Страница:
Наблюдатели имели стереотрубы, артиллерийские бинокли, часы и секундомер. Им строго предписывалось записывать в журнал наблюдений все изменения, которые происходят на стороне противника.
. Однажды наблюдатели увидели кота, который сидел на бугорке и, умывался. В журнал наблюдений записали это, указав место, на котором сидел кот, часы и минуты его умывания. Сменившие их наблюдатели сделали точно такую же запись, так как кот в это время снова умывался на том же месте
Офицер, который просматривал журнал, обратил на это внимание. Дальнейшие рассуждения офицера были такими. Кошки живут там, где есть люди. Значит, там есть люди. Кошки умываются после еды. Значит, там люди питаются в одно и тоже время. Поскольку людей там не видно, у противника есть причины маскировать этот объект.
По бугру был нанесен массированный артиллерийский налет, в результате которого был уничтожен НП противника.
После этого рассказа один из бойцов сказал: — «Вот так-то, братцы и, коты нам помогают бить фрицев!»
Велась также информационная война. На дороге валялось большое количество немецких листовок на русском языке. Качество печати этих листовок было очень плохим. В одних листовках призывали сдаваться в плен. Там были такие слова: — Чтобы сдаться в плен надо идти к нашим позициям, подняв руки вверх. При этом надо выкрикивать «Штыки в землю!» или «Сталин капут!» Сообщалось, также, что листовка является пропуском для сдачи в плен.
На других листовках, на одной стороне была фотография наших пленных бойцов, сидящих за обеденным столом. С другой стороны листовки был длинный перечень продуктов, которые, якобы, выдаются ежедневно нашим пленным. Там перечислялись не только хлеб, но и сахар, яйца, мясо, масло и масса других вкусных продуктов. В другой главе будет показано фактическое положение наших пленных со слов бойца, испытавшего на себе все «прелести» немецкого плена
Были листовки, в которых сообщалось о советском генерале Власове, которого немцы именовали «русским генералом». Он перешел на сторону немцев. Говорилось, что этот генерал формирует Российскую освободительную армию, сокращенно РОА. Знамена в этой армии были трехцветными, как в царской России.. Предлагалось переходить на сторону немцев и вступать в эту армию.."В настоящее время в армии Власова 200 тысяч человек" —сообщалось в листовках. Уже после войны мне стало известно, что это была лож.. Только в 1944 году он сформировал дивизию. Численность дивизий составляет10 — 12 тысяч человек..
Один великий человек написал: — «Нигде так не врут, как на войне!» Впоследствии мне много раз приходилось убеждаться в правдивости приведенного высказывания.
Подбирать эти листовки, а тем более читать их категорически запрещалось
Уже после войны, один офицер рассказал мне, как его пытали в Особом отделе за то, что нашли у него обрывок немецкой листовки в полевой сумке. В этой сумке имеются гнезда для карандашей. Эти гнезда расширились от частого употребления и карандаши из них выпадали. Он подобрал на земле первую попавшую бумажку и завернул в нее карандаш. Потом, вставляя в гнездо карандаш, смял этот обрывок. Этот бумажный комочек у него нашли и для него начались «хождения по мукам.»
Что такое Особый отдел и, как там пытают, к сожаленю мне пришлось испытать на себе.
В один из дней марша, мы остановились в одной ничем не примечательной деревушке, совершенно не разрушенной. Это вызвало у всех удивление. Ни одного жителя не было видно. Но бросилось в глаза большое количество проводов. Они тянулись от одного дома к другому и создавали самую настоящую паутину между домами. Сразу же стало ясно, что здесь находится штаб или управление какого — то соединения.. Порядок в этом управлении был жесткий — в дневное время ни один человек не мог даже нос высунуть из дома. Ночью другое дело.
Соединением назывались дивизии, бригады, корпуса. Армии, в которые входили эти соединения обычно назывались объединением. Управление более широкое понятие, чем штаб. В управление входила служба тыла и некоторые другие службы.
Чувство облегчения наступило, когда мы прибыли в нашу 217ую стрелковую дивизию, располагавшуюся в лесу. Эта дивизия стала нашей средой обитания вплоть до гибели в бою всей нашей роты и моего ранения.
По прибытии в дивизию нас построили на лесной поляне в две шеренги квадратом, вернее каре, лицом внутрь каре. В каре входили так называемые «покупатели». «Покупателями» назывались офицеры, которые набирали для своих подразделений пополнение.
Вот в каре входит высокий худой и, видимо, нервный офицер в звании старший лейтенант. Он оказался командиром отдельной роты разведки дивизии. Забегая вперед, сообщаю, что после войны, когда мы разыскивали однополчан, он обнаружился и даже участвовал в наших встречах.
— Кто желает идти в отдельную роту разведки дивизии! Это не то, что полковая разведка, которая каждую ночь ползает на передовую противника! Выходите, что же вы стоите? Быть разведчиком почетно! О нас слагают песни и легенды. Итак — вперед!!
Вышло очень мало бойцов — человека 2 или 3. Все понимали, что быть разведчиком очень опасно. Бойцов офицеру требовалось намного больше и, он пошел вдоль шеренг, приказывая отдельным бойцам выходить из строя. Это были, в основном стройные высокие парни. В их число я не попал. Уж очень был худым и невидным.
Офицер увел пополнение своей роты.
Внутрь каре вошел другой офицер. Этот стал набирать в пулеметную роту
— Кто желает бить врага из пулемета? Быть пулеметчиком почетно!
Потом набирали в саперный батальон, в санинструкторы, которые должны быть в каждой роте и, еще куда — то, уж и не помню. Оставшихся, в числе которых был и автор этих строк, распределили по полкам, батальонам, а потом по ротам. На этом и закончилось переформирование дивизии. За время войны это происходило несколько раз.
Мы бывшие курсанты 2го АВПУ оказались в 740 стрелковом полку. Здесь всех нас переписали в особые книги. Делали эту работу писари, которые имелись в каждой роте, батальоне, полку. Писари всегда были рядовыми, но имели особый статус и некоторые привилегии.
Писарей набирали так. Всем прибывшим бойцам давали по листу бумаги и карандаш. Затем диктовался небольшой текст. Бумажки отбирались и, бойца, у которого был наилучший почерк, делали писарем.
На передовой писарь, как правило, находился в ячейке командира роты, вместе со старшиной. Институт писарей ввел император Петр Великий. Обычно его называют. Первым, но для меня он Великий. История всегда была моим самым любимым предметом. Мне было известно об огромном вкладе Петра в реформирование нашей страны.
В обязанности писаря входило составление строевой записки в конце каждого дня, В этой записке указывалась общая численность роты, в том числе офицеров, младших командиров, рядовых. Из них больных столько — то и т.д. Записка подписывалась командиром роты и отправлялась командованию батальона. Там в свою очередь составлялась строевая записка батальона, которая отправлялась в полк. Так учитывался личный состав частей и подразделений.
После войны некоторые командиры рот включали в строевую записку, так называемые «мертвые души», чтобы получать на них все причитающееся довольствие. Мне после войны довелось служить под началом такого ротного.
К концу формирования в нашей роте насчитывалось 96 человек Командир роты молодой лейтенант — был в красивом новом обмундировании из шерстяной ткани, которая именовалась «диагональ» потому что рубчики у этой ткани идут не сверху вниз, а наискосок, Брюки были насыщенного синего цвета. Покрой их назывался «галифе» Эта роскошь его и погубила. Позже, когда мы оказались в непосредственной близости от противника, он высунулся из окопа по пояс. И тот час же был убит вражеским снайпером. Очень он выделялся своей красивой формой!
Сразу же нам прислали другого ротного, старшего лейтенанта Сергеева, который и будет действовать до конца этого повествования. Кроме него в роте было еще два офицера. Один из них — Колюшенко — будет упомянут позже, а второй Попандин пробыл в роте неделю и в одном из боев был убит
Вот так закончилось формирование нашей дивизии. Она была полностью подготовлена к предстоящим боям, но о боях в других главах.
ГЛАВА ВТОРАЯ. ПЕРВЫЕ ДРУЗЬЯ
Однако, этому наступлению предшествовали мощные удары немецких войск по нашим позициям в районе Курского выступа.
Не все читатели, наверное, знают, что к лету 1943 года на центральном фронте наши позиции вклинивались глубоко в немецкую оборону. Образовался, так называемый «Курский выступ» или, как его еще называли «Курский носик», «Курская дуга».. В центре этого выступа находился г. Курск, на севере г. Орел (у военных — северный фас) а на юге г. Белгород (южный фас). В этом выступе было сосредоточено огромное количество наших войск, исчисляемое миллионами человек.
Вполне естественно, что противник ударами с севера и юга в основание этого выступа, пытался окружить наши войска. Этот замысел не удался. Немцы не смогли прорвать нашу глубоко — эшелонированную оборону. Продвинуться им удалось всего на 10 — 15 км
11 Гвардейская армия действовала на северном фасе Курского выступа и должна была прорвать немецкую оборону севернее Орла. Командовал этой армией генерал лейтенант Баграмян, который позже стал маршалом Советского Союза.
. Наша дивизия входила в состав этой армии и перед нами была поставлена задача прорвать немецкую оборону и перерезать железнодорожную магистраль и шоссейную дорогу, соединяющую города Орел и Брянск. Поэтому далее все цитаты будут связаны с городом Орлом и орловским направлением военных действий.
Вот, что писала наша дивизионная газета «Вперед на врага» в номере от 8 июля 1943 года
От Советского Информбюро.
В течение 7 июля наши войска на Орловско-Курском направлении вели упорные бои с противником, продолжавшим наступление крупными силами танков и пехоты. Наступление немцев поддерживалось большим количеством авиации, дополнительно подброшенной с других фронтов. В течение всего дня велись ожесточенные воздушные бои.
На Орловско-Курском направлении все атаки противника успеха не имели.
Нашими войсками на Орловско-Курском и Белгородском направлениях за день боев подбито и уничтожено до 520 немецких танков. В воздушных боях и зенитной артиллерией сбито 229 самолетов противника.
Из этого сообщения читатель видит, насколько тяжелыми были бои…
После этого наши войска перешли в наступление, что нашло отражение в нашей дивизионной газете от 22 июля 1943 г.
От Советского Информбюро.
В течение 21 июля наши войска на Орловском направлении, преодолевая сопротивление противника, продолжали наступление и продвинулись вперед от 6 до 15 километров. Противник неоднократно контратаками пехоты и танков пытался задержать продвижение наших наступающих частей.
В последующем изложении читатель узнает о наступлении и продвижении вперед наших войск и, в частности, нашей роты, о контратаках противника.
Наступление осуществляется двумя эшелонами. Первый эшелон находится в непосредственном соприкосновении с противником, а второй — движется за первым. И первый эшелон, и второй находятся в зоне боя, то есть не далее 5 — 7 км от переднего края. Войска, которые находятся в зоне боя, в любой момент могут попасть под артиллерийский или пулеметный огонь противника. В этом мы неоднократно убеждались.
Как указывалось выше, дивизии на фронте входят в состав корпуса или армии. Армия это крупное объединение войск. В нее входит несколько воинских соединений: дивизий или корпусов. Основные силы армии (80 — 90%) находятся вне зоны боя. Из оставшихся 10 — 20%, как правило, только одна рота (100 человек) находится в непосредственном соприкосновении с противником. Далее будут описаны случаи, когда таким подразделением была наша рота.
Продвижение на запад не было непрерывным. Продвинувшись на небольшое расстояние, мы останавливались, окапывались. Если было темное время суток, то обязательно выставлялись часовые. Иногда, в течение одного дня, мы несколько раз меняли позиции и, каждый раз выкапывали окопчики полного профиля
«Профиль» — это военный термин и означает определенные размеры: глубину, ширину по верху и по дну, предписанные Уставом инженерных войск Красной Армии (так называлась в то время наша армия, Потом ее стали называть «Советской»). Были дни, когда мы 9 раз меняли позицию и каждый раз отрывали окопы глубиной полтора метра. Руки наши были покрыты мозолями.
В один из первых дней пребывания в роте, появился молодой офицер — младший лейтенант. Он сразу подошел ко мне и, без обиняков, представился комсоргом батальона, Завьяловым, объявив, что он вводит меня в состав бюро комсомольской организации батальона.
Мне поручается сектор работы с несоюзной молодежью. На войне руководящие органы партийных и комсомольских организаций не избираются на собраниях, как в тылу, а назначаются.
В комсомол меня приняли три или четыре месяца тому назад, во время обучения в пехотном училище.
Никогда никаких поручений по общественной работе мне никто не давал. А тут сразу, нежданно. негаданно, на меня свалилась такая ответственность. Мне очень понравилось быть комсомольским начальником. До этого времени мне никем не приходилось руководить. С чувством гордости радостно отвечаю: «Есть!»
— В вашей роте два бойца не состоят в комсомоле, Гуляев и Петров. Надо поработать с ними, то есть растолковать значение комсомола, и вовлечь их в наши ряды. Действуй!
— Есть! Постараюсь как можно скорее их вовлечь,
Так началась моя политическая работа в роте. Позже, вспоминая об этой «работе», остается только поражаться примитивности своих действий. Ну, а чего же можно было бы ожидать от семнадцатилетнего паренька? Впрочем, читатель и сам убедится в этом.
С Петровым проблем почти не было. Ходил за ним, по пятам и, все время уговаривал вступить в комсомол. Наконец он не выдержал и, в сердцах, сказал: «Надоел ты мне! Записывай!»
А вот Гуляев оказался орешком покрепче. Никак не удавалось его вовлечь. Уж и объяснял ему, что не мне это надо, от меня требуют. Ни в какую! Извелся весь!
На мой вопрос, почему он не хочет вступать в комсомол — Гуляев издавал какие — то нечленораздельные звуки, похожие на мычание, или заявлял, что ему бабушка не разрешает.
Комсорг батальона при каждой встрече задавал один и тот же вопрос о Гуляеве, а так как мне нечего было ему сказать, то начинался длинный разговор о том, что является большой ошибкой с моей стороны недооценка важности роста комсомольских рядов.
И вот наступил момент, когда Гуляев, в сердцах, дал волю своим эмоциям.
— Ну, что ты пристал ко мне, прихвостень начальников. Ты думаешь, что, пресмыкаясь перед ними, сохранишь себе жизнь? Как бы не так! Как раз наоборот. Я давно заметил, что тебе чаще, чем другим, дают опасные задания.
Когда он произносил эту тираду, то всем своим видом и тоном показывал мне свое глубочайшее презрение. На его лице не трудно было прочитать выражение брезгливости. Ростом он был немного ниже меня, но в это время Гуляев ухитрился смотреть на меня сверху вниз. Мне пришлось проглотить обиду и сказать, как можно более спокойным тоном..
— А, ты не подумал, что это происходит по другой причине?
— Интересно, по какой же? В этот раз в свои слова он вложил весь скепсис, на который был способен.
Тяжко вздохнув, начинаю свое грустное повествование.
— Дело в том, что перед тобой сын «врага народа». Такой ярлык мне приклеили в июле 37 года, когда был арестован и посажен мой отец.
В глазах Гуляева появилось искреннее любопытство. Он даже от нетерпения заерзал на месте и спросил.
— Кем же был твой отец? Поди, большим начальником. Ведь таких сажали тогда!
— Опять неверно! Мой отец был рядовым служащим. В то время, не имело значения, какой пост занимает человек. Надо было выполнять план по борьбе с врагами народа. Вот тебе мой рассказ.
Стараюсь говорить не спеша, взвешивая каждое слово. Мне было ясно, что от того, как будет изложена моя история, будут зависеть наши отношения в будущем. Ни в коем случае не следовало показать себя ущербным или еще каким-либо способом пытаться вызвать у него жалость. Мой рассказ начался так.
— Они приехали поздней ночью. Один в командирской форме с кубарями на петлицах. Другой рядовой с винтовкой и примкнутым штыком. Разбудили всю семью. Нас согнали в столовую и посадили тесной кучкой у стены.
Моя старшая сестра Надежда, студентка пединститута, довольно решительно потребовала, чтобы мне разрешили спать. Видно было, что обыскивающий колеблется, но сестра сказала, что мне нет и 12 лет и в таком возрасте ребенок должен спать. Обыскивающий согласился, но мне в это время стало ясно, что наступил трагический момент в жизни всей нашей семьи, поэтому от сна отказался.
Начался обыск. Перевернули все: постели, постельное белье из комода, матрасы, подушки, одеяла. Добрались и до буфета, выгребли всю посуду, перелистали все книги, простучали все стены, слазали в подвал, который мы называли подпол.
— А чего искали? Говорили об этом или нет?
— Ни одного слова! Особый интерес у них вызвали семейные фото, которых у нас было много. Среди них были фото жениха моей старшей сестры. Она попросила не трогать эти фотографии. На это обыскивающий сказал, что эти фото его особенно интересуют. Стало ясно, что он полный профан в своем деле.
— Ну и чего же нашли?
— А ничего!
— А потом, как?
— Отца забрали, то есть увезли, и мы получили его письмо из, так называемого, «Волголага», где он трудился на строительстве канала Москва — Волга. Термин «Волголаг» расшифровывается, как Волжский лагерь.
Через пару лет мы случайно узнали о том, что отец обморозился и умер. После ареста отца и пошла кличка «Сын врага народа», которая и поныне сопровождает меня всюду и, надо сказать, портит мне жизнь.
Глаза Гуляева округлились от распиравшего его любопытства.
— Ты, что же можешь привести пример? Расскажи!
— Ах, тебе нужен пример. Если так, пожалуйста. Самый последний.
— После призыва в армию меня направили во 2ое Астраханское военно — пехотное училище (сокращенно 2ое АВПУ). К городу Астрахань оно никакого отношения не имеет, так как находилось в небольшом городке Бузулуке..
В одной роте со мной был соседский мальчишка Юрка Аникин. К нему приехал его отец в командирской форме с желтыми погонами, которые только что ввели. При встрече с ротным, он и рассказал, о моем отце.
— А что было потом?
— Построили роту. Мне была подана команда, выйти из строя. Командир роты, старший лейтенант Голубков, сказал, что вот перед вами стоит сын врага народа. Все стали меня рассматривать. Ведь перед ними стоял не кто иной, а потенциальный враг. Командир роты обратился ко мне
— Расскажи своим товарищам, за что посадили отца?
— Не знаю! Нам ничего не сказали, хотя мама ходила в НКВД и пыталась, хоть, что-то — разузнать. Бесполезно! (НКВД расшифровывается так Народный комиссариат внутренних дел.) В то время, термина «министерство» еще не было..
— И где же сейчас твой отец?
— Ты бы видел, как командир роты хищно оскалился при этом вопросе. Ему доставляло удовольствие унижать меня.
— Он обморозился на работе и умер в 39 году — при этих словах низко опускаю голову. Если бы ты знал, каким унизительным и тяжелым для меня была эта экзекуция!
— Нет! Он не умер! Он убит при попытке к бегству! Становись в строй и веди себя тише воды и ниже травы! Всегда помни, кто ты есть!
Гуляев задумался и тихо сказал мне на ухо:
— И вот, после всего этого, ты должен идти на немецкие окопы и орать не своим голосом; «Ура!» Вот поэтому я и не хочу вступать в твой комсомол. Не дай Бог попадем в плен. Я чистенький! В комсомоле не состоял. Не то, что ты со своим рвением. Понял, что, тебя ждет?
— Как не понять! Какой же тут может быть выход? Совершенно очевидно, что есть два решения: не идти в бой — пристрелят, как труса, или идти в бой…
— Да, да! — перебил меня Гуляев — и погибнуть от пули немцев!
— В бою можно погибнуть, можно стать инвалидом, но можно и выжить! Помню, как в третьем классе, перед нами выступал участник гражданской войны. Он все рассказывал о походах Антанты. Мы считали, что это имя какой — то вредной женщины и громко возмущались действиями этой бабы. Но дело не в том, что он говорил, а в том, что он остался живым. И таких участников гражданской войны немало. Отвоевались и живут!
— Ха, ха! Не живут, а существуют. Правильно я говорю?
— Может ты и прав, Гуляев. Что касается моего рвения в комсомольской работе, думаю, что выход из положения один — не попасть в плен.
— Тебя обстоятельства боя могут и не спросить — хочешь ты в плен или не хочешь? Ну, например, ранение или контузия! Потерял сознание — очнулся в плену!
— Частенько думаю на эту тему. Моя еще одна старшая сестра Софья, перед моим призывом в армию, побегала в поисках способа, как избежать службы в армии. Что ты думаешь? Нашла!
От такого поворота Гуляев даже подпрыгнул на месте.
— Что же это было, если не секрет?
— Какой секрет — дело прошлое! Было место кочегара на паровозе или чертежника в одном конструкторском бюро оборонного значения. Там предоставлялась броня от военной службы и, отоваривались все продуктовые карточки. Последнее очень важно! Ведь у других — то все карточки, кроме хлебной, пропадали. Сам знаешь.
— Что же ты не воспользовался этой возможностью?
Теперь мне было ясно, что от моего ответа зависят наши дальнейшие отношения. Мне было нужно позарез, чтобы они были доверительными. Ответ мой был таким.
— Подумал, что последнее дело увиливать от армейской службы. Что, если другие тоже будут увиливать? Ведь это конец для народа, страны!
— Зря волновался! У народа никогда не будет конца. У отдельного человека — да! А народ будет жить вечно. Вот посмотри в Европе. Франция признала свое поражение, а французский народ живет!
— Отвечу тебе твоими же словами — не живет, а существует в нищете. Но то французы, а с нами немцы замыслили поступить совсем по — варварски. Первое — уменьшить численность нашего населения со 170 миллионов до пятидесяти. Второе — переселить остатки нашего народа за Урал.
На лице собеседника появилось выражения недоумения, сомнении и недоверия одновременно. Мне стало понятно, что ему незнаком план Розенберга — идеолога фашистской Германии..
— А кем заселить европейскую часть нашей страны?
— Сюда переселить поляков, чехов, словаков и другие народы, а их земли заселить немцами Москве фрицы приготовили совсем тяжкую участь. Ее планировалось превратить в море…По их замыслу, из воды будут торчать только купола церквей и колокольни. Теперь тебе понятно, почему мне было неприемлемо предложение сестры и воспользоваться броней?
— На пропаганду ты поддался — вот что! Меня такой пропагандой с толку не сбить. Нашему народу было бы большим благом, если бы немцы одержали победу над Советским Союзом.
— Перво — наперво, рухнул бы этот строй, эта диктатура кровавая и несправедливая. Вспомни, что творилось в нашей стране, начиная с 17-го года Гражданская война — миллионы погибших, разрушенные города и села. А эмиграция? Из страны бежали все выдающиеся люди. А раскулачивание, которое привело к мору народа от голода! Ведь кулаки — то были основными производителями хлеба. А массовые аресты в 37 — 39 —х годах!
— Второе, было бы создано государство, наподобие Франции, а это привело бы к появлению частной собственности. Экономика пошла бы вверх. Вот старики рассказывают, что при царизме все было в магазинах, не то, что теперь в Советском Союзе.. Хозяевам магазинов приходилось выставлять у дверей специальных зазывал, что бы лучше покупали товары.
— Третье, не было бы в будущем войн, подобных этой. Да, что там говорить преимуществ тьма!
Было видно, что он горячится. Мне было ясно, что надо охладить его пыл и вернуть из заоблачных высот на нашу грешную землю.
— По этому вопросу, Гуляев, наши пути расходятся. Твердо, всем сердцем, желаю разгрома Германии и, думаю, что после победы, правители сделают правильные выводы и те зверства, которые ты перечислил, никогда не повторятся.
— Блажен, кто верует, тепло ему на свете! — процитировал классика Гуляев, — Однако, я остаюсь при своем мнении. Я сгоряча высказал много крамольного. Надеюсь, что такой парень, как ты, никогда не выдаст! Разговор происходит с глазу на глаз, если ты что — то и замыслишь, то не сможешь этого доказать, а в глазах всей роты будешь выглядеть предателем!.Ну, а с предателями, сам знаешь, как поступают!
— Зря высказываешь свои подозрения! Никогда не выдам товарища!
Меня поразили его рассуждения. Мне и в голову не могли придти такие мысли..
Уже после войны я много раз вспоминал этот разговор, слово в слово, и каждый раз поражался дальновидности покойного Гуляева. Ведь все получилось, так как он говорил!
Однако, вернемся к нашему повествованию
. Однажды наблюдатели увидели кота, который сидел на бугорке и, умывался. В журнал наблюдений записали это, указав место, на котором сидел кот, часы и минуты его умывания. Сменившие их наблюдатели сделали точно такую же запись, так как кот в это время снова умывался на том же месте
Офицер, который просматривал журнал, обратил на это внимание. Дальнейшие рассуждения офицера были такими. Кошки живут там, где есть люди. Значит, там есть люди. Кошки умываются после еды. Значит, там люди питаются в одно и тоже время. Поскольку людей там не видно, у противника есть причины маскировать этот объект.
По бугру был нанесен массированный артиллерийский налет, в результате которого был уничтожен НП противника.
После этого рассказа один из бойцов сказал: — «Вот так-то, братцы и, коты нам помогают бить фрицев!»
Велась также информационная война. На дороге валялось большое количество немецких листовок на русском языке. Качество печати этих листовок было очень плохим. В одних листовках призывали сдаваться в плен. Там были такие слова: — Чтобы сдаться в плен надо идти к нашим позициям, подняв руки вверх. При этом надо выкрикивать «Штыки в землю!» или «Сталин капут!» Сообщалось, также, что листовка является пропуском для сдачи в плен.
На других листовках, на одной стороне была фотография наших пленных бойцов, сидящих за обеденным столом. С другой стороны листовки был длинный перечень продуктов, которые, якобы, выдаются ежедневно нашим пленным. Там перечислялись не только хлеб, но и сахар, яйца, мясо, масло и масса других вкусных продуктов. В другой главе будет показано фактическое положение наших пленных со слов бойца, испытавшего на себе все «прелести» немецкого плена
Были листовки, в которых сообщалось о советском генерале Власове, которого немцы именовали «русским генералом». Он перешел на сторону немцев. Говорилось, что этот генерал формирует Российскую освободительную армию, сокращенно РОА. Знамена в этой армии были трехцветными, как в царской России.. Предлагалось переходить на сторону немцев и вступать в эту армию.."В настоящее время в армии Власова 200 тысяч человек" —сообщалось в листовках. Уже после войны мне стало известно, что это была лож.. Только в 1944 году он сформировал дивизию. Численность дивизий составляет10 — 12 тысяч человек..
Один великий человек написал: — «Нигде так не врут, как на войне!» Впоследствии мне много раз приходилось убеждаться в правдивости приведенного высказывания.
Подбирать эти листовки, а тем более читать их категорически запрещалось
Уже после войны, один офицер рассказал мне, как его пытали в Особом отделе за то, что нашли у него обрывок немецкой листовки в полевой сумке. В этой сумке имеются гнезда для карандашей. Эти гнезда расширились от частого употребления и карандаши из них выпадали. Он подобрал на земле первую попавшую бумажку и завернул в нее карандаш. Потом, вставляя в гнездо карандаш, смял этот обрывок. Этот бумажный комочек у него нашли и для него начались «хождения по мукам.»
Что такое Особый отдел и, как там пытают, к сожаленю мне пришлось испытать на себе.
В один из дней марша, мы остановились в одной ничем не примечательной деревушке, совершенно не разрушенной. Это вызвало у всех удивление. Ни одного жителя не было видно. Но бросилось в глаза большое количество проводов. Они тянулись от одного дома к другому и создавали самую настоящую паутину между домами. Сразу же стало ясно, что здесь находится штаб или управление какого — то соединения.. Порядок в этом управлении был жесткий — в дневное время ни один человек не мог даже нос высунуть из дома. Ночью другое дело.
Соединением назывались дивизии, бригады, корпуса. Армии, в которые входили эти соединения обычно назывались объединением. Управление более широкое понятие, чем штаб. В управление входила служба тыла и некоторые другие службы.
Чувство облегчения наступило, когда мы прибыли в нашу 217ую стрелковую дивизию, располагавшуюся в лесу. Эта дивизия стала нашей средой обитания вплоть до гибели в бою всей нашей роты и моего ранения.
По прибытии в дивизию нас построили на лесной поляне в две шеренги квадратом, вернее каре, лицом внутрь каре. В каре входили так называемые «покупатели». «Покупателями» назывались офицеры, которые набирали для своих подразделений пополнение.
Вот в каре входит высокий худой и, видимо, нервный офицер в звании старший лейтенант. Он оказался командиром отдельной роты разведки дивизии. Забегая вперед, сообщаю, что после войны, когда мы разыскивали однополчан, он обнаружился и даже участвовал в наших встречах.
— Кто желает идти в отдельную роту разведки дивизии! Это не то, что полковая разведка, которая каждую ночь ползает на передовую противника! Выходите, что же вы стоите? Быть разведчиком почетно! О нас слагают песни и легенды. Итак — вперед!!
Вышло очень мало бойцов — человека 2 или 3. Все понимали, что быть разведчиком очень опасно. Бойцов офицеру требовалось намного больше и, он пошел вдоль шеренг, приказывая отдельным бойцам выходить из строя. Это были, в основном стройные высокие парни. В их число я не попал. Уж очень был худым и невидным.
Офицер увел пополнение своей роты.
Внутрь каре вошел другой офицер. Этот стал набирать в пулеметную роту
— Кто желает бить врага из пулемета? Быть пулеметчиком почетно!
Потом набирали в саперный батальон, в санинструкторы, которые должны быть в каждой роте и, еще куда — то, уж и не помню. Оставшихся, в числе которых был и автор этих строк, распределили по полкам, батальонам, а потом по ротам. На этом и закончилось переформирование дивизии. За время войны это происходило несколько раз.
Мы бывшие курсанты 2го АВПУ оказались в 740 стрелковом полку. Здесь всех нас переписали в особые книги. Делали эту работу писари, которые имелись в каждой роте, батальоне, полку. Писари всегда были рядовыми, но имели особый статус и некоторые привилегии.
Писарей набирали так. Всем прибывшим бойцам давали по листу бумаги и карандаш. Затем диктовался небольшой текст. Бумажки отбирались и, бойца, у которого был наилучший почерк, делали писарем.
На передовой писарь, как правило, находился в ячейке командира роты, вместе со старшиной. Институт писарей ввел император Петр Великий. Обычно его называют. Первым, но для меня он Великий. История всегда была моим самым любимым предметом. Мне было известно об огромном вкладе Петра в реформирование нашей страны.
В обязанности писаря входило составление строевой записки в конце каждого дня, В этой записке указывалась общая численность роты, в том числе офицеров, младших командиров, рядовых. Из них больных столько — то и т.д. Записка подписывалась командиром роты и отправлялась командованию батальона. Там в свою очередь составлялась строевая записка батальона, которая отправлялась в полк. Так учитывался личный состав частей и подразделений.
После войны некоторые командиры рот включали в строевую записку, так называемые «мертвые души», чтобы получать на них все причитающееся довольствие. Мне после войны довелось служить под началом такого ротного.
К концу формирования в нашей роте насчитывалось 96 человек Командир роты молодой лейтенант — был в красивом новом обмундировании из шерстяной ткани, которая именовалась «диагональ» потому что рубчики у этой ткани идут не сверху вниз, а наискосок, Брюки были насыщенного синего цвета. Покрой их назывался «галифе» Эта роскошь его и погубила. Позже, когда мы оказались в непосредственной близости от противника, он высунулся из окопа по пояс. И тот час же был убит вражеским снайпером. Очень он выделялся своей красивой формой!
Сразу же нам прислали другого ротного, старшего лейтенанта Сергеева, который и будет действовать до конца этого повествования. Кроме него в роте было еще два офицера. Один из них — Колюшенко — будет упомянут позже, а второй Попандин пробыл в роте неделю и в одном из боев был убит
Вот так закончилось формирование нашей дивизии. Она была полностью подготовлена к предстоящим боям, но о боях в других главах.
ГЛАВА ВТОРАЯ. ПЕРВЫЕ ДРУЗЬЯ
Шла Курская битва. Наши войска наступали.
Таких друзей опять найдешь едва ли,
Хоть велика и необъятна жизнь
Мы обещаний крепких не давали
И в верности друг другу не клялись,
Не это дружбы настоящей мера,
Пусть это так. Но между нами есть
Какая-то неписанная вера
И на крови замешанная честь.
Поэт Михаил Дудин «Дорога гвардии»
Однако, этому наступлению предшествовали мощные удары немецких войск по нашим позициям в районе Курского выступа.
Не все читатели, наверное, знают, что к лету 1943 года на центральном фронте наши позиции вклинивались глубоко в немецкую оборону. Образовался, так называемый «Курский выступ» или, как его еще называли «Курский носик», «Курская дуга».. В центре этого выступа находился г. Курск, на севере г. Орел (у военных — северный фас) а на юге г. Белгород (южный фас). В этом выступе было сосредоточено огромное количество наших войск, исчисляемое миллионами человек.
Вполне естественно, что противник ударами с севера и юга в основание этого выступа, пытался окружить наши войска. Этот замысел не удался. Немцы не смогли прорвать нашу глубоко — эшелонированную оборону. Продвинуться им удалось всего на 10 — 15 км
11 Гвардейская армия действовала на северном фасе Курского выступа и должна была прорвать немецкую оборону севернее Орла. Командовал этой армией генерал лейтенант Баграмян, который позже стал маршалом Советского Союза.
. Наша дивизия входила в состав этой армии и перед нами была поставлена задача прорвать немецкую оборону и перерезать железнодорожную магистраль и шоссейную дорогу, соединяющую города Орел и Брянск. Поэтому далее все цитаты будут связаны с городом Орлом и орловским направлением военных действий.
Вот, что писала наша дивизионная газета «Вперед на врага» в номере от 8 июля 1943 года
От Советского Информбюро.
В течение 7 июля наши войска на Орловско-Курском направлении вели упорные бои с противником, продолжавшим наступление крупными силами танков и пехоты. Наступление немцев поддерживалось большим количеством авиации, дополнительно подброшенной с других фронтов. В течение всего дня велись ожесточенные воздушные бои.
На Орловско-Курском направлении все атаки противника успеха не имели.
Нашими войсками на Орловско-Курском и Белгородском направлениях за день боев подбито и уничтожено до 520 немецких танков. В воздушных боях и зенитной артиллерией сбито 229 самолетов противника.
Из этого сообщения читатель видит, насколько тяжелыми были бои…
После этого наши войска перешли в наступление, что нашло отражение в нашей дивизионной газете от 22 июля 1943 г.
От Советского Информбюро.
В течение 21 июля наши войска на Орловском направлении, преодолевая сопротивление противника, продолжали наступление и продвинулись вперед от 6 до 15 километров. Противник неоднократно контратаками пехоты и танков пытался задержать продвижение наших наступающих частей.
В последующем изложении читатель узнает о наступлении и продвижении вперед наших войск и, в частности, нашей роты, о контратаках противника.
Наступление осуществляется двумя эшелонами. Первый эшелон находится в непосредственном соприкосновении с противником, а второй — движется за первым. И первый эшелон, и второй находятся в зоне боя, то есть не далее 5 — 7 км от переднего края. Войска, которые находятся в зоне боя, в любой момент могут попасть под артиллерийский или пулеметный огонь противника. В этом мы неоднократно убеждались.
Как указывалось выше, дивизии на фронте входят в состав корпуса или армии. Армия это крупное объединение войск. В нее входит несколько воинских соединений: дивизий или корпусов. Основные силы армии (80 — 90%) находятся вне зоны боя. Из оставшихся 10 — 20%, как правило, только одна рота (100 человек) находится в непосредственном соприкосновении с противником. Далее будут описаны случаи, когда таким подразделением была наша рота.
Продвижение на запад не было непрерывным. Продвинувшись на небольшое расстояние, мы останавливались, окапывались. Если было темное время суток, то обязательно выставлялись часовые. Иногда, в течение одного дня, мы несколько раз меняли позиции и, каждый раз выкапывали окопчики полного профиля
«Профиль» — это военный термин и означает определенные размеры: глубину, ширину по верху и по дну, предписанные Уставом инженерных войск Красной Армии (так называлась в то время наша армия, Потом ее стали называть «Советской»). Были дни, когда мы 9 раз меняли позицию и каждый раз отрывали окопы глубиной полтора метра. Руки наши были покрыты мозолями.
В один из первых дней пребывания в роте, появился молодой офицер — младший лейтенант. Он сразу подошел ко мне и, без обиняков, представился комсоргом батальона, Завьяловым, объявив, что он вводит меня в состав бюро комсомольской организации батальона.
Мне поручается сектор работы с несоюзной молодежью. На войне руководящие органы партийных и комсомольских организаций не избираются на собраниях, как в тылу, а назначаются.
В комсомол меня приняли три или четыре месяца тому назад, во время обучения в пехотном училище.
Никогда никаких поручений по общественной работе мне никто не давал. А тут сразу, нежданно. негаданно, на меня свалилась такая ответственность. Мне очень понравилось быть комсомольским начальником. До этого времени мне никем не приходилось руководить. С чувством гордости радостно отвечаю: «Есть!»
— В вашей роте два бойца не состоят в комсомоле, Гуляев и Петров. Надо поработать с ними, то есть растолковать значение комсомола, и вовлечь их в наши ряды. Действуй!
— Есть! Постараюсь как можно скорее их вовлечь,
Так началась моя политическая работа в роте. Позже, вспоминая об этой «работе», остается только поражаться примитивности своих действий. Ну, а чего же можно было бы ожидать от семнадцатилетнего паренька? Впрочем, читатель и сам убедится в этом.
С Петровым проблем почти не было. Ходил за ним, по пятам и, все время уговаривал вступить в комсомол. Наконец он не выдержал и, в сердцах, сказал: «Надоел ты мне! Записывай!»
А вот Гуляев оказался орешком покрепче. Никак не удавалось его вовлечь. Уж и объяснял ему, что не мне это надо, от меня требуют. Ни в какую! Извелся весь!
На мой вопрос, почему он не хочет вступать в комсомол — Гуляев издавал какие — то нечленораздельные звуки, похожие на мычание, или заявлял, что ему бабушка не разрешает.
Комсорг батальона при каждой встрече задавал один и тот же вопрос о Гуляеве, а так как мне нечего было ему сказать, то начинался длинный разговор о том, что является большой ошибкой с моей стороны недооценка важности роста комсомольских рядов.
И вот наступил момент, когда Гуляев, в сердцах, дал волю своим эмоциям.
— Ну, что ты пристал ко мне, прихвостень начальников. Ты думаешь, что, пресмыкаясь перед ними, сохранишь себе жизнь? Как бы не так! Как раз наоборот. Я давно заметил, что тебе чаще, чем другим, дают опасные задания.
Когда он произносил эту тираду, то всем своим видом и тоном показывал мне свое глубочайшее презрение. На его лице не трудно было прочитать выражение брезгливости. Ростом он был немного ниже меня, но в это время Гуляев ухитрился смотреть на меня сверху вниз. Мне пришлось проглотить обиду и сказать, как можно более спокойным тоном..
— А, ты не подумал, что это происходит по другой причине?
— Интересно, по какой же? В этот раз в свои слова он вложил весь скепсис, на который был способен.
Тяжко вздохнув, начинаю свое грустное повествование.
— Дело в том, что перед тобой сын «врага народа». Такой ярлык мне приклеили в июле 37 года, когда был арестован и посажен мой отец.
В глазах Гуляева появилось искреннее любопытство. Он даже от нетерпения заерзал на месте и спросил.
— Кем же был твой отец? Поди, большим начальником. Ведь таких сажали тогда!
— Опять неверно! Мой отец был рядовым служащим. В то время, не имело значения, какой пост занимает человек. Надо было выполнять план по борьбе с врагами народа. Вот тебе мой рассказ.
Стараюсь говорить не спеша, взвешивая каждое слово. Мне было ясно, что от того, как будет изложена моя история, будут зависеть наши отношения в будущем. Ни в коем случае не следовало показать себя ущербным или еще каким-либо способом пытаться вызвать у него жалость. Мой рассказ начался так.
— Они приехали поздней ночью. Один в командирской форме с кубарями на петлицах. Другой рядовой с винтовкой и примкнутым штыком. Разбудили всю семью. Нас согнали в столовую и посадили тесной кучкой у стены.
Моя старшая сестра Надежда, студентка пединститута, довольно решительно потребовала, чтобы мне разрешили спать. Видно было, что обыскивающий колеблется, но сестра сказала, что мне нет и 12 лет и в таком возрасте ребенок должен спать. Обыскивающий согласился, но мне в это время стало ясно, что наступил трагический момент в жизни всей нашей семьи, поэтому от сна отказался.
Начался обыск. Перевернули все: постели, постельное белье из комода, матрасы, подушки, одеяла. Добрались и до буфета, выгребли всю посуду, перелистали все книги, простучали все стены, слазали в подвал, который мы называли подпол.
— А чего искали? Говорили об этом или нет?
— Ни одного слова! Особый интерес у них вызвали семейные фото, которых у нас было много. Среди них были фото жениха моей старшей сестры. Она попросила не трогать эти фотографии. На это обыскивающий сказал, что эти фото его особенно интересуют. Стало ясно, что он полный профан в своем деле.
— Ну и чего же нашли?
— А ничего!
— А потом, как?
— Отца забрали, то есть увезли, и мы получили его письмо из, так называемого, «Волголага», где он трудился на строительстве канала Москва — Волга. Термин «Волголаг» расшифровывается, как Волжский лагерь.
Через пару лет мы случайно узнали о том, что отец обморозился и умер. После ареста отца и пошла кличка «Сын врага народа», которая и поныне сопровождает меня всюду и, надо сказать, портит мне жизнь.
Глаза Гуляева округлились от распиравшего его любопытства.
— Ты, что же можешь привести пример? Расскажи!
— Ах, тебе нужен пример. Если так, пожалуйста. Самый последний.
— После призыва в армию меня направили во 2ое Астраханское военно — пехотное училище (сокращенно 2ое АВПУ). К городу Астрахань оно никакого отношения не имеет, так как находилось в небольшом городке Бузулуке..
В одной роте со мной был соседский мальчишка Юрка Аникин. К нему приехал его отец в командирской форме с желтыми погонами, которые только что ввели. При встрече с ротным, он и рассказал, о моем отце.
— А что было потом?
— Построили роту. Мне была подана команда, выйти из строя. Командир роты, старший лейтенант Голубков, сказал, что вот перед вами стоит сын врага народа. Все стали меня рассматривать. Ведь перед ними стоял не кто иной, а потенциальный враг. Командир роты обратился ко мне
— Расскажи своим товарищам, за что посадили отца?
— Не знаю! Нам ничего не сказали, хотя мама ходила в НКВД и пыталась, хоть, что-то — разузнать. Бесполезно! (НКВД расшифровывается так Народный комиссариат внутренних дел.) В то время, термина «министерство» еще не было..
— И где же сейчас твой отец?
— Ты бы видел, как командир роты хищно оскалился при этом вопросе. Ему доставляло удовольствие унижать меня.
— Он обморозился на работе и умер в 39 году — при этих словах низко опускаю голову. Если бы ты знал, каким унизительным и тяжелым для меня была эта экзекуция!
— Нет! Он не умер! Он убит при попытке к бегству! Становись в строй и веди себя тише воды и ниже травы! Всегда помни, кто ты есть!
Гуляев задумался и тихо сказал мне на ухо:
— И вот, после всего этого, ты должен идти на немецкие окопы и орать не своим голосом; «Ура!» Вот поэтому я и не хочу вступать в твой комсомол. Не дай Бог попадем в плен. Я чистенький! В комсомоле не состоял. Не то, что ты со своим рвением. Понял, что, тебя ждет?
— Как не понять! Какой же тут может быть выход? Совершенно очевидно, что есть два решения: не идти в бой — пристрелят, как труса, или идти в бой…
— Да, да! — перебил меня Гуляев — и погибнуть от пули немцев!
— В бою можно погибнуть, можно стать инвалидом, но можно и выжить! Помню, как в третьем классе, перед нами выступал участник гражданской войны. Он все рассказывал о походах Антанты. Мы считали, что это имя какой — то вредной женщины и громко возмущались действиями этой бабы. Но дело не в том, что он говорил, а в том, что он остался живым. И таких участников гражданской войны немало. Отвоевались и живут!
— Ха, ха! Не живут, а существуют. Правильно я говорю?
— Может ты и прав, Гуляев. Что касается моего рвения в комсомольской работе, думаю, что выход из положения один — не попасть в плен.
— Тебя обстоятельства боя могут и не спросить — хочешь ты в плен или не хочешь? Ну, например, ранение или контузия! Потерял сознание — очнулся в плену!
— Частенько думаю на эту тему. Моя еще одна старшая сестра Софья, перед моим призывом в армию, побегала в поисках способа, как избежать службы в армии. Что ты думаешь? Нашла!
От такого поворота Гуляев даже подпрыгнул на месте.
— Что же это было, если не секрет?
— Какой секрет — дело прошлое! Было место кочегара на паровозе или чертежника в одном конструкторском бюро оборонного значения. Там предоставлялась броня от военной службы и, отоваривались все продуктовые карточки. Последнее очень важно! Ведь у других — то все карточки, кроме хлебной, пропадали. Сам знаешь.
— Что же ты не воспользовался этой возможностью?
Теперь мне было ясно, что от моего ответа зависят наши дальнейшие отношения. Мне было нужно позарез, чтобы они были доверительными. Ответ мой был таким.
— Подумал, что последнее дело увиливать от армейской службы. Что, если другие тоже будут увиливать? Ведь это конец для народа, страны!
— Зря волновался! У народа никогда не будет конца. У отдельного человека — да! А народ будет жить вечно. Вот посмотри в Европе. Франция признала свое поражение, а французский народ живет!
— Отвечу тебе твоими же словами — не живет, а существует в нищете. Но то французы, а с нами немцы замыслили поступить совсем по — варварски. Первое — уменьшить численность нашего населения со 170 миллионов до пятидесяти. Второе — переселить остатки нашего народа за Урал.
На лице собеседника появилось выражения недоумения, сомнении и недоверия одновременно. Мне стало понятно, что ему незнаком план Розенберга — идеолога фашистской Германии..
— А кем заселить европейскую часть нашей страны?
— Сюда переселить поляков, чехов, словаков и другие народы, а их земли заселить немцами Москве фрицы приготовили совсем тяжкую участь. Ее планировалось превратить в море…По их замыслу, из воды будут торчать только купола церквей и колокольни. Теперь тебе понятно, почему мне было неприемлемо предложение сестры и воспользоваться броней?
— На пропаганду ты поддался — вот что! Меня такой пропагандой с толку не сбить. Нашему народу было бы большим благом, если бы немцы одержали победу над Советским Союзом.
— Перво — наперво, рухнул бы этот строй, эта диктатура кровавая и несправедливая. Вспомни, что творилось в нашей стране, начиная с 17-го года Гражданская война — миллионы погибших, разрушенные города и села. А эмиграция? Из страны бежали все выдающиеся люди. А раскулачивание, которое привело к мору народа от голода! Ведь кулаки — то были основными производителями хлеба. А массовые аресты в 37 — 39 —х годах!
— Второе, было бы создано государство, наподобие Франции, а это привело бы к появлению частной собственности. Экономика пошла бы вверх. Вот старики рассказывают, что при царизме все было в магазинах, не то, что теперь в Советском Союзе.. Хозяевам магазинов приходилось выставлять у дверей специальных зазывал, что бы лучше покупали товары.
— Третье, не было бы в будущем войн, подобных этой. Да, что там говорить преимуществ тьма!
Было видно, что он горячится. Мне было ясно, что надо охладить его пыл и вернуть из заоблачных высот на нашу грешную землю.
— По этому вопросу, Гуляев, наши пути расходятся. Твердо, всем сердцем, желаю разгрома Германии и, думаю, что после победы, правители сделают правильные выводы и те зверства, которые ты перечислил, никогда не повторятся.
— Блажен, кто верует, тепло ему на свете! — процитировал классика Гуляев, — Однако, я остаюсь при своем мнении. Я сгоряча высказал много крамольного. Надеюсь, что такой парень, как ты, никогда не выдаст! Разговор происходит с глазу на глаз, если ты что — то и замыслишь, то не сможешь этого доказать, а в глазах всей роты будешь выглядеть предателем!.Ну, а с предателями, сам знаешь, как поступают!
— Зря высказываешь свои подозрения! Никогда не выдам товарища!
Меня поразили его рассуждения. Мне и в голову не могли придти такие мысли..
Уже после войны я много раз вспоминал этот разговор, слово в слово, и каждый раз поражался дальновидности покойного Гуляева. Ведь все получилось, так как он говорил!
Однако, вернемся к нашему повествованию