Абатуров осторожно взял икону и поцеловал.
– Это икона чудотворная спасла Петьке жизнь!
– А как он на спину-то перевернулся? – спросил Мешалкин.
– Да как-то перевернуло его, – ответил Абатуров.
И тут все увидели, как на груди у Петьки расплывается багровое пятно…
2
Петька очнулся в Кремле. Это он понял, когда увидел перед собой Царь-пушку с ядрами и Царь-колокол с отбитым краем.
Мимо в «Чайке» проехал Брежнев. Брежнев помахал Петьке рукой и послал воздушный поцелуй.
Когда Петька увидел Брежнева, то сразу понял, зачем он, Петька, здесь находится. Он должен рассказать Брежневу, что Владимиру Семеновичу Высоцкому не дают жизни менты. И вот Петька пробрался в Кремль, чтобы доложить об этой несправедливости лично Леониду Ильичу, который, само собой, ни хера про это не слышал, чтобы Брежнев разобрался и поставил вопрос на Политбюро и кому надо навтыкал полны жопы огурцов.
Петька кинулся к «Чайке».
– Стой! Стой! – замахал он руками над головой.
Машина остановилась. Дверца раскрылась, и из машины вышел, запахивая на ходу пальто, Брежнев. Он был высок и похож на артиста Евгения Матвеева.
Брежнев подошел к Петьке:
– В чем дело, товарищ? – спросил он басом.
– Я, товарищ Леонид Ильич, сам из деревни приехал. Потому что не могу выносить несправедливость.
Брежнев нахмурил свои густые черные брови, вытащил из кармана кожаный блокнот и ручку с охрененным золотым пером. Он хотел было писать, но потом переложил блокнот с ручкой в левую руку, а правую протянул Петьке:
– Как вас зовут, товарищ?
– Петькой Угловым, – Петька пожал твердую, теплую и по-настоящему дружескую руку.
– Ну а я, вы знаете, Генеральный секретарь Политбюро ЦК КПСС. Вот что, товарищ Углов, – Брежнев провел ладонью по волосам, – а давайте-ка мы с вами не будем так вот посреди дороги общаться, а пройдем прямо ко мне в кабинет и там в деловой обстановке побеседуем.
– Согласен, – ответил Петька.
Брежнев сделал приглашающий жест рукой, они пошли в сторону Спасской Башни.
– А как же машина, Леонид Ильич?
Брежнев махнул ладонью:
– Пустое! Из Кремля не скоммуниздят. У меня тут целое МВД охраняет. Да и куда ты такую машину в СССР спрячешь? В стране должен быть порядок! Порядок и субординация. У меня в Кремле не поворуешь!
Они прошли через ворота с разноцветными узорами. За воротами бил золотой фонтан «Дружба народов» и ходили павлины. На голубых елях сидели мартышки. Жираф ел листья тополей.
Брежневу на плечо опустился разноцветный попугай, величиной со среднюю курицу. Брежнев погладил попугая пальцем по клюву.
– Каганович это. Мой любимый друг. По секрету тебе, товарищ Углов, скажу: он носит почту от товарища Фиделя Кастро, – Брежнев поднял попугаю крыло и вытащил из-под него свернутый в трубочку листок. Надел очки в золотой оправе, развернул листок, нахмурился. – Пишет товарищ Фидель, что американцы совсем оборзели и не считают нас за людей. Вот, – Брежнев ударил тыльной стороной ладони по листку, – пишет, что заслали они к нам шпиона бабу! Это ж форменное издевательство! Они думают, что мы такие лопухи, что нас и баба провести сможет!
– Ни фига себе!
– Вот тебе и ни фига себе! М-да… Нужно будет дать задание Андропову, чтоб разобрался с этой целкой американской. – Брежнев стряхнул с плеча Кагановича, и попугай перелетел на башню.
Углов задрал голову. Попугай сел прямо на рубиновую звезду и сказал: «Венсеремос».
Брежнев подошел к автомату с газированной водой, нажал на кнопку. Стакан наполнился газировкой с сиропом.
– Без денег работает? – удивился Петька.
– У меня тут всё бесплатно. На, пей, – Брежнев протянул Петьке стакан. – А я без сиропа себе налью.
Петька выпил. Такой сладкой газировки он в жизни не пил. Они подошли к высоченным дубовым дверям. По бокам стоял почетный караул в белых перчатках.
– Вот тут я и живу, – сказал Брежнев. Караул отдал честь.
– Вольно, – скомандовал Брежнев. Он вытащил из кармана связку ключей, нашел нужный и открыл дверь. – Проходите, товарищ. Со мной, – объяснил он караулу.
Широкая мраморная лестница была застелена красной ковровой дорожкой. Сверху, навстречу товарищам Брежневу и Углову, спускались две красавицы с огромными титьками и в кокошниках. Они несли хлеб-соль. У блондинки был черный хлеб, а у брюнетки – белый.
– Ты с каким хлебом? – спросил Брежнев Углова.
– С черным.
– А я с белым привык.
Они отломили от караваев, макнули в соль и съели. Потом девушки поцеловали их в губы, и у Петьки встал.
Брежнев отпер ключом кабинет и пригласил Петьку пройти.
Кабинет у Брежнева оказался очень большой. Стены были обшиты дубовыми панелями. В дальнем конце стоял огромный стол под зеленым сукном. На столе стояли чугунная чернильница в виде Кремля, глобус, хрустальный графин, два стакана в серебряных подстаканниках. На одной стене висели портреты Ленина, Сталина, Ельцина и Горбачева. Другую занимал стеллаж с книгами. На третьей стене висел ковер, а на ковре висели сабли, кинжалы, ружья и пистолеты.
– Ух ты! – восхитился Петька.
– Нравится? – спросил Брежнев.
Петька кивнул.
– Люблю оружие, – Брежнев подошел к ковру и снял маузер. – Личный маузер товарища Дзержинского. На, потрогай.
Углов потрогал маузер.
Брежнев положил маузер в карман, снял саблю и покрутил восьмеркой. Сталь со свистом резала воздух.
– Дамасская сталь, – Леонид Ильич подошел к резному стулу, размахнулся и срубил у него спинку. Спинка отлетела в угол. – Я больше табуретки люблю. Я в деревне вырос. Скамейки и табуретки…
Петька восхищенно смотрел на Генерального секретаря. Он себе его таким и представлял – народным руководителем, который сам жил и другим жить давал.
Брежнев повесил саблю на место, сел за стол.
– Присаживайся, товарищ Углов. Петька присел на новый табурет.
Брежнев выдвинул ящик стола, достал пачку жвачки «Вригли» и протянул Петьке:
– Жвачка.
Петька взял одну пластинку.
А Брежнев развернул и засунул в рот оставшиеся четыре.
– Я, когда речи говорю, – разжевывая, сказал он, – всегда жвачку жую для смеха. – Он надул огромный пузырь. Пузырь лопнул, и на подбородке Генерального секретаря повисла белая борода. Он сразу стал похож на Деда Мороза. Леонид Ильич собрал жвачку пальцем и отправил назад в рот.
Углов заулыбался, что Брежнев такой простой и с чувством юмора.
– Ну, товарищ Углов, выкладывай, что там у тебя. Петька поерзал на табурете, не зная с чего начать.
– Леонид Ильич! У вас работы по горло и вы, конечно, всё заметить не можете. И поэтому всякие гады, пользуясь этим, творят за вашей спиной безобразия разные.
Брежнев нахмурился.
– Я безобразий в СССР не допущу!
– Вот и я говорю! Чтобы у нас при таком Генеральном секретаре, такая хреновина творилась!
Брежнев кивнул и, сцепив руки замком, потер большими пальцами друг о друга. Петька выдохнул.
– Вот какое дело, Леонид Ильич!.. Товарищ Генеральный секретарь Политбюро ЦК КПСС!.. Нашего подлинно народного певца и артиста Владимира Семеновича Высоцкого совсем заклевали разные гады, которые не понимают душу русской песни и не смотрят русского кино! Его совсем затюкали, не дают ему как следует работать, записывать пластинки и сниматься в хороших кинофильмах. Он же через это может психануть и повеситься, как Есенин, или тяжело заболеть. Я считаю, что нашей партии нужно принимать меры.
Брежнев неожиданно заулыбался.
– Говоришь, товарищ Углов, нужно нашей партии принимать меры? Дело говоришь! Да только ты позабыл, что у нашей партии миллионы глаз и рук. И она всё видит и всегда принимает меры вовремя! Пойдем, товарищ Углов, я тебе что-то покажу, – Брежнев вышел из-за стола, подошел к стеллажу с книгами, нажал на книгу «Маркс и Энгельс», и стеллаж бесшумно отъехал в сторону. За ним открылся коридор.
Брежнев направился в него, но остановился, вернулся к столу и вытащил из тумбы бутылку «Столичной».
– Пригодится, – загадочно сказал он. – А ты, товарищ Углов, стаканы возьми.
Брежнев прошел в потайной ход. Петька со стаканами последовал за ним.
Стены коридора украшали портреты вождей – Ленина, Кагановича, Дзержинского, Молотова, Ворошилова, Сталина, Хрущева и других.
– А это кто? – Петька остановился перед незнакомым портретом. На портрете был изображен какой-то дядя в пенсне и с немецкими усами кверху.
– Это наш немецкий товарищ.
– Эрнст Тельман?
– Нет, это его родственник, товарищ Кохаузен.
– А… Я сразу понял, что он немец. По усам.
– Наблюдательный ты, товарищ Углов, – похвалил Брежнев. – Пойдешь в органы работать? Такие там нужны. Я Андропову позвоню, скажу, чтоб тебе сразу внеочередное звание присвоили, подполковника.
– Спасибо, товарищ Брежнев, – у Петьки на глазах навернулись слезы. – Служу Советскому Союзу… А нельзя ли мне присвоить лучше тогда полковника в отставке. А то я, товарищ Брежнев, как-то уже привык жить своим умом со своего огорода.
Брежнев усмехнулся.
– Ну что ж… Плохой бы я был Генеральный секретарь, если б не мог людям место определять…
Они подошли к двери, обитой черной кожей.
Брежнев приложил палец к губам и тихонько приоткрыл дверь.
И тут Петька услышал из-за двери голос Владимира Высоцкого, который пел:
А на левой гр-руди – пр-рофиль Сталина-а-а,
А на пр-равой – Маринка анфа-а-ас-с…
Петька удивился. Запись была такая чистая, как будто за дверью пел настоящий Высоцкий.
– Неужели по радио передают?!
– Ага. По Би-Би-Си, – пошутил Брежнев. Он поманил Петьку пальцем, предлагая заглянуть в помещение. Петька просунул внутрь голову и увидел живого Высоцкого! Владимир Семенович сидел с гитарой на диване и пел! А перед ним на журнальном столике стояли микрофон, початая бутылка водки, стакан и банка шпрот. Под столиком вращались катушки магнитофона.
Петька не верил глазам.
– Записывается у меня Володя, – шепнул ему Брежнев. – Я ему условия создал. «Грюндик» купил на чеки в «Березке». Я и название для записи уже придумал. «Концерт в Кремле» будет называться.
– Ого! А пластинка выйдет?
– С пластинкой, товарищ Углов, пока обождем. Сейчас это было бы идеологически несвоевременно. Пусть лучше думают пока, что Володю зажимают. От этого его народ больше любить будет.
Тем временем Высоцкий допел «Баньку», нажал на «паузу» и налил себе полстакана водки.
– Кхе-кхе! – сказал Леонид Ильич. – Володя, не помешаем тебе?
Высоцкий остановился с поднятым стаканом.
– Леонид Ильич! О чем вы?!
Брежнев махнул рукой.
– Ладно тебе! Не преувеличивай. – Они с Петькой прошли в комнату. – А это вот хочу тебя познакомить – товарищ Петр Углов.
– Да ну?! – Высоцкий отложил гитару и встал с дивана. – Да я о тебе, дорогой товарищ, столько слышал! Давно мечтал познакомиться! – он подошел к Петьке и обнял его за плечи.
Петька засмущался.
– Да чё… это… со мной… мечтали…
– Ну что, мужики, – сказал Брежнев, – теперь нас трое, и нам ничего не мешает по сто пятьдесят дернуть, – он поставил на стол бутылку «Столичной».
Высоцкий взял бутылку, потряс ее, посмотрел на пузырьки, цокнул одобрительно, рванул зубами пробку и разлил водку в три стакана.
Брежнев подмигнул Петьке – видал, мол! Наш человек!
– Ну, – он поднял стакан, – как говорится, народ и партия едины. И работники культуры, само собой, – Брежнев кивнул на Высоцкого.
Они чокнулись и выпили. Такой вкусной водки Петька никогда еще не пил. Да еще с Брежневым и Высоцким. Он поморщился и спросил:
– С ВДНХ, что ли, водка?
– А то откуда же! – ответил Брежнев. – Из павильона «Космос».
– В деревне сроду не поверят, что я с такими товарищами на троих соображал, – сказал Петька. – Опять скажут, трепло ты, Углов!
– А мы тебе грамоту выпишем, чтоб не сомневались, – Брежнев вытащил из кармана бланк грамоты с гербом СССР и дал Петьке. – Пиши чего хочешь, а мы подпишем.
Петька подумал и написал:
Я, Петр Углов из Красного Бубна. Подумав еще, над Петром Угловым приписал: полковник КГБ в отставке… — и продолжил – бухал прямо в Кремле вместе с Генеральным секретарем Политбюро ЦК КПСС товарищем Леонидом Ильичом Брежневым и народным артистом СССР Владимиром Семеновичем Высоцким.
Брежнев и Высоцкий расписались внизу.
Петька бережно сложил грамоту и убрал в карман. Только бы не посеять, – подумал он. – Все в деревне охренеют!
— Сыграй, Володя, – попросил Брежнев. Высоцкий взял гитару, кашлянул в кулак и запел:
В заповедных и дремучих страшных
Муромских лесах…
Если есть там соловьи – то разбойники…
Если есть там… то покойники…
Страшно, аж жуть!
– Как про нашу деревню, – сказал Петька, когда Высоцкий допел. – У нас там тоже одни покойники теперь.
– Все там будем, – сказал Брежнев и угостил всех жвачкой.
Высоцкий подошел к окну и облокотился на подоконник.
– Купола в России кроют чистым золотом, – задумчиво произнес он.
Петька посмотрел в окно через Высоцкого и вдруг заметил на кремлевской стене какое-то подозрительное шевеление. Он прищурился. На стене сидел человек в черном комбинезоне и прицеливался в Высоцкого из винтовки с оптическим прицелом.
– Владимир Семенович! – закричал Петька. – Ложись! – он кинулся к окну и закрыл Высоцкого собой.
Прогремел выстрел. Петька увидел, как на его груди расплывается багровое пятно.
Леонид Ильич выхватил маузер, и, не целясь, выстрелил. Злодей схватился за живот, согнулся пополам и упал со стены.
Слабеющей рукой Петька сжал руку Высоцкого:
– Живи, Владимир Семенович… – выдохнул он. – Радуй людей… – и упал на пол.
В глазах у Петьки потемнело…
3
… Кровавое пятно на Петькиной груди расползалось. Одна из шальных пуль вампира попала ему почти в самое сердце.
– Петька! Ты что, Петька?! – закричал Коновалов, отказываясь верить своим глазам.
Абатуров перекрестился. А потом перекрестил Петьку. Петька вздрогнул. По его щеке пробежала судорога. Он открыл невидящие глаза и сказал слабым голосом:
– Живи, Владимир Семенович… Радуй людей… – последние слова он произнес так тихо, что расслышал их только стоявший ближе всех Абатуров. Петька приподнял голову, повернул и снова уронил в траву.
– Что?!. Что он сказал?! – закричал Коновалов.
– Радуй людей, сказал, – механически ответил Абатуров. – Владимир Семенович, радуй людей… – он наклонился к Петьке, закрыл ему глаза и перекрестился. – Наверное, ему напоследок что-то хорошее показали…
Коновалов зарыдал и ударил кулаком по крыше.
– Несправедливо это! Чего же это получается?!. Один мне друг был лучший!..
Абатуров положил Мишке руку на плечо:
– Один Бог знает, что справедливо, а что нет…
Глава шестая
ИНФОРМАЦИОННЫЙ ЦЕНТР САТАНЫ
1
Из остатков крыши соорудили носилки, уложили на них Петьку Углова и понесли в церковь.
Впереди с иконой шел Абатуров. Коновалов и Скрепкин несли носилки, меняясь поочередно с Мешалкиным. Сзади, опустив голову, шел Хомяков.
Сумерки сгущались.
– Отпеть бы его надо, – Абатуров оглянулся. – Да где ж теперь батюшку найдешь?.. Эх!.. Ты бы, что ли, Леня, позвонил батюшке своему еще раз.
Скрепкин передал носилки Мешалкину и полез за телефоном. Несколько раз сегодня они уже пытались дозвониться до отца Харитона, но так и не застали его. Хомяков хотел позвонить жене, чтобы она не волновалась прежде времени, но телефон не отвечал. Юра тоже звонил. Он звонил Куравлеву. Но и Куравлева не было дома. Наверное, он уехал сниматься в кино.
Скрепкин на ходу набрал номер, поднес трубку к уху.
– Не отвечают, – наконец сказал он. – Никто трубку не берет.
– Говно твоя трубка! – вздохнул Абатуров. – Вот раньше телефоны нормальные были. Накрутил диск… Алё, барышня!.. Соедините с МТС…
ИСТРБЕСЫ не заметили, как солнце окончательно скрылось за горизонтом и стало совсем темно.
– Эка! – Абатуров остановился. – Как-то резко потемнело. Только что солнце еще светило, – он перекрестился. – Надо поспешать.
Не успел он этого сказать, как справа завыло. ИСТРБЕСЫ прибавили шагу. До церкви было уже рукой подать.
– Быстрее! Быстрее! – торопил Абатуров.
– Стой, кто идет?! – раздался из темноты неприятно знакомый голос. – Хенде хох!
По этой команде, как будто из-под земли, перед ИСТРБЕСАМИ взлетели руки с длинными ногтями, под которые набилась черная земля могил. Руки зависли в воздухе, нацелившись ногтями на ИСТРБЕСОВ, и замерли.
Абатуров отшатнулся и налетел на Коновалова, который от неожиданности выпустил свой край носилок из рук. Петькины ноги соскользнули и стукнули Коновалова по лодыжкам.
– Не успели, – прошептал дед Семен. – Занимай круговую оборону!
Из темноты выступили фигуры в плащ-палатках. ИСТРБЕСЫ встали с кольями наперевес вокруг носилок. Монстры шипели.
Упырь Стропалев кинулся на людей, но отступил – Скрепкин чуть не проколол его.
– Я до тебя еще доберусь! – зашипел вампир.
– Иди на хер! – не испугался Леня.
– Взять их! – приказал Жадов своим рукам.
И руки Жадова, как истребители, кинулись на людей.
Коновалов подпрыгнул и врезал по одной руке колом. Рука отлетела назад и повисла в воздухе. Пальцы угрожающе шевелились.
Вторую руку удалось точно так же отбить Мешалкину. Все-таки приобретенный опыт помогал им в борьбе.
– Ребята! – крикнул Абатуров. – Надо к церкви двигаться, а то, чувствую, сейчас набежит этих тварей до хрена и нам не прорваться! Юрка, Степаныч, хватайте носилки!
Хомяков и Мешалкин взяли носилки. Оставшиеся встали вокруг, и люди медленно начали двигаться в сторону церкви.
Дед Семен направлял на вампиров икону, но она почему-то опять не действовала. И вампиры только злобно хохотали над Абатуровым.
Со стороны деревни послышались вой и топот. Это на подмогу Жадову и Стропалеву спешили недобитые вампиры и волки-оборотни.
Жадов снова отдал приказ рукам. Руки Жадова взметнулись высоко в небо и оттуда спикировали на людей.
Дед Семен, как щитом, прикрылся иконой. Одна рука стукнулась об нее и отлетела в сторону, недовольно скрючившись.
Вторую руку отбил Скрепкин. Эта рука перекувырнулась в воздухе и упала на тело Петьки Углова. Коновалов размахнулся и проткнул проклятую руку колом. Кол проткнул руку насквозь и воткнулся в Петькино тело. Рука монстра вспыхнула. Коновалов поднял кол над головой, как факел, выступил вперед и, размахивая горящим оружием, стал прокладывать дорогу.
Жадов завизжал, лицо у него перекосилось от боли. Видимо, хоть его руки и были отделены от тела, какая-то связь между ними оставалась. Жадов упал на колени и зашипел.
Воспользовавшись удобным моментом, Скрепкин воткнул свой кол прямо ему в грудь. Монстр вспыхнул. У висевшего на его груди автомата перегорел ремень. Автомат упал на землю. Скрепкин ногой отшвырнул автомат подальше от горящего упыря, схватил его и сунул к Петьке в носилки.
Оставшаяся без центра управления рука монстра кружилась сверху над людьми. В какой-то момент она бросилась вниз и была наколота на кол Коновалова. Огонь охватил и ее.
Медленно, но верно, люди продолжали двигаться к церкви.
Оставшись без друга, вампир Стропалев растерялся.
Дед Семен почувствовал это. И еще ощутил, что в его пожилой организм поступила большая порция адреналина, как на войне.
Он вышел вперед.
– Я с ним сам разберусь! Не трогать его! Он мой!
Стропалев попятился. Он явно почувствовал силу, которая на время влилась в старое тело Абатурова.
Дед Семен, прикрываясь иконой, как щитом, поднял кол. Он был похож на пешего святого Георгия, разящего змею.
Стропалев еще отступил и уперся спиной в забор.
Дед Семен присел и вдруг прыгнул вперед. Мешалкин, Коновалов, Скрепкин и Хомяков от удивления замерли. Дед Семен прыгнул, как Брюс Ли. Он подлетел к Стропалеву и врезал ему колом по скуле. Стропалев осел у забора. А Абатуров оттолкнулся от досок пятками, перевернулся в воздухе и упал на монстра сверху, воткнув осиновый кол ему в живот.
Стропалев вспыхнул.
А дед продолжал висеть сверху, держась за кол.
Коновалов оттащил его в сторону. Скрепкин подобрал второй автомат.
А Абатуров после схватки с вампиром сразу ослаб. И теперь не мог ни двигаться, ни стоять на ногах.
Скрепкин и Коновалов усадили Абатурова на Петьку.
– Бежим! – крикнул Мешалкин.
И они побежали.
Абатуров еле удерживался на носилках. Два раза он чуть не свалился вниз. Коновалов посоветовал деду прилечь, для устойчивости. Но дед Семен отказался ложиться рядом с покойным, который еще не успел остыть.
– Рано мне еще в гроб ложиться! – от тряски челюсть у деда ходила ходуном и слова получались квакающие.
До церкви оставалось совсем чуть-чуть. Но монстры буквально наступали людям на пятки. Конечно же! А как же еще! Во-первых, они обладали сверхъестественной силой, отчего могли развивать высокую скорость. А во-вторых, им не нужно было носить носилки. Люди после смерти тяжелеют в полтора раза. И выходило, что на носилках было уже не два, а три человека! Плюс два трофейных автомата!
Почему же после смерти люди тяжелеют? Казалось бы, наоборот, – потеряв душу, тело должно становиться легче. Но это только на поверхностный взгляд материалиста. А если немного подумать, то получается, что душа человеческая подобна воздушному шарику, наполненному водородом, который всю жизнь подтягивает человека наверх к Богу. А тело человека – гиря, которая держит душу, чтобы она не улетела сразу. Как у водолазов, которых вода выталкивает на поверхность, а тяжелые свинцовые подошвы водолазных ботинок, позволяют передвигаться по дну. Тело без души, как мертвый водолаз на дне морском в свинцовых ботинках – его ничего не выталкивает на поверхность. Он, как водоросль, безразлично колышется вокруг своих ботинок, и только глубоководные рыбы иногда заглядывают сквозь стекло гермошлема в его мертвые глаза.
Мешалкин и Хомяков выдохлись.
– Давай мы вас на ходу подменим! – крикнул Леня.
Мешалкин и Хомяков, не останавливаясь, передали носилки Коновалову и Скрепкину.
Когда они уже забежали на крыльцо, дед Семен не удержался и сковырнулся вниз, кубарем скатился по ступенькам, сбил Мешалкина и откатился в траву.
Дверь распахнула Ирина.
– Мы сейчас! Только Петьку занесем! – Коновалов и Скрепкин скрылись в церкви.
Из куста выскочила монстр-женщина. Это была Лиза Галошина, уборщица. Галошина схватила деда за ногу и потащила обратно в кусты.
– Па-ма-ги-те! – дед слабо отпихивался второй ногой, пытаясь хвататься руками за траву.
Игорь Степанович в два прыжка подскочил к Галошиной и, отставив левую ногу, отвел руки с колом назад, сделал выпад и проткнул вампирку, как в молодости на учениях протыкал штыком мешки с соломой. Галошина недовольно зашипела и вспыхнула. Хомяков стряхнул ее остатки с кола.
А Юра уже тащил деда Семена за руки по ступенькам. Дед Семен окончательно ослаб и никак не реагировал на то, что его костлявая задница пересчитала все те ступеньки, которые он построил своими руками.
– Догоняй, Игорь Степаныч! – крикнул Юра тестю и скрылся в церкви.
2
Хомяков подбежал к двери, и ему вдруг сделалось нехорошо. Игорь Степанович забежал в церковь и едва успел захлопнуть за собой дверь, как его вырвало прямо на пол. Голова кружилась, ноги подкашивались. Хомяков не мог понять, что с ним происходит. Только что он чувствовал себя нормально, как вдруг ему резко поплохело. Может быть, у него инфаркт?! Все-таки возраст уже не тот, чтобы так бегать и носить такие тяжести, не говоря про горе и стресс.
Хомяков присел на корточки. На лице выступила испарина. Капельки холодного липкого пота стекали со лба на нос и капали с кончика на офицерские зеленые брюки. Перед глазами всё поплыло. Словно в тумане, Игорь Степанович видел, как Коновалов и Скрепкин сняли с носилок Петьку Углова и переложили в гроб, который из подвала принес его зять. В церкви всегда есть гроб! Это хорошо, — почему-то подумал Хомяков и хотел усмехнуться неожиданной мысли, но его снова замутило и вырвало прямо на штаны. Игорь Степанович повалился набок и потерял сознание.
Остальные, занятые делом, не сразу заметили это. Когда Хомяков вбежал в церковь и запер дверь, Мешалкин автоматически зафиксировал, что все на месте, и некоторое время беседовал с Ириной, а потом пошел в подвал за гробом. Но когда они переложили Петьку Углова куда следовало и Юра вытер со лба пот, он наконец заметил тестя, лежавшего возле двери.
– Что это с ним? – удивился Мешалкин. Он подошел к Хомякову и осторожно потряс того за плечо. От Игоря Степановича неприятно воняло блевотиной. Мешалкин поморщился.
Хомяков вздрогнул, поднял голову и потряс ею.
– Что с тобой, Игорь Степаныч?
– Не знаю… – он сел. – Как-то мне поплохело резко… Может, я микроинфаркт перенес на ногах… А может, микроинсульт… Я в них не разбираюсь… – Он отер рукавом рот.
– А сейчас-то как себя чувствуешь?
– Да вроде получше… нормально… Отпустило, вроде… – Он посмотрел на свои брюки, на пятно исторгнутой из желудка пищи и подумал, что среди этих остатков наверняка есть то, что он принимал еще в Москве, когда и думать не мог, в каком переплете окажется. – Нехорошо я тут… Надо бы подтереть… непорядок, а то… – Он повернул голову, чтобы, по офицерской привычке, найти бойца и поставить ему задачу. Голова повернулась с трудом, Игорь Степанович почувствовал резкую боль в шее. Он потрогал шею ладонью – шея сильно распухла. И тут Хомяков всё понял. Он понял, что с ним происходит и почему ему не по себе в церкви. Ерунда! Со мной такого произойти не может! С кем угодно, но только не со мной! Спокойно! Я абсолютно спокоен. Рассуждаем по-военному. Эта сволочь куснула меня не сильно. Скорее, просто прихватила зубами, слегка оцарапала и отпустила. А яда вам-пирского напускать не успела. Значит, с зубов в шею просто попала инфекция. Но не вампирская инфекция, а обыкновенная грязь… какой теперь… когда всю природу засрали… встречается очень даже много! Особенно в деревне, где живут такие неорганизованные нечистоплотные жители… Всё понятно. Мне в шею попала грязь, вот шея и распухла. Ничего страшного. Надо просто попросить у деда йод или зеленку… Нет, лучше я спрашивать не буду. Они могут погорячиться, подумать, что я превращаюсь в вампира, и проткнут меня к свиньям кошачьим! От этой мысли Хомякову снова сделалось дурно. Если я срочно не продезинфицирую рану, шея раздуется еще сильнее, голова перестанет поворачиваться, и я умру на старости лет не от сраного инфаркта-инсульта, а от гангрены шеи, как последний бомж! Испарина покрыла лицо Хомякова. В голове загудело. Он побледнел.