Баркер Клайв. Сотканный мир

   Он проснулся в слезах. Кое-как умудрился встать. На его часах было без девяти два. Последняя электричка давно ушла, а до рассвета оставалось еще много часов.

VI
Больные души

1

   Иногда Мими спала, иногда просыпалась. Но полный беспокойства сон мало отличался от бодрствования, пронизанного обрывками мыслей, бессвязных, как сны. Однажды ей показалось, что в углу комнаты плачет маленький ребенок, который умолк только когда вошла сестра. В другой раз ей неясно, как через матовое стекло, привиделось какое-то место, которое она знала, но забыла, и ее старые кости заныли от желания попасть туда.
   А потом пришло еще одно видение, которое ей больше всего хотелось прогнать. Но оно не уходило.
   – Мими? – сказала черная фигура.
   Болезнь затуманила зрение Мими, но она узнала незваную гостью. После долгих лет наедине с ее тайной кто-то из Фуги, наконец, нашел ее. Но с этой женщиной у нее не могло быть радостной встречи. Колдунья Иммаколата явилась исполнить свое обещание, данное еще до того, как Фуга была спрятана – что, если ей не суждено править Чародеями, она уничтожит их. Она утверждала, что происходит по прямой линии от Лилит, и ее уважали, но ее притязания власть могли вызвать только смех. Чародеи не привыкли кому-либо подчиняться и обращали мало внимания на генеалогию. Насмешки и бессильная злоба сделали эту женщину тем, чем она была сейчас, – одержимой. Теперь она стояла перед последней Хранительницей ковра и была готова ко всему.
   Когда-то Совет преподал Мими кое-что из Древней Науки чтобы она могла защитить себя в таких ситуациях. Конечно, это были слабые чары, способные только заставить врага растеряться. Но они очень помогли ей, когда она осталась жить в Королевстве одна, без любимого Ромо. За эти долгие годы к ней не приходил никто – ни чтобы отобрать ковер, ни чтобы сказать, что ожидание окончено. Напряжение первых лет спало, она сделалась ленивой и многое забыла. Так было со всеми ими.
   Только в конце, когда она осталась одна и осознала, как хрупко ее существование, она стряхнула с себя оцепенение и попыталась послать мысленный сигнал, но безуспешно. Потом удар. У нее ушло полтора дня на то, чтобы написать письмо Сюзанне – письмо, где она вынуждена была приоткрыть краешек тайны. Приходилось спешить – времени оставалось мало, и она чувствовала приближение опасности.
   Видимо, Иммаколата услышала ее зов, обращенный ко всем Чародеям, живущим в Королевстве. Это была ошибка. Как она могла забыть о Колдунье?
   И вот она явилась к ее смертному одру.
   – Я сказала сестре, что я твоя дочь, – сказала она, – и что мне необходимо побыть с тобой наедине.
   Если бы у Мими были силы, она бы сплюнула от отвращения.
   – Я узнала, что ты умираешь, и вот зашла попрощаться. Мне сказали, что ты лишилась дара речи, поэтому я не жду от тебя признаний. Мы же обе знаем, что можно говорить и без слов, правда?
   Она подошла чуть ближе.
   Мими знала, что Колдунья права: были способы заставить тело – даже столь близкое к смерти, как ее, – выдать свои секреты. Иммаколата это умела. Убийца собственных сестер, вечная девственница, она знала все секреты. Нужно попытаться обезоружить ее, иначе будет поздно.
   Краем глаза Мими увидела в углу ведьму, сестру Колдуньи, с приоткрытой беззубой пастью. Другая сестра, Магдалена, заняла стул для посетителей. Они ждали, когда начнется потеха.
   Мими открыла рот.
   – Хочешь что-то сказать? – осведомилась Иммаколата.
   Мими использовала свои последние силы, чтобы поднять левую руку. Там, на ладони, красной хной был нанесен знак, так часто подрисованный, что стерлась кожа – знак, пользоваться которым ее учил перед Великой Работой Бабу из Совета.
   Она давно забыла его смысл, но помнила, что это одно из немногих оставшихся у нее средств зашиты.
   Чары Ло были физическими, и сейчас она не могла их использовать, как и музыкальные чары Айя, которые она забыла одними из первых из-за их сложности. Йеми, Ткачи, не обучили ее ничему – в те последние дни они были чересчур заняты, создавая ковер, скрывающий Фугу от врагов.
   Но и то, чему ее научил Бабу, было трудно применить – ведь она не могла произнести нужные заклинания. У нее остался только этот еле заметный знак на ладони.
   И он не действовал. Она попыталась вспомнить какие-либо дополнительные инструкции Бабу, но вспомнила лишь его лицо, улыбку и солнечный свет, падавший сверху сквозь ветви деревьев. Она тогда была молода и, несмотря на тревогу, счастлива. Все это казалось ей приключением.
   Теперь приключения кончились. Осталась смерть.
   Вдруг раздался свист, и из ее ладони освобожденный, может быть, воспоминаниями вырвался сгусток энергии. Иммаколата отшатнулась, увидев летящий к ней светящийся шар.
   Колдунья не замедлила с ответом. Менструм, струя ослепительной тьмы, кровь ее эфирного тела, излился из ее ноздрей и поплыл по воздуху. Мими не более десятка раз видела в действии эту иглу, всегда исходящую от женщин, сублимирующую их желание и сметающую на своем пути все преграды. Когда Древняя Наука была доступна всем Чародеям, менструм сам выбирал себе хозяев. Некоторые, не выдержав его силы, покончили с собой, но сумевшие его обуздать овладели невиданной мощью.
   Несколько струй вещества устремились к созданию чар Пабу и в момент погасили его, лишив Мими последней защиты.
   Иммаколата смотрела на нее, ожидая, что будет дальше. Она подозревала, что Совет снабдил старуху средствами обороны, и пыталась избежать прямого столкновения. Они с Шэдвеллом долго прорабатывали разные варианты действий, но все они вели в тупик. Сокровище куда-то исчезло, единственный свидетель, Муни, лишился рассудка, и ей пришлось рискнуть и явиться сюда, не зная, чем ее может встретить Мими.
   – Ну, давай, – сказала она.
   Но старуха лежала неподвижно.
   – Некогда ждать. Если у тебя остались чары, действуй.
   Никакой реакции.
   Иммаколата не могла ждать дальше. Она шагнула к кровати: пусть эта стерва покажет, что у нее в запасе. А может, она ошиблась, и никаких чар нет? Может ли быть, что последняя Хранительница беззащитна?
   Она коснулась стертого знака на ладони Мими и ощутила только слабое покалывание. Энергия ушла.
   Если Иммаколата могла чувствовать радость, то она почувствовала ее в этот момент. Хранительница лежала перед ней безоружная. Если у нее и были чары, возраст и болезнь уничтожили их.
   – Пора тебе исповедаться, – сказала она, простирая руки над трясущейся головой Мими.

2

   Дежурная сестра поглядела на часы. Прошло уже полчаса, как она оставила плачущую дочь наедине с миссис Лащенски. По правилам та должна была дожидаться утренних приемных часов, но она приехала на ночь глядя, видимо взволнованная; к тому же, пациентка могла и не дожить до утра. Но гуманность гуманностью, а полчаса вполне достаточно.
   Выйдя в коридор, она услышала крик из старухиной палаты, сопровождаемый шумом падающей мебели. В две секунды она оказалась возле двери. Закрыто. Она постучал в дверь.
   – В чем дело?
   Внутри Колдунья смотрела на груду костей на кровати. Откуда эта женщина брала силы, чтобы сопротивляться ей, сопротивляться менструму, тысячью игл вонзающемуся в ее мозг?
   Совет не зря выбрал ее одной из трех Хранителей Сотканного мира. Даже сейчас, когда менструм разрушал ее сознание, она не сдавалась. Иммаколата видела, что она пытается заставить себя умереть прежде чем невыносимая боль вынудит ее выдать тайну.
   Сестра за дверью подала голос:
   – Откройте! Пожалуйста, откройте дверь!
   Пора кончать. Не обращая внимания на сестру, Иммаколата закрыла глаза и принялась рыться в мыслях Мими, ища разгадку. Значительная часть сознания старухи уже была закрыта смертью, а встающие в оставшейся части мысли и образы оказались слишком туманны. Прежде чем Колдунья смогла разглядеть одно лицо, показавшееся ей знакомым, Мими чудовищным усилием приподнялась и упала с кровати на пол – мертвая.
   Иммаколата вскрикнула в бессильной ярости, и тут дверь распахнулась.
   Сестра никогда не забыла того, что увидела в палате Мими. И никому об этом не сказала, чтобы ее не посчитали сумасшедшей. К тому же сказать об этом – значило признать, что такое возможно, а для этого у нее не хватало ни сил, ни ума.
   Кроме того, они сразу же исчезли – две обнаженные, светящиеся женские фигуры у кровати, – и остались только всхлипывающая дочь и ее мертвая мать на полу.
   – Я вызову доктора, – сказала сестра. – Пожалуйста, оставайтесь здесь.
   Но когда она вернулась, женщины уже не было.

3

   – Что случилось? – спросил Шэдвелл в машине.
   – Она умерла, – сказала Иммаколата и замолчала, пока они не отъехали мили за две от больницы.
   Шэдвелл не торопил ее. Она все скажет лишь тогда, когда захочет сама.
   И она сказала.
   – У нее не было чар, кроме одной дурацкой штуки.
   – Как такое могло быть?
   – Может, она выжила из ума.
   – А остальные Хранители?
   – Кто их знает? Наверное, умерли. Во всяком случае, она осталась одна, – Колдунья как-то странно улыбнулась, почти радостно: раньше он за ней такого не замечал. – Я боялась, что у нее чары, но у нее не было ничего. Ничего.Обычная старуха, умирающая в грязной постели.
   – Если она последняя, значит, между нами и Фугой больше никого нет?
   – Похоже, что так, – и Иммаколата замолчала снова, глядя на спящее Королевство, проплывающее за окном.
   Это место ей все-таки нравилось. Не своим убогим внешним обликом, но своей непредсказуемостью.
   Они состарились здесь, Хранители ковра. Они – которые любили Фугу достаточно, чтобы отдать ради нее всю жизнь, – устали на своих постах и впали в забывчивость.
   Но ненависть помнится куда дольше любви. Она и жила этим, мечтая о том, чтобы отыскать Фугу и разбить ее сверкающее сердце.
   И теперь поиски близились к концу. Фугу выставят на аукцион, ее обитатели – четыре великих Семейства – попадут в рабство к Кукушатам и навсегда останутся в этом безрадостном месте. Она поглядела в окно. Холодный электрический свет, бетон и кирпич лишали ночь остатков очарования.
   В таком мире магия Чародеев не могла долго жить. А без чар что они значат? Затерянное племя, вечно одолеваемое мечтами и не способное воплотить их в жизнь.
   Тогда им найдется о чем потолковать с этим проклятым городом.

VII
Шкаф

   За восемь часов до смерти Мими в больнице Сюзанна вернулась в дом на Рю-стрит. Вечерело, и здание, пронизанное лучами янтарного света, выглядело изящно и таинственно. Но скоро солнце переместилось в другое полушарие, дом погрузился в привычную темноту, и она была вынуждена зажечь свечи, оставшиеся на полках и подоконниках. Их свет был ярче, чем она ожидала, и придавал обстановке таинственность. Она ходила из одной простой комнаты в другую в их желтоватом мерцании и впервые думала, что Мими могла быть счастлива здесь.
   Она удивилась, отыскав в нагромождении мебели на верху лестницы знакомый старый шкаф. Когда она разгребла окружающий хлам и заглянула со свечой в нижнее отделение, ее ждало еще большее удивление.
   Стервятники, вычистившие дом, забыли заглянуть в шкаф. На вешалках все еще висели платья и пальто Мими, пропахшие нафталином. Похоже, их никто не надевал с тех пор, как Сюзанна последний раз заглядывала в эту сокровищницу. При этой мысли она кое-что вспомнила и наклонилась, говоря себе, что глупо искать здесь ее подарок – и зная,что он тут.
   Ее странное предчувствие оправдалось. Там, среди свертков и старых туфель лежало что-то, завернутое в коричневую бумагу и помеченное ее именем. Подарок нашел ее, пусть и через много лет.
   Ее руки начали дрожать. Узел на ленте, которой был завязан предмет, задержал ее на целую минуту. Наконец она развернула бумагу.
   Это оказалась книга. Не новая, судя по пожелтевшей бумаге, но в красивом кожаном переплете. К ее удивлению, книга была на немецком. На титуле значилось «Geschichten der Geheimen Qrte», что она приблизительно перевела как «Истории о потаенных краях». Но даже если бы она не знала этого, по иллюстрациям можно было понять, что это книга сказок.
   Она уселась на ступеньку и стала изучать фолиант более внимательно. Все истории были знакомыми; она сотни раз встречала их в том или ином виде – как мультфильмы, как ученые исследования, как материал психоанализа. Но их очарование не могли разрушить ни наука, ни коммерция. Ребенок в ней жаждал услышать эти сказки снова, хотя она знала в них каждый сюжетный извив и вспоминала конец еще до того, как прочитана первая строчка. Но разве это плохо?
   Жизнь преподавала ей немало уроков, и большинство их были суровыми. А эти сказки учили другому. Вовсе не казалось странным, что смерть похожа на сон, но что от этого сна можно пробудить простым поцелуем – это было знание другого порядка. Она говорила себе, что это просто выдача желаемого за действительное. Ни один волк, если ему разрезать брюхо, не отпускал своих жертв живыми и невредимыми. Золушки не превращаются в принцесс, а зло не развеивается от одних лишь доброты и благородства. Конечно же, это выдумка, над которой посмеется любой прагматик.
   Но эти сказки увлекли ее, как могут увлекать реальныевещи. Она не проливала над ними слез умиления – они были грубы, даже жестоки. Если и было о чем плакать, так это о детской вере в чудеса, от которой она избавилась вместе с детскими страхами и разочарованиями; о мире, полном тайн, который она покинула и никогда уже туда не вернется.
   Кроме того, в сказках она нашла образы, помогающие ей преодолеть охватившее ее смятение. Вернувшись в Ливерпуль, она испытала настоящий шок, все ее представления о мире пришли в беспорядок. Но на страницах книги она нашла мир, где не было ничего устойчивого, где властвовала магия. И этот мир не показался ей неуютным; она могла даже представить себя его обитательницей.
   Раньше ей мешал думать об этом ее прагматизм. Перед лицом жизненных испытаний лучшим выходом было сохранять спокойствие. Она оставалась спокойной даже после смерти родителей, сумев погрузиться в какие-то мелкие бытовые заботы.
   Но теперь, перед этой книгой, полной неясностей и двусмысленностей, ее прагматизм не стоил и ломаного гроша. Из мира, учившего ее спокойствию и компромиссу, книга вновь звала ее в волшебный лес, где девушки укрощают драконов, и у одной из этих девушек по-прежнему было ее лицо.
   Пролистав три-четыре сказки, она вернулась к титулу, разыскивая надпись.
   Краткое посвящение «Сюзанне с любовью от М.Л.» соседствовало со странной эпиграммой:
   «Das, was man sich vorstellt, braucht man nie zu verlieren».
   Она, с ее порядком заржавевшим немецким, с трудом смогла перевести это как:
   «То, что можно вообразить, неистребимо».
   Думая об этом странном изречении, она вернулась к сказкам, разглядывая иллюстрации, которые сначала показались ей безыскусными, но при ближайшем рассмотрении выявили множество скрытых деталей. Рыбы с человеческими лицами таились под зеркальной гладью озера; двое гостей на пиру обменивались репликами, сгущавшимися в воздухе над их головами; из листвы деревьев выглядывали выжидающие лица.
   Время шло незаметно и, пролистав книгу от корки до корки, она склонилась над ней и задремала. Проснувшись, она обнаружила, что ее часы остановились на двух. Огарок свечи рядом с ней давно погас. Она встала, энергично походила по площадке, пока не отошли затекшие конечности, а потом вернулась в спальню за новой свечой.
   Отдирая ее от подоконника, она заметила во дворе внизу какое-то движение. Сердце ее так и подпрыгнуло, но она стояла спокойно, чтобы не привлечь к себе внимания, и наблюдала. Когда фигура вышла из тени на освещенный луной участок, она узнала молодого человека, которого видела здесь накануне.
   Она пошла вниз, захватив свечу. Ей хотелось поговорить с ним и узнать, почему и от кого он убегал вчера днем.
   Когда она вышла во двор, он уже выходил из ворот.
   – Подождите, – окликнула она его. – Это я, Сюзанна. Это имя ничего для него не значило, но он остановился.
   – Кто?
   – Я видела вас вчера. Вы убегали...
   Девушка в холле, вспомнил Кэл. Которая заслонила его от Шэдвелла.
   – Что с вами? – спросила она.
   Вид у него был ужасный: одежда изорвана, лицо в грязи и насколько она могла видеть, в крови.
   – Не знаю, – сказал он хрипло. – Я уже ничего не знаю.
   – Почему вы не войдете внутрь?
   Он продолжал стоять.
   – Давно вы здесь? – спросил он.
   – Несколько часов.
   – И в доме никого нет?
   – Кроме меня, никого.
   Услышав это, он вошел в дом следом за ней. Она зажгла свечи, и свет подтвердил ее опасения. На лице у него была кровь; и от него пахло чем-то странным и неприятным.
   – Здесь есть вода? – спросил он.
   – Не знаю. Можно поискать.
   Им повезло; водопровод еще не отключили. Кран на кухне гудел и плевался, но в конце концов из него хлынула струя ледяной воды. Кэл стащил куртку и вымыл лицо и руки.
   – Я поищу полотенце, – сказала Сюзанна. – Как вас зовут?
   – Кэл.
   Когда она ушла, он снял рубашку и протер холодной водой грудь и спину. Не успел он закончить, как она вернулась со старой наволочкой.
   – Из того, что я нашла, это больше всего похоже на полотенце.
   Она поставила в нижней гостиной два уцелевших стула и зажгла свечи. Они сели.
   – А почему вы вернулись? – спросила она. – После вчерашнего?
   – Я видел здесь кое-что, – неопределенно ответил он. – А вы? Почему вы здесь?
   – Это дом моей бабушки. Она в больнице, умирает. Я зашла просто посмотреть.
   – А эти двое, которых я видел вчера, – они что, друзья вашей бабушки?
   – Очень сомневаюсь. Что они от вас хотели?
   Кэл понял, что вступает на зыбкую почву. Как пересказать ей все, что случилось в последние дни?
   Трудно объяснить. В смысле, я не уверен, что вы меня правильно поймете.
   – Постараюсь.
   Он смотрел на свои ладони, как хиромант в поисках будущего. Она разглядывала его: его грудь была исцарапана, как будто он дрался с волками.
   Он поднял, наконец, свои голубые глаза, встретился с ее черными и покраснел.
   – Вы сказали, что кое-что видели здесь. Можете сказать что?
   Это был простой вопрос, и он решил ответить на него. Если она не поверит – это ее проблемы. Но она поверила. Когда он начал описывать ковер, ее глаза расширились.
   – Конечно! – воскликнула она. – Ковер!
   – Вы знали о нем?
   Она рассказала ему про то, что случилось в больнице, и про видение, которое Мими пыталась передать ей.
   Его нерешительность окончательно исчезла. Он поведал ей все, с момента бегства голубя. Ковер; Шэдвелл и его пиджак; Иммаколата; ее сестры и их отродья; события на свадьбе и после. Она дополняла его сведения тем, что было известно ей о жизни Мими в этом доме за запертыми дверями, как в осажденной крепости.
   – Она, похоже, знала, что рано или поздно за этим ковром кто-то должен прийти.
   – Не за ковром, – уточнил Кэл. – За Фугой.
   Она увидела, как блеснули его глаза при этом слове, и представила то, о чем он рассказывал: холмы, озера, леса. Ей хотелось спросить: были ли там, среди леса, девушки, укрощавшие драконов песней? Но вместо этого она спросила:
   – Значит, ковер – это дверь в этот мир?
   – Не знаю.
   – Нужно спросить Мими. Может, она...
   Прежде, чем она закончила. Кэл вскочил.
   – О Боже, —только сейчас он вспомнил слова Шэдвелла о старухе.
   Он имел в виду Мими, разве не так? Натягивая рубашку, Кэл сказал об этом Сюзанне.
   – Нужно ехать к ней. Господи! Но как я мог забыть?
   Его возбуждение передалось Сюзанне, которая потушила свечи и вместе с ним направилась к выходу.
   – Мими в больнице. Она в безопасности.
   – Никто из нас не в безопасности, – сказал он, и она знала, что так и есть.
   У двери она повернулась, снова зашла в дом и появилась с большой книгой в кожаном переплете.
   – Дневник? – спросил он.
   – Нет. Карта.

VIII
За путеводной нитью

1

   Мими была мертва. Ее убийцы исчезли в ночи, не оставив никаких следов преступления.
   – В смерти вашей бабушки нет ничего таинственного, – сказал доктор Чай. – Все к этому шло.
   – Здесь кто-то был ночью.
   – Да. Ее дочь.
   – У нее была только одна дочь: моя мама. А она умерла два с половиной года назад.
   – Кто бы это ни был, он тут ни при чем. Миссис Лащенски умерла от естественных причин.
   Сюзанна поняла, что спорить бесполезно. Иначе ее просто высмеют. К тому же, смерть Мими открыла новую серию загадок. Главная из них: что знала старая женщина или кем она была, и как это все отразится теперь на ней, Сюзанне? Один вопрос тянул за собой другой, и оба, за отсутствием Мими, оставались без ответа. Единственным возможным источником информации была та, кто беспощадно добила умирающую старуху: Иммаколата. А к противостоянию ей Сюзанна отнюдь не была готова.
   Они вышли из больницы. Ее била дрожь.
   – Может, поедим? – предложил Кэл.
   Было только семь утра, но они отыскали кафе и заказали завтрак. Яичница с беконом и кофе с тостами подкрепили их силы, хотя бессонная ночь давала о себе знать.
   – Можно позвонить моему дяде в Канаду, – сказала Сюзанна. – Сказать, что случилось.
   – Все?
   – Нет, конечно. Это наша тайна.
   Он был рад такому ответу. Не потому, что боялся распространения информации, а потому, что хотел делить тайну именно с ней. Эта Сюзанна не походила на женщин, которых он встречал раньше. Она не играла. А эта ночь и печальное утро внезапно сделали их совладельцами тайны, которая, хоть он едва не погиб из-за нее, наполняла его радостным трепетом.
   – О Мими никто не будет особенно плакать, – сказала Сюзанна. – Ее не любили.
   – Ты тоже?
   – Я ее и не знала толком, – и она вкратце рассказала Кэлу о жизни Мими. – Она всегда держалась замкнуто. И теперь понятно, почему.
   – Это возвращает нас к ковру. Нужно найти тех грузчиков.
   – Сперва нужно выспаться.
   – Нет. Ко мне пришло второе дыхание. Только зайду сперва домой, покормлю голубей.
   – Они не потерпят несколько часов?
   Кэл пожал плечами.
   – Если бы не они, я ничего бы не узнал.
   – Извини. А что если я пойду с тобой?
   – Конечно. Может, отец обрадуется.

2

   Но Брендан был уже рад; Кэл не видел его таким счастливым со дня смерти матери. Он радушно пригласил их в дом, все время улыбаясь.
   – Хотите кофе? – и он скрылся на кухне. – Кстати, Кэл, тут Джеральдина заходила.
   – Что она хотела?
   – Принесла какие-то книги, которые ты ей давал; сказала, что они ей больше не нужны. Она говорит, что ты вел себя очень странно.
   – Похоже, это наследственное, – сказал Кэл, и Брендан ухмыльнулся. – Пойду посмотрю птиц.
   – Я их уже покормил. И почистил клетки.
   – Тебе и вправду лучше.
   – Конечно. У меня тут были люди.
   Кэл кивнул, не вполне понимая. Потом повернулся к Сюзанне.
   – Хочешь посмотреть на чемпионов?
   Они вышли из дома. Уже было тепло.
   – С отцом что-то странное. Два дня назад он был на грани самоубийства.
    –Может, просто кризис прошел.
   – Может быть, – согласился он, отпирая дверь голубятни. В этот момент где-то рядом прогрохотал поезд, так, что вздрогнула земля.
   – Девять двадцать пять до Пензанса, – заметил Кэл.
   – А птиц это не беспокоит? Все эти поезда?
   – Они привыкли к ним еще в скорлупе.
   Она смотрела, как он разговаривает с птицами, просовывая пальцы сквозь проволочную сетку. Странный парень, конечно, но не более странный, чем она. Она подумала, что в том мире, на краю которого они стояли, небольшая странность была совершенно необходимой вещью.
   Кэл резко повернулся.
   – Гилкрист! – воскликнул он. – Я вспомнил! Они говорили о человеке по фамилии Гилкрист.
   – Значит, нашли.
   – Что за паника? – крикнул Брендан из кухни, пока Кэл отчаянно названивал по телефону.
   – Ничего, ничего, – успокоила его Сюзанна.
   Брендан налил ей кофе.
   – Вы не местная?
   – Я живу в Лондоне.
   – Никогда не любил Лондон. Бездушное место.
   – У меня студия на Максвелл-хилл. Вам бы она понравилась, – когда Брендан изумленно взглянул на нее, она пояснила. – Я занимаюсь керамикой.
   – Нашел, – сказал Кэл. – " К.В.Гилкрист. Торговец старыми вещами".
   – Что все это значит? – спросил Брендан.
   – Я туда позвоню.
   – Сегодня же воскресенье, – напомнила Сюзанна.
   – Такие заведения часто работают по воскресеньям, – возразил Кэл, опять направляясь в холл.
   – Покупаете что-нибудь? – осведомился Брендан.
   – Можно так сказать.
   Кэл набрал номер. На другом конце ответил женский голос:
   – Гилкрист.
   – Добрый день. Я хотел бы поговорить с мистером Гилкристом.
   Воцарилось молчание, потом женщина сказала:
   – Мистер Гилкрист умер.
   Господи, подумал Кэл, Шэдвелл не медлит.
   – Он умер восемь лет назад, – продолжала она. – А что вы хотели?
   – Ковер.
   – Вы хотели приобрести ковер?
   – Нет. Не совсем. Я хотел узнать насчет ковра, который попал к вам по ошибке.
   – По ошибке?
   – Именно. И я хочу забрать его назад.
   – Думаю, вам нужно поговорить с мистером Уайльдом.
   – Тогда дайте мне его телефон.
   – Он сейчас на острове Уайт.
   – А когда он вернется?
   – В среду утром. Позвоните тогда.