Я люблю тебя, жизнь,
И надеюсь, что это взаимно...
Таня легко скользила по комнате и тихо подпевала. Песня звучала необычно жизнерадостно здесь, в доме на острове Семи Ветров, затерявшемся в просторах Тихого океана.
Холостов смотрел в потолок. Свет люстры мерцал в его глазах. Обычная ирония вернулась к нему.
- Что значит любить жизнь? - спросил он. - Вы любите свою жизнь, объясните?
Таня пожала плечами:
- А зачем объяснять, если вы не понимаете такой простой вещи.
- Только в глазах посредственности, Таня, - засмеялся Холостов.
- Благодарю за комплимент. Я за такую посредственность, сказала Таня. - Что занесло вас на наш остров?
- Хотя бы желание повидаться с вами. Вы разве не рады меня видеть?
Она молча села за стол.
- Я случайно сегодня в вашем доме, - и Холостов рассказал ей о гибели траулера.
- Когда же кончится разбой? - воскликнула она. - И что это было? В кого или во что вы стреляли?
- Понятия не имею, - Холостов развел руками. - Но стоит ли из-за этого волноваться?
- Я удивляюсь вам. Вы же могли погибнуть.
- Я не намерен жить вечно, - усмехнулся Холостов. - Люди забывают о быстротечности жизни, они прячут головы, как страусы, делая вид, будто обладают секретом бессмертия. Какое заблуждение! Надо уметь ценить каждое мгновение.
Он встал, подошел к ней. Таня увидела в зеркале лицо Холостова и руки, которые он положил ей на плечи.
- Одна моя подружка ответила бы так; если жизнь - мгновение, зачем же философская база под свинство? - усмехнулась она.
Он обошел кресло:
- Вы мне нужны, Таня.
- А вы мне - нет.
- Это неважно. Главное... - он обнял ее.
- Уберите руки, - она сказала это с таким убийственным равнодушием, что он невольно отпрянул назад, испытывая почти физическое чувство неловкости.
- Сядьте, Александр Федорович, и давайте закончим наш мужской разговор.
- Странная вы девушка, - сказал он, набивая трубку. Скоро два года, как мы знакомы... И чем вы околдовали меня не знаю. Другие по сравнению с вами для меня теперь то же самое, что лубочные открытки по сравнению с "Девушкой, держащей солнце", - Холостов кивнул на стену, где висела одна из работ художницы Сенатовой.
Таня повернула голову. Океан. На берегу силуэт девушки в купальнике. В вытянутых руках - солнце. Фигура девушки едва намечена несколькими уверенными, удивительно гибкими линиями.
- Человек, достающий солнце. В картине каждый может увидеть свою мечту, - сказал Холостов. - Впечатление такое, будто картина не завершена. В этом, очевидно, ее обаяние.
Таня налила стакан чаю.
- Видимо, никогда не следует делать последний мазок на картине, иначе не будет простора для фантазии. Человек должен всегда оставаться пленником своей мечты.
- Она у вас есть?
Вошел Мика Савельев и сказал, что пришел катер с острова Туманов. Холостов быстро направился к выходу.
- О своей мечте я расскажу вам, когда вы станете моей, сказал он, стоя в дверях. У него был странно напряженный взгляд. Таня отвернулась. - Вы меня поняли?
Холостов ушел. Таня продолжала сидеть на месте. Она эябко поежилась, почему-то вспомнила разговор с Парыгиным и вздохнула.
В прихожей Таня сняла с вешалки плащ и накинула на плечи. В сочетании с домашним халатом плащ выглядел явно необычно. Однако ей не хотелось переодеваться. Она вышла из дома...
Глава шестая
В ПОРТУ, ПОТОМ НА ПЛЯЖЕ
- Вернулся, значит? Прямо с поезда? Так, - сказал Василий Иванович. - Как самочувствие?
- Скучал по крану, - чистосердечно признался Щербаков.
Василий Иванович пристально посмотрел на него.
- Так, - опять повторил он свое любимое слово. - Между прочим, твое предложение пробило брешь. Пошли.
Еще в начале навигации в порту начались острые разговоры об увеличении цикличности использования кранов. Щербаков на одном из производственных совещаний высказал мысль - обрабатывать два трюма одним краном. Идея была подхвачена. Горячим ее поборником выступил Василий Иванович. Но где-то в верхних инстанциях идея затерялась. Щербакову объяснили, что в разгар навигации изменения в технологии погрузочных работ приведут к простоям оборудования. Возражение было резонное. Но Щербаков не отказался от своей идеи. Скоро представился случай осуществить ее на практике.
Шла разгрузка теплохода с зерном. Вдруг неожиданно вышел из строя соседний кран. Грузчики нехотя стали расходиться. Щербаков предложил им оставаться на местах. Он передвинул кран, установил его между двух бункеров, чтобы обрабатывать оба трюма, и высыпал по грейферу сначала в один, а затем в другой бункер. Из его затеи ничего не вышло: зерно быстро пересыпалось из бункера в вагон, грузчики простаивали в обоих вагонах, показывая Щербакову увесистые, как кувалды, кулаки.
Вспомнив свою неудачу, Щербаков вздохнул. Нет, два трюма - не один трюм. Это ясно и ребенку. Напарник Щербакова, узнав о неудаче, сказал: лучше таскать по мешку, чем по два, не надорвешься. Напарник подростком работал на хозяина. Для того времени подобный взгляд понятен. Но почему он сейчас так косо смотрит на попытки Щербакова работать по-новому? Ведь не на хозяина они работают, черт возьми, а на себя!
Самое обидное было то, что его высмеяла и Аня. "Зачем ты взялся за это дело, - говорила она. - Есть начальники, пусть они и беспокоятся о погрузо-разгрузке. Тебе-то что?"
Как могла Аня говорить подобное? Она же выросла в наше время, когда человек с молоком матери впитывает в себя и чувство хозяина жизни, и пьянящий аромат труда. Как же можно пройти мимо красоты жизни?
- Что замолчал? - спросил Василий Иванович.
- Мысли разные...
- О ней?
- И о ней.
- Так. Значит, нелегко рубить?..
Щербаков промолчал.
Они вошли на территорию грузового порта. Склады с серыми крышами из гофрированного железа. Горы мешков и ящиков. Соленый запах моря. Крики чаек. Щербаков вздохнул и широко улыбнулся. Здесь все знакомо м все дорого. Все-таки он здорово сроднился с портом.
- Примечаешь? - спросил Василий Иванович.
Он весь как-то загорелся, глаза заблестели. Голос стал молодым и мальчишески задорным.
- Пока ты пионерлагерь ремонтировал, все краны переставили. Простор. Теперь-то уж развернемся.
Щербакову казалось, что кранов в порту стало больше. Подсчитал. Десять. Столько же было и раньше, но сейчас интервалы между ними увеличились: краны стояли не так кучно, как несколько дней назад.
- Ну, желаю удачи, - сказал Василий Иванович, протягивая руку.
- Я волнуюсь. Однажды я уже пробовал работать на два трюма.
- Знаю. Ты ссыпал по грейферу в бункер, и зерно быстро пересыпалось в вагон. А попробуй по три-четыре грейфера в один бункер. Потом столько же в другой. Понял?
Щербаков поднялся в кабину. Сверкало утро. Впереди лежал океан. Справа тянулась узкая полоса пляжа. Олег сел в кресло. Внизу зияли два раскрытых трюма с зерном.
Щербаков не заметил, как прошла смена. Он давно не работал с таким увлечением.
- Поздравляю, - сказал Василий Иванович. - Окаывается, получилось, Олег.
- Получилось.
С радостным чувством хорошо поработавшего человека он направился в проходную. Его окликнула вахтерша.
- К телефону.
Звонила Панна. Она чем-то была взволнована. Встречу назначили на пляже.
Олег Щербаков вылез из воды и растянулся на песке. Тени облаков плыли над пляжем. Чайки. Слабо шумел прибой.
- Старик, прополощи рот.
Щербаков открыл глаза. Полукругом стояли знакомые парни с Приморского бульвара. Ему протянули раскупоренную бутылку пива.
- Не хочу, - сказал Щербаков. "А не так просто вырваться из этого круга", - подумал он. - Дымите, ребята, без меня.
- Киснешь, старик. Ну, будь.
Щербаков смотрел им вслед. Развинченные походки. Что же у него общего с ними? Он опять во весь рост вытянулся на горячем песке. Хорошо так лежать, наслаждаться солнцем, песком и морем.
Да, не случись этой истории, может быть, жизнь сложилась бы совсем по-иному...
...Сданы последние экзамены за первый курс. Впереди летние каникулы. Одни собрались домой. Другие бегали по городу и устраивались на работу. В полдень все ввалились на пляж и буйно штурмовали море... Загорали, дурачились, ныряли до самого вечера. Щербаков лежал на песке. В ушах отдавался шум слабого прибоя. Вдруг над бухтой взвился отчаянный крик:
- Спасите!
Щербаков прыгнул в воду. Женщина то появлялась, то исчезала в волнах.
- Что случилось? - крикнул он.
- Ноги... судорога, - ответила она и тут же с головой погрузилась в воду.
Он подхватил ее и выволок на берег. Она открыла зеленые глаза. Анна Рутковская - так она назвала себя... Это было год назад...
- Олег! - вдруг крикнул женский голос.
Щербаков поднял голову, не сразу соображая, где он. Всякий раз, когда его одолевали воспоминания о первой встрече с Рутковской, он забывал обо всем. Из воды выходила Панна Лобачева. За ней убегала вдаль золотистая солнечная дорожка. Девушка молча опустилась рядом на песок.
- Ну, говорите, - сказал он.
- Аню арестовали...
Ни один мускул не дрогнул на лице Щербакова.
- Что же молчите? Вы же любите ее.
Он молчал.
- Как-то нелепо складывается жизнь, - с тоской сказала Панна. - Вчера зашла в универмаг купить шляпку из морской капусты. Около прилавка две девушки. Одна из них, взяв шляпку, предложила другой: "Давай купим эту. Ее, возможно, я сама делала". И шляпка в ее руках мне показалась особенно нарядной. А как здорово она сказала это, с какой гордостью! Я от души позавидовала ей. Вечером рассказала об этой сценке Ане. Она подняла меня на смех. А ночью ее арестовали. - Панна, очевидно, пыталась разобраться в самой себе. - Почему-то этот случай не выходит из головы. Вы тоже гордитесь своей профессией? - она приподнялась и посмотрела на Олега.
Он кивнул головой.
- Вот не знала. - Наступила неловкая пауза. Панна встряхнула головой. - Я сегодня готова растерзать весь мир. Скажите мне, почему свои убеждения, которые дороги нам, мы не отстаиваем с той твердостью, какой они достойны? Вы не замечали этого? Появляется эдакая уступочка человечкам, которые порой высказывают самые подленькие мысли. С чего бы это?
Щербаков не мешал ей размышлять вслух. Ему самому часто приходили в голову такие же мысли. Странно все получалось у него: днем он бок о бок трудился со славными людьми, мнением которых очень дорожил. А вечером окааывался в компании лиц, с которыми познакомился из-за Рутковской. "Абы выпить", было любимой поговоркой одного. "Надо уметь жить", - говорил другой. "Тугрики - великая вещь!" - значительно подмигивал третий. Бездумное житье-бытье. Один откровенно рассказывал о ловких спекуляциях иностранными вещицами: "Лафа, сбагрил чувихе за две красненьких. Хохма - помереть". Другой хвастал: "Надо уметь жать на предков". Где они работали? Кажется, нигде. Как добывали деньги на пьяные вечера? Любым, но едва ли честным способом. Правда, не все такие. Вот, например, Игорь. Хороший парень, работяга. Заочник. Учится в политехническом. Ярый спорщик - он-то уж не изменяет своим убеждениям. Да, но за что арестована Аня Рутковская? Ведь не за вечеринки с рок-н-роллом, не за пластинки с взвизгами знаменитого короля твиста. Впрочем, кто, как не она, познакомил его с этой компанией бульварных гуляк? Может быть, кто-нибудь наговорил на нее напраслину? А может быть, следует их всех арестовать... за эту самую уступочку? Олегу стало холодно от этой мысли. Екнуло сердце.
Он сказал это вслух.
Панна вскочила. Большие глаза из-под картонного козырька смотрели испуганно.
- Не надо шутить, Олег.
- Я и не шучу. - Он взглянул на нее. Девушка кусала губы.
- Не верю! Не верю! Так нельзя...
Она несколько успокоилась.
Пляж шумел. У киосков с прохладительными напитками толпились люди. Щербаков облизнул сухие губы. Панна заметила это. Она поднялась и с готовностью бросилась к киоску.
- Выпейте, Олег, - она протянула ему бутылку лимонаду. Аня шикарила напропалую, - медленно говорила девушка. Всегда во всем сверхмодном. Я, откровенно говоря, даже завидовала ей. - Она вздохнула, жалобно взглянула на Олега. Где-то я споткнулась, Олег.
В голосе ее было столько доверчивости, что Олег почувствовал внезапную нежность к девушке. Как она оказалась в компании Ани Рутковской?
Он скосил глаза на Панну. Она медленными движениями подгребала под себя горячий песок, и он струился между ее гибкими пальцами.
Его мысли снова вернулись к Ане Рутковской.
Когда же он сделал первую уступку Ане Рутковской? Может быть, после того, как вынес ее из воды и она попросила проводить ее до раздевалки? Нет, не тогда. Он не мог отказать ей. Элементарная порядочность обязывала к этому. Из раздевалки она вышла в белоснежном перлоновом свитере, вызывающе обтягивающем бюст, в узкой серой юбке. Волосы окрашены в красно-каштановый цвет. Такого цвета в природе не бывает, конечно, но красивый. Глаза зеленые. Он, кажется, долго разглядывал ее. Она усмехнулась: "Конфетка? Идемте, спаситель". Пора было возвращаться в общежитие, и он молча зашагал рядом.
В городе уже зажигались фонари. Между домами повисли серые тени. Был самый оживленный час. Аня кивала головой направо и налево.
- Вас, кажется, весь город знает? - спросил он.
- У меня много знакомых, как у всякой модной портнихи-модельерши, - просто объяснила она.
Навстречу им шла Панна Лобачева. Он поздоровался с ней. Поздоровалась и Аня. Панна, кажется, была удивлена, увидев их вместе, и торопливо простилась.
- И с Лобачевой знакомы? - с изумлением спросил он Рутковскую.
Она промолчала. Они подошли к ее парадному.
- До свидания, - сказал он. - Второй раз тонуть не рекомендую.
Она засмеялась:
- Если рядом будет такой же спаситель, как вы, я, пожалуй, рискну. Вы студент?
Он кивнул.
- Самый веселый народ. Зайдемте ко мне, - она смотрела на него, красивая, молодая, полная ожидания.
- Вы думаете, студенты ходят голодные? - спросил он, вглядываясь в нее.
- Нет, не думаю, - опять засмеялась она. - Так зайдемте?
Почему он не отказался от приглашения? Почему не сказал "не могу"? Это была его первая уступочка. А тогда ему казалось, что он идет навстречу свету.
Он поздно вышел от нее. Была ночь. Луна бродила по небу. Он ходил по сонным улицам, думал об Ане, о прошлом и будущем, о жизни... С моря тянуло холодком. Когда он пришел в общежитие, уже брезжил рассвет.
"Кажется, я счастлив", - подумал он, засыпая. Потом пошли встречи. Он влюбился. Около Ани кружилось множество молодых людей. По большей части это были праздные, безвольные существа, которые не задумывались над целью, над смыслом жизни. Аня командовала ими, как хотела, но терпела возле себя. Ей даже нравилась роль кумира. Щербаков в их обществе чувствовал себя отвратительно, поэтому, когда он приходил к Ане, она быстро выпроваживала их из квартиры. "Когда ты рядом со мной, мне никто не нужен", - смеясь, говорила она. Его суждения о жизни, людях - прямолинейные, честные, искренние она считала забавными и наивными. Она говорила:
- Ты хочешь переделать мир? Ты веришь в огонек, который светится впереди? И я верю. Но пока мы доберемся до него состаримся. Надо жить, пока мы молоды и красивы.
Так говорила Аня Рутковская. У него же было свое твердо установленное мнение, свои идеи, усвоенные в школе, комсомоле. Он верил в человека, он ни в чем не уступал ей. Спорил отчаянно.
Но Щербаков был влюблен. И он жаждал доверия. У него было суровое, сиротское детство, без отца и матери. Они погибли в годы войны. Дед, у которого он рос, никогда не интересовался им. В детстве он жалел, что у него нет сестры: ему казалось, что она могла бы понять его. Когда он познакомился с Аней, эта обманчивая надежда воскресла вновь. Ему думалось, что он нашел и подругу жизни, и сестру.
Рутковская скоро уловила этот "телячий" оттенок его отношений к ней. Она говорила, что самое привлекательное в нем нравственное превосходство над окружающей посредственностью. Кажется, она лгала. Временами Олегу думалось, что она менее, чем кто-либо, была способна понять, что такое нравственность и чистота. Но проходили дни, и эта мысль исчезала, чтобы затем вернуться снова и снова.
Аня жила на широкую ногу. Он удивлялся, откуда у нее деньги.
- Я же обшиваю всех городских модниц, - смеялась она. - А потом я получаю деньги от бывшего мужа.
Почему и когда она разошлась с ним, Олег не спрашивал. Но ему не нравилось, что она принимает заказы на шитье.
- Буду сокращаться, - заверяла она Щербакова.
Чтобы поддержать ее, он бросил университет и поступил работать в торговый порт. Ему казалось, что жизнь наладилась. Хлопотал о переводе на заочный курс университета. Аня не возражала, но и не изменила своим привычкам. По субботам устраивала вечеринки.
Она часто получала посылки от брата, работавшего на островах. Посылку привозил кто-нибудь из знакомых брата: либо сухой благообразный старик, либо скуластый мужчина в поношенной морской тужурке. Аня редко сама ходила в порт, а посылала с запиской кого-нибудь из знакомых, чаще всего Горцева, а в последнее время его, Олега.
Как-то в начале января Аня познакомила Щербакова со своим братом. Он ни одной чертой лица не походил на Аню. Олег при первых же звуках его голоса почувствовал к нему какую-то неприязнь. Почему? Он не мог этого объяснить. Брат принял по отношению к Олегу позу безупречной и иронической вежливости. Прожил он у Ани неделю. В эти дни она не встречалась с Олегом. Ее квартира часто была на замке. Потом они с братом уехали на запад.
Олег провожал их.
В аэропорту было шумно и многолюдно. Разбитная старушка в ватнике торговала цветами. Цветы в январе! Олег остановился, чтобы взять букетик для Ани. Догоняя брата и сестру, он услышал их разговор.
- Вернувшись, ты опять попадешь в его объятия? - иронически спрашивал брат.
- Мы давно знакомы с тобой, - отвечала Аня. - Ты должен достаточно хорошо знать меня.
Кровь бросилась Олегу в голову. Этот человек такой же брат Ани, как сам Олег! Щербаков сунул цветы в ближайшую урну и выскочил из здания аэропорта... Его мучила ревность. Он дал себе слово, что больше никогда не пойдет к Ане.
Она вернулась одна. Об этом сообщил Олегу кто-то из ее поклонников. Мгновенно забыв о своем решении, Щербаков в тот же день оказался у Рутковской. Он потребовал, чтобы она сделала окончательный выбор. Она попробовала увернуться, но потом заявила, что вправе дружить с кем ей заблагорассудится. Он стал допытываться, кто этот человек, которого она называет братом. Дать ответ она отказалась.
- Значит, Аня, тебе тягостна моя любовь? - спросил он.
- Почему же? Я очень привязалась к тебе. Зачем ты все усложняешь?
- Неужели ради нашей любви ты не пожертвовала бы ничем?
- Какое нелепое слово! Зачем надо жертвовать одним ради другого? Домостроевские взгляды на жизнь...
- Может быть, - ответил Щербаков. - Но для меня либо одно, либо другое...
Она вышла из себя:
- Ну чего ты хочешь? Играть в любовь? Я уже не девчонка. Я принадлежу тебе, и этого достаточно.
Он круто повернулся и выбежал из квартиры. Ему казалось: все кончено. Но уже через час он мучительно думал о том, как все-таки убедить Аню?
Он опять оказался у нее, опять последовал спор, и он, не соглашаясь с Аней, все же остался у нее...
Уступочка за уступочкой...
- Больно, - вслух сказал он, охватывая голову обеими руками.
- Олег, что с вами? - Панна удивленно смотрела на него.
- Больно, - повторил он. - Ничего, Панна. Ничего.
- Я верю, Аня вернется, - Панна попыталась улыбнуться, хотя это не очень удавалось ей.
- Может быть. Но для меня она не вернется.
Он пошел к морю.
- Ничегошеньки не понимаю, - прошептала Панна.
Однако она поняла все. Она поняла, что этот "грузчик", которого она так легкомысленно назвала своим женихом в недавнем разговоре с отцом, уходил от Ани.
Панна долго смотрела вслед Олегу. Нет, она не скажет ему о своих чувствах. Она не даст никакого повода к тому, чтобы он догадался о ее чувствах. Нельзя. Олег мучается. И он, конечно, еще встретится с Аней.
Щербаков отплыл далеко от берега. Синие волны. Синее небо. Синяя дымка. Казалось, что она совсем рядом, еще несколько гребков - и ты ее схватишь. Он повернулся на спину. Волна качала его. Над ним висел купол неба. Олег был покорен спокойным могуществом красоты. Такое же чувство радости испытывал Щербаков, стремительно выбрасывая стрелу портального крана вперед, к океанскому кораблю.
- Эй, парень! Проснись!
Мимо плыла лодка. Она держала курс на отдаленный островок у выхода из бухты в океан. Щербаков провел там немало счастливых дней с Аней. Опять Аня! Он начал сердиться на себя. Скорее, скорее к берегу.
- Наконец-то, - обрадовалась Панна. - Одевайтесь быстрее. Проглотим что-нибудь в пути - и на бульвар.
Он с удивлением посмотрел на нее. Всего полчаса назад она была совсем другой. Где ее сомнения, ее поиски, ее размышления?
- На бульвар? - переспросил он. - Нет, Панна, я не могу. - Он досуха вытирал загорелое тело полотенцем.
- Но нам надо поговорить...
- О чем?
- Об Ане.
- Зачем? - Он усмехнулся. Сегодня ему не хотелось рассказывать кому бы то ни было о своих отношениях с Аней, хотя он всегда охотно советовался с Панной. Рана еще была очень свежа. Каждое прикосновение причиняло невыносимую боль. Но этой девушке можно доверить все.
Щербаков поднял чемоданчик:
- Пойдем, Панна. А что касается Ани, то, конечно, надо выяснить причину ареста. Обязательно.
Глава седьмая
ДОПРОС РУТКОВСКОЙ
Андрей Суровягин, заложив руки за спину, стоял у раскрытого окна. Сквозь густую листву просачивался приглушенный уличный шум. Отчаянно галдели воробьи. "Не иначе на кошку", - улыбнулся он и заглянул вниз. Недалеко от пожарной кадки с водой на заборе притаился серый котенок. Пушистый хвост бил по доске. Желтые глаза холодно мерцали. Стая воробьев вспорхнула и улетела. Котенок облизнулся - досадно все-таки. Суровягин невольно засмеялся.
- Что там? - Еремин сидел, навалившись грудью на стол. Лист бумаги в руках. Очки сползли на нос. Глаза поверх очков смотрели на Суровягина.
- Котенок охотится за воробьями.
Еремин подошел к окну.
Котенок важно шествовал по двору, аккуратно перебирая белыми лапками.
- Ишь ты, боится запачкать, - усмехнулся Еремин.
Он вернулся к столу и снова углубился в работу.
Суровягин с альбомом Рутковской вышел в приемную. Сел за стол, закурил, потом начал листать альбом.
С фотографий смотрела улыбающаяся Рутковская. Десятки улыбок. Десятки поз. Биография в фотографиях. Суровягин внимательно рассматривал каждую фотографию, чтобы определить круг знакомых Рутковской и выяснить адреса снимков. Сибирь, Крым, Рижское взморье, Москва, Ленинград, Сочи, Дальний Восток... Обширная география путешествий.
Альбом рассказывал и о характере Рутковской, ее страсти к позированию перед объективом, о тщеславии. Что же еще? В альбоме было много снимков Рутковской с молодым человеком. Лицо это запоминалось: печальные глаза, даже тогда, когда он улыбается. Этот человек сопровождал Рутковскую во всех путешествиях. Кто он?
Суровягин опять начал листать альбом. Первая фото графия молодого человека. Снимок любительский, сделан в какой-то лаборатории. На следующей странице тщательно отретушированный портрет. На обороте посвящение:
"Дорогой Ане от влюбленного мальчугана". Под подписью дата. В альбоме Рутковской портрет появился три года назад. Все фотографии располагались в альбоме в хронологическом порядке, это облегчало работу. Суровягин вытащил все карточки, где присутствовал молодой человек. Сорок три снимка. Пронумеровал их, пересортировал: фотографии самой Рутковской - в одну сторону, групповые - в другую.
Из кабинета вышел Еремин.
- Альбомы просмотрели?
Суровягин показал на кучи фотографий на столе.
- Выводы?
Суровягин рассказал, где бывала Рутковская, с кем.
- Интересно, очень интересно. - Еремин взял одну из фотографий, поднес к глазам.
- Это он? Я видел его где-то. Сейчас припомню... В отделе кадров главка. Его фамилия Холостов Александр Федорович. Главный механик и начальник экспериментальной мастерской на острове Туманов. Рядом с островом Семи Ветров, где находится заповедник каланов. "Умный, но странный человек" - так охарактеризовал механика Николай Николаевич Лобачев. А Холостов многое мог бы рассказать нам. Как вы думаете? Займитесь им, лейтенант. Мы о нем все должны знать. А теперь вызовите Рутковскую. Посмотрим, как она поведет себя.
Через полчаса в кабинет Еремина привели Рутковскую. Суровягин сел за боковой стол у стены и положил перед собой стопку бумаг.
- Садитесь, Рутковская, - полковник показал на кресло перед столом.
- Спасибо, товарищ Еремин, - сказала она своим бархатисто-напевным голосом. - Мы с вами встречались у Лобачевых. Не помните?
- Помню, помню, - рассеянно ответил полковник. - Вы, кажется, меня назвали товарищем? Что ж, пусть будет так, я не возражаю. Но это слово ко многому обязывает.
Она метнула взгляд на полковника, потом на Суровягина и опять на полковника. "Приметлива, - подумал Суровягин, - и, очевидно, умеет запоминать увиденное". Он не раз встречался с ней, но только сейчас по-настоящему разглядел ее. Природа ничем не обидела ее. Но что-то не нравилось ему в этом красивом лице. Глаза? Пожалуй, да. Глаза много повидавшей, опытной, искушенной женщины.
- Может быть, вы мне объясните, товарищ Еремин, за что меня арестовали? - Рутковская привычным движением поправила волосы.
- Не волнуйтесь. Давайте поговорим как старые знакомые. Расскажите о вашей жизни.
И надеюсь, что это взаимно...
Таня легко скользила по комнате и тихо подпевала. Песня звучала необычно жизнерадостно здесь, в доме на острове Семи Ветров, затерявшемся в просторах Тихого океана.
Холостов смотрел в потолок. Свет люстры мерцал в его глазах. Обычная ирония вернулась к нему.
- Что значит любить жизнь? - спросил он. - Вы любите свою жизнь, объясните?
Таня пожала плечами:
- А зачем объяснять, если вы не понимаете такой простой вещи.
- Только в глазах посредственности, Таня, - засмеялся Холостов.
- Благодарю за комплимент. Я за такую посредственность, сказала Таня. - Что занесло вас на наш остров?
- Хотя бы желание повидаться с вами. Вы разве не рады меня видеть?
Она молча села за стол.
- Я случайно сегодня в вашем доме, - и Холостов рассказал ей о гибели траулера.
- Когда же кончится разбой? - воскликнула она. - И что это было? В кого или во что вы стреляли?
- Понятия не имею, - Холостов развел руками. - Но стоит ли из-за этого волноваться?
- Я удивляюсь вам. Вы же могли погибнуть.
- Я не намерен жить вечно, - усмехнулся Холостов. - Люди забывают о быстротечности жизни, они прячут головы, как страусы, делая вид, будто обладают секретом бессмертия. Какое заблуждение! Надо уметь ценить каждое мгновение.
Он встал, подошел к ней. Таня увидела в зеркале лицо Холостова и руки, которые он положил ей на плечи.
- Одна моя подружка ответила бы так; если жизнь - мгновение, зачем же философская база под свинство? - усмехнулась она.
Он обошел кресло:
- Вы мне нужны, Таня.
- А вы мне - нет.
- Это неважно. Главное... - он обнял ее.
- Уберите руки, - она сказала это с таким убийственным равнодушием, что он невольно отпрянул назад, испытывая почти физическое чувство неловкости.
- Сядьте, Александр Федорович, и давайте закончим наш мужской разговор.
- Странная вы девушка, - сказал он, набивая трубку. Скоро два года, как мы знакомы... И чем вы околдовали меня не знаю. Другие по сравнению с вами для меня теперь то же самое, что лубочные открытки по сравнению с "Девушкой, держащей солнце", - Холостов кивнул на стену, где висела одна из работ художницы Сенатовой.
Таня повернула голову. Океан. На берегу силуэт девушки в купальнике. В вытянутых руках - солнце. Фигура девушки едва намечена несколькими уверенными, удивительно гибкими линиями.
- Человек, достающий солнце. В картине каждый может увидеть свою мечту, - сказал Холостов. - Впечатление такое, будто картина не завершена. В этом, очевидно, ее обаяние.
Таня налила стакан чаю.
- Видимо, никогда не следует делать последний мазок на картине, иначе не будет простора для фантазии. Человек должен всегда оставаться пленником своей мечты.
- Она у вас есть?
Вошел Мика Савельев и сказал, что пришел катер с острова Туманов. Холостов быстро направился к выходу.
- О своей мечте я расскажу вам, когда вы станете моей, сказал он, стоя в дверях. У него был странно напряженный взгляд. Таня отвернулась. - Вы меня поняли?
Холостов ушел. Таня продолжала сидеть на месте. Она эябко поежилась, почему-то вспомнила разговор с Парыгиным и вздохнула.
В прихожей Таня сняла с вешалки плащ и накинула на плечи. В сочетании с домашним халатом плащ выглядел явно необычно. Однако ей не хотелось переодеваться. Она вышла из дома...
Глава шестая
В ПОРТУ, ПОТОМ НА ПЛЯЖЕ
- Вернулся, значит? Прямо с поезда? Так, - сказал Василий Иванович. - Как самочувствие?
- Скучал по крану, - чистосердечно признался Щербаков.
Василий Иванович пристально посмотрел на него.
- Так, - опять повторил он свое любимое слово. - Между прочим, твое предложение пробило брешь. Пошли.
Еще в начале навигации в порту начались острые разговоры об увеличении цикличности использования кранов. Щербаков на одном из производственных совещаний высказал мысль - обрабатывать два трюма одним краном. Идея была подхвачена. Горячим ее поборником выступил Василий Иванович. Но где-то в верхних инстанциях идея затерялась. Щербакову объяснили, что в разгар навигации изменения в технологии погрузочных работ приведут к простоям оборудования. Возражение было резонное. Но Щербаков не отказался от своей идеи. Скоро представился случай осуществить ее на практике.
Шла разгрузка теплохода с зерном. Вдруг неожиданно вышел из строя соседний кран. Грузчики нехотя стали расходиться. Щербаков предложил им оставаться на местах. Он передвинул кран, установил его между двух бункеров, чтобы обрабатывать оба трюма, и высыпал по грейферу сначала в один, а затем в другой бункер. Из его затеи ничего не вышло: зерно быстро пересыпалось из бункера в вагон, грузчики простаивали в обоих вагонах, показывая Щербакову увесистые, как кувалды, кулаки.
Вспомнив свою неудачу, Щербаков вздохнул. Нет, два трюма - не один трюм. Это ясно и ребенку. Напарник Щербакова, узнав о неудаче, сказал: лучше таскать по мешку, чем по два, не надорвешься. Напарник подростком работал на хозяина. Для того времени подобный взгляд понятен. Но почему он сейчас так косо смотрит на попытки Щербакова работать по-новому? Ведь не на хозяина они работают, черт возьми, а на себя!
Самое обидное было то, что его высмеяла и Аня. "Зачем ты взялся за это дело, - говорила она. - Есть начальники, пусть они и беспокоятся о погрузо-разгрузке. Тебе-то что?"
Как могла Аня говорить подобное? Она же выросла в наше время, когда человек с молоком матери впитывает в себя и чувство хозяина жизни, и пьянящий аромат труда. Как же можно пройти мимо красоты жизни?
- Что замолчал? - спросил Василий Иванович.
- Мысли разные...
- О ней?
- И о ней.
- Так. Значит, нелегко рубить?..
Щербаков промолчал.
Они вошли на территорию грузового порта. Склады с серыми крышами из гофрированного железа. Горы мешков и ящиков. Соленый запах моря. Крики чаек. Щербаков вздохнул и широко улыбнулся. Здесь все знакомо м все дорого. Все-таки он здорово сроднился с портом.
- Примечаешь? - спросил Василий Иванович.
Он весь как-то загорелся, глаза заблестели. Голос стал молодым и мальчишески задорным.
- Пока ты пионерлагерь ремонтировал, все краны переставили. Простор. Теперь-то уж развернемся.
Щербакову казалось, что кранов в порту стало больше. Подсчитал. Десять. Столько же было и раньше, но сейчас интервалы между ними увеличились: краны стояли не так кучно, как несколько дней назад.
- Ну, желаю удачи, - сказал Василий Иванович, протягивая руку.
- Я волнуюсь. Однажды я уже пробовал работать на два трюма.
- Знаю. Ты ссыпал по грейферу в бункер, и зерно быстро пересыпалось в вагон. А попробуй по три-четыре грейфера в один бункер. Потом столько же в другой. Понял?
Щербаков поднялся в кабину. Сверкало утро. Впереди лежал океан. Справа тянулась узкая полоса пляжа. Олег сел в кресло. Внизу зияли два раскрытых трюма с зерном.
Щербаков не заметил, как прошла смена. Он давно не работал с таким увлечением.
- Поздравляю, - сказал Василий Иванович. - Окаывается, получилось, Олег.
- Получилось.
С радостным чувством хорошо поработавшего человека он направился в проходную. Его окликнула вахтерша.
- К телефону.
Звонила Панна. Она чем-то была взволнована. Встречу назначили на пляже.
Олег Щербаков вылез из воды и растянулся на песке. Тени облаков плыли над пляжем. Чайки. Слабо шумел прибой.
- Старик, прополощи рот.
Щербаков открыл глаза. Полукругом стояли знакомые парни с Приморского бульвара. Ему протянули раскупоренную бутылку пива.
- Не хочу, - сказал Щербаков. "А не так просто вырваться из этого круга", - подумал он. - Дымите, ребята, без меня.
- Киснешь, старик. Ну, будь.
Щербаков смотрел им вслед. Развинченные походки. Что же у него общего с ними? Он опять во весь рост вытянулся на горячем песке. Хорошо так лежать, наслаждаться солнцем, песком и морем.
Да, не случись этой истории, может быть, жизнь сложилась бы совсем по-иному...
...Сданы последние экзамены за первый курс. Впереди летние каникулы. Одни собрались домой. Другие бегали по городу и устраивались на работу. В полдень все ввалились на пляж и буйно штурмовали море... Загорали, дурачились, ныряли до самого вечера. Щербаков лежал на песке. В ушах отдавался шум слабого прибоя. Вдруг над бухтой взвился отчаянный крик:
- Спасите!
Щербаков прыгнул в воду. Женщина то появлялась, то исчезала в волнах.
- Что случилось? - крикнул он.
- Ноги... судорога, - ответила она и тут же с головой погрузилась в воду.
Он подхватил ее и выволок на берег. Она открыла зеленые глаза. Анна Рутковская - так она назвала себя... Это было год назад...
- Олег! - вдруг крикнул женский голос.
Щербаков поднял голову, не сразу соображая, где он. Всякий раз, когда его одолевали воспоминания о первой встрече с Рутковской, он забывал обо всем. Из воды выходила Панна Лобачева. За ней убегала вдаль золотистая солнечная дорожка. Девушка молча опустилась рядом на песок.
- Ну, говорите, - сказал он.
- Аню арестовали...
Ни один мускул не дрогнул на лице Щербакова.
- Что же молчите? Вы же любите ее.
Он молчал.
- Как-то нелепо складывается жизнь, - с тоской сказала Панна. - Вчера зашла в универмаг купить шляпку из морской капусты. Около прилавка две девушки. Одна из них, взяв шляпку, предложила другой: "Давай купим эту. Ее, возможно, я сама делала". И шляпка в ее руках мне показалась особенно нарядной. А как здорово она сказала это, с какой гордостью! Я от души позавидовала ей. Вечером рассказала об этой сценке Ане. Она подняла меня на смех. А ночью ее арестовали. - Панна, очевидно, пыталась разобраться в самой себе. - Почему-то этот случай не выходит из головы. Вы тоже гордитесь своей профессией? - она приподнялась и посмотрела на Олега.
Он кивнул головой.
- Вот не знала. - Наступила неловкая пауза. Панна встряхнула головой. - Я сегодня готова растерзать весь мир. Скажите мне, почему свои убеждения, которые дороги нам, мы не отстаиваем с той твердостью, какой они достойны? Вы не замечали этого? Появляется эдакая уступочка человечкам, которые порой высказывают самые подленькие мысли. С чего бы это?
Щербаков не мешал ей размышлять вслух. Ему самому часто приходили в голову такие же мысли. Странно все получалось у него: днем он бок о бок трудился со славными людьми, мнением которых очень дорожил. А вечером окааывался в компании лиц, с которыми познакомился из-за Рутковской. "Абы выпить", было любимой поговоркой одного. "Надо уметь жить", - говорил другой. "Тугрики - великая вещь!" - значительно подмигивал третий. Бездумное житье-бытье. Один откровенно рассказывал о ловких спекуляциях иностранными вещицами: "Лафа, сбагрил чувихе за две красненьких. Хохма - помереть". Другой хвастал: "Надо уметь жать на предков". Где они работали? Кажется, нигде. Как добывали деньги на пьяные вечера? Любым, но едва ли честным способом. Правда, не все такие. Вот, например, Игорь. Хороший парень, работяга. Заочник. Учится в политехническом. Ярый спорщик - он-то уж не изменяет своим убеждениям. Да, но за что арестована Аня Рутковская? Ведь не за вечеринки с рок-н-роллом, не за пластинки с взвизгами знаменитого короля твиста. Впрочем, кто, как не она, познакомил его с этой компанией бульварных гуляк? Может быть, кто-нибудь наговорил на нее напраслину? А может быть, следует их всех арестовать... за эту самую уступочку? Олегу стало холодно от этой мысли. Екнуло сердце.
Он сказал это вслух.
Панна вскочила. Большие глаза из-под картонного козырька смотрели испуганно.
- Не надо шутить, Олег.
- Я и не шучу. - Он взглянул на нее. Девушка кусала губы.
- Не верю! Не верю! Так нельзя...
Она несколько успокоилась.
Пляж шумел. У киосков с прохладительными напитками толпились люди. Щербаков облизнул сухие губы. Панна заметила это. Она поднялась и с готовностью бросилась к киоску.
- Выпейте, Олег, - она протянула ему бутылку лимонаду. Аня шикарила напропалую, - медленно говорила девушка. Всегда во всем сверхмодном. Я, откровенно говоря, даже завидовала ей. - Она вздохнула, жалобно взглянула на Олега. Где-то я споткнулась, Олег.
В голосе ее было столько доверчивости, что Олег почувствовал внезапную нежность к девушке. Как она оказалась в компании Ани Рутковской?
Он скосил глаза на Панну. Она медленными движениями подгребала под себя горячий песок, и он струился между ее гибкими пальцами.
Его мысли снова вернулись к Ане Рутковской.
Когда же он сделал первую уступку Ане Рутковской? Может быть, после того, как вынес ее из воды и она попросила проводить ее до раздевалки? Нет, не тогда. Он не мог отказать ей. Элементарная порядочность обязывала к этому. Из раздевалки она вышла в белоснежном перлоновом свитере, вызывающе обтягивающем бюст, в узкой серой юбке. Волосы окрашены в красно-каштановый цвет. Такого цвета в природе не бывает, конечно, но красивый. Глаза зеленые. Он, кажется, долго разглядывал ее. Она усмехнулась: "Конфетка? Идемте, спаситель". Пора было возвращаться в общежитие, и он молча зашагал рядом.
В городе уже зажигались фонари. Между домами повисли серые тени. Был самый оживленный час. Аня кивала головой направо и налево.
- Вас, кажется, весь город знает? - спросил он.
- У меня много знакомых, как у всякой модной портнихи-модельерши, - просто объяснила она.
Навстречу им шла Панна Лобачева. Он поздоровался с ней. Поздоровалась и Аня. Панна, кажется, была удивлена, увидев их вместе, и торопливо простилась.
- И с Лобачевой знакомы? - с изумлением спросил он Рутковскую.
Она промолчала. Они подошли к ее парадному.
- До свидания, - сказал он. - Второй раз тонуть не рекомендую.
Она засмеялась:
- Если рядом будет такой же спаситель, как вы, я, пожалуй, рискну. Вы студент?
Он кивнул.
- Самый веселый народ. Зайдемте ко мне, - она смотрела на него, красивая, молодая, полная ожидания.
- Вы думаете, студенты ходят голодные? - спросил он, вглядываясь в нее.
- Нет, не думаю, - опять засмеялась она. - Так зайдемте?
Почему он не отказался от приглашения? Почему не сказал "не могу"? Это была его первая уступочка. А тогда ему казалось, что он идет навстречу свету.
Он поздно вышел от нее. Была ночь. Луна бродила по небу. Он ходил по сонным улицам, думал об Ане, о прошлом и будущем, о жизни... С моря тянуло холодком. Когда он пришел в общежитие, уже брезжил рассвет.
"Кажется, я счастлив", - подумал он, засыпая. Потом пошли встречи. Он влюбился. Около Ани кружилось множество молодых людей. По большей части это были праздные, безвольные существа, которые не задумывались над целью, над смыслом жизни. Аня командовала ими, как хотела, но терпела возле себя. Ей даже нравилась роль кумира. Щербаков в их обществе чувствовал себя отвратительно, поэтому, когда он приходил к Ане, она быстро выпроваживала их из квартиры. "Когда ты рядом со мной, мне никто не нужен", - смеясь, говорила она. Его суждения о жизни, людях - прямолинейные, честные, искренние она считала забавными и наивными. Она говорила:
- Ты хочешь переделать мир? Ты веришь в огонек, который светится впереди? И я верю. Но пока мы доберемся до него состаримся. Надо жить, пока мы молоды и красивы.
Так говорила Аня Рутковская. У него же было свое твердо установленное мнение, свои идеи, усвоенные в школе, комсомоле. Он верил в человека, он ни в чем не уступал ей. Спорил отчаянно.
Но Щербаков был влюблен. И он жаждал доверия. У него было суровое, сиротское детство, без отца и матери. Они погибли в годы войны. Дед, у которого он рос, никогда не интересовался им. В детстве он жалел, что у него нет сестры: ему казалось, что она могла бы понять его. Когда он познакомился с Аней, эта обманчивая надежда воскресла вновь. Ему думалось, что он нашел и подругу жизни, и сестру.
Рутковская скоро уловила этот "телячий" оттенок его отношений к ней. Она говорила, что самое привлекательное в нем нравственное превосходство над окружающей посредственностью. Кажется, она лгала. Временами Олегу думалось, что она менее, чем кто-либо, была способна понять, что такое нравственность и чистота. Но проходили дни, и эта мысль исчезала, чтобы затем вернуться снова и снова.
Аня жила на широкую ногу. Он удивлялся, откуда у нее деньги.
- Я же обшиваю всех городских модниц, - смеялась она. - А потом я получаю деньги от бывшего мужа.
Почему и когда она разошлась с ним, Олег не спрашивал. Но ему не нравилось, что она принимает заказы на шитье.
- Буду сокращаться, - заверяла она Щербакова.
Чтобы поддержать ее, он бросил университет и поступил работать в торговый порт. Ему казалось, что жизнь наладилась. Хлопотал о переводе на заочный курс университета. Аня не возражала, но и не изменила своим привычкам. По субботам устраивала вечеринки.
Она часто получала посылки от брата, работавшего на островах. Посылку привозил кто-нибудь из знакомых брата: либо сухой благообразный старик, либо скуластый мужчина в поношенной морской тужурке. Аня редко сама ходила в порт, а посылала с запиской кого-нибудь из знакомых, чаще всего Горцева, а в последнее время его, Олега.
Как-то в начале января Аня познакомила Щербакова со своим братом. Он ни одной чертой лица не походил на Аню. Олег при первых же звуках его голоса почувствовал к нему какую-то неприязнь. Почему? Он не мог этого объяснить. Брат принял по отношению к Олегу позу безупречной и иронической вежливости. Прожил он у Ани неделю. В эти дни она не встречалась с Олегом. Ее квартира часто была на замке. Потом они с братом уехали на запад.
Олег провожал их.
В аэропорту было шумно и многолюдно. Разбитная старушка в ватнике торговала цветами. Цветы в январе! Олег остановился, чтобы взять букетик для Ани. Догоняя брата и сестру, он услышал их разговор.
- Вернувшись, ты опять попадешь в его объятия? - иронически спрашивал брат.
- Мы давно знакомы с тобой, - отвечала Аня. - Ты должен достаточно хорошо знать меня.
Кровь бросилась Олегу в голову. Этот человек такой же брат Ани, как сам Олег! Щербаков сунул цветы в ближайшую урну и выскочил из здания аэропорта... Его мучила ревность. Он дал себе слово, что больше никогда не пойдет к Ане.
Она вернулась одна. Об этом сообщил Олегу кто-то из ее поклонников. Мгновенно забыв о своем решении, Щербаков в тот же день оказался у Рутковской. Он потребовал, чтобы она сделала окончательный выбор. Она попробовала увернуться, но потом заявила, что вправе дружить с кем ей заблагорассудится. Он стал допытываться, кто этот человек, которого она называет братом. Дать ответ она отказалась.
- Значит, Аня, тебе тягостна моя любовь? - спросил он.
- Почему же? Я очень привязалась к тебе. Зачем ты все усложняешь?
- Неужели ради нашей любви ты не пожертвовала бы ничем?
- Какое нелепое слово! Зачем надо жертвовать одним ради другого? Домостроевские взгляды на жизнь...
- Может быть, - ответил Щербаков. - Но для меня либо одно, либо другое...
Она вышла из себя:
- Ну чего ты хочешь? Играть в любовь? Я уже не девчонка. Я принадлежу тебе, и этого достаточно.
Он круто повернулся и выбежал из квартиры. Ему казалось: все кончено. Но уже через час он мучительно думал о том, как все-таки убедить Аню?
Он опять оказался у нее, опять последовал спор, и он, не соглашаясь с Аней, все же остался у нее...
Уступочка за уступочкой...
- Больно, - вслух сказал он, охватывая голову обеими руками.
- Олег, что с вами? - Панна удивленно смотрела на него.
- Больно, - повторил он. - Ничего, Панна. Ничего.
- Я верю, Аня вернется, - Панна попыталась улыбнуться, хотя это не очень удавалось ей.
- Может быть. Но для меня она не вернется.
Он пошел к морю.
- Ничегошеньки не понимаю, - прошептала Панна.
Однако она поняла все. Она поняла, что этот "грузчик", которого она так легкомысленно назвала своим женихом в недавнем разговоре с отцом, уходил от Ани.
Панна долго смотрела вслед Олегу. Нет, она не скажет ему о своих чувствах. Она не даст никакого повода к тому, чтобы он догадался о ее чувствах. Нельзя. Олег мучается. И он, конечно, еще встретится с Аней.
Щербаков отплыл далеко от берега. Синие волны. Синее небо. Синяя дымка. Казалось, что она совсем рядом, еще несколько гребков - и ты ее схватишь. Он повернулся на спину. Волна качала его. Над ним висел купол неба. Олег был покорен спокойным могуществом красоты. Такое же чувство радости испытывал Щербаков, стремительно выбрасывая стрелу портального крана вперед, к океанскому кораблю.
- Эй, парень! Проснись!
Мимо плыла лодка. Она держала курс на отдаленный островок у выхода из бухты в океан. Щербаков провел там немало счастливых дней с Аней. Опять Аня! Он начал сердиться на себя. Скорее, скорее к берегу.
- Наконец-то, - обрадовалась Панна. - Одевайтесь быстрее. Проглотим что-нибудь в пути - и на бульвар.
Он с удивлением посмотрел на нее. Всего полчаса назад она была совсем другой. Где ее сомнения, ее поиски, ее размышления?
- На бульвар? - переспросил он. - Нет, Панна, я не могу. - Он досуха вытирал загорелое тело полотенцем.
- Но нам надо поговорить...
- О чем?
- Об Ане.
- Зачем? - Он усмехнулся. Сегодня ему не хотелось рассказывать кому бы то ни было о своих отношениях с Аней, хотя он всегда охотно советовался с Панной. Рана еще была очень свежа. Каждое прикосновение причиняло невыносимую боль. Но этой девушке можно доверить все.
Щербаков поднял чемоданчик:
- Пойдем, Панна. А что касается Ани, то, конечно, надо выяснить причину ареста. Обязательно.
Глава седьмая
ДОПРОС РУТКОВСКОЙ
Андрей Суровягин, заложив руки за спину, стоял у раскрытого окна. Сквозь густую листву просачивался приглушенный уличный шум. Отчаянно галдели воробьи. "Не иначе на кошку", - улыбнулся он и заглянул вниз. Недалеко от пожарной кадки с водой на заборе притаился серый котенок. Пушистый хвост бил по доске. Желтые глаза холодно мерцали. Стая воробьев вспорхнула и улетела. Котенок облизнулся - досадно все-таки. Суровягин невольно засмеялся.
- Что там? - Еремин сидел, навалившись грудью на стол. Лист бумаги в руках. Очки сползли на нос. Глаза поверх очков смотрели на Суровягина.
- Котенок охотится за воробьями.
Еремин подошел к окну.
Котенок важно шествовал по двору, аккуратно перебирая белыми лапками.
- Ишь ты, боится запачкать, - усмехнулся Еремин.
Он вернулся к столу и снова углубился в работу.
Суровягин с альбомом Рутковской вышел в приемную. Сел за стол, закурил, потом начал листать альбом.
С фотографий смотрела улыбающаяся Рутковская. Десятки улыбок. Десятки поз. Биография в фотографиях. Суровягин внимательно рассматривал каждую фотографию, чтобы определить круг знакомых Рутковской и выяснить адреса снимков. Сибирь, Крым, Рижское взморье, Москва, Ленинград, Сочи, Дальний Восток... Обширная география путешествий.
Альбом рассказывал и о характере Рутковской, ее страсти к позированию перед объективом, о тщеславии. Что же еще? В альбоме было много снимков Рутковской с молодым человеком. Лицо это запоминалось: печальные глаза, даже тогда, когда он улыбается. Этот человек сопровождал Рутковскую во всех путешествиях. Кто он?
Суровягин опять начал листать альбом. Первая фото графия молодого человека. Снимок любительский, сделан в какой-то лаборатории. На следующей странице тщательно отретушированный портрет. На обороте посвящение:
"Дорогой Ане от влюбленного мальчугана". Под подписью дата. В альбоме Рутковской портрет появился три года назад. Все фотографии располагались в альбоме в хронологическом порядке, это облегчало работу. Суровягин вытащил все карточки, где присутствовал молодой человек. Сорок три снимка. Пронумеровал их, пересортировал: фотографии самой Рутковской - в одну сторону, групповые - в другую.
Из кабинета вышел Еремин.
- Альбомы просмотрели?
Суровягин показал на кучи фотографий на столе.
- Выводы?
Суровягин рассказал, где бывала Рутковская, с кем.
- Интересно, очень интересно. - Еремин взял одну из фотографий, поднес к глазам.
- Это он? Я видел его где-то. Сейчас припомню... В отделе кадров главка. Его фамилия Холостов Александр Федорович. Главный механик и начальник экспериментальной мастерской на острове Туманов. Рядом с островом Семи Ветров, где находится заповедник каланов. "Умный, но странный человек" - так охарактеризовал механика Николай Николаевич Лобачев. А Холостов многое мог бы рассказать нам. Как вы думаете? Займитесь им, лейтенант. Мы о нем все должны знать. А теперь вызовите Рутковскую. Посмотрим, как она поведет себя.
Через полчаса в кабинет Еремина привели Рутковскую. Суровягин сел за боковой стол у стены и положил перед собой стопку бумаг.
- Садитесь, Рутковская, - полковник показал на кресло перед столом.
- Спасибо, товарищ Еремин, - сказала она своим бархатисто-напевным голосом. - Мы с вами встречались у Лобачевых. Не помните?
- Помню, помню, - рассеянно ответил полковник. - Вы, кажется, меня назвали товарищем? Что ж, пусть будет так, я не возражаю. Но это слово ко многому обязывает.
Она метнула взгляд на полковника, потом на Суровягина и опять на полковника. "Приметлива, - подумал Суровягин, - и, очевидно, умеет запоминать увиденное". Он не раз встречался с ней, но только сейчас по-настоящему разглядел ее. Природа ничем не обидела ее. Но что-то не нравилось ему в этом красивом лице. Глаза? Пожалуй, да. Глаза много повидавшей, опытной, искушенной женщины.
- Может быть, вы мне объясните, товарищ Еремин, за что меня арестовали? - Рутковская привычным движением поправила волосы.
- Не волнуйтесь. Давайте поговорим как старые знакомые. Расскажите о вашей жизни.