Баркер Клайв. Таинство

   Уилл не запаниковал. В долине повсюду дома фермеров, и если он потеряется, то просто постучится в ближайшую дверь и попросит показать дорогу. А пока он положился на собственное чутье и пустился через рапсовое поле, потом через луг, на котором паслись коровы – некоторые укрылись от дождя под огромным платаном. Уилл хотел последовать их примеру, но он где-то читал, что прятаться в грозу под деревом опасно. Поэтому вышел через калитку на тропу, которая на глазах превращалась в ручей, перебрался по еще одной лесенке через живую изгородь и оказался на заброшенном поле. Дождь лил как из ведра, и Уилл уже промок до нитки. Он решил, что настало время обратиться за помощью. Он найдет дорогу и будет идти, пока она не выведет его к жилью, а там он, может быть, уговорит добрых людей отвезти его домой.
   Он шел минут десять – пятнадцать, но никакой дороги или хотя бы тропинки не попадалось. Вскоре он оказался на таком крутом склоне, что пришлось карабкаться по нему наверх. Уилл остановился. Он выбрал неверное направление. Почти ничего не видя сквозь ледяной ливень, он повернул на триста шестьдесят градусов, чтобы хоть как-то сориентироваться, но не увидел ничего, кроме серой стены дождя, и двинулся в обратную сторону – стал спускаться по склону. По крайней мере, ему показалось, что он сделал именно это. Но через пятьдесят ярдов земля под ногами снова круто пошла вверх. Он увидел, что потоки воды переливаются через камни чуть выше. То, что стало холодно и он заблудился, уже было плохо, но теперь он начал бояться наступления темноты. Уже не тучи закрывали солнечный свет – на землю опускалась ночь. Через несколько минут она наступит, и станет гораздо темнее, чем на улицах Манчестера.
   Его трясло от холода, зубы выбивали дробь. Ноги болели, исхлестанное дождем лицо онемело. Он хотел закричать, позвать на помощь, но быстро оставил попытки: сквозь шум дождя голос звучал слишком слабо. Надо беречь силы и дождаться, когда кончится гроза, чтобы сообразить, где он. Это будет нетрудно, когда загорятся огни в деревне, а рано или поздно это произойдет.
   И вдруг он услышал крик в шуме грозы, что-то прорвалось сквозь пелену дождя, метнулось у него перед глазами…
   – Хватай его! – услышал он хриплый голос и невольно бросился на землю, чтобы схватить беглеца.
   Руки вцепились во что-то тощее и пушистое, оно пискнуло и забилось в его руках, напуганное еще больше, чем Уилл.
   – Держи его, парень, держи!
   Говоривший навис сверху. Это была женщина, одетая в черное с головы до ног, с то и дело гаснущей лампой в руках. В ее желтоватом свете возникло лицо, прекраснее которого он не видел: бледное совершенство в обрамлении темно-рыжих волос.
   – Ты настоящее сокровище, – сказала она Уиллу, поставив лампу на землю.
   Она говорила как местная, но с примесью кокни.
   – Подержи этого треклятого зайца еще минуту – я сейчас достану мешок.
   Она стала рыться в складках плаща, а потом подскочила к Уиллу, молниеносно выхватила у него пищавшего зайца и сунула в мешок, тут же завязав его веревкой.
   – Ты просто золото, – добавила она– Не будь ты таким проворным, ходить бы нам голодными – мистеру Стипу и мне.
   Она положила мешок на траву.
   – Господи, ну и вид у тебя! – И она наклонилась, чтобы получше рассмотреть Уилла. – Как тебя зовут?
   – Уильям.
   – Был у меня однажды Уильям, – заметила женщина. – Хорошее имечко.
   Лицо ее было совсем рядом с лицом Уилла, и от дыхания исходило приятное тепло.
   – Вообще-то, кажется, даже двое. И оба такие милые детишки. – Она протянула руку и дотронулась до его лица– Да ты как ледышка.
   – Я потерялся.
   – Это ужасно. У жасно, – повторила она, поглаживая его по щеке. – Ка к могла твоя мать отпустить тебя из дома? Ей должно быть стыдно. Вот что я скажу. Стыдно.
   Уилл хотел было возразить, но от пальцев женщины исходило такое тепло, что его стало клонить в сон.
   – Роза? – послышался чей-то голос.
   – Да? – отозвалась женщина, и голос ее вдруг стал игривым. – Я здесь, Джекоб.
   – Кого ты там нашла?
   – Я просто поблагодарила парнишку, – сказала Роза, отводя руку от лица Уилла. – Он поймал наш обед.
   – Правда? – отозвался Джекоб. – Отойди-ка в сторонку, миссис Макги, дай мне взглянуть на парня.
   – Хочешь смотреть – смотри, – ответила Роза и, подхватив мешок, зашагала вниз по склону.
   За две или три минуты, что прошли с того момента, как Уилл поймал зайца, небеса потемнели, и когда он посмотрел на Джекоба Стипа, то не смог его разглядеть. Он высокий, это ясно, в длиннополом плаще с блестящими пуговицами. Бородатый, а волосы длиннее, чем у миссис Макги. Но черты лица Уилл разобрать не смог.
   – Тебе давно пора быть дома, – сказал Джекоб.
   Уилла пробрала дрожь, но не из-за холода, а из-за того, что в голосе было столько тепла.
   – Парнишка совсем один – запросто может нарваться на неприятности.
   – Он потерялся, – сказала миссис Макги.
   – В такую погоду это с каждым может случиться. Он не виноват.
   – Может, возьмем его с собой? – предложила Роза– Ты бы зажег один из своих огоньков.
   – Помолчи! – отрезал Джекоб. – Не говори мне об огоньках: парень совсем закоченел. Где твои мозги?
   – Как хочешь. Меня это не касается. Жаль, ты не видел, как он поймал зайца. Бросился на него как тигр.
   – Мне повезло, только и всего, – сказал Уилл.
   Мистер Стип глубоко вздохнул и, к великой радости Уилла, спустился еще на пару ярдов.
   – Можешь встать? – спросил он Уилла.
   – Конечно могу.
   Уилл встал. Мистер Стип подошел ближе, но стемнело еще сильнее и рассмотреть его черты по-прежнему не удавалось.
   – Гляжу я на тебя и думаю: не предназначено ли нам было судьбой встретиться на этом холме? – тихо сказал он. – Может, нам всем повезло сегодня вечером.
   Уилл все еще пытался разглядеть его лицо и мысленно соединить его с голосом, который так его тронул, но глазам это было не под силу.
   – Заяц, миссис Макги, – сказал Стип.
   – Что – заяц?
   – Мы должны его освободить.
   – После такой погони? – удивилась Роза– Ты с ума сошел!
   – Мы должны быть ему благодарны за то, что он вывел нас на Уилла.
   – Я его поблагодарю, когда буду потрошить, Джекоб, и это мое последнее слово. Боже мой, до чего же ты непрактичен! Выбрасывать еду! Я этого не допущу.
   Прежде чем Стип успел возразить, она схватила мешок и, заторопившись вниз по склону, исчезла из вида.
   Только теперь, глядя, как она спускается, Уилл понял, что гроза почти кончилась. Ливень перешел в мелкий дождик, мрак рассеивался. Он даже увидел огоньки в долине. И конечно, испытал облегчение, но не такое сильное, как ожидал. Мысль о возможности вернуться домой была приятной, но это означало расставание с человеком, который стоял у него за спиной, положив ему на плечо тяжелую руку в кожаной перчатке.
   – Ты видишь отсюда свой дом? – спросил он Уилла.
   – Нет… Пока не вижу.
   – Понемногу прояснится.
   – Да, – сказал Уилл, который только теперь начал ориентироваться.
   Он шел наугад, обогнул половину долины и теперь смотрел на деревню совсем с другой стороны. Ярдах в тридцати вниз от гребня, на котором он стоял, была тропинка. Она должна вывести на дорогу, которая привела его к зданию Суда Если на развилке он свернет налево, то вернется в Бернт-Иарли, а там уж как-нибудь добредет до дома.
   – Тебе пора, мальчик. Наверняка у такого замечательного парня любящие родители. – Рука в перчатке сжала его плечо. – Я тебе завидую, потому что своих родителей не помню.
   – Мне… очень жаль, – неуверенно сказал Уилл.
   Он не был уверен, нуждается ли в сочувствии такой человек, как Джекоб Стип. Однако тот благосклонно принял его слова.
   – Спасибо, Уилл. Сострадание – важная черта характера мужчины. К сожалению, наш брат часто им пренебрегает.
   Уилл услышал, как дыхание Стипа замедлилось, и стал дышать в такт.
   – Тебе нужно идти, – сказал Джекоб. – Родители будут волноваться.
   – Нет, не будут, – ответил Уилл.
   – Они наверняка…
   – Не будут. Им все равно.
   – Не могу в это поверить.
   – Это так.
   – И все-таки ты должен быть любящим сыном, – возразил Стип. – Будь благодарен за то, что их липа всегда перед глазами. И когда ты их зовешь, они откликаются. Поверь, это лучше, чем пустота. Лучше, чем молчание.
   Джекоб снял руку с плеча Уилла и легонько ткнул его в спину.
   – Ступай, – сказал он тихо. – Будешь тут стоять, превратишься в ледышку. И тогда мы больше не встретимся.
   Уилл, услышав это, воспрянул духом.
   – А мы еще встретимся?
   – Конечно, если ты захочешь меня найти. Но, Уилл, пойми… Мне не нужна собачка, которая будет сидеть у меня на коленях. Мне нужен волк.
   – Я могу быть волком, – сказал Уилл.
   Он хотел повернуть голову и через плечо посмотреть на Стипа, но подумал, что кандидату в волки не стоит этого делать.
   – Тогда, как я и сказал, найди меня, – повторил Стип. – Я буду недалеко.
   И с этими словами он подтолкнул Уилла, и тот двинулся вниз по склону.
   Уилл не оглядывался, пока не вышел на тропинку, а когда оглянулся – ничего не увидел. По крайней мере, ничего живого. Только черную вершину холма на фоне прояснившегося неба И звезды между туч. Но их величие было ничто в сравнении с лицом Джекоба Стипа Липом, которого он не видел. По пути домой Уилл создал в воображении сотни версий этого липа, каждая следующая прекраснее предыдущей. Благородный Стип, с точеными, изысканными чертами; солдат Стип со шрамами, оставшимися после сражений; волшебник Стип, чей взгляд излучает могущество. Возможно, он воплощал в себе все эти качества. А может, ни одного. Уиллу было все равно. Важно поскорее снова оказаться рядом и получше его узнать.
   А тем временем из окон дома проливался мягкий свет, в камине плясал огонь.
   «Даже волку хочется иногда посидеть у камина», – подумал Уилл.
   Он постучал в дверь, и его впустили.

VI

1

   На следующий день он не пошел на холм, чтобы найти Джекоба И через день тоже. Вернувшись домой, он выслушал поток обвинений (мать сотрясалась в рыданиях, уверенная, что он погиб, а отец побелел от ярости, будучи в такой же уверенности, что он живехонек) – и теперь боялся выйти за порог. Вообще-то Хьюго был человек не свирепый. Он гордился своей рассудительностью. Но в данном случае сделал исключение и так поколотил сына (почему-то выбрав для этого книгу), что для обоих дело кончилось слезали: Уилл плакал от боли, отец – от душевных страданий, причиной которых было то, что он потерял контроль нал собой.
   Его не интересовали объяснения Уилла. Он просто сказал сыну, что ему, Хьюго, наплевать: пусть Уилл бродяжничает хоть всю свою никчемную жизнь, но с Элеонор дела обстоят иначе, и разве ей выпало мало страданий?
   Поэтому Уилл оставался дома, со своими синяками и злостью. По прошествии сорока восьми часов мать попыталась заключить мир: сказала, что была перепугана до смерти, боялась, что с ним случилось что-то ужасное.
   – Почему? – мрачно спросил он.
   – Что ты имеешь в виду?
   – Почему тебя беспокоит, случилось со мной что-то или нет? Раньше тебе было безразлично…
   – Ах, Уильям.. – сказала она вполголоса.
   В ее тоне почти не было упрека. Главным образом печаль.
   – Тебя это ничуть не беспокоит, – заявил он без обиняков. – И ты сама это знаешь. Ты всегда думаешь только о нем.
   Ему не нужно было объяснять, о ком именно.
   – Я для тебя ничего не значу. Ты сама так сказала.
   Это не вполне соответствовало действительности. Она никогда такого не говорила Но его ложь была похожа на правду.
   – Я наверняка не это имела в виду, – сказала она– После смерти Натаниэля мне так тяжело…
   С этими словами она потянулась к его лицу и осторожно погладила по щеке.
   – Он был такой… Такой…
   Уилл едва слушал. Он думал о Розе Макги, о том, как она прикасалась к его лицу и тихо с ним говорила Только она при этом не вспоминала о ком-то другом Она сказала, какое он сокровище, просто золото, такой проворный. Эта женщина, которая и имени-то его не запомнила, увидела в нем качества, которых не замечала родная мать. Эго печалило Уилла и в то же время злило.
   – Почему ты все время говоришь о нем? Он умер.
   Рука Элеонор упала, она посмотрела на него полными слез глазами.
   – Нет. Он никогда не умрет. Во всяком случае, для меня. Я не надеюсь, что ты это поймешь. Ты другое дело. Но твой брат был особенным Настоящим сокровищем И для меня он никогда не умрет.
   И тут с Уиллом что-то случилось. Росток надежды, который зеленел в течение тех месяцев, что миновали после несчастья, мгновенно завял и обратился в прах. Он ничего не сказал – просто встал и вышел, оставив мать наедине с ее слезами.

2

   Когда прошли два дня, в течение которых он был наказан и не выходил из дома, Уилл отправился в школу. Она была меньше, чем Сент-Маргарет, и это ему понравилось. Здания старинные, вокруг площадки для игр росли деревья, а забора не было. В первую неделю он замкнулся, почти ни с кем не разговаривал. Но однажды за завтраком, когда Уилл, как обычно, был занят самим собой, перед ним возникло знакомое лицо. Фрэнни.
   – Вот ты где, – сказала она, словно все это время его искала.
   – Привет.
   Уилл оглянулся: нет ли поблизости придурка Шервуда Нет, Шервуда не было.
   – Я думала, ты убежал, как собирался.
   – И убегу. Непременно.
   – Я знаю, – искренно сказала Фрэнни. – После нашей встречи я все время думала: может, и мне убежать. Нет-нет, не с тобой, – поспешила добавить она– Но настанет день, и я все равно убегу.
   – Только нужно убежать как можно дальше, – посоветовал Уилл.
   – Как можно дальше, – повторила Фрэнни, будто заключая с ним договор. – Тут вблизи и смотреть-то не на что, если только не поехать… ну, ты знаешь куда.
   – Ты можешь свободно говорить о Манчестере, – сказал Уилл. – Если там умер мой брат, это еще ничего не значит. Я хочу сказать, на самом деле он не был мне братом.
   Уилл ощутил, как в голове у него рождается восхитительная ложь.
   – Я, видишь ли, усыновленный.
   – Да?
   – Никто не знает, кто на самом деле мои родители.
   – Ух ты! Это тайна?
   Уилл кивнул.
   – Так что я даже Шервуду не могу сказать?
   – Лучше не говорить, – ответил Уилл, изображая серьезность. – Он может разболтать.
   Раздался звонок, призывавший в классы. Грозная мисс Хартли, грудастая дама, один взгляд которой наводил ужас на ее подопечных, впилась взглядом в Уилла и Фрэнни.
   – Фрэнсис Каннингхэм! – громовым голосом гаркнула она– Ты собираешься шевелиться?
   Фрэнни скорчила гримасу и убежала, оставив Уилла на растерзание мисс Хартли.
   – Тебя зовут…
   – Уильям Рабджонс.
   – Ах, да, – мрачно сказала она, словно уже слышала о нем и в услышанном не было ничего хорошего.
   Он не шелохнулся, чувствуя себя вполне спокойно. Такая ситуация была для него необычна. В Сент-Маргарет он побаивался кое-кого из персонала, инстинктивно чувствуя, что они такие же, как его отец. Но эта женщина казалась смешной с ее тошнотворно-приторными духами и жирной шеей. В этом не было ничего страшного.
   Вероятно, она почувствовала его безразличие, потому что уставилась на Уилла, скривив губы в привычной ухмылке.
   – И над чем это ты посмеиваешься? – спросила она.
   Уилл не знал, что на лице у него играет улыбка, пока мисс Хартли об этом не сказала Он вдруг ощутил приступ странной эйфории.
   – Над вами.
   – Что?!
   Уилл ухмыльнулся.
   – Над вами, – повторил он. – Я посмеиваюсь над вами.
   Она нахмурилась. Уилл по-прежнему ухмылялся, думая, что обнажает зубы как настоящий волк.
   – Где ты… должен сейчас находиться? – спросила она.
   – В спортзале, – ответил Уилл, продолжая с ухмылкой смотреть ей прямо в глаза.
   И она все-таки отвела взгляд.
   – Тогда тебе… пора шевелиться, ты так не думаешь?
   – Если мы закончили наш разговор, – заметил он, надеясь спровоцировать мисс Хартли на продолжение беседы.
   Но этого не случилось.
   – Мы закончили, – ответила она.
   Уилл нехотя отвел взгляд. Ему казалось, что если он и дальше будет сверлить ее глазами, то у нее в голове останется дырка так увеличительное стекло прожигает бумагу.
   – Дерзости я не потерплю ни от кого, – предупредила она– Тем более от новенького. А теперь иди в класс.
   Уиллу ничего не оставалось, как повиноваться. Но, проходя мимо нее, он тихо сказал:
   – Спасибо, мисс Хартли.
   И отчетливо увидел, как ее пробрала дрожь.

VII

   С ним что-то происходило. Ежедневные перемены были малозаметны. Он поднимал глаза к небу и чувствовал странный прилив восторга, словно какая-то часть его обретала крылья и воспаряла к небу прямо из его головы. Он просыпался далеко за полночь и, хотя на улице стоял жуткий холод, распахивал окно и слушал звуки мира в темноте, представляя, как течет жизнь на холмах. Два раза он выходил из дома посреди ночи, поднимался по склону за домом, надеясь встретить Джекоба, наблюдающего звезды. Или миссис Макги, которая гоняется за зайцами. Но их он так и не встретил, и хотя внимательно прислушивался к разговорам, когда приходил в деревню (купить свиные отбивные, чтобы Адель Боттралл приготовила их с яблоками для отца, или пачку журналов – мать их просматривала), но ни разу не услышал, чтобы кто-нибудь упомянул Джекоба или Розу. Он пришел к выводу, что они живут в каком-то тайном месте, и сомневался, что кто-то еще в долине знает об их существовании.
   Уилл не тосковал по ним Он знал, что придет время – и он их найдет. Или они его. Он был в этом уверен. А пока продолжались странные прозрения. Повсюду вокруг себя он видел таинственные знаки, которые подавал ему мир. В морозном рисунке на окнах, когда он вставал с постели. В том, как выстраивались пасущиеся на холме овцы. В шуме реки, которая к осени высоко поднялась из-за дождей и бурлила, едва справляясь со своей ношей.
 
   Он чувствовал, что должен поделиться с кем-то этими тайнами, и выбрал в качестве наперсницы Фрэнни. Он остановил на ней свой выбор не потому, что был уверен – она поймет его, а потому, что никому, кроме нее, не доверял.
   Они сидели в гостиной дома Каннингхэмов, рядом со складом утиля, принадлежавшим отцу Фрэнни. Дом был маленький, но уютный и аккуратный, тогда как во дворе царил хаос. Над камином – молитва в кружевной рамке, благословляющая очаг и всех, кто вокруг него собрался. Буфет тикового дерева с фамильным чайным сервизом, все предметы расставлены продуманно, но не напоказ. Простые медные часы на столе и рядом с ними – хрустальная ваза с грушами и апельсинами. Здесь, среди этого традиционного уклада, Уилл и рассказал Фрэнни о тех ощущениях, которые испытывал в последнее время, о том, что все началось в тот день, когда они встретились. Поначалу он не упоминал о Джекобе и Розе (это была тайна, которой он ни с кем не хотел делиться, не сомневаясь, что они так и останутся его тайной), но рассказал о своем приключении в здании Суда.
   – Слушай, я же спрашивала у мамы, – спохватилась Фрэнни. – И она рассказала мне эту историю.
   – И что за история? – спросил Уилл.
   – Тут, в долине, жил один человек по имени Бартоломеус, – поведала она– Тогда здесь повсюду были шахты по добыче свинца.
   – Я и не знал, что тут были шахты.
   – Были-были. И он заработал на этом кучу денег. Но у него, как сказала мама, не все было в порядке с головой: он воображал, что люди плохо обращаются с животными и единственный способ остановить человеческую жестокость – это создать суд, который будет защищать животных.
   – И кто был судьей?
   – Он и был И присяжными, наверное. – Она пожала плечами. – Всю историю я не знаю, только отрывки…
   – И поэтому он построил тот дом.
   – Он его построил, но не до конца.
   – У него что – кончились деньги?
   – Мама говорит, его, наверное, отправили в дурдом из-за того, что он делал. То есть никто не хотел, чтобы он приводил животных в суд и издавал законы о том, как люди должны с ними обращаться.
   – А он что – этим и занимался? – спросил Уилл, улыбаясь одними губами.
   – Что-то вроде этого. Похоже, никто толком не знает. Его нет в живых уже сто пятьдесят лет.
   – Печальная история, – заметил Уилл, думая о странном величии этого глупого Бартоломеуса.
   – Его пришлось туда упрятать. Ради безопасности остальных.
   – Безопасности?
   – Ну, в том смысле, что он собирался обвинять людей в плохом обращении с животными. Мы все плохо с ними обращаемся. Это естественно.
   Произнося эти слова, она стала похожа на свою мать. В общем добродушная, но бесчувственная. Это ее мнение, и она ни за что от него не откажется. Уилл слушал, и его намерение поделиться тем, что он видел, стало таять. Наверное, Фрэнни все же не сможет его понять. Еще решит, что он похож на Бартоломеуса и его тоже надо упрятать.
   Но Фрэнни уже закончила рассказ о Суде.
   – Так о чем ты говорил?
   – Ни о чем, – ответил Уилл.
   – Нет, ты начал что-то говорить…
   – Наверное, это было не так уж важно, иначе я бы помнил, что хотел сказать. – Он поднялся. – Я, пожалуй, пойду.
   Вид у Фрэнни был довольно озадаченный, но Уилл сделал вид, что ничего не заметил.
   – Ну, до завтра, – сказал он.
   – Ты иногда бываешь такой странный, – отозвалась Фрэнни. – Ты это знаешь?
   – Нет.
   – Знаешь-знаешь, – сказала она с легким упреком. – И думаю, тебе это нравится.
   Уиллу не удалось сдержать улыбку.
   – Может, и знаю.
   Тут дверь распахнулась, и в комнату вошел Шервуд. В волосы у него были вплетены перья.
   – Ты знаешь, кто я?
   – Цыпленок, – сказал Уилл.
   – Никакой я не цыпленок, – возмутился глубоко оскорбленный Шервуд.
   – Но ты похож на цыпленка.
   – Я Джеронимо^[6].
   – Цыпленок Джеронимо.
   – Я тебя ненавижу, – сказал Шервуд. – И все в школе тебя ненавидят.
   – Шервуд, помолчи, – оборвала его Фрэнни.
   – Ненавидят! – продолжал Шервуд. – Все думают, что ты полоумный. Тебя так и называют за глаза – Уильям Полоумный.
   Теперь уже смеялся Шервуд.
   – Полоумный Уильям! Уильям Полоумный!
   Фрэнни напрасно пыталась его остановить – было ясно, что он будет гримасничать, пока не кончится запал.
   – Мне плевать! – крикнул Уилл. – Ты настоящий дебил, а мне плевать!
   Он схватил пальто и, обогнув Шервуда (который стал еще и пританцовывать), направился к двери. Фрэнни не удавалось угомонить брата. Он вертелся на месте, подпрыгивая и вопя.
   Честно говоря, Уилл обрадовался Шервуду. Это был отличный предлог, чтобы убраться восвояси, что он и сделал, прежде чем Фрэнни приструнила своего братца Не о чем волноваться. Он вышел из дома, миновал склад утиля и дошел до конца Самсон-роуд, а до него все еще доносились крики Шервуда.

VIII

1

   – Мы переехали сюда, потому что ты так хотела, Элеонор. Пожалуйста, не забывай об этом Мы приехали сюда из-за тебя.
   – Я знаю, Хьюго.
   – Так о чем ты говоришь? Хочешь, чтобы мы опять переехали?
   Уилл не разобрал ответ матери. Ее тихие слова потонули в рыданиях. Но он слышал, что говорит отец.
   – Господи, Элеонор, перестань рыдать. Мы не сможем поговорить, если ты будешь рыдать всякий раз, когда заходит речь о Манчестере. Если не хочешь возвращаться туда, я не возражаю, но я должен понять, чего ты хочешь. Так долго не может продолжаться – ты принимаешь столько таблеток, что и не сосчитать. Это не жизнь, Элеонор.
   Что она ответила? «Я знаю»? Уиллу так показалось, хотя через дверь расслышать было непросто.
   – Я хочу сделать так, как лучше для тебя. Как лучше для всех нас.
   И теперь Уилл расслышал-таки слова матери.
   – Я не могу здесь оставаться, – сказала она.
   – Тогда давай решим окончательно: ты хочешь вернуться в Манчестер?
   – Я знаю, что не могу здесь оставаться, – повторила она.
   – Отлично, – сказал Хьюго. – Мы возвращаемся. Неважно, что наш дом продан. Неважно, что мы потратили на переезд тысячи фунтов. Мы просто возвращаемся.
   Голос его становился громче, как и рыдания Элеонор. Уилл услышал достаточно. Он отошел от двери и поспешил наверх, скрывшись в ту минуту, когда дверь гостиной открылась и оттуда пулей вылетел отец.

2

   Этот разговор поверг Уилла в панику. Нет, они не могут уехать именно сейчас, это невозможно. Теперь, когда он впервые в жизни что-то стал понимать. Возвращение в Манчестер было равносильно тюремному приговору. Там он зачахнет и умрет.
   А какой оставался выбор? Только один – убежать, как он и хвастался Фрэнни. Он все тщательно спланирует, ничто не оставит на волю случая. Нужно запастись деньгами и одеждой. И еще надо знать пункт назначения. Последнее труднее всего. Деньги можно украсть (Уилл знал, где мать их прячет), одежду он соберет заранее. Но куда идти?
   Он стал рассматривать карту мира на стене в своей спальне, сопоставляя с этими фигурами пастельных тонов те сведения, которые почерпнул из телепередач и журналов. Скандинавия? Слишком холодно и темно. Италия? Может быть. Но он не говорит по-итальянски и не самый сообразительный ученик. Французский Уилл немного знал, и в его жилах текла французская кровь, но Франция слишком близко. Если он хочет путешествовать, надо отправиться куда-нибудь подальше, а не во Францию, до которой рукой подать. Может, Америка? Вот это, пожалуй, то, что надо. Он стал водить пальцем по штатам, с удовольствием читая названия: Миссисипи, Вайоминг, Нью-Мехико, Калифорния. У него поднялось настроение. Только нужно посоветоваться с кем-нибудь, как выбраться из страны, и он точно знал, кто такой совет может дать: Джекоб Стип.