Белецкая Екатерина. Настоящие

   Он проспал сутки, а потом неделю почти ни с кем не разговаривал.
   Ему было стыдно.
   С Пятым он не встречался практически месяц, лишь когда они начали готовиться к возвращению в рабочий режим, им поневоле пришлось пересечься.
   — Я принёс тебе кое-что, — сказал тогда Пятый, войдя в Линову комнату. — Может быть, потом пригодится.
   На стол между ними лёг тяжёлый армейский нож без ножен, железо глухо стукнуло по дереву столешницы. Рыжий удивился. Вроде бы Пятый собирал только ложки, а вот поди ж ты. Откуда что берётся.
   Лин молчал.
   — Не буду тебе мешать и попрошу остальных, чтобы тоже не делали этого, — сухо сказал Пятый.
   — Я не хотел… — начал было Лин, но Пятый, треснув по столу ладонью, едва ли не выкрикнул:
   — Хотел, не ври! Я ничего не имею против, но можно хотя бы предупредить!
   Лин покачал головой, взял со стола нож, покачал в руке и, не готовясь, метнул в стену.
   — Мир? — спросил он.
   — Мир, конечно, — проворчал Пятый. — Свела судьба с придурком. Я сам про это думал, но такие решения надо всё-таки принимать вместе. Тем более что права на них у нас пока просто нет.
   — Вот это верно, — кивнул Лин.
   В комнату вошёл Ренни, обозрел Сэфес, затем перевёл взгляд на нож, торчащий из стены, осуждающе покачал головой.
   — Вы неисправимы, — констатировал он. — Это когда-нибудь кончится?
   — Кончится, — пообещал Пятый. — Когда-нибудь.
   — Вот закопаешь нас… — начал Лин.
   — Лучше в море, — перебил его Пятый.
   — А ещё лучше сжечь, — подытожила только что вошедшая Тон. — Семьсот восемьдесят пятый в своём репертуаре. Всё, на глупости больше нет времени.
   Слава богу, в этот раз всё было совсем иначе.

* * *

   Голос Клео прозвучал настолько реально, что Лину показалось — блонди стоит рядом. Обернуться — и увидишь: вот он, такой же безупречный, как всегда, невозмутимый, только на холодном лице едва заметная улыбка. Высший знак расположения для представителей этой расы.
   Лин оглянулся, но, разумеется, за спиной никого не оказалось. Клео был далеко, на Эвене.
   «Наконец-то вы вышли из рейса, Рыжий. Мы давно вас ждём. Ты получил моё сообщение?»
   — Получил, — ответил он вслух немного раздражённо. — И Пятый получил. И Ренни тоже. Теперь мы сидим и гадаем, что ты хотел сказать. Кстати, визуалы что — ещё не придумали?
   — Придумали. — На этот раз голос раздался вживую. — Я не хотел без разрешения вторгаться в приватное пространство, извини.
   Клео проявился перед Лином, огляделся и уселся в ближайшее кресло. На самом деле, конечно, сидел он там, у себя на Эвене, но умный детектор позаботился, чтобы всё выглядело достоверно.
   — Мне не нравится, что происходит на Эвене. Я не верю в случайности и совпадения, а тем более…
   — Слушай, Клео, — перебил его Лин, сев на своей кровати по-турецки. Он с интересом посмотрел на блонди. — Я, конечно, всё понимаю, но вот где все эти «здравствуйте», «как доехали» и так далее? Я понимаю, что утилитарное отношение к нам — дело для большинства естественное, но хотелось бы иногда простой человеческой вежливости. Вот я из рейса, да? И я тебе говорю, несмотря ни на что: здравствуй, дорогой Клео! Что у тебя случилось, что ты припёрся ко мне в закрытую зону, Встречающих не спросив? Что такое стряслось архиважное?
   Блонди оторопело слушал эту отповедь.
   — Так что давай колись. — Лин, довольный произведённым эффектом, снова лёг на спину, положил руки под голову и приготовился слушать.
   — Извини, — вежливо и с оттенком сожаления в голосе сказал Клео. — Ты же помнишь — на Эвене не принято выражать эмоции открыто. Отвык. Надеюсь, тебя не придётся убеждать, что я очень рад вашему возвращению?
   Дождавшись кивка, Клео продолжил:
   — За короткое время мы стали свидетелями ряда необычных событий. В основном это забавные мелочи, но они не поддаются рациональным объяснениям, и у меня ощущение, что на Эвене нарушается закон причинно-следственных связей… точнее, что на происходящее начал влиять иной закон, нами совершенно пока не изученный. Это меня тревожит. И наконец — картина, которую Радал недавно подарил нам с Раулем. В отчёте есть её снимок, полюбопытствуй… Очевидно, она способна быть своего рода ментальным проектором — Рауль рассказывал, подобные вещи умели делать на его древней родине, Арде… и опасались подобных предметов. Я пытался его убедить хотя бы не вешать картину в спальне, но тщетно. Похоже, ему даже нравится с ней экспериментировать. Но я отнюдь не уверен в безопасности этих снов-видений для его психики. Его способности к ментальному самоконтролю в последние годы не получали тренировок, так что наверняка ослаблены.
   — Хм! — Лин снова сел, нахмурился. — Забавно. В совпадения я тоже не верю, но пока не вижу ни одной реальной предпосылки к тому, о чём ты рассказал. Надо будет посмотреть самим. Слушай… а есть что-то общее во всём, что происходит? Можешь попробовать назвать это всё одним словом?
   В реакционной зоне пространство было словно смазано — размытый овал света на полу, стены, плавно переходящие в потолок и в пол, ни одного угла. Мягкие, акварельные цвета. Лин сидел на кровати, составляющей одно целое со светло-серым полом, и ждал.
   Клео задумался.
   — Могу, — сказал он наконец. — Абсурд. То, чего не может быть.
   — Если задуматься, то получится, что вообще ничего не может быть. Нас, например, точно не бывает, — самокритично признал Лин. — Ты имеешь в виду ряд внешних проявлений, а я спросил тебя о другом. Об ощущениях.
   — Лин, я уже всё сказал. Насчёт ощущений — к Раулю, это он в прошлом эльф, а не я. У меня только одно чувство: опасности.
   — Вот это уже по делу. — Лин разом посерьёзнел. — Давай по-другому подойдём к проблеме. События происходят именно в тех областях, где в принципе никогда ничего не случалось, верно?
   — События разного типа, — поправил Клео. — Но все объединены одним принципом: этого не может быть.
   — Знаешь, тебя, наверное, насмешит, но это ощущение — изменение основы мира — знакомо практически всем, кто пережил зонирование, — тихо сказал Лин. — Только эта ситуация никак не может быть вашей. Вы очень долго сидели в Индиго, чтобы ни с того ни с сего ухнуть в Маджента. Я сейчас смотрю — вы стабильны как никогда. Однако…
   Лин задумался. Видно было, что он сейчас пользуется не только своей головой, но и Сетью, причём каким-то странным образом — Клео предупредили, что выход в Сеть сейчас для Сэфес нереален.
   — Это не зонирование, — через несколько секунд уверенно сказал Лин. — Но это воздействие. Вас кто-то меняет. А тот же Радал — бывший Блэки, он это дело ловит. Чувствует, если угодно. И выдаёт внешние отражения типа этой картины.
   — Это опасно? — спросил Клео.
   — В какой-то мере да, — кивнул Лин. — Опасно элементом неожиданности… и зависит от того, кто это делает. Если мы или семьсот восемьдесят второй — очень опасно. Потому что за воздействием всегда следует ответ на него. И размер этого ответа зависит от того, кто воздействие проводил. Очень мы не любим это дело. Разве что в ответ. Приходится.
   — Обнадёжил, нечего сказать. Можно принять какие-то меры, чтобы предотвратить опасность или снизить её?
   — Сначала надо посмотреть на месте, — покачал головой Лин. — Сразу не скажу. По крайней мере, какой-то временной лимит у нас есть.
   — Тогда мы ждём вас на Эвене, — заключил Клео.
   — Ждите, — покивал Лин. — Авось дождётесь. Но не раньше чем через неделю. Надо немножко привыкнуть жить, а то может выйти конфуз.
   Клео поднялся.
   — Лин, я очень прошу, поторопитесь. Видишь ли… Он положил на кровать рядом с Рыжим несколько цветков клевера. Белый луговой клевер, самый обычный, такой растёт на всех лугах Терры.
   Лин недоумённо посмотрел на Клео.
   — Поясни, — попросил он. — Я тебя не понял.
   — Эти цветы недавно начали прорастать в Эресе, — пояснил Клео. — Во многих местах, прямо сквозь уличные покрытия. Это даже красиво, ни у кого рука не поднимается от них избавляться. Проблема лишь одна: цветы не могут пускать корни в металле и пластике, а эти делают именно так. Все лаборатории говорят — это невозможно. И мне это очень не нравится, Лин. Очень.
   Лин задумался. С сомнением посмотрел на белый клевер, хмыкнул.
   — У тебя есть какие-то предположения? — спросил он. — Понимаешь, в своё время Нарелин пел песню… про этот самый клевер. Я её довольно хорошо помню.
   — Именно, — сказал Клео. — И предположений у меня нет. Но я не верю в случайности. Возможно, я параноик, но это одно из качеств моей работы, и мне очевидно, что эти цветочки пришли к нам прямо из песни, которая для Нарелина всегда имела единственное значение. Думаю, ты понимаешь какое. А заботиться о его безопасности — моя прямая обязанность.
   Лин посмотрел на Клео долгим изучающим взглядом.
   — Всё настолько серьёзно, ты думаешь? — спросил он. — Подожди с выводами. Судя по тому о чём мы говорили раньше, это не более чем проекция. Но и не менее…
   Клео подался к Лину:
   — Рыжий, пойми. Милая песенка про этот самый клевер, — он взял цветки и смял их в пальцах, запачкав перчатки зелёным соком, — не просто одна из его любимых песен. Она была последним, что он спел перед казнью. И его аллюзия на образ этих цветочков лишь одна. Смерть. И вот — именно клевер, именно белый, именно невозможный… Да, я боюсь, Рыжий. Хотел бы я ошибиться!
   — Так. — Лин разом посерьёзнел, напускная весёлость тут же куда-то делась. — Клео, пойми простую вещь. Сейчас ни Пятый, ни я ни в чём разобраться просто не сумеем. Не в состоянии. Через несколько дней или вы будете у нас, или мы у вас. Подумаем вместе. Посмотрим. Пока соблюдайте осторожность, хорошо?
   Клео поднялся.
   — Соблюдаем, — мрачно ответил он. — Мы всё учтём, спасибо. Вы не обязаны нам помогать…
   — Но мы периодически вынуждаем вас это делать, — заключил ехидный Лин. — Клео, ты в шантаже никогда не практиковался? Нет? А в вымогательстве?
   — В этом у нас специализируется Рауль, — сказал Клео. — А что?
   — Значит, он тебя научил, у тебя хорошо получается, — съязвил Лин. — Но для начала рекомендую всё же потренироваться на кошках.
   — На кошках? — Клео приподнял бровь, и на пару секунд в его лице проступила растерянность. — В каком смысле?
   — Ну берёшь кошку… — начал было Лин, но осёкся, вспомнив, что на Эвене кошки — большая редкость. — Или хотя бы этого пройдоху, Котёнка Фери. Ставишь его в… ну… в общем, ты его ставишь перед фактом. Понимаешь?
   Клео впервые за весь разговор улыбнулся.
   — Понимаю, — сказал он. — Увы, наш Котёнок уже почти вырос, хотя поставить его иной раз перед… Словом, не помешало бы. Лин, я всё понимаю, но нам больше не к кому обратиться за советом.
   — Точно! — сказал Лин со значением. — Именно так ты ему и говоришь. Фери, ты большой парень, и сейчас нам больше не к кому обратиться за советом. И даёшь ему на переделку годовой баланс вашей бухгалтерии. Типа Джовис помешалась, она в Рауля втюрилась и работать не хочет. Остался только он, типа что так.
   — Да, это очень смешно, — согласился Клео. — Лин, может быть, прислать Рауля? Вечером он будет свободен и с удовольствием поддержит твой юмор.
   — Да нет, не надо, — милостиво позволил Лин. — Мы же приедем… Клео, постоянная жизнь на Эвене плохо на тебя влияет, заметил?
   — Что есть «плохо», Лин? — возразил Клео риторически. — Скорее, меня изменяет жизнь вне Эвена… Впрочем, Раулю это по душе.
   — Ты превращаешься в гипсовую рыбу, — недовольно произнёс Лин. — Надменную, противную, пыльную, сохлую гипсовую рыбу, и это мне не нравится. Понял?
   Клео опустил глаза и молчал несколько секунд. Смутился, что ли?
   — Но, Лин, позволь… — начал он.
   — Не позволю, — категорически заявил Лин. — Ничего я тебе не позволю!
   — Хорошо, — согласился Клео. — Я учту. И вот что, пожалуй…
   Он шагнул к Лину и очень быстро — Лин не успел отстраниться — провёл рукой по его волосам. Вернее, хотел провести, но призрачная рука прошла сквозь них.
   — Береги себя.
   Фигура Клео растворилась в воздухе.
   Лин укоризненно покачал головой, затем усмехнулся. Нет, это бесполезно. Клео не переделать, если он что-то вбил себе в голову, это навсегда. Но на Эвене придётся держаться от шефа госбезопасности на «госбезопасном» расстоянии.
   — Джовис, — пробормотал он. — Однако. Ей бы ещё косички с ленточками. И воздействие… Господь Вседержитель, это когда-нибудь кончится?
   Ответом ему была ватная тишина. Лин тяжко вздохнул, сел в кресло возле туманного окна и крикнул в пространство: — Тон! Меня сегодня выпустят отсюда?

4
Радал Скеари

   … представление о Системах Контроля закладывает в миропонимание человека такие понятия, как «господство» и «рабство», потому что люди, принимающие на веру существование Систем, тем самым добровольно лишают себя Свободы Выбора. Всё предопределено, всё решено заранее. Именно поэтому мы с негодованием отвергаем факт существования Систем; наша первоочередная задача — сохранение полной Свободы Воли ваших Граждан.

Хуро Наолэ. Из «Обращения к Свободным Гражданам».

Из библиотеки Реджинальда Адветон-Вэн

   — Хе-э-э-э-эй! Тяни, тяни!
   Солнце ещё не обжигало, но утренняя роса уже сошла на нет под его лучами. В ботинок забился камушек, ногу натирало, но останавливаться было никак нельзя, потому что если остановишься — расплескаешь воду. Хатра не рассердится, она не умеет сердиться, но расстроится.
   — Хе-э-э-э-эй!..
   Тяжело. Но хотя тебе всего-то десять лет, ты мужчина. И ты должен идти первым, налегая изо всех силёнок на ремённую постромку, и тянуть, тянуть, тянуть неподъёмную бочку в гору. Десять раз за день. Привыкай, малыш, жизнь не сахарная лепёшка, так у всех.
   Сестра, привычно упираясь ладонями в отполированный тысячами прикосновений бок бочки, в этот раз толкает и страхует. Если что, сумеет удержать. Радал, было дело, споткнулся, но тут же потянул с удвоенной силой. Вот и подъём стал не таким крутым, и камушек сам из ботинка выскочил, почти пришли.
   Они с сестрой были Водовозы.
   Вся их семья испокон века зарабатывала одним и тем же способом — возили целебную воду для туристов, приезжавших в Эбро отдохнуть и полечиться. Радал понятия не имел, от каких болезней помогает эта самая вода, и он, и семья пили её всю жизнь — и точно так же, как и все, болели и в свой срок уходили с этой земли. Глупо думать, что вода лечит. Но если платят, что ж не возить?
   Воду подавали на гору в особых бочках из родников внизу. Бочки делали ещё дед и прадед Радала. Дубовые, самшитовые, липовые дощечки подбирались особым образом, стягивались тонкими железными обручами. Запах дерева, конечно, через столь долгое время стал неразличим, но умная Хатра вспомнила, что мать кидала в бочонки ароматные свежие щепочки — и вода начинала пахнуть чистым деревом.
   — Ах, шэн… — говорили друг другу изысканно одетые дамы, передавая по кругу глиняную кружку с водой, — До чего приятный аромат!.. Где, ну где ещё, кроме Эбро, попробуешь такую прелесть? А как она бодрит!.. Я просто чувствую, как во мне прибывают силы!
   Радал стоял за бочкой, глядя, как дамы, переговариваясь, уходят по узкой улочке вниз, в сторону гостиниц. Откуда дамам было знать, что такое Эбро? Не тот Эбро, о котором толковали рекламные листы, а другой — настоящий?
   Солнце начинает припекать, народу становится всё больше, вода уже потеплела, Хатра наливает последнему желающему кружку. Потом они подтаскивают тележку с бочкой к специальному жёлобу, выбивают пробку — и непроданная вода стекает вялой струйкой вниз.
   — Пойдём, — велит сестра.

* * *

   День за днём одно и то же. Гора, бочонок с водой, сбитые ноги, пыль, солнце, сиреневые зонтики покупательниц, бесконечные глиняные кружки, и снова — дорога, пыль, жара, запах свежего дерева, каменный жёлоб мостовой…
   Радал не умел жаловаться. Хатра тоже не умела, да и некому им было жаловаться. Пятнадцатилетняя девчонка, десятилетний пацан, в одночасье лишившиеся обоих родителей, они должны были ещё быть благодарны общине, которая их не прогнала прочь, а разрешила работать.
   Дом, в котором жила их семья, конечно, тут же отобрали. Но Радалу и Хатре остался просторный сарай, в котором хранились бочки, и сами бочки, и тележка. Это было уже немало, если принять во внимание нравы, царившие в Эбро.
   Поначалу, конечно, оказалось тяжело, но они быстро освоились. Хатра занавесила в сарае угол, получилась почти настоящая комната, где земляной утоптанный пол приятно холодил босые ноги, а под потолком, на потемневших балках, иногда устраивали ночёвки летучие мыши.
   Они не жаловались.
   Молчаливая, худая девушка с обветренным, некрасивым лицом и тощий мальчишка. Они были нужны разве что друг другу, но показывать чувства всё равно толком не научились. Очень редко Хатра вспоминала, что брата можно потрепать по волосам, обнять; она любила его, но выразить это не умела.

* * *

   Под потолком царила непроницаемая тьма, даже балок не было видно, за стеной бубнили голоса, лениво тёкшие в тёплом, южном воздухе, и Радал, лёжа на своей постели, слушал их и смотрел в темноту. Рядом — руку протяни — на полу спала Хатра, а он лежал и думал про одно и то же. Если их прогонят из сарая, то идти будет совсем некуда. А могут… ой как могут…
   Вся жизнь была, от и до, подчинена общине. Община решала, в какой цвет в этом году красить одежду, какие цветы сажать у домов, как оформлять фасады, во сколько вставать и во сколько ложиться… чтобы туристы, увидев опрятный горный городок, всегда могли сказать своё неизменное:
   — Ах, шэн… Эбро очарователен! Впервые за двадцать лет зелёный сезон…
   Знали бы вы, как он обходится другим, этот сезон!.. Не ты, дорогой турист, стоял в очереди у баков — краску смывать с рабочего платья и потом по-новому красить. Не ты ночами моешь щётками мостовые. Не ты тащишь бочку с водой в гору. Не ты ночами простаиваешь у плиты, готовя изысканные блюда, не ты под проливным дождём ночью везёшь из долины продукты для этих блюд, не ты, не ты…
   Это всё делается для тебя, но не тобой.
   А ты утром выйдешь на сверкающую чистотой улочку, вдохнёшь горный воздух, пропитанный ароматом накциний, и скажешь своё неизменное «ах, шэн». И пойдёшь по улочке вверх, где в маленьком ресторанчике уже ждёт тебя горячая рыба, испечённая на углях, зелёное яблочное вино, обязательные колбаски, варенные в масле, свежая зелень и мандарины в сахаре, на сахарной же лепёшке — десерт.
   Радал перевернулся на бок, подложил под щёку ладонь. Скорее бы зима! Зимой легче. Зимой можно ходить в школу (разрешили, спасибо), можно вставать попозже, а не затемно, можно даже иногда поиграть с другими ребятами. Не со всеми, конечно, но хоть с кем. И не будет, вернее, почти не будет этой проклятой бочки с водой и пыльной дороги. В его маленьком мире, мире десятилетнего мальчишки из самых низов, было очень мало светлого, зато в избытке монотонный труд и усталость. Незримая обречённость и безнадёжность присутствовала во всём, что его окружало. Сестра уже почти смирилась, а он пока был слишком мал, чтобы познать смирение.

* * *

   Бесконечная темнота. Голоса за стенами стихли — новые хозяева их старого дома закончили вечернюю беседу и ушли спать. Радал лежал и тихонько грезил, бездумно глядя в темноту над головой. Сон всё никак не шёл, а дневная усталость смешивала сон и явь воедино, и мальчик уже не понимал, спит он или нет.
   Под потолком вспыхнула слепящая, яркая точка, которая лениво двинулась куда-то в сторону. Потом ещё одна. И ещё… Точки образовывали узор, сложный, похожий на перевёрнутые пирамидки, сплетающиеся друг с другом, и Радал подумал, что, наверное, он всё-таки уже спит и видит сон. Чудесный сон, яркий и новый, особенно в сравнении с окружающей ветхостью. Конечно, этого всего не могло быть на самом деле, потому что такого не бывает… Радал заворожённо смотрел на мерцание в темноте и вдруг услышал шёпот Хатры:
   — Да, небесный… я здесь… Не сон!
   — Хатра, — шёпотом же позвал Радал, — что это?
   — Ты… ты видишь? — поражённо спросила она.
   — Ага. Красиво как, — с восторгом прошептал Радал. — А что это такое?
   Хатра легко поднялась с пола и села рядом с братом.
   — Это счастье, — серьёзно сказала она. — Теперь мы сможем уйти туда вместе. Слава богу, Ради, слава богу… Я не могла уйти, потому что тогда мне пришлось бы бросить тебя. А я не могла.
   — Куда уйти? — удивился Радал, продолжая наблюдать за танцем точек под потолком.
   — К небесным, — ответила Хатра и материнским, таким знакомым жестом, взъерошила ему волосы. — Хочешь на небо, Ради?
   Какие могли быть вопросы? Особенно если сестра, самый любимый и близкий в мире человек, это предлагает?!
   — Хочу, — ответил Радал. — А как…
   — Они придут за нами. — Хатра улыбнулась. — Придут, вот увидишь.

* * *

   Оказывается, она уже давно говорила с тем, кого называла для себя «небесным». Сначала голос появлялся лишь в снах, потом она поняла, что это не сны, голос говорил слишком правильные вещи, причём так, что Хатра их отлично понимала. Он не умствовал, не загадывал загадки, но…
   Радал с замиранием сердца слушал, что сейчас шёпотом рассказывала ему сестра. Оказывается, Пространство гибнет, его съедает серая пыль, но есть в этом мире избранные, которые смогут её остановить. Она одна из этих избранных, а сейчас, оказывается, и брат её тоже способен видеть Пространство так, как нужно для уборки серой пыли.
   Следующие два года жизни слились для Радала в один миг, полный смысла, движения, полёта. Но почему-то ныне эти два года выглядели словно смазанными, они истлели, подёрнулись рябью, и сейчас Радал понимал — что-то странное было с ним и с сестрой, странное, необычное, словно на эти два года они лишились души и памяти. Корабли, встречи, какие-то люди, звёзды… Мальчик ничего толком не понял, да и не дано было ему понять. Они убирали из Пространства мусор.
   А потом то, что они считали мусором, показало, что оно такое в действительности.
   И никто больше не вернёт ему сестру и тот угол в сарае, где они жили пусть плоховато, но всё-таки счастливо.
   Последний вечер дома остался последним осознанным воспоминанием. Тьма, деревянные балки над головой, ленивые голоса в сонной мгле и тёплый ветер, задувающий в лишённое стёкол окно.

* * *

   А сейчас… Радал сидел на широком подоконнике и думал. Страшно. Рауль велел вести за ним постоянное наблюдение… Зачем? Неужели понял, что появилась лазейка? А если они с Клео убедятся, что тогда сделают? Они на всё способны… Чем больше Радал думал об этом, тем больше их боялся и ненавидел. В пятнадцать лет, как ни старайся, всё равно не сумеешь понять всего, что происходит, а уж когда такое, вообще не знаешь, что и думать.
   На чём его поймали, кто?
   Радал нахмурился, задумчиво посмотрел куда-то в небо, тихонько вздохнул. Были за последний год два события, которые могли послужить причиной. Во-первых, этот его нелепый разговор с Раулем, во-вторых, поездка на Эвен в обществе Санни.
   Как же всё плохо. Теперь даже в лес не удерёшь.
   Радал вспоминал, стараясь понять, что же всё-таки случилось и что делать дальше.
   Итак, Рауль… чтоб его черти взяли!

* * *

   Почти год назад Радал попался впервые, и произошло это вот как.
   На входящих сигналах комма эта мелодия раздавалась нечасто. Последний раз Радал имел счастье слушать её полгода назад — когда Рауль в очередной раз приезжал в интернат. Навестить, как он говорил. Не особо Радал эту песенку любил — потому и связал с Первым Консулом. Ни песенка, ни визиты не вызывали восторга.
   Экран — объёмное окошко — развернулся перед его глазами. Радал оглянулся — никого? Впрочем, привычка была напрасной: всё равно никто не увидит этого экрана — канал настроен индивидуально.
   — Радал, привет, — сказал Рауль с экрана. На блонди сейчас был деловой костюм, принятый в Федерации, — простой серый жакет, на лацкане стилизованное крыло — логотип Синдиката. Значит, уже на Терре. — Как дела?
   — Благодарю, — отозвался Радал. — У меня всё хорошо.
   «И было бы ещё лучше, если б сейчас тут не было тебя», — мысленно добавил он. Но Рауль не уловил этой мысли. Хоть он и был эмпатом, скрытничать Радал умел прекрасно.
   — Ты чем-нибудь занят в ближайшее время? — спросил Рауль, — Я в Париже, у меня выдалось несколько свободных часов. Собирался к тебе заехать… Если ты, конечно, не против.
   Радал постарался улыбнуться, изо всех сил заставляя улыбку выглядеть естественной. Судя по всему, ему это удалось, потому что Рауль улыбнулся в ответ.
   — Сегодня ничем не занят, — сказал Радал. — Приезжай.
   — Я буду через несколько часов, — сказал Рауль и отключился.
   Аэрокар Рауля — большая белая машина спортивных очертаний — плавно опустился на поляну перед коттеджем. Впрочем, нет, приметил Радал, не опустился, а завис в полуметре от земли, не примяв ранней травы. Летом здесь всё было в цветах — пышное разнотравье; а сейчас поле было лишь чуть подёрнуто ростками. Да, что-что, а цветы он любит, должно быть, бережёт…
   Дверца машины плавно ушла вверх, и на траву спрыгнул Рауль, одетый уже не в официальном духе, а в простую тёмную куртку и чёрные джинсы. Непрозрачные очки закрывали половину лица. Через плечо объёмная сумка… знать бы ещё, что в ней на этот раз.
   — Ну наконец-то я тебя вижу вживую, а не на экране. — Рауль приветливо улыбался. — А ты, оказывается, вырос… скоро будешь с меня ростом!