Бэгли Десмонд. Золотой киль

   Великое озарение сошло на меня, но времени все продумать не было – нужно было вернуть трос на место, за корму, пока не выбило румпель, и следить за следующей волной.
   Курце вернулся только через час, который я провел один на один со страшной стихией, не имея возможности осмыслить то, чему стал свидетелем. Шторм, казалось, закручивал все сильнее, и я уже начал пересматривать свое мнение о мореходных достоинствах маленьких судов, о которых рассказывал Франческе.
   Забравшись в кокпит, Курце взялся вместо Уокера приглядывать за кормовыми тросами и, как только устроился, улыбнулся мне.
   – С Уокером все в порядке, – крикнул он, – Франческа присмотрит за ним. Я откачал его – нахлебался парень под завязку. – Он засмеялся, и радостное торжество его хохота не смог заглушить злобный рев шторма.
   Я смотрел на него с изумлением.

* * *

   Шторм на Средиземном море продолжительным не бывает, нет той океанской мощи, которая подпитывала бы его, и сильный ветер скоро стихает. К четырем часам следующего утра шторм ослаб настолько, что я смог доверить управление яхтой Курце и спуститься в каюту. Сев на диван, я почувствовал невыразимую усталость, руки дрожали после долгого напряжения.
   – Ты, наверно, проголодался, – сказала Франческа, – сейчас я приготовлю что-нибудь.
   Я покачал головой:
   – Не надо, я слишком устал, чтобы есть, пойду спать.
   Она помогла мне снять дождевик.
   – Как Уокер?
   – Все хорошо, спит на кормовой койке.
   Я медленно кивнул – Курце положил Уокера на свою койку. Еще одно подтверждение моей догадки.
   – Разбуди меня через два часа, не давай спать дольше. Мне не хочется оставлять Курце одного надолго.
   Я завалился в койку и мгновенно заснул. В полусне всплыло видение – Курце втягивает Уокера за шиворот на палубу.
   Франческа разбудила меня в шесть тридцать, держа наготове чашку кофе, которую я с наслаждением выпил.
   – Хочешь что-нибудь поесть? – спросила она.
   Я прислушался к шуму ветра и проанализировал движение яхты.
   – Приготовь завтрак для всех, – сказал я, – мы сейчас ляжем в дрейф и немного отдохнем. Думаю, пришло время поговорить с Курце начистоту, чем бы это ни кончилось.
   Я вышел в кокпит и оценил обстановку. Ветер еще сильно задувал, но с тем, что было совсем недавно, не сравнить. Курце, как я заметил, уже выбрал оба тормозных троса и аккуратно свернул их.
   – Мы ложимся в дрейф, а тебе пора поспать, – сказал я.
   Он только кивнул головой, и мы вдвоем убрали бухты троса. Потом привязали румпель и проследили, чтобы «Санфорд» встала боком к волне – теперь это ничем не грозило. Когда мы спустились, Франческа возилась у плиты, готовя завтрак. Она постелила на стол в кают-компании влажную скатерть, чтобы не скользили приборы, и мы с Курце уселись.
   Он начал мазать хлеб маслом, а я мучительно соображал, с чего начать. Тема была трудной, особенно если учесть взрывной характер Кобуса, и я не знал, как подойти к ней. И я начал так:
   – Знаешь, я ведь еще не поблагодарил тебя по-настоящему за то, что ты вытащил меня из шахты, помнишь, когда кровля обвалилась.
   Он жевал хлеб и ответил с набитым ртом:
   – Нет, дружище, то была моя вина, я ведь уже сказал тебе. Мне надо было тогда как следует укрепить последний пролет.
   – Уокер тоже должен благодарить тебя. Прошлой ночью ты спас ему жизнь.
   Курце фыркнул:
   – Нужна мне его благодарность!
   Приготовившись схлопотать, я осторожно спросил:
   – Между прочим, почему ты сделал это? Не вытащи ты его, получил бы около четверти миллиона дополнительно.
   Оскорбленный Курце уставился на меня. Лицо его заливала краска гнева.
   – Ты что, считаешь меня кровожадным убийцей?
   Да, именно так я и думал раньше, но говорить об этом не стоило.
   – И ты не убивал Паркера или Альберто Корсо и Донато Ринальди?
   Лицо его побагровело.
   – Кто сказал, что я это сделал?!
   Я указал пальцем на койку, где все еще спал Уокер.
   – Он и сказал.
   Я думал, Курце хватит удар. Челюсти его сжались, он буквально онемел, не в силах вымолвить ни слова. Я все-таки договорил:
   – По словам нашего друга Уокера, ты завел Альберто в ловушку на скале, а потом столкнул его, ты размозжил голову Донато, ты выстрелил в затылок Паркеру во время перестрелки с немцами.
   – Маленький ублюдок, – процедил Курце. Он стал подниматься. – Я загоню эти лживые обвинения обратно в его поганую глотку.
   Я придержал его.
   – Постой, не горячись. Давай вначале разберемся. Я бы хотел услышать твой рассказ о том, что случилось тогда. Понимаешь, события прошедшей ночи заставили меня кое-что пересмотреть. Я подумал, зачем же тебе спасать Уокера, если ты такой, каким он тебя изобразил. На этот раз я хочу узнать правду.
   Он медленно опустился и уставился в стол. Наконец заговорил:
   – Альберто погиб по несчастной случайности. Я пытался спасти его, но не смог.
   – Я верю тебе… после вчерашней ночи.
   – О Донато я ничего не знаю. Помню, мне почудилось что-то странное в его гибели. Непонятно было, зачем Донато понадобилось лезть на скалы. Ему этого удовольствия хватало, когда Граф гонял нас по горам с заданиями.
   – А Паркер?
   – Я не мог убить Паркера, даже если бы хотел, – сказал он потухшим голосом.
   – Почему не мог?
   Он отвечал вяло:
   – Мы с Умберто, как всегда, устроили засаду. Умберто разделил нас на две группы, они засели с разных сторон долины. В итоге засада провалилась, и каждая из групп добиралась в лагерь самостоятельно. И только вернувшись в лагерь, я узнал, что Паркер убит.
   Он потер подбородок.
   – Так это Уокер сказал тебе, что Паркеру стреляли в затылок?
   – Да.
   Он посмотрел на свои руки, лежавшие на столе.
   – Уокер мог сделать это сам, понимаешь, это вполне в его духе.
   – Знаю, – сказал я. – Ты как-то сказал мне, что из-за Уокера дважды во время войны оказывался в трудном положении. Когда это произошло? До того, как вы спрятали золото, или после?
   Он задумался, насупив брови, пытаясь восстановить в памяти события тех далеких дней.
   – Я помню один случай, когда Уокер отослал несколько человек из кювета, хотя никто ему это не поручал. Действовал он как посыльный Умберто и объяснил потом, что неправильно понял его задание. Я со своей группой тоже участвовал в этой операции, и фактически Уокер оголил мой левый фланг. – Глаза Курце потемнели. – В результате двое моих ребят погибли, а я чуть не получил штык в спину. – Лицо его исказилось при этом воспоминании. – Операция проходила после того, как мы схоронили золото.
   – Ты уверен?
   – Абсолютно.
   Я осторожно сказал:
   – Предположим, он мог выстрелить Паркеру в затылок или ударить камнем по голове Донато и изобразить это как несчастный случай во время подъема на скалу. Но тебя он, вероятно, слишком боялся, чтобы напасть в открытую или исподтишка. Знаешь, ведь ты можешь запугать кого угодно. А не пытался ли он сделать так, чтобы немцы убили тебя?
   Лежащие на столе руки Курце сжались в кулаки.
   – Он всегда боялся тебя, Кобус, он и сейчас боится.
   – Magtig, теперь у него есть для этого основания, – взорвался Курце. – Донато вывел нас из лагеря военнопленных. Донато остался с ним на склоне горы, пока вокруг рыскали немцы. – Он посмотрел на меня глазами полными боли. – Каким же человеком надо быть, чтобы пойти на такое?!
   – Надо быть Уокером, – сказал я. – Думаю, теперь мы должны поговорить с ним. Мне не терпится узнать, что он готовил для нас с Франческой.
   На лице Курце появилось жесткое выражение.
   – Да, пожалуй, пора прервать его lekker slaar^[14].
   Он поднялся в тот момент, когда Франческа вошла с подносом, уставленным чашками. Увидев лицо Курце, она застыла в нерешительности.
   – Что случилось?
   Я взял у нее из рук поднос и поставил его на стол.
   – Мы собираемся поговорить с Уокером. Тебе стоит пойти с нами.
   Но Уокер уже проснулся, и по выражению его лица я понял, что он в курсе происходящего. Он выскочил из койки и попытался обойти Курце, но тот замахнулся на него.
   – Подожди, – сказал я и схватил Курце за руку. – Мы ведь собирались поговорить с ним.
   Курце с трудом совладал с собой, и я отпустил его руку.
   – Курце считает тебя лжецом, – обратился я к Уокеру. – Что скажешь?
   Глаза его бегали, он бросил на Курце испуганный взгляд и тут же отвел глаза.
   – Я не говорил, что он кого-то убивал. Я этого не говорил.
   – Действительно, не говорил, – согласился я, – но ты очень прозрачно намекал на это.
   Курце тихо ворчал, но сдерживался. Я спросил:
   – Так как же было на самом деле с Паркером? Ты сказал, что рядом находился Курце, когда его застрелили. Курце утверждает, что его там не было.
   – Этого я тоже не говорил, – ответил Уокер мрачно.
   – Ты действительно отъявленный лжец, – убежденно сказал я. – У меня хорошая память, в отличие от тебя. Я предупреждал в Танжере, что будет, если ты когда-нибудь обманешь меня, поэтому берегись! А теперь я хочу услышать правду – был Курце рядом с Паркером, когда его убили?
   Повисло долгое молчание.
   – Ну, так был он рядом? – требовал я ответа.
   Наконец его прорвало.
   – Нет, не был, – взвизгнул он. – Я выдумал это. Его там не было, он был на другой стороне долины.
   – Кто же тогда убил Паркера?
   – Немцы, – отчаянно кричал он, – это были немцы… Я говорил тебе, что это были немцы.
   Трудно было, конечно, ожидать, что Уокер сознается в убийстве, но выражение лица выдавало его. У меня не было причин щадить его, поэтому я сказал Курце:
   – Это из-за него Торлони напал на нас.
   Удивленный Курце проворчал:
   – Каким образом?
   Я рассказал ему о портсигаре, а потом повернулся к Уокеру:
   – Прошлой ночью Курце спас тебе жизнь, но, ей-богу, лучше бы он дал тебе утонуть. Сейчас я уйду, и пусть он делает с тобой, что хочет.
   Уокер поймал мою руку.
   – Не оставляй меня, – взмолился он.
   Он всегда боялся, что это может случиться, что никого не окажется между ним и Курце. Он специально очернил Курце в моих глазах, чтобы иметь союзника в давнем поединке с ним, но теперь я был на стороне Курце. Уокер боялся физической расправы, ведь свои убийства он совершал из засады, а Курце для него был воплощением насилия.
   – Пожалуйста, – хныкал он, – не уходи.
   Уокер перевел взгляд на Франческу, в глазах его была страстная мольба. Она отвернулась, не проронив ни слова, и поднялась по трапу в кокпит. Я стряхнул его руку и последовал за ней, закрыв за собой люк.
   – Курце убьет его, – прошептала она.
   – Разве у него нет такого права? – возразил я. – В общем-то я не сторонник личной расправы, но в данном случае готов сделать исключение.
   – Уокер меня не волнует, – сказала она, – я думаю о Курце. Никто не может убить подобного себе и остаться прежним. Пострадает его… его душа.
   – Курце поступит так, как сочтет нужным.
   В глубоком молчании, отвернувшись друг от друга, мы смотрели на беспокойное море.
   Люк кабины открылся, и в кокпит вошел Курце. Хриплым голосом он сказал:
   – Я собирался убить этого ничтожного ублюдка, но не смог даже ударить. Ну как можно бить человека, который не хочет даже защищаться. Это просто невозможно, правда?
   Я усмехнулся, а Франческа весело засмеялась. Курце посмотрел на нас, и на лице его медленно стала появляться улыбка.
   – Но что же нам делать с ним? – спросил он.
   – Бросим его в Танжере, и пусть идет на все четыре стороны, – сказал я. – Он испытал самое страшное, что может испытать человек, – смертельный страх.
   Мы сидели, улыбаясь друг другу, радуясь как дураки, когда Франческа неожиданно воскликнула:
   – Смотрите!
   Я посмотрел в ту сторону, куда она показывала рукой, и застонал:
   – О нет!
   Курце взглянул и выругался.
   Прямо на нас, рассекая бурные волны, надвигался фэамайл.

Глава IX
«Санфорд»

   Чувство горестной досады переполнило меня. Я был уверен, что Меткаф окончательно потерял нас, но ему сопутствовало дьявольское везение. Он не смог обнаружить нас с помощью радара, потому что шторм снес все надстройки, – исчезла и радарная антенна, и радиомачта, и небольшой деррик-кран. Только по чистой случайности Меткаф наткнулся на нас.
   – Спускайся вниз и заводи двигатель, – сказал я Курце. Потом повернулся к Франческе. – Ты тоже иди вниз и побудь там.
   Я определил расстояние между нами – не больше мили, и приближался фэамайл со скоростью восьми узлов. Оставалось каких-нибудь пять минут. Что можно сделать за такое время! Никаких иллюзий в отношении Меткафа я не питал. С Торлони нам пришлось трудно, но он действовал только силой, а у Меткафа к тому же был ум.
   Когда дул ветер, волны шли в одном направлении и были одинаковой величины. Сейчас же, с исчезновением ветра, на море воцарился хаос – уродливо-пирамидальные глыбы воды неожиданно вырастали и исчезали. Яхту сотрясала то килевая, то бортовая качка.
   Но и катер Меткафа раскачивало и швыряло, когда внезапная волна обрушивалась на него, и можно себе представить, каково приходится его корпусу. Катер старый, прошел войну, и корпус, должно быть, здорово износился, несмотря на все заботы Меткафа. Ведь фактически срок службы таких судов – пять лет, да и материал, из которого они делались, не отличался высоким качеством. Мне вдруг стало ясно, что быстрее двигаться фэамайл не может. Меткаф на таких волнах выжимает из него максимальную скорость. Двигатели, конечно, позволяли делать и двадцать шесть узлов, но на спокойной воде, а сейчас превышение скорости в восемь узлов грозило катастрофой. Меткаф пойдет на все ради золота, но катером рисковать не будет.
   Как только послышался старт двигателя, я открыл на полную катушку подачу топлива и успел отвернуть «Санфорд» от катера. Двигатель у нас – будь здоров, и я мог выжать из яхты не меньше семи узлов даже на такой волне. Передышка в пять минут увеличилась до часа, и, может быть, за этот час меня осенит еще какая-нибудь идея.
   Поднялся Курце, и я передал ему штурвал, а сам спустился вниз. Открыл сундук под своей койкой и достал шмайссер со всеми обоймами. Франческа следила за мной, сидя на диванчике.
   – У тебя нет другого выхода? – спросила она.
   – Постараюсь не стрелять, во всяком случае до тех пор, пока они не начнут. – Я оглянулся. – А где Уокер?
   – Заперся на баке – боится Курце.
   – Ну и хорошо, не будет путаться под ногами, – сказал я и вернулся в кокпит.
   Курце с удивлением посмотрел на пистолет.
   – Что за черт, откуда он у тебя?
   – Из туннеля, – ответил я. – Надеюсь, он еще годится для дела, ведь эти патроны пролежали столько лет.
   Я загнал большую обойму и поставил на место плечевой упор.
   – Тебе лучше приготовить свой люгер, иди, я постою у штурвала.
   Курце кисло улыбнулся:
   – А что толку! Ты выбросил все патроны.
   – Черт! Хотя постой, у нас же есть пистолет Торлони. Он лежит в ящике штурманского стола.
   Курце пошел за пистолетом, а я оглянулся посмотреть, где катер. Действительно, Меткаф не смог увеличить скорость, когда наша яхта увернулась. Правда, большого значения это не имело – фэамайл шел на один узел быстрее нас, и было видно, что он значительно приблизился.
   Вернулся Курце с пистолетом, засунутым за пояс брюк, и спросил:
   – Скоро он догонит нас?
   – Не пройдет и часа – Я поправил шмайссер. – Стрелять первыми не будем, а если придется, то только так, чтобы никого не убить.
   – Ну да, а он будет расстреливать нас.
   – Не знаю, – буркнул я, – возможно, и будет.
   Курце заворчал и, вынув пистолет, стал проверять его. Говорить было не о чем. Я стал вспоминать, как надо обращаться с автоматом, повторять про себя основные правила, которые когда-то вколачивал в меня краснорожий сержант. Главное – помнить, что при отдаче дуло задирается вверх, и если после выстрела не прижать дуло вниз, следующая очередь уйдет в воздух. Я попытался припомнить что-нибудь, но ничего не получилось, что ж, придется ограничиться этим.
   Через некоторое время я сказал Курце:
   – Знаешь, не помешало бы выпить кофе.
   – Неплохая идея, – ответил он и поспешил вниз: африканер никогда не откажется от предложения выпить кофе. Через пять минут Курце вернулся с двумя кружками, от которых шел ароматный пар, и сообщил, что Франческа хочет подняться.
   Я оглянулся на фэамайл и отрезал:
   – Нет.
   Мы выпили кофе, пролив половину, когда яхта содрогнулась от удара очередной волны. Катер находился от нас в четверти мили, и я отчетливо видел Меткафа, стоявшего у ходовой рубки. Я сказал:
   – Интересно, как он собирается действовать. К борту при такой волне не подойти – слишком велика опасность протаранить нам бок. А что бы предпринял на его месте ты, Кобус?
   – Не стал бы подходить ближе чем на винтовочный выстрел и всех бы уложил. Как в тире. А когда волнение на море уляжется, взял бы яхту на абордаж без боя.
   Звучало убедительно, однако так просто, как в тире, не выйдет – там металлические утки не отвечают выстрелом на выстрел. Я передал штурвал Курце.
   – Мы можем проделать весьма забавный маневр. Но ты должен хорошо удерживать яхту. Когда скажу, что надо делать, выполняй моментально. – Я поднял шмайссер вертикально и уперся им в колено, потом спросил: – Сколько зарядов у тебя в пистолете?
   – Немного, – ответил Курце, – всего пять.
   Наконец катер оказался в какой-нибудь сотне ярдов от нашей кормы, и Меткаф вышел из рубки с мегафоном. Голос его загремел над водой:
   – Зачем же так торопиться? Буксир не нужен?
   Я приставил ладони ко рту:
   – Рассчитываешь на вознаграждение за оказание помощи?
   Он засмеялся.
   – Досталось вам от шторма?
   – Нисколько, – прокричал я. – До порта дойдем своим ходом. Если человеку хочется разыгрывать комедию – пожалуйста. Мне терять нечего.
   Фэамайл дал задний ход, чтобы сохранить безопасную дистанцию между судами. Меткаф крутанул усилитель звука, и из мегафона вырвался отвратительный свист.
   – Хал, – кричал Меткаф, – мне нужна твоя посудина… и твой груз.
   Ну вот – высказался прямым текстом! А из мегафона неслось:
   – Если мы поладим, то я согласен на половину, в противном случае забираю все.
   – Торлони уже подкатывался с таким предложением, ты знаешь, чем это кончилось.
   – Торлони был в невыгодном положении, – отозвался Меткаф, – он не мог пустить в ход оружие, а я могу.
   В поле зрения появился Крупке с винтовкой в руках. Он забрался на верхнюю палубу и улегся прямо за ходовой рубкой.
   – В точности как ты предсказал, – бросил я Курце.
   Плохо, конечно, но не хуже всего остального. Крупке – в прошлом солдат и привык стрелять из устойчивого положения, двигалась обычно мишень. Пожалуй, ему будет непросто вести прицельный огонь с неустойчивой палубы фэамайла.
   Катер незаметно приблизился, и я велел Курце следить за сохранением дистанции. Меткаф закричал:
   – Ну как?
   – Пошел к черту!
   Он кивнул Крупке, и тот выстрелил. Я не видел, куда ушла пуля, скорее всего он вообще не попал. Затем выстрелил снова; на этот раз, судя по звуку, пуля срикошетила о какой-то металлический предмет на передней палубе.
   Курце ткнул меня в бок.
   – Не оглядывайся, чтобы Меткаф не заметил, но, похоже, нас скоро опять накроет шторм.
   Краем глаза я стал наблюдать за тем, что происходит сзади. Горизонт был черен от мощного шквала, который двигался в нашу сторону. Господи, скорее бы!
   – Слушай, Курце, – сказал я, – теперь надо любыми способами тянуть время.
   Крупке опять выстрелил, пуля легла где-то сзади. Перегнувшись через борт, я увидел дыру, пробитую в кормовом подзоре. Он начинал пристреливаться. Я закричал:
   – Если Крупке продырявит нас ниже ватерлинии, мы пойдем ко дну. Вряд ли вам это понравится.
   Возникла пауза. Было видно, как Меткаф что-то объясняет Крупке. Я срочно вызвал на палубу Франческу. Эти пули в никелевой оболочке способны изрешетить тонкую обшивку «Санфорд», как папиросную бумагу. Франческа появилась одновременно с очередным выстрелом Крупке. Пуля прошла высоко, ничего не задев.
   Увидев Франческу, Меткаф поднял руку, и стрельба прекратилась.
   – Хал, будь благоразумен, – взывал он, – у тебя женщина на борту.
   Я взглянул на Франческу и, увидев, что она покачала головой, крикнул:
   – Можешь продолжать.
   – Не хочется, чтобы кто-нибудь пострадал, – умолял Меткаф.
   – Тогда – убирайся!
   Он пожал плечами и что-то сказал Крупке. Опять раздался выстрел. Пуля клацнула по вертлюжному штырю.
   Я горестно размышлял над странными представлениями Меткафа о морали, смешно, но, с его точки зрения, я становился виновником возможного убийства.
   Шквал приближался. Это был прощальный пинок стихающего шторма, и долго он не задержится – как раз хватит, чтобы улизнуть от Меткафа, подумал я с надеждой. Вероятно, Меткаф еще не заметил его, слишком поглощен нами.
   Крупке выстрелил опять. Глухой звук донесся с носовой части яхты – пуля попала в главный салон. Вовремя я вызвал оттуда Франческу!
   Крупке начинал меня беспокоить. Несмотря на качку, он смог пристреляться и рано или поздно сумеет сделать точный выстрел. Интересно, сколько у него зарядов?
   – Меткаф! – позвал я.
   Он поднял руку, но Крупке уже успел нажать курок. Комингс переборки кокпита разлетелся в щепки прямо у меня под локтем. Мы присели, и я с изумлением увидел, что в тыльной стороне моей ладони торчит двухдюймовая щепка красного дерева; выдернув ее, я завопил:
   – Эй, попридержи его! Это уж слишком!
   – Что тебе надо?
   Я заметил, что фэамайл опять надвигается на нас, поэтому приказал Курце отойти.
   – Ну что? – В голосе Меткафа слышалось нетерпение.
   – Я готов заключить сделку.
   – Мои условия тебе известны.
   – Какие гарантии, что ты не обманешь?
   Меткаф был беспощаден.
   – Никаких!
   Я сделал вид, что советуюсь с Курце.
   – Где же этот шквал?
   – Если ты еще немного поводишь Меткафа за нос, нам, возможно, удастся оторваться.
   Я повернулся в сторону катера:
   – У меня есть другое предложение. Мы отдадим тебе треть – Уокеру не понадобится его доля.
   Меткаф рассмеялся:
   – Значит, вы наконец-то раскусили его, раньше надо было…
   – Так что скажешь?
   – Ничего не выйдет – половину или все. Выбирай, в твоем положении не торгуются.
   Я повернулся к Курце:
   – Что думаешь, Кобус?
   Он потер подбородок.
   – Как ты решишь, так и будет.
   – Франческа?
   Она вздохнула:
   – Считаешь, этот надвигающийся шторм поможет нам?
   – Это не шторм, но он поможет. Думаю, мы уйдем от Меткафа, если продержимся еще десять минут.
   – А мы сумеем продержаться?
   – Пожалуй, да, но с риском.
   Губы ее сжались.
   – Тогда стреляй в него!
   Я оглянулся на Меткафа. Он стоял у двери ходовой рубки и слушал Крупке, который показывал ему на что-то сзади. А, он увидел надвигающийся шквал! Я закричал:
   – Слушай, мы тут посовещались и сошлись на том, что тебе все-таки надо убираться к черту!
   Меткаф нетерпеливо махнул рукой. Крупке выстрелил в очередной раз и промазал!
   – Дадим им еще два выстрела, – сказал я Курце. – Сразу после второго клади руль вправо, как будто собираешься идти на таран, но, ради Бога, не врежься в него. Подойди вплотную и быстро выруливай на параллельный курс. Понял?
   Не успел он кивнуть, как раздался выстрел, и пуля прошла прямо под кокпитом – Крупке начал стрелять слишком хорошо!
   Меткаф не знал, что у нас есть автомат. «Санфорд» обыскивали много раз, а оружие, даже пистолеты, не валяется в Италии под ногами. Так что мы имели возможность припугнуть противника. Я предупредил Франческу:
   – Как только начнем поворачивать, ложись на дно кокпита.
   Крупке выстрелил еще раз, промахнулся, и Курце переложил руль.
   Меткаф растерялся – еще бы: кролик нападает на удава. У нас было всего двадцать секунд на выполнение маневра, но мы уложились! Пока Меткаф приходил в себя, орал на штурвального, а тот на него, мы уже встали рядом. Крупке выстрелил, увидев, что мы подходим, но пуля унеслась неизвестно куда. Теперь он целился в меня. И тогда я дал волю шмайссеру.
   Я успел выпустить две очереди. Первую в Крупке – нужно было убрать его раньше, чем он меня. Несколько зарядов попало в окно рубки, тогда я позволил отдаче задрать дуло. Пули легли дальше. Крупке покачнулся, закрыв лицо руками, и я услышал его крик.
   Потом я перенес огонь на ходовую рубку и щедро полил ее. Вылетело стекло, но Меткаф успел спрятаться. Шмайссер дал осечку, и я, срывая голос, крикнул Курце:
   – Уходим!
   – Куда?
   – Назад, туда, откуда пришли, в шторм!
   Я оглянулся. Меткаф стоял на верхней палубе, наклонившись над Крупке. Катер не двигался с места. Нос его болтался из стороны в сторону, как будто у штурвала никого не было.
   – Значит, сработало, – сказал я.
   Но не прошло и нескольких минут, как фэамайл развернулся и пустился вдогонку за нами. Я поглядывал на небо и молился, чтобы мы поскорее оказались во власти шквала. Никогда прежде я так не уповал на плохую погоду!
   Меткаф висел у нас на хвосте, но мы все-таки ушли. Первые порывы шквала обрушились на яхту, когда между нами оставалось всего двести ярдов, а через десять секунд катер уже исчез за плотной дождевой завесой и пенными валами. Я переключил двигатель на самую малую скорость – не пытаться же пробить эту стену. Погодка была злой, верно, но куда ей до беспредельной свирепости предыдущего шторма, к тому же я знал, что все закончится через каких-нибудь полчаса. И за такое короткое время мы должны скрыться от Меткафа.