– Даже самый последний пьяница в стране не станет нарушать общепринятые нормы поведения, – говорит мне Оке Доун.
– И не упадет где-нибудь на улице? – спрашиваю я.
– Это вообще исключено. Не дай бог, увидит кто-нибудь из соседей – стыда не оберешься. Поэтому, даже сильно упившись, швед все силы сосредоточит на том, чтобы идти не шатаясь и добраться до дома.
Кофемания
Этикет застолья
Дом
Скансен
Ширь и приволье
Квартира
Уют
– И не упадет где-нибудь на улице? – спрашиваю я.
– Это вообще исключено. Не дай бог, увидит кто-нибудь из соседей – стыда не оберешься. Поэтому, даже сильно упившись, швед все силы сосредоточит на том, чтобы идти не шатаясь и добраться до дома.
Кофемания
Но зато кофе граждане Швеции потребляют немерено. Большие любители цифр и точных калькуляций, они подсчитали, что на каждого человека приходится 1117 чашек в год, чуть больше только в соседней Финляндии. «Если вы захотите понять, что заставляет биться сердце шведа, вам не надо идти далеко. Это кофе, – пишет Питер Берлин. – Запрет на кофе, я думаю, ввел бы в ступор всю страну на несколько дней. Кофе – то единственное, что заставляет шведов просыпаться каждое утро и не засыпать после еды в рабочее время. А ужин без этого напитка просто невозможен».
Подтверждаю. Любое приглашение в ресторан, кафе или домой в течение дня означает небольшую трапезу: чашка-другая кофе и сладкая булочка. Такого напитка – хорошей крепости, ароматнейшего запаха и красивого темного цвета – больше мне пить нигде не приходилось. Способов приготовления напитка здесь десятки: кофе со сливками, вскипяченный на молоке, заваренный с пряностями и ромом…
Самый вкусный он в таких известных кафе, как «Бла портен» или «Хард-рок кафе». Но и в домашних условиях его могут сварить не хуже: за четыре века с тех пор, как здесь появился кофе, шведы стали большими искусниками по части его приготовления.
Интересен и чисто психологический аспект восприятия этого напитка. Как мне показалось, его считают едва ли не универсальным средством создания хорошего настроения, релаксации, взаимопонимания.
Кофепитие также важный ритуал деловой жизни. В офисах (я это наблюдала в университетах) дважды в день по утрам и в три часа пополудни работа останавливается на «кофейный перерыв». Остаться на рабочем месте в это время как бы не очень прилично. Тут надо вспомнить привычку шведов – не высовываться и не выделяться среди других. Продолжая работать, вы вроде бы показываете, что отличаетесь от остальных, что вы – упаси бог! – может быть, даже «трудоголик». К тому же считается, что чашка кофе не только поднимает настроение, но и сплачивает коллектив.
Подтверждаю. Любое приглашение в ресторан, кафе или домой в течение дня означает небольшую трапезу: чашка-другая кофе и сладкая булочка. Такого напитка – хорошей крепости, ароматнейшего запаха и красивого темного цвета – больше мне пить нигде не приходилось. Способов приготовления напитка здесь десятки: кофе со сливками, вскипяченный на молоке, заваренный с пряностями и ромом…
Самый вкусный он в таких известных кафе, как «Бла портен» или «Хард-рок кафе». Но и в домашних условиях его могут сварить не хуже: за четыре века с тех пор, как здесь появился кофе, шведы стали большими искусниками по части его приготовления.
Интересен и чисто психологический аспект восприятия этого напитка. Как мне показалось, его считают едва ли не универсальным средством создания хорошего настроения, релаксации, взаимопонимания.
Кофепитие также важный ритуал деловой жизни. В офисах (я это наблюдала в университетах) дважды в день по утрам и в три часа пополудни работа останавливается на «кофейный перерыв». Остаться на рабочем месте в это время как бы не очень прилично. Тут надо вспомнить привычку шведов – не высовываться и не выделяться среди других. Продолжая работать, вы вроде бы показываете, что отличаетесь от остальных, что вы – упаси бог! – может быть, даже «трудоголик». К тому же считается, что чашка кофе не только поднимает настроение, но и сплачивает коллектив.
Этикет застолья
Мы едем в гости. Я уже писала об этой поездке к друзьям моих друзей в главе «Характер». Подъехали мы к дому за несколько минут до назначенного времени и колесили вокруг него, чтобы не прибыть чуть раньше, а потом, наоборот, бежали, чтобы не прийти чуть позже. По дороге мой приятель наставлял меня, как надо себя вести за столом, чтобы не выглядеть в глазах хозяев человеком невоспитанным. Первым правилом этикета был как раз приход гостей минута в минуту. Затем начался ритуал винопития:
– Когда рюмка наполнена, не спеши сделать первый глоток. Дождись первого тоста. Тебе это кажется странным?
– Нет, не кажется, – заверила я. – По нашим обычаям тоже нельзя начинать пить до тоста.
– А кто его произносит? – спросил приятель.
– Кто угодно. Иногда, правда, выбирают тамаду.
– У нас по-другому. Первый тост обязательно поднимает хозяин. Но перед тем он берет с тарелки немного закуски, ровно одну ложку. И только проглотив ее, начинает приветствовать гостей: благодарит их за то, что оказали ему честь своим приходом.
– Теперь уже можно пить?
– Нет, еще рано. Во время приветствия хозяина гости поднимают рюмки на уровень груди. Примерно так – он поднял невидимый сосуд и уточнил: – Видишь, где третья пуговица моей рубашки? Вот напротив нее должна быть рюмка все время, пока хозяин не скажет главного слова: «Скол!» – это знак того, что можно начинать пить.
Так оно и было. Сначала гости вслед за хозяином попробовали по ложке салата, затем подняли свои рюмки строго напротив третьей пуговицы мужской сорочки и держали их так, пока хозяин не произнес: «Скол!»
У нас прозвучало бы как «Ну, выпьем!», или «Будем здоровы!», или в сокращенном варианте просто «Будем!»
Гости в ответ тоже хором призвали: «Скол!»
Однако, к моему удивлению, отпив глоток, они все еще продолжали держать рюмку в той же «позиции третьей пуговицы». Одновременно они совершали некий странный ритуал: молча смотрели друг на друга. После чего все дружно поставили рюмки на стол. Я вопросительно взглянула на своего приятеля. Он кивнул: «Теперь можно пить».
– А когда же чокаться? – спросила я тихо, полагая, что ритуал винопития здесь и в России должен иметь много общего.
– Нет, здесь никогда не чокаются, – ответил он.
Несколько раз за этим столом я не понимала, что означают те или иные ритуальные действа. А вернувшись, раскрыла книжку «Обычаи и этикет Швеции» Шарлотт Дэвитт и кое-что узнала. Например, после того как сказано «скол!», гости делают глоток вина и ставят рюмки на стол. Теперь необходимо установить душевный контакт друг с другом. Для этого человек должен обменяться проникновенным взглядом сначала с хозяином, а потом с каждым гостем в отдельности. После этого каждый может пить сколько хочет, не дожидаясь дальнейших тостов. Мужчины могут слегка флиртовать с женщинами, при этом произносится какой-нибудь персональный тост. Сказав «скол!», необходимо тут же осушить рюмку.
Обычай этот не новый, о нем писал и Эренбург: «Пить в Швеции просто так нельзя. Иностранец хлебнул вина, как будто он не на званом обеде, а на вокзале. Он забыл, что вино – это не напиток, а лирическая поэма. Хозяева и гости стыдливо потупили глаза: они ничего не видели.
Надобно, дорогой иностранец, сказать «скол!», поднести сперва бокал к жилету, под которым, как известно, сердце, а потом уже и к губам. Надо проделать это все, не сводя глаз с того, за здоровье кого вы пьете. Если вы скажете один раз «скол!» хозяйке, а три раза дочке аптекаря, то вы попросту хам…»
«Игры в „скол!“ у шведов не знают границ», – пишет Питер Берлин и затем пусть и шутливо, но довольно подробно эти игры описывает. Хотела было передать коротко своими словами, но боюсь не донести аромат этого застольного этикета. Поэтому приведу цитату целиком:
«После тоста хозяина каждая дама терпеливо ожидает, пока ее сосед слева поднимет свой бокал и, глядя ей прямо в глаза, воскликнет „скол!“ Но и после этого дама может выпить свое вино только тогда, когда один из гостей повторит это „скол!“ Это, однако, не касается хозяйки: она может послать „скол!“ любому своему гостю… Если же гость, сидящий напротив, решит выпить один, она шепотом упрекнет его, что он о ней забыл. Гость мужского пола, решив выпить рюмку с другим мужчиной и сказав ему „скол!“, совершит непростительную ошибку».
Прочитав это, я уже не восприняла как чистую шутку вывод автора: «Тот, кто достиг в играх в „скол!“ уровня мастера высшего класса, вполне может быть сравним с чемпионом по шахматам».
Я пожалела, что не узнала обо всех этих тонкостях до первого званого обеда у друзей моего друга. Однако в других домах, признаться, я далеко не всегда видела жесткое следование этому этикету. Кроме разве шутливого заигрывания с дамами и часто произносимого призыва к питию: «Скол!»
Свой этикет, однако, существует не только у домашнего обеда, но и в ресторане. Из других особенностей мне запомнились три.
Первая. Компания друзей, посетившая ресторан, рассчитывается так: каждый платит за себя. Не за часть общего счета, поделенного поровну, а именно за то, что каждый себе заказал. При этом человек, захотевший заплатить за всех, рискует остаться непонятым: это может быть расценено как осуждаемое здесь желание выделиться. Так, один русский бизнесмен, отобедав со своими партнерами в ресторане, попросил общий счет и оплатил его за всех целиком. Такой жест широкой русской натуры шведские хозяева оценили по-своему: до сих пор этот случай рассказывают как смешной анекдот.
Вторая особенность меня бы не удивила, если бы я не была в Америке. Там давно уже вошло в привычку брать с собой остатки ресторанного угощения и даже вполне откровенно просить у официанта «doggy bag» (пакет для еды собачке). Обычай этот сейчас распространился в Европе, даже, кажется, и в России. В шведском же ресторане это не то чтобы запрещено, но не принято. При мне супруги-иностранцы попросили пакет и стали в него складывать то, что осталось на тарелках. Официант наблюдал за этим, не особенно скрывая ироничной улыбки. А когда гости ушли, он, очевидно, поделился впечатлениями со своими коллегами, и из кухни донесся дружный смех.
Третье открытие в шведском ресторане было для меня приятным. Здесь не кладут в воду или другие напитки лед. В Америке это мне приносило много неудобств. Там даже не представляют, что можно пить просто воду или просто сок, а не смешанный наполовину с кубиками льда. Впрочем, вода в стокгольмских ресторанах была всегда очень чистой и слегка, но только слегка, охлажденной.
В ресторане всегда можно оставить немного еды на тарелке. Но вот если вы решили воспользоваться «буфетом», то есть «шведским столом», то тут оставлять ничего не принято. Не можете все съесть – не берите слишком много.
– Когда рюмка наполнена, не спеши сделать первый глоток. Дождись первого тоста. Тебе это кажется странным?
– Нет, не кажется, – заверила я. – По нашим обычаям тоже нельзя начинать пить до тоста.
– А кто его произносит? – спросил приятель.
– Кто угодно. Иногда, правда, выбирают тамаду.
– У нас по-другому. Первый тост обязательно поднимает хозяин. Но перед тем он берет с тарелки немного закуски, ровно одну ложку. И только проглотив ее, начинает приветствовать гостей: благодарит их за то, что оказали ему честь своим приходом.
– Теперь уже можно пить?
– Нет, еще рано. Во время приветствия хозяина гости поднимают рюмки на уровень груди. Примерно так – он поднял невидимый сосуд и уточнил: – Видишь, где третья пуговица моей рубашки? Вот напротив нее должна быть рюмка все время, пока хозяин не скажет главного слова: «Скол!» – это знак того, что можно начинать пить.
Так оно и было. Сначала гости вслед за хозяином попробовали по ложке салата, затем подняли свои рюмки строго напротив третьей пуговицы мужской сорочки и держали их так, пока хозяин не произнес: «Скол!»
У нас прозвучало бы как «Ну, выпьем!», или «Будем здоровы!», или в сокращенном варианте просто «Будем!»
Гости в ответ тоже хором призвали: «Скол!»
Однако, к моему удивлению, отпив глоток, они все еще продолжали держать рюмку в той же «позиции третьей пуговицы». Одновременно они совершали некий странный ритуал: молча смотрели друг на друга. После чего все дружно поставили рюмки на стол. Я вопросительно взглянула на своего приятеля. Он кивнул: «Теперь можно пить».
– А когда же чокаться? – спросила я тихо, полагая, что ритуал винопития здесь и в России должен иметь много общего.
– Нет, здесь никогда не чокаются, – ответил он.
Несколько раз за этим столом я не понимала, что означают те или иные ритуальные действа. А вернувшись, раскрыла книжку «Обычаи и этикет Швеции» Шарлотт Дэвитт и кое-что узнала. Например, после того как сказано «скол!», гости делают глоток вина и ставят рюмки на стол. Теперь необходимо установить душевный контакт друг с другом. Для этого человек должен обменяться проникновенным взглядом сначала с хозяином, а потом с каждым гостем в отдельности. После этого каждый может пить сколько хочет, не дожидаясь дальнейших тостов. Мужчины могут слегка флиртовать с женщинами, при этом произносится какой-нибудь персональный тост. Сказав «скол!», необходимо тут же осушить рюмку.
Обычай этот не новый, о нем писал и Эренбург: «Пить в Швеции просто так нельзя. Иностранец хлебнул вина, как будто он не на званом обеде, а на вокзале. Он забыл, что вино – это не напиток, а лирическая поэма. Хозяева и гости стыдливо потупили глаза: они ничего не видели.
Надобно, дорогой иностранец, сказать «скол!», поднести сперва бокал к жилету, под которым, как известно, сердце, а потом уже и к губам. Надо проделать это все, не сводя глаз с того, за здоровье кого вы пьете. Если вы скажете один раз «скол!» хозяйке, а три раза дочке аптекаря, то вы попросту хам…»
«Игры в „скол!“ у шведов не знают границ», – пишет Питер Берлин и затем пусть и шутливо, но довольно подробно эти игры описывает. Хотела было передать коротко своими словами, но боюсь не донести аромат этого застольного этикета. Поэтому приведу цитату целиком:
«После тоста хозяина каждая дама терпеливо ожидает, пока ее сосед слева поднимет свой бокал и, глядя ей прямо в глаза, воскликнет „скол!“ Но и после этого дама может выпить свое вино только тогда, когда один из гостей повторит это „скол!“ Это, однако, не касается хозяйки: она может послать „скол!“ любому своему гостю… Если же гость, сидящий напротив, решит выпить один, она шепотом упрекнет его, что он о ней забыл. Гость мужского пола, решив выпить рюмку с другим мужчиной и сказав ему „скол!“, совершит непростительную ошибку».
Прочитав это, я уже не восприняла как чистую шутку вывод автора: «Тот, кто достиг в играх в „скол!“ уровня мастера высшего класса, вполне может быть сравним с чемпионом по шахматам».
Я пожалела, что не узнала обо всех этих тонкостях до первого званого обеда у друзей моего друга. Однако в других домах, признаться, я далеко не всегда видела жесткое следование этому этикету. Кроме разве шутливого заигрывания с дамами и часто произносимого призыва к питию: «Скол!»
Свой этикет, однако, существует не только у домашнего обеда, но и в ресторане. Из других особенностей мне запомнились три.
Первая. Компания друзей, посетившая ресторан, рассчитывается так: каждый платит за себя. Не за часть общего счета, поделенного поровну, а именно за то, что каждый себе заказал. При этом человек, захотевший заплатить за всех, рискует остаться непонятым: это может быть расценено как осуждаемое здесь желание выделиться. Так, один русский бизнесмен, отобедав со своими партнерами в ресторане, попросил общий счет и оплатил его за всех целиком. Такой жест широкой русской натуры шведские хозяева оценили по-своему: до сих пор этот случай рассказывают как смешной анекдот.
Вторая особенность меня бы не удивила, если бы я не была в Америке. Там давно уже вошло в привычку брать с собой остатки ресторанного угощения и даже вполне откровенно просить у официанта «doggy bag» (пакет для еды собачке). Обычай этот сейчас распространился в Европе, даже, кажется, и в России. В шведском же ресторане это не то чтобы запрещено, но не принято. При мне супруги-иностранцы попросили пакет и стали в него складывать то, что осталось на тарелках. Официант наблюдал за этим, не особенно скрывая ироничной улыбки. А когда гости ушли, он, очевидно, поделился впечатлениями со своими коллегами, и из кухни донесся дружный смех.
Третье открытие в шведском ресторане было для меня приятным. Здесь не кладут в воду или другие напитки лед. В Америке это мне приносило много неудобств. Там даже не представляют, что можно пить просто воду или просто сок, а не смешанный наполовину с кубиками льда. Впрочем, вода в стокгольмских ресторанах была всегда очень чистой и слегка, но только слегка, охлажденной.
В ресторане всегда можно оставить немного еды на тарелке. Но вот если вы решили воспользоваться «буфетом», то есть «шведским столом», то тут оставлять ничего не принято. Не можете все съесть – не берите слишком много.
Дом
– Знаете, с чем ассоциируется у шведа образ его родины? – спрашивает меня Пэр Енеруд. – С красным домиком, отороченным белой каемкой, и с белой церквушкой. Типичная сельская картинка.
– Но я таких домиков не видела, – удивляюсь я.
– А где вы были? В центре Стокгольма? Там их действительно мало. Поезжайте ближе к окраинам или еще лучше – в деревню, в глубинку. Впрочем, можно и ближе. Пойдите в музей «Скансен».
– Но я таких домиков не видела, – удивляюсь я.
– А где вы были? В центре Стокгольма? Там их действительно мало. Поезжайте ближе к окраинам или еще лучше – в деревню, в глубинку. Впрочем, можно и ближе. Пойдите в музей «Скансен».
Скансен
С шумной современной улицы, по которой мчится поток «вольво» и «саабов», я попадаю в какой-то иной мир. Как это у поэта: «Какое, милые, у нас тысячелетье на дворе?»
Навстречу идет миловидная девушка. На ней широкая юбка в пол, блузка на шнуровке, с вышивкой на рукавах. Поверх всего расшитый фартук. Из-под платка, покрывающего голову, выбивается светлая прядь, волосы падают на плечи.
– Приветствую вас в нашем Национальном этнографическом музее «Скансен», – говорит она на отличном английском. – Куда хотите зайти? В торговую лавочку? В аптеку? В пекарню?
Толкаю первую же дверь и попадаю на два-три века назад. За прилавком деревенской лавки другая девушка, постарше, в похожем костюме. Только волосы у нее целиком забраны под чепчик. Какой же головной убор более правильный – платок на распущенные волосы или чепчик, в котором они спрятаны целиком? Она объясняет, что все зависит от семейного положения:
– Я уже замужем, а моя подруга еще нет. Вы что-нибудь хотите купить? – спрашивает она из-за прилавка.
Глаза у меня разбегаются. Я хотела бы купить все. Вот этот фонарь – предшественник электрической лампочки. И эти ножницы с витиевато изогнутыми ручками – для стрижки овец. И железную щетку, чтобы вычесывать шерсть, оставшуюся после стрижки. И утюг на углях. И старинные тазы. И ухваты для печки… Ведь это какая же экзотика! Однако мой скромный бюджет позволяет сделать лишь одну дешевую покупку. Я прошу отпустить мне разноцветные леденцы. Девушка взвешивает их на больших старинных весах, ссыпает в кулек из грубой серой бумаги.
А теперь – в аптеку. Мне как раз надо купить аспирин от простуды. Но пожилой продавец – очки в круглой оправе, – своим обликом действительно напоминающий старого аптекаря, объясняет, что таких лекарств у них нет и быть не может: в XVII–XVIII веках их не продавали. А если от простуды, то вот травяной чай: заварите, закутайтесь на ночь, и к утру все пройдет. Выйдя из аптеки, я слышу соблазнительный аромат свежей сдобы и иду на этот запах. Передо мной еще один дом, над ним висит большой деревянный крендель. Пекарня. Не имитация, не сцена, разыгранная на тему «Как пекли хлеб в старину», а самое настоящее действующее производство. Пекарь в белом переднике и высоком колпаке выпекает булочки. И ровной своей румяностью, и безупречно круглой формой они очень похожи на муляжи. Но аромат… Я с трудом выстаиваю очередь человек в пять. А дорвавшись до этих соблазнительных изделий, набираю их целый пакет.
Теперь, насытившись, можно осматривать музей дальше. Иду к стеклодувам. Там на глазах у изумленных посетителей лысый дядька в длинной белой рубахе берет кусок обыкновенного стекла, раскаляет его и превращает в изящную вазочку для варенья. Ну уж раз побывала у стеклодува, как же не заглянуть к гончару? Он тоже в старинном наряде, не обращая на нас никакого внимания, разрисовывает только что сделанный глиняный горшок с простеньким рисунком – по белому полю наивные голубые цветочки. Я вспоминаю современные керамические кувшины изысканного дизайна, которые видела в городских магазинах, и чувствую, как история проходит у меня перед глазами.
На улице я вижу деревянную церквушку, потом ветряную мельницу. Вот пошли жилые постройки – крестьянские подворья, крытые соломой. В каждом доме – свой хозяин в одежде, соответствующей эпохе. Из труб домов идет дым. А вот и он – красный домик с белой оторочкой.
Честно говоря, услышав от Пэра про красный цвет шведского архитектурного символа, я немного удивилась. Уж на что русские крестьяне любят украшать свои избы, даже и сейчас, а красного дома я что-то ни разу не видела. Шведский домик оказался красно-коричневого цвета. По контуру он был обведен белой краской. Белыми были и перила крыльца. На самом крыльце стояли два огромных сундука, служившие, по-видимому, и шкафами, и сиденьями. Они тоже были выкрашены в вишневый цвет и тоже окаймлены белым. Ни резных наличников, ни ярких заборов, никаких внешних украшений: все, как и полагается по правилам lagom, то есть умеренно. Но почему все-таки такой нетипичный красный цвет?
Из дома выходит молодой красавец в старинной рубахе и широких штанах. Его я об этом и спрашиваю. Объяснение, оказывается, лежит вовсе не в сфере эстетики, а вызвано чисто прагматической причиной. Шведы еще давно научились делать краску из отходов медного производства, которое было здесь развито. Краска эта оказалась устойчивой к снегу, дождям, солнцу, ветрам. Ею выгодно было покрывать снаружи деревянные стены домов: она была долговечной. А цвет… да, цвет подкачал, он имел тот яркий красноватый оттенок, который несколько нарушал сдержанный национальный колорит. Но, как мы уже знаем, шведы – люди прежде всего практичные. Целесообразность оказалась важнее эстетики. Так и повелось: деревенские (и не только деревенские, но часто и городские) постройки возводить в этом единообразном стиле и в несложной цветовой гамме – темно-красное с белым.
Потом, когда я стала выезжать за город, я много раз видела эти домики, очень похожие друг на друга. И поняла, почему именно такое нехитрое сооружение превратилось в символ патриотизма.
Навстречу идет миловидная девушка. На ней широкая юбка в пол, блузка на шнуровке, с вышивкой на рукавах. Поверх всего расшитый фартук. Из-под платка, покрывающего голову, выбивается светлая прядь, волосы падают на плечи.
– Приветствую вас в нашем Национальном этнографическом музее «Скансен», – говорит она на отличном английском. – Куда хотите зайти? В торговую лавочку? В аптеку? В пекарню?
Толкаю первую же дверь и попадаю на два-три века назад. За прилавком деревенской лавки другая девушка, постарше, в похожем костюме. Только волосы у нее целиком забраны под чепчик. Какой же головной убор более правильный – платок на распущенные волосы или чепчик, в котором они спрятаны целиком? Она объясняет, что все зависит от семейного положения:
– Я уже замужем, а моя подруга еще нет. Вы что-нибудь хотите купить? – спрашивает она из-за прилавка.
Глаза у меня разбегаются. Я хотела бы купить все. Вот этот фонарь – предшественник электрической лампочки. И эти ножницы с витиевато изогнутыми ручками – для стрижки овец. И железную щетку, чтобы вычесывать шерсть, оставшуюся после стрижки. И утюг на углях. И старинные тазы. И ухваты для печки… Ведь это какая же экзотика! Однако мой скромный бюджет позволяет сделать лишь одну дешевую покупку. Я прошу отпустить мне разноцветные леденцы. Девушка взвешивает их на больших старинных весах, ссыпает в кулек из грубой серой бумаги.
А теперь – в аптеку. Мне как раз надо купить аспирин от простуды. Но пожилой продавец – очки в круглой оправе, – своим обликом действительно напоминающий старого аптекаря, объясняет, что таких лекарств у них нет и быть не может: в XVII–XVIII веках их не продавали. А если от простуды, то вот травяной чай: заварите, закутайтесь на ночь, и к утру все пройдет. Выйдя из аптеки, я слышу соблазнительный аромат свежей сдобы и иду на этот запах. Передо мной еще один дом, над ним висит большой деревянный крендель. Пекарня. Не имитация, не сцена, разыгранная на тему «Как пекли хлеб в старину», а самое настоящее действующее производство. Пекарь в белом переднике и высоком колпаке выпекает булочки. И ровной своей румяностью, и безупречно круглой формой они очень похожи на муляжи. Но аромат… Я с трудом выстаиваю очередь человек в пять. А дорвавшись до этих соблазнительных изделий, набираю их целый пакет.
Теперь, насытившись, можно осматривать музей дальше. Иду к стеклодувам. Там на глазах у изумленных посетителей лысый дядька в длинной белой рубахе берет кусок обыкновенного стекла, раскаляет его и превращает в изящную вазочку для варенья. Ну уж раз побывала у стеклодува, как же не заглянуть к гончару? Он тоже в старинном наряде, не обращая на нас никакого внимания, разрисовывает только что сделанный глиняный горшок с простеньким рисунком – по белому полю наивные голубые цветочки. Я вспоминаю современные керамические кувшины изысканного дизайна, которые видела в городских магазинах, и чувствую, как история проходит у меня перед глазами.
На улице я вижу деревянную церквушку, потом ветряную мельницу. Вот пошли жилые постройки – крестьянские подворья, крытые соломой. В каждом доме – свой хозяин в одежде, соответствующей эпохе. Из труб домов идет дым. А вот и он – красный домик с белой оторочкой.
Честно говоря, услышав от Пэра про красный цвет шведского архитектурного символа, я немного удивилась. Уж на что русские крестьяне любят украшать свои избы, даже и сейчас, а красного дома я что-то ни разу не видела. Шведский домик оказался красно-коричневого цвета. По контуру он был обведен белой краской. Белыми были и перила крыльца. На самом крыльце стояли два огромных сундука, служившие, по-видимому, и шкафами, и сиденьями. Они тоже были выкрашены в вишневый цвет и тоже окаймлены белым. Ни резных наличников, ни ярких заборов, никаких внешних украшений: все, как и полагается по правилам lagom, то есть умеренно. Но почему все-таки такой нетипичный красный цвет?
Из дома выходит молодой красавец в старинной рубахе и широких штанах. Его я об этом и спрашиваю. Объяснение, оказывается, лежит вовсе не в сфере эстетики, а вызвано чисто прагматической причиной. Шведы еще давно научились делать краску из отходов медного производства, которое было здесь развито. Краска эта оказалась устойчивой к снегу, дождям, солнцу, ветрам. Ею выгодно было покрывать снаружи деревянные стены домов: она была долговечной. А цвет… да, цвет подкачал, он имел тот яркий красноватый оттенок, который несколько нарушал сдержанный национальный колорит. Но, как мы уже знаем, шведы – люди прежде всего практичные. Целесообразность оказалась важнее эстетики. Так и повелось: деревенские (и не только деревенские, но часто и городские) постройки возводить в этом единообразном стиле и в несложной цветовой гамме – темно-красное с белым.
Потом, когда я стала выезжать за город, я много раз видела эти домики, очень похожие друг на друга. И поняла, почему именно такое нехитрое сооружение превратилось в символ патриотизма.
Ширь и приволье
Как правило, это выражение ассоциируется с природным пейзажем: степь или луга – в общем, большие просторы. Стокгольм же – современный европейский город с бесконечными транспортными и людскими потоками, множеством высоких зданий. И тем не менее в нем не пропадает это ощущение простора. Там очень легко дышится.
На то есть несколько причин. Город вальяжно расположился на 14 островах и островках. В нем безмятежно существуют сотни озер, бухт, каналов. В него по-хозяйски вторгается заливами море. А там, где нет воды и домов и есть сколь угодно малое пространство, оно засажено кустами, клумбами, деревьями. Впрочем, многое, особенно деревья, не насажено, а сохранено. В самом центре, рядом с так называемым Шведским домом, знаменитым туристическим центром, большой парк Кунгстредгорден. Я люблю по нему гулять, наблюдая за людьми, фланирующими по аллеям с густыми цветочными бордюрами или отдыхающими прямо на зеленой траве.
Вода и зелень создают очарование, рождают странное, не типичное для города ощущение шири и приволья.
Впечатление простора усугубляет и расположение города на разных уровнях. Стоя в центре, на мосту улицы Дротинингаттен с ее пешеходами, автомобилями, витринами магазинов и кафе, я одновременно вижу другую улицу, внизу, там тоже пешеходы, автомобили, магазины. Это создает ощущение объемности. Я выглядываю из окна своей гостиницы на пятом этаже, и город предстает мне уже в трехуровневом виде: тот, что прямо против моих глаз, тот, что над ним, и тот, что ниже.
Архитектурно Стокгольм разнообразен. В нем видно влияние нескольких стилей. Минимализм строгих современных зданий перемежается со стрельчатыми башнями древних соборов. В соседстве с романтичным барокко существует строгая готика. Впрочем, есть районы, где стиль сохраняется в чистом виде. Таков, например, Гамла Стан, или Старый город. Этот средневековый городской центр был заложен еще в XVII веке. Он тщательно охраняется ото всего, что его может повредить или разрушить: от машин, автобусов и любого другого транспорта. Это пешеходная зона. Ничто не мешает прохожим или туристам любоваться стариной. Узкие улочки, булыжная мостовая, чугунные гербы над массивными дверями, старинные фонари, множество антикварных лавок…
Здесь находится знаменитый на весь мир Королевский дворец – постройка в стиле позднего шведского барокко. Знаменит он тем, что это сегодня самая большая действующая королевская резиденция. В его шестистах комнатах собраны многочисленные предметы мебели, скульптуры и украшения XVII и XVIII веков. В полдень прохожие непременно собираются, чтобы посмотреть на торжественный ритуал смены караула.
Вообще в городе много зданий, имеющих историческую и архитектурную ценность. Дом городского суда, построенный в начале прошлого века, украшен скульптурами и настенными росписями. Городская Ратуша своими массивными мрачноватыми формами, кажется, воплощает дух скандинавского Средневековья. Однако построена она в этом стиле всего 80 лет назад. В Ратуше, в ее голубом зале, раз в год чествуют лауреатов Нобелевской премии. Сами же премии вручаются в Шведской академии наук.
И, конечно, здесь десятки музеев, среди которых интересен, особенно детям, Юнибакен. Он посвящен хорошо известной у нас писательнице Астрид Линдгрен. Под тексты из ее произведений – диктор читает их по радио – вагончик везет меня по местам героев книг: «Пеппи – Длинный Чулок», «Рони – дочь разбойника», «Мио, мой Мио!», «Мы все из Бюллербо». Ну и, конечно же, «Карлсон, который живет на крыше».
Об этом добродушном, плутоватом друге Малыша я вспоминаю в совершенно неожиданном месте. Бродя по респектабельному району Бломанен, я вдруг вижу на плоской крыше современного здания маленький домик. Сейчас трудно сказать, пришла ли архитекторам идея поселить горожан на крышах под влиянием литературной фантазии Астрид Линдгрен или же ими руководили другие соображения. В городе большой дефицит земли под новое строительство, а Карлсон показал, где еще можно селиться, кроме земли.
Поднимаюсь лифтом наверх и обнаруживаю, что не такой уж он маленький, этот шоколадно-бежевый особнячок: так просто казалось с земли. Это двухэтажный коттедж. В нем четыре комнаты (около ста квадратных метров), а еще гостиная, кухня, прихожая. Есть такие домики и на одну-две комнаты, есть и на шесть. Между ними в скверах и на игровых площадках резвятся дети. Пространство, разумеется, огорожено высоким забором. Коттеджи сдаются с полным оборудованием – холодильник последней марки, электроплита, а также встроенные шкафы и полный набор кухонной мебели.
Из новых районов мне особенно понравился Хаммамрбю. Он построен на плавнях озера Меларем. Дома между собой связывает по воде паром. В его каюте, однако, паромщика не видно: судно управляется компьютером. Район Хаммамбрю считается одним из лучших в мире образцов современного жилого комплекса, как с точки зрения архитектуры, так и инфраструктуры. Там много новшеств. Например, стены жилых домов сделаны из… стекла. Разумеется, сверхпрочного, небьющегося, но – прозрачного. Почему? А потому что шведы, как вы помните, пылают страстью к живой природе и ловят, где только можно, лучи солнца. Вот архитекторы и решили: через прозрачные стены обитатели как бы впускают прекрасный пейзаж в свой дом. Могут они и бесконечно наслаждаться солнцем. А если от того и от другого устали – пожалуйста, повесьте плотные шторы и живите, как все остальные горожане. Впрочем, нет, все-таки не как все. Здесь не услышишь шума с улицы. В домах полная, стопроцентная звукоизоляция.
Мусор тут собирается вакуумным способом. Есть и еще одно новшество: кроме своей, здесь можно иметь и общую машину. В коммунальный гараж закупается несколько автомобилей. Если вам сегодня понадобилось выехать в город на четырех колесах, можете взять машину из гаража. Учитывая, что шведы не так уж часто пользуются своими авто, предпочитая им городской транспорт или велосипед, такой прокат весьма выгоден: экономит деньги и время.
Ну, и цены, соответственно… кусаются. Впрочем, смотря с чем сравнивать. Бывает жилье и подороже. Аника Фалькенгрен, генеральный директор шведского банка SEB, купила дом за 5 миллионов евро в пригороде Стокгольма. До недавнего времени она считалась самой богатой домовладелицей в Швеции. Но пару лет назад ее перещеголял сосед: купил дом за 7 миллионов евро. Как вы думаете, гражданином какой страны оказался этот человек? Догадались? Ну ладно, я назову вам его имя – Александр Изосимов, генеральный директор компании «Вымпелком» (Билайн). А вы сомневались?
На то есть несколько причин. Город вальяжно расположился на 14 островах и островках. В нем безмятежно существуют сотни озер, бухт, каналов. В него по-хозяйски вторгается заливами море. А там, где нет воды и домов и есть сколь угодно малое пространство, оно засажено кустами, клумбами, деревьями. Впрочем, многое, особенно деревья, не насажено, а сохранено. В самом центре, рядом с так называемым Шведским домом, знаменитым туристическим центром, большой парк Кунгстредгорден. Я люблю по нему гулять, наблюдая за людьми, фланирующими по аллеям с густыми цветочными бордюрами или отдыхающими прямо на зеленой траве.
Вода и зелень создают очарование, рождают странное, не типичное для города ощущение шири и приволья.
Впечатление простора усугубляет и расположение города на разных уровнях. Стоя в центре, на мосту улицы Дротинингаттен с ее пешеходами, автомобилями, витринами магазинов и кафе, я одновременно вижу другую улицу, внизу, там тоже пешеходы, автомобили, магазины. Это создает ощущение объемности. Я выглядываю из окна своей гостиницы на пятом этаже, и город предстает мне уже в трехуровневом виде: тот, что прямо против моих глаз, тот, что над ним, и тот, что ниже.
Архитектурно Стокгольм разнообразен. В нем видно влияние нескольких стилей. Минимализм строгих современных зданий перемежается со стрельчатыми башнями древних соборов. В соседстве с романтичным барокко существует строгая готика. Впрочем, есть районы, где стиль сохраняется в чистом виде. Таков, например, Гамла Стан, или Старый город. Этот средневековый городской центр был заложен еще в XVII веке. Он тщательно охраняется ото всего, что его может повредить или разрушить: от машин, автобусов и любого другого транспорта. Это пешеходная зона. Ничто не мешает прохожим или туристам любоваться стариной. Узкие улочки, булыжная мостовая, чугунные гербы над массивными дверями, старинные фонари, множество антикварных лавок…
Здесь находится знаменитый на весь мир Королевский дворец – постройка в стиле позднего шведского барокко. Знаменит он тем, что это сегодня самая большая действующая королевская резиденция. В его шестистах комнатах собраны многочисленные предметы мебели, скульптуры и украшения XVII и XVIII веков. В полдень прохожие непременно собираются, чтобы посмотреть на торжественный ритуал смены караула.
Вообще в городе много зданий, имеющих историческую и архитектурную ценность. Дом городского суда, построенный в начале прошлого века, украшен скульптурами и настенными росписями. Городская Ратуша своими массивными мрачноватыми формами, кажется, воплощает дух скандинавского Средневековья. Однако построена она в этом стиле всего 80 лет назад. В Ратуше, в ее голубом зале, раз в год чествуют лауреатов Нобелевской премии. Сами же премии вручаются в Шведской академии наук.
И, конечно, здесь десятки музеев, среди которых интересен, особенно детям, Юнибакен. Он посвящен хорошо известной у нас писательнице Астрид Линдгрен. Под тексты из ее произведений – диктор читает их по радио – вагончик везет меня по местам героев книг: «Пеппи – Длинный Чулок», «Рони – дочь разбойника», «Мио, мой Мио!», «Мы все из Бюллербо». Ну и, конечно же, «Карлсон, который живет на крыше».
Поднимаюсь лифтом наверх и обнаруживаю, что не такой уж он маленький, этот шоколадно-бежевый особнячок: так просто казалось с земли. Это двухэтажный коттедж. В нем четыре комнаты (около ста квадратных метров), а еще гостиная, кухня, прихожая. Есть такие домики и на одну-две комнаты, есть и на шесть. Между ними в скверах и на игровых площадках резвятся дети. Пространство, разумеется, огорожено высоким забором. Коттеджи сдаются с полным оборудованием – холодильник последней марки, электроплита, а также встроенные шкафы и полный набор кухонной мебели.
Из новых районов мне особенно понравился Хаммамрбю. Он построен на плавнях озера Меларем. Дома между собой связывает по воде паром. В его каюте, однако, паромщика не видно: судно управляется компьютером. Район Хаммамбрю считается одним из лучших в мире образцов современного жилого комплекса, как с точки зрения архитектуры, так и инфраструктуры. Там много новшеств. Например, стены жилых домов сделаны из… стекла. Разумеется, сверхпрочного, небьющегося, но – прозрачного. Почему? А потому что шведы, как вы помните, пылают страстью к живой природе и ловят, где только можно, лучи солнца. Вот архитекторы и решили: через прозрачные стены обитатели как бы впускают прекрасный пейзаж в свой дом. Могут они и бесконечно наслаждаться солнцем. А если от того и от другого устали – пожалуйста, повесьте плотные шторы и живите, как все остальные горожане. Впрочем, нет, все-таки не как все. Здесь не услышишь шума с улицы. В домах полная, стопроцентная звукоизоляция.
Мусор тут собирается вакуумным способом. Есть и еще одно новшество: кроме своей, здесь можно иметь и общую машину. В коммунальный гараж закупается несколько автомобилей. Если вам сегодня понадобилось выехать в город на четырех колесах, можете взять машину из гаража. Учитывая, что шведы не так уж часто пользуются своими авто, предпочитая им городской транспорт или велосипед, такой прокат весьма выгоден: экономит деньги и время.
Ну, и цены, соответственно… кусаются. Впрочем, смотря с чем сравнивать. Бывает жилье и подороже. Аника Фалькенгрен, генеральный директор шведского банка SEB, купила дом за 5 миллионов евро в пригороде Стокгольма. До недавнего времени она считалась самой богатой домовладелицей в Швеции. Но пару лет назад ее перещеголял сосед: купил дом за 7 миллионов евро. Как вы думаете, гражданином какой страны оказался этот человек? Догадались? Ну ладно, я назову вам его имя – Александр Изосимов, генеральный директор компании «Вымпелком» (Билайн). А вы сомневались?
Квартира
Мне бы хотелось закончить главу «Дом» описанием замечательной архитектуры Швеции. Хотелось, чтобы у читателей осталось приятное впечатление о старых и новых городских постройках. Но не могу я не сказать и о том, что в стране называют одной из серьезных проблем, омрачающих жизнь горожан. Звучит эта проблема очень знакомо: квартирный вопрос. Означает примерно то же, что и у нас, хотя и со шведской спецификой.
В Стокгольме, Гётеборге, Мальмё, еще кое-каких крупных городах катастрофически не хватает жилья. В очереди на его приобретение можно простоять несколько лет. Объясняется этот дефицит, как ни странно (а может, и не странно, а вполне закономерно), социалистическим принципом распределения жилплощади. Жилищный сектор до сих пор не вошел в рыночную систему: цены на квартиры не регулируются естественным соотношением спроса и предложения, а строго фиксируются. Поэтому право арендовать или купить квартиру первым получает не тот, кто больше за нее заплатит, а тот, кто ближе стоит в очереди.
Половина шведов живет в своих домах и квартирах, другая половина их снимает.
Все находящиеся в аренде дома принадлежат Акционерному обществу арендодателей. Стоимость жилья устанавливается после консультации с очень влиятельным Союзом квартиросъемщиков. Арендодатель не имеет права повысить стоимость квартиры, он законопослушно отдает ее очередникам.
Как вы помните, классик сказал, что квартирный вопрос испортил москвичей. Думаю, что это беда не обошла и жителей больших шведских городов. Мне, во всяком случае, рассказывали, что, помимо честной очереди, существует и «черный рынок», или, как это здесь называют, «деньги под столом». Это когда потенциальный съемщик платит сверх положенной суммы непосредственно арендодателю. Однако дело это противозаконное, можно за него и под суд загреметь. Или, в лучшем случае, лишиться лицензии на сдачу квартир. Впрочем, последнее может произойти и по другой причине: если жители недовольны обслуживанием дома и заявили об этом.
Квартплата, как я уже сказала, фиксированная, просто так расти или падать – как это полагается по законам рынка – она не может. Но может измениться, если, к примеру, в доме произведен дорогой ремонт или оборудование поменяли на более современное. Стоимость такой ухоженной квартиры где-нибудь на окраине может оказаться выше стоимости запущенной, даже если она расположена в престижном центре.
Жильцы могут пользоваться общей кладовкой в подвале здания. Во многих домах сейчас есть свои прачечные, сауны, солярии; все это также предназначено для общего пользования.
Для жильца, однако, существует и ряд ограничений. Прежде всего, он берет на себя обязательство не шуметь позже 10 вечера. В доме, куда я пришла в гости, у входа висело объявление: «Уважаемые соседи! В субботу, в 7 часов вечера, к нам, в квартиру 16, собираются гости. У нас может звучать громкая музыка. Будут танцы. Заранее просим нас извинить за этот шум. Пожалуйста, потерпите. С искренним сочувствием, Ян и Майя».
В Стокгольме, Гётеборге, Мальмё, еще кое-каких крупных городах катастрофически не хватает жилья. В очереди на его приобретение можно простоять несколько лет. Объясняется этот дефицит, как ни странно (а может, и не странно, а вполне закономерно), социалистическим принципом распределения жилплощади. Жилищный сектор до сих пор не вошел в рыночную систему: цены на квартиры не регулируются естественным соотношением спроса и предложения, а строго фиксируются. Поэтому право арендовать или купить квартиру первым получает не тот, кто больше за нее заплатит, а тот, кто ближе стоит в очереди.
Половина шведов живет в своих домах и квартирах, другая половина их снимает.
Все находящиеся в аренде дома принадлежат Акционерному обществу арендодателей. Стоимость жилья устанавливается после консультации с очень влиятельным Союзом квартиросъемщиков. Арендодатель не имеет права повысить стоимость квартиры, он законопослушно отдает ее очередникам.
Как вы помните, классик сказал, что квартирный вопрос испортил москвичей. Думаю, что это беда не обошла и жителей больших шведских городов. Мне, во всяком случае, рассказывали, что, помимо честной очереди, существует и «черный рынок», или, как это здесь называют, «деньги под столом». Это когда потенциальный съемщик платит сверх положенной суммы непосредственно арендодателю. Однако дело это противозаконное, можно за него и под суд загреметь. Или, в лучшем случае, лишиться лицензии на сдачу квартир. Впрочем, последнее может произойти и по другой причине: если жители недовольны обслуживанием дома и заявили об этом.
Квартплата, как я уже сказала, фиксированная, просто так расти или падать – как это полагается по законам рынка – она не может. Но может измениться, если, к примеру, в доме произведен дорогой ремонт или оборудование поменяли на более современное. Стоимость такой ухоженной квартиры где-нибудь на окраине может оказаться выше стоимости запущенной, даже если она расположена в престижном центре.
Жильцы могут пользоваться общей кладовкой в подвале здания. Во многих домах сейчас есть свои прачечные, сауны, солярии; все это также предназначено для общего пользования.
Для жильца, однако, существует и ряд ограничений. Прежде всего, он берет на себя обязательство не шуметь позже 10 вечера. В доме, куда я пришла в гости, у входа висело объявление: «Уважаемые соседи! В субботу, в 7 часов вечера, к нам, в квартиру 16, собираются гости. У нас может звучать громкая музыка. Будут танцы. Заранее просим нас извинить за этот шум. Пожалуйста, потерпите. С искренним сочувствием, Ян и Майя».
Уют
Свои квартиры – неважно, частные они или съемные, – шведы любят. «Уют» – слово, так редко употребляемое американцами, здесь звучит очень часто. В это понятие прежде всего входит зеленое обрамление дома. Хорошо, конечно, если это частный дом Уллы и Шелла Бьёрнбергов на окраине Стокгольма: его окружает небольшой парк с фруктовыми деревьями, клумбами и цветочными дорожками. Но и в центре города, с его тесно поставленными домами, жители стараются украсить свое жилье снаружи: цветами на балконах, палисадниками у некоторых старых зданий.
Но основное внимание – на внутреннее убранство. Планировки дома нового и дома старого значительно разнятся. В старом – отдельные комнаты для спален, кухни, гостиной. В новом – отделены только комнаты для сна, остальные представляют собой одно большое помещение, пересеченное невысокими перегородками. Иногда о переходе из комнаты в комнату узнаешь только по мебели. Вот диван, кресла, низкий столик, телевизор – это комната для гостей. А вот стол, стулья, буфет – это, конечно, столовая.
Но основное внимание – на внутреннее убранство. Планировки дома нового и дома старого значительно разнятся. В старом – отдельные комнаты для спален, кухни, гостиной. В новом – отделены только комнаты для сна, остальные представляют собой одно большое помещение, пересеченное невысокими перегородками. Иногда о переходе из комнаты в комнату узнаешь только по мебели. Вот диван, кресла, низкий столик, телевизор – это комната для гостей. А вот стол, стулья, буфет – это, конечно, столовая.