Бажов Павел Петрович. Собрание сочинений в трех томах (Сказки, Том 1)

   - Возьми-ка, Иван или там Михаиле, на корову. Ребятишки у тебя маленькие, а подняться, видать, не можешь. - Однем словом, чудной старик. Чертоэнаем его считали. Это больше за книжки-то.
   Вот подошел этот Семеныч, поздоровался. Ребята радехоньки, зовут его к себе: - Садись, дедушко, похлебай ушки с нами.
   Он не посупорствовал, сел. Попробовал ушки и давай нахваливать - до чего-де навариста да скусна. Сам из сумы хлебушка мяконького достал, ломоточками порушал и перед ребятами грудкой положил. Те видят - старику ушка поглянулась, давай уплетать хлебушко-то, а Семеныч одно свое - ушку нахваливает, давно, дескать, так-то не едал. Ребята под этот разговор и наелись как следует. Чуть не весь стариков хлеб съели. А тот, знай, похмыкивает:
   - Давно так-то не едал.
   Ну, наелись ребята, старик и стал их спрашивать про их дела. Ребята обсказали ему все по порядку, как отцу от заводской работы отказали и на волю перевели, как они тут работали. Семеныч только головой покачивает да повздыхивает: охо-хо, да охо-хо. Под конец спросил:
   - Сколь намыли?
   Ребята говорят:
   - Золотник, а может, поболе, - так тятенька сказывал.
   Старик встал и говорит:
   - Ну, ладно, ребята, надо вам помогчи. Только вы уж помалкивайте. Чтоб ни- ни. Ни одной душе живой, а то... - и Семеныч так на ребят поглядел, что им страшно стало. Ровно вовсе не Семеныч это. Потом опять усмехнулся и говорит:
   - Вот что, ребята, вы тут сидите у костерка и меня дожидайтесь, а я схожу- покучусь кому надо. Может, он вам поможет. Только, чур, не бояться, а то все дело пропадет. Помните это хорошенько.
   И вот ушел старик в лес, а ребята остались. Друг на друга поглядывают и ничего не говорят. Потом старший насмелился и говорит тихонько:
   - Смотри, братко, не забудь, чтобы не бояться, - а у самого губы побелели и зубы чакают. Младший на это отвечает:
   - Я, братко, не боюсь, - а сам помучнел весь.
   Вот сидят так-то, дожидаются, а ночь уж совсем, и тихо в лесу стало. Слышно, как вода в Рябиновке шумит. Прошло довольно дивно времечка, а никого нет, у ребят испуг и отбежал. Навалили они в костер хвои, еще веселее стало. Вдруг слышат - в лесу разговаривают. Ну, думают, какие-то идут. Откуда в экое время? Опять страшно стало.
   И вот подходят к огню двое. Один-то Семеныч, а другой с ним незнакомый какой-то и одет не по-нашенски. Кафтан это на ем, штаны - все желтое, из золотой, слышь-ко, поповской парчи, а поверх кафтана широкий пояс с узорами и кистями, тоже из парчи, только с зеленью. Шапка желтая, а справа и слева красные зазорины, и сапожки тоже красные. Лицо желтое, в окладистой бороде, а борода вся в тугие кольца завилась. Так и видно,,не разогнешь их. Только глаза зеленые и светят, как у кошки. А смотрят по-хорошему, ласково. Мужик такого же росту, как Семеныч, и не толстый, а, видать, грузный. На котором месте стал, под ногами у него земля вдавилась. Ребятам все это занятно, они и бояться забыли, смотрят на того человека, а он и говорит Семенычу шуткой так:
   - Это вольны-то старатели? Что найдут, все заберут? Никому не оставят?
   Потом прихмурился и говорит Семенычу, как советует с им:
   - А не испортим мы с тобой этих ребятишек?
   Семеныч стал сказывать, что ребята не балованные, хорошие, а тот опять свое:
   - Все люди на одну колодку. Пока в нужде да в бедности, ровно бы и ничего, а как за мое охвостье поймаются, так откуда только на их всякой погани налипнет.
   Постоял, помолчал и говорит:
   - Ну, ладно, попытаем. Малолетки, может, лучше окажутся. А так ребятки ладненьки, жалко будет, ежели испортим. Меньшенький-то вон тонкогубик. Как бы жадный не оказался. Ты уж понастуй сам, Семеныч. Отец-то у них не жилец. Знаю я его. На ладан дышит, а тоже старается сам кусок заработать. Самостоятельный мужик. А вот дай ему богатство - тоже испортится.
   Разговаривает так-то с Семенычем, будто ребят тут и нет. Потом посмотрел на них и говорит:
   - Теперь, ребятушки, смотрите хорошенько. Замечайте, куда след пойдет. По этому следу сверху и копайте. Глубоко не лезьте, ни к чему это.
   И вот видят ребята - человека того уж нет. Которое место до пояса - все это голова стала, а от пояса шея. Голова точь-в-точь такая, как была, только большая, глаза ровно по гусиному яйцу стали, а шея змеиная. И вот из-под земли стало выкатываться тулово преогромного змея. Голова поднялась выше леса. Потом тулово выгнулось прямо на костер, вытянулось по земле, и поползло это чудо к Рябиновке, а из земли все кольца выходят да выходят. Ровно им и конца нет. И то диво, костер-то потух, а на полянке светло стало. Только свет не такой, как от солнышка, а какой-то другой, и холодом потянуло. Дошел змей до Рябиновки и полез в воду, а вода сразу и замерзла по ту и по другую сторону. Змей перешел на другой берег, дотянулся до старой березы, которая тут стояла, и кричит:
   - Заметили? Тут вот и копайте! Хватит вам по сиротскому делу. Чур, не жадничайте!
   Сказал так-то и ровно растаял. Вода в Рябиновке опять зашумела, и костерок оттаял к загорелся, только трава будто все еще озябла, как иней ее прихватил.
   Семеныч и объяснил ребятам:
   - Это есть Великий Полоз. Все золото его власти. Где он пройдет - туда оно и подбежит. А ходить он может и по земле, и под землей, как ему надо, и места может окружить, сколько хочет. Оттого вот и бывает - найдут, например, люди хорошую жилку, и случится у них какой обман, либо драка, а то и смертоубийство, и жилка потеряется. Это, значит, Полоз побывал тут и отвел золото. А то вот еще... Найдут старатели хорошее, россыпное золото, ну, и питаются. А контора вдруг объявит - уходите, мол, за казну это место берем, сами добывать будем. Навезут это- машин, народу нагонят, а золота-то и нету. И вглубь бьют и во все стороны лезут - нету, будто вовсе не бывала Это Полоз окружил все то место да пролежал так-то ночку, золото к стянулось все по его-то кольцу. Попробуй, найди, где он лежал. Не любит, вишь, он, чтобы около золота обман да мошенство были, а пуще того, чтобы один человек другого утеснял. Ну, а если для себя стараются, тем ничего, поможет еще когда, вот как вам. Только вы смотрите, молчок про эти дела, а то все испортите. И о том старайтесь, чтобы золото не рвать. Не на то он вам его указал, чтобы жадничали. Слышали, что говорил-то? Это не забывайте первым делом. Ну, а теперь спать ступайте, а я посижу тут у костерка.
   Ребята послушались, ушли в шалашик, и сразу на их сон навалился. Проснулись поздно. Другие старатели уж давно работают. Посмотрели ребята один на другого и спрашивают:
   - Ты, братко, видел вчера что-нибудь?
   Другой ему:
   - А ты видел?
   Договорились все ж таки. Заклялись, забожились, чтобы никому про то дело не сказывать и не жадничать, и стали место выбирать, где дудку бить. Тут у них маленько спор вышел. Старший парнишечко говорит:
   - Надо за Рябиновкой у березы начинать. На том самом месте, с коего Полоз последнее слово сказал.
   Младший уговаривает:
   - Не годится так-то, братко. Тайность живо наружу выскочит, потому другие старатели сразу набегут полюбопытствовать, какой, дескать, песок пошел за Рябиновкой. Тут все и откроется.
   Поспорили так-то, пожалели, что Семеныча нет, посоветовать не с кем, да углядели - как раз по середке вчерашнего огневища воткнут березовый колышек.
   "Не иначе, это Семеныч нам знак оставил", - подумали ребята и стали на том месте копать.
   И сразу, слышь-ко, две золотые жужелки залетели, да и песок пошел не такой, как раньше. Совсем хорошо у них дело сперва направилось. Ну, потом свихнулось, конечно. Только это уж другой сказ будет.
   ЗМЕИНЫЙ СЛЕД
   Те ребята, Левонтьевы-то, коим Полоз богатство показал, стали поправляться житьишком. Даром, что отец вскоре помер, они год от году лучше да лучше живут. Избу себе поставили. Не то, чтобы дом затейливой, а так избушечка справная. Коровенку купили, лошадь завели, овечек до трех годов в зиму пускать стали. Мать-то нарадоваться не может, что хоть в старости свет увидела.
   А все тот старичок - Семеныч-от - настовал. Он тут всему делу голова. Научил ребят, как с золотом обходиться, чтобы и контора не шибко примечала и другие старатели не больно зарились. Хитро ведь с золотишком-то! На все стороны оглядывайся. Свой брат-старатель подглядывает, купец, как коршун, зорит, и конторско начальство в глазу держит. Вот и поворачивайся! Одним-то малолеткам где с таким делом управиться! Семеныч все им и показал. Однем словом, обучил.
   Живут ребята. В годы входить стали, а все на старом месте стараются. И другие старатели не уходят. Хоть некорыстно, а намывают, видно... Ну, а у ребят тех и вовсе ладно. Про запас золотишко оставлять стали. Только заводское начальство углядело - неплохо сироты живут. В праздник какой-то, как мать из печки рыбный пирог доставала, к ним и пых заводской рассылка:
   - К приказчику ступайте! Велел немедля.
   Пришли, а приказчик на них и накинулся:
   - Вы до которой поры шалыганить будете? Гляди-ко - в версту вымахал каждый, а на барина единого дня не рабатывал! По каким таким правам? Под красну шапку захотели али как?
   Ребята объясняют, конечно:
   - Тятеньку, дескать, покойного, как он вовсе из сил выбился, сам барин на волю отпустил. Ну, мы и думали...
   - А вы, - кричит, - не думайте, а кажите актову бумагу, по коей вам воля прописана!
   У ребят, конечно, никакой такой бумаги не бывало, они и не знают, что сказать.
   Приказчик тогда и объявил:
   - По пяти сотен несите - дам бумагу.
   Это он, видно, испытывал, не объявят ли ребята деньги. Ну, те укрепились.
   - Если, - говорит младший, - все наше хозяйство до ниточки продать, так и то половины не набежит.
   - Когда так, выходите с утра на работу. Нарядчик скажет куда. Да, глядите, не опаздывать к разнарядке! В случае - выпорю для первого разу!
   Приуныли наши ребятушки. Матери сказали, та и вовсе вой подняла:
   - Ой, да что же это, детоньки, подеялось! Да как мы теперь жить станем!
   Родня, соседи набежали. Кто советует прошенье барину писать, кто велит в город к горному начальству итти, кто прикидывает, на сколь все хозяйство вытянет, ежели его продать. Кто опять пужает:
   - Пока, дескать, то да се, приказчиковы подлокотники живо схватят, выпорют да и в гору. Прикуют там цепями, тогда ищи управу!
   Так вот и удумывали всяк по-своему, а того никто не домекнул, что у ребят, может, впятеро есть против прнказчикова запросу, только объявить боятся. Про это, слышь-ко, и мать у них не знала. Семеныч, как еще в живых был, часто им твердил:
   - Про золото в запасе никому не сказывай, особливо женщине. Мать ли, жена, невеста - все едино помалкивай. Мало ли случай какой. Набежит, примерно, горная стража, обыскивать станут, страстей всяких насулят. Женщина иная и крепкая на слово, а тут забоится, как бы сыну либо мужу худа не вышло, возьмет да и укажет место, а стражникам того и надо. Золото возьмут и человека загубят. И женщина та, глядишь, за свою неустойку головой в воду либо петлю на шею. Бывалое это дело. Остерегайтесь! Как потом в годы войдете да женитесь- не забывайте про это, а матери своей и намеку не давайте. Слабая она у вас на языке-то - похвастать своими детоньками любит.
   Ребята это семенычево наставленье крепко помнили и про свой запас никому не сказывали. Подозревали, конечно, другие старатели, что должен быть у ребят запасец, только много ли и в котором месте хранят - не знали.
   Посудачили соседи, потужили да с тем и разошлись, что утречком, видно, ребятам на разнарядку выходить.
   - Без этого не миновать.
   Как не стало чужих, младший брат и говорит:
   - Пойдем-ко, братко, на прииск! Простимся хоть...
   Старший понимает, к чему разговор.
   - И то, - говорит, - пойдем. Не легче ли на ветерке голове станет.
   Собрала им мать постряпенек праздничных да огурцов положила. Они, конечно, бутылку взяли и пошли на Рябиновку.
   Идут - молчат. Как дорога лесом пошла, старший- и говорит:
   - Прихоронимся маленько.
   За крутым поворотом свернули в сторону да тут у дороги и легли за шиповником. Выпили по стакашку, полежали маленько, слышат идет кто-то. Поглядели, а это Ванька Сочень с ковшом и прочим струментом по дороге шлепает. Будто спозаранку на прииск пошел. Старанье на него накатило, косушку не допил! А этот Сочень у конторских в собачках ходил: где что вынюхать - его подсылали. Давно на заметке был. Не один раз его бивали, а все не попускался своему ремеслу. Самый вредный мужичонко. Хозяйка Медной горы уж сама его потом так наградила, что вскорости он и ноги протянул. Ну, не о том разговор... Прошел этот Сочень, братья перемигнулись. Мало погодя щегарь верхом на лошадке проехал. Еще полежали - сам Пименов на своем Ершике выкатил. Коробчишечко легонький, к дрогам удочки привязаны. На рыбалку, видно, поехал.
   Этот Пименов по тому времени в Полевой самый отчаянный был - по тайному золоту. И Ершика у него все знали. Степнячок лошадка. Собой невеличка, а от любой тройки уйдет. Где только добыл такую! Она, сказывают, двухколодешная была, с двойным дыхом. Хоть пятьдесят верст на мах могла... Догони ее! Самая воровская лошадка. Много про нее рассказывали. Ну, и хозяин тоже намятыш добрый был, - один на один с таким не встречайся. Не то что нынешние наследники, которые вон в том двухэтажном доме живут.
   Ребята, как увидели этого рыболова, так и засмеялись. Младший поднялся из- за кустов да и говорит, негромко все ж таки:
   - Иван Васильевич, весы-то с тобой?
   Купец видит - смеется парень, и тоже шуткой отвечает:
   - В эком-то лесу да не найти! Было бы что весить.
   Потом придержал Ершика и говорит:
   - Коли дело есть, садись - подвезу.
   Такая у него, слышь-ко, повадка была - золотишко на лошади принимать. Надеялся на своего пршика. Чуть что: "Ершик, ударю!" - и только пыль столбом либо брызги во все стороны. Ребята отвечают: "Нет с собой", - а сами спрашивают:
   - Где тебя, Иван Васильич, искать утром на свету?
   - Какое, - спрашивает, - дело - большое али пустяк?
   - Будто сам не ведаешь...
   - Ведать-то, - отвечает, - ведаю, да не все. Не знаю, то ли оба откупаться собрались, то ли один сперва.
   Потом помолчал, да и говорит, как упреждает:
   - Глядите, ребята, - зорят за вами. Сочня-то видели?
   - Ну, как же.
   - А щегаря?
   - Тоже видели.
   - Еще, поди, послали кого за вами доглядывать. Может, кто и охотой. Знают, вишь, что вам к утру деньги нужны, вот и караулят. И то поехал вас упредить.
   - За то спасибо, а только мы тоже поглядываем.
   - Вижу, что понаторели, а все остерегайтесь!
   - Боишься, как бы у тебя не ушло?
   - Ну, мое-то верное. Другой не купит - побоится.
   - А почем?
   Пименов прижал, конечно, в цене-то. Ястребок ведь. От живого мяса такого не оторвешь!
   - Больше, - говорит, - не дам. Потому дело заметное.
   Срядились. Пименов тогда и шепнул:
   - На брезгу по Плотинке проезжать буду, - подсажу... - Пошевелил вожжами: "Ступай, Ершик, догоняй щегаря!"
   На прощанье еще спросил;
   - На двоих али на одного готовить?
   - Сами не знаем - сколь наскребется. Полишку все ж таки бери, - ответил младший.
   Отъехал купец. Братья помолчали маленько, потом младший и говорит:
   - Братко, а ведь это Пименов от ума говорил. Неладно нам большие деньги сразу оказать. Худо может выйти. Отберут - и только.
   - Тоже и я думаю, да быть-то как?
   - Может, так сделаем! Сходим еще к приказчику, покланяемся, не скинет ли маленько. Потом и скажем,- больше четырех сотен не наскрести, коли все хозяйство продать. Одного-то, поди, за четыре сотни выпустит, и люди будут думать, что мы из последнего собрали.
   - Так-то ладно бы , -отвечает старший, - да кому в крепости оставаться? Жеребьевкой, видно, придется.
   Тут младший и давай лебезить:
   - Жеребьевка, дескать, чего бы лучше! Без обиды... Про это что говорить... Только вот у тебя изъян... глаз поврежденный... В случае оплошки, тебя в солдаты не возьмут, а меня чем обракуешь? Чуть что -сдадут. Тогда уж воли не увидишь. А ты бы пострадал маленько, я бы тебя живо выкупил. Году не пройдет - к приказчику пойду. Сколь ни запросит - отдам. В этом не сумлевайся! Неуж у меня совести нет? Вместе, поди-ко, зарабатывали. Разве мне жалко!
   Старшего-то у них Пантелеем звали. Он пантюхой и вышел. Простяга парень. Скажи - рубаху сымет, другого выручит. Ну, а изъян, что окривел-то он, вовсе парня к земле прижал. Тихий стал, - ровно все-то его больше да умнее. Слова при других сказать не умеет. Помалкивает все.
   Меньший-то, Костька, вовсе не на эту стать. Даром что в бедности с детства рос, выправился, хоть на выставку. Рослый да ядреный... Одно худорыжий, скрасна даже. Позаглаза-то его все так и звали - Костька Рыжий. И хитрый тоже был. У кого с ним дело случалось, говаривали: "У Костьки не всякому слову верь. Иное он и вовсе проглотит". А подсыпаться к кому первый мастер. Чисто лиса, так и метет, так и метет хвостом...
   Пантюху-то Костька и оболтал живехонько. Так все по-костькиному и вышло. Приказчик сотню скинул, и Костька на другой день вольную бумагу получил, а брату будто нисхождение выхлопотал. Ему приказчик на Крылатовский прииск велел отправляться.
   - Верно, - говорит, - твой-то брат сказывает. Там тебе знакомее будет. Тоже с песками больше дело. А людей все едино, что здесь, что там, недохватка. Ладно уж, сделаю тебе нисхождение. Ступай на Крылатовско.
   Так Костька и подвел дело. Сам на вольном положении укрепился, а брата на дальний прииск столкал. Избу и хозяйство он, конечно, и не думал продавать. Так только вид делал.
   Как Пантелея угнали, Костька тоже стал на Рябиновку сряжаться. Одному-то как? Чужого человека не миновать наймовать, а боится - узнают через него другие, полезут к тому месту. Нашел все ж таки недоумка одного. Мужик большой, а умишко маленький-до десятка счету не знал. Костьке такого и надо.
   Стал с этим недоумком стараться, видит - отощал песок. Костька, конечно, заметался повыше, пониже, в тот бок, в другой - все одно, нет золота. Так мельтешит чуть-чуть, стараться не стоит. Вот Костька и придумал на другой берег податься - ударить под той березой, где Полоз останавливался. Получше пошло, а все не то, как при Пантелее было. Костька и тому рад, да еще думает, - перехитрил я Полоза.
   На Костьку глядя, и другие старатели на этом берегу пытать счастья стали. Тоже, видно, поглянулось. Месяца не прошло - полно народу набилось. Пришлые какие-то появились.
   В одной артелке увидел Костька девчонку. Тоже рыженькая, собой тончава, а подходященька. С такой по ненастью солнышко светеет. А Костька по женской стороне шибко пакостник был. Чисто приказчик какой, а то и сам барин. Из отецких не одна девка за того Костьку слезами умывалась, а тут что... приисковая девчонка. Костька и разлетелся, только его сразу обожгло. Девчоночка ровно вовсе молоденькая, справа у ней некорыстна, а подступить непросто. Бойкая! Ты ей слово, она тебе-два, да все на издевку. А руками чтобы- это и думать забудь. Вот Костька и клюнул тут, как язь на колобок. Жизни не рад стал, сна-спокою решился. Она и давай его водить и давай водить.
   Есть ведь из ихней сестры мастерицы. Откуда только научатся? Глядишь ровно вовсе еще от малолетков недалеко ушла, а все ухватки знает. Костька сам оплести кого хочешь мог, а тут другое запел.
   - Замуж, - спрашивает, - пойдешь за меня? Чтоб, значит, не как-нибудь, а честно-благородно, по закону... Из крепости тебя выкуплю.
   Она, знай, посмеивается;
   - Кабы ты не рыжий был!
   Костьке это нож вострый, - не глянулось, как его рыжим звали,- а на шутку поворачивает:
   - Сама-то какая?
   - То, - отвечает, - и боюсь за тебя выходить. Сама рыжая, ты - красный, ребятишки пойдут - вовсе опаленыши будут.
   Когда еще примется Пантелея хвалить. Знала как-то его. На Крылатовском будто встретила.
   - Ежели бы вот Пантелей присватался, без слова бы пошла. На примете он у меня остался. Любой парень. Хоть один глазок, да хорошо глядит.
   Это она нарочно - Костьку поддразнить, а он верит. Зубом скрипит на Пантелея-то, так бы и разорвал его, а она еще спрашивает:
   - Ты что же брата не выкупишь? Вместе, поди, наживали, а теперь сам на воле, а его забил в самое худое место.
   - Нету, - говорит, - у меня денег для него. Пусть сам зарабатывает!
   - Эх ты, - говорит, - шалыган бесстыжий! Меньше тебя, что ли, Пантелей работал? Глаз-то он потерял в забое, поди?
   Доведет так-то Костьку до того, что закричит он:
   - Убью стерву!
   Она хоть бы што.
   - Не знаю, - говорит, - как тогда будет, только живая за рыжего не пойду. Рыжий да шатоватый - нет того хуже!
   Отшибет так Костьку, а он того больше льнет. Все бы ей отдал, лишь бы рыжим не звала да поласковее поглядела. Ну, подарков она не брала... Даже самой малости. Кольнет еще, ровно иголкой ткнет:
   - Ты бы это Пантелею на выкуп поберег.
   Костька тогда и придумал на прииске гулянку наладить. Сам смекает: "Как все-то перепьются, разбирайся тогда, кто что наработал. Заманю ее куда, поглядим, что на другой день запоет..."
   Люди, конечно, примечают:
   - Что-то наш Рыжий распыхался. Видно, хорошо попадать стало. Надо в его сторону удариться.
   Думают так-то, а испировать на даровщинку кто отопрется? Она - эта девчонка - тоже ничего. Плясать против Костьки вышла. На пляску, сказывают, шибко ловкая была. Костьку тут и вовсе за нутро взяло.
   Думки своей все ж таки Костька не оставил. Как понапились все, он и ухватил эту девчонку, а она уставилась глазами-то, у Костьки и руки опустились, ноги задрожали, страшно ему чего-то стало. Тогда она и говорит:
   - Ты, рыжий-бесстыжий, будешь Пантелея выкупать?
   Костьку как обварило этими словами. Разозлился он.
   - И не подумаю, - кричит. - Лучше все до копейки пропью!
   - Ну, - говорит, - твое дело. Было бы сказано. Пропивать пособим.
   И пошла от него плясом. Чисто змея извивается, а глазами уперлась-не смигнет. С той поры и стал Костька такие гулянки чуть не каждую неделю заводить. А оно ведь не шибко доходно - полсотни человек допьяна поить. Приисковый народ на это жоркий. Пустяком не отойдешь, а то еще насмех поднимут:
   - Хлебнул-де из пустой посудины на костькиной гулянке неделю голова болела. Другой раз позовет, две бутылки с собой возьму. Не легче ли будет?
   Костька, значит, и старался, чтоб вино и там протча в достатке было. Деньжонки, какие на руках были, скорехонько умыл, а выработка вовсе пустяк. Опять отощал песок, хоть бросай. Недоумок, с которым работал, и тот говорит:
   - Что-то, хозяин, ровно вовсе не блестит на смывке-то.
   Ну, а та девчонка, знай, подзуживает:
   - Что, Рыжий, приуныл? Каблуки стоптал - на починку не хватает?
   Костька давно видит - неладно у него выходит, а совладать с собой не может. "Погоди, - думает, - я тебе покажу, как у меня на починку нехватает. Золотишка-то у них с Пантелеев порядком было. В земле, известно, хранили. В своем же огороде, во втором слою. Сковырнут лопатки две сверху, а там песок с глиной... Тут и бросали. Ну, место хорошо запримечено было, до вершков все вымерено. В случае - и горной страже прискаться нельзя. Ответ тут бывалый: "Самородное, дескать. Не знали, что эдак близко. Вон какую даль отшагивали, а оно вон где - в огороде!"
   Кладовуха эта земляная, что говорить, самая верная, только вот брать-то из нее хлопотно, да и оглядываться приходится. Это у ник тоже хорошо подогнано было. Кустики за банешкой посажены были, камни кучкой подобраны. Однем, словом, загорожено.
   Вот Костька выбрал ночку потемнее и пошел в свою кладовуху. Снял, где надо, верхний слой, нагреб бадью песку и в баню. Там у него вода заготовлена. Закрыл окошко, зажег фонарь, стал смывать, и ничем - ничего ни единой крупинки. Что, думает, такое? Неуж ошибся? Пошел опять. Все перемерял. Нагреб другую бадью-даже виду не показало. Тут Костька и остерегаться забыл - с фонарем выскочил. Оглядел еще раз с огнем. Все правильно. В самом том месте верхушка снята. Давай еще нагребать. Может, думает, высоко взял. Маленько показалось, только самый пустяк. Костька еще глубже взял - та же штука: чуть блестит. Костька тут вовсе себя потерял. Давай дудку, как на прииске, бить. Только недолго ему вглубь-то податься пришлось, - камень- сплошняк оказался. Обрадовался Костька, через камень, небось, и Полозу золота не увести. Тут оно где-нибудь, близко. Потом вдруг хватился: "Ведь это Пантюшка украл!"
   Только подумал, а девчонка та, приисковая-то, и появилась. Потемки еще, а ее всю до капельки видно. Высоконькая да пряменькая, стоит у самого крайчика и на Костьку глазами уставилась:
   - Что, Рыжий, потерял, видно? На брата приходишь? Он и возьмет, а тебе поглядеть осталось.
   - Тебя кто звал, стерва пучешарая?
   Схватил ту девчонку за ноги да что есть силы и дернул на себя, в яму. Девчонка от земли отстала, а все пряменько стоит. Потом еще вытянулась, потончала, медяницей стала, перегнулась Костьке через плечо, да и поползла по спине. Костька испугался, змеиный хвост из рук выпустил. Уперлась змея головой в камень, так искры и посыпались, светло стало, глаза слепит. Прошла змея через камень, и по всему ее леду золото горит, где каплями, где целыми кусками. Много его. Как увидел Костька, так и брякнулся головой о камень. На другой день мать его в дудке нашла. Лоб ровно и не сильно разбил, а умер отчего-то Костька.