– Дай-ка я попробую, – Ирина взяла оружие, повернула дулом от себя и ловко разобрала.
– Ого! – удивился Юра. – Где это ты научилась?
– Да это… В кружок ходила… музея боевой славы… Еще в школе…
Чтобы оправдаться, Юра сказал:
– А я вообще против войны. Я художник. А все настоящие художники – пацифисты, потому что искусство создано для созидания, а там, где разрушение – искусству места нет. Мейк лав, нот уор! – он поднял два пальца.
От такого английского у Ирины рот расплылся в ослепительной улыбке, обнажив белые крепкие зубы. Она громко засмеялась. Юра покраснел.
– Я смешон в твоих глазах? – произнес он.
– Ты извини, – Ирина продолжала давиться смехом, – просто как-то смешно получилось…
– Что смешно? Я тебе смешно?!. – Он отошел в угол. – Наверное, я действительно ни на что не гожусь, если даже в такой ситуации вызываю у женщин смех, – и надулся. – Может быть, прав был мой тесть Хомяков, который говорил мне, что я ни на что не гожусь.
Ирина подошла к Юре и погладила его по щеке:
– Не обижайся. Я вовсе не над тобой смеялась… Просто смешинка в рот попала… Это, наверное, от нервов… Двое суток в напряжении дают себя знать.
Юра взял Ирину руку в свою и сжал.
– А… Это да… Я тоже испытываю стресс. Но нам надо продержаться… Осталось немного, – он притянул ее к себе и поцеловал.
Ирина обхватила его за шею. А Юрина рука легла девушке на грудь. Они чувствовали, что от близости им становится легче и понятнее. Они чувствовали, как из двух источников вибраций они превращаются в один источник мощной положительной вибрации.
У Мешалкина поднялся. Ему захотелось забыть про все свои права и обязанности, снять штаны и заняться сексом с любимой. Его рука скользнула вниз по ее талии и остановилась на пуговице джинсов. Он расстегнул пуговицу и потянул вниз молнию. Ирина несильно оттолкнула Мешалкина от себя:
– Юра… Ну что ты?.. Сейчас не время и не место… – Но в ее глазах Юра прочитал «да». Он вспомнил строчки из песни группы «Зоопарк»: Она сказала – нет, никогда, но я услышал – да, навсегда… Он потянул джинсы вниз. Ирина повиливала бедрами, вроде бы мешая процессу, а на самом деле – помогая. Между футболкой и джинсами появилась белая полоска трусиков. Юра опустился на колени и поцеловал девушку в живот. Ирина вцепилась руками ему в прическу. От возбуждения у нее всё поплыло перед глазами. Юрина рука проскользнула между ее ног. По телу Ирины снизу вверх пробежала судорога. Она обмякла. Теперь с ней можно было делать всё, что хочешь. Ирина открыла глаза и тут заметила Коновалова, который стоял посреди церкви и смотрел прямо на них. Перед собой Коновалов держал миску с пулями, из-за которых он был похож на французскую картину «Шоколадница», где девушка несет на подносе кондитерские изделия.
Ирина охнула и больно дернула Юру за волосы.
– Ой! – вскрикнул Юра. – Ты что?
– Вставай, – Ирина оттолкнула Мешалкина и быстро натянула джинсы.
Юра сел.
– Да ты что, Ир? – он всё еще не видел Коновалова.
Коновалов поставил миску с пулями на пол.
Бзынь — звякнула миска об пол. Мишка взял одну пулю и начал катать ее между пальцами. Мешалкин повернулся на звук.
– Чего это вы тут? – спросил Мишка.
– Как чего? – ответил, поднимаясь, Юра. – Автоматы чистим.
– Ты чего, думаешь, что я дурак? – Мишка посмотрел на Иру. – Он что, к тебе пристает?
– Ты не понял, – ответила Ирина, чтобы дать себе время что-нибудь придумать.
– Чё это я не понял? Я что, блин, того? – Мишка постучал себя пулей по голове. – Не понял, для чего мужик с бабы штаны снимает?
Мешалкин сжал кулаки.
– Ты дурак! – сказала Ирина. – Меня пчела укусила в живот, а он мне жало высасывал, – и подумала: Господи! Чего я говорю?! И вообще, какого черта я тут оправдываюсь?! Я свободная женщина свободной страны и вправе поступать так, как мне хочется!
Коновалов остановился и положил пулю в карман. Было видно, что он готов поверить в эту белиберду. Но тут встрял Мешалкин.
– Чего ты вообще лезешь?! Тебе какое дело?! Это что, твоя жена?!. Вот и не выступай! Чего это мы с Иринкой, – он посмотрел на Ирину, – должны перед тобой оправдываться?!
– Ни хрена себе! Ты мне такое говоришь! – Мишка развел руками. – Да она – невеста моя! А ты, блин, с моей невесты трусы снимаешь, пока я на минутку отвлекся! Ни хрена себе! Вот гад! За это вас, москвичей, все и не любят! За вашу наглость! Приехал, говно такое, в мою деревню и, блин, мою же невесту за жопу хватает! – Он засучил один рукав.
– С чего это ты взял, что она твоя невеста?! Ты, валенок тамбовский?! На фиг ты ей сдался со своей вонючей деревней?! Она – моя невеста! Понял?!
– Это кто это валенок?! – Мишка засучил второй рукав. – Он, сука, мою невесту за жопу… и я же еще и валенок! Чмо московское! Сейчас я буду тебе, Юрий Долгорукий, руки выдергивать, чтобы ты ими не лез куда не надо! – Мишка двинулся на Юру.
Мешалкин отступил на шаг:
– Давай, попробуй, – он поднял с пола автомат, как дубинку, и махнул перед собой. – Иди сюда! Я тебе по твоей тупой голове настучу, чтобы она побыстрее соображала!
– Ч-и-во?!
– Ни-чи-во!
– А ну прекратите сейчас же! – Ирина встала между ними. – Я ничья не невеста! Я никому никаких обещаний не давала! А если вы начнете драку, то я ни с одним из вас вообще разговаривать не буду!
Из подвала поднялись Скрепкин с Абатуровым.
– Чего это у вас тут? – спросил дед.
– Всё в порядке, – ответила Ирина.
Скрепкин держал в руках вторую миску с пулями.
– Ну а раз так, – сказал он, – то давайте заряжать будем.
Мишка опустил руки и незаметно для остальных показал Мешалкину кулак.
А Юра показал Коновалову средний палец. На что Коновалов чиркнул ребром ладони ниже пояса. Юра отвернулся.
Глава восьмая
ФАРУВЕЙ
Комон бейби лайт май файер!
Дорзы
1
Полковник Герман Васильевич Иншаков стоял перед коротким строем военных летчиков. После двух суток без сна вид у него был осунувшийся. За последние двое суток Иншаков спал часов пять, а то и меньше. Иншаков получил полный разнос от начальства и вынес тяжелое общение с Юлей Киселевой. Да и чисто по-человечески Герман Васильевич сильно переживал. Пропавший Иван Киселев был для него почти, можно сказать, как сын. В его глазах Иншаков узнавал себя в молодости. Вот таким же он был собранным, смелым и романтичным. Всю жизнь авиация для Иншакова являлась не просто работой, а как в кино – без неба и штурвала Иншаков себя не мыслил. Он не очень представлял, как будет жить на пенсии. Эх, пенсия… И надо же было, ко всему прочему, случиться такому ЧП за год до нее. Оставляет Герман Васильевич плохую память о себе на последнем году службы.
– Итак, ребята, – Иншаков посмотрел на носки своих ботинок, – как вы знаете, все наши вертолеты в течение двух суток искали Киселева… И не нашли… Ничего не нашли… Никаких следов… Я получил приказ… Короче, сутки нам еще дают на поиски… Если за сутки не найдем… приказано поиски прекратить… И всё… А я знаю, что если вертолетчики за двое суток не нашли, значит… Третьи сутки они просто так горючее жечь будут… А нам надо его найти! – Иншаков стукнул себя кулаком по ноге. – Надо понять, что случилось! Не мог Ваня просто так пропасть! Не такой это человек! Вы его знаете!.. Я вот подумал, что если вместо вертолетчиков полетите вы, у нас есть надежда. Потому что вы служили с ним вместе… знаете его… думаете, как он… Может, вас чего-то натолкнет… Интуиция мне говорит, что случилось с ним что-то экстраординарное. А у летчика-истребителя интуиция – вторая мать. Кому, как не вам, знать это? Поэтому вы, ребята, наша последняя надежда. Я хочу, чтобы вы поднялись в воздух и повторили его маршрут до самого того места, когда он исчез с радара. – Иншаков снял фуражку и провел ладонью по короткому седому ежику. – Сынки, – добавил он неофициальным тоном, – постарайтесь. – Он подошел к строю и каждому из пяти летчиков пожал руку.
Герман Васильевич чувствовал кое-что еще, кое-что еще ему подсказывала его интуиция, но он изо всех сил не хотел в это верить. Интуиция ему подсказывала, что Иван Киселев мертв.
2
Скрепкин зарядил автоматы.
– Опробовать бы не мешало, а то… кто их знает…
– Вот в деле и опробуем, – Абатуров вздохнул. – Ну… товарищи, идем на колокольню. Чует мое сердце, настал момент коренного перелома, как говорил товарищ Левитан… Либо мы их, либо они нас… А мы поддаться не имеем права, потому что за Бога воюем… И в ад нам попадать рановато…
Все двинулись к лестнице.
– Погодите, – остановился Абатуров. – Я шкатулку с собой возьму, чтоб ее никто не того…
Он вытащил из тайника шкатулку и положил в карман. ИСТРБЕСЫ поднялись на колокольню. Погода портилась. Небо было чистое, но дул крепкий пронзительный осенний ветер. Мешалкин поднял воротник.
– Вон они, – он показал пальцем вниз. К церкви со всех сторон подходили вампиры. – У, гады! – Юра плюнул вниз.
– А вот плевать на нашу землю не надо! – сделал ему замечание Коновалов.
– Я не на землю, а на вампиров!
– Один фиг – не попал! Целил в вампиров, а попал на нашу землю… Косой! Ты, наверное, и стрелять так же будешь! Я бы тебе оружие не доверил.
– А тебя никто не спрашивает! – Мешалкин понимал, что за Коновалова говорит ревность.
– Вы чего распетушились? – одернул их Абатуров. – Вы не враги друг другу! Вон враги, – он кивнул вниз. – Этого забывать нельзя.
– Ну как, попробуем? – Скрепкин передернул затвор.
– Погоди, – остановил дед Семен, – поближе подпустим. – Патроны экономь, они серебряные. И мало их у нас, надо бить наверняка. Стреляй одиночными… Эх… Я на войне ого-го каким стрелком был! Вернуть бы мне те годы… А теперь и глаз не тот, и рука дрожит…
Монстры подошли ближе.
Скрепкин прицелился в одного и уже собирался нажать на курок, когда какая-то тень промчалась мимо колокольни, закрыв собой лунный диск.
– Вон он! – закричал Абатуров. – Троцкий-сатанист! Стреляй в него, Леня!
К колокольне приближалась черная фигура в плаще. Фигура подлетела и зависла в воздухе в десяти метрах от ИСТРБЕСОВ.
Леня и Мишка одновременно выстрелили.
Пули ударили Кохаузена в грудь, расплющились и повисли на ней, как серебряные медали. Кохаузен снял одну, попробовал на зуб и засмеялся:
– Эти штуковины не для меня! – сказал он.
– А если в глаз! – крикнул Мишка и выстрелил снова.
Кохаузен снял с глаза расплющенную пулю и перевесил на грудь.
– Один черт, – он подлетел поближе. Теперь всем стало отчетливо видно его лицо. Это было страшное лицо с маленькой черной бородкой, раздвоенной на конце, сросшимися на переносице дугообразными бровями и пронзительным взглядом. Кожа на лице была словно древний пергамент, она не была похожа на кожу человека. Было ясно, что Кохаузен разменял не одну сотню, а может быть, даже тысячу, лет. Невозможно было смотреть ему в глаза. Эти глаза подавляли волю. Они всасывали в себя жизненную силу, как черные дыры Вселенной. Кохаузен выставил вперед руку с растопыренными пальцами. – Предлагаю сделку… Вы, как я теперь вижу, оказались достойными противниками. Я честно говоря, не ожидал… Достойный противник заслуживает достойной награды… Итак… Предлагаю сделку… Вы возвращаете мне мое… то, что лежит сейчас в кармане у Абатурова. – Дед Семен схватился за карман. – За это я уйду из деревни и уведу всех своих. А вам – исполнение всех желаний.
– Так уж и всех?! – крикнул Коновалов. – Это ты нам не… того! Кровососам своим заливай!
Кохаузен усмехнулся и обвел всех своим особенным взглядом. И каждый в мгновение увидел свою мечту.
Ирина увидела себя в Америке. Белоснежная вилла. Изумрудная зелень. Экзотические цветы. Она сидит в шезлонге с бокалом сухого мартини. А под ее ногами, в бассейне, плавает загорелый, мускулистый Мешалкин.
Скрепкин увидел Магалаева. Магалаев гнался за какой-то девушкой, очень похожей на Ирину, по вагонам электрички. Он уже практически настиг ее в тамбуре последнего вагона, но тут перед ним, как из-под земли, вырос Скрепкин. Помнишь меня?! Гадина! Магалаев пятится назад. В его глазах ужас. Очки повисли на одном ухе. Он вспомнил, он, конечно же, всё вспомнил! Скрепкин вынимает из кармана пистолет. За меня, за Веронику, за всех тех, над кем ты издевался, за всех мальчишек и девчонок, которым ты сломал жизнь! Козел вонючий! Магалаев вжимается в стенку и закрывает лицо ладонями. В последний момент Леня передумывает стрелять в него. Нет, такому гаду мало будет так легко умереть. Он убирает пистолет в карман, достает из другого кармана веревку, связывает Магалаеву руки, распахивает последнюю дверь вагона. Шпалы стремительно убегают назад. Прыгай! – кричит Леня Магалаеву. Магалаев дрожит. – Я боюсь… – А насиловать детей ты не боялся?! Скрепкин бьет Магалаева по морде, и тот вылетает на шпалы. Леня крепко держит веревку, на другом конце которой скачет по шпалам гнусное тело военрука. А-а-а-а! Бо-о-ольно! — кричит Бронислав Иванович. А нам, думаешь, было не больно?! – кричит ему Леня…
Коновалов увидел, как он на новеньком мотоцикле «Урал» с коляской легко обгоняет патлатых рокеров на «Харлеях». И этим иностранным хиппи становится видна надпись на спине Мишкиной куртки:
РУССКИЙ ГОНЩИК
Волосатые понимают, что с русским связываться бесполезно, и машут ему вслед руками… Мишка смотрит в глаза Ирине, которая сидит в коляске. А Ирина показывает ему большой палец – всё ништяк! Они проехали уже целую кучу стран. А это то ли Испания, то ли Италия – Мишка уже запутался в названиях. Но вот когда они доедут до Америки, вот там Мишка обязательно купит американскую цветомузыку и навешает ее по всему мотоциклу, чтобы ночью было далеко видно, что едет русский гонщик и сверкает, как алмаз…
Мешалкин увидел себя во фраке. Он лауреат Нобелевской премии за искусство скульптуры в области малых форм. Его объявляют, Юра поднимается с кресла, целует руку Ирине, которая сидит рядом в вечернем платье и бриллиантовом колье на шее, и, под бурные аплодисменты, по ковровой дорожке направляется к сцене. Он подходит к микрофону, постукивает по нему ногтем. Раз… Раз… Проба… Господа, я счастлив, что вы по достоинству смогли оценить мой скромный вклад в сокровищницу мирового искусства! Но я счастлив не только за себя, но и за то, что эта премия достанется нашей великой Родине! Я также хочу поблагодарить мою жену Ирину, которая вдохновляла и продолжает вдохновлять меня резать по дереву… Напоследок я хочу подарить уважаемому Нобелевскому Комитету вот эту скромную вещицу. Он вынимает из кармана кинетическую скульптуру «Мужик и медведь долбят по пеньку молотками» и подносит ее королю Норвегии. Король Норвегии обнимает Мешалкина и говорит: Если захотите поработать у нас в стране, двери лучших мастерских и музеев Норвегии всегда широко распахнуты перед вами. Для нас это будет большая честь… Для меня, Ваше Величество, – отвечает Мешалкин, – это тоже большая честь, но работается мне лучше всего в России. Воздух Родины помогает мне, как Родену, понять, что именно лишнее нужно отсечь, чтобы получилось произведение искусства…
Абатуров увидел себя молодым. Он вернулся с войны и стал начальником Уголовного розыска. Он ходит в длинном кожаном плаще с орденом Красного знамени и говорит: Вор должен сидеть в тюрьме! Раздается телефонный звонок. Абатуров хватает черную трубку. Начальник УгРо Абатуров на проводе! На другом конце говорят с кавказским акцентом: Таварыщ Абатуров. С вамы гаварыт таварыщ Сталин. Как дэла, таварыщ?.. – Спасибо, товарищ Сталин! Хорошо. Ловим воров и бандитов… – Вот аб этом, таварыщ Абатуров, я и хатэл с вамы пагаварыть. Мы с таварыщамы падумалы и рэшили, зачэм такой спэциалист ловыт бандытов в одном Тамбовэ? Пусть он лучше ловыт бандытов па всэму СССР. Мы пастанавилы назначить вас, таварыщ Абатуров, наркомом Угрозыска и наградыть вас званием Гэроя Советского Саюза… Абатуров вскакивает со стула и вытягивается в струнку: Служу Советскому Союзу, товарищ Сталин!.. Товарищ Сталин, а ничего, что я церковь в деревне построил?.. – Хорошо, что пастроыл. Мы на асновэ вашэго начинания включилы в новый пятилэтний план страитэльство церквэй в дэрэвнях. А то людям в дэрэвнях хадыть нэкуда стала. Маладэц, таварыщ Абатуров…
Абатуров тряхнул головой, и видение растворилось. Перед ним снова было темное тамбовское небо с желтой луной, на фоне которой покачивался демон. Дед Семен посмотрел на остальных и понял, что они тоже видели свою мечту. Он понял, что демон не соврал, он может выполнить любое самое сокровенное желание, он знает, что им нужно, и может это дать. Но взамен…
– Очнитесь, православные! – закричал дед неистово. – Очнитесь, ради Всевышнего!
Люди на колокольне вздрагивали и как будто просыпались, трясли головами и терли глаза руками. Не просыпался один Мишка. Он так и стоял, покачиваясь взад-вперед, с широко раскрытыми, но невидящими глазами. Абатуров развернулся и дал ему пощечину. Мишка повалился назад, стукнулся головой о колокол и очнулся.
– Бум-м-м-м! – загудел колокол.
От этого звука демона отбросило на метр назад.
Абатуров посмотрел на свою ладонь. Есть у меня еще в руках сила!.. Но моя ли это сила? Или сила Господа, которую он вложил в мою стариковскую руку, чтобы я вызволил православного христианина?..
— Не верьте ему, люди! Он всё врет! – От его крика демона отбросило еще дальше. Это сильно удивило деда. Что-то поменялось в облике демона. Какая-то, что ли, усталость появилась в нем. Абатуров набрал полную грудь воздуха и заорал. – А-а-а-а-а-а! Па-а-аше-ел-на-а-хе-е-ер! – На этот раз демона не откинуло назад. Он висел на том же месте и смотрел на Абатурова своим особенным взглядом. – Люди! Он искушает нас, как искушали Иисуса Христа в пустыне! И так же, как Иисус, мы должны твердо сказать НЕТ! Посмотрите на него! Он же слабеет от нашей твердости! И если мы продержимся, ему хана!
– Замолчи, болтливый старикашка! – заревел Кохаузен. – Ты – жалкий человечек, проживший жалкую короткую жизнь! Что для тебя значит «подольше продержимся»?! Ты не имеешь понятия о времени! Ты вчера родился и сегодня умрешь, как комар! А я вечен! Я видел, как целые континенты уходят под воду, как вспыхивают и гаснут звезды, как рождаются и гибнут цивилизации!
– Ну, про звезды-то ты загнул! – перебил Скрепкин. – Демоны столько не живут!
– Заткнись! – Глаза Кохаузена засверкали в темноте. – Раз вы так тупы и упрямы и не хотите по-хорошему, я заберу у вас то, что мне нужно силой! Вам конец! И никакой ваш Бог не поможет вам теперь! Где он, ваш Бог?! Нет его тут! А я здесь! И всё мое войско со мной! – Он взмахнул плащом.
Абатуров хотел ответить: Ты, демон тупой, не понимаешь, что Богу не обязательно собирать вокруг себя кучи безмозглых трупов, если он может проявить себя через живых порядочных людей, – но не успел сказать этого, потому что демон взмахнул руками-крыльями, и все вампиры начали подниматься в небо.
Люди растерялись и остолбенели от такого зловещего смертоубийственного шоу. Сотни ходячих трупов взлетали, как воздушные шарики, в темное небо, будто их головы, заместо просроченных мозгов, заполнил летучий газ.
Они поднимались и поднимались, поднимались и поднимались, поднимались и поднимались, поднимались и поднимались, поднимались и поднимались, поднимались и поднимались и поднимались!
И, поравнявшись с колокольней, они приняли горизонтальное положение, головами в сторону людей. Они выставили свои острые длинные клыки и задрожали, готовые в следующую секунду броситься вперед, как японские камикадзе…
3
Максим Чернов что-то почувствовал. Он не мог объяснить что это, но что-то внутри подсказало, что нужно развернуть самолет и лететь в другое место. Вот она, интуиция, про которую говорил полковник Иншаков. Чернов прямо-таки печенкой чувствовал, что нужно срочно лететь вот по такому-то курсу.
Он развернул самолет и полетел курсом внутреннего голоса.
И не он один почувствовал так. Григорий Дроздов, Алик Хайбулин, Петро Сухофрукт и Роман Битлоз – все летчики эскадрильи тоже почувствовали это.
4
Вампиры ринулись к колокольне с разной скоростью. Одни летели очень быстро. Другие немного помедленнее.
– Не бойтесь, братцы! – крикнул Абатуров. – Не даст им сила церкви до нас добраться. Не пустит она их сюда.
Не слушая Абатурова, Коновалов и Скрепкин уже стреляли в подлетающих упырей. И многие из них вспыхивали на лету и падали вниз, как подбитые утки.
Дед Семен оказался прав только частично. Двух автоматов не хватало, чтобы отбиться от летучего полчища, и многим вампирам удалось долететь до колокольни. Не сбавляя скорости, они кидались вперед и вспыхивали, проходя через защитную для людей, но смертоносную для упырей оболочку святого храма. Те из вампиров, которые летели на низкой скорости, в мгновение ока сгорали, не пройдя сквозь защиту. Но тем, которые летели быстро, все-таки удавалось проскочить через нее. Они вспыхивали и, как бутылки с зажигательной смесью, падали на пол колокольни, ударялись о колокол, обжигали людей.
Снизу доносилась адская музыка:
Комон бейби лайт май файер!
Комон бейби лайт май файер!
Комон бейби лайт май файер!
Фаей-ерр-р!
Голос Кохаузена, как будто усиленный микрофонами и динамиками, произнес:
– Наше ослепительное шоу сопровождается выступлением ансамбля адской музыки «Холодные Собаки»!
Один из горящих монстров свалил Абатурова. Одежда деда вспыхнула. Ирина подбежала к нему, ногой спихнула догорающего скелета и накинула на Абатурова куртку. Скрепкин и Коновалов стреляли. Юра Мешалкин бегал по колокольне, колом сбрасывая догорающие останки вниз, и топтал ногами пламя, не давая ему разгореться. Но силы были неравные, люди понимали, что долго не продержатся. Вампиры всё летели и летели! Сколько же их было?!.
Абатуров, морщась, поднялся на ноги. Борода и волосы на его голове обгорели, от них пахло паленой шерстью.
– Отходим! – прохрипел он. – Отходим вниз!
Но тут какой-то разогнавшийся вампир влетел на колокольню и пережег собой канат, на котором висел колокол. Колокол рухнул вниз и придавил люк. Путь к отступлению был отрезан.
Из темноты захохотал Кохаузен.
– Шоу продолжается!
– Ексель! – Абатуров всплеснул руками. – Шоу Галимуда! – И тут он вспомнил про икону, которая так и висела у него на груди, правда, теперь без серебряного оклада. Так даже лучше! — подумал дед. – Теперь сатанистам будут видны не только лица, но и руки святых! Он поднял икону перед собой и начал быстро крутиться вокруг своей оси.
Сила защитной оболочки, соединившись с силой иконы, создавала непреодолимый заслон. Теперь даже самые сверхскоростные упыри не могли пролететь сквозь нее, они ударялись об оболочку, вспыхивали и падали вниз.
Кохаузен увеличил количество атакующих и скорость их полета. Но пока дед Семен успевал крутиться, монстры не могли прорваться сквозь защиту. Голова у деда кружилась. Ноги подкашивались. Изношенный вестибулярный аппарат едва справлялся с такими нагрузками. Абатуров рухнул на пол. И тут же несколько монстров проскочили сквозь ослабевшую защиту. Мешалкин выхватил икону из дедовых рук и принял эстафету. А Скрепкин и Коновалов прикладами автоматов сбивали горящие останки вниз. Ирина тем временем пыталась откатить от люка колокол. У всех уже были сильные ожоги, но никто не обращал на них внимания.
5
Максим Чернов потянул штурвал вниз, самолет начал терять высоту. Что-то под правым крылом привлекло его внимание. Что-то светилось там, внизу. Максим снизился достаточно, но то место осталось уже позади, и нужно было разворачиваться. Он заложил вираж и полетел к светящейся точке.
– Мать честная! – вырвалось у Максима.
Внизу зелеными огнями было выложено какое-то странное слово:
ХАМДЭР
И тут в наушниках раздался голос:
– Чернов, это ты?!
– Я, товарищ полковник, – Максим узнал командира.
– Головка от руля! В твоих вещах мы нашли деньги, которые на прошлой неделе ты украл! Украл, сволочь, зарплату всего полка!
Чернов опешил. На прошлой неделе им не выдали зарплату, потому что, как объяснили, произошло какое-то недоразумение. Что за недоразумение никто не понял, но без денег было хреново.
– Недоразумение, из-за которого на прошлой неделе не выдали деньги всему полку заключалось в том, что их сп…ли! – продолжал Иншаков. – Мы сразу, б..дь, поняли, что это кто-то из своих, поэтому и не сказали, что деньги сперли! Я слово офицера дал, что найду гада! Мы вас специально в воздух подняли, чтобы в ваших вещах покопаться! Вот так-то! Вот и нашли что искали! Как же ты, Максим, смог у своих?!
– Товарищ полковник…
– Молчать, гнида! В военное время таких, как ты, без суда к стенке приставляли!
– Товарищ…
– Заткнись, я сказал, подонок! Тамбовский волк тебе товарищ полковник! Ты боевых своих товарищей предал! Ты опорочил честь русского солдата! Пятно посадил на всех военных летчиков! Таким, как ты, нет места в наших рядах! Посадишь самолет, сдашь оружие – и под арест! Не хочу с таким мерзавцем разговаривать! – полковник отключился.
В глазах у Максима потемнело. В голове стучало. Он не знал, что думать и что делать. Только что его обвинили в ужасном преступлении, которого он не совершал. Как же он теперь сможет отмыться от такой клеветы?! Его товарищи будут плевать ему в лицо! Никто не подаст ему руки! Родители, узнав о том, за что его выгнали из рядов, откажутся от своего сына! Он вспомнил старый фильм «Неподсуден», где вот так же, ни за что ни про что, опорочили летчика-испытателя. Его опорочил друг, которого играл артист Куравлев. И этот летчик был вынужден уйти из авиации, его бросила девушка и вышла замуж за Куравлева. Вся жизнь наперекосяк! Когда Максим смотрел фильм, он сильно переживал за главного героя, примерял ситуацию на себя и не знал, хватило бы у него мужества перенести такое…