С приходом советской власти впервые были приняты решительные меры к восстановлению запасов капана. В первую очередь был установлен запрет на охоту, продолжающийся и по настоящее время. На острове Семи Ветров организовали заповедник. Здесь долгое время работал профессор Лобачев. Он же издал первую монографию о каланах. Его рекомендации легли в основу ведения хозяйства, и стадо постепенно восстанавливалось. На пушных аукционах снова появился драгоценный мех.
И вот каланы начали исчезать. Сначала думали, что похищает их косатка, челюсти которой похожи на медвежий капкан, а острые зубы не уступают зубам тигра. Но каланы издалека чуют врага и, как только он появляется у острова, быстро вылезают на берег.
Так делают обычно и подводные пловцы. Однажды у острова Утод в Японском море Парыгин подвергся нападению косатки. Он забился в щель скалы. Перед лицом щелкнули страшные челюсти хищника.
Парыгин вздохнул. После того как Мика Савельев вывел его из тумана и привел в поселок, прошла неделя. Все эти дни он отчаянно тосковал, не находя себе места.
На следующий день после приезда Парыгин представился директору заповедника - высокому и широкому в плечах мужчине лет пятидесяти с пышной боярской бородой и сверкающими разбойничьими глазами, с массивным ножом за поясом, в высоких сапогах. Парыгину казалось, что перед ним стоит классический герой приключенческого романа с похищениями, погонями и драками.
Это был директор заповедника Григорий Лазаревич Чигорин. Он проверил документы Парыгина, вынул из стола пропыленный журнал и что-то записал в нем.
- Вот и все, - сказал он. - С сего числа вы научный работник заповедника. Зарплата двести целковых в месяц.
Парыгин стал возражать, что не имеет права состоять в штате, что он учится в высшем мореходном училище.
- Это я знаю из бумаг, - отрезал Чигорин. - Я не хочу, чтобы вы бесплатно работали, а работа у вас предстоит нелегкая. Сегодня отдыхайте, знакомьтесь с островом, а завтра поговорим.
И ушел, гремя сапогами.
Толстый человек в вышитой украинской рубахе, комендант поселка, познакомил его с внутренним распорядком дня. Все было расписано по часам: завтрак, обед, ужин, начало и конец работы, время политзанятий, спецучеба, дежурства по острову. "Не хуже, чем у нас в училище", - подумал Парыгин.
Остров был пяти-шести километров шириной и тридцати трех километров длиной и имел форму подковы, обращенной дужкой на юго-запад. Берега скалистые, с острыми выступами в море. Волны со страшной силой разбивались о них, и в ветреные дни на острове стоял несмолкаемый гул. Каланы обитали внутри подковы. Здесь было тише и спокойнее.
Парыгин до позднего вечера бродил по острову. В поселок он вернулся голодный как волк и как раз к ужину ввалился в небольшую, по-домашнему обставленную столовую.
На следующее утро он опять явился к директору заповедника.
- Понравился остров? - спросил Чигорин.
- Остров как остров, - ответил Парыгин.
- Богом забытый уголок. Так, что ли? - Чигорин сел в кресло. - Сейчас я вам объясню, в чем будет заключаться ваша работа. Мы очень плохо знаем подводный образ жизни наших животных. Вот вам литература о каланах, в том числе уникальная монография Николая Николаевича Лобачева. Будете изучать жизнь каланов под водой. Все свои наблюдения записывайте в дневник, позже вы обработаете этот материал и напишете небольшую работу на эту тему.
Парыгин нахмурился.
"Неужели меня послали сюда затем только, чтобы изучить жизнь каланов?" - с горечью думал он.
- А вы, молодой человек, не хмурьтесь, - продолжал Чигорин. - Русские мореходы прославили отечество не только ратными подвигами. Они были и открывателями новых земель, и естествоиспытателями, и этнографами. Да-с, на вас мы возлагаем большие надежды. У нас наблюдаются случаи таинственного исчезновения каланов. Моя дочь утверждает, что их похищает какое-то неизвестное существо. Может быть. Я не верю. Океан огромен и... тесен. Все хищники давно изучены, описаны и классифицированы.
У Парыгина замерло сердце. Хрупкая Таня Чигорина - и этот огромный человек... Неужели она - его дочь?..
...Все это время Парыгин изо дня в день погружался в воду и изучал жизнь каланов. Чигорин, читая его записи, восторгался, как ребенок.
Постоянным спутником Парыгина стал Мика Савельев - одинокий старик, всю свою жизнь проживший на острове. Вот и сейчас он сидел рядом с Парыгиным и сосал трубку.
- Твоя много-много думай, - сказал он, узловатыми пальцами дотрагиваясь до рукава подводного костюма. - Твоя ныряй в воду - и будет рыба, - сказал Мика.
- Правильно, Мика Степанович. Нырну - и буду рыба, - засмеялся Парыгин, поднимаясь.
Над океаном кружились и кричали чайки. На горизонте медленно плыл корабль и тянул за собой длинный султан дыма. Парыгин обернулся назад и увидел одинокую фигуру Мики. Он помахал ему рукой и нырнул.
Океан мерцал голубым светом. Как маятники, медленно качались водоросли. Между ними плавали окуни. На темных выступах подводных скал ворочали щупальцами осьминоги. Парыгин потрогал рукой нож и, убедившись, что он хорошо привязан к поясу, поплыл вдоль опушки подводного леса. Пока все вокруг было привычно - голубая вода, водоросли, рыбки. Вдруг рядом возникла причудливая волосатая морда. Она уставилась на Парыгина круглыми большими глазами. Он схватился за нож. Калан! Вращая задней частью туловища, зверь скрылся в зарослях водорослей.
"Так я до вечера не доберусь до границы заповедника", подумал Парыгин и нырнул в подводные джунгли. Извивающиеся, скользкие стебли водорослей опутали его. "Только без паники", - подумал он и перевернулся на спину. Голубоватый свет падал сверху. Среди водорослей метался ярко-красный окунь. "Ну что, дружок, никак не выберешься?" - мысленно спросил его Парыгин. Окунь будто понял его и чуть помахал хвостом.
- Придется освободить тебя из плена, - Парыгин протянул руку. - Ну, ну, не бойся!
Окунь дернулся, прижал к телу плавники и замер.
- Глупый ты, глупый, - пробормотал Парыгин, освобождая рыбку.
Сделав два-три взмаха хвостом, окунь застыл.
- Поплывем вместе, - Парыгин сцепил руки над головой и, едва работая ластами, стал пробиваться вперед.
Окунь плыл за ним. Парыгин не раз наблюдал, как рыбы в минуты смертельной опасности жались к пловцу.
Водоросли, водоросли - будет же им конец когда-нибудь? Прочнее пеньковой веревки и длиннее корабельных канатов, они обвивались вокруг шеи и рук, скользили по ногам. Но Парыгину не привыкать к этому. Бывал в переплетах. Главное - не теряться. Плыть медленно, как можно медленнее. Поспешишь - водоросли так запеленают, что никогда не выберешься. А окунь так и висит на ластах. Чуть шевелит хвостом. "Умница", засмеялся Парыгин, выплывая из джунглей. Окунь на секунду замер, потом с силой вильнул хвостом и юркнул в синий мрак глубин.
Парыгин помахал ему рукой и выплыл на поверхность.
Почти рядом из воды торчал каланенок. Увидев неизвестное существо, зверек, работая туловищем, подплыл к нему. Парыгин поднял руку, чтобы погладить медведку*. Появилась матка и тревожно запищала.
- Иди, дуралей, - сказал Парыгин и шлепнул каланенка по спине.
Медведка скрылся под воду.
Парыгин огляделся. Впереди лежал крохотный островок граница заповедника. Каланы редко заплывают сюда. Они предпочитают прибрежные воды, где много корма.
Парыгин нырнул и поплыл, слегка шевеля ластами. Ему казалось, что он неслышно скользит над улицей ночного города, где не звенят трамваи, не шуршат по асфальту шины автомобилей и не течет по тротуарам людской поток. Сказочная игра света и цвета. Пестрые жуки важно выплывали из глубин и тут же исчезали. Одинокая рыбка, как поздний ночной гуляка, петляла по пустынным
* Медведка - только что народившийся каланенок.
морским тротуарам. Мелькали прозрачные тени водорослей. И тишина.
Парыгин включил электрический обогреватель, и ему стало тепло, как в добротной шубе. Плыви хоть до самого утра, не замерзнешь и не утонешь. А как бы ты себя повел, если бы тебе сказали: жить тебе отныне в океанских глубинах? Жить в океане! Не видеть солнца. Не вдыхать запаха сирени, не слышать девичьего смеха. Нет! Прекрасен океанский мир, но еще прекраснее синева бездонного неба, жаркое солнце, зелень трав. Захотелось на берег, на твердую землю.
Впереди виднелась плоская каменная плита. Парыгин вылез на нее, снял маску и глубоко вздохнул. Воздух был влажный и вкусный,.с запахом моря и соли. Нет, под водой воздух был иной - без аромата. "Может быть, - подумал Парыгин, - со временем инженеры изобретут такой аппарат, который будет из воды отбирать не только воздух для дыхания, но и подводные запахи".
А океан в этот полуденный час был великолепен. Могучий и бескрайний, он убегал куда-то вдаль и сливался со светлым горизонтом.
Парыгин сел на край каменной плиты, опустив ноги в воду. Напротив возвышался безымянный Остров. Над ним вились черные тучи птиц. Необитаемые острова всегда манили Парыгина. Вот и сейчас у него появилось острое желание поплыть к таинственному острову, пройтись по нему, заглянуть во все его щели и дыры.
Отстегнув фотоаппарат, Парыгин хотел было нацелиться телеобъективом на остров, как вдруг увидел в воде нечто странное. Он вновь пристегнул аппарат к поясу, вскочил. Мимо острова проплыло какое-то черное существо. Парыгин успел разглядеть только его спину.
"Может быть, похититель каланов?" - подумал он и нырнул в воду.
Неизвестное существо плыло к лежбищу каланов легко и плавно, не вызывая никаких волн. Казалось, что оно вообще не движется. Парыгин знал, что в воде сопротивление возрастает пропорционально квадрату скорости и энергия, развиваемая при этом, полностью рассеивается в бурлящих водоворотах. Здесь же не было никаких водоворотов.
Под водой Парыгину приходилось встречаться и с акулами, и с косатками, и спрутами, и другими подводными хищниками. Встречи с ними были опасны, но никогда они не вызывали такого непонятного трепета, как сейчас. Он несколько раз близко подплывал к неизвестному существу, делая один снимок за другим. Максиму хотелось, чтобы оно взглянуло на него или как-то по-другому отреагировало на его присутствие. Нет же! Плывет себе невозмутимо. Казалось, что это не живое существо, а бревно необычной формы.
Фотоаппарат автоматически фиксировал все, что попадало в объектив. Парыгин чувствовал, что начинает уставать. Он выключил электрический обогреватель. Сейчас полежать бы на воде и отдохнуть, глядя в небо. Но об отдыхе нечего было и думать.
Неожиданно в ушах раздались отрывистые сигналы-импульсы. Парыгин взглянул на часы - час тридцать минут под водой. Предполагаемый похититель каланов, не уменьшая скорости, двигался все так же прямо и невозмутимо.
Вдруг Парыгин услышал звуки работающих двигателей, потом увидел подводную часть судна. Вероятно, это был сторожевой катер или траулер, возвращающийся с промысла на остров Туманов. Судно проплыло мимо Парыгина и оказалось перед носом неизвестного существа. Раздался глухой удар, не сильный, но отчетливый. "Готово, - подумал Парыгин. - Мистер Икс разбился о железный корпус судна". Но странно, почему судно погружается в воду и почему оно раскололось надвое? Парыгин сделал несколько кругов вокруг судна. Неизвестное существо исчезло. "Наверху люди", - подумал Парыгин и стал всплывать.
- Вот он! Вот он! - закричал кто-то на шлюпке, показывая рукой на Парыгина.
Все разом повернули головы. Парыгин увидел - вот так встреча! - знакомого по самолету человека в берете, целившегося в него из винтовки. Он хотел сорвать шлем и крикнуть: "Не стреляйте!", но не успел...
"7 июля в районе плоского камня судно подверглось подводному нападению. "Палтус" затонул. Команда проявила исключительную лрабрость и на шлюпкач благополучно добралась до острова Семи Ветров. На месте происшествия мы увидели странное существо, всплывшее на поверхность. Оно намеревалось напасть на шлюпку. Метким выстрелом инженер Холостов заставил его отступить. Поиски не дали никаких результатов..."
Из рапорта капитана траулера "Палтус"
начальнику флота
рыбокомбината на острове Туманов.
- Так что же с вами случилось, Александр Федорович? спросил Чигорин, появляясь в дверях кабинета.
Холостов лежал в качалке, лениво перелистывая какой-то журнал.
- У меня сегодня утонули уникальные приборы, - ответил он, перевернув последнюю страницу. - И я не прочь устроить по ним роскошные поминки.
- Вы словно радуетесь этому...
- Плакать не собираюсь. Если бы мои слезы могли поднять траулер со дна... Но почему вас волнует история гибели "Палтуса"? Вы же читали рапорт командира траулера. Написано коротко и ясно. Что же еще?
- Потому что загадочно. В этом все дело. Вы инженер, талантливый человек, и не могли не заметить того, что не заметили другие.
- Не льстите, старина, - засмеялся Холостов, - Просто море выкинуло еще одну тайну, по счету - восьмую.
- Мировой океан хранит не восемь, а тысячи тайн, - сказал Чигорин.
- Я лично читал о семи неразгаданных тайнах моря. Сейчас процитирую сообщение вашингтонской газеты "Таймс геральд". Вы ведь знаете английский язык? Нет? Не беда. Я вам дам точный перевод заметки. "В Коломбо на буксире приведен слегка поврежденный теплоход "Холчу", на котором имелись большие запасы продовольствия, воды и топлива. Все пять человек его команды загадочно исчезли в море, - Холостов будто читал по газете. - На камбузе была приготовлена пища. Несмотря на сломанную мачту, "Холчу", имея груз риса, хорошо шел среди волн. Обычно это судно совершает регулярные рейсы между Андаманскими и Никобарскими островами. Что случилось с пятью членами команды - неизвестно. Судно было обнаружено три дня назад в двухстах милях от Никобарских островов". Вот вам седьмая тайна моря. Как перевод?
- Предположим, таких историй было семь, - согласился Чигорин. - Как же выглядит первая история?
- Она чертовски схожа с восьмой, - рассмеялся Хопостов. Лечом девяносто восьмого года прошлого столетия у входа в Сан-Францисский порт средь белого дня раскололся пополам пассажирский лайнер "Блек Стар". Все пассажиры спаслись. Самое удивительное заключается в том, что на месте потопления водолазы не обнаружили судна. Оно исчезло бесследно.
- Вы думаете, и "Палтус" исчезнет?
Холостов пожал плечами.
Да, "Палтус" исчез. В тот вечер Чигорин как будто в воду глядел. Через неделю после происшествия водолазы тщательно исследовали океан, но так и не могли обнаружить остатки траулера...
В комнате наступила тишина. Чигорин, насупившись, перебирал пышную бороду.
- Кибернетическая у вас память, - сказал он, - но...
- Не жалуюсь. Хотите еще одну морскую историю? - весело перебил его Холостов. - Одно небольшое газетное сообщение, слово в слово, чтобы убедить вас в исключительности моей памяти.
Чигорин махнул рукой.
- Хотите? - повторил Холостов.
- Валяйте, иначе от вас не отвяжешься.
Чигорину показалось, что Холостов не просто пересказывал страшную историю гибели экипажа корабля, а смаковал ее, наслаждался ею. В этом было что-то противоестественное человеческой природе...
- Довольно, - оборвал он. - Слава богу, экипаж "Палтуса" спасся.
- Вам не нравятся морские истории? "Летучий голландец", корабли-призраки. Пираты... - Холостов усмехнулся и запел старую пиратскую песню:
Кто готов судьбу и счастье
С бою брать своей рукой,
Выходя корсаром вольным
На простор волны морской!
- И такой хлам хранится в памяти, - удивился Чигорин. Черт знает что!.
- Почему хлам? Я люблю морские истории, овеянные легендами. Тогда не было ни атомных бомб, ни ракет. Абордажные крючки, самопалы...
Чигорин пожал плечшли и подошел к окну. На океан опускался северный вечер. Над островом висели тучи. Моросил дождь. Было оживленно на лежбище: каланы возвращались на ночевку. Матки шлепками выгоняли детенышей из воды. Красавчик - сильное, холеное животное, любимец Тани - усиленно плыл к вольеру. А где же Мудрец? Старый калан всегда одним из первых вылезал из воды и часами мог ждать лакомство - свежую рыбу. Сегодня он что-то замешкался. По утрам Мудрец поднимался к дому и пищал до тех пор, пока не выходила Таня. Она гладила его по голове, потом они вместе отправлялись в вольер.
В кабинет вошел Мика Степанович.
- Мудреца не ходи на берег, - озабоченно доложил он таким тоном, словно сам был виноват в исчезновении калана.
- Может быть, он на дальнем лежбище?
- Тонет надо, - и Мика показал, как утонул Мудрец. Чигорин хрустнул пальцами. Когда же это кончится?
- Как день, так недосчитываемся одного-двух каланов. Мор какой-то.
Холостов откинулся на спинку кресла.
- Не стоит волноваться из-за таких пустяков, - лениво бросил он.
Чигорин, заложив руки за спину, круто остановился перед ним.
- Пустяк? Пятнадцать лет жизни на острове - пустяк?
- Нет, не пустяк. Но океан велик, и его не скоро вычерпаешь.
- Откуда у вас такое равнодушие? Я не могу понять вас. Мой труд - дело моей жизни. Нам поручено приумножать богатства этого острова, что мы и делаем с великой охотой, всего себя отдавая любимому труду. В этом счастье, или, как вы любите утверждать, главный алгоритм жизни - служить народу.
Холостов хмыкнул:
- Имя существительное среднего рода. Изменяется по числам и падежам, но не изменяется во времени. Вот что такое счастье.
- Кроме грамматики, есть жизнь, - возразил Чигорин. - И в жизни человечества и каждого человека счастье имеет свои времена - прошедшее и даже давно прошедшее, настоящее и будущее. И в каждом времени свои приметы.
- И какая же главная примета сегодняшнего дня?
- Знаю, знаю, какого ответа вы хотите, - нахмурился Чигорин. - Вы боитесь жизни. Я - нет. Вы не верите в светлый разум человечества. Я верю. В этом вся разница.
Мике Савельеву, очевидно, наскучила словесная перебранка, и он сказал:
- Говори, говори - язык болей. Надо дело делай - руки болей будут, хорошо будет.
Чигорин засмеялся:
- Верно, Мика Степанович! В этом вся мудрость жизни.
Холостов безмятежно улыбался.
- Позовите Парыгина, - попросил Чигорин Мику Савельева.
- Человек-рыба океан плавай. Берег не ходи.
- До сих пор не вернулся? - воскликнул Чигорин и поспешно вышел вместе с Савельевым.
Холостов остался один. Он не спеша набил трубку.
Только что оживленное лицо инженера помрачнело. Он встал, подошел к окну, прижался горячим лицом к стеклу и задумался.
Когда-то давно он вот так же стоял, прижавшись к стеклу, тусклый свет падал с темного неба, и тоска была в сердце, как и сейчас. Да, такое же чувство тревоги и неуверенности он испытывал в день смерти отца. В тот год весна была ранняя, в комнату, где лежал отец, вливался мягкий воздух, а вместе с ним - певучая болтовня птиц, вернувшихся из дальних стран. Федор Холостов несколько лет жаловался на нездоровье, однако не ждал, что так внезапно сойдет со сцены. У него был выпуклый высокий лоб, круглые глаза, дерзкий взгляд. Его знали многие, и не знал никто. Человек ловкий и хитрый, он прекрасно применялся к обществу, но личную жизнь устраивал втихомолку и в свою душу никого не пускал. Изворотливый ум помогал ему выкарабкаться из самых трудных положении.
Мать в доме жила тихо, замкнуто. С отцом она старалась держаться приветливо, но это были разные люди: они годами жили, как чужие, умело скрывая это не только от окружающих, но даже от единственного сына. Впрочем, сын и не стреАлся вникнуть в их разногласия. У нею было много своих забот. Он рос под влиянием отца, который ни в чем не отказывал ему, баловал и, смеясь, закрывал глаза на невинные обманы сына. Так было удобнее и легче эгоистической натуре старшего Холостоаа. А мать, не терпевшая лжи, никогда не прощала обмана, и мальчику казалось, что она несправедлива к нему. Он все больше привязывался к отцу.
Между тем шли годы. Он кончил десятилетку, поступил в электротехнический институт. Профессора говорили, что у него большие способности. Действительно, он любил точные науки, они легко давались ему. Слава, пусть маленькая, льстила самолюбию. Он самодовольно рассказывал о своих успехах отцу. Слушая их беседы, мать качала головой, тихо спрашивала: "Когда же ты, Саша, сердце потерял?" Отец смеялся и, хлопая сына по плечу, философски замечал: "Мужчине сердце не нужно. Был бы ум. Умный человек никогда не пропадет".
Но из жизни он ушел отнюдь не с философским спокойствием. "Почему я? - временами спрашивал он сына, и глаза его беспокойно блуждали по комнате. - Почему именно я должен умереть в то время, как другие будут продолжать жить?" В эти минуты он был страшен, и сыну хотелось скорее покинуть больного...
"Саша, возьми ключ... Бумаги в столе внизу... Ты..." это были последние слова старшего Холостова. Картина смерти навсегда запечатлелась в памяти сына. У него внутри будто что-то оборвалось. Боль, тупая боль и тоска. Чуть пошатываясь, он вышел из спальни в кабинет. Из отворенного окна виднелась Москва-река. В темной воде ее отражались дома, сновали речные трамваи.
Александр вытащил нижний ящик стола и поставил перед собой. Бумаги притягивали и страшили его. В них жизнь отца жизнь, неизвестная сыну. Я не должен знать их содержания, так внушал элементарный такт. Другое чувство подсказывало: надо просмотреть бумаги, нельзя, чтобы они попали в чужие руки. Может быть, не читая сжечь? Может быть, в последнюю минуту отец это и хотел сказать? А если в ящике бумаги, нужные сыну?
Он прочел все... Письма матери. Она укоряла Федора Максимовича в легкомысленном образе жизни. Она называла его себялюбцем, эгоистом, думающим только о себе. Письма помогли молодому Холостову по-новому взглянуть на отца, оценить подвиг матери: она, оказывается, жила под одной крышей с отцом только ради него, сына...
Среди писем матери попалось гневное и оскорбительное письмо неизвестного, обвиняющего отца в гибели людей. По его вине... Речь шла о катастрофе на одной из новых шахт. Отец спешил рапортовать о досрочном введении ее в строй, хотя отлично знал о множестве крупнейших недоделок. Листки выпали из рук Александра. Но он снова поднял их и не выпускал до тех пор, пока не впитал в себя все, до последней строчки, а потом невольно задумался о своей судьбе, о своей жизни. К этому времени в нем уже взошли семена, посеянные Холостовым-старшим. Он любил себя, свои успехи, свои планы. Он научился оценивать окружающих его людей с одной точки зрения: чем они помогут выдвинуться ему, такому способному молодому инженеру. И даже теперь он сожалел о смерти отца не столько потому, что потерял близкого человека, сколько потому, что теперь ему, Сашеньке, придется во многом сокращать свои расходы, нуждаться в деньгах, чего не было при жизни отца.
Отец совершил какое-то преступление. Но ведь его не судили? Значит, неизвестный клеветал на него. Тогда почему отец не уничтожил письмо? Но он не уничтожил и десятки других писем, которые, в общем, раскрывали облик не очень-то чистого человека. Не очень чистого? Но зато отец умел жить хорошо, с блеском, ни в чем не отказывая ни себе, ни сыну. Надо жить так, как жил отец...
Нет, ничего не решил в тот вечер Холостов-младший. Он собрал письма и на кухне швырнул их в печку. Они сразу же загорелись. Юноша с облегчением смотрел на пляску огня...
Отца хоронили в теплый весенний день. Было довольно много людей - знакомых и незнакомых. Они говорили юноше сочувственные слова, он что-то отвечал им. А вечером того же дня состоялся разговор с матерью. Она пытливо всматривалась в него: "Ну как, Саша, что у тебя в душе, говори".
Он отвернулся.
Мать бросилась к нему. "Где я тебя потеряла, Саша? - с болью вырвалось у нее. - Нет, нет, не верю, Саша! Правда?.."
Он делал вид, что не понял слов матери. "Все будет хорошо, - говорил он. - Успокойся, мама. Я могу сделать очень много. Я буду работать. Преподаватели сулят мне большое будущее. Я верю в свои силы, и я добьюсь своего". Мать со страхом посмотрела в его лицо: "Боже мой, Саша, ты говоришь только о себе. Ты думаешь только о себе... - И повторила горестно: - Я потеряла тебя..."
Она обняла сына. По лицу ее текли слезы. "Нет, - говорила она, - ты мой, Саша, мой! Ты не такой, каким кажешься. Ведь правда, ты не такой? Ты лучше, чище, добрей..." Он не прерывал ее. Ему было жалко мать, ко он не находил слов утешения. Он стоял в неудобной позе, и ему хотелось, чтобы эта затянувшаяся сцена скорее кончилась и чтобы его оставили в покое, наедине с его мыслями и планами. И мать словно поняла это. Поникшая, печальная, она вышла из комнаты, даже не взглянув на него.
Так она ушла из его жизни.
А потом? Потом все это скоро забылось. Александр депко взял жизнь за горло. Он научился изворачиваться не хуже отца. Обманывал. Лгал. Загребал деньги. Но он все время чувствовал, что благодатной почвы для тех хищнических дел, которые роились в его голове, нет в стране, где он родился, вырос, получил образование...
Холостов поднялся. В это время скрипнула дверь.
- Вы? - воскликнула Таня Чигорина.
- Представьте себе... Здравствуйте, - это прозвучало очень искренне. Холостов был благодарен ей за то, что она оторвала его от тяжелых воспоминаний о прошлом. И почему-то, глядя на нее, он подумал: "Письма надо было сжечь не читая". Мысль эта возникла и тут же исчезла. Он вновь устроился в качалке. Цепкий взгляд скользнул по стройной фигуре девушки.
Таня была в простеньком ситцевом халате и туфляхшлепанцах, теплая, уютная, домашняя. Пожалуй, он мог бы полюбить ее. А она? И опять смутное недовольство собой на секунду охватило его.
Таня включила радио. Послышалась музыка. Приглушенные скрипки и пиччикато на арфе. Пел бархатный мужской голос:
И вот каланы начали исчезать. Сначала думали, что похищает их косатка, челюсти которой похожи на медвежий капкан, а острые зубы не уступают зубам тигра. Но каланы издалека чуют врага и, как только он появляется у острова, быстро вылезают на берег.
Так делают обычно и подводные пловцы. Однажды у острова Утод в Японском море Парыгин подвергся нападению косатки. Он забился в щель скалы. Перед лицом щелкнули страшные челюсти хищника.
Парыгин вздохнул. После того как Мика Савельев вывел его из тумана и привел в поселок, прошла неделя. Все эти дни он отчаянно тосковал, не находя себе места.
На следующий день после приезда Парыгин представился директору заповедника - высокому и широкому в плечах мужчине лет пятидесяти с пышной боярской бородой и сверкающими разбойничьими глазами, с массивным ножом за поясом, в высоких сапогах. Парыгину казалось, что перед ним стоит классический герой приключенческого романа с похищениями, погонями и драками.
Это был директор заповедника Григорий Лазаревич Чигорин. Он проверил документы Парыгина, вынул из стола пропыленный журнал и что-то записал в нем.
- Вот и все, - сказал он. - С сего числа вы научный работник заповедника. Зарплата двести целковых в месяц.
Парыгин стал возражать, что не имеет права состоять в штате, что он учится в высшем мореходном училище.
- Это я знаю из бумаг, - отрезал Чигорин. - Я не хочу, чтобы вы бесплатно работали, а работа у вас предстоит нелегкая. Сегодня отдыхайте, знакомьтесь с островом, а завтра поговорим.
И ушел, гремя сапогами.
Толстый человек в вышитой украинской рубахе, комендант поселка, познакомил его с внутренним распорядком дня. Все было расписано по часам: завтрак, обед, ужин, начало и конец работы, время политзанятий, спецучеба, дежурства по острову. "Не хуже, чем у нас в училище", - подумал Парыгин.
Остров был пяти-шести километров шириной и тридцати трех километров длиной и имел форму подковы, обращенной дужкой на юго-запад. Берега скалистые, с острыми выступами в море. Волны со страшной силой разбивались о них, и в ветреные дни на острове стоял несмолкаемый гул. Каланы обитали внутри подковы. Здесь было тише и спокойнее.
Парыгин до позднего вечера бродил по острову. В поселок он вернулся голодный как волк и как раз к ужину ввалился в небольшую, по-домашнему обставленную столовую.
На следующее утро он опять явился к директору заповедника.
- Понравился остров? - спросил Чигорин.
- Остров как остров, - ответил Парыгин.
- Богом забытый уголок. Так, что ли? - Чигорин сел в кресло. - Сейчас я вам объясню, в чем будет заключаться ваша работа. Мы очень плохо знаем подводный образ жизни наших животных. Вот вам литература о каланах, в том числе уникальная монография Николая Николаевича Лобачева. Будете изучать жизнь каланов под водой. Все свои наблюдения записывайте в дневник, позже вы обработаете этот материал и напишете небольшую работу на эту тему.
Парыгин нахмурился.
"Неужели меня послали сюда затем только, чтобы изучить жизнь каланов?" - с горечью думал он.
- А вы, молодой человек, не хмурьтесь, - продолжал Чигорин. - Русские мореходы прославили отечество не только ратными подвигами. Они были и открывателями новых земель, и естествоиспытателями, и этнографами. Да-с, на вас мы возлагаем большие надежды. У нас наблюдаются случаи таинственного исчезновения каланов. Моя дочь утверждает, что их похищает какое-то неизвестное существо. Может быть. Я не верю. Океан огромен и... тесен. Все хищники давно изучены, описаны и классифицированы.
У Парыгина замерло сердце. Хрупкая Таня Чигорина - и этот огромный человек... Неужели она - его дочь?..
...Все это время Парыгин изо дня в день погружался в воду и изучал жизнь каланов. Чигорин, читая его записи, восторгался, как ребенок.
Постоянным спутником Парыгина стал Мика Савельев - одинокий старик, всю свою жизнь проживший на острове. Вот и сейчас он сидел рядом с Парыгиным и сосал трубку.
- Твоя много-много думай, - сказал он, узловатыми пальцами дотрагиваясь до рукава подводного костюма. - Твоя ныряй в воду - и будет рыба, - сказал Мика.
- Правильно, Мика Степанович. Нырну - и буду рыба, - засмеялся Парыгин, поднимаясь.
Над океаном кружились и кричали чайки. На горизонте медленно плыл корабль и тянул за собой длинный султан дыма. Парыгин обернулся назад и увидел одинокую фигуру Мики. Он помахал ему рукой и нырнул.
Океан мерцал голубым светом. Как маятники, медленно качались водоросли. Между ними плавали окуни. На темных выступах подводных скал ворочали щупальцами осьминоги. Парыгин потрогал рукой нож и, убедившись, что он хорошо привязан к поясу, поплыл вдоль опушки подводного леса. Пока все вокруг было привычно - голубая вода, водоросли, рыбки. Вдруг рядом возникла причудливая волосатая морда. Она уставилась на Парыгина круглыми большими глазами. Он схватился за нож. Калан! Вращая задней частью туловища, зверь скрылся в зарослях водорослей.
"Так я до вечера не доберусь до границы заповедника", подумал Парыгин и нырнул в подводные джунгли. Извивающиеся, скользкие стебли водорослей опутали его. "Только без паники", - подумал он и перевернулся на спину. Голубоватый свет падал сверху. Среди водорослей метался ярко-красный окунь. "Ну что, дружок, никак не выберешься?" - мысленно спросил его Парыгин. Окунь будто понял его и чуть помахал хвостом.
- Придется освободить тебя из плена, - Парыгин протянул руку. - Ну, ну, не бойся!
Окунь дернулся, прижал к телу плавники и замер.
- Глупый ты, глупый, - пробормотал Парыгин, освобождая рыбку.
Сделав два-три взмаха хвостом, окунь застыл.
- Поплывем вместе, - Парыгин сцепил руки над головой и, едва работая ластами, стал пробиваться вперед.
Окунь плыл за ним. Парыгин не раз наблюдал, как рыбы в минуты смертельной опасности жались к пловцу.
Водоросли, водоросли - будет же им конец когда-нибудь? Прочнее пеньковой веревки и длиннее корабельных канатов, они обвивались вокруг шеи и рук, скользили по ногам. Но Парыгину не привыкать к этому. Бывал в переплетах. Главное - не теряться. Плыть медленно, как можно медленнее. Поспешишь - водоросли так запеленают, что никогда не выберешься. А окунь так и висит на ластах. Чуть шевелит хвостом. "Умница", засмеялся Парыгин, выплывая из джунглей. Окунь на секунду замер, потом с силой вильнул хвостом и юркнул в синий мрак глубин.
Парыгин помахал ему рукой и выплыл на поверхность.
Почти рядом из воды торчал каланенок. Увидев неизвестное существо, зверек, работая туловищем, подплыл к нему. Парыгин поднял руку, чтобы погладить медведку*. Появилась матка и тревожно запищала.
- Иди, дуралей, - сказал Парыгин и шлепнул каланенка по спине.
Медведка скрылся под воду.
Парыгин огляделся. Впереди лежал крохотный островок граница заповедника. Каланы редко заплывают сюда. Они предпочитают прибрежные воды, где много корма.
Парыгин нырнул и поплыл, слегка шевеля ластами. Ему казалось, что он неслышно скользит над улицей ночного города, где не звенят трамваи, не шуршат по асфальту шины автомобилей и не течет по тротуарам людской поток. Сказочная игра света и цвета. Пестрые жуки важно выплывали из глубин и тут же исчезали. Одинокая рыбка, как поздний ночной гуляка, петляла по пустынным
* Медведка - только что народившийся каланенок.
морским тротуарам. Мелькали прозрачные тени водорослей. И тишина.
Парыгин включил электрический обогреватель, и ему стало тепло, как в добротной шубе. Плыви хоть до самого утра, не замерзнешь и не утонешь. А как бы ты себя повел, если бы тебе сказали: жить тебе отныне в океанских глубинах? Жить в океане! Не видеть солнца. Не вдыхать запаха сирени, не слышать девичьего смеха. Нет! Прекрасен океанский мир, но еще прекраснее синева бездонного неба, жаркое солнце, зелень трав. Захотелось на берег, на твердую землю.
Впереди виднелась плоская каменная плита. Парыгин вылез на нее, снял маску и глубоко вздохнул. Воздух был влажный и вкусный,.с запахом моря и соли. Нет, под водой воздух был иной - без аромата. "Может быть, - подумал Парыгин, - со временем инженеры изобретут такой аппарат, который будет из воды отбирать не только воздух для дыхания, но и подводные запахи".
А океан в этот полуденный час был великолепен. Могучий и бескрайний, он убегал куда-то вдаль и сливался со светлым горизонтом.
Парыгин сел на край каменной плиты, опустив ноги в воду. Напротив возвышался безымянный Остров. Над ним вились черные тучи птиц. Необитаемые острова всегда манили Парыгина. Вот и сейчас у него появилось острое желание поплыть к таинственному острову, пройтись по нему, заглянуть во все его щели и дыры.
Отстегнув фотоаппарат, Парыгин хотел было нацелиться телеобъективом на остров, как вдруг увидел в воде нечто странное. Он вновь пристегнул аппарат к поясу, вскочил. Мимо острова проплыло какое-то черное существо. Парыгин успел разглядеть только его спину.
"Может быть, похититель каланов?" - подумал он и нырнул в воду.
Неизвестное существо плыло к лежбищу каланов легко и плавно, не вызывая никаких волн. Казалось, что оно вообще не движется. Парыгин знал, что в воде сопротивление возрастает пропорционально квадрату скорости и энергия, развиваемая при этом, полностью рассеивается в бурлящих водоворотах. Здесь же не было никаких водоворотов.
Под водой Парыгину приходилось встречаться и с акулами, и с косатками, и спрутами, и другими подводными хищниками. Встречи с ними были опасны, но никогда они не вызывали такого непонятного трепета, как сейчас. Он несколько раз близко подплывал к неизвестному существу, делая один снимок за другим. Максиму хотелось, чтобы оно взглянуло на него или как-то по-другому отреагировало на его присутствие. Нет же! Плывет себе невозмутимо. Казалось, что это не живое существо, а бревно необычной формы.
Фотоаппарат автоматически фиксировал все, что попадало в объектив. Парыгин чувствовал, что начинает уставать. Он выключил электрический обогреватель. Сейчас полежать бы на воде и отдохнуть, глядя в небо. Но об отдыхе нечего было и думать.
Неожиданно в ушах раздались отрывистые сигналы-импульсы. Парыгин взглянул на часы - час тридцать минут под водой. Предполагаемый похититель каланов, не уменьшая скорости, двигался все так же прямо и невозмутимо.
Вдруг Парыгин услышал звуки работающих двигателей, потом увидел подводную часть судна. Вероятно, это был сторожевой катер или траулер, возвращающийся с промысла на остров Туманов. Судно проплыло мимо Парыгина и оказалось перед носом неизвестного существа. Раздался глухой удар, не сильный, но отчетливый. "Готово, - подумал Парыгин. - Мистер Икс разбился о железный корпус судна". Но странно, почему судно погружается в воду и почему оно раскололось надвое? Парыгин сделал несколько кругов вокруг судна. Неизвестное существо исчезло. "Наверху люди", - подумал Парыгин и стал всплывать.
- Вот он! Вот он! - закричал кто-то на шлюпке, показывая рукой на Парыгина.
Все разом повернули головы. Парыгин увидел - вот так встреча! - знакомого по самолету человека в берете, целившегося в него из винтовки. Он хотел сорвать шлем и крикнуть: "Не стреляйте!", но не успел...
"7 июля в районе плоского камня судно подверглось подводному нападению. "Палтус" затонул. Команда проявила исключительную лрабрость и на шлюпкач благополучно добралась до острова Семи Ветров. На месте происшествия мы увидели странное существо, всплывшее на поверхность. Оно намеревалось напасть на шлюпку. Метким выстрелом инженер Холостов заставил его отступить. Поиски не дали никаких результатов..."
Из рапорта капитана траулера "Палтус"
начальнику флота
рыбокомбината на острове Туманов.
- Так что же с вами случилось, Александр Федорович? спросил Чигорин, появляясь в дверях кабинета.
Холостов лежал в качалке, лениво перелистывая какой-то журнал.
- У меня сегодня утонули уникальные приборы, - ответил он, перевернув последнюю страницу. - И я не прочь устроить по ним роскошные поминки.
- Вы словно радуетесь этому...
- Плакать не собираюсь. Если бы мои слезы могли поднять траулер со дна... Но почему вас волнует история гибели "Палтуса"? Вы же читали рапорт командира траулера. Написано коротко и ясно. Что же еще?
- Потому что загадочно. В этом все дело. Вы инженер, талантливый человек, и не могли не заметить того, что не заметили другие.
- Не льстите, старина, - засмеялся Холостов, - Просто море выкинуло еще одну тайну, по счету - восьмую.
- Мировой океан хранит не восемь, а тысячи тайн, - сказал Чигорин.
- Я лично читал о семи неразгаданных тайнах моря. Сейчас процитирую сообщение вашингтонской газеты "Таймс геральд". Вы ведь знаете английский язык? Нет? Не беда. Я вам дам точный перевод заметки. "В Коломбо на буксире приведен слегка поврежденный теплоход "Холчу", на котором имелись большие запасы продовольствия, воды и топлива. Все пять человек его команды загадочно исчезли в море, - Холостов будто читал по газете. - На камбузе была приготовлена пища. Несмотря на сломанную мачту, "Холчу", имея груз риса, хорошо шел среди волн. Обычно это судно совершает регулярные рейсы между Андаманскими и Никобарскими островами. Что случилось с пятью членами команды - неизвестно. Судно было обнаружено три дня назад в двухстах милях от Никобарских островов". Вот вам седьмая тайна моря. Как перевод?
- Предположим, таких историй было семь, - согласился Чигорин. - Как же выглядит первая история?
- Она чертовски схожа с восьмой, - рассмеялся Хопостов. Лечом девяносто восьмого года прошлого столетия у входа в Сан-Францисский порт средь белого дня раскололся пополам пассажирский лайнер "Блек Стар". Все пассажиры спаслись. Самое удивительное заключается в том, что на месте потопления водолазы не обнаружили судна. Оно исчезло бесследно.
- Вы думаете, и "Палтус" исчезнет?
Холостов пожал плечами.
Да, "Палтус" исчез. В тот вечер Чигорин как будто в воду глядел. Через неделю после происшествия водолазы тщательно исследовали океан, но так и не могли обнаружить остатки траулера...
В комнате наступила тишина. Чигорин, насупившись, перебирал пышную бороду.
- Кибернетическая у вас память, - сказал он, - но...
- Не жалуюсь. Хотите еще одну морскую историю? - весело перебил его Холостов. - Одно небольшое газетное сообщение, слово в слово, чтобы убедить вас в исключительности моей памяти.
Чигорин махнул рукой.
- Хотите? - повторил Холостов.
- Валяйте, иначе от вас не отвяжешься.
Чигорину показалось, что Холостов не просто пересказывал страшную историю гибели экипажа корабля, а смаковал ее, наслаждался ею. В этом было что-то противоестественное человеческой природе...
- Довольно, - оборвал он. - Слава богу, экипаж "Палтуса" спасся.
- Вам не нравятся морские истории? "Летучий голландец", корабли-призраки. Пираты... - Холостов усмехнулся и запел старую пиратскую песню:
Кто готов судьбу и счастье
С бою брать своей рукой,
Выходя корсаром вольным
На простор волны морской!
- И такой хлам хранится в памяти, - удивился Чигорин. Черт знает что!.
- Почему хлам? Я люблю морские истории, овеянные легендами. Тогда не было ни атомных бомб, ни ракет. Абордажные крючки, самопалы...
Чигорин пожал плечшли и подошел к окну. На океан опускался северный вечер. Над островом висели тучи. Моросил дождь. Было оживленно на лежбище: каланы возвращались на ночевку. Матки шлепками выгоняли детенышей из воды. Красавчик - сильное, холеное животное, любимец Тани - усиленно плыл к вольеру. А где же Мудрец? Старый калан всегда одним из первых вылезал из воды и часами мог ждать лакомство - свежую рыбу. Сегодня он что-то замешкался. По утрам Мудрец поднимался к дому и пищал до тех пор, пока не выходила Таня. Она гладила его по голове, потом они вместе отправлялись в вольер.
В кабинет вошел Мика Степанович.
- Мудреца не ходи на берег, - озабоченно доложил он таким тоном, словно сам был виноват в исчезновении калана.
- Может быть, он на дальнем лежбище?
- Тонет надо, - и Мика показал, как утонул Мудрец. Чигорин хрустнул пальцами. Когда же это кончится?
- Как день, так недосчитываемся одного-двух каланов. Мор какой-то.
Холостов откинулся на спинку кресла.
- Не стоит волноваться из-за таких пустяков, - лениво бросил он.
Чигорин, заложив руки за спину, круто остановился перед ним.
- Пустяк? Пятнадцать лет жизни на острове - пустяк?
- Нет, не пустяк. Но океан велик, и его не скоро вычерпаешь.
- Откуда у вас такое равнодушие? Я не могу понять вас. Мой труд - дело моей жизни. Нам поручено приумножать богатства этого острова, что мы и делаем с великой охотой, всего себя отдавая любимому труду. В этом счастье, или, как вы любите утверждать, главный алгоритм жизни - служить народу.
Холостов хмыкнул:
- Имя существительное среднего рода. Изменяется по числам и падежам, но не изменяется во времени. Вот что такое счастье.
- Кроме грамматики, есть жизнь, - возразил Чигорин. - И в жизни человечества и каждого человека счастье имеет свои времена - прошедшее и даже давно прошедшее, настоящее и будущее. И в каждом времени свои приметы.
- И какая же главная примета сегодняшнего дня?
- Знаю, знаю, какого ответа вы хотите, - нахмурился Чигорин. - Вы боитесь жизни. Я - нет. Вы не верите в светлый разум человечества. Я верю. В этом вся разница.
Мике Савельеву, очевидно, наскучила словесная перебранка, и он сказал:
- Говори, говори - язык болей. Надо дело делай - руки болей будут, хорошо будет.
Чигорин засмеялся:
- Верно, Мика Степанович! В этом вся мудрость жизни.
Холостов безмятежно улыбался.
- Позовите Парыгина, - попросил Чигорин Мику Савельева.
- Человек-рыба океан плавай. Берег не ходи.
- До сих пор не вернулся? - воскликнул Чигорин и поспешно вышел вместе с Савельевым.
Холостов остался один. Он не спеша набил трубку.
Только что оживленное лицо инженера помрачнело. Он встал, подошел к окну, прижался горячим лицом к стеклу и задумался.
Когда-то давно он вот так же стоял, прижавшись к стеклу, тусклый свет падал с темного неба, и тоска была в сердце, как и сейчас. Да, такое же чувство тревоги и неуверенности он испытывал в день смерти отца. В тот год весна была ранняя, в комнату, где лежал отец, вливался мягкий воздух, а вместе с ним - певучая болтовня птиц, вернувшихся из дальних стран. Федор Холостов несколько лет жаловался на нездоровье, однако не ждал, что так внезапно сойдет со сцены. У него был выпуклый высокий лоб, круглые глаза, дерзкий взгляд. Его знали многие, и не знал никто. Человек ловкий и хитрый, он прекрасно применялся к обществу, но личную жизнь устраивал втихомолку и в свою душу никого не пускал. Изворотливый ум помогал ему выкарабкаться из самых трудных положении.
Мать в доме жила тихо, замкнуто. С отцом она старалась держаться приветливо, но это были разные люди: они годами жили, как чужие, умело скрывая это не только от окружающих, но даже от единственного сына. Впрочем, сын и не стреАлся вникнуть в их разногласия. У нею было много своих забот. Он рос под влиянием отца, который ни в чем не отказывал ему, баловал и, смеясь, закрывал глаза на невинные обманы сына. Так было удобнее и легче эгоистической натуре старшего Холостоаа. А мать, не терпевшая лжи, никогда не прощала обмана, и мальчику казалось, что она несправедлива к нему. Он все больше привязывался к отцу.
Между тем шли годы. Он кончил десятилетку, поступил в электротехнический институт. Профессора говорили, что у него большие способности. Действительно, он любил точные науки, они легко давались ему. Слава, пусть маленькая, льстила самолюбию. Он самодовольно рассказывал о своих успехах отцу. Слушая их беседы, мать качала головой, тихо спрашивала: "Когда же ты, Саша, сердце потерял?" Отец смеялся и, хлопая сына по плечу, философски замечал: "Мужчине сердце не нужно. Был бы ум. Умный человек никогда не пропадет".
Но из жизни он ушел отнюдь не с философским спокойствием. "Почему я? - временами спрашивал он сына, и глаза его беспокойно блуждали по комнате. - Почему именно я должен умереть в то время, как другие будут продолжать жить?" В эти минуты он был страшен, и сыну хотелось скорее покинуть больного...
"Саша, возьми ключ... Бумаги в столе внизу... Ты..." это были последние слова старшего Холостова. Картина смерти навсегда запечатлелась в памяти сына. У него внутри будто что-то оборвалось. Боль, тупая боль и тоска. Чуть пошатываясь, он вышел из спальни в кабинет. Из отворенного окна виднелась Москва-река. В темной воде ее отражались дома, сновали речные трамваи.
Александр вытащил нижний ящик стола и поставил перед собой. Бумаги притягивали и страшили его. В них жизнь отца жизнь, неизвестная сыну. Я не должен знать их содержания, так внушал элементарный такт. Другое чувство подсказывало: надо просмотреть бумаги, нельзя, чтобы они попали в чужие руки. Может быть, не читая сжечь? Может быть, в последнюю минуту отец это и хотел сказать? А если в ящике бумаги, нужные сыну?
Он прочел все... Письма матери. Она укоряла Федора Максимовича в легкомысленном образе жизни. Она называла его себялюбцем, эгоистом, думающим только о себе. Письма помогли молодому Холостову по-новому взглянуть на отца, оценить подвиг матери: она, оказывается, жила под одной крышей с отцом только ради него, сына...
Среди писем матери попалось гневное и оскорбительное письмо неизвестного, обвиняющего отца в гибели людей. По его вине... Речь шла о катастрофе на одной из новых шахт. Отец спешил рапортовать о досрочном введении ее в строй, хотя отлично знал о множестве крупнейших недоделок. Листки выпали из рук Александра. Но он снова поднял их и не выпускал до тех пор, пока не впитал в себя все, до последней строчки, а потом невольно задумался о своей судьбе, о своей жизни. К этому времени в нем уже взошли семена, посеянные Холостовым-старшим. Он любил себя, свои успехи, свои планы. Он научился оценивать окружающих его людей с одной точки зрения: чем они помогут выдвинуться ему, такому способному молодому инженеру. И даже теперь он сожалел о смерти отца не столько потому, что потерял близкого человека, сколько потому, что теперь ему, Сашеньке, придется во многом сокращать свои расходы, нуждаться в деньгах, чего не было при жизни отца.
Отец совершил какое-то преступление. Но ведь его не судили? Значит, неизвестный клеветал на него. Тогда почему отец не уничтожил письмо? Но он не уничтожил и десятки других писем, которые, в общем, раскрывали облик не очень-то чистого человека. Не очень чистого? Но зато отец умел жить хорошо, с блеском, ни в чем не отказывая ни себе, ни сыну. Надо жить так, как жил отец...
Нет, ничего не решил в тот вечер Холостов-младший. Он собрал письма и на кухне швырнул их в печку. Они сразу же загорелись. Юноша с облегчением смотрел на пляску огня...
Отца хоронили в теплый весенний день. Было довольно много людей - знакомых и незнакомых. Они говорили юноше сочувственные слова, он что-то отвечал им. А вечером того же дня состоялся разговор с матерью. Она пытливо всматривалась в него: "Ну как, Саша, что у тебя в душе, говори".
Он отвернулся.
Мать бросилась к нему. "Где я тебя потеряла, Саша? - с болью вырвалось у нее. - Нет, нет, не верю, Саша! Правда?.."
Он делал вид, что не понял слов матери. "Все будет хорошо, - говорил он. - Успокойся, мама. Я могу сделать очень много. Я буду работать. Преподаватели сулят мне большое будущее. Я верю в свои силы, и я добьюсь своего". Мать со страхом посмотрела в его лицо: "Боже мой, Саша, ты говоришь только о себе. Ты думаешь только о себе... - И повторила горестно: - Я потеряла тебя..."
Она обняла сына. По лицу ее текли слезы. "Нет, - говорила она, - ты мой, Саша, мой! Ты не такой, каким кажешься. Ведь правда, ты не такой? Ты лучше, чище, добрей..." Он не прерывал ее. Ему было жалко мать, ко он не находил слов утешения. Он стоял в неудобной позе, и ему хотелось, чтобы эта затянувшаяся сцена скорее кончилась и чтобы его оставили в покое, наедине с его мыслями и планами. И мать словно поняла это. Поникшая, печальная, она вышла из комнаты, даже не взглянув на него.
Так она ушла из его жизни.
А потом? Потом все это скоро забылось. Александр депко взял жизнь за горло. Он научился изворачиваться не хуже отца. Обманывал. Лгал. Загребал деньги. Но он все время чувствовал, что благодатной почвы для тех хищнических дел, которые роились в его голове, нет в стране, где он родился, вырос, получил образование...
Холостов поднялся. В это время скрипнула дверь.
- Вы? - воскликнула Таня Чигорина.
- Представьте себе... Здравствуйте, - это прозвучало очень искренне. Холостов был благодарен ей за то, что она оторвала его от тяжелых воспоминаний о прошлом. И почему-то, глядя на нее, он подумал: "Письма надо было сжечь не читая". Мысль эта возникла и тут же исчезла. Он вновь устроился в качалке. Цепкий взгляд скользнул по стройной фигуре девушки.
Таня была в простеньком ситцевом халате и туфляхшлепанцах, теплая, уютная, домашняя. Пожалуй, он мог бы полюбить ее. А она? И опять смутное недовольство собой на секунду охватило его.
Таня включила радио. Послышалась музыка. Приглушенные скрипки и пиччикато на арфе. Пел бархатный мужской голос: