Белозерцев Дмитрий. Мифы из будущего

   Профессор загрустил. Он даже свои машинки перестал выпускать. Машины счастья его не нужны, а вот на рынке адских машинок, явный диффицит.
   Пришли мы как-то утром к нему за новыми партиями Универсальных машин, а их и нет. Только Профессор к нам вышел и сказал:
   – Сегодня машин не будет. Вообще. И никогда больше... Спасибо вам за работу. Мы с вами хотели как лучше. Хотели сделать этот мир светлее, привнести в него дождём капли счастья... Но увы. Пока человечество не готово.
   Да, он у нас был ещё и поэтом. Но выглядел он подавленно. А я снова стал безработным. Как и говорил в начале, тут, на этой планете, вообще-то так себе с работёнкой. А потому делать мне здесь было больше нечего. Монет в кармане у меня осело достаточно, чтобы сделать из этого пыльного мира ноги в более цветущий и зелёный. Наверно, даже остепенюсь там. Благо, с кем есть. То есть было.
   В общем, собрал я свои пожитки, купил пару билетов на пассажирский звездолёт «Салондампфер Кобра», и двинул к подруге, упаковывать её. Для неё это, конечно, сюрприз, но времени накраситься было ещё предостаточно у неё, и даже перманент сделать. А потому, ничего страшного. Подожду.
   Но подруга от этой новости почему-то сидела с совершенно потеряным видом:
   – Знаешь, это такой сюрприз. Вот так вот всё бросить и уехать? Но ведь так не делается.
   Накручивать вавилоны у себя на голове она даже и не собиралась, только металась рассеянно по комнате.
   – Ну я говорил тебе, что однажды похищу с этой планеты, забрав с собой. Ты была согласна.
   – Какой согласна?! А что я там делать буду?!
   – Жить со мной.
   – Где?! Как?!
   – Найдём.
   – Нет!
   – Почему?
   – Я не могу вот так вот всё бросить и уехать!
   – Почему?
   – Как почему? Разве ты не понимаешь?
   Короче она шла на попятную, отрабатывая реверсом на полную мощность. Понимаю ли я её? Чёрта-с-два! Она не хотела кидать свою грошёвую работу, в третьесортных забегаловках, перебиваясь с чаевых на прогулки по панели. А ведь всё, что ей надо было, это только согласиться. Ведь это шанс! За всё уже уплочено! Садись и катись в светлое будущее! Хм. Ей больше нравится,значит, скулить о том, какая она несчастная и какой мир вокруг жестокий и обманывает её надежды и мечты? Остаться мне и погрязнуть в том же? Ну уж нет. На это больше я не куплюсь. А она останется и будет потом вспоминать всю жизнь о том, что её бросили. Ну что ж, я её не разочарую в этом. Пока, крошка!
   Универсальная машина, та, что я выпросил для неё у Профессора, стояла у неё на столе, накрытая полотенцем, и служила опорой для зеркала и подставкой для горшка с цветком. А она её хоть раз пользовала? Вряд ли. Это же машина. И даже не телевизор. Она не будет слушать жалобы и страдать вместе с тобой. А я теперь вот сижу, значит, на молу, свесив ноги к воде. Здесь очень солёное море. Вода просто разъедает и металл, и органику. До отлёта ещё много времени. Рядом со мной моя персональная Универсальная машина с дарственной надписью Профессора. Только вот зачем она мне? Как сувенир, разве-что. Даже если я наделаю себе из неё всё, что пожелает моя душа, мне легче не станет. Возможно, Профессор и прав, зачем Универсальная машина, которая может всё, человеку, который не хочет быть счастливым? Или быть может его счастье чувствовать себя несчастным страдальцем? Ну это всё... Утоплю Универсальную машину. Места в стази-чемодане будет больше... А вдруг мне понадобиться ложка? Хм.

Жизнь легче воздуха

   Вся эта экспедиция напоминала ссылку. А исследовательская станция на другой планете – место ссылки. Все, томившиеся в бурной деятельности, члены экспедиции, как на подбор, были с низким коэффициентом потребления. Они не нашли себе места в обществе и, как безродные отщепенцы, были «приговорены» на общественно-полезную работу на другой планете. Так от них хоть какой-то толк. Синий, металлический цилиндр исследовательской станции лежал на боку посреди пустынного, каменистого, плоского как блин и продуваемого всеми ветрами, плато. Ни камней, ни травы, ничего выше человеческого колена не было вокруг до самых его краёв, которые обрывами уходили вниз на несколько сотен метров. Спуститься пешком отсюда было невозможно. А цилиндр станции, как капсула лепрозория, заключал в себе несколько человек, снабжённых лишь самым необходимым для выживания, да исследовательской аппаратурой.
   – Представляешь? – в сотый раз делился воспоминаниями о своей прежней грешной жизни бородатый радист, – Однажды мне дали в качестве общественной нагрузки ящик женских колготок. Чтобы я его потребил и не портил показатель района.
   – И как? Потребил? – спрашивал в сотый раз его врач.
   – А как я его потреблю? Это даже не мой размер был. Не говоря уже о фасоне.
   Сотый раз никаких излишеств. Только суровость быта перевоспитания. В кают-компании за обедом разглагольствовал «Профессор» – мрачная фигура станции, которая профессором вообще-то не была:
   – С точки зрения здравого смысла, любовь совершенно нерациональна. Но с зато она совершенно рациональна и понятна с точки зрения природы, как механизм естественного отбора и размножения. Ведь подчас нет никаких разумных доводов к совместному проживанию со своим партнёром. Но для продолжения рода пара выходит идеальная. Потомство получается здоровым и породистым.
   Он всё ещё переживал свой развод и не хотел принимать его.
   День шёл за ночью. Ночь за днём. Сменяя друг друга вращением планеты. Челнок даже не садился, когда сбрасывал станцию на планету. Его пилот спешил вернуться к своим развлечениям. Железная рука манипулятора столкнула цилиндр с аппарели, а на прощание из динамиков раздался зловещий гогот пилота, поворачивающего летательный аппарат на обратный курс. Когда он улетел, из цилиндра вышли экспедиционеры посмотреть на место своей работы. Атмосфера была пригодна для дыхания.
   А скоро после этого состоялось знакомство с пузырями.
   Их принёс ветер. Бородатый радист вбежал в цилиндр станции и с порога крикнул:
   – Пузыри! Ветер несёт пузыри! Идите скорее смотрите! Нам надо изловить один! Где у нас сеть?
   Все кто не спал выбежали наружу посмотреть. Кто спал – проснулись и последовали за ними. Бородатый радист, первым увидевший это явление, назвав их пузырями попал в самую точку. Они и были похожи на пузыри. Над плато, гонимые легким ветром, как маленькие воздушные шары или зонды, плыли полупрозрачные пузыри. Он появлялись на плато поднимаясь из-за его края. Они прибывали и прибывали. Плыли неравномерно, то поднимаясь, то опускаясь. Некоторые опускались до самой земли и потом снова взмывали в верх. Скоро всё воздушное пространство над плато было заполнено пузырями. При ближайшем рассмотрении обнаружилось, что это живые существа. Внизу пузыря были щупальца, которыми он шевелил в воздухе и копошился в земле, ища себе питание. И порыв ветра дал возможность людям ознакомиться со строением этих удивительных организмов – один из пузырей висевших в воздухе вокруг станции был им подхвачен и брошен на торчавшую над цилиндром антенну.
   – Чпок! – услышали люди, а затем звук упавшего на крышу предмета. Предмет скатился по покатой поверхности и упал в траву. Это был лопнувший пузырь. Его подобрали и унесли внутрь изучать. Всем составом экспедиции столпившись у стола на котором, в свете мощной лампы, лежала добыча.
   Строение существа было весьма любопытно. Под полупрозрачным пузырём, исчерченным жилками и венами, была «чашка», из нижней части которой выходила чёртова дюжина щупалец. Между щупалец, в самом донце «чашки» был рот. С одной стороны «чашки», над тринадцатым щупальцем, располагалось два цилиндрических глаза, одним торцом воткнутых в череп-чашку. С другого торца, торчащего наружу, располагались сами глаза, чёрные от занимавшего всю их поверхность зрачка. Строение нервной системы оказалось не менее удивительным. В поисках мозга у организма пузыря, решили проследить куда тянутся нервы от глаз, где располагается отвечающий за работу с визуальной информацией отдел мозга. Но нерв от каждого глаза тянулся к пузырю над черепом-чашкой и там распадался на мелкие ветвящиеся ответвления и исчезал в тканях воздушного пузыря.
   – Невероятно – прошептал обнаруживший это врач станции.
   – Что? – спросил радист.
   Врач не сразу ответил, занявшись перепроверкой своего открытия.
   – У него нет мозга.
   – В этом нет ничего необычного, – заметил «Профессор», – Это и у людей бывает. Оно, значит, разумное?
   – Такого не может быть. Или у него вместо мозга пузырь.
   – Нет проблемы с охлаждением. Можно более интенсивно использовать мозг. Да и летать вот можно, – развил инженерную мысль радист, – А питать мозг солнечной энергией напрямую. Он же всё время на воздухе.
   Образец запаяли в колбу и поставили на полку. Члены экспедиции разошлись по своим делам. Над плато все ещё медленно плавали в воздухе пузыри, ищя пропитание себе на земле, на которой они копошились своими щупальцами. Найдя что-нибудь съедобное пузырь отправлял щупальцами это себе в рот. Сдувая свой пузырь над головой, существо опускалось к земле. Надувая – взмывало в высь. Время от времени пузыри обменивались уханием – звуками которые они издавали при помощи своих пузырей.
   – Переговариваются, – заметил радист, сидя после обеда на ступенях у входа в цилиндр, – Значит у них, возможно, существует социальная организация.
   – Возможно, – согласился врач.
   – Пойду поброжу среди них.
   Радист встал со ступенек и направился к ближайшим пузырям. Он бродил среди них, старательно обходя висящие в воздухе и копошащиеся в лишайниках. Некоторые пузыри поворачивались в его сторону, смотрели и снова отворачивались к своим делам. Но движение всей их массы было подчинено ветру. Лёгкий ветер, временами угасавший, временами набегавший порывами, приносил новые пузыри снизу, из долины, лежащей у подножия плато. Он же гнал их по плоскости этой возвышенности и сдувал с её края вниз. Вниз, но уже по другую сторону плато.
   Было тихо. Только иногда ухали пузыри, шелестел в растяжках антенны и ушах ветер. Неожиданно, для бродившего в стороне от станции человека, на его голову приземлился пузырь. Он быстро опустился сверху, прицельно, прямо на макушку, и крепко обхватил щупальцами голову. Радист почувствовал как по его голове, как будто забегали тысячи мурашек, как щупальца пузыря, не отпуская, попеременно ощупывали голову. Пузырь обсасывал макушку радиста, пуская слюни, которые растекались из под щупалец по всей причёске человека, капали с носа, ушей и затекали за ворот.
   – А-а! – естественно закричал радист, придя в себя от неожиданного нападения и попытался оторвать пузырь от себя. Но упреждая руки человека, пузырь отцепился и быстро поднялся ввысь.
   От станции уже спешили на выручку услышавшие крик радиста товарищи. Радист же, отирая слюни пузыря с глаз побежал к спасительному цилиндру человеческого жилища.
   – Что случилось? Как самочувствие? – спросил врач, – Бегом в медблок!
   – О! Я вижу ты забыл, что под летающими тварями лучше не гулять, – оценил внешний вид обсосанного радиста «Профессор», – Ты выглядишь так, будто на тебя испражнился один из этих пузырей. Я прав?
   – Я себя ещё и так же чувствую, – ответил радист, раздосадованный и взведённый, оттолкнул руку врача и завернул в умывальник, а не в медблок.
   – Зато мы теперь можем с полным правом развлекаться, отстреливая пузыри из рогаток. Я, пожалуй, сделаю себе такую.
   В умывальнике потекла вода, а врач готовил в медблоке на всякий случай противоядия, протирки, мази, антибиотики.
   – Он тебя укусил?! – крикнул, что бы его было слышно сквозь шум воды, радисту врач.
   – Вроде нет!
   – А что произошло-то?!
   Радист закончил умываться, вышел из умывальника, вытирая полотенцем свою мокрую голову, сел рядом с врачом и рассказал.
   – Очень интересно, – хмыкнул услышав рассказ врач, – Он тебя хотел съесть? Мы в их мире что-то новое. Наверно, решил попробовать на зуб. Возможно, у них наружное переваривание пищи. Дай посмотрю на твою голову.
   Врач нацепил очки, повернул лампу на голову радиста и стал её изучать. Снова появился «Профессор»:
   – У кого-нибудь есть ненужные трусы? Нужна резинка.
   Оба, и радист и врач, взглянули на него. Врач поверх очков. Радист из подлобья – его голова была наклонена вершиной к свету лампы. Не получив ответа, «Профессор» пожал плечами и ушёл.
   Дальнейшее развитие событий было ещё более захватывающее для членов экспедиции. Обсосанный пузырём радист теперь сторонился этих тварей. Он больше не стремился приблизиться к ним, старательно обходя на расстоянии любого представителя этого вида. Остальные члены экспедиции, неподвергнувшиеся нападению, теперь выходили наружу только с покрытой головой. Кто в кепке, кто в каске, но в любом случае это признали достаточной защитой от возможных покушений пузырей на мозг человека. Пока однажды утром первый проснувшийся и первым открывший дверь наружу радист не столкнулся нос к носу с пузырями.
   Ещё сонный радист стоял на пороге жилища, а перед ним на расстоянии вытянутой руки плотной завесой висели пузыри. Их было много. И слева и справа от двери, вплотную к корпусу станции, и выше и ниже. Они полностью заслонили своими летающими телами пейзаж. И все эти тела висели в воздухе и ждали, когда откроется дверь станции и покажется человек. Вот дверь открылась и теперь в стоящего на пороге человека впились взгляды немигающих, чёрных глаз-цилиндров. Радист хотел закричать, но ближайший пузырь его упредил первым издав звук:
   – Дноползающие, – услышав это радист так и остался стоять с открытым ртом.
   Произнесённое с пузыриным акцентом, обращение заставило усомниться радиста в своём умственном здоровье. Либо при виде пузырей он тронулся, либо его всё-таки заразил пузырь при контакте.
   – Примитивная форма жизни, – продолжил пузырь, висевший прямо перед носом радиста, – При пальпации мозга у представителя твоего вида мы обнаружили, что он способен к абстрактному мышлению.
   – Э-э. М-м. Ну да, – выдавил из себя радист, – Вы меня понимаете?
   – Да! Мы узнали ваш язык при пальпации вашего примитивного мозга.
   – Примитивного? – радист всё ещё не мог прийти в себя.
   – Да! Наш мозг более развит, чем ваш. Мы можем с его помощью летать, а вы нет.
   – Но мы тоже летаем, – возразил радист.
   Беседа принимала глупый оборот. Это в глубине беспокоило радиста. Первый контакт с инопланетным разумом он представлял для себя по другому. Это должно было быть что-то торжественное, священное, дарующее безграничное счастье и нескончаемую надежду. Разум нашедший своего родного брата. Им так много чего есть и надо друг другу сказать, поделиться смыслом всего сущего и тайной бытия. Обогатить друг друга. Стать единым целым, Светом, Вселенной. Это должен был быть Большой Взрыв, порождающий сверхразум, который устроит всё в мире по у уму, и у которого сам Господь Бог будет совета спрашивать. Но в этот раз было что-то не так.
   – Вы не можете летать! – отрезал пузырь, – Вы не летаете. Мы это видим. Ваш объем мозга не позволяет вам воспарить. И вы его храните в закрытом органе.
   – Мы можем воспарить! – воспламенился радист, – С помощью своего мозга мы строим машины, которые летают. Мы прилетели в ваш мир с другой планеты! Она далеко и вращается вокруг одной из звёзд, которые вы видите ночами.
   Пузыри всё так же продолжали пялиться на радиста немигающими глазами.
   – Дноползающие, у вашего мозга много рудиментных, больших органов, которые не позволяют летать. Вам ещё предстоят многие миллионы лет эволюции, прежде чем вы избавитесь от них и примите форму идеальную для разума – такую как у нас. Мы знаем это. Мы раньше были такими же. И наши личинки проходят стадию похожую на вашу при своём развитии. Тогда у их мозга отрастают лишние конечности и мешок с органами, поддерживающий функционирование организмов личинок, пока они не поднялись в воздух к солнцу. Перед тем как взлететь личинки отбрасывают своё детское тело. Чтобы летать надо быть легче воздуха. А дноползающие тяжелее воздуха. Дноползающие ползают по дну и прячутся в норы.
   – Но зато мы можем летать против ветра. А вы нет! – решил взять реванш радист.
   – Мы покорили ветер. Нам нет необходимости летать против ветра. Мы знаем куда и когда дуют ветры в мире. И всегда следуем их течению. Вы же можете только ползать против ветра, но смысла в этом нет. Ветер всегда приносит в нужное место в нужное время. Когда мы хотим подняться, мы надуваем свой мозг. А чтобы спуститься – сдуваем.
   – Но мы прилетели из другого мира! Мы со звёзд! – почти закричал радист, тыча зубной щёткой в небо.
   – Твой мозг молод и примитивен. Его мышление ещё не закрепилось и его болтает. Поэтому ты, порождённую болтовней, абстракцию принимаешь за реальность. Взрослый мозг знает, что есть только то, что есть, а не то чего нет, что придумано. Вы появились не со звезд, а из этого синего цилиндра, в котором ты сейчас есть.
   Набежал утренний бриз и сдул группу пузырей висевшую перед люком.
   – Уф, – вздохнул радист.
   Но этот же порыв принёс другую группу. Эта группа пузырей опустилась у ступеней входа и закрепилась щупальцами на земле. Они сели так тесно, что чтобы выйти из цилиндра станции пришлось бы идти по ним. Ветер утих и пузыри поднялись в воздух, повиснув перед выходом из цилиндра людей.
   – Дноползающие, – и в этот раз заговорил ближайший к радисту пузырь, – Ваше тело потребляет много энергии. Отбросив его вы станете чистым разумом. Потребление это функция тела, пока мозг растёт и не может подняться в воздух. Отбросив тело мозг может…
   – Ничего он не может, – невежливо перебил радист.
   – Мы собираем свою еду на земле и нам ничего больше не надо. Мы не отвлекаемся на тело, большое как у вас. У нас только необходимое для полёта. Нам больше ничего не нужно. И мы сознательно саморазвиваемся, избавившись от диктата инстинктов тела. Мы все вместе думаем над нашим развитием, концепциями, теориями, познаём мир нашими размышлениями. Наши коммуникативные способности гораздо выше ваших примитивных звуковых волн, которые мы вынуждены генерировать для общения с вами…
   – Спасибо, – радист был хорошо воспитан.
   – … мы уважаем каждое сознание и у нас нет никаких других связей кроме разумных. У нас каждый мозг сам по себе. Индивидуален и ни кто его не угнетает и не принуждает. Он добровольно общается со всеми. Наше общество как бетон – состоит из мельчайшей пыли, но очень крепкое.
   – А зачем вы всё это рассказываете нам? – радист чувствовал ответственность за всё человечество, потому и говорил от всего его имени.
   – Чтобы вы знали! – ответил ближайший пузырь.
   Снова налетел утренний бриз и унёс и этого собеседника. Но в этот раз больше никто не остановился перед радистом для продолжения разговора. В глубине цилиндра станции слышались переговоры и возня просыпающихся товарищей радиста.
   – Эй, что там? – из глубины помещения вынырнул к двери врач, – Ты с кем-то разговаривал?
   – С пузырями, – ответил радист, провожая их взглядом, – А ещё они назвали нас примитивной формой жизни. Дноползающими.
   Голос его плохо слушался и ото сна ещё и от увиденного и пережитого, а потому дрожал и плавал.
   – Очень интересно. Перед завтраком зайди всё-таки ко мне в медблок. Мы сделаем пару анализов.
   – Ага. Хорошо. Зайду.
   – Обязательно.
   Врач похлопал по плечу радиста и скрылся внутри.

В поисках зонда

   Небо было безоблачным, синим и таким глубоким, что если в него смотреть, то кружилась голова. С моря дул лёгкий бриз. На многие мили и километры не было ни души. За исключением двух – на борту старого мотобота «Всех порву», ошвартованного к внешней стенке сухого дока.
   Выдолбленный в скальном грунте и облицованный бетоном, док давно не принимал никого в ремонт. Его батапорт проржавел и был открыт и сам док был заполнен водой, став одной из многочисленных бухточек в изрезанном берегу. Когда-то здесь был порт, но эта гавань давно потеряла своё значение и была заброшена. Поселение, до которого можно было добраться только по морю и которое жило морем, было покинуто людьми и стояло в руинах. Гавань порта была образована самым большим островом, из вытянувшихся с севера в линию вдоль берега трёх островов. С восточной стороны был вход в гавань и рейд, а с западной гавань ограничивалась двумя молами, протянувшимися друг другу на встречу с берега материка и с острова. Дальше за молами были камни и второй по величине остров архипелага, почему-то облюбованный чайками по одним им известным причинам. Длинный ряд пустых пирсов. Там где когда-то был судоремонтный завод – прямо у двух пирсов рядом с доком, из воды торчали ржавые правые борта двух сухогрузов. Хоть они и легли на грунт на левый борт, но их форштевни были направлены в море, как будто смерть их настигла в момент, когда они из последних усилий стремились в родную стихию. В остальном некогда уютная гавань представляла собой обыкновенное кладбище кораблей с ржавыми остовами вдоль берега.
   Расцвет порта пришёлся на период потепления климата, когда построенные в приполярных областях станции обнаружения и раскрытия червячных дыр, выстреливали в пространство огромное количество энергии и при этом разогревая Землю. Море накатилось на сушу и стало всем. Порт был важным пунктом в морских маршрутах, но последовавшее за потеплением похолодание его убило. Климатическое равновесие было нарушено и его весы скоро и не без помощи людей качнулись в обратную сторону – период тропических ураганов на планете сменился ледниковым периодом. Землю лихорадило – бросало из жара в холод и обратно по несколько раз в течении жизни нескольких поколений, пока наконец климат относительно не устоялся. Из-за катаклизмов полёты через червячные дыры прекратились и начались снова только три года назад. Только сейчас, когда льды снова отступили, руины порта снова увидели белый свет. И этот свет не загораживали кроны деревьев, не отбрасывали на землю тень – холод ушёл и унёс собой землю, оставив голые облизанные им камни и россыпь брильянтов озёр, над которыми дул бесконечный ветер. А два тела на борту «Всех порву» бороздили гавань и её окрестности из конца в конец и ныряли, ныряли, ныряли.
   «Всех порву» только что вернулся из своего очередного выхода на погружения и стоял пришвартованный к стенке дока.
   – И здесь нет, – комментировал свои действия блондин, зачёркивая очередной квадрат на самодельной схеме гавани. Спрятавшись от ветра за крохотной ходовой рубкой на палубе мотобота, он грелся. Его напарник в это время возился с компрессором, собираясь заряжать баллоны аквалангов. Блондина звали Серый, а его товарищ был брюнетом и Василием по имени.
   – Ты как хочешь…, – заговорил Василий, но тут затарахтел компрессор, загоняя в баллоны воздух, и продолжения разговора не состоялось.
   Легководолазное снаряжение, в котором погружались Серый и Василий, и этот компрессор были единственным, что было новым на борту «Всех порву». Остальное было уже давно подержанным, а кое-что и откровенно старой рухлядью, не известно как ещё работающей. Под навесом на носу мотобота на палубе лежали два ящика с аппаратурой. В одном был самопальный магнитометр, собранный Василием из того, что он нашёл на свалках. В другом ящике лежала аппаратура эхолота, который был куплен у одного старого рыбака, сломанным, но восстановлен до приемлемо рабочего состояния всё тем же Василием. И сам мотобот был уведён ночью со свалки Василием, пока Серый отвлекал, а если точнее – поил горючим пойлом, её сторожа. Той тёмной претёмной ночью Василий на взятом у друзей на ночь, якобы на рыбалку, катере тихо подошёл к портовой свалке на берегу и тихо стащил на воду старый списанный корпус номерного мотобота, присмотренный ещё днём. Отремонтированный, чтобы только не тонул и наречённый «Всех порву», он стал основным активом корпорации «Василий и Серый», созданной этими двоими для проведения подводных поисковых работ. Конечно, официально они этим не занимались, так как никто бы им не дал соответствующего сертификата глядя на их оборудование и хитрые рожи. Особенно на рожу Серого.