Страница:
– Ты хочешь сказать, что будешь работать?! – ужаснулся Уокер.
– Я люблю свое дело, а когда дело по душе, это уже не работа.
Так мы строили планы на будущее, вспоминая все, о чем когда-то мечталось… Потом я посмотрел на часы:
– Пошли вкалывать, чем быстрее закончим, тем раньше завалимся спать.
Было уже девять часов утра, и, по моим подсчетам, мы должны были закончить к середине дня.
Таскать золото из кузова третьего грузовика приходилось дальше, и на это ушло больше времени. Под конец работа пошла полегче, и скоро в машине остались только бумажные деньги. Уокер посмотрел на них с сожалением:
– А может, мы…
– Ни в коем случае, – резко оборвал его я. – Сжечь бы их, да дым могут увидеть.
Уокера, казалось, потрясло такое еретическое намерение, и он уселся считать деньги, пока я расстилал одеяла, устраивая себе ложе для сна. Когда я уже лег, Уокер вдруг сказал:
– Здесь почти тысяча миллионов лир – подумать только! И еще фунты стерлингов. Тысячи купюр по пять фунтов.
Я зевнул:
– Какого цвета купюры?
– Белые, – ответил Уокер. – Самая большая купюра, которую я когда-либо видел.
– Предъявишь одну и высоко залетишь, – сказал я. – Они поменяли ее цвет, когда выяснилось, что немцы выпустили фальшивые купюры Бог знает на сколько миллионов. Поразмышляй-ка над этим, может, те, что здесь лежат, немецкого производства. Ложись спать, потом сам будешь радоваться.
Мои слова явно огорчили его. Он забрал свои одеяла и устроился внизу. Я лежал, изо всех сил стараясь не уснуть, пока не услышал ровное дыхание крепко спящего Уокера. Тогда я поднялся и тихо пошел в глубь туннеля. Вытащил шмайссер с обоймами и принес их к себе в постель. Вначале я не мог придумать, куда их лучше спрятать, потом обнаружил, что диванная подушка у меня в изголовье порвана и оттуда вылезает набивка. Я распотрошил набивку и положил внутрь пистолет и обоймы. Подушка стала тверже, но мне было все равно – зато теперь, если кто-то станет угрожать мне оружием, у меня есть возможность ответить тем же.
Спали мы плохо – обоих одолевали беспокойные мысли. Я непрерывно ворочался и слышал, как ворочается Уокер. Наконец нам это надоело, и мы отказались от дальнейших попыток. Было четыре часа дня, и, если все шло по плану, наши партнеры уже должны отправиться в Варци.
Уокер нервничал, дважды спрашивал меня, не слышу ли я шума, но не со стороны входа, а из глубины туннеля. Трупы убитых им немцев не давали ему покоя. Я посоветовал пойти взглянуть на них, полагая, что шоковая терапия подействует благотворно. Но он отказался.
Наконец послышался слабый шум у входа Я взял молоток и приготовился – ведь это мог быть и не Курце. Упал камень, и чей-то голос позвал: «Халлоран?»
Я расслабился и с облегчением вздохнул: Курце. Упал еще один камень, и я спросил через завал:
– Все в порядке?
– Без сучка и задоринки, – ответил он, энергично разбирая камни. – Грузовики здесь.
Вместе с Уокером мы помогли изнутри разобрать завал, и Курце посветил мне в лицо фонариком.
– Ну и ну, – сказал он, – придется вам умыться.
Могу себе представить, на кого мы были похожи! Воды в туннеле не было, и пыль покрыла нас плотным слоем. Рядом с Курце стояла Франческа.
– Как вы, мистер Халлоран?
– Все в порядке. Где грузовики?
Она двигалась, едва различимая в темноте.
– Здесь, недалеко.
– С ними четыре итальянца, – сказал Курце.
– Они знают, что им предстоит делать? – поспешно спросил я.
Из темноты надвинулся Пьеро.
– Они знают, что дело секретное, а значит, наверняка незаконное, – сказал он. – Больше им ничего не известно.
– Пусть двое из них спустятся вниз к нашей стоянке, снимут лагерь и ждут там. Предупредите, чтобы следили за дорогой, и, если кто-то появится, немедленно сообщили. Двое других пусть поднимутся в горы для наблюдения за подходами к шахте, один – слева, второй – справа. Сейчас самый опасный момент, нельзя допустить, чтобы нас застали врасплох, когда мы вынесем золото.
Пьеро ушел, и я слышал, как уверенно он отдавал приказания.
– Остальные будут работать здесь. Принесите доски из грузовиков, – командовал я.
Все действительно удалось, грузовиков оказалось даже больше, чем нужно. Один из них был набит обрезками грубой древесины, а также наспех сделанными багажными клетями, в которые предстояло переложить остальной груз.
Мы вытащили доски и перенесли их в туннель вместе с инструментами – двумя пилами, четырьмя молотками и несколькими пакетами гвоздей. Там мы начали обивать ящики с золотом, меняя их конфигурацию и размеры.
Вчетвером мы действовали быстро, уже в процессе работы распределив обязанности. Уокер распиливал доски нужной длины, Курце прибивал их снизу и сверху ящиков, я обивал их с боков, а Пьеро заканчивал. Франческа занялась переупаковкой драгоценностей и золотых мелочей из тех ящиков, в которых они лежали, в багажные клети.
Через три часа мы закончили, оставалось только вынести груз из туннеля и погрузить в машины.
Я скатал одеяла, вынес их вместе с подушкой и затолкал за водительское сиденье в одном из грузовиков – в таком месте шмайссеру будет уютно.
Ящики получились тяжелыми, но Курце и Пьеро напрягались изо всех сил, поднимая их вертикально в машины и аккуратно укладывая.
Мы с Уокером опять воспользовались тросом, чтобы вытащить ящики из туннеля через узкий для двоих проход. Франческа приготовила несколько фляжек кофе и гору сандвичей; мы ели и пили, не прерывая работы. Она определенно верила, что путь к сердцу мужчины лежит через желудок.
Наконец и с этим было покончено.
– А теперь, – сказал я, – надо убрать из туннеля все, что мы принесли с собой. Надо уничтожить малейшие следы нашего пребывания здесь, не должно остаться ни одной мелочи, которая могла бы выдать нас.
Мы вернулись в туннель и подобрали одеяла, подушки, инструменты, фонари, фляжки, даже погнутые гвозди и клочки обивки разодранных диванных подушек. Все снесли в грузовики, а я задержался, чтобы еще раз все осмотреть. Подобрал забытый кусок доски и направился к выходу.
Тут-то это и случилось.
Курце, должно быть, торопился, когда укреплял свод в конце входа – он ведь уже видел золото и ни о чем другом думать не мог. Когда я повернулся, чтобы выйти, злополучный кусок доски задел стенку входа и сдвинул камень. Послышался угрожающий треск, я бросился бежать, но… поздно.
От сильного удара в плечо я рухнул на колени, успел услышать нарастающий грохот камнепада и, по-видимому, потерял сознание.
– Халлоран, как вы? Халлоран!
Что-то нежное прикоснулось к моей щеке, потом что-то холодное и мокрое. Я застонал и открыл глаза, но ничего не увидел. В затылке пульсировала боль, и ее волны застилали глаза. Должно быть, я опять потерял сознание. Но когда в следующий раз открыл глаза, изображение стало четким. Голос Курце сказал:
– Можешь двигать ногами, парень? Можешь ногами двигать?
Я попытался. Оказалось, что с ногами все в порядке, и я попытался встать. И не смог! Какая-то тяжесть на спине не пускала меня.
– Не волнуйся, парень, мы вытащим тебя отсюда, это точно!
Видимо, он ушел, и я услышал голос Франчески:
– Халлоран, вы должны лежать тихо и не двигаться. Вы слышите меня?
– Слышу, – пробормотал я. – Что случилось? – Мне было трудно говорить, потому что правая сторона лица оказалась прижатой к чему-то грубому и твердому.
– Вас придавило грудой камней, – сказала она. – Ногами двигать можете?
– Да, могу.
Франческа отошла, слышно было, как она разговаривает с кем-то. Разум возвращался ко мне, и я понял, что лежу ничком, на спине – огромная тяжесть, а голова повернута так, что правая щека упирается в камень. Правая рука вытянута вдоль тела, и я не могу ею шевельнуть. Левая рука чуть приподнята и в таком положении плотно зажата.
Вернулась Франческа и сказала:
– Теперь будьте внимательны. Курце говорит, что, если ноги свободны, значит, вас завалило только посредине. Он собирается освободить вас, но на это уйдет много времени, и вы не должны двигаться. Поняли?
– Понял.
– Как вы? Где-нибудь болит? – Голос ее был тихим и нежным.
– Тела не чувствую, – ответил я. – А главное, давит на спину.
– Я принесла бренди. Хотите глотнуть?
Я попытался покачать головой, но понял, что это невозможно.
– Нет, пусть Курце начинает разбирать завал.
Она ушла, вернулся Курце.
– Парень, – сказал он, – ты попал в трудное положение, да. Но не волнуйся. Мне уже приходилось заниматься таким делом. Все, что требуется от тебя, – лежать и не двигаться.
Вскоре я услышал скрежет камней – на лицо посыпалась пыль. Время тянулось медленно. Курце работал осторожно, не торопясь снимал камень за камнем, предварительно проверяя каждый. Иногда ему приходилось отходить, и я слышал тихий разговор, но он быстро возвращался и трудился с тихим упорством.
Наконец Курце сказал:
– Теперь уже недолго.
Неожиданно он начал убирать камни энергичней, и тяжесть на спине уменьшилась. Ощущение было прекрасным. Курце предупредил:
– Сейчас я вытащу тебя. Будет немного больно.
– Тащи!
Он ухватил меня за левую руку и дернул изо всех сил. Я сдвинулся с места, а через две минуты уже лежал под открытым небом и смотрел на бледнеющие звезды. Я хотел встать, но Франческа велела лежать и не двигаться. Светало, и уже можно было разглядеть ее лицо, склонившееся надо мной. Брови ее были нахмурены, когда она мягко прошлась руками по моему телу, проверяя, нет ли переломов.
– Можете перевернуться? – спросила она.
С болью я перевернулся на живот и услышал, что она рвет на мне рубашку. Затем я услышал, как она присвистнула.
– У вас сильно поранена спина.
Я и сам чувствовал, что сильно. Ее руки, мягкие и нежные, осторожно двигались по моей спине.
– Ни одного перелома, – с радостным изумлением заключила Франческа.
Я криво усмехнулся. По моим ощущениям, спина была перебита и кто-то развел на ней костер, но ее известие, что ни одна моя кость не пострадала, радовало. Она что-то рвала и перевязывала мои раны. Когда она закончила, я сел.
Курце держал доску размерами шесть на шесть.
– Тебе чертовски повезло, парень. Эта штука лежала поперек спины и держала весь груз камней, свалившихся на тебя.
– Спасибо, Кобус, – сказал я.
От смущения он покраснел и отвернулся, пробормотав:
– Чего там, Хал… все в порядке.
Впервые он назвал меня Хал. Потом, посмотрев на небо, сказал:
– Нам лучше сейчас же отправиться. – И обратился к Франческе: – Он может двигаться?
Я медленно встал на ноги:
– Конечно, могу.
Франческа попыталась удержать меня, но я сделал вид, что не заметил.
– Действительно, пора выбираться отсюда.
А Курце я сказал, посмотрев в сторону туннеля:
– Тебе лучше закончить с ним сейчас, используя мой маленький вклад. Тогда и тронемся.
Курце направился к туннелю.
– А где же Уокер? – спросил я.
– Сидит в машине, – ответил Пьеро.
– Пошли его вниз на стоянку и свистни двум дозорным, пусть идут с Уокером. Все они могут отправляться в Рапалло.
Пьеро кивнул и ушел. Франческа спросила:
– Не лучше ли вам немного отдохнуть?
– Отдохну в Рапалло. Вы сможете вести грузовик?
– Конечно, – ответила Франческа.
– Хорошо. Один грузовик поведут Курце и Пьеро, а мы с вами – второй. Хотя, вероятно, я не смогу подменить вас.
Мне не хотелось оставлять Пьеро и Франческу вдвоем, к тому же неплохо, если бы за другими итальянцами приглядывал Уокер. Конечно, я мог поехать и с Пьеро, но я был не в том состоянии, чтобы оказать сопротивление, если ему вздумается напасть на меня.
– Я справлюсь, – заверила меня Франческа.
В это время послышался шум обвала – это Курце завалил вход в туннель, запечатав его, к счастью, навсегда. Курце подошел к нам.
– Ты поедешь с Пьеро в том грузовике, – сказал я ему. – Не тащитесь у нас в хвосте, сохраняйте дистанцию, мы не должны выглядеть как колонна.
– Ты сможешь перенести дорогу? – спросил он.
– Смогу, – ответил я и, с трудом передвигая ноги, пошел к грузовику, в котором спрятал пистолет. Попытки залезть в кабину вызвали сильную боль в спине, но, в конце концов, мне это удалось, и я в изнеможении опустился на сиденье, не решаясь, правда, откинуться назад. Франческа лихо взлетела на водительское место и захлопнула дверцу. Она посмотрела на меня, и я махнул рукой: поехали.
Она включила двигатель, рывком тронула машину с места, и мы покатили, подскакивая на камнях, вниз по дороге, ведущей к шахте. Показавшееся на горизонте солнце светило нам в лобовое стекло.
Франческа, вопреки ее уверениям, никак не могла сладить с грузовиком. Она привыкла к переключению скоростей в легковушках, и ей никак не удавалось правильно переключать скорость у грузовика. Чтобы зря не рисковать, мы притормозили, и я показал, как это делается. Машина пошла ровнее, и мы смогли разговаривать.
– Вам нужен доктор, мистер Халлоран.
– Друзья зовут меня просто Хал, – сказал я.
Она удивленно посмотрела на меня:
– Я уже ваш друг?
– Вы не дали мне погибнуть, когда меня завалило в туннеле, – сказал я. – Значит, друг.
Она покосилась на меня:
– Но ведь и Курце помогал.
– Ему я еще нужен, без меня он не вывезет золото из Италии.
– Он действительно беспокоился, – согласилась она. – Но не думаю, что только золото тому причиной. – Она замолкла, входя в поворот. – Кто думает только о золоте, так это Уокер. Он все время сидел в грузовике, готовый в любую минуту смыться. Жалкий человечек.
Слишком усталый, чтобы вникать в ее слова, глядя на бегущую ленту дороги, я погружался в какое-то гипнотическое состояние. Среди прочих обрывочных мыслей мелькнуло: что-то я не видел портсигара, который, по рассказам Уокера, Гитлер якобы преподнес Муссолини во время их встречи на Бреннерском перевале в сороковом году…
Воспоминание о портсигаре мелькнуло, и я тут же забыл о нем, а когда вспомнил, было уже поздно.
Глава VI
– Я люблю свое дело, а когда дело по душе, это уже не работа.
Так мы строили планы на будущее, вспоминая все, о чем когда-то мечталось… Потом я посмотрел на часы:
– Пошли вкалывать, чем быстрее закончим, тем раньше завалимся спать.
Было уже девять часов утра, и, по моим подсчетам, мы должны были закончить к середине дня.
Таскать золото из кузова третьего грузовика приходилось дальше, и на это ушло больше времени. Под конец работа пошла полегче, и скоро в машине остались только бумажные деньги. Уокер посмотрел на них с сожалением:
– А может, мы…
– Ни в коем случае, – резко оборвал его я. – Сжечь бы их, да дым могут увидеть.
Уокера, казалось, потрясло такое еретическое намерение, и он уселся считать деньги, пока я расстилал одеяла, устраивая себе ложе для сна. Когда я уже лег, Уокер вдруг сказал:
– Здесь почти тысяча миллионов лир – подумать только! И еще фунты стерлингов. Тысячи купюр по пять фунтов.
Я зевнул:
– Какого цвета купюры?
– Белые, – ответил Уокер. – Самая большая купюра, которую я когда-либо видел.
– Предъявишь одну и высоко залетишь, – сказал я. – Они поменяли ее цвет, когда выяснилось, что немцы выпустили фальшивые купюры Бог знает на сколько миллионов. Поразмышляй-ка над этим, может, те, что здесь лежат, немецкого производства. Ложись спать, потом сам будешь радоваться.
Мои слова явно огорчили его. Он забрал свои одеяла и устроился внизу. Я лежал, изо всех сил стараясь не уснуть, пока не услышал ровное дыхание крепко спящего Уокера. Тогда я поднялся и тихо пошел в глубь туннеля. Вытащил шмайссер с обоймами и принес их к себе в постель. Вначале я не мог придумать, куда их лучше спрятать, потом обнаружил, что диванная подушка у меня в изголовье порвана и оттуда вылезает набивка. Я распотрошил набивку и положил внутрь пистолет и обоймы. Подушка стала тверже, но мне было все равно – зато теперь, если кто-то станет угрожать мне оружием, у меня есть возможность ответить тем же.
Спали мы плохо – обоих одолевали беспокойные мысли. Я непрерывно ворочался и слышал, как ворочается Уокер. Наконец нам это надоело, и мы отказались от дальнейших попыток. Было четыре часа дня, и, если все шло по плану, наши партнеры уже должны отправиться в Варци.
* * *
Мы прошли к началу туннеля и еще раз все проверили, а потом уселись ждать наступления темноты. А может, ночь уже наступила и мои часы показывают неправильно – в туннель ведь свет не проникал.Уокер нервничал, дважды спрашивал меня, не слышу ли я шума, но не со стороны входа, а из глубины туннеля. Трупы убитых им немцев не давали ему покоя. Я посоветовал пойти взглянуть на них, полагая, что шоковая терапия подействует благотворно. Но он отказался.
Наконец послышался слабый шум у входа Я взял молоток и приготовился – ведь это мог быть и не Курце. Упал камень, и чей-то голос позвал: «Халлоран?»
Я расслабился и с облегчением вздохнул: Курце. Упал еще один камень, и я спросил через завал:
– Все в порядке?
– Без сучка и задоринки, – ответил он, энергично разбирая камни. – Грузовики здесь.
Вместе с Уокером мы помогли изнутри разобрать завал, и Курце посветил мне в лицо фонариком.
– Ну и ну, – сказал он, – придется вам умыться.
Могу себе представить, на кого мы были похожи! Воды в туннеле не было, и пыль покрыла нас плотным слоем. Рядом с Курце стояла Франческа.
– Как вы, мистер Халлоран?
– Все в порядке. Где грузовики?
Она двигалась, едва различимая в темноте.
– Здесь, недалеко.
– С ними четыре итальянца, – сказал Курце.
– Они знают, что им предстоит делать? – поспешно спросил я.
Из темноты надвинулся Пьеро.
– Они знают, что дело секретное, а значит, наверняка незаконное, – сказал он. – Больше им ничего не известно.
– Пусть двое из них спустятся вниз к нашей стоянке, снимут лагерь и ждут там. Предупредите, чтобы следили за дорогой, и, если кто-то появится, немедленно сообщили. Двое других пусть поднимутся в горы для наблюдения за подходами к шахте, один – слева, второй – справа. Сейчас самый опасный момент, нельзя допустить, чтобы нас застали врасплох, когда мы вынесем золото.
Пьеро ушел, и я слышал, как уверенно он отдавал приказания.
– Остальные будут работать здесь. Принесите доски из грузовиков, – командовал я.
Все действительно удалось, грузовиков оказалось даже больше, чем нужно. Один из них был набит обрезками грубой древесины, а также наспех сделанными багажными клетями, в которые предстояло переложить остальной груз.
Мы вытащили доски и перенесли их в туннель вместе с инструментами – двумя пилами, четырьмя молотками и несколькими пакетами гвоздей. Там мы начали обивать ящики с золотом, меняя их конфигурацию и размеры.
Вчетвером мы действовали быстро, уже в процессе работы распределив обязанности. Уокер распиливал доски нужной длины, Курце прибивал их снизу и сверху ящиков, я обивал их с боков, а Пьеро заканчивал. Франческа занялась переупаковкой драгоценностей и золотых мелочей из тех ящиков, в которых они лежали, в багажные клети.
Через три часа мы закончили, оставалось только вынести груз из туннеля и погрузить в машины.
Я скатал одеяла, вынес их вместе с подушкой и затолкал за водительское сиденье в одном из грузовиков – в таком месте шмайссеру будет уютно.
Ящики получились тяжелыми, но Курце и Пьеро напрягались изо всех сил, поднимая их вертикально в машины и аккуратно укладывая.
Мы с Уокером опять воспользовались тросом, чтобы вытащить ящики из туннеля через узкий для двоих проход. Франческа приготовила несколько фляжек кофе и гору сандвичей; мы ели и пили, не прерывая работы. Она определенно верила, что путь к сердцу мужчины лежит через желудок.
Наконец и с этим было покончено.
– А теперь, – сказал я, – надо убрать из туннеля все, что мы принесли с собой. Надо уничтожить малейшие следы нашего пребывания здесь, не должно остаться ни одной мелочи, которая могла бы выдать нас.
Мы вернулись в туннель и подобрали одеяла, подушки, инструменты, фонари, фляжки, даже погнутые гвозди и клочки обивки разодранных диванных подушек. Все снесли в грузовики, а я задержался, чтобы еще раз все осмотреть. Подобрал забытый кусок доски и направился к выходу.
Тут-то это и случилось.
Курце, должно быть, торопился, когда укреплял свод в конце входа – он ведь уже видел золото и ни о чем другом думать не мог. Когда я повернулся, чтобы выйти, злополучный кусок доски задел стенку входа и сдвинул камень. Послышался угрожающий треск, я бросился бежать, но… поздно.
От сильного удара в плечо я рухнул на колени, успел услышать нарастающий грохот камнепада и, по-видимому, потерял сознание.
* * *
Придя в себя, как сквозь вату я различил голос:– Халлоран, как вы? Халлоран!
Что-то нежное прикоснулось к моей щеке, потом что-то холодное и мокрое. Я застонал и открыл глаза, но ничего не увидел. В затылке пульсировала боль, и ее волны застилали глаза. Должно быть, я опять потерял сознание. Но когда в следующий раз открыл глаза, изображение стало четким. Голос Курце сказал:
– Можешь двигать ногами, парень? Можешь ногами двигать?
Я попытался. Оказалось, что с ногами все в порядке, и я попытался встать. И не смог! Какая-то тяжесть на спине не пускала меня.
– Не волнуйся, парень, мы вытащим тебя отсюда, это точно!
Видимо, он ушел, и я услышал голос Франчески:
– Халлоран, вы должны лежать тихо и не двигаться. Вы слышите меня?
– Слышу, – пробормотал я. – Что случилось? – Мне было трудно говорить, потому что правая сторона лица оказалась прижатой к чему-то грубому и твердому.
– Вас придавило грудой камней, – сказала она. – Ногами двигать можете?
– Да, могу.
Франческа отошла, слышно было, как она разговаривает с кем-то. Разум возвращался ко мне, и я понял, что лежу ничком, на спине – огромная тяжесть, а голова повернута так, что правая щека упирается в камень. Правая рука вытянута вдоль тела, и я не могу ею шевельнуть. Левая рука чуть приподнята и в таком положении плотно зажата.
Вернулась Франческа и сказала:
– Теперь будьте внимательны. Курце говорит, что, если ноги свободны, значит, вас завалило только посредине. Он собирается освободить вас, но на это уйдет много времени, и вы не должны двигаться. Поняли?
– Понял.
– Как вы? Где-нибудь болит? – Голос ее был тихим и нежным.
– Тела не чувствую, – ответил я. – А главное, давит на спину.
– Я принесла бренди. Хотите глотнуть?
Я попытался покачать головой, но понял, что это невозможно.
– Нет, пусть Курце начинает разбирать завал.
Она ушла, вернулся Курце.
– Парень, – сказал он, – ты попал в трудное положение, да. Но не волнуйся. Мне уже приходилось заниматься таким делом. Все, что требуется от тебя, – лежать и не двигаться.
Вскоре я услышал скрежет камней – на лицо посыпалась пыль. Время тянулось медленно. Курце работал осторожно, не торопясь снимал камень за камнем, предварительно проверяя каждый. Иногда ему приходилось отходить, и я слышал тихий разговор, но он быстро возвращался и трудился с тихим упорством.
Наконец Курце сказал:
– Теперь уже недолго.
Неожиданно он начал убирать камни энергичней, и тяжесть на спине уменьшилась. Ощущение было прекрасным. Курце предупредил:
– Сейчас я вытащу тебя. Будет немного больно.
– Тащи!
Он ухватил меня за левую руку и дернул изо всех сил. Я сдвинулся с места, а через две минуты уже лежал под открытым небом и смотрел на бледнеющие звезды. Я хотел встать, но Франческа велела лежать и не двигаться. Светало, и уже можно было разглядеть ее лицо, склонившееся надо мной. Брови ее были нахмурены, когда она мягко прошлась руками по моему телу, проверяя, нет ли переломов.
– Можете перевернуться? – спросила она.
С болью я перевернулся на живот и услышал, что она рвет на мне рубашку. Затем я услышал, как она присвистнула.
– У вас сильно поранена спина.
Я и сам чувствовал, что сильно. Ее руки, мягкие и нежные, осторожно двигались по моей спине.
– Ни одного перелома, – с радостным изумлением заключила Франческа.
Я криво усмехнулся. По моим ощущениям, спина была перебита и кто-то развел на ней костер, но ее известие, что ни одна моя кость не пострадала, радовало. Она что-то рвала и перевязывала мои раны. Когда она закончила, я сел.
Курце держал доску размерами шесть на шесть.
– Тебе чертовски повезло, парень. Эта штука лежала поперек спины и держала весь груз камней, свалившихся на тебя.
– Спасибо, Кобус, – сказал я.
От смущения он покраснел и отвернулся, пробормотав:
– Чего там, Хал… все в порядке.
Впервые он назвал меня Хал. Потом, посмотрев на небо, сказал:
– Нам лучше сейчас же отправиться. – И обратился к Франческе: – Он может двигаться?
Я медленно встал на ноги:
– Конечно, могу.
Франческа попыталась удержать меня, но я сделал вид, что не заметил.
– Действительно, пора выбираться отсюда.
А Курце я сказал, посмотрев в сторону туннеля:
– Тебе лучше закончить с ним сейчас, используя мой маленький вклад. Тогда и тронемся.
Курце направился к туннелю.
– А где же Уокер? – спросил я.
– Сидит в машине, – ответил Пьеро.
– Пошли его вниз на стоянку и свистни двум дозорным, пусть идут с Уокером. Все они могут отправляться в Рапалло.
Пьеро кивнул и ушел. Франческа спросила:
– Не лучше ли вам немного отдохнуть?
– Отдохну в Рапалло. Вы сможете вести грузовик?
– Конечно, – ответила Франческа.
– Хорошо. Один грузовик поведут Курце и Пьеро, а мы с вами – второй. Хотя, вероятно, я не смогу подменить вас.
Мне не хотелось оставлять Пьеро и Франческу вдвоем, к тому же неплохо, если бы за другими итальянцами приглядывал Уокер. Конечно, я мог поехать и с Пьеро, но я был не в том состоянии, чтобы оказать сопротивление, если ему вздумается напасть на меня.
– Я справлюсь, – заверила меня Франческа.
В это время послышался шум обвала – это Курце завалил вход в туннель, запечатав его, к счастью, навсегда. Курце подошел к нам.
– Ты поедешь с Пьеро в том грузовике, – сказал я ему. – Не тащитесь у нас в хвосте, сохраняйте дистанцию, мы не должны выглядеть как колонна.
– Ты сможешь перенести дорогу? – спросил он.
– Смогу, – ответил я и, с трудом передвигая ноги, пошел к грузовику, в котором спрятал пистолет. Попытки залезть в кабину вызвали сильную боль в спине, но, в конце концов, мне это удалось, и я в изнеможении опустился на сиденье, не решаясь, правда, откинуться назад. Франческа лихо взлетела на водительское место и захлопнула дверцу. Она посмотрела на меня, и я махнул рукой: поехали.
Она включила двигатель, рывком тронула машину с места, и мы покатили, подскакивая на камнях, вниз по дороге, ведущей к шахте. Показавшееся на горизонте солнце светило нам в лобовое стекло.
* * *
Обратное путешествие в Рапалло не показалось мне увеселительной прогулкой. Езда в грузовике утомительна даже при самых благоприятных условиях, а для меня она стала пыткой. Я смертельно устал, все тело ныло, а ободранная спина кровоточила. В общем, состояние было плачевное.Франческа, вопреки ее уверениям, никак не могла сладить с грузовиком. Она привыкла к переключению скоростей в легковушках, и ей никак не удавалось правильно переключать скорость у грузовика. Чтобы зря не рисковать, мы притормозили, и я показал, как это делается. Машина пошла ровнее, и мы смогли разговаривать.
– Вам нужен доктор, мистер Халлоран.
– Друзья зовут меня просто Хал, – сказал я.
Она удивленно посмотрела на меня:
– Я уже ваш друг?
– Вы не дали мне погибнуть, когда меня завалило в туннеле, – сказал я. – Значит, друг.
Она покосилась на меня:
– Но ведь и Курце помогал.
– Ему я еще нужен, без меня он не вывезет золото из Италии.
– Он действительно беспокоился, – согласилась она. – Но не думаю, что только золото тому причиной. – Она замолкла, входя в поворот. – Кто думает только о золоте, так это Уокер. Он все время сидел в грузовике, готовый в любую минуту смыться. Жалкий человечек.
Слишком усталый, чтобы вникать в ее слова, глядя на бегущую ленту дороги, я погружался в какое-то гипнотическое состояние. Среди прочих обрывочных мыслей мелькнуло: что-то я не видел портсигара, который, по рассказам Уокера, Гитлер якобы преподнес Муссолини во время их встречи на Бреннерском перевале в сороковом году…
Воспоминание о портсигаре мелькнуло, и я тут же забыл о нем, а когда вспомнил, было уже поздно.
Глава VI
Меткаф
На следующий день мне стало лучше.
Мы благополучно прибыли на верфь Пальмерини, въехали в приготовленный для нас большой ангар, разгрузили машины и с благодарностью вернули их владельцам. Прицепной дом на колесах устроили в углу – он должен был служить нам кухней и спальней.
Для серьезной работы я еще не годился, так что Уокер и Курце взялись привести «Санфорд» со стоянки после того, как я проясню ситуацию с Меткафом и Торлони. Франческа переговорила с Пальмерини, и вскоре на верфь вереницей потянулись итальянцы с донесениями. Они тихо разговаривали с Франческой и быстро исчезали, их откровенно радовало возвращение к былой партизанской службе.
Собрав информацию, Франческа пришла ко мне, вид у нее был несчастный.
– Луиджи в госпитале, – сообщила она. – Ему разбили голову. Бедный Луиджи! Наемники Торлони и не подумали утруждать себя подкупом. Портовая полиция разыскивала налетчиков, но безуспешно; полицейские хотели встретиться с владельцем яхты для составления протокола о краже. Они думали, что это обычное ограбление.
От Франчески веяло ледяным холодом.
– Мы знаем, кто это сделал, – сказала она. – Из Рапалло им так просто не уйти!
– Прошу, не надо, – сказал я. – Оставьте их в покое.
Мне не хотелось до поры до времени раскрывать карты, а вдруг повезет – и Меткаф с Торлони поверят в мою выдумку. К тому же по причинам, неясным до конца мне самому, я не хотел открыто впутывать в наши дела Франческу – ей еще жить здесь, в Италии, а мы уедем.
– Не трогайте их, – повторил я. – Мы сами позаботимся о них. Что известно о Меткафе и Торлони?
Оказалось, они все еще в Генуе и видятся каждый день. Обнаружив, что мы исчезли из Рапалло, они прислали еще троих наблюдателей, и теперь тех здесь пятеро. Меткаф поднял свой фэамайл из воды, и Крупке перекрашивает дно. Араб Моулей Идрис исчез, и никто не знает, куда он делся, но в Рапалло его нет наверняка.
Все выглядело относительно спокойно, если не считать того, что в Рапалло стало больше людей Торлони.
Я позвал Курце и рассказал ему обо всем.
– Когда отправитесь за яхтой, сообщи в полиции, что со мной в горах произошло несчастье и я нездоров. Бурно, возмущайся ограблением, как положено честному человеку. Зайди в больницу навестить Луиджи и скажи ему, что больничный счет будет нами оплачен и сверх того он получит за причиненный ему ущерб.
– Позволь я займусь этими мерзавцами. Ведь не было у них необходимости избивать старика.
– И близко не смей подходить к ним, – ответил я. – Это можно будет сделать только перед самым отплытием.
Курце заворчал, но спорить не стал, и они с Уокером отправились выяснять, какой ущерб нанесен яхте. После их ухода я поговорил с Пьеро:
– Слышал о Луиджи?
– Да, грязное дело, но очень похоже на Торлони.
– Думаю, нам понадобится здесь охрана.
– Мы уже принимаем меры, – сказал Морезе. – Нас здесь хорошо охраняют.
– А Франческа знает об этом?
Он покачал головой.
– Женщинам не стоит вникать в такие дела. Я скажу мадам, когда будет необходимость. Но верфь хорошо охраняется. Я могу собрать десять человек в течение пятнадцати минут.
– Нужны сильные и выносливые, чтобы справиться с бандитами Торлони.
На лице Пьеро мелькнула мрачная усмешка.
– Люди Торлони – профаны, – сказал он презрительно. – А люди, которых могу собрать я, – настоящие бойцы, они убивали вооруженных до зубов немцев голыми руками. Если бы не Луиджи, я бы им даже посочувствовал.
Его слова меня успокоили. Могу себе представить, какой портовый сброд работает на Торлони, им не устоять против людей, привыкших к дисциплине и закаленных в боях.
– Только помни – трупы нам ни к чему.
– Трупов не будет, если они не начнут первыми. А если начнут… – Он пожал плечами. – Я не могу поручиться за разгневанных людей.
Я простился с ним и пошел в домик, чтобы почистить и смазать пистолет. В туннеле было сухо, и шмайссер практически не пострадал. Сомневался я в патронах: столько лет пролежали, годятся ли еще? Но выяснится это только во время перестрелки. А может, обойдется без перестрелки? Хорошо бы, Меткаф и Торлони не узнали о нашей связи с партизанами – я ведь вроде все сделал, чтобы скрыть ее. Если Торлони предпримет нападение, для него их присутствие будет сюрпризом. И все же лучше, если бы нападения не было, очень уж не хотелось вовлекать итальянцев в наши дела.
Курце сообщил, что за ними следовал мощный катер.
– Значит, они знают, что мы здесь?
– Да, – ответил он, – но мы им доставили немало хлопот.
Уокер пояснил:
– Только мы отчалили, они за нами пустились, думали – совсем отплываем. Вышли из гавани – зыбь, качка – тут всех троих и укачало. – Он усмехнулся. – И Курце тоже.
– Яхта сильно пострадала?
– Не очень, – ответил Курце. – Взломали шкафы и разбросали вещи, но полиция успела навести порядок после этих свиней.
– А печки?
– Нормально. Я их первыми проверил.
Тогда все не так уж плохо. Сейчас успех экспедиции держался на этих печах, если бы их украли, все наши усилия пропали бы даром. Времени на замену уже не оставалось, истекал крайний срок в Танжере. Теперь все зависело от того, как быстро мы будем работать.
Курце занялся печами. Он быстро перенес их с яхты и вскоре уже монтировал на верстаке в углу ангара. Пьеро ничего не понимал, но помалкивал.
Я решил, что бессмысленно и дальше скрывать от него и Франчески наш план, да и невозможно. И вообще я начал уставать от бесконечных подозрений, в которых и сам запутался, как в паутине. Итальянцы вели себя до сих пор честно и открыто, к тому же мы целиком находимся в их власти, и, если у них было намерение отобрать груз, они давно могли это сделать.
Я объяснил Пьеро, что собираюсь изготовить новый киль для «Санфорд». Пьеро удивился:
– Зачем? Какая-нибудь поломка?
– С ним все в порядке, только вот сделан он из свинца. А я человек привередливый и хочу киль из золота.
Лицо его осветила радостная улыбка.
– А я-то гадал, как вы собираетесь вывезти золото из страны! Думал и так и эдак, но ничего не выходило, а вы казались такими уверенными…
– Да, таким вот способом, – сказал я и направился к Курце.
– Послушай, в ближайшие дни я не гожусь для тяжелой работы. Буду монтировать печи – работа сидячая, а ты лучше займись другими делами. Например, изготовлением формы.
– Я уже кое-что предпринял, – ответил он. – У Пальмерини, оказывается, много формовочного песка.
Я развязал пояс и из потайного кармана достал чертеж нового киля, который сделал много месяцев назад.
– Гарри внес изменения в кильсон, чтобы он подходил новому килю. Он, наверное, подумал, что я рехнулся. От тебя требуется отлить киль точно по этому чертежу – и он встанет как миленький.
Курце забрал чертеж и пошел разыскивать Пальмерини. Я занялся монтажом печей – работы было немного, и к ночи я завершил ее.
Но приходилось пилить, потому как за один прием мы могли расплавить только два фунта золота. Проблему с золотой пылью я решил, послав за маленьким пылесосом, которым Уокер весьма усердно пользовался, обсасывая каждый кусочек золота, попадавший ему под руку.
Когда Уокер в конце дня заканчивал с распилкой, ему приходилось подметать вокруг верстака и промывать собранную пыль в тазу, как в прежние времена это делали старатели. Но даже с такими предосторожностями, как я полагал, мы должны были потерять несколько фунтов золота на распилке.
На первую плавку собрались все. Курце уронил маленький кусочек золота на графитовую прокладку и включил аппарат. Чем больше накалялась графитовая прокладка, тем ярче становилось белое свечение, и золото таяло, растекалось лужицей, и через несколько секунд можно было выливать его в форму.
Три печки работали исправно, но, поскольку они были всего-навсего лабораторными аппаратами и выдавали жидкое золото маленькими порциями, работа предстояла долгая. Внутрь формы мы заложили проволочную сетку, которая должна была скреплять золото. Курце одолевали сомнения в успешном результате такого метода, несколько раз он останавливал работу и переплавлял золото заново.
– В киле будет столько пузырей и трещин, что он развалится, – говорил он.
Приходилось добавлять все больше и больше проволоки: заливая ее золотом, мы надеялись, что она сможет удержать всю эту массу.
Усталость и раны на спине давали себя знать, нагибаться для меня стало пыткой, и помогать я, естественно, в полную силу не мог. Я обсудил положение с Курце.
– Знаешь, кто-то из нас должен показаться в Рапалло. Меткаф ведь знает, что мы здесь, и, если мы все засядем в ангаре, он постарается узнать, чем мы тут заняты.
– Верно, тебе стоит показаться в городе, – сказал Курце. – Здесь ты пока не нужен.
– Вряд ли это местные, – сказал он. – У нас здесь с этим очень строго.
Он так вопросительно поглядывал на мое лицо в синяках и ссадинах, что я улыбнулся и сказал:
– Похоже, ваши горы сделаны из более твердого материала, чем наши, в Южной Африке.
– А-а, вы занимались альпинизмом?
– Пытался, – ответил я. – Разрешите пригласить вас?
Он отказался, а я пошел в бар и, заказав себе виски, занял столик у окна, из которого открывался вид на стоянку яхт. На стоянке появилось новое судно – огромная яхта водоизмещением около ста тонн. На Средиземном море такие не редкость. Их владельцы, очень богатые люди, выходят в море только в хорошую погоду, но при этом содержат постоянный экипаж, члены которого, можно сказать, наслаждаются жизнью на берегу, так как работы у них немного. Исключительно от нечего делать я стал рассматривать яхту в клубный бинокль и прочитал название – «Калабрия».
Выйдя из клуба, я засек своих наблюдателей и с удовольствием поводил их за собой по самым многолюдным туристским местам. Будь я в лучшей форме, помотались бы они у меня, но я пошел на компромисс и взял такси. Дело у них, я отметил, было поставлено здорово: подъехала неизвестно откуда взявшаяся машина и подобрала их.
Мы благополучно прибыли на верфь Пальмерини, въехали в приготовленный для нас большой ангар, разгрузили машины и с благодарностью вернули их владельцам. Прицепной дом на колесах устроили в углу – он должен был служить нам кухней и спальней.
Для серьезной работы я еще не годился, так что Уокер и Курце взялись привести «Санфорд» со стоянки после того, как я проясню ситуацию с Меткафом и Торлони. Франческа переговорила с Пальмерини, и вскоре на верфь вереницей потянулись итальянцы с донесениями. Они тихо разговаривали с Франческой и быстро исчезали, их откровенно радовало возвращение к былой партизанской службе.
Собрав информацию, Франческа пришла ко мне, вид у нее был несчастный.
– Луиджи в госпитале, – сообщила она. – Ему разбили голову. Бедный Луиджи! Наемники Торлони и не подумали утруждать себя подкупом. Портовая полиция разыскивала налетчиков, но безуспешно; полицейские хотели встретиться с владельцем яхты для составления протокола о краже. Они думали, что это обычное ограбление.
От Франчески веяло ледяным холодом.
– Мы знаем, кто это сделал, – сказала она. – Из Рапалло им так просто не уйти!
– Прошу, не надо, – сказал я. – Оставьте их в покое.
Мне не хотелось до поры до времени раскрывать карты, а вдруг повезет – и Меткаф с Торлони поверят в мою выдумку. К тому же по причинам, неясным до конца мне самому, я не хотел открыто впутывать в наши дела Франческу – ей еще жить здесь, в Италии, а мы уедем.
– Не трогайте их, – повторил я. – Мы сами позаботимся о них. Что известно о Меткафе и Торлони?
Оказалось, они все еще в Генуе и видятся каждый день. Обнаружив, что мы исчезли из Рапалло, они прислали еще троих наблюдателей, и теперь тех здесь пятеро. Меткаф поднял свой фэамайл из воды, и Крупке перекрашивает дно. Араб Моулей Идрис исчез, и никто не знает, куда он делся, но в Рапалло его нет наверняка.
Все выглядело относительно спокойно, если не считать того, что в Рапалло стало больше людей Торлони.
Я позвал Курце и рассказал ему обо всем.
– Когда отправитесь за яхтой, сообщи в полиции, что со мной в горах произошло несчастье и я нездоров. Бурно, возмущайся ограблением, как положено честному человеку. Зайди в больницу навестить Луиджи и скажи ему, что больничный счет будет нами оплачен и сверх того он получит за причиненный ему ущерб.
– Позволь я займусь этими мерзавцами. Ведь не было у них необходимости избивать старика.
– И близко не смей подходить к ним, – ответил я. – Это можно будет сделать только перед самым отплытием.
Курце заворчал, но спорить не стал, и они с Уокером отправились выяснять, какой ущерб нанесен яхте. После их ухода я поговорил с Пьеро:
– Слышал о Луиджи?
– Да, грязное дело, но очень похоже на Торлони.
– Думаю, нам понадобится здесь охрана.
– Мы уже принимаем меры, – сказал Морезе. – Нас здесь хорошо охраняют.
– А Франческа знает об этом?
Он покачал головой.
– Женщинам не стоит вникать в такие дела. Я скажу мадам, когда будет необходимость. Но верфь хорошо охраняется. Я могу собрать десять человек в течение пятнадцати минут.
– Нужны сильные и выносливые, чтобы справиться с бандитами Торлони.
На лице Пьеро мелькнула мрачная усмешка.
– Люди Торлони – профаны, – сказал он презрительно. – А люди, которых могу собрать я, – настоящие бойцы, они убивали вооруженных до зубов немцев голыми руками. Если бы не Луиджи, я бы им даже посочувствовал.
Его слова меня успокоили. Могу себе представить, какой портовый сброд работает на Торлони, им не устоять против людей, привыкших к дисциплине и закаленных в боях.
– Только помни – трупы нам ни к чему.
– Трупов не будет, если они не начнут первыми. А если начнут… – Он пожал плечами. – Я не могу поручиться за разгневанных людей.
Я простился с ним и пошел в домик, чтобы почистить и смазать пистолет. В туннеле было сухо, и шмайссер практически не пострадал. Сомневался я в патронах: столько лет пролежали, годятся ли еще? Но выяснится это только во время перестрелки. А может, обойдется без перестрелки? Хорошо бы, Меткаф и Торлони не узнали о нашей связи с партизанами – я ведь вроде все сделал, чтобы скрыть ее. Если Торлони предпримет нападение, для него их присутствие будет сюрпризом. И все же лучше, если бы нападения не было, очень уж не хотелось вовлекать итальянцев в наши дела.
* * *
Поздно вечером Курце с Уокером привели «Санфорд» на верфь, и сыновья Пальмерини сразу занялись ею – подняли на стапель и сняли мачту.Курце сообщил, что за ними следовал мощный катер.
– Значит, они знают, что мы здесь?
– Да, – ответил он, – но мы им доставили немало хлопот.
Уокер пояснил:
– Только мы отчалили, они за нами пустились, думали – совсем отплываем. Вышли из гавани – зыбь, качка – тут всех троих и укачало. – Он усмехнулся. – И Курце тоже.
– Яхта сильно пострадала?
– Не очень, – ответил Курце. – Взломали шкафы и разбросали вещи, но полиция успела навести порядок после этих свиней.
– А печки?
– Нормально. Я их первыми проверил.
Тогда все не так уж плохо. Сейчас успех экспедиции держался на этих печах, если бы их украли, все наши усилия пропали бы даром. Времени на замену уже не оставалось, истекал крайний срок в Танжере. Теперь все зависело от того, как быстро мы будем работать.
Курце занялся печами. Он быстро перенес их с яхты и вскоре уже монтировал на верстаке в углу ангара. Пьеро ничего не понимал, но помалкивал.
Я решил, что бессмысленно и дальше скрывать от него и Франчески наш план, да и невозможно. И вообще я начал уставать от бесконечных подозрений, в которых и сам запутался, как в паутине. Итальянцы вели себя до сих пор честно и открыто, к тому же мы целиком находимся в их власти, и, если у них было намерение отобрать груз, они давно могли это сделать.
Я объяснил Пьеро, что собираюсь изготовить новый киль для «Санфорд». Пьеро удивился:
– Зачем? Какая-нибудь поломка?
– С ним все в порядке, только вот сделан он из свинца. А я человек привередливый и хочу киль из золота.
Лицо его осветила радостная улыбка.
– А я-то гадал, как вы собираетесь вывезти золото из страны! Думал и так и эдак, но ничего не выходило, а вы казались такими уверенными…
– Да, таким вот способом, – сказал я и направился к Курце.
– Послушай, в ближайшие дни я не гожусь для тяжелой работы. Буду монтировать печи – работа сидячая, а ты лучше займись другими делами. Например, изготовлением формы.
– Я уже кое-что предпринял, – ответил он. – У Пальмерини, оказывается, много формовочного песка.
Я развязал пояс и из потайного кармана достал чертеж нового киля, который сделал много месяцев назад.
– Гарри внес изменения в кильсон, чтобы он подходил новому килю. Он, наверное, подумал, что я рехнулся. От тебя требуется отлить киль точно по этому чертежу – и он встанет как миленький.
Курце забрал чертеж и пошел разыскивать Пальмерини. Я занялся монтажом печей – работы было немного, и к ночи я завершил ее.
* * *
Полагаю, мало кому доводилось распиливать золотые слитки ножовкой. Работа адски трудная, потому что металл мягкий и зубья быстро засоряются. Как сказал Уокер, это все равно что патоку распиливать.Но приходилось пилить, потому как за один прием мы могли расплавить только два фунта золота. Проблему с золотой пылью я решил, послав за маленьким пылесосом, которым Уокер весьма усердно пользовался, обсасывая каждый кусочек золота, попадавший ему под руку.
Когда Уокер в конце дня заканчивал с распилкой, ему приходилось подметать вокруг верстака и промывать собранную пыль в тазу, как в прежние времена это делали старатели. Но даже с такими предосторожностями, как я полагал, мы должны были потерять несколько фунтов золота на распилке.
На первую плавку собрались все. Курце уронил маленький кусочек золота на графитовую прокладку и включил аппарат. Чем больше накалялась графитовая прокладка, тем ярче становилось белое свечение, и золото таяло, растекалось лужицей, и через несколько секунд можно было выливать его в форму.
Три печки работали исправно, но, поскольку они были всего-навсего лабораторными аппаратами и выдавали жидкое золото маленькими порциями, работа предстояла долгая. Внутрь формы мы заложили проволочную сетку, которая должна была скреплять золото. Курце одолевали сомнения в успешном результате такого метода, несколько раз он останавливал работу и переплавлял золото заново.
– В киле будет столько пузырей и трещин, что он развалится, – говорил он.
Приходилось добавлять все больше и больше проволоки: заливая ее золотом, мы надеялись, что она сможет удержать всю эту массу.
Усталость и раны на спине давали себя знать, нагибаться для меня стало пыткой, и помогать я, естественно, в полную силу не мог. Я обсудил положение с Курце.
– Знаешь, кто-то из нас должен показаться в Рапалло. Меткаф ведь знает, что мы здесь, и, если мы все засядем в ангаре, он постарается узнать, чем мы тут заняты.
– Верно, тебе стоит показаться в городе, – сказал Курце. – Здесь ты пока не нужен.
* * *
Франческа сменила мне повязку, и я поехал прямиком в яхт-клуб. Секретарь выразил мне сочувствие в связи с нападением на «Санфорд» и надежду, что ничего не украдено.– Вряд ли это местные, – сказал он. – У нас здесь с этим очень строго.
Он так вопросительно поглядывал на мое лицо в синяках и ссадинах, что я улыбнулся и сказал:
– Похоже, ваши горы сделаны из более твердого материала, чем наши, в Южной Африке.
– А-а, вы занимались альпинизмом?
– Пытался, – ответил я. – Разрешите пригласить вас?
Он отказался, а я пошел в бар и, заказав себе виски, занял столик у окна, из которого открывался вид на стоянку яхт. На стоянке появилось новое судно – огромная яхта водоизмещением около ста тонн. На Средиземном море такие не редкость. Их владельцы, очень богатые люди, выходят в море только в хорошую погоду, но при этом содержат постоянный экипаж, члены которого, можно сказать, наслаждаются жизнью на берегу, так как работы у них немного. Исключительно от нечего делать я стал рассматривать яхту в клубный бинокль и прочитал название – «Калабрия».
Выйдя из клуба, я засек своих наблюдателей и с удовольствием поводил их за собой по самым многолюдным туристским местам. Будь я в лучшей форме, помотались бы они у меня, но я пошел на компромисс и взял такси. Дело у них, я отметил, было поставлено здорово: подъехала неизвестно откуда взявшаяся машина и подобрала их.