Страница:
Никто не знает, что там, а я знаю. И каждый раз испытываю сладкое чувство тайны. И тайна в том, что этого дирижабля нет. Он плод моего воображения, моего желания чтобы он был. И он есть. При помощи небольшой коробочки. Коробочки которая претворяет мысленный образ в образ почти материальный. Но который всё же нематериален. Образ объекта доступный чувствам человека, но сам объект не существует. Это, если хотите, генератор ощущений для органов чувств живого существа. Небольшая серебристая коробочка. Серая. Невзрачная. Только так и может выглядеть устройство, которое делает то, чего нет.
Коробка эта не с Земли. Хотя я и нашёл её на этой планете. Впрочем, только на этой планете я и могу чего-то найти, так как на других пока ещё ни разу не был. Да и вряд ли буду. В отличие от бывшего владельца этой вот коробочки. Но начнём по порядку.
Место это слыло у аборигенов гиблым. И даже вполне цивилизованный и напрочь образованный человек, пропитанный скептицизмом и материализмом, чувствовал себя здесь неуютно. Громадные деревья, по большей части ели, топкая почва, множество паутины. Мало солнца. Нет птиц. Из грибов только поганки. Деревья не возносятся более в высь, а давят на оказавшегося под их кронами путника. Мох не пружинит под ногами, а проваливается и засасывает вниз, делая каждый шаг утомительным и тяжёлым. Сверху сыпется гнус, стремящийся подло забраться под одежду и впиться. Но самое главное – это гнетущее чувство, которое наваливается на вас тут. Тоска, безысходность, подавленность. В голову начинают приходить мысли о смысле существования и прочая, тому подобная, ерунда. В то время когда надо радоваться тому, что идёшь по лесу.
Собственно, занесла меня в те края грибная охота. Охота побродить подальше от города с его шизофренической квадратностью. Охота заготовить на зиму груздей, подосиновиков, подберёзовиков, нажарить вечером сыроежек и лисичек. Прочесав опушку леса, я решил углубиться в него. Меня питала надежда напасть в его глубинах на грибное эльдорадо, в которое ни разу не ступала нога человека. И тем самым быстро решить проблему наполнения своих корзинок. Этакий грибной конкистадор. Мысль про то, что в таком случае можно столкнуться нос к носу с диким зверем, как-то в голову не приходила. Она придёт потом. Когда устану, замотаюсь и поверну назад. А пока полон сил готов голыми руками порвать пасть не то, что волку или медведю – слону завязать хобот узлом и засунуть его ему туда, где ни когда не светит солнце. Если он, слон конечно, неосторожно попадётся мне на пути в этом лесу. Впрочем животные здесь гораздо лучше тех зверьков, которые водятся в городах. А пока здесь и сейчас, светило золотое солнце, лето закатывалось, а в пока ещё зелёных кронах наверху шумел ветер.
Двигая ногами в глубь леса, я дошёл до вала, который протянулся через лес. Невысокая складка местности протянувшаяся под деревьями влево и вправо. Загибался ли он, или шёл прямо, я не мог видеть из-за деревьев. С той стороны, откуда я шёл, подъём был незаметен и очень полог. То, что стою на вершине вала я понял только когда оказался перед спуском по его обратному скату. Невысокий обратный скат, около метра высотой, но гораздо круче того склона по которому я поднимался. Именно в этот момент я и заметил сам вал. Более эта гряда ничем не отличалась от окружающей местности. На ней так же росли деревья, она была так же поросшая мхом, травой, кустами, цветами, всеми теми растениями, которые составляют подстилку леса. Отметив про себя любопытность этой гряды, я спустился с неё и пошёл дальше. Люди за многие века, что живут в этих краях, порядочно изрыли землю и то, что тут в лесу я наткнулся на вал было не так уж и неожиданно. Быть может он остался со времён войны, и это почти скрывшаяся под перегноем траншея, или остатки противотанкового рва. А быть может здесь когда-то пролегал тракт. И в те далёкие времена здесь было поле, а вовсе мне лес. А может это и вполне природное явление – природа на шутки и выдумки гораздо хитрее человека и не перестаёт ими удивлять.
Спустившись с вала, я оказался в месте более низком и сыром. Петляя между деревьев, я рыскал в поисках грибов. Но они пока не попадались. Только поганки. Это крайне удручало. В корзине лежало только немного грибов, что я настриг на опушке. Под ногами иногда хлюпало. Имело смысл пройтись вдоль вала – на нём могли расти грузди. Они любят такие места. Но обернувшись я не увидел вала. Я уже далеко отошёл от него. Поэтому, чтобы не возвращаться по пройденному, решил идти загибая свой путь влево. Передо мной впереди виднелся тёмный ельник. К нему то я и двинул. Там будет суше. Но попав под его хвойные лапы мне стало не по себе. Тут впервые я почувствовал это. Да и было с чего. Все стволы елей, были спирально закручены, как штопор, как шуруп. Ускорив шаг я пересёк ельник. По пути не обнаружил ни одного гриба. За ельником было небольшое болотце. А возвращаться обратно совсем не хотелось. Я стал обходить болотце, петляя с кочки на кочку, от одного сухого места до другого. Мне тут не нравилось. Сыро. Иногда я промахивался со следующим шагом и тогда быстро прыгал на следующую кочку, вытаскивая из воды провалившуюся ногу. Вот отсюда природа азарта – обязательно сделать следующий шаг чтобы выжить. Ботинки быстро покрылись грязью. Кое-как я выбрался на сухой бугор, возвышавийся метра на два над землёй. Он был совершенно сух. Здесь я перевёл дух и осмотрелся. Вокруг было заболочено. Это было не классическое болото с кочками и топью. А просто сырая местность, двигаясь по которой приходилось хлюпать по воде и скакать по кочкам. Тонкие деревья вокруг, которые начали пробиваться к свету среди своих высоких собратьев, были узловатые, скрученные. Те высокие деревья, которые уже выросли и заслонили свет, были нездорового вида, так же, как ели, спирально скручены. Именно тут на бугре и почувствовал во всей силе те чувства и явления, которые описал выше. Гиблое место.
Я потоптался по бугру, озираясь, стремясь определить направление, куда мне лучше идти. Оставаться нельзя было. Определившись с направлением я стал спускаться с бугра. И тут я провалился внутрь него. Дыра в склоне бугра была прикрыта от глаз ветками ползучего кустарника, корнями, травой, опавшей листвой и моей невнимательностью. И из этой дыры на меня смотрели глаза. Испуг мгновенно овладел мной, благодаря чему я пулей выскочил из этой дыры и приземлился в паре метров от бугра.
За мной никто не гнался. Из дыры не доносилось ни звука, ни шороха. Опомнившись я понял, что глаза смотрели не на меня, а просто в пустоту перед собой. И были они каменными, не живыми. Я осторожно подошёл к бугру и, вытягивая шею, заглянул внутрь дыры. Там сидел каменный болван. Первая мысль была о древнем языческом капище, а это погребённый под землёй идол. Но первая мысль прошла при первом же беглом осмотре находки. Передо мной был не деревянный идол, вырезанный из ствола дерева. И не каменный с примитивно вырубленными чертами божества. Передо мной сидела, именно сидела, хорошо детализованная гуманоидная фигура. Большая, как купол, гладкая голова с небольшим лицом, на котором были большие миндалевидные глаза, взгляд которых был устремлён в пустоту перед собой, как будто каменный истукан что-то разглядывал. Тело всё было как будто одето в комбинезон, стоячий воротник которого поддерживал голову. Присмотревшись я заметил, что местами в камне проглядывали металлические жилки, как нитки. Даже были заметны переплетения этих нитей, как в ткани. А само тело «истукана» было без этих прожилок. Это мелкие подробности, которые только подкрепили во мне очевидное открытие того, что передо мной было окаменевшее существо. Оно когда-то было живое и разумное. Но умерло многие десятки веков назад и, наверно, в силу особенностей своего тела, окаменело.
Отвлёкшись от разглядывания окаменелости, я осмотрел «интерьер» дыры в которой оно сидело. Прежде всего кресло. Вернее это были уже остатки кресла, от которого остался только его силовой металлический каркас, весь изъеденный ржавчиной и ничем не отличающийся уже от камня. Каркас уходил под землю. Над головой окаменелости было арочное перекрытие из полусгнивших костей и окислившегося металла. А покрытием «крыши» служили остатки сгнившего металла, кожи и дёрн. Практически больше ничего не было. Если прийти с лопатой, то, наверное, много можно чего найти интересного. Но пока последнее, что нашёл мой взгляд это плоский камень, совсем вросший в грунт, у ног «истукана». Камень был очень ровный и на нём осталось лежать немного древнего мусора вроде костей, сгнивших верёвок, остатков плодов, которые так и не проросли на камне. «Истукан» явно был предметом поклонения древних людей, которые жили здесь. Но каким он был богом для них? Место было гиблое.
Форма самого окаменевшего существа, следы поклонения ему древних людей, комбинезон, говорили мне, что «истукан» был инопланетянином. И скорее всего он оказался здесь и окаменел не по своей воле, а вследствие действия непреодолимых сил, которые и забросили его сюда. Если так, то вал, который я прошёл, это край огромной воронки, кратера созданного в результате падения космического корабля, на котором летел инопланетянин. За многие столетия лес поглотил воронку засыпав её опавшей листвой. Скрыл под перегноем обломки звездолёта, разбросанные по окрестностям. В бугор превратился крупный фрагмент корпуса корабля, в котором ютился в ожидании спасения выживший инопланетянин. Но спасения он не дождался. Окаменел бедняга, став божеством для зародившегося на Земле разума. Такое вполне могло быть.
И вполне могла быть радиация. Так что пора было уносить отсюда ноги. Инопланетянин сидел каменный и ему уже было всё равно, если, конечно, окаменение это не одна из форм его существования. В длиннопалых руках на коленях инопланетянин держал серую, с металлических отблеском коробочку. Пальцы уже многие столетия её не сжимали и она лежала свободная, никому не нужная. Я так подумал и решил взять эту коробку с собой. На опыты. И как доказательство. Протянув руку, я аккуратно взялся за коробочку, ожидая в любой момент, что окаменевшие пальцы вдруг сожмутся, а инопланетянин оживёт. Но всё обошлось и коробка благополучно перекочевала ко мне в корзинку. На вид она оказалась в лучшем состоянии чем её бывший хозяин. Не исключено, что древние шаманы ухаживали за коробочкой. А если так, то она значит что-то в себе содержала важное и интересное. Закончив с разорением капища, я быстро пустился в обратный путь, стремясь поскорее покинуть лес, пока не на толкнулся на боевую треногу миру, которая явилась со звёзд, чтобы покарать меня. Для профилактики.
Я выбрался из низины, миновал вал. Обогнул малинник. Скоро должна была быть опушка леса, дальше поле, а за полем асфальтовая дорога, на обочине которой припаркован мой автомобиль. И тут я увидел её! Боевая треного мира возвышалась над землёй среди деревьев. Три коленчатые ноги поддерживали корпус в форме чечевицы на высоте добрых десяти-пятнадцати метров над землёй, а единственный красный глаз на корпусе впился в меня. Мне стало плохо. Это была именно боевая тренога мира, как раз такой, какой я себе представлял её. Если так, то сейчас она должна начат ломиться сквозь лес в мою сторону и стрелять лазерами. Она не заставила себя ждать и первый же красный луч ударил меня в грудь. Я упал на землю, спрятавшись за ближайшую берёзу. Страх охватил меня. Конечности дрожали, требуя думать ногами, пока не поздно. Рядом в землю ударил ещё один луч смерти, но я всё же выглянул из-за дерева и увидел направляющуюся ко мне треногу. К моему удивлению, она не путалась среди деревьев, а просто проходила сквозь них. Тут до меня, наконец дошло, что я получил заряд в грудь и до сих пор жив. Взглянув на грудь я увидел, что она всего лишь испачкана грязью при моём паническом прятании за ствол берёзы. И всё. Больше ничего. Тренога продолжала приближаться, пускать лучи. Но никаких разрушений вокруг не производила. Там, где ударял луч, ничего не происходило. Встав я вышел из-за дерева и тут же получил два попадания подряд в грудь. Но ничего не случилось. Тренога была страшная на вид, но совершенно безобидная. Она приблизилась и наступила на меня. Её стальной ноги я не почувствовал. Она прошла сквозь меня, или я сквозь неё, как будто кто-то из нас двоих был призраком. На счёт себя в этом я был не очень уверен. Ещё совсем недавно я был жив, но вот она точно была нереальной. Тренога ломанулась дальше вглубь леса, не замечая деревьев. Я смотрел ей в след. Затем пожал плечами и пошёл своей дорогой, спрашивая самого себя, что мне ещё попадётся на пути. То, что тут всё дело в коробочке, которой я только обзавёлся, сомневаться не приходилось. Слишком очевидной была причинно-следственная связь. А считать себя экстрасенсом, способным точно угадать внешний вид боевой инопланетной треноги мира, мне оснований считать не было. Но зато коробка показывала то, что можно было придумать. Или вспомнить.
Чем ещё может жить потерпевший крушение путешественник, как не воспоминаниями о своей далёкой родине и надеждой на спасение? А эта коробочка, которую держал инопланетянин на коленях, показывала ему его родную планету такой какой он её помнил. Или хотел видеть. Время, проведённое здесь, на чужом ему шарике, и осознание случившейся трагедии, стёрли из памяти космического робинзона, плохое, если оно было, оставив только хорошее из воспоминай о его прежней жизни. Коробочка рисовала перед выжившим в катастрофе живым существом картины счастья, спасения, даря сладостное чувство присутствия там, далеко-далеко, где ему должно быть хорошо, где его ждут, где он будет жить полной жизнью. Так же, как жил до того момента, как попал сюда. Сладкие грёзы, затягивающие как морфий. Чуть-чуть. Потом ещё. И вот уже мечтатель сидит и безотрывно смотрит на то чего нет, что только в его голове. На то, что лишь иллюзия, когда вокруг реальность катастрофы.
Наверно инопланетянин так и умер, отказавшись от борьбы. Его взгляд застыл, направленный в пустоту, туда, где он видел свои грёзы, свой мир. А может это было его последнее утешение, когда он больной умирал, не дождавшись спасения на чужой планете. Кто знает? Но сейчас эта коробочка у меня. И я снова вечером запускаю над городом несуществующий дирижабль, который придумал. Может мне в следующий раз пустить прогуляться по улицам города гигантского робота? Это всего лишь иллюзия. А коробочка всего лишь хитроумный прибор. Хочется реальности.
Патиссоны
Коробка эта не с Земли. Хотя я и нашёл её на этой планете. Впрочем, только на этой планете я и могу чего-то найти, так как на других пока ещё ни разу не был. Да и вряд ли буду. В отличие от бывшего владельца этой вот коробочки. Но начнём по порядку.
Место это слыло у аборигенов гиблым. И даже вполне цивилизованный и напрочь образованный человек, пропитанный скептицизмом и материализмом, чувствовал себя здесь неуютно. Громадные деревья, по большей части ели, топкая почва, множество паутины. Мало солнца. Нет птиц. Из грибов только поганки. Деревья не возносятся более в высь, а давят на оказавшегося под их кронами путника. Мох не пружинит под ногами, а проваливается и засасывает вниз, делая каждый шаг утомительным и тяжёлым. Сверху сыпется гнус, стремящийся подло забраться под одежду и впиться. Но самое главное – это гнетущее чувство, которое наваливается на вас тут. Тоска, безысходность, подавленность. В голову начинают приходить мысли о смысле существования и прочая, тому подобная, ерунда. В то время когда надо радоваться тому, что идёшь по лесу.
Собственно, занесла меня в те края грибная охота. Охота побродить подальше от города с его шизофренической квадратностью. Охота заготовить на зиму груздей, подосиновиков, подберёзовиков, нажарить вечером сыроежек и лисичек. Прочесав опушку леса, я решил углубиться в него. Меня питала надежда напасть в его глубинах на грибное эльдорадо, в которое ни разу не ступала нога человека. И тем самым быстро решить проблему наполнения своих корзинок. Этакий грибной конкистадор. Мысль про то, что в таком случае можно столкнуться нос к носу с диким зверем, как-то в голову не приходила. Она придёт потом. Когда устану, замотаюсь и поверну назад. А пока полон сил готов голыми руками порвать пасть не то, что волку или медведю – слону завязать хобот узлом и засунуть его ему туда, где ни когда не светит солнце. Если он, слон конечно, неосторожно попадётся мне на пути в этом лесу. Впрочем животные здесь гораздо лучше тех зверьков, которые водятся в городах. А пока здесь и сейчас, светило золотое солнце, лето закатывалось, а в пока ещё зелёных кронах наверху шумел ветер.
Двигая ногами в глубь леса, я дошёл до вала, который протянулся через лес. Невысокая складка местности протянувшаяся под деревьями влево и вправо. Загибался ли он, или шёл прямо, я не мог видеть из-за деревьев. С той стороны, откуда я шёл, подъём был незаметен и очень полог. То, что стою на вершине вала я понял только когда оказался перед спуском по его обратному скату. Невысокий обратный скат, около метра высотой, но гораздо круче того склона по которому я поднимался. Именно в этот момент я и заметил сам вал. Более эта гряда ничем не отличалась от окружающей местности. На ней так же росли деревья, она была так же поросшая мхом, травой, кустами, цветами, всеми теми растениями, которые составляют подстилку леса. Отметив про себя любопытность этой гряды, я спустился с неё и пошёл дальше. Люди за многие века, что живут в этих краях, порядочно изрыли землю и то, что тут в лесу я наткнулся на вал было не так уж и неожиданно. Быть может он остался со времён войны, и это почти скрывшаяся под перегноем траншея, или остатки противотанкового рва. А быть может здесь когда-то пролегал тракт. И в те далёкие времена здесь было поле, а вовсе мне лес. А может это и вполне природное явление – природа на шутки и выдумки гораздо хитрее человека и не перестаёт ими удивлять.
Спустившись с вала, я оказался в месте более низком и сыром. Петляя между деревьев, я рыскал в поисках грибов. Но они пока не попадались. Только поганки. Это крайне удручало. В корзине лежало только немного грибов, что я настриг на опушке. Под ногами иногда хлюпало. Имело смысл пройтись вдоль вала – на нём могли расти грузди. Они любят такие места. Но обернувшись я не увидел вала. Я уже далеко отошёл от него. Поэтому, чтобы не возвращаться по пройденному, решил идти загибая свой путь влево. Передо мной впереди виднелся тёмный ельник. К нему то я и двинул. Там будет суше. Но попав под его хвойные лапы мне стало не по себе. Тут впервые я почувствовал это. Да и было с чего. Все стволы елей, были спирально закручены, как штопор, как шуруп. Ускорив шаг я пересёк ельник. По пути не обнаружил ни одного гриба. За ельником было небольшое болотце. А возвращаться обратно совсем не хотелось. Я стал обходить болотце, петляя с кочки на кочку, от одного сухого места до другого. Мне тут не нравилось. Сыро. Иногда я промахивался со следующим шагом и тогда быстро прыгал на следующую кочку, вытаскивая из воды провалившуюся ногу. Вот отсюда природа азарта – обязательно сделать следующий шаг чтобы выжить. Ботинки быстро покрылись грязью. Кое-как я выбрался на сухой бугор, возвышавийся метра на два над землёй. Он был совершенно сух. Здесь я перевёл дух и осмотрелся. Вокруг было заболочено. Это было не классическое болото с кочками и топью. А просто сырая местность, двигаясь по которой приходилось хлюпать по воде и скакать по кочкам. Тонкие деревья вокруг, которые начали пробиваться к свету среди своих высоких собратьев, были узловатые, скрученные. Те высокие деревья, которые уже выросли и заслонили свет, были нездорового вида, так же, как ели, спирально скручены. Именно тут на бугре и почувствовал во всей силе те чувства и явления, которые описал выше. Гиблое место.
Я потоптался по бугру, озираясь, стремясь определить направление, куда мне лучше идти. Оставаться нельзя было. Определившись с направлением я стал спускаться с бугра. И тут я провалился внутрь него. Дыра в склоне бугра была прикрыта от глаз ветками ползучего кустарника, корнями, травой, опавшей листвой и моей невнимательностью. И из этой дыры на меня смотрели глаза. Испуг мгновенно овладел мной, благодаря чему я пулей выскочил из этой дыры и приземлился в паре метров от бугра.
За мной никто не гнался. Из дыры не доносилось ни звука, ни шороха. Опомнившись я понял, что глаза смотрели не на меня, а просто в пустоту перед собой. И были они каменными, не живыми. Я осторожно подошёл к бугру и, вытягивая шею, заглянул внутрь дыры. Там сидел каменный болван. Первая мысль была о древнем языческом капище, а это погребённый под землёй идол. Но первая мысль прошла при первом же беглом осмотре находки. Передо мной был не деревянный идол, вырезанный из ствола дерева. И не каменный с примитивно вырубленными чертами божества. Передо мной сидела, именно сидела, хорошо детализованная гуманоидная фигура. Большая, как купол, гладкая голова с небольшим лицом, на котором были большие миндалевидные глаза, взгляд которых был устремлён в пустоту перед собой, как будто каменный истукан что-то разглядывал. Тело всё было как будто одето в комбинезон, стоячий воротник которого поддерживал голову. Присмотревшись я заметил, что местами в камне проглядывали металлические жилки, как нитки. Даже были заметны переплетения этих нитей, как в ткани. А само тело «истукана» было без этих прожилок. Это мелкие подробности, которые только подкрепили во мне очевидное открытие того, что передо мной было окаменевшее существо. Оно когда-то было живое и разумное. Но умерло многие десятки веков назад и, наверно, в силу особенностей своего тела, окаменело.
Отвлёкшись от разглядывания окаменелости, я осмотрел «интерьер» дыры в которой оно сидело. Прежде всего кресло. Вернее это были уже остатки кресла, от которого остался только его силовой металлический каркас, весь изъеденный ржавчиной и ничем не отличающийся уже от камня. Каркас уходил под землю. Над головой окаменелости было арочное перекрытие из полусгнивших костей и окислившегося металла. А покрытием «крыши» служили остатки сгнившего металла, кожи и дёрн. Практически больше ничего не было. Если прийти с лопатой, то, наверное, много можно чего найти интересного. Но пока последнее, что нашёл мой взгляд это плоский камень, совсем вросший в грунт, у ног «истукана». Камень был очень ровный и на нём осталось лежать немного древнего мусора вроде костей, сгнивших верёвок, остатков плодов, которые так и не проросли на камне. «Истукан» явно был предметом поклонения древних людей, которые жили здесь. Но каким он был богом для них? Место было гиблое.
Форма самого окаменевшего существа, следы поклонения ему древних людей, комбинезон, говорили мне, что «истукан» был инопланетянином. И скорее всего он оказался здесь и окаменел не по своей воле, а вследствие действия непреодолимых сил, которые и забросили его сюда. Если так, то вал, который я прошёл, это край огромной воронки, кратера созданного в результате падения космического корабля, на котором летел инопланетянин. За многие столетия лес поглотил воронку засыпав её опавшей листвой. Скрыл под перегноем обломки звездолёта, разбросанные по окрестностям. В бугор превратился крупный фрагмент корпуса корабля, в котором ютился в ожидании спасения выживший инопланетянин. Но спасения он не дождался. Окаменел бедняга, став божеством для зародившегося на Земле разума. Такое вполне могло быть.
И вполне могла быть радиация. Так что пора было уносить отсюда ноги. Инопланетянин сидел каменный и ему уже было всё равно, если, конечно, окаменение это не одна из форм его существования. В длиннопалых руках на коленях инопланетянин держал серую, с металлических отблеском коробочку. Пальцы уже многие столетия её не сжимали и она лежала свободная, никому не нужная. Я так подумал и решил взять эту коробку с собой. На опыты. И как доказательство. Протянув руку, я аккуратно взялся за коробочку, ожидая в любой момент, что окаменевшие пальцы вдруг сожмутся, а инопланетянин оживёт. Но всё обошлось и коробка благополучно перекочевала ко мне в корзинку. На вид она оказалась в лучшем состоянии чем её бывший хозяин. Не исключено, что древние шаманы ухаживали за коробочкой. А если так, то она значит что-то в себе содержала важное и интересное. Закончив с разорением капища, я быстро пустился в обратный путь, стремясь поскорее покинуть лес, пока не на толкнулся на боевую треногу миру, которая явилась со звёзд, чтобы покарать меня. Для профилактики.
Я выбрался из низины, миновал вал. Обогнул малинник. Скоро должна была быть опушка леса, дальше поле, а за полем асфальтовая дорога, на обочине которой припаркован мой автомобиль. И тут я увидел её! Боевая треного мира возвышалась над землёй среди деревьев. Три коленчатые ноги поддерживали корпус в форме чечевицы на высоте добрых десяти-пятнадцати метров над землёй, а единственный красный глаз на корпусе впился в меня. Мне стало плохо. Это была именно боевая тренога мира, как раз такой, какой я себе представлял её. Если так, то сейчас она должна начат ломиться сквозь лес в мою сторону и стрелять лазерами. Она не заставила себя ждать и первый же красный луч ударил меня в грудь. Я упал на землю, спрятавшись за ближайшую берёзу. Страх охватил меня. Конечности дрожали, требуя думать ногами, пока не поздно. Рядом в землю ударил ещё один луч смерти, но я всё же выглянул из-за дерева и увидел направляющуюся ко мне треногу. К моему удивлению, она не путалась среди деревьев, а просто проходила сквозь них. Тут до меня, наконец дошло, что я получил заряд в грудь и до сих пор жив. Взглянув на грудь я увидел, что она всего лишь испачкана грязью при моём паническом прятании за ствол берёзы. И всё. Больше ничего. Тренога продолжала приближаться, пускать лучи. Но никаких разрушений вокруг не производила. Там, где ударял луч, ничего не происходило. Встав я вышел из-за дерева и тут же получил два попадания подряд в грудь. Но ничего не случилось. Тренога была страшная на вид, но совершенно безобидная. Она приблизилась и наступила на меня. Её стальной ноги я не почувствовал. Она прошла сквозь меня, или я сквозь неё, как будто кто-то из нас двоих был призраком. На счёт себя в этом я был не очень уверен. Ещё совсем недавно я был жив, но вот она точно была нереальной. Тренога ломанулась дальше вглубь леса, не замечая деревьев. Я смотрел ей в след. Затем пожал плечами и пошёл своей дорогой, спрашивая самого себя, что мне ещё попадётся на пути. То, что тут всё дело в коробочке, которой я только обзавёлся, сомневаться не приходилось. Слишком очевидной была причинно-следственная связь. А считать себя экстрасенсом, способным точно угадать внешний вид боевой инопланетной треноги мира, мне оснований считать не было. Но зато коробка показывала то, что можно было придумать. Или вспомнить.
Чем ещё может жить потерпевший крушение путешественник, как не воспоминаниями о своей далёкой родине и надеждой на спасение? А эта коробочка, которую держал инопланетянин на коленях, показывала ему его родную планету такой какой он её помнил. Или хотел видеть. Время, проведённое здесь, на чужом ему шарике, и осознание случившейся трагедии, стёрли из памяти космического робинзона, плохое, если оно было, оставив только хорошее из воспоминай о его прежней жизни. Коробочка рисовала перед выжившим в катастрофе живым существом картины счастья, спасения, даря сладостное чувство присутствия там, далеко-далеко, где ему должно быть хорошо, где его ждут, где он будет жить полной жизнью. Так же, как жил до того момента, как попал сюда. Сладкие грёзы, затягивающие как морфий. Чуть-чуть. Потом ещё. И вот уже мечтатель сидит и безотрывно смотрит на то чего нет, что только в его голове. На то, что лишь иллюзия, когда вокруг реальность катастрофы.
Наверно инопланетянин так и умер, отказавшись от борьбы. Его взгляд застыл, направленный в пустоту, туда, где он видел свои грёзы, свой мир. А может это было его последнее утешение, когда он больной умирал, не дождавшись спасения на чужой планете. Кто знает? Но сейчас эта коробочка у меня. И я снова вечером запускаю над городом несуществующий дирижабль, который придумал. Может мне в следующий раз пустить прогуляться по улицам города гигантского робота? Это всего лишь иллюзия. А коробочка всего лишь хитроумный прибор. Хочется реальности.
Патиссоны
У нас с грядок стали пропадать патиссоны. При этом не было никаких следов взлома или похитителя. Просто каждую ночь исчезали патиссоны. Быть может это ежи? Но в ряд ли. Сколько на даче не видели ежей, все они не обращали внимания на патиссоны. Ну разве, что на них слизняки окажутся. Да и не съест еж целый патиссон. Даже, если это гигантский еж, а патиссон маленький.
Оставалось только караулить ночами.
Но похоже похитители смекнули, что на них устроена засада. Впрочем, засады как таковой не было. Просто стоишь на участке и смотришь на звёздное небо. А пока не стемнело, в течение сумерек, сидишь в доме и пьешь чай, наслаждаясь тишиной и относительной дикостью. Но, как стемнеет, обязательно надо выходить из дома и смотреть на ночное небо, всё в звездах. Если позволяет облачность, а вернее её отсутствие, то можно изучать созвездия, загадывать желания на падающие звёзды, рассматривать пролетающие спутники и самолёты, выявляя при этом закономерности и странности. А если очень повезёт, то и увидеть что-нибудь неопознанное и летающее. Но увы. Я не пью.
Тем не менее стоя и разглядывая звёзды, я прислушивался к шорохам вокруг. Пока было тихо. Ежа слышно издалека. Он не прячется. Иногда слышен крик ночной птица. На недалёком пруду голосили лягушки. Комары донимали, но я к ним привык. Можно сказать сроднился. С одной стороны дома, на линии светил фонарь. Он засвечивал большой кусок неба. Потому приходилось стоять с другой стороны дома в тени, от куда его не видно. Но с этой стороны пол неба засвечивала Луна. В её лучах можно греться, зарабатывая себе лунный загар, но звёзд не видно. Оставалось только ждать, когда она зайдёт. За это время можно пойти ещё раз попить чай и поболтать о чем-нибудь, почитать книгу, и если она интересная, то не уснуть.
Наконец полная Луна зашла. Только Марс остался светить недобрым, красным глазом над горизонтом. Тут же, как будто по уговору, погасли фонари. Это от экономии электричества. Народу все равно мало и тот, что в наличии, давно уже спит. Стало совсем хорошо. То есть темно и ничуть не страшно. Почти не страшно. Ну разве, что самую малость. Всё-таки ночью видно плохо и только хорошее знание участка уберегает от обнаружения в его пределах ночных чудовищ. А вот за забором уже совсем другое дело. Любой куст таит смертельную опасность, преображаемый темнотой, суевериями и страхами в исчадие ада, в кошмар, летящий на крыльях ночи, в самых страшных, беспощадных и тихих монстров. Спасает от них только фонарик. Но лучше всё-таки не ходить ночью за забор. Вдруг и фонарик не поможет?
Но патиссоны пропадали с нашего участка. И ночь не остановит – необходимо этот грабёж пресечь. Я сидел на ступенях крыльца и караулил. Попутно пялясь на звёздное небо, как рыбак на поплавок, выжидая когда клюнет, то есть когда упадёт звезда и можно будет потешить своё суеверие доброй приметой. Только желание надо покороче, а то не успеешь его всего целиком загадать – звёзды быстро падают. Раз и всё. По участку вдоль забора прошёл ёж. Он топал, фыркал, шебуршал и чавкал. Пройдя через клумбы за домом, миновав грядки и пройдя по кустам, посаженным вдоль забора, еж ушёл на соседний участок. У соседей трава была скошена под ноль. А потому перемещения ежа там были очень хорошо видны. Тёмная кочка шебурша бродила по, светящей пустотой, земле под тоненькими яблонями. Слежка за ежами тоже своего рода развлечение. И я был приятно порадован, когда увидел на соседнем участке второго ежа. Второй еж был поменьше. Две тёмные кочки ползали по соседнему участку, и в какой-то момент заметив друг друга, пошли на сближение. Чем меньше было между ними расстояние, тем аккуратнее они друг к другу приближались. Постояли друг перед другом в полуметре. Наконец, первый и более крупный ёж смело подошёл ко второму. Что они делали точно было не разглядеть. Выглядело это так – они постояли уткнувшись друг в друга носами, пофыркали, и повернули каждый по своим делам в противоположные стороны. Второй ёж скрылся в высокой траве за забором, у дороги, а первый пошёл вглубь соседнего участка на грядки, где и пропал из поля зрения. Представление закончилось. Приближалось самое глухое ночное время и по хорошему надо было идти спать. Холод от бессонницы начал понемногу пробирать, а значимость патиссонов для меня стала падать. Я зевнул. Вернувшись на ступени и закутавшись в ватник, я обречённо взглянул на звёздное небо.
Среди звёзд одна двигалась и совсем не там, где ей полагалось. Она приближалась, опускаясь над крышей соседнего садового домика. Затем она опустилась за границы его чёрного силуэта, светясь на его фоне китайским фонариком. Это было невероятно и красиво. Но далее этот фонарик изменил свою траекторию и над хозблоком вторгся в воздушное пространство нашего участка. Миновав крышу хозблока, летающий фонарик, снижаясь, пошёл наискосок влево прямиком к грядкам. И чем ближе он полетал, тем отчётливее была видна его форма светящегося патиссона.
Тут бы пригодился сачок, но его за ненадобностью не имел. Сон весь прошёл. Я впился взглядом в летающий овощ и, кажется, на время даже забыл дышать. Чтобы не вспугнуть. Тем временем, пока я впитывал происходящее явление, светящийся и летающий овощ завис над грядкой с патиссонами и мгновение спустя пошёл на посадку. На Земле он пропал из поля моего зрения, скрытый травой и кучей выдранных с грядок сорняков. Только зарево над этой местностью указывало его место.
Мне предстояло решить сложную задачу – поймать летающий овощ и попасть, то есть войти тем самым в историю! Мой звёздный час, точнее овощной, пробил! Я встал и направился к месту посадки, которое было в восьми метрах от крыльца. Как только я встал на ноги, сразу и увидел светящийся овощ – он лежал рядом с грядкой на которой росли патиссоны. Стараясь ступать как можно мягче и тише, я подкрался к месту посадки патиссонов, как обыкновенных, так и летающих. И когда до светящегося овоща оставалось метра полтора из него вырвался голубой луч, электрический разряд и поразил меня. Парализованный я рухнул гигантской статуей на траву.
«Ну вот,» – метеором мелькнула у меня в голове мысль, – «Крался за овощем, а в итоге сам стал овощем.» Во истину это было печально. Сможет ли современная наука помочь мне и вернуть к активной жизни? Даже не радовало то, что, как я понял, остался жив. Хотя по всему тылу бегали муравьи с булавками вместо ног, то есть меня всего и везде покалывало. Такие вот были ощущения. Оставалось надеяться только на то, что со мое положение временное и паралич со временем пройдёт. Собственно и парализован-то был я не полностью. Я не мог пошевелить ни рукой ни ногой ни повернуть головы, ни почесаться. Но мои глаза двигались а дышал я полной грудью. К счастью я ещё и упал так, что лицом оказался повёрнут к посадочной площадке летающего патиссона, а потому мог хорошо видеть всё то, что там происходило. А происходило там много чего интересного.
Не то, что бы я имел опыт общения с инопланетными формами жизни. Тут с местными не знаешь, как общаться. Но в связи со своим падшим положением я решил расслабиться и получить удовольствие. Светящийся патиссон поднялся в воздух и завис над моим обездвиженным телом, лежащим на мокрой от росы траве. То что так можно было застудиться в этот момент меня не волновало – ведь не каждый день сталкиваешься с такими вот удивительными явлениями.
Облетев меня и, видимо, посчитав меня достаточно обезобиженным, патиссон приземлился на прежнее место. Тут на ветках и листьях росших на грядке патиссонов вспыхнули огни, осветив площадку рядом с одним из плодов и дорожку от приземлившегося овоща до росшего на грядке, В боку летающего патиссона открылся люк и из него полезли маленькие-маленькие зеленые человечки. Человечки дружной командой направились по освещенной дорожке к патиссону. Следом за ними из летающего патиссона выехал гусеничный транспортёр с непонятным за малостью размеров оборудованием и направился туда же.
Онемение в членах по немного проходило, что вылилось в то, что всё моё тело покалывало миллиардом мелких иголочек, а мышцы сводило. Неприятное ощущение. Зато я теперь мог ворочать языком, а от судорог даже кричать. Но чтобы не распугать копошившихся рядом с патиссоном на грядке зелёных человечков я тихо обратился к ним:
– Эй вы там, черти зелёные.
В ответ я получил парализующий заряд прямо в нос и ненадолго отключился.
Наверно я немного даже уснул, так как когда я проснулся то, мог свободно шевелиться, а покалывания как и не бывало. Всё ещё стояла глубока тёмная ночь. А зелёные человечки во всю копошились у патиссона на грядке, который теперь не лежал на подложенной под него дощечке, а стоял на этой дощечке на тоненьких ногах-опорах.
– Ну слава термоядерной реакции, вы живы, – услышал я у себя в правом ухе. –А?
– Не делайте резких движений. Не приближаться к космическому кораблю. Пожалуйста.
– Чего? Кто это?
– Я врач биоинженерной команды. Мы прилетели к вам из космоса.
– А, так это вы там копошитесь на грядке и бьётесь током?
– Нам запрещено уничтожать эндемические формы жизни на планетах нашего посещения. Только если они не представляют прямой опасности нам. Наш капитан стрелять в вас слишком сильно. Я боялся, что вы умереть можете.
– Да. Это не очень приятно.
– Я сделал вам антипаралитическое облучение с усыплением. Вы хорошо себя чувствуете?
– Хорошо. Но как вы говорите со мной? – спросил я, хотя уже догадывался, что маленькие зелёные человечки встроили мне в ухо громкоговоритель, – Я вас не вижу.
– Мы поставили вам в правое ухо колонки из нашего конференц-зала. Когда будем улетать заберём, только не подходите близко. Обратно вас парализуют.
– Хорошо, хорошо. Мне и так отсюда видно, что вы что-то творите с нашими патиссонами.
Медленно я сел на траву там же где и лежал и скрестил ноги. Так было гораздо удобнее и можно было лучше разглядеть, что творилось на грядке.
– Кстати, что вы там делаете? И зачем таскаете плоды этого замечательного овоща? Вы так обрекаете нас на голодную смерть.
Держу пари, что мой невидимый мелкий собеседник задумался. Он даже отключился от эфира судя по изменению шума в правом ухе. Через пять минут он снова объявился.
– Прошу прощения. Мы не приняли во внимание, что эти плоды могут быть съедобны для эндемических форм жизни. Вы нам очень помогли сообщив об этом. Наша биоинженерная команда непременно сообщит об этом нашим разработчикам и будут внесены изменения. Много циклов назад эта планета была признана пригодной для выращивания корпусов космических кораблей. Плоды растения, которое вы называете «патиссон», и являются этими корпусами. В обязанности нашей биоинженерной команды входит сбор готовых корпусов и отправка их к сборщикам для дальнейшего оборудования, как космические корабли.
Оставалось только караулить ночами.
Но похоже похитители смекнули, что на них устроена засада. Впрочем, засады как таковой не было. Просто стоишь на участке и смотришь на звёздное небо. А пока не стемнело, в течение сумерек, сидишь в доме и пьешь чай, наслаждаясь тишиной и относительной дикостью. Но, как стемнеет, обязательно надо выходить из дома и смотреть на ночное небо, всё в звездах. Если позволяет облачность, а вернее её отсутствие, то можно изучать созвездия, загадывать желания на падающие звёзды, рассматривать пролетающие спутники и самолёты, выявляя при этом закономерности и странности. А если очень повезёт, то и увидеть что-нибудь неопознанное и летающее. Но увы. Я не пью.
Тем не менее стоя и разглядывая звёзды, я прислушивался к шорохам вокруг. Пока было тихо. Ежа слышно издалека. Он не прячется. Иногда слышен крик ночной птица. На недалёком пруду голосили лягушки. Комары донимали, но я к ним привык. Можно сказать сроднился. С одной стороны дома, на линии светил фонарь. Он засвечивал большой кусок неба. Потому приходилось стоять с другой стороны дома в тени, от куда его не видно. Но с этой стороны пол неба засвечивала Луна. В её лучах можно греться, зарабатывая себе лунный загар, но звёзд не видно. Оставалось только ждать, когда она зайдёт. За это время можно пойти ещё раз попить чай и поболтать о чем-нибудь, почитать книгу, и если она интересная, то не уснуть.
Наконец полная Луна зашла. Только Марс остался светить недобрым, красным глазом над горизонтом. Тут же, как будто по уговору, погасли фонари. Это от экономии электричества. Народу все равно мало и тот, что в наличии, давно уже спит. Стало совсем хорошо. То есть темно и ничуть не страшно. Почти не страшно. Ну разве, что самую малость. Всё-таки ночью видно плохо и только хорошее знание участка уберегает от обнаружения в его пределах ночных чудовищ. А вот за забором уже совсем другое дело. Любой куст таит смертельную опасность, преображаемый темнотой, суевериями и страхами в исчадие ада, в кошмар, летящий на крыльях ночи, в самых страшных, беспощадных и тихих монстров. Спасает от них только фонарик. Но лучше всё-таки не ходить ночью за забор. Вдруг и фонарик не поможет?
Но патиссоны пропадали с нашего участка. И ночь не остановит – необходимо этот грабёж пресечь. Я сидел на ступенях крыльца и караулил. Попутно пялясь на звёздное небо, как рыбак на поплавок, выжидая когда клюнет, то есть когда упадёт звезда и можно будет потешить своё суеверие доброй приметой. Только желание надо покороче, а то не успеешь его всего целиком загадать – звёзды быстро падают. Раз и всё. По участку вдоль забора прошёл ёж. Он топал, фыркал, шебуршал и чавкал. Пройдя через клумбы за домом, миновав грядки и пройдя по кустам, посаженным вдоль забора, еж ушёл на соседний участок. У соседей трава была скошена под ноль. А потому перемещения ежа там были очень хорошо видны. Тёмная кочка шебурша бродила по, светящей пустотой, земле под тоненькими яблонями. Слежка за ежами тоже своего рода развлечение. И я был приятно порадован, когда увидел на соседнем участке второго ежа. Второй еж был поменьше. Две тёмные кочки ползали по соседнему участку, и в какой-то момент заметив друг друга, пошли на сближение. Чем меньше было между ними расстояние, тем аккуратнее они друг к другу приближались. Постояли друг перед другом в полуметре. Наконец, первый и более крупный ёж смело подошёл ко второму. Что они делали точно было не разглядеть. Выглядело это так – они постояли уткнувшись друг в друга носами, пофыркали, и повернули каждый по своим делам в противоположные стороны. Второй ёж скрылся в высокой траве за забором, у дороги, а первый пошёл вглубь соседнего участка на грядки, где и пропал из поля зрения. Представление закончилось. Приближалось самое глухое ночное время и по хорошему надо было идти спать. Холод от бессонницы начал понемногу пробирать, а значимость патиссонов для меня стала падать. Я зевнул. Вернувшись на ступени и закутавшись в ватник, я обречённо взглянул на звёздное небо.
Среди звёзд одна двигалась и совсем не там, где ей полагалось. Она приближалась, опускаясь над крышей соседнего садового домика. Затем она опустилась за границы его чёрного силуэта, светясь на его фоне китайским фонариком. Это было невероятно и красиво. Но далее этот фонарик изменил свою траекторию и над хозблоком вторгся в воздушное пространство нашего участка. Миновав крышу хозблока, летающий фонарик, снижаясь, пошёл наискосок влево прямиком к грядкам. И чем ближе он полетал, тем отчётливее была видна его форма светящегося патиссона.
Тут бы пригодился сачок, но его за ненадобностью не имел. Сон весь прошёл. Я впился взглядом в летающий овощ и, кажется, на время даже забыл дышать. Чтобы не вспугнуть. Тем временем, пока я впитывал происходящее явление, светящийся и летающий овощ завис над грядкой с патиссонами и мгновение спустя пошёл на посадку. На Земле он пропал из поля моего зрения, скрытый травой и кучей выдранных с грядок сорняков. Только зарево над этой местностью указывало его место.
Мне предстояло решить сложную задачу – поймать летающий овощ и попасть, то есть войти тем самым в историю! Мой звёздный час, точнее овощной, пробил! Я встал и направился к месту посадки, которое было в восьми метрах от крыльца. Как только я встал на ноги, сразу и увидел светящийся овощ – он лежал рядом с грядкой на которой росли патиссоны. Стараясь ступать как можно мягче и тише, я подкрался к месту посадки патиссонов, как обыкновенных, так и летающих. И когда до светящегося овоща оставалось метра полтора из него вырвался голубой луч, электрический разряд и поразил меня. Парализованный я рухнул гигантской статуей на траву.
«Ну вот,» – метеором мелькнула у меня в голове мысль, – «Крался за овощем, а в итоге сам стал овощем.» Во истину это было печально. Сможет ли современная наука помочь мне и вернуть к активной жизни? Даже не радовало то, что, как я понял, остался жив. Хотя по всему тылу бегали муравьи с булавками вместо ног, то есть меня всего и везде покалывало. Такие вот были ощущения. Оставалось надеяться только на то, что со мое положение временное и паралич со временем пройдёт. Собственно и парализован-то был я не полностью. Я не мог пошевелить ни рукой ни ногой ни повернуть головы, ни почесаться. Но мои глаза двигались а дышал я полной грудью. К счастью я ещё и упал так, что лицом оказался повёрнут к посадочной площадке летающего патиссона, а потому мог хорошо видеть всё то, что там происходило. А происходило там много чего интересного.
Не то, что бы я имел опыт общения с инопланетными формами жизни. Тут с местными не знаешь, как общаться. Но в связи со своим падшим положением я решил расслабиться и получить удовольствие. Светящийся патиссон поднялся в воздух и завис над моим обездвиженным телом, лежащим на мокрой от росы траве. То что так можно было застудиться в этот момент меня не волновало – ведь не каждый день сталкиваешься с такими вот удивительными явлениями.
Облетев меня и, видимо, посчитав меня достаточно обезобиженным, патиссон приземлился на прежнее место. Тут на ветках и листьях росших на грядке патиссонов вспыхнули огни, осветив площадку рядом с одним из плодов и дорожку от приземлившегося овоща до росшего на грядке, В боку летающего патиссона открылся люк и из него полезли маленькие-маленькие зеленые человечки. Человечки дружной командой направились по освещенной дорожке к патиссону. Следом за ними из летающего патиссона выехал гусеничный транспортёр с непонятным за малостью размеров оборудованием и направился туда же.
Онемение в членах по немного проходило, что вылилось в то, что всё моё тело покалывало миллиардом мелких иголочек, а мышцы сводило. Неприятное ощущение. Зато я теперь мог ворочать языком, а от судорог даже кричать. Но чтобы не распугать копошившихся рядом с патиссоном на грядке зелёных человечков я тихо обратился к ним:
– Эй вы там, черти зелёные.
В ответ я получил парализующий заряд прямо в нос и ненадолго отключился.
Наверно я немного даже уснул, так как когда я проснулся то, мог свободно шевелиться, а покалывания как и не бывало. Всё ещё стояла глубока тёмная ночь. А зелёные человечки во всю копошились у патиссона на грядке, который теперь не лежал на подложенной под него дощечке, а стоял на этой дощечке на тоненьких ногах-опорах.
– Ну слава термоядерной реакции, вы живы, – услышал я у себя в правом ухе. –А?
– Не делайте резких движений. Не приближаться к космическому кораблю. Пожалуйста.
– Чего? Кто это?
– Я врач биоинженерной команды. Мы прилетели к вам из космоса.
– А, так это вы там копошитесь на грядке и бьётесь током?
– Нам запрещено уничтожать эндемические формы жизни на планетах нашего посещения. Только если они не представляют прямой опасности нам. Наш капитан стрелять в вас слишком сильно. Я боялся, что вы умереть можете.
– Да. Это не очень приятно.
– Я сделал вам антипаралитическое облучение с усыплением. Вы хорошо себя чувствуете?
– Хорошо. Но как вы говорите со мной? – спросил я, хотя уже догадывался, что маленькие зелёные человечки встроили мне в ухо громкоговоритель, – Я вас не вижу.
– Мы поставили вам в правое ухо колонки из нашего конференц-зала. Когда будем улетать заберём, только не подходите близко. Обратно вас парализуют.
– Хорошо, хорошо. Мне и так отсюда видно, что вы что-то творите с нашими патиссонами.
Медленно я сел на траву там же где и лежал и скрестил ноги. Так было гораздо удобнее и можно было лучше разглядеть, что творилось на грядке.
– Кстати, что вы там делаете? И зачем таскаете плоды этого замечательного овоща? Вы так обрекаете нас на голодную смерть.
Держу пари, что мой невидимый мелкий собеседник задумался. Он даже отключился от эфира судя по изменению шума в правом ухе. Через пять минут он снова объявился.
– Прошу прощения. Мы не приняли во внимание, что эти плоды могут быть съедобны для эндемических форм жизни. Вы нам очень помогли сообщив об этом. Наша биоинженерная команда непременно сообщит об этом нашим разработчикам и будут внесены изменения. Много циклов назад эта планета была признана пригодной для выращивания корпусов космических кораблей. Плоды растения, которое вы называете «патиссон», и являются этими корпусами. В обязанности нашей биоинженерной команды входит сбор готовых корпусов и отправка их к сборщикам для дальнейшего оборудования, как космические корабли.