Бэлоу Мэри. Бессердечный

   – Я не хочу обсуждать этот предмет.
   – Что за чепуха! – воскликнула она. – Не думаешь же ты, что Джордж взял Генриетту силой?
   У него не было ни малейшего желания с кем-либо говорить об этом, и меньше всего – с сестрой. Где-то в глубине души все еще была затянувшаяся, но глубокая и болезненная рана, которая очень легко могла вновь открыться и начать кровоточить. В прошлом была потеря Генриетты. И еще одна, может еще более тяжелая потеря – потеря Джорджа, его любимого брата.
   – Был ведь ребенок, Дор, – сдержанно проговорил он, – и поэтому Джордж женился на Генриетте. Ты ведь не думаешь, что это был мой ребенок?
   Она фыркнула.
   – Дети видят гораздо больше, чем это кажется взрослым, – сказала она. – Я много видела, Люк. Она положила глаз на Джорджа, как только он вернулся из турне – такой красивый и блестящий. И потом, конечно, он был маркизом и папиным наследником. Она флиртовала с ним, едва ты успевал отойти или отвернуться. Она хотела стать маркизой и герцогиней.
   – Дорис! – Его голос был холоднее стали. – Позволь тебе напомнить, ты говоришь о своей невестке, позволь тебе напомнить. Так что замолчи, или сменим тему.
   Но ей было уже не остановиться.
   – Но я говорю и о моем брате тоже, – почти прошипела она, – кстати, и о твоем. Не может быть, чтобы все эти годы ты считал его таким негодяем. Во всяком случае ты не должен считать его таковым. Да, там было обольщение. Но обольстительницей была Генриетта, я клянусь тебе. Джордж только поддался минутной слабости и расплачивался за нее всю свою жизнь. Бедный Джордж.
   Люк похолодел.
   – Мы не будем больше говорить об этом, – сказал он. – Я не хочу ссориться с тобой сразу же после примирения.
   – Люк. – Она посмотрела на него глазами, полными слез. – Это из-за Генриетты ты не приезжал целых два года после смерти Джорджа, да? Ты все еще любил ее? Ты и сейчас любишь ее? Бедная Анна!
   – Нет, я не люблю Генриетту. Но, как я уже сказал, больше мы не будем говорить об этом. – Его голос был тихим, но глаза метали молнии, и она наконец замолчала.
   Он не знал, правдой ли было то, что она сказала. Он не знал, хотел ли он, чтобы это было правдой. Но его удивило, что до сегодняшнего дня ему не приходило это в голову. Во Франции он забрался в раковину цинизма. Но Генриетта осталась снаружи этой раковины – единственная непогрешимая и совершенная частица его прошлого. Единственный предмет его любви, в который он продолжал верить, хотя его и не было в настоящем.
   И все же, веря в нее, ему пришлось носить в себе глубокую рану от жестокого предательства его брата. И из-за боли от этой раны ему пришлось убить в себе чувство любви.
   – Сказать тебе, какого мужа я буду искать этой весной в Лондоне? – спросила Дорис после нескольких минут молчания.
   – Да, пожалуйста. – И он сжал ее руку.

Глава 22

   В тот же вечер полковник Генри Ломакс нанес визит вежливости в Баденское аббатство. Он тепло пожал руку Эшли, был чрезвычайно рад познакомиться с леди Дорис и выразил сожаление, что на следующий день она и ее мать собираются уезжать в Лондон. То есть жалел он себя, пояснил полковник, а также всех тех, кто оставался в поместье. Ведь приезд двух столь очаровательных дам обитатели Лондона не смогут оценить по заслугам,
   Дорис покраснела и рассмеялась, покоренная его галантностью. Генриетта проявила явную заинтересованность в столь красивом и привлекательном госте и соседе.
   – Ах, сэр, – сказала она, когда все сели пить чай в гостиной, – трудно поверить, что в доме, где я выросла, теперь целый год будет жить чужой человек.
   – Чужой, мадам? – повторил он. – Я надеюсь очень скоро стать вашим добрым соседом и даже другом.
   Генриетта покраснела.
   – Я имела в виду, что с этим домом у меня связано столько приятных воспоминаний...
   – Тогда не будьте чужой в вашем доме, мадам, – ответил полковник. – Добро пожаловать ко мне так часто, как вы того пожелаете, и берите с собой ее светлость, вашу невестку. Буду очень рад.
   – Ах так, – рассмеялась Генриетта. – Уж не показалось ли вам, что я решусь прийти одна? Тем не менее с вашей стороны очень мило пригласить меня. Если Анна не сможет сопровождать меня, я возьму с собой горничную.
   – Я буду счастлив, мадам, – сказал Ломакc, – если вы в своем родном доме снова почувствуете себя свободно.
   Люк наблюдал за ними с интересом. Было бы большим облегчением, если бы Генриетта вняла его совету и забыла прошлое. Новый мужчина – это, возможно, то, что ей и нужно. А Ломакс, хоть он и намного старше ее, кажется, вполне еще привлекателен для женщин, думал Люк. Этот человек само очарование и дружелюбие. Люк не мог понять, почему Ломакс так ему не понравился, – разве что эти странные мысли, которые пришли ему в голову после первого визита полковника.
   – Вы долго служили в армии, полковник? – спросил он. – В каком полку?
   Ломакс ответил на все его вопросы. Он сообщил множество военных сведений, но при этом сделал свой рассказ интересным и для дам, вставляя в него многочисленные шутки и короткие анекдоты, особенно когда стал рассказывать о годах, проведенных в Америке. Люку пришлось согласиться, что перед ним был опытный, умелый и в высшей степени любезный собеседник.
   – А во Франции вы жили? – спросил Люк.
   – Увы, нет, – рассмеялся полковник. – В отличие от вас, ваша светлость, моим манерам и внешности недостает лоска, который человек может приобрести лишь после длительного проживания в Париже. Все мои посещения Франции оказывались, к моему сожалению, печально короткими.
   Последнее замечание не исключало возможности того, что Люк мог его там когда-то видеть. Но при каких обстоятельствах, ему никак не удавалось вспомнить.
   – Вы давно вернулись из Америки? – продолжал Люк. – Весной вы были в Лондоне? Моя жена и я, как, впрочем, и мать с братом и сестрой, тоже были там. Странно, что мы тогда не встретились.
   – Не так уж странно, как могло бы показаться. – Ломакс пожал плечами и улыбнулся. – После такого долгого отсутствия мне понадобилось время, чтобы возобновить старые знакомства.
   Люк полуприкрыл глаза, рассматривая собеседника. Это была привычка, усвоенная им, когда он много играл в карты. Как-то раз один пожилой и опытный игрок, которому понравился Люк, наставлял его: «Притворяйся ленивым и дремлющим, но при этом пристально наблюдай».
   Но Ломакс все же поймал его взгляд и добавил, поколебавшись:
   – Вы ведь венчались в Лондоне прошлой весной, ваша светлость? У меня странное чувство, будто я видел вашу свадьбу. Я бесцельно гулял по городу, и мое внимание привлекла группа людей у церкви. В этот момент двери церкви отворились, и я понял, что там шло венчание, а теперь молодожены и их свита спускаются по ступеням навстречу приглашенным. Из любопытства я задержался, хоть это, признаю, был и нехороший поступок. И поверите ли, – он остановился на минуту и с улыбкой посмотрел на Анну, – да, я уверен, именно вы были женихом и невестой. Что за удивительное совпадение!
   – Да, действительно. – Люк приподнял брови в притворном изумлении.
   Вот и пришло объяснение, и вполне логичное: именно о таком совпадении он и подумал несколько дней назад. Это была простая случайность, Ломакс даже не сразу их и здесь узнал, ведь прошел целый год. Да и с чего ему их узнавать? Раньше ведь они были совершенно незнакомы. Или этот человек был очень умен. Он мог заметить что-то в глазах Люка и вести себя соответственно тому, что он в них прочел. А может, это сам Люк слишком уж умничал. В чем он, собственно, мог подозревать Ломакса?
   Полковник поставил пустую чашку с блюдцем на столик и всем своим видом показал, что намерен распрощаться.
   – Вы, возможно, слышали, сэр, – произнесла Генриетта, – о знаменитых садах Баденского аббатства. Сейчас, когда весна в разгаре, все цвета особенно свежи и ярки.
   – В самом деле, мадам, – ответил он, поднимаясь со стула и кланяясь Генриетте. – Я заметил их удивительную красоту через окно экипажа, когда подъезжал к вашему дому.
   Генриетта одарила его улыбкой.
   – Сегодня замечательная погода, сэр, – сказала она. – Слишком хороша для того, чтобы проводить весь день в помещении или внутри экипажа.
   – Вы абсолютно правы. – Он вернул ей улыбку. – Хотя бы часть дня стоит побыть на воздухе, прогуливаясь по прекрасному саду с прекрасной спутницей. – Он повернулся и слегка поклонился Анне. – Вы не окажите мне честь показать сады, прежде чем я уеду, ваша светлость?
   Люк едва заметил полный злобы взгляд Генриетты – все его внимание было теперь сосредоточено на жене, которая грациозно поднялась и с улыбкой ответила полковнику, что с удовольствием составит ему компанию.
   Люк пристально наблюдал за ней, спрашивая себя, есть ли в ее поведении хоть какое-то подтверждение того, что все не так просто, как казалось? Свидетельство того, что она и раньше знала этого человека? Что его просьба была ей приятна – или неприятна? Он не видел ничего подобного. Разве что ее улыбка была не такой теплой, как обычно, несколько натянутой, но, возможно, ему это только показалось – может быть, он просто искал подтверждения своим беспочвенным подозрениям.
   Но Ломакс? Разве он не посмеялся только что над Генриеттой – почти в открытую? Нужно быть бесчувственнее камня, чтобы не заметить, что она положила на него глаз и пыталась добиться его приглашения на уединенную прогулку. И у Люка сложилось впечатление, что эта насмешка была вполне умышленной, почти театральной, хотя Ломакс и не показал этого явно.
   И все же – это могло быть лишь плодом его воображения. Разве это нельзя счесть за любезность и галантность, которые Ломакс выказал хозяйке дома, попросив ее осмотреть вместе с гостем сады, являющиеся частью этого дома?
   За годы, проведенные во Франции. Люк научился следовать своей интуиции. Не раз благодаря ей ему удавалось избежать неприятных ситуаций. И никогда еще у него не было более сильного интуитивного ощущения, чем теперь. Он мог спросить Анну. Это было бы проще всего. Но он знал, что Анна только холодно посмотрит на него и будет все отрицать. Возможно, был и другой путь, который, по крайней мере, даст ему больше сведений об очаровательном н неотразимом полковнике Генри Ломаксе.
   Когда полковник под руку с Анной вышли из дома, Люк прошел в кабинет, чтобы посмотреть на них из окна. Они неторопливо шли беседуя, чего только и можно было ожидать от хозяйки и гостя. Ломакс был одет в длинный синий камзол и серые бриджи до колен, белые чулки и туфли с пряжками. Его парик был тщательно напудрен. Он корректно нес свою треуголку в руке. Невозможно было с уверенностью утверждать, что это тот же человек, который, весь закутанный в черное, гулял с Анной в «Рэнела-Гарденс». Кроме одного наблюдения. У него была манера слегка отклоняться в сторону и, нагнув голову, прислушиваться к словам собеседника. Это было нечто неуловимое, что Люк не смог бы выразить словами, но от этого он похолодел.
   Это был тот же человек. Он мог поклясться всем чем угодно.
   Он сел за письменный стол, придвинул к себе бумагу и начал писать, проверив кончик пера, прежде чем обмакнуть его в чернила. Он не сомневался, что Тео даст ему необходимую информацию. Он хотел знать все что только возможно о полковнике Генри Ломаксе – начиная с его послужного списка.
   – Я так счастлив снова видеть тебя, моя Анна, – говорил он. – Прошло уже много времени. Я знал, что материнство только украсит тебя, – потому я и позволил тебе стать матерью. Ты еще прекраснее, чем когда-либо.
   Может, в первый раз возмущение пересилило страх в душе Анны.
   – Я не ваша Анна, – коротко бросила она, – и вам не стоило приезжать сюда под вымышленным именем и насмехаться над невинными людьми.
   – У тебя есть мужество и воля, – заметил он. – Меня это в тебе всегда восхищало.
   – Какова общая сумма оставшихся долгов моего отца? – спросила она, в то же время не сомневаясь, что попытка обречена на неудачу. – Почему моя семья все еще что-то должна вам, сэр? Назовите мне всю сумму, и мой муж заплатит ее. И делу конец. Вы сможете вернуться к своей жнзни, как и я – к своей.
   – Но ведь моя жизнь – ты, Анна, – сказал он, и ее гнев сменился ледяным холодом. – Разве он любит тебя так же сильно? Он производит впечатление холодного гордеца, да и репутация у него такая. Впрочем, я могу понять, что тебя привлекла его внешность, – он красив, не спорю. Но понравится ли ему, если он узнает, что его герцогиня – воровка и убийца?
   – Вы прекрасно знаете, что я – ни то ни другое.
   – Я-то могу поверить тебе, моя Анна, ведь ты – все для меня. Но есть, увы, и другие люди – более объективные и потому заслуживающие большего доверия – которые присягнут, что ты виновна.
   Она почувствовала, как ее душит гнев.
   – Я прекрасно понимаю, что произошло. Я не такая идиотка, чтобы этого не осознавать. Вы с самого начала выбрали меня своей жертвой и расставили мне ловушку. А я была так наивна и невинна, что сама вошла прямо в нее. Это я прекрасно понимаю. Но единственно, чего я не понимаю, так это – почему. Почему вы себя так ведете? Дело ведь не в деньгах. Но в чем?
   – Ах, Анна, – мягко ответил он, склоняясь к ней. – Дело в том, что я люблю тебя.
   – Любите! – Гнев переполнил ее. Она готова была взорваться, но вовремя вспомнила, где она находилась – в садах Бадена, где любой при желании мог увидеть ее из окна дома. – Я бы вышла за вас после маминой смерти, вы ведь были так добры и внимательны. Я, может, даже полюбила бы вас. Вы понимали это?
   – Мы с тобой, Анна, никогда бы не смогли пожениться. Наша любовь совсем другая, – возразил он.
   – У нас нет никакой любви, – твердо сказала она, – только какая-то болезненная мания с вашей стороны. Вы не хотели иметь меня ни женой, ни любовницей, а при этом постарались так пометить меня, чтобы ни один мужчина не женился на мне, этого вы, по крайней мере, добивались. Я ненавижу вас. Если бы существовало более сильное слово, которое могло бы выразить мои чувства, я бы использовала его.
   – Это все из-за того, что ты не понимаешь, – сказал он, – но ты все поймешь, моя Анна. Совсем скоро ты все узнаешь и поймешь, и тогда ты согласишься, что действительно должна провести со мной всю оставшуюся жизнь. Ты будешь счастливее, чем ты можешь себе представить.
   – Я уже счастлива, – не уступала она. – У меня есть муж и ребенок, дом, семья, друзья...
   – Семья, – тихо повторил он почти печальным голосом. – У тебя дочь, Анна. Я был рад узнать, что это девочка. Так лучше. Я бы хотел ее как-нибудь в скором времени увидеть.
   Кровь застыла у нее в жилах.
   – Нет, – отрезала она.
   – Сады эти прекрасны, как и говорила ваша невестка. – Он повернулся и взглянул на дом. – Роскошное обрамление столь старинного и великолепного здания, как ваш дом. В Америке есть красота дизайна, Анна, но там нет того чувства древности и истории, которое ощущаешь в домах Англии. Не пойти ли нам обратно? Я бы не хотел злоупотреблять вашим гостеприимством.
   – Как вы попали в дом? – внезапно спросила она, и ее охватил ужас, который она пыталась подавить уже несколько месяцев. – Или хотя бы в парк? Как вы попадаете в дома моих соседей, когда я нахожусь у них в гостях, хотя вас никто там в то время не видел?
   – Анна, – мягко ответил он, – я воздух, которым ты дышишь.
   – Это был слуга? Вы подкупили слугу? – Она уже думала об этом раньше, но ведь слуги не слышали ее личных разговоров и не бывали на вечерах в других домах.
   – Я у тебя в сердце, Анна, – сказал он, – а ты будешь в моем, когда все узнаешь и поймешь.
   Его экипаж был подан к подъезду. Он склонился над ее рукой. Анна не стала ждать, пока экипаж тронется. Она поспешила в дом, в детскую, где Джой, к счастью, была одна с няней. Анна взяла дочь на руки, послала няню за чаем и стала играть с дочерью, пытаясь добиться от нее улыбки.
   Должен быть какой-то выход, думала она. Не может не быть. Не может же она оставаться его рабой и игрушкой до конца жизни. Сегодня он ничего не требовал, но скоро потребует. С этих пор ей придется жить в постоянном страхе перед его визитами и его требованиями. Но ее терпению наступал предел. Долго выносить этого она не сможет и не будет.
   Даже если ей придется убить его. Эта мысль ее ужаснула, но в то же время и увлекла. Она резко обернулась и поверх плеча осмотрела пустую комнату. «Я воздух, которым ты дышишь. Я в твоем сердце».

* * *

   Эмили никогда не спускалась к чаю, хотя ей было уже пятнадцать лет и она была почти совсем взрослой. Она знала, что для ее родных она никогда не станет по-настоящему взрослой. Она всегда будет не такой, как все, немного странной. Они любили ее, Эмили это понимала, как любили ее и Люк, и Эшли, и Дорис. Но она всегда останется для них ребенком.
   Поэтому обычно во время чая она гуляла по парку или если погода была плохая, по галерее, рассматривая портреты, или иногда в оранжерее, где она могла вдыхать запах цветов и прикасаться к их листьям и лепесткам.
   В этот день она прогуливалась среди деревьев, вдалеке от реки и водопада. Здесь ей тоже нравилось гулять. Между деревьев то и дело попадались прелестные полянки, сплошь заросшие дикими цветами. Но вернуться домой она решила пораньше. После чая Эшли пойдет в кабинет. Скоро ему уезжать в Индию, и он спешил привести в порядок все записи для своего преемника, нового управляющего. Ей осталось провести с Эшли совсем мало времени. Эмили старалась не думать об этом. Но она решила использовать все возможности для того, чтобы быть рядом с ним как можно больше.
   Она увидела Анну – та прогуливалась по саду с каким-то джентльменом. Эмили находилась еще довольно далеко, но она инстинктивно отпрянула назад, под защиту деревьев. На таком расстоянии трудно было с уверенностью сказать, кто шел рядом с Анной. Но Эмили знала. Она узнала его фигуру и манеру держаться. Это был он. Он снова нашел Анну. Впрочем, он давно ее нашел – ведь приходили же эти письма... Но теперь он явился сам, собственной персоной.
   Эмили почувствовала, как к горлу подступила тошнота. Ей стало дурно, и она ухватилась за ствол дерева, не отрывая взгляда от фигуры сэра Ловэтта Блэйдона. Они шли обратно к дому. У крыльца уже ожидал экипаж.
   От этого человека исходило зло. Эмили чувствовала это. И зло было в том, что он приехал сюда. Его появление принесет Анне несчастье, если не беду. Эмили не знала, откуда у нее такая уверенность, но она ни на миг не усомнилась в этом.
   Как только экипаж уехал и увез сэра Ловэтта Блэйдона, а Анна скрылась в доме, Эмили выскользнула из своего тайника и бросилась бежать по траве. Эшли. Господи, пусть он будет уже в кабинете. Господи, пожалуйста. Она уже рыдала от охватившего ее ужаса.
   Эшли удивленно поднял глаза от книг, а затем вскочил, подбежал к ней и сжал ее плечи.
   – Маленький олененок, – спросил он, нахмурившись, – что случилось?
   Она прямо и серьезно посмотрела ему в лицо и показала в направлении садов.
   – Что-то случилось там? – спросил он. – Что-то, что напугало тебя?
   Она кивнула и снова стала показывать. Он провел ладонью по ее рукам и взял ее кисти в свои. Затем он вниматель осмотрел ее с головы до ног.
   – Ты не ушиблась?
   Она никак не ответила, только молча смотрела на не пока он не встретился с ней глазами.
   – Черт возьми, – сказал он, и она увидела досаду у нее на лице. – Должен же быть какой-то язык, чтобы ты как-могла выражать свои мысли и говорить более красноречиво чем глазами. Надо бы тебе научиться читать и писать, маленький олененок. Должен же быть способ научить тебя. Ты же понимаешь устную речь. Если бы я оставался, клянусь, я научил бы тебя.
   Она прикусила верхнюю губу. Нет, она не может объяснить ему. А даже если бы она могла сказать, что тогда? Что он сможет сделать? Сказать Люку? А что может сделать Люк? Сэр Ловэтт делал Анну очень несчастной, но она как-то зависела от него. Эмили не понимала почему. Даже если бы она умела все выразить, она немного смогла бы рассказать.
   Эшли взял ее лицо в ладони и большими пальцами стер слезы, струившиеся по ее щекам.
   – Не плачь, – сказал он. – Я никому не позволю повредить тебе или обидеть тебя, маленький олененок. Теперь ты в безопасности. Иди сюда.
   Он привлек ее к себе и крепко прижал к груди. Он, конечно, забыл, что она не слышала его, если не могла видеть движения губ. По вибрациям, которые она ощущала, она понимала, что он что-то еще говорил ей. Но и не видя его губ, она знала, что он утешает ее.
   Как она будет жить без него? Она, наверное, умрет. Она с радостью умрет.
   Он отодвинул ее от себя, продолжая сжимать ее плечи.
   – Лучше? – спросил он.
   Она кивнула. Ее сердце разрывалась от страха за Анну и себя, но она улыбнулась ему. Своему дорогому, любимому Эшли.
   – Ты мне не очинишь перо? – попросил он. – Я надавил на него, что совершенно истрепал кончик. А никто не умеет очинять перья лучше моего маленького олененка. Сделаешь?
   Эмили кивнула, не переставая улыбаться.

* * *

   Полковник Генри Ломакс широко улыбнулся, когда дворецкий закрыл дверь гостиной, пропустив к нему Генриетту.
   – Герцогиня, – произнес он, – как я польщен и благодарен, что вы так скоро воспользовались моим приглашением посетить Уичерли. Всего через час после моего прихода домой!
   Она кокетливо улыбнулась и пошла через комнату ему навстречу.
   – Это лицо, которое не стоит скрывать под маской, сэр, – сказала она, – и фигура не нуждается в том, чтобы ее прятать под плащом.
   – Что вы имеете в виду, мадам? – спросил он, когда она легко коснулась ладонями его груди.
   Генриетта улыбнулась еще шире.
   – С вашей стороны было не очень любезно попросить Анну сопровождать вас по саду, когда я сама вам это почти предложила. Вы заботились о моей репутации, или я вам больше не угодна?
   Полковник Генри Ломакс тихо рассмеялся.
   – Вы хотите доставить мне удовольствие, не так ли, мадам? – сказал он, приподнимая ее юбку для верховой езды с обеих сторон. – Джентльмену следует исполнять желания дамы.
   Он стал теснить ее к широкому дивану у одной из стен комнаты.
   – Здесь, сэр? – почти закричала она. – Но ведь это же гостиная!
   – Любой слуга, который войдет без приказа или предупреждения, сразу же будет уволен, – сказал он. – Ну же, доставьте мне удовольствие, Генриетта.
   Он развернул ее к себе лицом и сел на диван, одной рукой задирая ее юбки, другой расстегивая свою одежду. Он привлек ее к себе на колени, обхватил ее бедра и с силой вошел в нее. Она охнула.
   – Вы вся горите желанием, герцогиня, – сказал он, продолжая улыбаться ей.
   – Как вы смеете, сэр? – Генриетта с негодованием посмотрела на него, пытаясь отстраниться и подняться с его колен.
   Но он лишь рассмеялся и крепче ухватил ее за бедра.
   – Наслаждайся, Генриетта, – сказал он. – Все, чего ты хочешь, скоро будет твоим. Скоро я увезу Анну отсюда. Но, возможно, пройдет какое-то время, прежде чем Гарндон оправится от потери жены и обратится к тебе за утешением. Так что наслаждайся, пока есть возможность.
   Он снова притянул ее к себе и овладел ею быстро и нетерпелнво. Генриетта тяжело дышала и стонала от возбуждения. Когда он был удовлетворен, она склонилась к нему на плечо.
   – А может, я хочу вас, а не Люка, – сказала она. – Может, я не хочу, чтобы вы увозили Анну. Может, я сама хочу уехать с вами.
   – Ты слишком долго была без мужчины, Генриетта, – сказал он, – и забыла, что в жизни важнее всего – положение и власть. Ты ведь именно к этому стремилась, разве не так? И все еще стремишься. Ты мне все рассказывала об Анне в обмен лишь на еженедельный секс, а ведь она ничем не обидела тебя. Нет, моя дорогая герцогиня, не забывай о том, что так важно для тебя. Мне с тобой нечего делать, кроме этого, а это уже становится утомительным. Совсем не этого я так страстно желаю.
   – Только с Анной? – с горечью спросила она, вздернув голову.
   Он стряхнул ее с себя так, что она оказалась на диване рядом с ним. Затем он встал и стал застегивать бриджи, повернувшись к ней спиной.
   – С Анной – никогда, – сказал он. – И не смейте пачкать ее имя, высказывая такие грязные предположения, мадам. Я приму вашу помощь, когда настанет время. Вы придете сюда через неделю в этот же час, чтобы получить от меня указания, и будете приходить так каждую неделю, пока я не решу, что время пришло и я смогу воспользоваться вашими услугами.
   Генриетта, которая оправляла юбки, вспыхнула от гнева. Ярость брызнула из ее глаз, и голос сделался резким:
   – А почему, почему вы думаете, что я вернусь в дом, где меня оскорбляют?
   Он посмотрел на нее, по его глазам было видно, что он от души развлекается.
   – У меня есть слуги, мадам, – сказал он, – которые видели, как вы явились сюда – одна, без горничной или кого-либо другого. И есть слуга, который, войдя в комнату, видел, чем мы занимались на этом диване, и ваши задранные юбки, и что вы, вне себя от наслаждения, даже не заметили, как он зашел.
   Глаза Генриетты расширились.
   – Никто... – начала она.
   – И есть еще два или три свидетеля ваших развлечений с таинственным человеком в маске, которые вы позволили себе несколько месяцев тому назад, – продолжал он. – Свидетели, которые могут в любой момент оправиться от удивления и начать сплетничать и распускать слухи.
   – Боже, вы... – Генриетта попыталась вцепиться в него ногтями, но он, успев поймать ее запястья, удержал ее.
   – Кроме того, ваша светлость, – сказал он, – вы вернетесь хотя бы только ради этого, не правда ли? – И он в первый раз поцеловал ее, настойчиво притянув за запястья так, что она оказалась прижата к нему. Он раскрыл ее рот своими губами, и его язык проник глубоко в нее. А затем он отодвинулся и с улыбкой посмотрел на нее. – Вам это необходимо. Это как наркотик для вас. И я вам дам его снова – через неделю, Генриетта. От одной мысли об этом вы ощущаете ноющую боль между ног, не так ли?