного воплощения бога войны Исы, пришла нежная Джаен, и мой член моментально напрягся, причиняя почти физическую боль.
   Я стоял позади Маран. Задрав ей рубашку до талии, я раздвинул ее ноги и насадил ее на себя, вогнав член одним толчком. Она застонала, и Джаен тоже приняла ее в свои объятия.
   Я отодвинулся так, что головка члена почти вышла из нее, затем обрушил новый удар. Мои руки нашли ее груди, стиснули их, и она закричала. Крик потонул в реве толпы на улице. Маран кричала снова и снова, и время растянулось до бесконечности, пока я вонзался в ее тело, в ее душу. Я тоже не удержался от крика, когда семя хлынуло из меня, горячее, как подземный пламень, сотворивший Тхака.
   Потом время вернулось в свое обычное русло, и я понял, что лежу на Маран, наполовину высунувшись из окна и придавив ее к подоконнику.
   — Извини, — пробормотал я.
   — Не надо извиняться, — ответила она. — Просто... предупреди меня в следующий раз, ладно? Тогда я хотя бы успею подложить подушку.
   Я соскользнул с нее, взял на руки и отнес в постель.
   — Кажется, завтра у меня будет немного саднить в одном месте, — прошептала Маран, когда мы немного успокоились.
   Она погладила мою грудь.
   — То, что мы сейчас делали, любимый, кажется, называется сексуальной магией. Амиэль однажды дала мне книжку об этом.
   Перед моими глазами промелькнула темная тень.
   — Сексуальная магия? — переспросил я. — Кто творит ее?
   — Не знаю, — ответила она. — Но я никогда не чувствовала ничего подобного, и не уверена, захочется ли мне сделать это еще раз. Это было так, словно... нет, нас не использовали, но мы стали частью чего-то другого. А может быть, я ошибаюсь. Кажется, мы на время превратились в орудие чужой воли.
   Чародеи Товиети? Или сам Тхак?
   Или даже Сайонджи? Эта мысль заставила меня вздрогнуть. Неужели богиня разрушения явилась сюда и склонила свое лицо над Никеей, с улыбкой наблюдая, как рушится хрупкий человеческий порядок?
   Не знаю, призывал ли кто-то сексуальную магию той ночью, и подействовало ли на других это заклинание, или же это была просто вспышка страсти между мною и Маран.
   Но на следующий день Никею охватил хаос.

Глава 20
Никея в огне

   Существует много версий о причинах мятежа. Некоторые утверждают, что карета какого-то вельможи насмерть задавила ребенка из нищей семьи. Другие говорят о девушке, жестоко избитой стражниками, третьи полагают, что все началось с пьяной драки в таверне между какими-то правительственными служащими и поставщиками продуктов.
   Не сомневаюсь в справедливости этих утверждений, но не верю, что город взорвался после одного-единственного инцидента: безумие распространилось слишком быстро. Слишком долго бедняков презирали и втаптывали в грязь, слишком давно их правители забыли о своих обязанностях. Город напоминал поленницу сухих дров, к которому поднесли факел: прикоснулись в одном месте, в другом... и вспыхнул пожар.
   Оголтелые толпы прокатились по улицам, поджигая, грабя, убивая и насилуя. Врагами были все, кто не участвовал в погромах.
   Стражники бежали в свои участки и забаррикадировались там. Солдаты попрятались в своих казармах, богачи укрылись в особняках, а Совет Десяти вместе с Никейским Советом устроил экстренное совещание, на котором не было принято никаких решений.
   По верхушке власти был нанесен новый удар: Раск, один из членов Совета и товарищ Фаррела, просто исчез, и никто не знает, что стало с ним в тот день. Толпа взяла штурмом городскую ратушу, вытащила на улицу четырех оказавшихся там советников и разорвала их на куски.
   Скопас приехал в башню посоветоваться с Тенедосом. Провидец передал мне содержание их разговора. Тенедос выдвинул те же предложения, что и раньше, но Скопас снова медлил принять решительные меры. Возможно, сказал он, поскольку простолюдины грабят в основном собственные кварталы, их нужно оставить в покое до тех пор, пока бунт не уляжется сам собой.
   Как ни странно, Тенедос отчасти согласился с ним.
   — Пусть бедняки сожгут свои трущобы, — сказал он мне. — Когда это закончится, мы сможем отстроить Никею надлежащим образом.
   Эта черствость потрясла меня, но, кажется, я сумел скрыть свою реакцию.
   — Однако я продолжаю утверждать, что любой, кто считает, будто этот мятеж прекратится сам собой — полный идиот, — добавил он. — Товиети и агенты Чардин Шера позаботятся о том, чтобы этого не произошло.
   Дни проходили за днями, и по-прежнему не было никаких вестей о подкреплениях, вызванных с границы. Тенедос попытался сотворить заклинание поиска, но у него ничего не вышло. По его словам, это было все равно, что пытаться разглядеть что-то через плотный туман. Это означало только одно — волшебство, какое-то заклинание Товиети, власть которого не давала войскам подойти к столице.
   По моей просьбе Тенедос воспользовался своими чрезвычайными полномочиями, чтобы перевести полк Золотых Шлемов, 19-й Пехотный и два других парадных полка в палаточный лагерь в Хайдер-Парке, находившийся на равном расстоянии от нашей башни, Военной Палаты и дворца Совета Десяти. Это делалось для укрепления центра Никеи и сплочения наших сил. Среди солдат начало расти недовольство: им не хотелось покидать свои уютные кирпичные казармы. Я подозревал, что если бы бунтовщики оставили их в покое, они бы с удовольствием сидели на месте, полируя доспехи и упражняясь в бессмысленных пируэтах на плацу, пока вся Никея не обратилась бы в пепел вокруг них. Вместо этого им пришлось нести караул, либо патрулировать главные городские улицы, пешком или в конном строю. Жалобы не смолкали ни на минуту. Ужасные солдаты, но они были единственными, кого я мог использовать. По крайней мере, с горькой иронией думал я, мне не стоит беспокоиться о том, что среди жалобщиков могут оказаться агенты Товиети: душители были бы только рады возможности подобраться поближе к Тенедосу, Совету Десяти или к нумантийским военачальникам.
   Наступили страшные времена, которые сопровождались страшными зрелищами.
   Я видел, как вопящая пьяная женщина выбежала на площадь как раз в тот момент, когда мимо проезжала колонна Золотых Шлемов. Она размахивала каким-то предметом, который я поначалу не разглядел. Очевидно, у одного из солдат зрение было острее моего: он пришпорил свою лошадь, пустив ее в галоп, затем его пика опустилась для удара, и женщина с хрипом покатилась по мостовой, разбрызгивая ярко-алую кровь.
   Солдат выдернул свою пику и вернулся в строй. Я обнажил меч и приставил лезвие к его горлу.
   — Надеюсь, у тебя найдется подходящее оправдание, ублюдок! — прорычал я. — Иначе ты будешь казнен на месте за убийство!
   — Сэр... вы не видели, что она держала в руке. Сэр, это были мужские причиндалы — яйца и все остальное!
   Не обращая внимания на мой меч, он наклонился, и его вырвало на мостовую. Я не мог убить его, но, тем не менее, попросил эскадронного проводника разобраться с ним попозже. Может быть, мне следовало отрубить ему голову. Не знаю...
   Я рассказывал Маран кое-что о нашем патрулировании, но об этом случае я умолчал. Ни одна женщина ее возраста не должна знать о подобных злодеяниях. Задумавшись над этой мыслью, я осознал, насколько она абсурдна — ни один человек, любого возраста и пола, не должен видеть то, свидетелями чего мы были в те дни.
   Через две недели жизнь в городе была полностью парализована, но этого оказалось недостаточно. Теперь Товиети перешли в наступление, умело захватывая власть над толпой.
   Они больше не жгли собственные лачуги, но посылали карательные экспедиции в богатые кварталы Никеи. Склады, расположенные за многие мили от трущоб, были разграблены и преданы огню. У нас не оставалось сомнений в том, кто возглавлял толпу: специально для патрулей на месте преступления оставлялись трупы с желтыми шелковыми шнурами, затянутыми на горле.
   Потом появились надписи, начерченные на стенах огромными буквами и указывавшие границы определенных районов, вроде Чичерина. Иногда в них содержались короткие сообщения:
 
   АРМИИ ДАЛЬШЕ ХОДА НЕТ
 
   СМЕРТЬ СТРАЖНИКАМ НАЧИНАЯ С ЭТОГО МЕСТА
 
   ПРАВЛЕНИЕ СОВЕТА ДЕСЯТИ КОНЧАЕТСЯ ЗДЕСЬ
 
   СВОБОДНЫЙ ЧИЧЕРИН
 
   Иногда на стенах домов рисовали просто петлю желтого цвета: этот знак был понятен даже неграмотным.
   — Весьма интересно, — заметил Тенедос. — Действия Товиети могли бы послужить отличным материалом для социального исследования. Сначала создайте хаос, потом нанесите прямой удар по врагу, потом ограничьте свою территорию, где вы устанавливаете собственные законы и обычаи. Они постоянно давят на нас, чтобы у Совета Десяти не было возможности даже перевести дух, не говоря уже о том, чтобы как следует задуматься над моими словами. В ближайшие дни Товиети пополнят свои ряды новыми рекрутами — человеческое стадо всегда стремится переметнуться на сторону победителя. Когда Товиети решат, что у них достаточно сил, то нападут на нас. Изумительно!