Бэлоу Мэри. Бессердечный

   Он снова поцеловал ее, его язык на несколько мгновений проник ей в рот.
   – Может, мадам, – сказал он, – может, нам стоит прилечь и попробовать заполнить эту пустоту.
   – Да, ваша светлость. – Она улыбнулась ему.
   Да, им прекрасно удалось заполнить ее. Они оба согласились с этим после первого же быстрого акта любви. В постели больше не ощущается пустоты, признала она после того, как во второй раз он медленно, мучительно прекрасно привел ее к вершине блаженства. Эта постель была намного удобнее его собственной, сообщил он ей после того, как их тела снова неторопливо, почти лениво соединились и они вместе достигли нового пика наслаждения – более теплого и нежного.
   – Меня можно было бы уговорить, чтобы я проводил здесь и все последующие ночи в течение лет этак пятидесяти, – прошептал он ей прямо в ухо. – А может, и некоторые дни тоже.
   Она глубоко вздохнула.
   – Как тебя можно уговорить? – спросила она.
   – Пообещав проводить эти ночи и дни здесь со мной, – сказал он.
   – Значит вас привлекает не только эта кровать? Женщина в ней тоже имеет какое-то значение?
   Он снова выдохнул ей в ухо:
   – Мне кажется, дело как раз в женщине.
   Она засмеялась. Он никогда еще не был так близок к объяснению в любви и, может, уже никогда больше не будет.
   Но этого было достаточно. Они занимались любовью всю ночь, даруя и получая наслаждение. Ей было бы неплохо урвать час-другой сна до того, как снова придет время кормить Джой, но она ни за что не обменяла бы самый глубокий сон на то, что произошло между ними.
   Она любила и почти чувствовала ответную любовь. Она ощущала себя в безопасности в объятиях мужа. Ей было тепло и спокойно. Возможно, Люк все еще не может избавиться от прошлого, но она, Анна, по крайней мере добавляла удовольствия к его настоящему. И хотя, возможно, она и боялась будущего, сейчас была любовь и иллюзия безопасности.
   Этого было достаточно. На сегодня этого было достаточно.
   – Спокойной ночи и доброе утро, моя герцогиня, – нежно прошептал он.
   – Я сплю, – пробормотала она.
   – Ах так! – сказал он и слегка укусил ее за мочку уха. Она, сонно протестуя, увернулась от его зубов. Он засмеялся, но она уже спала слишком крепко, чтобы услышать его смех.

Глава 21

   Жизнь в провинции иногда может показаться монотонной, даже если соседи изо всех сил стараются быть общительными и придумывают различного рода развлечения. Главная причина в том, что, куда бы ты ни пошел, всюду видишь одни и те же лица.
   Возвращение герцога Гарндонского и его молодой жены с сестрой оживили лето и осень в Бадене. Потом крестины их дочери и свадьба леди Агнес Марлоу и лорда Севериджа скрасили весну, так как в Баден съехалось множество блестящих гостей.
   А затем, когда все праздники закончились н жизнь должна была войти в обычную колею, в Уичерли поселился новый жилец. Полковник Генри Ломакс был одиноким джентльменом, что сразу заинтересовало незамужних дам в округе и их родителей. Сейчас он в отставке, но все ожидали услышать от него множество занятных историй о приключениях и подвигах. Не прожив в Уичерли и дня, полковник Генри Ломакс начал принимать нескончаемый поток гостей, спешивших к нему с самыми теплыми приветствиями.
   Люк и Анна были среди первых визитеров. С ними поехали герцогиня-мать и Генриетта. Довольно-таки странно, отметила Генриетта, выходя из экипажа и бросая взгляд на дом, приезжать в Уичерли в качестве гостьи, хотя здесь она прожила все свое детство.
   В гостиной полковника уже сидели несколько соседей. Но он поднялся, чтобы радушно поприветствовать вновь прибывших. Это был высокий стройный мужчина лет под пятьдесят, все еще красивый. Он был одет по моде в коричневые и кремовые тона, его пышный парик был тщательно напудрен.
   – Это большая честь для меня, – сказал он с глубоким поклоном, когда все были представлены друг другу. – Но Гарндон, это, право, несправедливо. Большинство моих знакомых герцогов имеют по одной герцогине. У вас же их три, и все в равной степени прекрасны.
   Он самым приятным образом улыбнулся, чуть сузив глаза и обнажив ряд ровных белых зубов. Все собравшиеся эасмеялись в ответ на его остроумное замечание.
   Герцогиня-мать, однако, не особенно была польщена его галантностью и проявила неудовольствие, сдержанно наклонив голову в ответ, а затем заняв место возле миссис Персалл и заговорив с ней.
   Генриетта улыбнулась и протянула руку, которую полковник тут же поднес к губам.
   – Ах, сэр, – сказала она, – я просто бедная вдова, хоть это и не отражено в моем титуле. Мои покойный муж был старшим братом Люка.
   – Вдова? – сказал он, задержав ее руку в своей и усаживая ее на диван возле себя после того, как Люк и Анна сели. – При вашей красоте и молодости это слово звучит как насмешка. – Он выпустил ее руку, Генриетта продолжала улыбаться ему. Затем он переключил свое внимание на Анну.
   – Мне говорили, ваша светлость, – сказал он, – что недавно вы подарили вашему мужу ребенка. Надеюсь, это сын?
   – Дочь, – ответила она.
   – Вот как? – Он тепло улыбнулся. – Я уверен, она настоящее сокровище для вас, мадам, и для его светлости. – Он кивнул на Люка. – У вашего мужа уже ведь уже есть наследник в лице лорда Эшли Кендрика.
   – Да, – сказала Анна.
   Разговор стал общим, когда подали чай. Через полчаса гости из Бадена поднялись, чтобы уйти. К тому времени прибыл еще несколько человек.
   – Как вижу, – сказал со смехом полковник Ломакс, провожая их до террасы, – мне очень повезло в том, что я поселился в самой гостеприимной местности на свете. Для очень важно то, что у меня такие приятные соседи.
   Он помог Генриетте подняться в экипаж, в то время как Люк предложил руку своей матери.
   – Я с нетерпением жду продолжения нашего знакомства с вашей стороны было в крайней степени любезно навестить меня.
   Он с благодарностью улыбнулся Генриетте и повернулся к Анне, протягивая ей руку. Но она уже приняла руку Люка и поднялась на подножку экипажа с его помощью.
   – Я также с нетерпением жду знакомства с вашей дочерью, ваша светлость, – добавил он. – Я чрезвычайно люблю детей.
   Анна склонила голову, но ничего не ответила. Люк сел рядом с ней, кучер закрыл за ними дверь и вскарабкался на козлы. Полковник Ломакс улыбнулся и взмахнул рукой на прощание, когда экипаж тронулся и покатился в сторону Баденского аббатства.
   – Ах, – рассмеялась Генриетта, – теперь я могу сказать, что уже не так сожалею об отъезде Вильяма и Агнес в свадебное путешествие. Право, полковник – обворожительный человек. Как вы думаете, мама?
   – У него слишком свободные манеры, на мой взгляд, – сказала вдовствующая герцогиня. – Но он изо всех сил старался быть приятным и любезным. Когда он нанесет ответный визит, Лукас, надо будет пригласить его к обеду.
   – Вы можете не сомневаться, что я поступлю так как надо, мадам, – заверил ее Люк.
   Анна ослепительно улыбнулась.
   – Какой сегодня прекрасный день, – сказала она, – и как жаль, что большую его часть мы проводим в экипаже, нанося визиты.
   – Долг – это то, что мы должны выполнять безотносительно от того, какая погода или каковы наши личные желания, Анна, – напомнила ей свекровь.
   Анна тепло улыбнулась ей.
   – Я знаю, мама, – сказала она. – Именно поэтому я здесь. Интересно, где сейчас Агнес и Вильям. Они сначала собирались в Париж? Ты ведь дал им адреса знакомых, да, Люк? Впрочем, я не удивлюсь, если они не навестят никого из тех, кого ты им порекомендовал.
   – Мадам? – Он приподнял брови.
   – Они испугаются, решив, что будут чувствовать себя неловко рядом с такими великолепными господами, – объяснила она, – и мне кажется, они не будут не правы. – Она рассмеялась в ответ на его удивленный взгляд и продолжала весело болтать до самого прибытия домой.

* * *

   Сначала Генриетта была не уверена. Это показалось ей слишком невероятным. Но она не могла ошибиться, увидев его настойчивый взгляд, эту идеальную улыбку и почувствовав знакомый запах одеколона. И руку ей он сжал гораздо сильнее, чем это сделал бы незнакомый человек.
   Радостное возбуждение переполняло ее. Он был восхитительно красив. Даже красивее, чем она себе представляла. И очарователен. Все другие дамы в Уичерли пожирали его глазами, в то время как он не сводил глаз только с нее.
   И Анна знала его. Да, несомненно, давно знала, хоть она и постаралась это скрыть. Она знала его, но не выдала этого знакомства. В Анне затаился какой-то страх. Она его тщательно скрывала, но для глаз Генриетты он был очевиден. Это тайна, которую она обязательно раскроет. Он вернулся. И каким-то образом – она не представляла себе каким, – он собирался уничтожить Анну. И возможно, Люка тоже.
   Вдруг мир снова осветился для Генриетты яркими красками.

* * *

   Обычно Анна после дневных визитов спешила в детскую. Джой, как правило, в это время дня не спала, хотя оставалось еще больше часа до кормления. Она уже начала улыбаться, хотя чаще и охотнее улыбалась папе, чем маме. И вообще она была очень хорошим ребенком, спокойным и жизнерадостным.
   Но сегодня, извинясь, Анна с поспешностью поднялась наверх, но не завернула в детскую, а почти бегом вбежала свою гостиную и крепко притворила за собой дверь. Она прислонилась к двери спиной и пожалела, что та не закрывается на замок, хотя это и не имело значения. Люк сюда теперь никогда не приходил, и вряд ли кто-нибудь еще в ближайшее время захочет к ней войти. Они все думают, что она с Джой.
   Ее руки похолодели и тряслись мелкой дрожью. Она вытянула их перед собой и наблюдала, как они дрожат, не поддаваясь ее попыткам успокоиться. У нее на какое-то время перехватило дыхание, и она испугалась, что не сможет вовремя вдохнуть достаточно воздуха, чтобы не упасть в обморок. К голове подступил холод, в ушах зашумело, колени были ватными и могли подогнуться в любую минуту. Она тяжело опустилась в ближайшее кресло.
   Она должна была ожидать этого. Почему она не ждала и не подготовила себя к этому? Она, конечно, подумала об этом,когда Вильям на Рождество первый раз упомянул о том, что он собирается сдать свой дом, но когда прозвучало имя нового жильца, она сразу же успокоилась. Сегодня, когда они поехали в Унчерли, она ничего не подозревала. Она вошла в гостиную с улыбкой на лице.
   О Господи, Господи, Господи. Она прижала ледяные трясущиеся ладони к лицу и упала на колени. Господи. В последние годы Бог не был к ней особенно добр. В течение прошедших трех лет он ей совсем не помогал, разве что даровал ей Люка и Джой. Но это был жестокий дар – он породил иллюзию свободы, счастья и безопасности. А теперь и эту иллюзию готовы были отнять.
   Он вел себя точно так же, как в Эльм-Корте и его предместьях. Он вел себя с такой добросердечностью, теплотой и очарованием, что все начинали любить его и с нетерпением ждать его ответных визитов. Все хотели, чтобы он вошел в их круг. И выглядел он точно так же, как и там, – красивый, модно одетый, подвижный, привлекательный. Генриетта уже подпала под его чары. Даже мать Люка заметно оттаяла после той первой и единственной ошибки, которую он допустил, пытаясь польстить ей.
   Анна откинулась на спинку кресла. Значит, все начнется заново. Все будет как тогда, в Эльм-Корте. Начнутся посещения и требования денег в оплату долгов ее отца – в течение нескольких месяцев после ее замужества он требовал их письмами. И возможны требования другого рода – помогать обманывать и воровать у ее соседей и друзей. Нет. Она крепко ухватилась за ручки кресла. Только не это. Больше никогда. По крайней мере здесь она сможет противостоять ему.
   Что же ей делать? Ее инстинкт в эту минуту подсказывал ей единственно верный шаг – пойти к Люку и все рассказать ему, вплоть до самых грязных деталей. Она попыталась представить облегчение, которое она почувствует, если сможет открыться мужу. Человеку, которого она любит больше собственной жизни. Она попыталась это сделать, но все, что представилось ее внутреннему взору, это было лицо Люка – сначала недоверчивое, затем презрительное, а затем холодное, со сжатыми губами. И ей рисовалась картина того, как он забирает у нее дочь и нанимает для нее кормилицу. А потом высылает ее куда-нибудь подальше, чтобы избежать шумного скандала.
   Ее дыхание снова участилось. Она никогда больше не встретится с ним. Никогда.
   Но потом она рассмеялась над своими вымыслами.Люк никогда не станет так на все реагировать. Она его жена. В последнее время он сделал ее и своим другом. Он чувствовал... да, несомненно, он чувствовал некоторую привязанность к ней. Он, наверное, выслушает ее с сочувствием. И обязательно поможет.
   Но потом она вспомнила, как он отреагировал на обиду, оскорбление, нанесенное ему братом Джорджем. Он не только так и не простил брата при жизни, он даже не подходил близко к его могиле.
   Нет, о нет, она не может так рисковать. Малейшая ошибка – и она потеряет все. Ставки были слишком высоки. Теперь разговор шел не только о Люке – еще была Джой. Но она в любом случае все потеряет. Она чувствовала, развязка близка. Когда-нибудь, возможно скоро, возможна еще через какое-то время, он увезет ее прочь – прочь от Люка, прочь от Джой, возможно прочь из Англии. Должна ли она покориться? Или бороться? Но как бороться? Рассказать Люку? Если она все равно собирается рассказать ему все когда придет время, почему не теперь?
   Почему она не рассказала ему все в тот день, когда он сделал ей предложение? Или, что было бы еще лучше, почему она не отказала ему? Сейчас она бы уже была с сэром Ловэттом там, куда он надумал ее увезти. Она бы знала, какую роль ов предназначил ей – любовницы, жены или кого-то еще? По крайней мере она бы знала. И она не стала бы позволять себе обманываться видениями роскоши и счастья. И надеждой.
   Борьба чувств и мыслей разрывала мозг Анны, а тело ее изо всех сил боролось с нестерпимой, подступившей к горлу тошнотой.

* * *

   Люк был в библиотеке. Он листал какую-то книгу, взятую им с полки, но на самом деле он не видел ее. Обычно он тоже поднимался в детскую в это время дня. Он не мог противостоять соблазну поиграть с только что проснувшейся дочерью. При других обстоятельствах он бы, возможно, предложил Анне взять дочку и прогуляться вместе с ним. День, действительно, был прекрасный.
   Но вместо этого он ушел в библиотеку и плотно закрыл за собой дверь.
   В полковнике Генри Ломаксе чувствовалась некоторая утонченность. Его манера разговора, модная одежда соответствовали образу порядочного англичанина. Он непринужденно общался с гостями-мужчинами и был очарователен с дамами. Несомненно, на него будет большой спрос все лето, пока новизна не приестся. Генриетту он явно привлекал. По крайней мере, это было многообещающим знаком.
   Люк нахмурился и захлопнул книгу. Но какого черта этот человек делал, стоя за деревом на площади перед церковью в день их венчания? Было ли его присутствие там простым совпадением? Задержался ли он только из праздного любопытства? Он ничем сегодня не показал, что узнал их, когда они вошли в гостиную.
   Люк, правда, сам тоже не упомянул об этом. Возможно, полковник постеснялся признаться, что наблюдал за венчанием как незваный гость, подобно людям низших сословий.
   Люк поставил книгу на полку и машинально вытащил другую. Но не только этот факт волновал его. У него была странная уверенность – хотя, конечно, он мог и ошибаться, – что полковник Ломакс был тем самым человеком, что прогуливался с Анной в «Рэнела-Гарденс». Тогда на нем был плащ и маска с капюшоном. У Люка осталось только ощущение его высокого роста и тонкого телосложения. В Англии, должно быть, несколько тысяч высоких стройных мужчин. Глупо было предполагать, что он узнал того человека в их новом соседе, которому он только что нанес первый визит. Ломаке и Анна ничем не показали, что знают друг друга.
   Но Люк помнил неуловимое чувство, которое появилось у него оба раза – перед церковью и в «Рэнела-Гарденс», – что он должен помнить этого человека, знать его, хотя тогда он никак не связывал оба эти случая. И сегодня днем у него снова возникло то же чувство. Ломакс, Ломакс... Имя ничего ему не говорило, а физическое узнавание по-прежнему ускользало от него.
   Все это очень глупо, подумал он, нетерпеливо ставя на книгу и решительно отворачиваясь от книжного шкафа. Ломакс и тот человек у церкви – одно и то же лицо, – а Люк был почти уверен в том, что это был именно он, – то его появление там было абсолютно случайным и не имело никакого особого значения. И Ломакс, несомненно, не тот человек из «Рэнела-Гарденс». Не может быть, чтобы это он. Если Люк и встречал его раньше – возможно, во Франции, – то эта встреча была настолько мимолетной, что даже не может ее вспомнить.
   Он сел за стол, опершись локтями и машинально переплетя пальцы рук. Он вдруг понял, что не сделал простейшего шага – не спросил Анну, знала ли она Ломакса раньше. Но затем с некоторым беспокойством и удивлением понял, что он не сделает этого.
   Боится ли он ответа? Или того, что не получит этот ответ? Он нахмурился. Какого черта он сразу не применил власть, с самого начала? Почему он позволил ей иметь секреты, почему он оказался лишен одного из прав любого мужа? Почему не заставил ее рассказать ему все до конца?
   Он нахмурился еще сильнее. И с чего это он вздумал проводить связь между ее тайной и появлением такого приятного нового соседа, которого он один раз уже совершенно случайно видел в день их свадьбы и которого Анна не видела раньше?

* * *

   С наступлением весны в Баденское аббатство пришли и перемены. Люк нашел нового управляющего, Говарда Фокса, у которого были безупречные рекомендации. Он должен был приступить к исполнению обязанностей через несколько недель, как только уйдет с предыдущего места работы. Эшли собирался поступить на службу в Вест-Индскую компанию и уехать в Индию, как только его вызовут. Он с энтузиазмом смотрел в будущее, и Люк был счастлив за него. Там он сможет найти собственную дорогу в жизни, как это сделал Люк. Но у Эшли все будет по-другому – у него будет любовь и поддержка семьи, хотя мать и считала, что он пятнает свое имя тем, что участвует в деловом предприятии. И Эшли будет всегда знать, что может вернуться домой в любое время.
   И с приходом весны Дорис должна была возвратиться в Лондон к новому сезону. Она бы уже давно была в пути, если бы крестины и свадьба Агнес не задержали их с матерью дома. Люк не настолько помирился с Дорис, как с Эшли, хотя они уже несколько месяцев были приветливы друг с другом.
   Он желал ей счастья. Он надеялся, что новые впечатления наступающего года сотрут из ее памяти неприятные воспоминания о прошлом. Тем не менее он расстался бы с ней, так и не поговорив по душам наедине, если бы Анна позволила ему это сделать. Но она не допустила этого.
   – Дорис послезавтра уезжает, – сказала она ему через пару дней после их визита к соседу.
   Он что-то пробурчал в ответ. Они только что закончили заниматься любовью, и он уже почти засыпал.
   – Ты с ней не поговоришь? – спросила она.
   Он понял, что со сном придется подождать еще несколько минут.
   – Произнести отцовское напутствие: хорошо себя вести и не повторять ошибок прошлого года? – спросил он. – Едва ли, Анна.
   – Надеюсь, что нет, – взволнованно сказала она. – Ты когда-нибудь говорил ей, что любишь ее?
   – Ни разу с тех пор, как мне исполнилось двадцать, – ответил он. – Мне кажется, она уже вышла нз того возраста, когда нужна только братская любовь, Анна.
   – Ты не прав, – возразила она. – А я не сомневаюсь, что ты любишь ее, Люк. Не нужно напоминать мне, что ты ничего не знаешь о любви. Ей надо услышать, что ты веришь в нее, что ты желаешь ей счастья и что ты любишь ее. Она ждала этого весь этот год.
   Он задумался над ее словами. Имело ли это такое значение для Дорис? Она вполне хорошо обходилась без этого весь прошедший год. Если не считать самого начала, она ни разу не появилась мрачной или заплаканной, хоть он и ожидал этого. Но он знал, что Анна права. Он сам чувствовал, что в их отношениях с сестрой есть отчужденность. И лишь на какой-то миг у него возникло привычное чувство протеста, вызванное тем, что ему навязывали обязанность, которой он не хотел обременять себя.
   – Хорошо, – сказал он, преувеличенно вздохнув. – А теперь можно мне заснуть?
   – Да, – сказала она и пододвинулась поближе. Все же ему показалось, что он услышал некоторое разочарование в ее голосе. К тому же он почувствовал какое-то отчаяние в том, как она прижималась к нему и обнимала его, когда они только что занимались любовью. То же отчаяние, только более контролируемое, он ощутил и в две предыдущие ночи. Но он не хотел сейчас думать о причинах этого.
   – Я поговорю с ней завтра, – сказал он. – И серьезно поговорю с Тео, когда его увижу, о том, что это он уговорил меня жениться на тебе.
   Так-то лучше, подумал он, услышав, как она тихонько рассмеялась. Но в то же время он узнавал все больше нового о себе. Раньше ему и в голову не пришло бы, что он может трусить. Тем не менее он лишь поддразнил Анну вместо того, чтобы смело заговорить с ней о том, что не давало ему покоя.
   И, черт возьми, он больше совсем не хотел спать.
   На следующее утро Дорис посмотрела на него с некоторым удивлением, когда он вошел в комнату для завтрака и попросил ее уделить ему время после еды. Но он больше не повторил своей ошибки. Когда некоторое время спустя она вошла в его кабинет с гордым и самоуверенным лицом, он не остался сидеть по другую сторону стола.
   – Сегодня немного пасмурно, – произнес он, – но не холодно. Может, прогуляемся по саду?
   Она посмотрела на него еше с большим подозрением, чем раньше.
   – Я знаю, что ты собираешься сказать мне, – проговорила она, когда они вышли в сад и он взял ее под руку. – Я не буду пытаться писать ему или встречаться с ним, Люк. Я сказала тебе, что я ненавижу его, и это действительно так. И к тому же я стала на год старше и на год мудрее. Я не хочу, чтобы ты играл роль сурового отца.
   – А как в таком случае насчет роли заботливого и любящего брата? – поинтересовался он.
   – Любящего? – Она посмотрела на него и рассмеялась.
   – Ты помнишь, что ты однажды собиралась просить у короля? – спросил он ее.
   – Просить у короля? – Она нахмурилась.
   – Ты хотела просить его позволить тебе выйти за меня замуж, – сказал он, – потому что ты любила меня больше всех на свете. Больше, чем папу или Джорджа, и чуть больше, чем Эшли. Ты помнишь это?
   Она взглянула на него с недоверием, а потом искренне рассмеялась.
   – Нет! Я правда это говорила?
   – Тебе было пять лет, – сказал он, – но ты собирала просить его, как только подрастешь. Я не оправдал твои ожиданий, я подвел тебя, Дор.
   – Тем, что не взял меня к королю? – Ее взгляд стал печальным.
   – Тем, что в прошлом году я повел себя не совсем мудро и безжалостно – в этом деле с Фроули.
   – Ах это. – Она покраснела. – Ты оказался абсолютно прав, Люк. Я была бы с ним несчастна. Мне кажется, я намекнула на свои планы Анне в «Рэнела-Гарденс» в надежде, что кто-нибудь остановит меня. Хотя я в этом сама себе не признавалась.
   – Я должен был крепко-крепко тебя обнять и никуда не отпускать, пока бы не получил обещания, что чувства моей любимой сестры не будут отданы этому чертову искателю состояния.
   – Я твоя единственная сестра, – напомнила она.
   – Именно, – согласился он, – сестра, которой у меня слишком долго не было. Никогда больше не поступай так, Дор, или я убью этого человека, кто бы он ни был. Я благословлю тебя, за кого бы ты ни решила выйти замуж – разумеется, в разумных пределах, – при условии, что он будет любить тебя больше пяти тысяч фунтов, или пятидесяти тысяч, или пятисот.
   – В разумных пределах? – Она остановилась и с улыбкой взглянула на него.
   – Я не должен был этого добавлять, – сказал он извиняющимся тоном, – прости меня. Груз ответственности иногда слишком тяжел для моих плеч. Я беспокоюсь за тебя. Но я доверяю тебе и верю в тебя, Дор, тебе уже двадцать лет, и ты стала намного мудрее, чем год назад. Я верю, что ты сделаешь выбор, который принесет тебе долгое счастье на всю жизнь.
   – Как это сделал ты, выбрав Анну? – спросила она. Вопрос застал его врасплох.
   – Как это сделал я, – ответил он и только тогда понял, что хотя бы частично это было правдой. Но – на всю жизнь? Он вспомнил отчаяние, которое он ощутил в своей жене этой ночью.
   Дорис обняла его за шею и поцеловала, сначала в одну щеку, затем в другую, и наконец прямо в губы. Когда она отстранилась, у нее на глазах стояли слезы.
   – Как я теперь сожалею, – сказала она, – что я вынудила тебя говорить первым. Весь год я хотела рассказать тебе, как мне стыдно за мое детское поведение и как я рада, что ты вызволил меня из положения, которое стало бы вскоре невыносимым.
   Он улыбнулся ей.
   – Ты делаешь это слишком редко, – заметила она. – Когда ты улыбаешься, ты становишься именно тем братом, которого я помню. Да, теперь я верю, что ты действительно: мой брат.
   Он засмеялся, а она снова взяла его под руку и повела в глубину сада по тропинке, ведущей прочь от дома.
   – Я очень рада, – сказала она, – что ты не женился на Генриетте, Люк. Жаль, что Джордж на ней женился.
   Он весь сжался.
   – У Джорджа не было выбора – и, если он был несча тен, он это вполне заслужил.
   – Брось, – сказала она, – ты ведь сам не веришь в это Люк.