Загадка разъяснилась только в октябре 1925 года, когда Фрунзе, перенеся кризис язвы желудка (от которой он страдал ещё от времени дореволюционных тюрем), вполне поправился. Сталин выразил чрезвычайную заботу об его здоровье. «Мы совершенно не следим за драгоценным здоровьем наших лучших работников». Политбюро чуть ли не силой заставило Фрунзе сделать операцию, чтобы избавиться от его язвы. К тому же врачи Фрунзе операцию опасной отнюдь не считали.
   Я посмотрел иначе на всё это, когда узнал, что операцию организует Каннер с врачом ЦК Погосянцем. Мои неясные опасения оказались вполне правильными. Во время операции хитроумно была применена как раз та анестезия, которой Фрунзе не мог вынести. Он умер на операционном столе, а его жена, убеждённая в том, что его зарезали, покончила с собой. Общеизвестна «Повесть о непогашенной луне», которую написал по этому поводу Пильняк. Эта повесть ему стоила дорого.
   Почему Сталин организовал это убийство Фрунзе? Только ли для того, чтобы заменить его своим человеком — Ворошиловым? Я этого не думаю: через год-два, придя к единоличной власти, Сталин мог без труда провести эту замену. Я думаю, что Сталин разделял моё ощущение что Фрунзе видит для себя в будущем роль русского Бонапарта. Его он убрал сразу, а остальных из этой группы военных (Тухачевского и прочих) расстрелял в своё время.
   Троцкий в своей книге «Сталин» категорически отрицает мою догадку о Фрунзе, но Троцкий искажает мою мысль. Он приписывает мне утверждение, что Фрунзе стоял во главе военного заговора. Я никогда ничего подобного не писал (тем более, что совершенно очевидно, что никакие заговоры в это время в советской России не были возможны). Я писал, что Фрунзе, по-моему, изжил свой коммунизм, стал до мозга костей военным и ожидал своего часа. Ни о каком заговоре здесь нет речи.
   Но едва ли стоит по этому поводу спорить с Троцким — он отличался поразительным непониманием людей и поразительной наивностью. Дальше, говоря о нём, я приведу относящиеся сюда факты.
   Конечно, после смерти Фрунзе руководить Красной Армией был посажен Ворошилов. После XIV съезда в январе 1926 года он стал и членом Политбюро. Это был очень посредственный персонаж, который ещё во время гражданской войны пристал к Сталину и всегда поддерживал Сталина во время бунта сталинской вольницы против твёрдой организаторской руки Троцкого. Его крайняя ограниченность была в партии общеизвестна. Слушатели исторического отделения Института Красной профессуры острили: «Вся мировая история разделяется на два резко ограниченных периода: до Климентия Ефремовича — и после». Он был всегда послушным и исполнительным подручным Сталина и служил ещё некоторое время для декорации и после сталинской смерти.
   Вся сталинская военная группа времён гражданской войны пошла вверх. В ней трудно найти какого-либо способного военного. Но уже умело оркестрированная пропаганда некоторых из них произвела в знаменитости, например, Будённого.
   Это был очень живописный персонаж. Типичный вахмистр царской армии, хороший кавалерист и рубака, он оказался в начале гражданской войны во главе кавалерийской банды, сражавшейся против белых. Во главе — формально — манипулировали бандой несколько коммунистов. Банда разрасталась, одерживала успехи — конница была танками этих годов. В какой-то момент Москва, делавшая ставку на конницу, занялась вплотную Будённым.
   Троцкий в это время бросил лозунг «Пролетарий, на коня!», звучавший довольно комично своей напыщенностью и нереальностью. Дело в том, что хорошую конницу делали люди степей — прирождённые кавалеристы, как, например, казаки. Можно ещё было посадить на коня крестьянина, который, не будучи кавалеристом, всё же лошадь знал, привык к ней и умел с ней обращаться. Но городской рабочий («пролетариат») на коне был никуда. Лозунг Троцкого звучал смешно.
   В какой-то момент Будённый в знак внимания получил из Москвы подарки: автомобиль и партийный билет. Несколько встревоженный Будённый созвал главарей своей банды. «Вот, братва, — доложил он, — прислали мне из Москвы автомобиль и вот это». Тут бережно, как хрупкую китайскую вазочку, положил он на стол партийный билет. Братва призадумалась, но по зрелом размышлении решила: «Автомобиль, Семён, бери; автомобиль — это хорошо. А „это“ (партбилет), знаешь, хай лежить: он хлеба не просит». Так Будённый стал коммунистом.
   Банда Будённого скоро разрослась в бригаду, потом в конный корпус. Москва дала ему комиссаров и хорошего начальника штаба. Повышаясь в чинах и будучи командующим, Будённый в операционные дела и в командование не вмешивался. Когда штаб спрашивал его мнение по поводу задуманной операции, он неизменно отвечал: «А это вы как знаете. Моё дело — рубать».
   Во время гражданской войны он «рубал» и беспрекословно слушался приставленных к нему и командовавших им Сталина и Ворошилова. После войны он был сделан чем-то вроде инспектора кавалерии. В конце концов как-то решили пустить его на заседание знаменитого Политбюро. Моя память точно сохранила это забавное событие.
   На заседании Политбюро очередь доходит до вопросов военного ведомства. Я распоряжаюсь впустить в зал вызванных военных, и в том числе Будённого. Будённый входит на цыпочках, но сильно грохоча тяжёлыми сапогами. Между столом и стеной проход широк, но вся фигура Будённого выражает опасение — как бы чего не свалить и не сломать. Ему указывают стул рядом с Рыковым. Будённый садится. Усы у него торчат, как у таракана. Он смотрит прямо перед собой и явно ничего не понимает в том, что говорится. Он как бы думает: «Вот поди ж ты, это и есть то знаменитое Политбюро, которое, говорят, всё может, даже превратить мужчину в женщину».
   Между тем с делами Реввоенсовета кончено. Каменев говорит: «Со стратегией покончили. Военные люди свободны». Сидит Будённый, не понимает таких тонкостей. И Каменев тоже чудак: «Военные люди свободны». Вот если бы так: «Товарищ Будённый! Смирно! Правое плечо вперёд, шагом марш!» Ну, тогда всё было бы понятно. Тут Сталин с широким жестом гостеприимного хозяина: «Сиди, Семён, сиди». Так, выпучив глаза и по-прежнему глядя прямо перед собой, просидел Будённый ещё два-три вопроса. В конце концов я ему объяснил, что пора уходить.
   Потом Будённый стал маршалом, а в 1943 году даже вошёл в Центральный Комитет партии. Правда, это был ЦК сталинского призыва, и если бы Сталин обладал чувством юмора, он бы заодно, по примеру Калигулы, мог бы ввести в Центральный Комитет и буденновского коня. Но Сталин чувством юмора не обладал.
   Надо добавить, что во время советско-германской войны ничтожество и Ворошилова и Будённого после первых же операций стало так очевидно, что Сталину пришлось их отправить на Урал готовить резервы.


Глава 9. Сталин


   СТАЛИН. ХАРАКТЕР. КАЧЕСТВА И НЕДОСТАТКИ. КАРЬЕРА. АМОРАЛЬНОСТЬ. ОТНОШЕНИЕ К СОТРУДНИКАМ И КО МНЕ. НАДЯ АЛЛИЛУЕВА. ЯШКА

 
   Пора поговорить о товарище Сталине. Теперь я его хорошо знаю, даже, пожалуй, очень хорошо.
   Внешность Сталина достаточно известна. Только ни на одном портрете не видно, что у него лицо изрыто оспой. Лицо невыразительное, рост средний, ходит вперевалку, всё время посасывает трубку.
   Разные авторы утверждают, что у него одна рука повреждена и он ею плохо владеет. Впрочем, дочь Светлана говорит, что у него плохо двигалась правая рука, а большевик Шумяцкий писал в советской печати, что Сталин не мог согнуть левую руку. По правде сказать, я никогда никакого дефекта такого рода у Сталина не замечал. Во всяком случае, я иногда видел, как он делал правой рукой широкие и размашистые жесты — её он мог и согнуть и разогнуть. В конце концов, не знаю — никогда Сталин при мне никакой физической работы не делал — может быть и так, что его левая рука была не в порядке. Но я никогда не нашёл случая это заметить.
   Образ жизни ведёт чрезвычайно нездоровый, сидячий. Никогда не занимается спортом, какой-нибудь физической работой. Курит (трубку), пьёт (вино; предпочитает кахетинское). Во вторую половину своего царствования каждый вечер проводит за столом, за едой и питьём в компании членов своего Политбюро. Как при таком образе жизни он дожил до 73 лет, удивительно.
   Всегда спокоен, хорошо владеет собой. Скрытен и хитёр чрезвычайно. Мстителен необыкновенно. Никогда ничего не прощает и не забывает — отомстит через двадцать лет. Найти в его характере какие-либо симпатичные черты очень трудно — мне не удалось.
   Постепенно о нём создались мифы и легенды. Например, о его необыкновенной воле, твёрдости и решительности. Это — миф. Сталин — человек чрезвычайно осторожный и нерешительный. Он очень часто не знает, как быть и что делать. Но он и виду об этом не показывает. Я очень много раз видел, как он колеблется, не решается и скорее предпочитает идти за событиями, чем ими руководить.
   Умен ли он? Он неглуп и не лишён природного здравого смысла, с которым он очень хорошо управляется.
   Например, на заседаниях Политбюро всё время обсуждаются всякие государственные дела. Сталин малокультурен и ничего дельного и толкового по обсуждаемым вопросам сказать не может. Это очень неудобное положение. Природная хитрость и здравый смысл позволяют ему найти очень удачный выход из положения. Он следит за прениями, и когда видит, что большинство членов Политбюро склонилось к какому-то решению, он берёт слово и от себя в нескольких кратких фразах предлагает принять то, к чему, как он заметил, большинство склоняется. Делает это он в простых словах, где его невежество особенно проявиться не может (например: «Я думаю, надо принять предложение товарища Рыкова; а то, что предлагает товарищ Пятаков, не выйдет это, товарищи, не выйдет»). Получается всегда так, что хотя Сталин и прост, говорит плохо, а вот то, что он предлагает, всегда принимается. Не проникая в сталинскую хитрость, члены Политбюро начинают видеть в сталинских выступлениях какую-то скрытую мудрость (и даже таинственную). Я этому обману не поддаюсь. Я вижу, что никакой системы мыслей у него нет; сегодня он может предложить нечто совсем не вяжущееся с тем, что он предлагал вчера; я вижу, что он просто ловит мнение большинства. Что он плохо разбирается в этих вопросах, я знаю из разговоров с ним «дома», в ЦК. Но члены Политбюро поддаются мистификации и в конце концов начинают находить в выступлениях Сталина смысл, которого в них на самом деле нет.
   Сталин малокультурен, никогда ничего не читает, ничем не интересуется. И наука и научные методы ему недоступны и не интересны. Оратор он плохой, говорит с сильным грузинском акцентом. Речи его очень мало содержательны. Говорит он с трудом, ищет нужное слово на потолке. Никаких трудов он в сущности не пишет; то, что является его сочинениями, это его речи и выступления, сделанные по какому-либо поводу, а из стенограммы потом секретари делают нечто литературное (он даже и не смотрит на результат: придать окончательную статейную или книжную форму — это дело (секретарское). Обычно это делает Товстуха.
   Ничего остроумного Сталин никогда не говорит. За все годы работы с ним я только один раз слышал, как он пытался сострить. Это было так. Товстуха и я, мы стоим и разговариваем в кабинете Мехлиса — Каннера. Выходит из своего кабинета Сталин. Вид у него чрезвычайно важный и торжественный; к тому же он подымает палец правой руки. Мы умолкаем в ожидании чего-то очень важного. «Товстуха, — говорит Сталин, — у моей матери козёл был — точь-в-точь как ты; только без пенсне ходил». После чего он поворачивается и уходит к себе в кабинет. Товстуха слегка подобострастно хихикает.
   К искусству, литературе, музыке Сталин равнодушен. Изредка пойдёт послушать оперу — чаще слушает «Аиду».
   Женщины. Женщинами Сталин не интересуется и не занимается. Ему достаточно своей жены, которой он тоже занимается очень мало. Какие же у Сталина страсти?
   Одна, но всепоглощающая, абсолютная, в которой он целиком, — жажда власти. Страсть маниакальная, азиатская, страсть азиатского сатрапа далёких времён. Только ей он служит, только ею всё время занят, только в ней видит цель жизни.
   Конечно, в борьбе за власть эта страсть полезна. Но всё же на первый взгляд кажется трудно объяснимым, как с таким скупым арсеналом данных Сталин смог прийти к абсолютной диктаторской власти.
   Проследим этапы этого восхождения. И нас ещё более удивит, что отрицательные качества были ему более полезны, чем положительные.
   Начинает Сталин как мелкий провинциальный революционный агитатор. Ленинская большевистская группа профессиональных революционеров ему совершенно подходит — здесь полагается не работать, как все прочие люди, а можно жить на счёт какой-то партийной кассы. К работе же сердце Сталина никогда не лежало. Есть известный риск: власти могут арестовать и выслать на север под надзор полиции. Для социал-демократов дальше эти репрессии не идут (с эсерами, бросающими бомбы, власти поступают гораздо более круто). В ссылке царские власти обеспечивают всем необходимым; в пределах указанного городка или местности жизнь свободная; можно и сбежать, но тогда переходишь на нелегальное положение. Всё ж таки жизнь рядового агитатора гораздо менее удобна (и ходу его немного), чем жизнь лидеров — Лениных и Мартовых в Женевах и Парижах: вожди уж совсем отказываются подвергать каким-либо неудобствам свои драгоценные персоны.
   Лидеры в эмиграции заняты постоянно поисками средств — и для своей драгоценной жизни и для партийной деятельности. Средства дают и братские коммунистические партии (но скудно и нехотя), буржуазные благодетели. Например, Буревестник (он же Максим Горький), вращающийся в Московском Художественном театре, помог артистке МХАТа Андреевой пленить миллионера Савву Морозова, и золотая манна через Андрееву идёт в ленинскую кассу. Но этого мало, всегда мало. Анархисты и часть социалистов-революционеров нашли способ добывать нужные средства — просто путём вооружённых ограблений капиталистов и банков. Это на революционном деловом жаргоне называется «экс-ами» (экспроприациями). Но братские социал-демократические партии, давно играющие в респектабельность и принимающие часто участие в правительствах, решительно отвергают эту практику. Отвергают её и русские меньшевики. Нехотя делает декларации в этом смысле и Ленин. Но Сталин быстро соображает, что Ленин только вид делает, а будет рад всяким деньгам, даже идущим от бандитского налёта. Сталин принимает деятельное участие в том, чтобы соблазнить некоторых кавказских бандитов и перевести их в большевистскую веру. Наилучшим завоеванием в этой области является Камо Петросян, головорез и бандит отчаянной храбрости. Несколько вооружённых ограблений, сделанных бандой Петросяна, приятно наполняют ленинскую кассу (есть трудности только в размене денег). Натурально Ленин принимает эти деньги с удовольствием. Организует эти ограбления петросяновской банды товарищ Сталин. Сам он в них из осторожности не участвует.
   (Кстати, трус ли Сталин? Очень трудно ответить на этот вопрос. За всю сталинскую жизнь нельзя привести ни одного примера, когда он проявил бы храбрость, ни в революционное время, ни во время гражданской войны, где он всегда командовал издали, из далёкого тыла, ни в мирное время.) Ленин чрезвычайно благодарен Сталину за его деятельность и не прочь подвинуть его по партийной лестнице; например, ввести в ЦК. Но сделать это на съезде партии нельзя, делегаты скажут: «То, что он организует для партии вооружённые ограбления, очень хорошо, но это отнюдь не основание, чтобы вводить его в лидеры партии». Ленин находит нужный путь: в 1912 году товарищ Сталин «кооптируется» в члены ЦК без всяких выборов. Поскольку он затем до революции живёт в ссылке, вопрос о нём в партии не ставится. А из ссылки с февральской революцией он возвращается в столицу уже как старый член ЦК.
   Известно, что ни в первой революции 1917 года, ни в Октябрьской Сталин никакой роли не играл, был в тени и ждал. Через несколько времени после взятия власти Ленин назначил его наркомом двух наркоматов, которые, впрочем, по ленинской мысли были обречены на скорый слом: наркомат рабоче-крестьянской инспекции, детище мертворождённое, который Ленин думал реорганизовать, соединив с ЦКК (что и было потом проделано), и наркомат по делам национальностей, который должен был тоже быть упразднён, передав свои функции Совету национальностей ЦИКа. Что думал Ленин о Сталине, показывает дискуссия, происшедшая на заседании, где Ленин назначал Сталина Наркомнацем. Когда Ленин предложил это назначение, один из участников заседания предложил другого кандидата, доказывая, что его кандидат человек толковый и умный. Ленин перебил его: «Ну, туда умного не надо, пошлём туда Сталина».
   Наркомом Сталин только числился — в наркоматы свои почти никогда не показывался. На фронтах гражданской войны его анархическая деятельность очень спорна, а во время польской войны, когда всё наступление на Варшаву сорвалось из-за невыполнения им и его армиями приказов главного командования, и просто вредна. И настоящая карьера Сталина начинается только с того момента, когда Зиновьев и Каменев, желая захватить наследство Ленина и организуя борьбу против Троцкого, избрали Сталина как союзника, которого надо иметь в партийном аппарате. Зиновьев и Каменев не понимали только одной простой вещи — партийный аппарат шёл автоматически и стихийно к власти. Сталина посадили на эту машину, и ему достаточно было всего лишь на ней удержаться — машина сама выносила его к власти. Но правду сказать, Сталин кроме того сообразил, что машина несёт его вверх, и со своей стороны проделывал для этого всё, что было нужно.
   Сам собой напрашивается вывод, что в партийной карьере Сталина до 1925 года гораздо большую роль сыграли его недостатки, чем достоинства. Ленин ввёл его в Центральный Комитет в своё большинство, не боясь со стороны малокультурного и политически небольшого Сталина какой-либо конкуренции. Но по этой же причине сделали его генсеком Зиновьев и Каменев: они считали Сталина человеком политически ничтожным, видели в нём удобного помощника, но никак не соперника.
   Не будет никаким преувеличением сказать, что Сталин — человек совершенно аморальный. Уже Ленин был аморальным субъектом, к тому же с презрением отвергавшим для себя и для своих профессиональных революционеров все те моральные качества, которые по традициям нашей старой христианской цивилизации мы склонны считать необходимым цементом, делающим жизнь общества возможной и сносной: порядочность, честность, верность слову, терпимость, правдивость и т. д.
   По Ленину, всё это мораль буржуазная, которая отвергается; морально лишь то, что служит социальной революции, другими словами, что полезно и выгодно коммунистической партии. Сталин оказался учеником, превзошедшим учителя. Тщательно разбирая его жизнь и его поведение, трудно найти в них какие-либо человеческие черты. Единственное, что я мог бы отметить в этом смысле, это некоторая отцовская привязанность к дочке — Светлане. И то до некоторого момента. А кроме этого, пожалуй, ничего.
   Грубость Сталина. Она была скорее натуральной и происходила из его малокультурности. Впрочем, Сталин очень хорошо умел владеть собой и был груб, лишь когда не считал нужным быть вежливым. Интересны наблюдения, которые я мог сделать в его секретариате. Со своими секретарями он не был нарочито груб, но если, например, он звонил, и курьерша была в отсутствии, (относила, например, куда-нибудь бумаги), и на звонок появлялся в его кабинете Мехлис или Каннер, Сталин говорил только одно слово: «чаю» или «спички». Помощники говорили ему «вы» и называли его не по имени-отчеству, а обращаясь к нему, говорили «товарищ Сталин». Он говорил «ты» и Товстухе, и Мехлису, и Каннеру. Только мне он говорил «вы», а я был моложе всех. Никакой привязанности ни к одному из его сотрудников у него не было, но он ценил их по степеням полезности; и надо сказать, что все оказывали ему большие услуги — Каннер по делам почти уголовным, Товстуха тоже по делам довольно мрачным, Мехлис, которого он вначале не очень ценил, сделал всё нужное, чтобы Сталин стал «великим и гениальным». И я был очень нужен как секретарь Политбюро. Всё же отношение ко мне было не то, что к другим. Остальные помощники были «его» люди, преданные и державшиеся за свои места. Я был не «свой», ни преданности, ни уважения к Сталину у меня никаких не было, и я представлял для него некоторую загадку — я совсем не держался ни за место, ни за причастность к власти.
   Только один раз он попытался быть со мной грубым. Это было на заседании Политбюро. Как всегда, я записываю резолюции на картонной карточке и передаю её ему через стол, а он, прочтя, возвращает её мне. По каким-то разногласиям с членами Политбюро (не имевшим ко мне ни малейшего отношения) он рассердился и хотел показать членам Политбюро своё плохое расположение духа. Для этого он не нашёл ничего лучшего, как не возвращать мне через стол карточки, а швырять их через стол. Моя реакция была немедленной — следующую карточку я тоже не передал ему через стол, а бросил. Он удивлённо посмотрел на меня и сразу перестал бросать карточки.
   Он совсем перестал понимать меня, когда в один прекрасный день в результате моей внутренней эволюции, став антикоммунистом, я потерял желание быть полезным винтиком этой политбюровской машины. Я сказал ему, что хотел бы перейти работать в Наркомфин (Сокольников предлагал мне руководить Финансово-экономическим бюро Наркомфина, заменившим Учёный совет царского министерства финансов). Сталин удивился: «Почему?» Настоящую причину я ему, конечно, сказать не мог, и ответил, что хотел бы усовершенствоваться в государственных делах финансово-экономического порядка. Он ответил, что я могу это делать, продолжая мою работу, и она от этого только выиграет. «И потом, партия поручает вам очень важную и ответственную работу; нет никакого резона от неё отказываться». Я начал работать и в Наркомфине (я дальше об этом расскажу), но для Сталина, для которого власть была всё, моё равнодушие к власти и готовность от неё уйти, были загадкой. Он видел, что во мне чего-то не понимает. Может быть, поэтому он был всегда со мной отменно вежлив.
   В те времена (20-е годы) Сталин ведёт очень простой образ жизни. Одет он всегда в простой костюм полувоенного образца, сапоги, военную шинель. Никакого тяготения ни к какой роскоши или пользованию благами жизни у него нет. Живёт он в Кремле, в маленькой, просто меблированной квартире, где раньше жила дворцовая прислуга. В то время как Каменев, например, знает уже толк в автомобилях и закрепил за собой превосходный Роллс-Ройс, Сталин ездит на мощном, но простом Руссо-Балте (впрочем, дорог для автомобилей нет, ездить можно практически только по Москве, а выехать за город можно только чуть ли не по одному Ленинградскому шоссе). Конечно, для него, как и для других большевистских лидеров, вопрос о деньгах никакой практической роли не играет. Они располагают всем без денег — квартирой, автомобилем, проездами по железной дороге, отдыхами на курортах и т. д. Еда приготовляется в столовой Совнаркома и доставляется на дом.
   Обычные регулярные заседания Политбюро начинались утром и заканчивались к обеду. Члены Политбюро расходились обедать, а я оставался в зале заседания, чтобы сформулировать и записать постановления по последним обсуждающимся вопросам. Сделав это, я отправлялся к Сталину. Обычно в это время он начинал обедать. За столом были он, его жена Надя и старший сын Яшка (от первой жены — урождённой Сванидзе). Сталин просматривал карточки, и я отправлялся в ЦК заканчивать протокол.
   Первый раз, когда я попал к его обеду, он налил стакан вина и предложил мне. «Я не пью, товарищ Сталин». — «Ну стакан вина, это можно; и это — хорошее, кахетинское» — «Я вообще никогда ничего алкогольного не пил и не пью». Сталин удивился: «Ну, за моё здоровье». Я отказался пить и за его здоровье. Больше он меня вином никогда не угощал.
   Но часто бывало так, что, выйдя из зала заседаний Политбюро, Сталин не отправлялся прямо домой, а, гуляя по Кремлю, продолжал разговор с кем-либо из участников заседания. В таких случаях, придя к нему на дом, я должен был его ждать. Тут я познакомился и разговорился с его женой, Надей Аллилуевой, которую я просто называл Надей. Познакомился довольно близко и даже несколько! подружился.
   Надя ни в чём не была похожа на Сталина. Она была очень хорошим, порядочным и честным человеком. Она не была красива, но у неё было милое, открытое и симпатичное лицо. Она была приблизительно моего возраста, но выглядела старше, и я первое время думал, что она на несколько лет старше меня. Известно, что она была дочерью питерского рабочего большевика Аллилуева, у которого скрывался Ленин в 1917 году перед большевистским переворотом. От Сталина у неё был сын Василий (в это время ему было лет пять), потом, года через три, ещё дочь, Светлана.
   Когда я познакомился с Надей, у меня было впечатление, что вокруг неё какая-то пустота — женщин подруг у неё в это время как-то не было, а мужская публика боялась к ней приближаться — вдруг Сталин заподозрит, что ухаживают за его женой, — сживёт со свету. У меня было явное ощущение, что жена почти диктатора нуждается в самых простых человеческих отношениях. Я, конечно, и не думал за ней ухаживать (у меня уже был в это время свой роман, всецело меня поглощавший). Постепенно она мне рассказала, как протекает её жизнь.