Бэлоу Мэри. Неотразимый

   – Нат рассказал мне о жестокости мистера Пинтера, – сказала она. – О том, как он не упускал ни малейшего промаха со стороны своих солдат, за что посылал их на порку, наблюдая за ней с огромным наслаждением.
   – Гм… – пробормотал Иден.
   – Нат ужасно смутился, когда я предположила, что мистер Пинтер предпочитал устраивать для себя эти спектакли, чем воспользоваться проституткой.
   Тут лорда Пелема одолел настоящий приступ кашля.
   – Я бесконечно вам благодарен, – проговорил он, когда приступ прошел, – что вы завели меня в темную часть парка. Вероятно, кто-то распустил злобный слух, уверяя, что вы леди?
   – Оставьте глупые шутки! Так вы думаете, это действительно так? Что он… со странностями?
   – Думаю, вряд ли… – чопорно заговорил лорд Пелем, но Лавиния не обратила на это внимания.
   – Да, да, – нетерпеливо сказала она. – Но как вы не понимаете? Шантажисту нельзя просто пригрозить пальцем и сказать ему, чтобы он бросил это дело и вел себя хорошо. И не стоит останавливать его убийством, за которое можно оказаться на виселице, как вы сказали. Единственный способ покончить с ним – это действовать его же оружием.
   – То есть? – спросил Иден, останавливаясь и поворачиваясь к ней лицом, хотя они не могли хорошо видеть друг друга, поскольку находились под деревьями, куда не проникал свет от фонарей.
   – Это значит, что мы должны найти в его прошлом такие факты, которые он предпочел бы скрывать.
   – То есть шантажировать его?
   – Конечно! А о чем же еще я говорю! Если он еще раз посмеет нагнать страху на Софи – хотя я положительно представить себе не могу, что она могла такого сделать, – но если он посмеет даже подумать об этом, тогда мы должны рассказать о нем всем и каждому. Но сначала мы предупредим его о том, какие последствия могут иметь его поступки.
   – Боже мой! – воскликнул он. – Но вы настоящая фурия!
   – Да, когда дело касается защиты моих друзей, – согласилась она. – Если мистер Пинтер действительно получает удовольствие – точнее, особый сорт удовольствия, – когда наблюдает за поркой обнаженных людей, и если у нас будет достаточно доказательств, чтобы это его встревожило, только тогда мы можем положить конец его травле Софи. Так мы приступим к этому?
   – Мы? – растерянно спросил он.
   – Да, мы, – твердо заявила она. – То есть вы и я. Нат немедленно отошлет меня в Боувуд, стоит мне только заикнуться об этом.
   – Нет, мисс Бергланд, – так же решительно отрезал он. – Мы – это я, Рекс, Нат и Кен. Но я нахожу вашу мысль отличной, и, признаться, мне стыдно, что мы сами об этом не подумали. Не очень-то сообразительными мы оказались.
   – Ну, хорошо, – подумав, уступила Лавиния. – Но только при условии, что я обо всем получу полный отчет. И не вздумайте заявить мне, что подробности не предназначены для утонченного слуха леди.
   – Точнее, для вашего слуха? – сказал он, поднимая монокль и вставляя его в глаз, забыв о том, что они находятся в темном саду. – Осмелюсь сказать, что ваши ушки сделаны из железа.
   Лавиния улыбнулась ему:
   – Уверена, вы с друзьями спасете Софи. Не хотелось бы мне оказаться на месте мистера Пинтера. Думаю, когда вы вчетвером навалитесь на него, это будет стоящее зрелище.
   И они усмехнулись друг другу в непривычном единодушии.
   – Полагаю, – заговорил он, – если я возьму на себя смелость поцеловать вас, след ваших пальчиков отчетливо запечатлеется на моей несчастной физиономии, после чего я уже не решусь вернуться в бальный зал?
   Она задумчиво посмотрела на него:
   – Вы действительно желаете меня поцеловать?
   – Эта мысль только что меня озарила, – признался он. – Так я буду вознагражден вашей ладошкой?
   Она снова обдумала его предложение, не торопясь с ответом.
   – Отнюдь, – сказала она наконец.
   – Ах! – вырвалось у него, он нагнулся и прижался к ее рту губами, но почти сразу же поднял голову. – Ну, это просто детские шалости, – пробормотал он, обвивая руками ее стан. – Если уж мы решились это сделать – а по общему умопомешательству похоже, что так и есть, – по крайней мере сделаем это как полагается.
   И он поцеловал ее, как полагается. Через некоторое время Лавиния откинула голову назад и серьезно посмотрела на него:
   – А что, все джентльмены целуют вот таким образом? То есть открывая при этом губы?
   – Понятия не имею, – удивленно пробормотал он. – Я никогда за другими не подсматривал. Но данный конкретный джентльмен целуется именно таким образом. Вы возражаете?
   – Ваш поцелуй вызвал у меня внутри какие-то странные ощущения, – сообщила Лавиния.
   – Боже праведный! – простонал он. – Мисс Бергланд, случайно, это не первый ли ваш поцелуй? В вашем возрасте?
   – О, вам не удастся меня смутить и заставить сочинять, что я уже счет поцелуям потеряла. Просто до сих пор я никогда не хотела, чтобы меня поцеловали, поэтому и не целовалась.
   – Значит, на этот раз вам этого захотелось? – вкрадчиво поинтересовался Иден.
   Ей не очень хотелось сделать это разоблачающее признание, но она сама разрешила ему поцеловать себя.
   – Я полагала, что у вас достаточно много опыта, и если уж раз в жизни узнать, что такое поцелуй, то лучше испытать его с человеком, который знает толк в этом деле.
   – Понятно. Не попробовать ли нам повторить этот опыт? Может, на этот раз вам удастся преодолеть смущение, и вы тоже попытаетесь раскрыть губы.
   Она последовала его совету. И если в первый раз подумала, что внутри у нее возникли странные ощущения, то теперь ей было вообще не до осмысления своих ощущений.
   – Еще несколько таких поцелуев, – сказал он через некоторое время, при этом она заметила, что его рука ловко выскальзывает из-под низкого декольте, – и мне придется завтра же явиться к Нату с официальным визитом. Уверен, мы оба этого нисколько не желаем.
   – И как только вам в голову пришла эта дикая мысль! – согласилась она и на всякий случай осмотрела свой туалет.
   – Завтра, когда мы поедем кататься в Гайд-парк, – сказал Иден, – я посоветуюсь с друзьями об этом… о другом деле. И может быть, сообща что-нибудь придумаем.
   – Никаких «может быть»! – решительно заявила она, беря его под руку и направляясь с ним в бальный зал, – из дверей в сад начали выходить гости, а оркестранты уже снова настраивали свои инструменты. – Вы просто обязаны что-то придумать. Софи – наш общий друг. Так что извольте потрудиться.
   – Слушаю, мэм, – покорно произнес он.

Глава 17

   София приказала натаскать воды в туалетную комнату, намылилась мылом, запах которого так нравился Натаниелю, и целых полчаса нежилась в глубокой кадке. Тем же мылом она вымыла голову, дала волосам как следует просохнуть, а потом долго расчесывала их, пока они не стали блестеть. Она выбрала свою самую красивую ночную рубашку; халат же у нее был один-единственный.
   Она с грустью подумала, что готовится к приходу Натаниеля, как невеста к приходу жениха, но эта мысль не заставила ее отказаться от встречи. После его ухода она уселась в кресло с Лесси на коленях и погрузилась в раздумье. Сначала она недоумевала, что заставило ее внезапно согласиться принять Натаниеля, и, не найдя ответа, она набросала записку, в которой просила его больше никогда к ней не приходить.
   Затем взглянула на себя словно со стороны, стараясь понять, какой она стала. В некотором смысле она была жертвой с самого начала семейной жизни, но тогда она сумела как-то приспособиться к необычным обстоятельствами и даже извлечь из них пользу. Тяжелые военные годы в Испании, Португалии, а затем во Франции и в Бельгии не прошли для нее бесследно. У нее появились друзья, она набралась жизненного опыта, приобрела закалку и силу воли, ее чувство собственного достоинства сильно развилось, окружающие любили ее и уважали.
   После смерти Уолтера она вкусила сладость настоящей свободы, и тут подоспел неожиданный дар правительства в виде домика и пенсии. Она словно начала жить заново, обзавелась новыми друзьями и была по-своему счастлива, ведя спокойный, безмятежный образ жизни.
   И кем же стала она теперь? Она превратилась в жалкое запуганное существо, боится выйти из дома, боится даже выглянуть из окна, в страхе увидеть Бориса Пинтера или его шпионов, следящих за ее домом. Она избегает посещать любые развлечения, особенно приемы в высшем обществе. Боится гулять в парке, чтобы ее соглядатаи не подсмотрели, что она встречается там с людьми, с которыми не должна видеться. Вздрагивает от каждого стука в парадную дверь.
   Она без объяснений прекратила почти все сношения с семьей Уолтера, поставив их в тупик и даже вызвав их заслуженную обиду, особенно со стороны Сары. Только вчера София отказалась идти с ними на прием, по случаю хорошей погоды устроенный в парке. И с бесконечной горечью она положила конец знакомству с четырьмя молодыми людьми, дружбой которых так дорожила, и только что зародившимся дружеским отношениям с их женами. Принесла в жертву любовную связь, благодаря которой эта весна могла бы стать для нее временем незабываемого счастья. И все это для того, чтобы оставаться презренной марионеткой отъявленного подлеца. Чтобы постоянно находиться под гнетом мучительного и безысходного страха…
   Но почему на ее голову свалилось такое несчастье? Разве она его заслужила?
   Вовсе нет, просто Уолтер предал ее, нарушив их договоренность, которую она строго соблюдала. Вот почему!
   И вот ее жизнь разрушена, а вскоре может быть разрушена и жизнь семьи Эдвина, как и семьи Томаса. А что последует за этими катастрофами? Громкий скандал и потеря уважения общества? В этом можно не сомневаться.
   Но разрушена не только ее жизнь, вдруг осознала София, невольно улыбнувшись, когда Лесси лизнула ее в щеку. Уничтожена сама ее личность! Ее унизили, лишили чувства собственного достоинства, без которого человек перестает быть человеком, превратили в жалкое ничто!
   Но она не допустит, чтобы это продолжалось. В интересах своих близких и знакомых просто не имеет права допустить это. С самого начала истории с Пинтером она все думала, до какой степени сможет его терпеть, опасаясь, что навечно стала игрушкой в его руках. Но оказалось, всему есть предел, и она понимала, что он наступил именно сейчас – она отказывается и дальше подчиняться власти Пинтера, отказывается деградировать еще больше.
   Так она сидела, погруженная в эти безрадостные мысли, давно уже пропустив время пить чай. У нее родился план из трех пунктов. Сначала она выяснит, может ли продать дом, и если да, то сразу же приступит к его продаже. Во-вторых, нужно слазить на чердак и найти там коробки, в которых до сих пор хранятся кое-какие вещи Уолтера. И в-третьих, она проведет с Натаниелем последнюю ночь, которая будет незабываемой. Да, незабываемой! И последней.
   Затем она попросила натаскать в туалетную комнату горячей воды…
   В отличие от второго свидания с Натаниелем в этот вечер она чувствовала себя более уверенно, хотя вся трепетала от радостного возбуждения. Вскоре после одиннадцати она была уже готова к встрече с ним и, не в силах усидеть на месте, стала расхаживать из комнаты в комнату, поминутно выглядывая в окно и неустанно расчесывая волосы, чтобы занять руки.
   Лесси устала таскаться за хозяйкой и вспрыгнула на запрещенное сиденье. Положив голову на передние лапы, она взглянула на Софию, словно ожидая команды спрыгнуть вниз, но ее не последовало, и она закрыла глаза и глубоко вздохнула.
   – Нет, я вижу, полночь никогда не настанет! – нетерпеливо воскликнула София.
   Но Натаниель появился на целых семь минут раньше! Она легко сбежала вниз и нетерпеливо, но осторожно отодвинула засов.
   – Ты пришел раньше!
   – Неужели?
   Войдя в дом, он снял шляпу и наклонился, чтобы поцеловать ее.
   – Мне нужно было дождаться на улице, пока не пробьет двенадцать?
   Она улыбнулась ему, до краев наполненная счастьем и восторгом.
   – Конечно, нет! Я тоже давно уже приготовилась и ждала тебя.
   – Правда, Софи? – Он взял у нее свечу и поднял ее повыше. – Ты выглядишь такой счастливой. Это оттого, что рада меня видеть?
   – Да! – Она счастливо улыбнулась ему и стала подниматься по лестнице. – Очень рада!
   Сегодня она не будет притворяться безразличной. Эта ночь принадлежит ей, и она возьмет от нее все, что только возможно. В первый раз за всю жизнь она решила быть настоящей эгоисткой.
   Когда они поднялись в спальню, Натаниель поставил свечу на туалетный столик, взглянул на Лесси, которая приветственно помахала ему хвостом, и повернулся к Софии. Возможно, он ожидал повторения той ночи, когда оба не знали, с чего начать. Но сегодня она решительно отмела в сторону всякое смущение. Она подошла к нему и начала расстегивать его камзол, потом стащила его с плеч и с рук, пока он неподвижно стоял, наблюдая за ней.
   – Ты не надел свой вечерний костюм. Это ведь костюм для верховой езды, я не ошибаюсь?
   – Верно.
   Она принялась расстегивать пуговицы его жилета.
   – Но сегодня был вечер у леди Хонимер. Разве ты не был на нем?
   – Был.
   Она бросила жилет на пол поверх камзола, потом вытянула из штанов полы его рубашки и развязала шейный платок.
   – Значит, ты не остался на балу до конца? Ей пришлось дотянуться до его шеи, чтобы распутать платок.
   – У меня было кое-что поприятнее, – улыбнулся На-таниель.
   Итак, он отправился домой и переоделся в утренний костюм для верховой езды. Неужели он собирается остаться на всю ночь, с надеждой подумала София. Уже миновала полночь, время неумолимо бежит вперед, но она не станет об этом думать.
   Он поднял руки, помогая ей стащить рубашку через голову. Она бросила ее на жилет и прижалась лицом к его груди. От него слабо пахло одеколоном.
   – Софи! – Он взял ее за руки и слегка отодвинул, оглядывая ее своими замечательными глазами. – Ты так прекрасна!
   – О! – Она смущенно засмеялась. – Это очень мило с твоей стороны, Натаниель, но ты можешь этого не говорить. Я знаю, что далеко не так уж хороша. Но… – Она прикоснулась пальцами к его губам, не давая ему что-то сказать. – Но все равно благодарна тебе за эти слова. Каждой женщине нужно услышать их хоть раз в жизни. Благодаря тебе я стала чувствовать себя почти красавицей.
   Она всегда, всю свою жизнь будет помнить его слова, будет помнить этот взгляд, с восхищением устремленный на нее.
   Но он продолжал пытливо всматриваться в ее глаза.
   – Кажется, я только сегодня кое-что понял. Когда-то… Не знаю, когда именно, может, в самом начале жизни ты убедила себя в том, что некрасива. И поэтому решила скрывать свою красоту от себя самой и от людей. Ты делала это очень умело – подбирая себе одежду тех цветов и фасонов, которые тебе не очень подходили, выбрав определенную манеру обращения с людьми. Если бы еще неделю назад меня спросили о твоей внешности, я описал бы тебя как приятную на вид женщину, но не очень красивую. А сегодня днем ты сказала мне: «Посмотри на себя в зеркало, а потом на меня и на леди Галлис». Ты имела в виду, что я найду ее гораздо красивее тебя. И я понял, что ты всегда заставляла меня смотреть на себя так же, как ты воспринимаешь себя.
   Он не совсем угадал. Когда-то София находила себя довольно хорошенькой, а порой даже красавицей. Но потом она вышла замуж за Уолтера и…
   Она прикусила губу, ей захотелось опять спрятать лицо у него на груди.
   – Знаешь, Софи, тебе нужно всегда носить только вот такие светлые платья, как это. И не нужно скрывать свои роскошные волосы, собирая их в тугой узел, а напротив, ты смело можешь гордиться ими. И улыбаться тебе нужно всегда так, как ты улыбнулась мне сегодня, открывая дверь. Ты действительно одна из самых красивых женщин среди моих знакомых – может, даже самая красивая, но ведь я не могу судить о тебе беспристрастно.
   Она всегда твердила себе, что красота не имеет значения. И действительно была в этом убеждена. Она считала, что гораздо важнее быть порядочным и доброжелательным человеком, иметь друзей, которые тебя любят. Она пыталась уверить себя, что лучше быть старушкой Софи, чем ослепительной красавицей.
   Но как же замечательно было услышать, что Ната-ниелю она кажется чуть ли не самой красивой женщиной на свете. Она радостно улыбнулась ему:
   – Спасибо, Натаниель. Я так тебе благодарна!
   – Неужели Уолтер никогда тебе этого не говорил? Она на мгновение помрачнела. Уолтер! Он избегал даже касаться ее.
   Натаниель обнял ее своими сильными руками и притянул к себе.
   – Прости, дорогая, – сказал он и потерся подбородком о ее волосы. – Прости меня. Не мое дело говорить о твоем браке. Пожалуйста, прости меня.
   Но она не желала портить эту ночь неприятными воспоминаниями. Подняв лицо, она опять просияла улыбкой.
   – Не хочу думать об Уолтере. Хочу думать только о тебе, о тебе одном!
   – Софи, ах, Софи, я так по тебе скучал! – Он шутливо коснулся кончиком своего носа ее.
   София обвила его шею руками, и он стал осыпать ее горячими поцелуями, а она всем существом впитывала наслаждение от его ласки. Эта ночь будет ночью любви!
   – Софи! – несколько минут сказал он. – Мыс тобой так хотим друг друга! Давай разденемся до конца и ляжем, хорошо? Давай займемся любовью.
   – Да! – сказала она, открепляя бант с воротника ночной сорочки. Ей казалось, что стоит ей двинуться, и она расплеснет переполнявшее ее счастье. – Давай займемся любовью!
   На улице уже занимался рассвет. В это время года он начинался раньше, но все равно скоро пора уходить, с сожалением подумал Натаниель. Как было бы приятно опять заснуть рядом с Софи, чтобы ее голова лежала на его руке, и чувствовать у себя на груди ее руку. А потом вместе проснуться, может быть, снова заняться любовью, после чего встать, позавтракать вдвоем и вместе решить, что они будут делать днем.
   Открыв глаза, он уставился взглядом в потолок.
   Это была та часть ночи, проведенной с женшиной, когда обычно он чувствовал уют и нежелание покидать теплую постель, но вместе с тем ему не терпелось поскорее уйти, глубоко вдохнуть свежий утренний воздух, бодрой походкой направиться домой, где он снова почувствует себя свободным и ничем не связанным. Обычно ему и в голову не приходило позавтракать и затем провести целый день со своей партнершей по сексу. Но видимо, слово «обычно» уже для него неприменимо. Ночь, подобная прошедшей, не была обычной для Натаниеля. И даже при его опыте была неповторимой.
   В эту ночь они почти не спали. Снова и снова они погружались в волны наслаждения – то обуянные бурной страстью, то охваченные невыразимой нежностью, то доставляя друг другу тихое и глубокое удовлетворение. Они продолжали познавать друг друга, дарили каждый себя и принимали от другого щедрые дары любви. Истомленные, они восстанавливали силы в объятиях друг друга. Они были одним, неразделимым надвое существом.
   И Натаниелю казалось невероятной мысль расстаться с ней в конце сезона. Он не стал отмахиваться от этой мысли, а начал рассматривать со всех точек зрения. Да, он вовсе не был уверен, что сможет расстаться с Софи.
   Наклонившись, он поцеловал ее в губы. Она открыла сонные глаза и улыбнулась ему:
   – Я заснула? Как же это со мной случилось?
   – Мне пора идти, – шепнул он.
   Но она подвинулась ближе и еще сильнее обняла его.
   – Нет, еще нет. Еще слишком рано!
   – Должно быть, я сделал тебе больно, – сказал он. – Боюсь, я был слишком ненасытным.
   – Не очень, – сказала она. – Я чувствую себя… там… прекрасно. Там, где ты был… Немного больно и чувствительно, но еще хочу тебя. Иди ко мне опять.
   Она говорила – и говорила всю ночь – совсем не похоже на Софи, которую он знал. Нисколько не смущаясь, она подсказала ему, как лучше доставить ей наслаждение. И так же прямо спросила, каким образом она может доставить наслаждение ему, и делала все, что он предлагал, совершенно не стесняясь тех интимных ласк, просить о которых у него не хватило сил отказаться.
   Он считал, что правильно угадал, как она таилась от окружающих. Их маленькая и внешне столь милая Софи, их веселый неунывающий друг Софи оказалась красивой, изящной и страстной в любви женщиной.
   Натаниель был поражен своим открытием.
   – Если ты так настаиваешь, – не выдержал он соблазна.
   Он лег на нее и глубоко скользнул в ее теплую влажность, тогда как она обвилась вокруг него и страстно прижалась.
   – Если можно, Софи, я приду к тебе завтра ночью – или уже сегодня? – но только не уверен, что смогу доставить тебе такое же удовольствие. Пожалуй, силы мои временно иссякли. – Он усмехнулся и обрушился на нее всем своим весом.
   Но София не была настроена на нежную любовь. Напрягая внутренние мускулы, она усиливала свое желание и стонала при каждом его толчке. Она быстро достигла агонии, а потом лежала спокойно и расслабленно, пока он сам не достиг высшей точки наслаждения.
   А она, подумалось ему, захочет ли она расстаться с ним в конце весны? Может, ему просто повезло, что он встретился со страстной женщиной, которая давно изголодалась по сексу? Или именно он будил в Софи эту страсть и нежность?
   Одно было ему совершенно ясно. У нее с Уолтером был хороший брак, они всегда казались довольными друг другом, но, возможно, в этом-то и ключ к пониманию всего. Софи была создана для гораздо большего, чем быть просто довольной. Кроме того, Натаниель всегда считал невозможным знать, какие отношения связывают супругов, когда они остаются один на один.
   Видимо, все-таки их брак был не очень удачным.
   – Гм… – пробормотал он, когда осознал, что, расслабившись, придавил ее всем своим весом. – Бедная моя Софи. Нужно было меня оттолкнуть.
   Но когда он попытался приподняться, она еще сильнее притянула его к себе.
   – Не вставай, подожди. Мне нравится чувствовать тебя всего.
   Вздохнув, он опять расслабился. Но заметил, что она по-прежнему напряжена и прижимается к нему, как будто решилась никогда его не отпускать.
   Может, она не захочет отпустить его с окончанием сезона. А он и не станет возражать. Возможно, это будет их общим желанием, как и все, что происходило между ними этой ночью.
   Он поцеловал ее и улыбнулся, прежде чем встать.
   – Не хочется уходить, – признался он, – но пора. А то придется поздороваться с Сэмюелом.
   Когда через десять минут она провожала его до выхода, ему показалось, что у нее на глазах блеснули слезинки. Но она все равно улыбалась той сияющей улыбкой, которую сегодня он впервые увидел на ее лице.
   – Спасибо, Натаниель, я так тебе благодарна! Знаешь, я всегда любила тебя больше всех. Всегда!
   Поцеловав ее на прощание, он быстро зашагал по направлению к дому, а ее слова все звучали у него в ушах. Любила больше всех? Кого она имела в виду? Больше Кена, Идена и Рекса? Больше Уолтера? Или всех мужчин? Она любила его больше всех. Но как любила? Как женщина любит мужчину или как друга?
   А она всегда была для него только дорогим другом. Как ей удавалось так долго все скрывать? Почему он с самого начала не разглядел в ней женщины, которая станет для него важнее любой другой женщины, любого другого человека, станет ему такой же близкой, как биение собственного сердца? Неужели именно так и чувствует себя мужчина, влюбленный в женщину, смущенно спрашивал он себя. Неужели он полюбил Софи? А она – любит ли его она?
   Сможет ли он жить без нее? Это серьезный вопрос. А сможет ли он жить без воздуха? Сможет ли жить, если перестанет биться его сердце? Сможет ли он жить без Софи?
   – Я бы посоветовал Нату скрывать глаза под полями шляпы, – Кеннет. – Они у него красные от бессонницы.
   – Вопрос в том, Кен, – подхватил Рекс, – считает ли леди, что его глаза кажутся больше, чем обычно, когда они находятся в ее будуаре?
   – Леди, по вине которой его глаза стали такими, вероятно, считает, – сказал Кеннет, и они засмеялись, как будто невероятно удачно сострили.
   – Можно только надеяться, – вступил Иден, направляя свою лошадь поближе, чтобы не упустить ни слова из разговора, – что сегодня утром леди Галлис тоже не будет выставлять напоказ такое украшение. Ей это так же не пойдет, как не идет нашему Нату.
   – Можно также надеяться, – засмеялся Рекс, – что, кроме нас, никто не придал большого значения тому факту, что леди Галлис не почтила своим присутствием вчерашний бал, тогда как Нат ушел с него неприлично рано.
   – Но каждый, без сомнения, так же порадовался, как и мы, – сказал Кеннет. – Правда, только не Мойра. Она считает, Нат, что тебе пора позаботиться о самом себе, а не только о своих родственницах. И мне пришлось ей напомнить, что ты не ищешь себе жену. А она заявила, что тебе должно быть стыдно, в твоем-то возрасте. – Он усмехнулся.
   – Интересно, – наконец подал голос Натаниель, любуясь деревьями и тоскуя по родным краям, – все ли в городе страдают этой математической болезнью? Все ли пытаются сложить два и два, но неизменно получают пять?
   Его друзья прыснули от хохота.
   – Защищаешь репутацию женщины, Нат? – спросил Иден. – Старина, мы единодушно считаем, что у тебя безупречный вкус. – Он покашлял. – Но посмею себе напомнить, что именно я выбрал для тебя эту леди.
   – Не бойся, Иден, – сказал Нат, – ты получишь за это награду на небесах.
   – У меня есть мысль, как мы можем помочь Софи, – сказал Иден, круто меняя тему, как это было ему свойственно. – Правда, это не столько моя идея, сколько идея твоей кузины, Нат. Она загнала меня вчера в угол и лишила ужина. Но у нее появилась чертовски удачная мысль.