– Да уж, за решеткой, конечно, хуже, чем на воле, – поддакнула я.
– Ну, решеток-то у нас нет, – заметил он.
– Окна без решеток? – я вопросительно посмотрела на «сопровождающего».
– Да, на окнах решеток нет. А повредить их нельзя – они из небьющегося стекла.
– Так вот, когда я понял, что теперь мне за этим неразбиваемым окном предстоит провести три года, я впал в глубочайшую хандру. Дальше пошли другие «приятные» открытия. Моя девушка передала мне цветок в горшке – передачу не пропустили. Приятель принес пачку сигарет – тоже не разрешили передать.
– Цветы, сигареты и вино принимать не разрешается, – подтвердил надзиратель. – Там могут быть спрятаны наркотики.
– Хотя бы соседи по камере попались нормальные? – спросила я.
– Соседи? – переспросил Гуннар. – Но я живу один.
– Почему такое исключение?
– Не исключение. Все заключенные имеют каждый по комнате, – он усмехнулся. – Впрочем, какая эта комната – так, комнатушка: шесть квадратов. Да и мебели по минимуму: стол, стул, полка для книг, платяной шкаф, раковина, ну и, конечно, кровать. Матрац, правда, хороший, белье меняют часто.
– Телевизор забыл, – напомнил надзиратель.
– Ну да, телевизор старенький.
– Ну и, конечно, унитаз, – напомнила я.
– Унитаза мне еще в камеру не хватает! – возмутился Гуннар. – Он, слава богу, в туалете в коридоре, там же, где душ.
– И что, туда можно выходить в любое время?
– Днем – да. А ночью, когда дверь камеры закрывают, только в сопровождении охранников.
– Что для вас все-таки самое неприятное?
– Дисциплина и «антинаркота». Знаете, я только в тюрьме понял, какое это огромное благо – распоряжаться своим временем, делать, что хочешь. А тут – все по звонку: работа, учеба, спорт. Да еще эти дурацкие программы вроде «борьбы с наркотической зависимостью» – «антинаркота», – он покосился на сопровождающего.
– Как же иначе? – отреагировал тот. – Тюрьма же исправительное учреждение.
– А что уж такого непереносимого в этой программе? – спросила я.
– Приходит какой-то плешивый хмырь и бубнит мне о том, что я знаю лучше него: как это вредно для здоровья, для секса и для будущих детей – курить травку и колоться.
От скуки взбеситься можно. Лучше уж кирпичи таскать, ей-богу.
– Но там же и психолог, – напомнил сопровождающий.
– Ну да. Когда приходит психологиня – фигурка, между прочим, что надо, – тогда все-таки веселей.
Он заметил мою улыбку, уточнил:
– Не потому, что фигурка, а потому, что она проводит тренинг. Это немного похоже на игру. Так, между прочим, все эти антинаркотические знания лучше усваиваются.
– А работать обязательно? Чем вы там занимаетесь?
– Работать обязательно, если ты не старик: пенсионерам – по желанию. А я сначала просто изводился: клеил коробочки для женской парфюмерии. Тоска жуткая! А потом меня перевели в другую мастерскую – собирать электродетали. Это уже не так нудно. Хотя, конечно, самое для меня интересное – компьютерный класс.
– А до тюрьмы ты компьютером интересовался?
– Так, слабо. Я больше гитарой увлекался, психоделической музыкой. Но теперь эту музыку даже слышать не могу: с нее же вся моя наркоистория началась. Вообще я не знаю, буду ли даже на гитаре играть. Хочу научиться компьютерные программы составлять. Или наоборот, свой бизнес открою.
– Открыть бизнес – это ведь тоже не так просто. Тут специальные знания нужны, – замечаю я.
– Конечно. Курс «Бизнес: финансы и экономика» я посещаю регулярно. Хотя вот это как раз можно делать по желанию.
– А чем ты еще занимаешься с удовольствием?
– Спортом. У нас хорошая футбольная команда.
– Три матча подряд с соседней школой выиграли, – вставил надзиратель. И вдруг повернулся к Гуннару. – А тебе-то что этот футбол?
– Да нет, это я просто так вспомнил. Я в футбол не играю. Я люблю гольф: у нас хорошая площадка. Еще играю в настольный теннис. И с удовольствием хожу в тренажерный зал. Между прочим, я раньше вообще спортом не занимался. А теперь, видите, какие мышцы накачал, – он показал мне правую руку выше локтя.
– То есть тебе там не скучно?
– Скучаю по друзьям, по дому, по девушке. Ну, конечно, если уж очень соскучусь, могу позвонить: телефон в коридоре бесплатный. Я даже в Канаду своему другу звоню.
– Тоже за счет тюрьмы?
– Нет. Покупаю в тюремном магазине телефонную карточку – говори, пока деньги не кончатся. Но развлечений, конечно, мало.
– Тебя сколько раз приглашали в любительский театр! Им очень музыкант нужен, – с укором сказал охранник.
– Нет, я же сказал: музыку я разлюбил. Гитару в руки брать не хочу.
– Ну, тогда кино смотри. Можно же взять напрокат DVD и любой фильм.
– «Любой», – передразнил Гуннар. – Там самый последний – тот, что я еще полтора года назад на воле видел.
– Тогда смотри новое кино по телику.
– Да там экран вот такой, – он показал руку от локтя до ногтей.
– Так иди в общую гостиную, там стоит большой и новый.
– Да ну, там мужики такие фильмы смотрят, которые мне и даром не нужны. Кстати, бывает, что и газеты сегодняшние только назавтра приходят. А что мне вчерашние новости? Я же хочу быть в курсе текущих событий.
– А книжки читаешь? – спрашиваю я.
– Да, читаю. Раньше книги не любил, они мне все скучными казались. А здесь пристрастился: библиотека неплохая, и любую книгу можно заказать, через неделю привезут.
Мать отрезала большой кусок черничного пирога, положила сыну на тарелку. Он с удовольствием его откусил.
– Соскучился по домашней еде? – заметила я.
– Да, как мама, там печь не умеют. У нас как раз вчера на десерт черничный пирог подавали – не сравнить.
– А что вам еще давали вчера? – спросила мать.
– Гороховый суп со свининой.
– Приличные куски свинины, – вставил охранник.
– В чужой тарелке всегда куски больше, – заметила я.
– Почему в чужой? – удивился он. – У нас же, работников тюрьмы, то же меню, что и у заключенных.
– А еще, еще-то что? – волновалась мать.
– Мясные котлеты. Картофель жареный. Салат из свежих овощей. Консервированные персики со взбитыми сливками. Сыр. Булочки с кремом. Чай. Кофе. Вода минеральная.
– Все это вместе?
– На выбор. Кто что хочет и сколько хочет.
– Но домашнего-то все-таки хочется? – настаивала я.
– Когда уж очень захочется, иду в магазин, он у нас внутри тюрьмы, покупаю продукты и готовлю на кухне. Это можно. Но обычно меня и общая еда вполне устраивает.
Мы так уютно сидели, непринужденно беседовали, всем было хорошо. Вдруг охранник спохватился, стал поглядывать на часы.
– Нам скоро в путь, – предупредил он.
И объяснил, что посещение дома разрешается только после четверти срока, не чаще двух раз в месяц. И только на шесть часов, не считая дороги.
…А в Упсале я оказалась в гостях за столом рядом с Полом, симпатичным молодым парнем. Он был по-шведски красив и не по-шведски приветлив. Я сделала ему комплимент:
– Такого улыбчивого шведа нечасто встретишь.
– Профессия обязывает, – сказал он.
– Актер? Телеведущий? Журналист?
– Нет, я охранник-воспитатель в тюрьме.
– Почему же такая улыбчивость?
– А это второе требование при собеседовании, когда поступаешь на работу.
– А какое первое?
– Диплом о педагогическом образовании.
Вообще-то Пол – учитель географии. Но найти работу в школе оказалось непросто. К тому же он был уже женат, а учительский заработок невелик. Вот он и обратил внимание на объявление в газете: «В тюрьму требуются педагоги-охранники».
– Меня соблазнила зарплата, да к тому же полный пансион – на еду тратиться не надо. Решил, поработаю годик, скоплю немного денег, а там найдется какая-нибудь школьная вакансия. И она действительно через год нашлась. И даже не одна. Но я уже никуда не ушел: мне в тюрьме понравилось.
– Что именно?
– То, что видишь плоды своих трудов. Что ты имеешь возможность общаться с каждым человеком в отдельности. Я работаю по плану, согласовываю его с коллегами – воспитателями, психологами, консультантами. Стараюсь помогать руководителям разных программ – по проблемам семейных отношений, например, или по борьбе с алкогольной зависимостью. Иногда ночей не сплю: думаю, как помочь этому человеку? А когда вижу, что он уже готов отказаться от своего криминального образа жизни и образа мысли, это, поверьте мне, большая радость.
И все-таки – почему я выбрала такую странную тему для оптимистического окончания этой книги? Потому что даже там, где, казалось бы, свобода невозможна по определению, я увидела то, что так высоко оценила в Швеции. Ценность человеческой личности. Гарантию ее гражданских прав. Уважение к людям, даже к тем, кто нарушает законы общества. Я увидела, как в реальности, а не на словах, осуществляются принципы гуманности и равенства.
– Ну, решеток-то у нас нет, – заметил он.
– Окна без решеток? – я вопросительно посмотрела на «сопровождающего».
– Да, на окнах решеток нет. А повредить их нельзя – они из небьющегося стекла.
– Так вот, когда я понял, что теперь мне за этим неразбиваемым окном предстоит провести три года, я впал в глубочайшую хандру. Дальше пошли другие «приятные» открытия. Моя девушка передала мне цветок в горшке – передачу не пропустили. Приятель принес пачку сигарет – тоже не разрешили передать.
– Цветы, сигареты и вино принимать не разрешается, – подтвердил надзиратель. – Там могут быть спрятаны наркотики.
– Хотя бы соседи по камере попались нормальные? – спросила я.
– Соседи? – переспросил Гуннар. – Но я живу один.
– Почему такое исключение?
– Не исключение. Все заключенные имеют каждый по комнате, – он усмехнулся. – Впрочем, какая эта комната – так, комнатушка: шесть квадратов. Да и мебели по минимуму: стол, стул, полка для книг, платяной шкаф, раковина, ну и, конечно, кровать. Матрац, правда, хороший, белье меняют часто.
– Телевизор забыл, – напомнил надзиратель.
– Ну да, телевизор старенький.
– Ну и, конечно, унитаз, – напомнила я.
– Унитаза мне еще в камеру не хватает! – возмутился Гуннар. – Он, слава богу, в туалете в коридоре, там же, где душ.
– И что, туда можно выходить в любое время?
– Днем – да. А ночью, когда дверь камеры закрывают, только в сопровождении охранников.
– Что для вас все-таки самое неприятное?
– Дисциплина и «антинаркота». Знаете, я только в тюрьме понял, какое это огромное благо – распоряжаться своим временем, делать, что хочешь. А тут – все по звонку: работа, учеба, спорт. Да еще эти дурацкие программы вроде «борьбы с наркотической зависимостью» – «антинаркота», – он покосился на сопровождающего.
– Как же иначе? – отреагировал тот. – Тюрьма же исправительное учреждение.
– А что уж такого непереносимого в этой программе? – спросила я.
– Приходит какой-то плешивый хмырь и бубнит мне о том, что я знаю лучше него: как это вредно для здоровья, для секса и для будущих детей – курить травку и колоться.
От скуки взбеситься можно. Лучше уж кирпичи таскать, ей-богу.
– Но там же и психолог, – напомнил сопровождающий.
– Ну да. Когда приходит психологиня – фигурка, между прочим, что надо, – тогда все-таки веселей.
Он заметил мою улыбку, уточнил:
– Не потому, что фигурка, а потому, что она проводит тренинг. Это немного похоже на игру. Так, между прочим, все эти антинаркотические знания лучше усваиваются.
– А работать обязательно? Чем вы там занимаетесь?
– Работать обязательно, если ты не старик: пенсионерам – по желанию. А я сначала просто изводился: клеил коробочки для женской парфюмерии. Тоска жуткая! А потом меня перевели в другую мастерскую – собирать электродетали. Это уже не так нудно. Хотя, конечно, самое для меня интересное – компьютерный класс.
– А до тюрьмы ты компьютером интересовался?
– Так, слабо. Я больше гитарой увлекался, психоделической музыкой. Но теперь эту музыку даже слышать не могу: с нее же вся моя наркоистория началась. Вообще я не знаю, буду ли даже на гитаре играть. Хочу научиться компьютерные программы составлять. Или наоборот, свой бизнес открою.
– Открыть бизнес – это ведь тоже не так просто. Тут специальные знания нужны, – замечаю я.
– Конечно. Курс «Бизнес: финансы и экономика» я посещаю регулярно. Хотя вот это как раз можно делать по желанию.
– А чем ты еще занимаешься с удовольствием?
– Спортом. У нас хорошая футбольная команда.
– Три матча подряд с соседней школой выиграли, – вставил надзиратель. И вдруг повернулся к Гуннару. – А тебе-то что этот футбол?
– Да нет, это я просто так вспомнил. Я в футбол не играю. Я люблю гольф: у нас хорошая площадка. Еще играю в настольный теннис. И с удовольствием хожу в тренажерный зал. Между прочим, я раньше вообще спортом не занимался. А теперь, видите, какие мышцы накачал, – он показал мне правую руку выше локтя.
– То есть тебе там не скучно?
– Скучаю по друзьям, по дому, по девушке. Ну, конечно, если уж очень соскучусь, могу позвонить: телефон в коридоре бесплатный. Я даже в Канаду своему другу звоню.
– Тоже за счет тюрьмы?
– Нет. Покупаю в тюремном магазине телефонную карточку – говори, пока деньги не кончатся. Но развлечений, конечно, мало.
– Тебя сколько раз приглашали в любительский театр! Им очень музыкант нужен, – с укором сказал охранник.
– Нет, я же сказал: музыку я разлюбил. Гитару в руки брать не хочу.
– Ну, тогда кино смотри. Можно же взять напрокат DVD и любой фильм.
– «Любой», – передразнил Гуннар. – Там самый последний – тот, что я еще полтора года назад на воле видел.
– Тогда смотри новое кино по телику.
– Да там экран вот такой, – он показал руку от локтя до ногтей.
– Так иди в общую гостиную, там стоит большой и новый.
– Да ну, там мужики такие фильмы смотрят, которые мне и даром не нужны. Кстати, бывает, что и газеты сегодняшние только назавтра приходят. А что мне вчерашние новости? Я же хочу быть в курсе текущих событий.
– А книжки читаешь? – спрашиваю я.
– Да, читаю. Раньше книги не любил, они мне все скучными казались. А здесь пристрастился: библиотека неплохая, и любую книгу можно заказать, через неделю привезут.
– Соскучился по домашней еде? – заметила я.
– Да, как мама, там печь не умеют. У нас как раз вчера на десерт черничный пирог подавали – не сравнить.
– А что вам еще давали вчера? – спросила мать.
– Гороховый суп со свининой.
– Приличные куски свинины, – вставил охранник.
– В чужой тарелке всегда куски больше, – заметила я.
– Почему в чужой? – удивился он. – У нас же, работников тюрьмы, то же меню, что и у заключенных.
– А еще, еще-то что? – волновалась мать.
– Мясные котлеты. Картофель жареный. Салат из свежих овощей. Консервированные персики со взбитыми сливками. Сыр. Булочки с кремом. Чай. Кофе. Вода минеральная.
– Все это вместе?
– На выбор. Кто что хочет и сколько хочет.
– Но домашнего-то все-таки хочется? – настаивала я.
– Когда уж очень захочется, иду в магазин, он у нас внутри тюрьмы, покупаю продукты и готовлю на кухне. Это можно. Но обычно меня и общая еда вполне устраивает.
Мы так уютно сидели, непринужденно беседовали, всем было хорошо. Вдруг охранник спохватился, стал поглядывать на часы.
– Нам скоро в путь, – предупредил он.
И объяснил, что посещение дома разрешается только после четверти срока, не чаще двух раз в месяц. И только на шесть часов, не считая дороги.
…А в Упсале я оказалась в гостях за столом рядом с Полом, симпатичным молодым парнем. Он был по-шведски красив и не по-шведски приветлив. Я сделала ему комплимент:
– Такого улыбчивого шведа нечасто встретишь.
– Профессия обязывает, – сказал он.
– Актер? Телеведущий? Журналист?
– Нет, я охранник-воспитатель в тюрьме.
– Почему же такая улыбчивость?
– А это второе требование при собеседовании, когда поступаешь на работу.
– А какое первое?
– Диплом о педагогическом образовании.
Вообще-то Пол – учитель географии. Но найти работу в школе оказалось непросто. К тому же он был уже женат, а учительский заработок невелик. Вот он и обратил внимание на объявление в газете: «В тюрьму требуются педагоги-охранники».
– Меня соблазнила зарплата, да к тому же полный пансион – на еду тратиться не надо. Решил, поработаю годик, скоплю немного денег, а там найдется какая-нибудь школьная вакансия. И она действительно через год нашлась. И даже не одна. Но я уже никуда не ушел: мне в тюрьме понравилось.
– Что именно?
– То, что видишь плоды своих трудов. Что ты имеешь возможность общаться с каждым человеком в отдельности. Я работаю по плану, согласовываю его с коллегами – воспитателями, психологами, консультантами. Стараюсь помогать руководителям разных программ – по проблемам семейных отношений, например, или по борьбе с алкогольной зависимостью. Иногда ночей не сплю: думаю, как помочь этому человеку? А когда вижу, что он уже готов отказаться от своего криминального образа жизни и образа мысли, это, поверьте мне, большая радость.
И все-таки – почему я выбрала такую странную тему для оптимистического окончания этой книги? Потому что даже там, где, казалось бы, свобода невозможна по определению, я увидела то, что так высоко оценила в Швеции. Ценность человеческой личности. Гарантию ее гражданских прав. Уважение к людям, даже к тем, кто нарушает законы общества. Я увидела, как в реальности, а не на словах, осуществляются принципы гуманности и равенства.